Коровин Константин Алексеевич
Под праздник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Под праздник

   Колокольный звон разносится над Москвой. Обедня поздняя. В окно из моей мастерской виден Кремль. Река Москва покрыта белой пеленой снега. Розовеют в морозном воздухе башни и соборы кремлевские. Зима. Так бодро и весело светит зимнее солнце. По Москворецкому мосту едут сани, розвальни; на них навалены зеленые елки. Это к празднику Рождества Христова. Ко мне пришли мастера-рабочие из декоративной мастерской Императорских театров, пришли прощаться -- уезжают в отпуск на праздники, на Святки. Едут в деревню, к себе домой; в новых "спинжаках", сапоги новые с набором и при кожаных калошах. Такие молодцеватые, причесанные на пробор маслом. Я думаю: "Туда едут, где растут эти елки, в деревню..." Охота вспомнилась душе.
   -- Как,-- спрашиваю,-- Василий Харитонов, что у вас там, зимою есть волки?
   -- Бывают...-- отвечает Василий медленно.
   -- Э-э... чего,-- говорит другой,-- он коломенской... Волки -- это у нас. Мы -- рязанские, у нас и-и-и... волков во много. Прямо по деревне зимой бегают...
   -- Хорошо у вас в деревне,-- говорю я.-- Лучше, чем в Москве.
   -- Недолго ежели,-- говорит мастер,-- ну, ничего. А то скушно в деревне, серо. Где ж до Москвы... Чего там... Приедешь домой, свои значит, родные. Ну рад--отец, мать, сестра. Вот говоришь им -- театр, значит, ну, то-сё, служба. Конечно, говоришь, представления идут кажинную ночь, опера. Спрашивают, как кто жалованье получает. Ну, скажешь. Есть такие -- тыщу рублей в месяц... Ну хоша взять вот Шаляпина.-- Не верют. Ну, тут хоть божись, нипочем не поверют. А спросют -- платит-то кто им? Ну скажешь: казна али царь. Ну и шабаш: больше и слушать не станут.
   -- Это верно,-- сказал Василий Харитонович, смеясь.-- Вот,-- говорит,-- ежели что, вот артист значит, поет али пляшет, а еще ежели танцовщица, сказать, то получает жалованье этакое большое, то спрашивают -- за что? Ну, говоришь, за ето самое -- поет, пляшет.-- Вот серчают. Нешто за это платют, говорят... и пойдет. Одного раза меня бить хотели, ей, ей... Деревня-то серая дура, где ж, чего там...
   -- Верно,-- сказал рязанский парень.-- Это самое, верно. У меня сестра приезжала, значит, в Москву да гостила у меня неделю. Ну, это самое... приехала, значит, назад домой да девкам нашим и рассказала, значит: балет она глядела в Москве-то. Я ее на колосниках на сцене пристроил. Глядела. Ну, значит, это самое... она в сарае нашим-то девкам в деревне и показала, как в балете-то ноги заголяют. И-и-и, что было! Узнали это самое, ну и за волосья поучили -- отец и мать. Поучили хорошо... Бросили девки эдак-то плясать... А то бы...
   -- Конечно, в деревне без понятиев, там это самое ни к чему...-- сказал равнодушно Василий Харитонович.
   -- Девствительно,-- подтвердил рязанский.-- Господ там нет, купцов тоже, и капитал какой? Нет эдакого-то, что в Москве.
   -- Ну, а если вот как балерина так затанцует, как наши, то понравится же им?
   -- Убьют! -- сказал Василий Харитонович, равнодушно смотря в окно.
   -- Да что ты, за что? -- удивился я.
   -- Кто знает. Может, и так сойдет, а то неровен час...

* * *

   Быстро бегут санки извозчика. Ровный путь. Блестит на солнце заледенелая Красная площадь. Едучи в Большой театр, я остановился у ресторана "Петергоф". Рядом университет. За соседним столом -- двое студентов и какой-то лохматый человек в пенсне. Графины водки, пиво. Студент с рыжими волосами в форменной тужурке держит на вилке соленый огурец. Мрачно выпивает рюмку и говорит лохматому человеку:
   -- Вот огурец. Да, огурец. Ну, априори -- что такое огурец. Ну, вот и молчишь, а Этьен сказал, что безразличие есть обман. Да, обман. Ну, момент несознания... Вообще, так...
   -- Струбентунус волевой любви...-- несет чепуху лохматый человек,-- и ну ее к черту! -- Он выпивает залпом рюмку водки и тыкает вилкой в селедку.
   -- И я говорю, понимаешь.-- Если Наташка не придет завтра, то к черту ее! Викторович прав, брат, прав. Денег у него ни копья и сидит в Ляпнике. Я дал ему свое пальто -- пошел он к тетке: дала двугривенный, и все тут. А Буханов и Курчевский это, брат, белая подкладка... Сволочь!.. Философия права, а? Как тебе это понравится, а? Филососфия? Какого права? Никакого права нет. Что такое право?.. А Наташа -- дура, конечно. А этот... как его... ну, черт... как его...
   -- Да кто? -- строго подняв лохматую голову, спрашивает его сосед.
   -- Медик...-- сказал другой студент,-- скотина! Как забастовка, он лю-лю -- домой. Сволочь!
   -- Всякая мораль, понимаешь, мораль -- противна христианству. Подумай, что будет с этикой, моралью, когда не будет греха... Ну, все к черту, и никаких испанцев. Ну, когда мир честен, высок, достижения, все идеалы налицо, прямо вот как поджаренный, готовый, вот как эта колбаса... Ну, юриспруденция тогда к черту. А юридический факультет зачем?.. Ха-ха. Пуф.
   -- Верно,-- выпив рюмку водки, сказала лохматая голова.
   -- И, вообще, есть только энергия и больше ничего,-- отчеканил, выпивая рюмку водки, другой сосед.
   -- Наташе я еще покажу!..-- выпив рюмку, мрачно и тупо сказал его приятель.
   -- Ты куда, куда стремишься, лекарь-девушка, вперед...-- запел студент.
   -- Довольно! -- орали вокруг.
   -- Я, брат, Сакья Муни,-- раздавался чей-то голос в общем шуме.-- Будда я, брат, вот что. Знаешь, мне кто ни говори, я того начисто сшибаю, какую хочешь мне истину подноси, я ее в два счета, от руки... и ее нет. Расчехвощу что хочешь. Вот, смотри, видишь, я наливаю стакан, видишь. И пью...-- Нирвана. Понял. Нирвана.
   В ресторан вошли три студента. Один с красной физиономией. Голубые хитрые глаза его улыбались.
   -- Что вы, черти, опять напились? -- спросил он.
   -- Да... напились. А как же... Как жить?.. Страдать?.. Ни свободы, ни прогресса... Жить так нельзя!..
   
   ...Выпьем мы за того,
   Кто "Что делать?" писал...
   
   -- запел студент.
   -- Довольно,-- кричали студенты,-- молчи. Педеля идут...

* * *

   Иду Охотным рядом. Хрустит снег под ногами. Лица у прохожих румяные. Мороз. Усы и бороды в инее. Обыватели, закутанные в шубы, женщины в платках едут на извозчиках. Перед Рождеством оживает Москва -- готовится к празднику.
   В Охотном ряду кипит работа у купцов. Как дрова, навалены, лежат мороженые поросята, свиные туши, судаки, осетры, севрюга, белуга, навага в больших корзинах. На прилавках семга, белорыбица, балыки. В бочках и большими кругами лежит черная икра -- паюсная, салфеточная, в огромных мисках -- зернистая. Пучками разносчики проносят рябчиков, уток, гусей. Большие бочки с солеными грибами -- рыжиками, груздями. Огурцы, огурчики маринованные, капуста кочанная, моченые яблоки, вишня, дули сухие, дули моченые, меды сотовые, пряники, целые ушаты сметаны, творогу, сыр. Мясники в больших фартуках, покрякивая, рубят топорами мясо, солонину, свинину, баранину, белугу и бросают на весы. Репа, брюква, капуста, свекла, морковь... навалены в корзинах.
   -- Снетки-и-и белозерские,-- кричат купцы,-- сельди переяславские копченые, селедка голландская, белорыбицы.
   -- Пыжалте,-- кричат молодцы-приказчики,-- севрюжка свежая, икра первый сорт, сам бы ел, да деньги нужны... Пжалте, барышня.
   -- Пельсины-лимо-о-ны... хороши.
   Идет торговля. Подъезжают, заворачивают на санях к Охотному ряду, обыватели; городовые, околоточные, с серыми, как пуговицы, глазами, околоточные нарядные -- прислужники тирании, покрикивают на кучеров: "Держи право. Который, куда прешь. Держи..." Вороны, галки кружатся в морозном дне над Охотным рядом, садясь на лавки, и подбирают крошки от людского довольства.
   -- Поросеночка! -- кричит купец,-- барыня, пожалте.-- Не поросенок -- сметана, глядит, улыбается.
   -- Ветчина тамбовская, стерлядь живая, двинская...-- Идет торг, покрикивают купцы, бьют в ладоши -- греются.-- Пжалуйте яблоко-Рязань, клюква морожена, орехи грецкие, халва-а-а... Шпанские каленые, мериканские, кедровые...
   -- Зайцы свежие...-- кричит с другой стороны,-- глухари, куропатки, индюшки паровые, пулярки...
   -- Масло сливочное, головизна, яблочки крымские, виноград, корюшка, студень говяжий, расстегаи с грибами, с рыбою.
   Трудно и вспомнить все то, что кричали кругом купцы-лавочники, проходя Охотный ряд. В лавках по ряду, с глубокими внутри проходами, заваленными всякой снедью, перед большими иконами в кованых ризах, горели цветные лампады угодникам Божьим. Какой Россией, жизнью, бытом русским шумел Охотный ряд... Что-то нужное, настоящее было в нем. И где я ни был -- в разных странах, в больших городах Европы -- тоже везде было похоже на Охотный ряд: рынки. Но не было так обильно, и почему-то я любил смотреть на них... так мне нравилась вся эта смесь, рыбы, овощи... И мне всегда хотелось писать их красками на холстах. Я покупал на праздник целую бельевую корзину всякой всячины и отправлял в деревню, угощал приезжающих приятелей; крестьяне, соседи, так любили есть сушеных судаков.
   А приятели-артисты кушали ботвинью с балыком и белорыбицей. Но такого печеного хлеба, какой пекла тетушка Афросинья, и пироги с грибами -- с груздями, не было нигде. Перед ними не годились Егоровские расстегаи.
   Надо это было все ценить -- всю эту былую обильную жизнь. Ценили мало -- может быть, теперь только мы оценили...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Под праздник -- Впервые: Возрождение. 1935. 8 декабря. Печатается по газетному тексту.
   Сакья-Муни -- одно из имен Будды.
   нирвана -- состояние, при котором отсутствуют страдания, страсти; состояние умиротворенности, "высшего счастья".
   педеля -- педель (от ср.-век. pedellus, bidellus, др.~верх.-нем. pital -- служитель, надзиратель) в дореволюционной России надзиратель за студентами в университете.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru