Коровин Константин Алексеевич
Разбойники

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Разбойники

   Осень. Октябрь. Ясный день. На лесном пригорке, у стога сена, сидим, отдыхаем. С утра ходили на охоту. Полные ягдташи: тетерева и белые куропатки. Василий Сергеевич режет охотничьим ножом колбасу, кладет рядами на бумажку и наливает в стакан из фляжки водку; она блестит на солнце. Крестьянин-охотник Герасим Дементьевич, выпив, крякнув и закусив колбасой с пеклеванным, посмотрел вдаль, где шли бесконечное мелколесье и леса, и сказал:
   -- Вона, вдали, светит домик. Вона, за леском,-- там рядами окошки идут. Это у большака, там дорога на Переславль. Дом-то не достроен, это -- трактир строили, да бросили. Трактирщик строил покровский -- богатый, толстый был из себя. Так вот дело какое: у него была жена Прасковья Васильевна, красавица -- прямо краля. Только муж, трактирщик-то, зачал хворать. Поест -- тошнит. Ну и помер. Похоронили, значит, по-богатому. Она тужила, тужила да и вышла замуж за молодого молодца. Он в трактире у него служил. И все -- ничего. Ну, только один барин молодой в Покров приехал. Тоже по охране моста был. Я с ним ходил разок на охоту, у Караша. Этот барин, значит, следователь -- был назначен в Покров. Молодой барин. Ну, он обыск у ей сделал и банку с вареньем нашел, а в варенье -- яд, мышьяк. Вот что! Эвона, трактир-то и не достроили. Значит, ее засудили в острог, а он-то, молодой муж ее, Ильюшка, убег да на разбойное положение и стал... Видали его в округе здесь кой-кто, только не пымали. Позапрошлый год еду это я из Букова на Переславль, мимо дома того,-- показал Герасим вдаль,-- еду и вижу: стоит молодец и спрашивает меня: "Куда едешь?"
   Я ему говорю: "В Переславль". -- "Подвези меня,-- говорит,-- до города, я тебе полтину дам". -- "Садись, чего же",-- говорю ему. Ну, сел он, едем. У меня и вошло в голову: не Ильюшка ли, который убег? Я ему, смеясь, и говорю: "Не Ильюшка ли вы будете?" А он мне: "Я самый -- Илья Васильевич, а что? Я,-- говорит,-- в этом пустом доме живу. Меня сторожа сторожат. Скажут, ежели что. Меня не пымать. Во, ежели ты скажешь, ну, жди тогда: крышка тебе".
   Я гляжу на него и думаю: "Врет он аль нет?" Приехали в город. Он слезает и спрашивает меня: "Ты почто приехал?" Я ему говорю: "Кур два десятка привез да яиц сотню, на рынке продать". -- "Давай мне".
   Сторговались. Я ему отдал. Он ни слова -- заплатил все правильно, взял и ушел.
   -- Ну и местечко тут у вас,-- сказал мой приятель Василий Сергеевич. -- Встретишь эдакого, ограбит, убьет.
   -- Постой,-- перебил его Герасим. -- По весне иду это я из Караша, тороплюсь. Перегоняю по дороге человека: на нем пальто хорошее, идет с палочкой, калоши. Смотрю -- узнал меня Илья беглый, смеется. И я смеюсь:
   -- Еще не пымали тебя?
   -- Нет,-- говорит. -- Ты ведь не веришь, а я -- Илья Васильевич Пронин, тот самый, Васильевой-то трактирщицы -- муж. Я кады убег, то на суде был в Володимире, между публикой, когда ее судили. Бородку себе отрастил, чтоб не узнали. Она на меня врала на суде, что я все: и яд доставал, и ее научил отравить мужа. А я ничего и не знал. Слушаю, что она на меня плетет, думаю: что это? Ведь она меня зазывала в полюбовники, я мальчишка был, чего знал? И женила меня опосля на себе. Вот дура! Чего ей надо? Верно, он-то, трактирщик, был старше ее. Ну, и жила бы так. Он -- хороший был человек. Мне-то стыдно было, да что делать? От ее не увернешься, замарьяжила. Черт ее угораздил травить его.
   -- А ты бы пошел да сознался,-- говорю я ему.
   -- Я и ходил к исправнику, сказал ему все. А он мне: "Дурак ты! Мышьяк, яд, она у гадалки достала. Гадалка и варенье готовила, а врала на тебя. Вся вина твоя, что бежал от следствия". -- "Что же,-- спрашиваю,-- мне теперь делать?" -- "Бегай,-- говорит,-- бегай! Плохо только -- ежели на дурака попадешь, а покуда я жив, бегай -- и все тут..."

* * *

   Мы закусили, отдохнули и спустились с бугорка в мелкий осинник. Как огонь горят красные листья. Понизу густая заросль пожелтевшего папоротника. "Тррр..." -- раздалось в лесу. От собаки вылетел вальдшнеп. Приятель Вася выстрелил.
   -- Давай, давай сюда,-- говорит Герасим собаке.
   Пойнтер Польтрон, растопырив желтые глаза, ходит около нас, держа во рту вальдшнепа.
   Пройдя лес и болотину, добрались до картофельного поля, шли краем пашни. Вышли на большую дорогу и за сосенками увидели недостроенный дом трактирщика. Подле него стоял человек в пальто, в новом картузе.
   -- Это,-- шепнул нам Герасим,-- Илья Васильевич, беглый.
   Илья радостно поздоровался с Герасимом.
   -- Чего,-- говорит ему Герасим,-- неужто здесь ночуете?
   -- Всяко приходится,-- ответил тот. -- Торговлей занимаюсь. Дорога! Кто что везет в город, куплю, а потом -- я места знаю -- подвезу, продам. Наживу малость. Работаю. Вот вы птичек настреляли,-- показал он на ягдташи,-- уступите мне. Вот этого долгоносика. Мне подарить надо доктору в Переславле. Он мне ночлег дает. Да!-- вдруг сказал он Герасиму. -- Ее по второму суду оправдали. Только к покаянию присудили. А гадалку -- на каторгу.
   -- Да что ты?-- сказал Герасим. -- Эдак ты теперь к ей, значит, пойдешь?
   -- Ну нет,-- покачал головой Илья Васильевич. -- Нет. Выразить невозможно, до чего она мне противна. Она меня с места сманула. Я в Покрове приказчиком был, в амбаре у Кирсанова. Мне бы пятьсот теперь скопить -- я бы разносчиком стал, рыбой бы торговал. А теперь -- что же? Беглый. В Петрово не кажись -- засмеют да посадят.
   Мы отдали ему половину дичи. Он не брал даром -- мы уговорили. На прощанье он попросил мой адрес. Я жил в двенадцати верстах.

* * *

   Пройдя проселком и большим ельником, взяли четырех рябцов. Поблизости, в деревне, наняли лошадь, телегу. Едем. Везет нас молодой парнишка, румяный, глаза черные. Говорит:
   -- Мало, знать, настреляли. У нас тут надысь журавлей что на пашне село!.. Вот бы вам! А у нас ни у кого ничего -- ружья нет.
   -- Так ведь журавлей не едят,-- говорим ему.
   -- А ты видал Ильюшку-беглого?-- спросил Василий Сергеевич.
   -- Ильюшку. Нет!-- ответил парнишка-возчик. -- Не дай Господи! Разбойник! Трактирщицу убил! Вот это тут, на большаке, он ее зарезал. Он тута, в доме недостроенном живет. Так ночью там, в доме,-- вот пляшут. Видал Серега-угольщик. Он шел из Переславля ночью. Вот Ильюшка в красной рубахе, а с ним солдаты беглые. Все в красных рубахах. И девки голые. Вот пляшут. А один солдат на сабели голову трактирщицы держит. Голова на сабель вдета. Поглядел Серега да бежать. А те за им. Свят, свят... Насилу добежал до деревни. Отстали... Боится, конечно...
   -- А ты верь!-- засмеялся Герасим. -- В деревне -- чего наговорят!
   -- Это верно,-- согласился возчик.-- У нас Дарья сказывала: шла она мимо дома тово. В ней вышел Ильюшка, говорит: "Иди к нам жить". Снял шапку, а там, в шапке у него, куча золота, деньги. "Бери,-- говорит,-- отдам тебе -- иди к нам". Она, Дарья-то,-- мужнина жена. Нешто пойдет она к разбойнику...

* * *

   Стемнело, когда вернулись домой. Дома нас дожидался доктор Иван Иванович, приехавший ко мне гостить. Горела лампа, и на столе приготовлен ужин и чай.
   Василий Сергеевич -- человек огромного роста, днем прямо герой, к ночи робеет. Рассказывая за ужином доктору случай с беглым приказчиком, попенял меня:
   -- Зря вы адрес-то ему дали, мне что-то рожа его не нравится. И черт его знает, наверно, он и в бегах кое-кого придушил. Вы очень доверчивы. Так я и поверил, что его любовница травила мужа, а он не знал. Врет! Баба все любовнику расскажет. Да-с.
   Герасим усмехался и глядел лукаво.
   -- Как хотите,-- горячился Василий Сергеевич,-- а ружьецо на ночь заряжу пулей. У него там сторожа какие-то! Благодарю вас -- сторожа... Наверное -- разбойники!
   Вошел слуга мой Ленька.
   -- Человек какой-то приехал. Вас спрашивает. Видать, что бродяга.
   -- Вот, не угодно ли!-- говорит Василий Сергеевич. -- Хорошее знакомство нашли...
   -- Позови его сюда,-- говорю я.
   Вошел человек, белобрысый, высокий, худой, на ногах -- опорки. Глаза серые, испуганные. Большие ресницы слиплись. Одет в женскую кацавейку. Робко вошел. В руках держит кулек и рваный картуз. Заикаясь, сказал:
   -- Вот это... к-к вам -- селедка. Ту-ту-ту-а, И-и-лья велел.
   -- А ты кто будешь-то?-- спросил я.
   -- Я-то... да я-то поднадзорный.
   -- Значит, за грабеж?-- спросил доктор.
   -- Не, я -- не острожный, я так, не помнящий родства.
   -- Родства не помнишь?-- спросил Василий Сергеевич. -- Странно!
   -- Ей-ей, барин, не помню. Вот ничего не помню.
   -- Ну, это ты врешь.
   -- Ей-ей, барин. Семи лет отец увез, отдал на шерстомойню. Шабаш. Сам помер в деревне. А как найти деревню, не знаю. И как звать деревню -- не знаю. А меня Сережка Стрекач звать. Все на шерстомойне звали, а кто -- Заика. Пашпорта нет. Шерстомойня сгорела. Не берут никуды. Бродяга. "Кто ты такой?" -- спросют. Говорю: "Сережка Стрекач, Заика". -- "Откуда?" -- "Незнамо". В солдаты не берут. Вот ей-ей.
   -- А ты что же, в сторожах у беглого находишься?-- спросил Василий Сергеевич.
   -- Не... Илья Васильевич, дай ему Господи, вот без гривны никого не оставит. Дай ему. Сказал -- сапоги купить хочет, замерзнуть не даст. Летом вот тут жил, в доме на дороге, под полом, а теперь вот стужа. Пропадать без милостивца. Сапоги-то мне новые зачем? Стары бы лучше, а то за сапоги-то новые не убили бы. Душегубы есть такие. Вот барин один мне спинжак подарил -- так на рынке били меня и в участке били. Я не украл, ей-ей. Я ведь непомнящий -- не вор. На вот, бьют! "Все равно,-- говорят,-- бей..."
   -- Садись, Стрекач, чай пить. Вот поешь тут.
   Сергей Стрекач посмотрел на всех и на стол, искал место, куда положить картуз, и сел с краю стола. Иван Иванович налил ему водки и отрезал ветчины. Стрекач выпил водку и закашлялся. Встал, вышел в коридор.
   -- Больной!-- сказал доктор.
   В кульке, когда развернули, оказались копченые переяславские сельди. Дивные сельди. Стрекач вернулся, опять сел за стол, ел молча ситный, колбасу. Во всем -- и в глазах его, было что-то похожее на убитую птицу. Выпив чай, он встал и сказал:
   -- Спасибо. Я пойду...
   -- Куда же ты пойдешь?
   -- На дорогу. Завтра, в утро, Илья Васильевич придет.
   -- Там ведь холодно.
   -- Да, стало холодно.
   -- Оставайся,-- говорю я,-- ночевать здесь, да поешь еще. Ступай к дедушке.
   Видно было, что Стрекач стесняется нас. Сторож, дедушка Семен, угостил Стрекача и разговорился с ним.
   -- А позвольте вас спросить,-- кого же это вы у себя ночевать оставляете?-- сердито спросил Василий Сергеевич.
   -- Разбойника дикого... -- рассмеялся Герасим.
   С большой охапкой хвороста вошел сторож-дед и, бросив ее у камина, сказал, посмотрев на нас:
   -- Ушел Стрекач-то, его не удержишь. Там у него свое гнездо. Да и людев боится: не рассерчали бы. Он без вас по зиме бывал у меня, ночевал. Ну, кое-кому поработает, при трактире посуду моет, не берут его на службу-то никуды: не велено. В монахи хотел -- тоже не берут. Волчьего паспорта -- и того у его нет. И в каком он чине на свете живет -- понять никто не может...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Разбойники -- Впервые: Возрождение. 1936. 26 сентября. -- Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru