Коровин Константин Алексеевич
Ямщик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Ямщик

   Летит время. В тайне жизни сменяются настроения, а душу не покидает надежда. И пролетают воспоминания ушедшего времени, краса страны родной.
   Зимней ночью еду я на праздник Рождества к приятелю. Высоко в мутном небе светит месяц. Кругом -- белая пустыня снегов. Тройка. Ровно звенит под дугой колокольчик. Около меха воротника шубы пьешь холодный морозный воздух. Как привольно и как бодро на душе!
   Под бугром показались рядами темные леса. Ближе и ближе бегут они ко мне, возвышаясь, и кладут темные тени по дороге. Высокие ели зубцами темнеют в ночном небе. Задумчиво кругом...
   Спустившись вниз, тройка шагом идет по оврагу.
   -- Вот это самое место,-- говорит ямщик,-- здесь и было...
   -- Что было-то? -- спрашиваю ямщика.
   -- Да ведь вот... Дело такое вышло... Эх, и красива была она, барыня-то... Значит, вот недалече тута жила, у барина тутошнего, Покровского. Барин он али што, только без дела жил. Эй, лихие!..-- крикнул ямщик.
   Тройка подхватила по ровному месту. Ямщик, обернувшись, сказал мне:
   -- Значит, дело такое. Он тоже ее украл у мужа законного. Хороша была. Ну, тогда муж-то и узнал -- куда она ушла, и в ето самое место, под мостом, что проехали, и засел... спрятался... Ну, и выбрал, значит, ночь темную, тоже зимой, да... И перегородил веревкой, прямо вот железной, что ли. А Покровский-то барин и ехал, с ей, значит. Ну и тпру... Стал. Веревка-то не пущает... Испугался, Покровский-то, бегом, и ее бросил. Убег. А она-то сказала мужу-то своему: "Видишь,-- говорит,-- на какую тлю я тебя сменяла..." И заплакала. Он его-то догнал, да и приволок к ей. Похлестал его маненькой плеткой. "Вот что,-- говорит,-- беги с ей опять. Ты,-- говорит,-- в бегунах живи, бегай и дале". И все тут.
   -- Что же ты говорил, пошаливают в овраге? Разбойники?
   -- Чего разбойники. Не-е-т... Это так, ера кабацкая баловала. Эй, вы, лихие!..-- крикнул ямщик на лошадей.-- Вот приедем, барин, скоро в трахтир Фураева, погреться часок надо.
   -- Ладно,-- говорю,-- погреемся.
   -- Эдак-то ездишь в ямщиках, чего не наслушаешь, чему не надивишься. За прошлый год вез я, это, кто его знает, кого. Тоже в Гороховец вез, об эту же пору, на Святках. Фонарь, значит, на случай -- с дороги бы не сбиться -- с собой взял. Ночь темная, остановился, зажигаю, значит, фонарь, и вижу -- седок-то сидит, значит, и ест гуся прямо целого. Гуся-то держит жареного и жрет. Рожа у его красная, зубы чисто у лошади, а глаза белые... Эка, думаю, какой леший. Спросил его: "А вы в Гороховец к кому едете?" -- "Я,-- говорит,-- к себе еду".-- "Я тоже гороховский,-- говорю,-- вас что-то не видывал никады. Как вы прозываетесь-то?" Обернулся, поглядел на его, а он, гляжу, поросенка цельного жрет. Да так!.. зубами инда стучит. Потом говорит мне: "Зовут-то меня как? А Черт Иваныч Растрига, слыхал? Так это вот я самый и буду".-- "Э-э...-- думаю,-- кого везу..." Вот меня робь взяла. Еду и молитву держу. "Помилуй и спаси..." У трактира Фураева остановился, что на тракте,-- лошадей покормить да отдохнуть. Ну, значит, и он вошел в трахтир. Вот здоров! Смотрю -- монах. Вот ведь что. Чай пьет и водку хлещет. Запряг, значит, лошадей, попоил, а его нет. Куда делся, невесть. И Фураев ищет: нет нигде, пропал! До утра остался -- нет его. Вот и поди тут, с чего это?
   -- А что ж это, по-твоему? -- спросил я.
   -- Чего ж, видать, он самый -- Черт Иваныч.
   -- Ну, это ерунда...-- говорю.-- Просто ушел и не заплатил тебе.
   -- А нет. Это как есть Черт Иваныч. Жрал-то как! Монахом притворился. В господах-то, и-и-х... этих оборотней много. То они то, то ето.-- У Фураева-то,-- продолжал ямщик,-- тоже дочь убежала. И-и-и... горя он взял. С женатым... А она и не знала. Обманщик. Эх, лихие...
   -- Обманул. Ну и что же?
   -- Чего ж, мать от раку в животе померла, Фураева-то жена, с горя. А он-то -- ера кабацкая, пьяница, бродяга -- писарь при волостном, боле ничего. Эй, лихие, вороные...

* * *

   Тепло в трактире Фураева. Похудел хозяин, поседел. И как-то нерадостно встречал меня.
   -- Ну что,-- спросил я,-- как уха налимья?
   -- Да, уха...-- рассеянно ответил Фураев.-- Я что-то ныне и мережей не ставил. Что ж, я теперь вдовый, один с дочерью. Другая-то, Анна, в Гороховце, значит, у тетки пребывает. Хочу дело бросить. Надоело чего-то... Да стар становлюсь.
   Когда его младшая дочь подавала мне чай, я как-то заметил, что в доме, в трактире, все изменилось. Когда я и ямщик погрелись, выпили чаю, я простился с Фураевым. Он меня и не спросил, куда я еду, и ничего не сказал про охоту. Загрустил.

* * *

   Мчится тройка. Ровно стучат копыта лошадей, звенит колокольчик. Темные леса муромские стоят задумчивой стеной.
   -- Это самое, барин, дело такое женское -- беда...-- сказал ямщик.
   -- А что же? -- спросил я.
   -- Да ведь вот это самое... как это ежели сказать правду... У нас тута, при семинарии што ли, самый начальник их... Жена у его. Ну, и беда... И то, и ето, и шубу он ей новую шьет, и из Москвы везет то и ето. А она с двумя гоняет. Я-то знаю -- возил. Эй вы, кони удалые!.. Эй!.. Жалко мне что-то стало его, он смирный такой. Еду это я с ним, эх, думаю, скажу ему. И говорю: вашу, говорю, супружницу возил надысь, когда вы в отъезде были, к казначею. Еще, говорю, к подьячему. А он -- ера.
   -- Ну и что же? -- спросил я.
   -- Ну, говорю ему, а ему хоть бы што. Говорю -- ночью возил. А у его в разуме-то шарик играет. Я сразу не понял: она с им вместе работает -- деньги берет, вот что. Он-то ера, кот. Эх, лихие соколы!..
   -- К нам в Гороховец приезжал,-- продолжал ямщик,-- прошлый год. Их, барин, во барин. Гусар. Пьян завсегда. Вот я с ним покатался... Когда ездит, завсегда песни поет, да и ловко так. Ну, он чего работал, батюшки. Одна-другая, прямо вот, чисто он медом мазанный, рвут его бабы на части...
   Вдруг ямщик круто осадил лошадей и, обернувшись ко мне, сказал тихо:
   -- Глядите... вона, чего это мелькнуло... чего-то в лесу горит... Ишь, двое перебежало.
   -- А что? -- спросил я.
   Ямщик, нагнувшись, достал из-под сиденья железную палку.
   -- Попужайте, барин... Есть у вас чего... револьверт...
   -- Есть,-- говорю.
   -- Достаньте,-- сказал ямщик тихо.-- Под Гороховцом-то балуют...
   Я вынул револьвер. Ямщик ехал шагом. Дорога была узкая, огромный лес покрывал дорогу тенью. В стороне я увидел, как мелькнул огонь. Сбоку леса стояли люди, их освещал огонь фонаря. Когда подъехали ближе, стало видно, что среди стоявших кто-то лежал.
   -- Елычев, ты, што ль? -- крикнули стоявшие.
   -- Я,-- ответил ямщик.-- Чего это?
   -- Чего? Мертво тело.
   -- Замерз, что ли? -- спросил мой ямщик.
   -- Не-е... Убили...
   -- Кого убили-то?
   -- А кто его знает...
   Проехав мимо, ямщик дернул лошадей и крикнул:
   -- Эй, вы, лихие...
   Тройка мчалась.
   -- Вона что... Убили...
   Навстречу нам тоже пронеслась тройка.
   -- Следователь,-- сказал ямщик.-- Осемь верст до Гороховца.
   -- Часто это у вас тут шалят-то? -- спросил я.
   -- Не-е...-- ответил ямщик.-- Под праздник -- расчет, ну, значит, под праздник завсегда выходит. Эх, лихие!..
   Справа показалась белой пеленой ровно идущая Клязьма, и мелькал с церквами городок. Кое-где в домах освещались окна.
   -- Знаешь Баранова,-- говорю я ямщику.
   -- Баранова. Во, к кому едешь,-- сказал ямщик.
   -- Знаешь его, возил, поди?
   -- Как же, он холостой. Эх, лихие!..
   И ямщик лихо подкатил к подъезду деревянного дома.
   Сквозь ветви сада, покрытые инеем, приветливо светился абажур лампы в окне дома...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Ямщик -- Впервые: Возрождение. 1935. 22 декабря. Печатается по газетному тексту.
   ера (кабацкая) -- от "ярыга" (ерыга, ярыжка, ярыжный человек) -- здесь: пьяница, беспутный человек, голь кабацкая.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru