Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
Сказка
Сказка та была только присказка, и когда была -- не указано.
Было такое царство-государство, привольное и раздольное, святое, лихое, удалое. И народ жил там, друг на дружку поглядывал, серебро-золото копил-припрятывал, песни пел про волю вольную. И нрава был удалого -- ежели супротив ему что покажется, то шапками того ворога-супротивника закидывал начисто...
Ну, в этом самом царстве-государстве был-жил царь Додон. На народ свой тоже поглядывал и держал его в строгости. Но частенько задумывался. Позовет царь своего верного обер-камерсоветника, вздохнет и скажет:
-- Вот скажи, мой верный обер-советник, мне по уму, по совести, что делать, никак я не пойму народа мово любезного, и по такому случаю не раз ум у меня раскорячивается. Что за народ мой возлюбленный, не пойму его, не приложу ума-разума... Что ему хочется? Казнить неохота мне, дело это такое, душе неподходящее. Волю дашь -- он хуже смущается, в голове заворот идет и конца нет сумлению, и не знаешь, чего и хочет он.
-- Трудно дело царской державности,-- отвечает обер-советник.-- Тяжело бремя власти... А в голове у народа завелась, от сытости или с досады какой, такая правда-истина -- по норову его -- что охота ему, чтобы было все не по хорошу мило, и по милу -- хорошо. А вот как узнать, что мило ему и что хорошо, трудно. И как от его-то выведать?.. И знает ли он сам-то? Ответ такой держать пред тобой, царь-государь, мало моего разумения. А лучше собрать кудесников и старшин, людей мудрых, соль земли царства твово; вот они и скажут по совести и рассудят норов народа твово. Разберут дело начисто, честь честью...
-- Вот-то что...-- сказал, задумавшись, Додон.-- Эвона куда дело заворачивает. Так, так... Ну, а ежели у кудесников у моих не хватит разума этот норов постичь народный, или норова такого дурацкого понять нельзя -- тогда как? Честь честью можно с теми, кто честь имеет. А ежели чести нет -- тогда как? Ну, что же ты молчишь? Отвечай! -- крикнул царь Додон и в гневе стукнул жезлом о половицу дубовую.
Упал в ноги царю Додону обер-советник.
-- Страшна твоя немилость...
-- Ну, пошел... слыхал я это. Надоело, будя. Сейчас на корячки норовят. Вставай! Эх, моркотно с вами, вертунами, жить. Не на правде, а на хитрости норовят... Вели дать мне рубаху набойную да одежину сермяжную. Пойду я сам по городу, по дворам за околицу да послухаю; что народу мому любезному любо-дорого. И узнаю, куда душа его просится, на какое дело руки его чешутся.
Снял Додон корону свою ковану, надел платье сермяжное, взял в кошель три грошика да три копеечки, казну жалеючи, и пошел из дворца-терема в калитку потайную.
* * *
Идет царь Додон по граду улицей, на столицу свою любуется. Зашел на площадь -- площадь Торговую. И чтб товару навалено, бочонков накатано! Зазывают купцы народ -- похваляются, по пузу себя поглаживают, мошной потряхивают. Ударило Додону в нос икрою паюсной, семгой свежею, блинами сметанными.
-- Поустал я ходить, закусить бы мне маленечко... Подает он купцу грош-копеечку.
-- Икорки мне бы малость со блинком попробовать...
-- Ишь чего захотел! -- закричал купец.-- Ах ты старый хрыч, грошова душа! Куда лезешь, сластоежка старая, с кем равняешься? Заедало беспортошное, сермяга ненасытная! Тоже к икре тянется салфеточной -- нешто брюхо у тебя боярское? Иди в Обжорный ряд, нахлебайся тюри досыта, а не лезь со грошами медными без поня-тиев...
Ударили слова молодца-купца торгового прямо по самому сердцу царскому, и забыл Додон про одежду свою -- сермягу мужицкую. Заорал он на весь базар:
-- Заковать сейчас,-- кричит,-- в кандалы сына сукина, позвать мне мово мастера заплечного, рубить головы купцам начисто...
Схватили Додона удальцы-молодцы приказчики.
-- Эка стар-старик! Ума нет в нем ни крохотки, а сердит больно по капиталу, не по разуму...
Повели Додона на суд праведный. Что за старик такой с душой разбойницкой, всем купцам хочет рубить головы прямо начисто. Глядит народ на Додона, потешается, за животики от смеху хватается.
* * *
Сидит Додон во сырой тюрьме, а с ним лихи молодцы удалые -- душегубы, воры, жулики. Над им потешаются.
-- Эк,-- говорят,-- вороват старик, чего захотел -- икры паюсной! На грош да на копеечку. Не Додон ведь ты -- ешь, что хочется! Тот, небось, чай пьет с накладкою, щи жирнющие, говядину разваристу, а у нас-то щи -- сморщичи, а говядина -- мочалится.
А один рабойничек:
-- Погоди,-- говорит,-- старик, кончут царство Додоново, угощу тебя тады икрою с семгою, сапоги возьму со скрипом новые, чтобы девкам по милу нравиться, и поставим жисть по-нашему, поживем в сказке, а не в присказке...
"Эко дело начинается... и почто я пошел с народом познаваться, как я скажу, что я Додон-царь народу эдакому... Снимут мне голову бесстыжие..." Шибко Додон задумался.
* * *
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Смутилось царство Додоново: нет нигде царя Додона. Гадают волхвы-кудесники, ищут министры-советники, по городам, по горам, лесам, за околицей. Нет нигде ни слуху, ни вести. Весь народ дивуется, ждет царя -- волнуется, куда делся царь, не ведают.
Пришла в тюрьму толпа лютая, перебила стражу тюремную.
-- Выходи,-- кричат,-- на свободу народную, разбойничий. Все теперь ровня-ровная. Дели добро все поровну. Без Додона -- жисть теперь вольная. Ешь и пей, чего хочется.
-- Ну, иди скорей,-- говорит вор-разбойничек Додону,-- захватим, приберем товару купецкого, а тебя икрой-семгой, старика, попотчуем...
И как вышел из сырой тюрьмы царь Додон, запечалился. Видит -- весь народ его бьет друг дружку, неиствует. Переспорить друг дружку старается, орет почем зря несуразицу, а кто от устали -- языки повысунул.
Идет стар-Додон, пробирается к терему-дворцу своему царскому и видит -- у дворца того народа тьму-тьмущую. Расшибают погреба, пьют вино заморское, а советники пропали начисто. Матросы в хоромах пляшут с девками, потешаются и орут:
-- Ах ты воля наша, волюшка, миновали дни черные, проклятые...
Глядит царь Додон, позадумался, и глядит на него девка глазами бесстыжими. Говорит Додону:
-- Что, старинушка, призадумался, знать, грустишь о жисти прожитой?
-- А ты, молодушка,-- спросил Додон,-- не тужишь о своей жисти нынешней?
-- Нету теперь своей жисти -- ни прошлой, ни нынешней, а все -- все всеобщее... И жисть по милу поставлена, а по-хорошему -- навсегда заказана. Тебе все равно по старости, а мне, ах, любо-дорого, крутить да завертывать при такой лихой воле-волюшке... И плясать всю ночь до утра, пока свалишься.
Эка, вот что нравится, это сама сказка зачинается, а не присказка...
Призадумался Додон. Пробрехают, думает, всю страну победную, заговорщики... Растеряют счастье, говорки безголовые, счастье светлое, народное, прогуляют с девками беспутными. Ведь и что по милу-то им хорошо. Красоту жизни-радости, алтари чести-разума, заплюют не в любви, а в срамоте похоти, распутством своим похваляючись. Это и есть самая сказка лютая. Про нее гусляры пели исстари... Что ж вы, мои советники верные, не сказали мне правду-матушку, а все на корячках вкруг меня елозили? Награждал я вас сдуру, обманщики. Опрокинь, о Господи, на вас проклятье, холопы неверные, бесталанные...
И пошел Додон, с горя шатаяся и слезами горькими обливаяся. И вдруг видит пред собой Додон девицу, и такую свет-красавицу, что ни словом сказать, ни выразить, красоты такой невиданной.
-- Ты пошто, пошто, красавица, солнце светлое, здесь среди смуты тяжкой появилася? Знать, ты не здешняя? Ране тебя было здесь не видано. И как величать тебя именем-отчеством?
-- А ты, знать, царь Додон, наш батюшка,-- сказала красавица.-- Я как есть порода здешняя, и живу я здесь завсегда сроду отроду, и как звать меня по имени-отчеству -- сама я того не ведаю...
-- Ах ты свет, солнце ясное, краса невиданна, счастье жизни, радость безмерная...
-- Что ты свет, стар-царь Додонушка,-- отвечает красавица.-- Какое я счастье невидано? Я живу в скорби, в горести, и всегда-всегда гонимая. И в чем вина моя -- я не ведаю. Никому зла не делала. За что на меня, скажи, погоня лютая?
-- Как же это ты доселе жива осталася, не растерзала тебя голь кабацкая, богатеи обжорные, твари похотливые? Покажись ты, красавица невидана, народу мому в смуте его тяжкого разумения. Может, увидит красу таку, он опомнится и бросит свою злобу -- зависть лютую...
-- Не гожусь я для дела такого, волнения житейского,-- сказала красавица.-- Они глядят, как живые покойники, и гуслярам не внемлют, не слушают...
И пропала мигом красавица, как не было, и кругом царя Додона -- тьма тьмущая, тяжкая... И ни единого кругом сердца любовного. И слышит царь, во тьме кто-то плачет тихонько, всхлипывает, и рука чья-то за сермягу во тьме тянет, дергает.
-- Чего тебе надобно? -- говорить Додон,-- в земь меня тянешь.
икра салфеточная -- икра из красной рыбы, приготовленная особым образом в крепком соляном растворе. После того как раствор стекал, икру укладывали в рогожные кульки и прессовали. Затем ее тщательно уминали в дубовые бочонки, выстланные внутри салфеточным полотном (отсюда и название). Икра превращалась в плотную массу, которую можно было резать, как сыр.