Коровин Константин Алексеевич
Подкидыш

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Подкидыш

   Москва осенью оживала. В конце августа приезжали москвичи с дач. Сады за заборами меняли зеленый покров, и грустно летели желтые листья на мостовую. В Сущеве обнажился густой сад в доме Сергеева. И ярко за темными липами горели купола церкви Нечаянныя Радости... На дворе кучер у каретного желтого сарая мыл коляску. Скоро приедет из-за границы хозяин, Сергей Петрович Сергеев. Сергеев был человек серьезный, капризный, еще молодой. Небольшого роста, ровно причесанный назад, глаза большие, голубые, одет с иголочки, важный из себя. Прислугу держал в повиновении -- что та ни сделает, все не так. Утром проснется, смотрит -- сапоги не чищены. Хотя они чищены и блестят -- мало. Кричит:
   -- Егор!
   Приходит лакей Егор. Капризно говорит хозяин:
   -- Ну, что же сапоги... посмотри... Ах, ну!
   Егор покорно опять несет сапоги на людскую -- чистить. Не угодишь. Привык он уж к хозяину. Сапоги постоят в людской, слышит, барин кричит опять:
   -- Егор!
   Он берет те же сапоги и несет. Хозяин, барин, глядит на сапоги и говорит:
   -- Ну вот, то-то... -- и надевает их.
   За чаем нальет сливок в стакан чаю. Кричит:
   -- Аннушка...
   Смотря с упреком на Аннушку, отодвигает от себя молочник со сливками и стакан чаю. Говорит капризно:
   -- Вот, все так. Смотреть надо.
   А Аннушка, как и Егор, привыкла к барину. Унесет молочник на кухню, подержит там и несет опять назад на подносе.
   -- Ну вот,-- говорит хозяин,-- смотреть нужно. Вот, право, с вами... все не так.
   Приятель заедет, расскажет про друга своего, Михаила Абрамыча, про Сашу Ветерок, про Мишу Ершова, к Омону приехала Фажетт -- вот поет! Про часы поет и рукой -- так...
   Сергей смотрит снисходительно. Улыбается и говорит:
   -- Не то, не то, дорогой...
   -- Ну, постой,-- убеждает приятель. -- Фажетт -- это класс. Класс, понимаешь? Тербужинский ей колье одно, другое, а она на скачках с ним, в бенуаре... Понимаешь? Рибоньер с ними...
   -- Ах... не то,-- вздыхал Сергеев и отмахивался, как от надоедливой мухи.
   На дворе запряжена коляска. Толстый кучер Игнат держит на вожжах двух вороных. Капризный хозяин выезжает со двора. В воротах стоит дворник Петр. Когда проезжает хозяин, он снимает картуз. Барин, хозяин, проезжая, погрозит ему пальцем, рукой в белой перчатке.
   Хозяин на Воздвиженке заедет к доктору. Расскажет, что вчера ел холодную курицу, и вот -- отрыжка. Отчего бы это? Выпил немножечко, ну, полстакана белого -- и вот...
   Доктор глядит язык и что-то прописывает.
   Заезжает на Арбат за Варварой Андреевной. Та жалуется ему на головные боли. У Варвары Андреевны в собственном особняке огромная квартира. В зале висит картина Айвазовского -- море.
   Говорит ему, что Катюша вышла замуж. Ну уж что... А Володя -- женился, ни кожа -- ни рожа. И нашел уж, ну что... За ней бани в Рогожске взял. Прикидывался святошей, а приданое искал... ну уж что...
   Заехал обедать в "Метрополь". Уху стерляжью заказал. Подали. Сергеев посмотрел в тарелку -- бросил ложку. Подбежал метрдотель, Капута.
   -- Это не стерлядь,-- сердился Сергеев,-- шип, да, это шип, шип...
   -- Никак нет,-- говорит метрдотель,-- стерлядь с Волги. Живую получаем.
   -- С Волги... ну да,-- говорит Сергеев. -- На Волге стерлядей уж нет. Шип это вроде... Я не ем.
   Бросает деньги и уходит.
   Едет к одному приятелю, к другому и рассказывает, как все не то... Шип подают... Ну невозможно... Ах, ну все не так...
   Ужинает у Омона с приятелями, с друзьями, в отдельном кабинете. Икра зернистая -- кислит.
   Фажетт пела в театре -- Сергеев слушал, только сказал:
   -- Н-ну... Ах, вы, право... Я в Париже слушал Дюгамель. Вот это -- класс.
   Выпив шампанское не той марки, расстроился Сергеев вконец. Дома ложился спать -- подушки слишком мягкие, голова тонет. А проснувшись утром -- опять сапоги не так вычищены.
   Разочарован в жизни домохозяин Сергеев.
   Каждое утро по совету доктора Сергеев прогуливался у себя при доме в саду. Сад был большой -- заборы, рядом другой сад, при фабрике "Збук".
   В это утро он натощак, перед чаем, шагал в саду по дорожке. И отскочил -- видит, лежит на дорожке обернутый, перевязанный в одеяльце ребенок. Ребенок, увидав его, смотрит на Сергеева голубыми глазенками. Сергеев наклонился, а тот, улыбаясь, потянул к нему маленькую ручонку. Сергеев быстро, в волнении, вернулся к себе.
   Аннушка наливает ему чай. Он отворяет окно и кричит:
   -- Петр... Петр...
   Дворник Петр бежит к хозяину. Тот запальчиво говорит ему:
   -- Позови... беги в участок... Позови пристава... или околоточного... Ну, живо... Постой... Тут приходил кто-нибудь без меня в сад? Ты не видал? Не смотришь.
   -- Да, видал,-- отвечает дворник. -- Приходила барышня, этакая, небольшого роста.
   -- Зачем же ты, скотина, посторонних пускаешь, а? как ты смеешь... Пошел вон!
   -- Да, барин, эта самая... вот она, эта самая... что с вами прошлый год до ворот приезжала... Еще зимой, к Рождеству... Вы ее, помню, ругали у ворот... Не видать было, у фонаря... черненькая такая. Ну, эта самая и приходила гулять. Много раз приходила. Кады вы, барин, год в чужу страну ездили.
   Побледнел домовладелец Сергеев.
   -- Поговори еще, дурак. Марш в участок, ну -- живо!
   Сергеев, не попив чаю, спустился вниз, где жила его старая нянька. И говорит растерянно:
   -- Степанида, вот что... В саду мне ребенка подкинули. Он там. Что делать? Степанида, пойди посмотри. Холодно, помрет он, не евши. Что будет? Тогда обвинят нас. Шантаж... Это, должно быть, кто-нибудь от соседей. Знают, что я в саду поутру гуляю, и вот... Ты не бери его. Я за полицией послал. Не говори никому. Ведь это срам на всю Москву.
   Степанида перекрестилась, сказав:
   -- Благодать Божия. Сережа, благодать тебе. Это счастье -- благодать.
   -- Эх, дура... благодать.
   И Сергеев опять вернулся к себе, в ужасе. Растерянный, смотрел в окно. И видит, как старая нянька несет из сада на двор ребенка. Улыбается и целует его.
   -- Вот дура,-- волнуется Сергеев. -- Что за народ, о Господи... Зачем я ее, дурак, послал. Ах, я лошадь... вот-то что... Дура такая...
   Кучер, толстый Игнат, остановился на дворе с нянькой. И его серые глаза улыбаются. Он двумя пальцами щекочет ребенка и, смеясь, говорит:
   -- Идет коза рогатая... забодаю, забодаю тебя...
   Ребенок с васильковыми глазами смеется.
   -- Вот идиоты... -- сердится Сергеев. -- Что это?.. Ведь погубят меня... срам... срам на всю Москву. Куда бежать от такого народа? О Господи, вот беда пришла.
   -- Да ты зачем его принесла,-- кричит Сергеев на няньку. -- За каким чертом... Я тебе посмотреть велел, а ты тащишь, чертова кукла. Что я буду с ним делать? Отправлю. Сейчас пристав придет. Уходи, уходи... -- гонит он старуху-няньку.
   -- Чего будет... ничего не будет... -- отвечает нянька. -- Погляди, Сереженька, мальчик какой. Ну, ребеночек веселый, благодать Божия. Как ты махонький был... ну вот прямо вылитый...
   -- Вон... вон, дура!.. Ах, какая дура!.. Вон!.. -- кричит Сергеев. -- Ну и народ, Господи. Что же я буду?..
   Нянька не уходит. Вошел пристав.
   -- С приездом вас, Сергей Петрович. Как проветриться изволили по загранице?
   -- Знаете... вот послушайте... Сегодня иду я в саду, утром... и вот... у меня... в саду... И вот, подкинули... Вижу, ребенок на дорожке лежит. Согласитесь... вот он,-- показал он на няньку с мальчиком.
   -- Да,-- говорит пристав,-- дело такое бывает. Конечно, надеются -- холостой, мол, человек, со средствами. Ну, то-сё... Может, и подберет, думают.
   -- Благодарю вас. "Подберет"... -- волнуется Сергеев. -- Нет уж, увольте. Сами понимаете. Да и зачем мне? Это, знаете, их намерение, потакать не согласен.
   -- Не извольте беспокоиться, Сергей Петрович. Неприятность. Это дело короткое. Сейчас же отправлю его в воспитательный дом.
   Сергеев взглянул на свою няньку и ребенка. Тот смотрит пристально на пристава бирюзовыми глазами -- и заплакал.
   Больно что-то кольнуло Сергеева в сердце. Как-то глубоко и больно, чего он раньше никогда не испытывал.
   -- Позовите дворника, Сергей Петрович, и пусть возьмет мальчишку в участок. Я его сегодня же отправлю.
   -- Нет, нет,-- сказала, заплакав, нянька Степанида. -- Нет, нипочем. Не дам. Мой он. Не отдам... Благодать Божия... Нипочем не отдам.
   Пристав смотрел на няньку и поправил пальцем бравые усы, сказав:
   -- Во как...
   Нянька сказала:
   -- Помру я -- возьмете, а так не отдам... -- и, волнуясь, прижала к себе мальчишку.
   В это время из одеяльца, в котором был завернут ребенок, выпало на пол письмо. Пристав подхватил письмо с полу, разорвал конверт и прочел: "Имя -- Сергей. Крещен в приходе Нечаянныя Радости 26 июня 1899 года, в Москве".
   Опять глубоко кольнуло в сердце домовладельца при слове "Сергей".
   -- Дело такое,-- отвел его в сторону пристав. -- Никак не возможно мне его взять теперь. Старуха не дает. Насильно взять не могу. Уголовщина. Старуха-то характерная. Вы тут ни при чем. Кому подкинули -- не указано. Что вам волноваться-то. Все дело чисто.
   -- Старуха,-- обратился пристав к няньке,-- конечно, тебе ребенок радость, а им,-- указал он на Сергеева,-- никак. Скажи-ка, на какие вши ты будешь его воспитывать, если тебе господин Сергеев ничего не даст?
   -- Ничего не дам,-- сказал сердито ободренный начальником Сергеев.
   -- Дашь,-- сказала твердо нянька,-- дашь. Он ведь -- это ты. Погляди, я тебя такого взяла у родителей, нянчила. Ты это. Это твое дитя.
   Сергеев, побледнев, закричал:
   -- Дура... дура... Скажите, что делать? Это что ж такое...
   -- Пустяки,-- успокаивал Сергеева пристав. -- Я видал. Это все пустяки сущие. Охота вам себя беспокоить.
   И, взяв Сергеева под руку, отвел его к окну.
   -- Можете дать пятерку в месяц,-- сказал пристав.
   -- Пятерку,-- повторил обрадованно Сергеев. -- Двадцать пять могу.
   -- Ну и вот. Вздор. Не извольте расстраиваться. Слух пойдет -- не бойтесь. Ну какой там слух? Скажут -- хороший человек. Пустяки. То ли бывает? Ну, доброго здоровья.
   И пристав, проходя мимо няньки, посмотрел на ребенка, сказал: "Сережка... Тю-лю-лю-лю-лю..." -- и, засмеявшись, вышел.
   Нянька вышла за ним, унося ребенка.
   Сергеев остался один и ходил по комнате молча. Подошел к столу, налил себе стакан чаю. Пил, глядя в пространство. Взял калач. Вдруг подумал: "А ест этот маленький Сережка калач?.."
   Взял калач, обмакнул в чай и вышел из комнаты. Спустился вниз к няньке. Подошел к Сережке и, сказав: "Тю-ли, тю-ли, тю-ли...", поднес ему калач. Подкидыш открыл рот.
   -- Постой, Сережа,-- сказала нянька. -- Эх, чего ты, младенца подавишь. Уйди... уйди...
   Домохозяин Сергеев вернулся к себе, подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Смотря в зеркало, говорит:
   -- Ах ты сволочь... сволочь... Сукин ты сын... стерва... С кем ты борешься... с дитей... Сукин сын... Сладил... Хорошо, что нянька... -- и плюнул на свое отражение в зеркало.
   В тот же вечер подкидыш и нянька поместились рядом со спальней Сергеева, и Сергеев, проснувшись ночью, пошел к няньке на цыпочках, смотреть, как спит подкидыш.
   А утром за чаем держал его на коленях у себя. И тот, смеясь, играл его цепочкой от часов.
   Каждое утро Сергеев брал мальчишку на руки, подходил к окну и смотрел на церковь Нечаянной Радости, крестился и шептал. Подкидыш, глядя на него, тоже водил по лбу ручонкой.
   Русский был человек домохозяин Сергеев.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Подкидыш -- Впервые: Возрождение. 1936. 29 августа. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru