Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
"Демон"
Ночь. Мастерская на Подьяческой улице -- большая, освещенная лампами. На полу декоративной мастерской лежат огромные холсты декораций. Около них стоят тазы с колерами. Я пишу долину Арагвы и ущелье. Мои этюды, написанные с натуры на Кавказе, стоят передо мной.
В углу мастерской, вдали, у печки, где согревается клей, на полу сидит мой слуга Ахмед -- чеченец. Он держит на коленях опрокинутое ведро и бьет в него ладонями рук. И, закрыв глаза и качая головой, тихо поет какую-то песню, похожую на молитву муэдзина. Как это напоминает Кавказ... брега иные, далекие...
Старший мастер Василий Харитонов Белов, маляр, подает мне составленные ко-лориты в тазах, которыми я пишу по холсту декорацию светлой Арагвы.
-- Вот чудной народ эти черкесы... Поет, а что -- незнамо што. Поет... А то вынет из кармана платок, постелет на пол, встанет на его на колени, руки к ухам поставит и давай молиться. Вот молится!.. Ала-мала, ала-ала, сала-мала... И чего?.. тоже по-своему. Чудно!
-- Он магометанин,-- говорю я,-- другой веры.
-- Да,-- согласился Василий Харитонович. -- Да, это и видать. Ну и плясать он ловок. Их ты! Вынет кинжал, воткнет, значит, в пол-то и кругом его пойдет ходом... Их, ловко! На цыпочках. Закроет глаза и запоет, незнамо што, конечно, черкес он нехрещеный... Только знаете, что он говорит,-- продолжал Василий Белов. -- Что, говорит, Петербург! У нас, говорит, город Тифлис лучше. У нас там, говорит, бани -- майдан, прямо из горы кипяток идет, вода... А тут что у вас, говорит, и гор нет. Вот ведь врать здоров до чего...
-- Нет,-- говорю я,-- не врет он. Верно. Вода прямо из горы, кипяток идет, верно,-- говорю я.
-- Ну, что вы, Кинстинтин Ликсеич? Э-э, ну!.. А кто ж ее там греет? Вы верите!.. Мало ли что он врет...
Василий Белов подошел к столу, налил себе стакан квасу и выпил залпом, вроде как с досадой.
-- Экой какой народ -- злющий! Ежели воевать с ими, они, ежели в плен возьмут, это самое... голову тебе кинжалом отрежут начисто...
-- Еще бы!-- говорю я, продолжая писать. -- Это верно. Тебя, Василий, и резать-то хорошо, вот ты какой гладкий...
-- Ну, вот тоже... вы скажете...
Василий не любил моих шуток. Он лихо надел картуз и вышел из мастерской.
* * *
Когда декорации были готовы, их повесили на сцене в Мариинском театре. Была назначена монтировочная репетиция, где я освещал их, а также осматривал костюмы действующих лиц и хора, сделанные по моим рисункам.
Демона пел Тартаков, а Синодала -- Николай Николаевич Фигнер. И тот и другой имели свои собственные костюмы. Они не хотели надеть костюмы по моим рисункам, так как боялись, что костюмы будут декадентскими. В то время постановки мои в Императорских театрах всеми газетами почему-то назывались декадентскими. Это словечко, прибывшее из-за границы, было тогда в моде и употреблялось кстати и некстати.
В середине сентября была назначена генеральная репетиция "Демона". Приглашенной публики не было, даны были только места знакомым и родственникам участвующих артистов и хора. Тем не менее "родственников" оказалось так много, что зрительный зал Мариинского театра наполнился.
На сцене -- горное ущелье. Ночь. Костюм тенора Фигнера сильно отличается от других, моих, костюмов. На голове у Фигнера огромная белая песцовая папаха; она похожа на большую муфту. На короткой белой черкеске нашито много золотой и серебряной мишуры с висящими сзади кистями, поддерживающими черную бурку. Под черкеской -- голубая атласная рубаха с очень высоким воротником и блестящими пуговицами; яркие голубые шаровары с красными сапожками...
-- Ну и костюм!-- сказал мне директор Императорских театров Владимир Аркадьевич Теляковский.
Ко мне подходит барон Кусов, заведующий постановкой, и важно, строго говорит мне:
-- Пожалуйте, вас требует его высочество на сцену...
Я пошел из зрительной залы за бароном Кусовым на сцену. За кулисами я увидел Фигнера, перед которым стоял великий князь Сергей Михайлович. Когда я подошел, великий князь обратился ко мне:
-- Скажите, кто это такой?-- спросил он меня, показав на Фигнсра.
Я как-то не ожидал такого вопроса, вернее, не понял, в чем дело, и сказал:
-- Николай Николаевич Фигнер...
-- Я прекрасно знаю, что это Николай Николаевич Фигнер,-- сказал великий князь. -- Я вас спрашиваю: кто он? То есть какой же это князь Синодал?..
-- Это костюм Николая Николаевича Фигнера... Думаю, что он из кавказского магазина с Невского проспекта...
-- Вот видите, ваше высочество, как изволят отвечать декаденты,-- горячась, сказал Фигнер.
-- Позвольте,-- сказал великий князь, обратившись ко мне. -- Это, значит, не ваш костюм. Отчего же вы не сделали костюма для Синодала?
-- Нет,-- ответил я,-- я дал рисунок.
-- А он готов? Покажите мне,-- сказал великий князь барону Кусову. -- Видите ли,-- говорил великий князь,-- я всю юность провел на Кавказе, и я вижу, что материи и цвета на всех других костюмах кавказские... Они говорят несколько о прежнем, хотя и не очень отдаленном времени, я уже мало встречал таких костюмов.
-- Да, во времена давние была иная форма, заимствованная из Персии,-- сказал я. -- Но я боялся сделать очень отдаленное время, так как позднейшее было более изящно.
Барон Кусов принес и показал мой костюм князя Синодала.
-- Надо его надеть на кого-нибудь,-- сказал я.
Мой взгляд упал на моего слугу-чеченца. Ему велели надеть костюм. Костюм оказался ему как раз впору. Тонкая фигура чеченца была изящна.
-- А зачем вы сделали откидные рукава?-- спросил меня великий князь. -- Это армянский фасон, у грузин не было.
-- Я хотел сделать по Лермонтову... -- ответил я. -- "Играет ветер рукавами его чухи..." И притом у гурийцев я видел откидные рукава. А они тоже грузины. Это была смешанная мода, которая шла от армян.
-- Я не поклонник декадентства,-- сказал с улыбкой великий князь Фигнеру,-- но должен вам сказать, что костюм ваш, Николай Николаевич, хотя и прекрасен, но несколько современен... На самом деле на Кавказе таких не носят... Уж очень много кистей мишурных... Вроде как на богатых гробах...
* * *
Фигнер все же пел в своем костюме.
После новой постановки оперы "Демон" пресса писала, что "костюм Синодала, сделанный по рисунку Коровина,-- декадентский".
-- Странно... -- сказал директор В.А. Теляковский. -- Так много говорят о постановке "Демона". А когда в прежней постановке "Демона" грузины почему-то были все в турецких фесках на головах, а горы были чуть ли не швейцарские -- все молчали. А теперь все говорят и все ругают вашу постановку. Даже барон Фредерике, и тот почему-то беспокоится... Спрашивает меня: "Неужели грузинки ходили в шароварах? Не странно ли?" -- Теляковский рассмеялся. -- И притом: все ругают, а театр полон...
* * *
Мой слуга, чеченец Ахмед, удивился, когда с него сняли костюм, который он примерял. Он думал, что ему его подарили... Он очень огорчился, сказал мне грустно:
-- Хороший город Петербург, генерал многа, начальник многа, всего многа... но гора нет... Скучно ро-о-овно... Как без гора жить...
И добавил:
-- Зачем Демон? Такой человек нет Кавказ... Василий Харитонович Белов с сердцем сказал ему:
-- Чего ваш Кавказ? Ежели взять у нас в Москве Царь-пушку, да ее на гору поставить, да ах! тогда все, все вы, черкесы, что ни на есть, што скажете? А?
Мой чеченец промолчал. Но как-то сказал Василию Белову:
-- Ты думаешь, моя дурак одна. А твоя тоже дурак...
* * *
Мой слуга-чеченец заскучал. Пришел он ко мне как-то утром и говорит:
-- Твоя -- друга моя. В полицейский участок была, начальник многа ругал меня. Пашпорт нет, кинжал не можно носить никак... никак нельзя... Пистолет нельзя, никак нэ можно. Пистолет -- тюрьма сажает... Прощай,-- сказал он мне, наклонив голову. -- Я назад пойдет...
И я увидел слезы в его глазах.
-- Пускай Кавказ меня. Твоя -- моя один Аллах. Прощай, твоя друга. Твоя -- вот хорош. Моя правда говорит. Пускай меня Кавказ... Скушно мне... Всего многа, Петербург харош, гора нет... Скушно... Ну што тут, нэ можно жить без гора, скушно...
Он собрался в отъезд. Я вечером провожал его на вокзал. Купил ему билет. Деньги в сумке на шнурке велел надеть на шею, под бешмет. "А то,-- говорю ему,-- украдут у тебя..."
Прощаясь со мной, он крепко обнял меня за шею руками, сказал:
-- Прощай. Чечен не может здесь жить... Такой человек -- не виноват... Прощай! И, поцеловав меня в лоб, он заплакал...
ПРИМЕЧАНИЯ
"Демон" -- Впервые: Возрождение. 1936. 8 марта. Рассказ имеет подзаголовок: Постановка оперы Рубинштейна на Императорской сцене в Петербурге. Печатается по газетному тексту.
гурийцы -- жители Гурии (историческая область в Западной Грузии).