Коровин Константин Алексеевич
Новый год

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Новый год

   Завтра первое января. Новый год. Ясная, зимняя ночь. Глубокое небо усыпано звездами. Сбоку, у темного бора, месяц. Мороз, холодно. Тишина. Снегом замело и дорогу, и тропу к крыльцу дома моего. Ветви елей у террасы покрыты тяжело снегом. Повисли до земли. Месяц льет свет на ясные снега. И кладет сад большие тени до самого дома моего. Огонь из окон освещает орешник, покрытый белым инеем.
   Идем с реки, я и со мной Василий Княжев. Поймали в прорубках на реке налимов. Руки онемели от холода. У крыльца берем снег и трем им руки. Так холодно, что больно даже. Входим в дом. Тепло, собака радуется и прыгает кверху. Щеки и руки горят как в огне.
   -- Вот какой мороз, а ишь, попались,-- говорит сторож-дедушка, беря у нас налимов.-- Они замерзлые. Как камни.
   Брошенные налимы стукаются об стол.
   Тепло в доме. В комнате сторожа-дедушки, в углу, на соломе, лежит баран и около него сидят индюшки и спят. Их берут в тепло, чтобы не замерзли. В мастерской моей, на столе, стоит лампа с красным абажуром. Топится камин, лежит хворост и в нем сидит заяц. И грызет хворост. Заяц всегда что-нибудь ест. Стол накрыт скатертью с узорами, самовар, и в большой крынке мерзлые сливки. Окна темно-сини, в инее. Только еще семь часов вечера, а гости приедут в десять часов. Тетенька Афросинья готовит окорок, поросенка и пироги.
   -- И до чего озяб я на реке. Вот до чего,-- говорит Василий Княжев, стоя у камина и держа в руке стакан чаю.-- Хорошо бы в чай-то прибавить рюмку алкоголю, рому, что ль. Согреться. А то бы не захворать.
   -- Алкоголик ты, Василий,-- говорю я.
   -- Есть отчасти,-- отвечает Василий, смеясь.
   Василий смеется как-то хрипя и шипя, будто гири у часов переводят.
   -- Всегда с охотниками. Да и по рыбе, на реке, в стуже станешь алкоголиком. Охотники-рыболовы, хоша и не стужа, а с ними пей, боле ничего. Помню, когда в Царицыне на верхнем пруде Поплавский осетра поймал. Да ведь тридцать один фунт. А осетр с серьгой царской, серьга в жабру вдета была. И год поставлен. Значит, императрица Екатерина Великая пущала. Так вот пили, вот пили. Все общество рыболовства, собравшись, было. Осетра отварного готовили. Ну, и пили. Председатель Бахрушин, да ведь и подумать надо, осетра поймал, просто, вот на простого червячка. Стоял на мостике около дачи, где общество находится, и ершей ловил. И вот, осетр клюнул. Дак ему сам Бахрушин за обедом, когда осетра-то подали, значит, ели, дак он взял эту самую царскую серьгу, из жабры вынул, из осетра-то, значит, взял вилку, да ухо Поплавского проткнул, мочку. И серьгу ту ему вдел. Носи, говорит, на здоровье. Ну, музыканты гимн играли. Ну, и хором пели "Стеньку Разина". Но только тут вышло неладно. Потому, что жена у Поплавского, толстая такая, не позволила серьгу ему эдакую в ухе носить. Он, говорит, в опекунском совете при детях состоит. Не годится, говорит, ему серьга. И верно, серьга велика была. Что вы, говорит, с ним делаете? Домой его хотела везти. А тот -- нет, нипочем не едет. Уезжай, товарищ, одна. А жена-то и говорит: "Ишь, чему рады, осетра поймал, так их в Охотном сколько хошь купишь, рады случаю, чтоб выпить подо что..." А муж Поплавский так рассердился... Она, говорит, ничего не понимает, ничего не чувствует. Это, говорит, не жена мне, ей общество наше, Первое московское рыболовство, ничто. А она, в ответ, говорит: "На вас и глядеть-то смешно, как ребята малые, сидите целый день на пруде и на поплавки глаза пялите. Это курам смех. Осетра поймали, царского... Матушка царица-то узнала бы, Екатерина-то, дак она бы вас плетью всех с пруда... Это курам на смех, а не то, что..." Ну, тут все члены общества вот до чего обиделись, даже плакали. А жены, которые были,-- все за нее. Вот што было. Вот что через осетра того вышло...
   -- Ну, и что же потом, Василий?
   -- Потом,-- продолжал Княжев,-- я с им ловил щук по весне, на Сенеже. Так он с женой разошелся. И говорит мне: "Ищу,-- говорит,-- я женщину такую, которая любит рыбу ловить. Чтобы такую найти, которая на лодке со мной бы вместе сидела, понимала эту природу всю и счастье в жизни это охотницкое. Не нашел еще только..." Да и где ж найдешь? Эдаких-то и нету,-- сказал грустно Василий Княжев.
   Отворилась дверь, и в комнату вошла тетенька Афросинья. Она несла пирог, лицо у ней было серьезно и деловито. Пирог поставила на стол. За ней шел ее муж, Феоктист. Тоже очень серьезно. Нес запеченный окорок. За ним охотник Герасим Дементьич нес жареного поросенка. Сказал: "С наступающим",-- поставил на стол, молча, важно, и пошли все, повернувшись, из комнаты. Потом вошли опять. Несли грибы на тарелках, кочанную капусту, огурцы, все поставили на стол и серьезно и молча ушли. Опять вернулись. Впереди шел сторож-дедушка. Нес два графина настойки, за ним Герасим и другие несли графины и бутылки. Я говорю:
   -- Герасим Дементьич?
   Он так молча посмотрел и сказал:
   -- Сичас...
   И ушел.
   "Отчего,-- подумал я,-- они так важно несут к столу и ставят? Как-то особенно, озабоченно, молчаливо и важно. А если скажут, то тихо, точно какой-то ритуал". Дедушка вернулся и в дверях сказал:
   -- Уху-то подавать Афросинья будет, кады приедут. А вот у нас в беседке, в саду, чего-то стучит. Чисто лошадь. Герасим ходил глядеть -- там и нет никого.
   В это время под окнами послышались бубенцы. Гости приехали. Я и Василий пошли встречать. Приятели вылезали из саней и розвальней. Кряхтят. Говорят: "Ух ты, и мороз".
   -- Здравствуйте,-- говорит мне Павел Александрович, одетый в доху. Новые мои знакомые, два профессора-охотника, озябли ужасно. Один говорит:
   "Феноменально холодно".
   Слышу, за террасой, в густых елях, где беседка, кто-то стучит так странно.
   -- Герасим,-- крикнул я,-- кто это стучит в беседке?
   -- Я сам не пойму,-- отвечает Герасим.
   -- Где стучит? -- спрашивает приехавший Василий Сергеевич.
   -- В беседке,-- говорю.
   -- Начинается,-- сказал Василий Сергеевич, входя в кухню.
   Борода у доктора Иван Ивановича в инее. Брови, усы у гостей заледенели. Лица красные, озябли. Раздеваются, входят и лезут к камину греться. Доктор Иван Иванович советует сейчас же чай глотать, только без коньяку.
   -- Ну, уж это, извините,-- говорит Кузнецов.-- Эти ваши научные штучки бросьте...
   -- Это вопрос спорный,-- говорит профессор Камчадалов.
   -- Это для вас спорный,-- ответил доктор.-- Алкоголь вреден.
   -- Вздор! -- сказал резко Павел Александрович, наливая в чай перцовку. Доктор, впрочем, не возражал и тоже лил ром в чай.
   -- Наука свидетельствует истину, всегда только истину,-- говорил профессор-блондин, наливая в чай коньяк.
   -- Наука, какая наука?.. Ваша философия не наука...
   -- То есть, как же это не наука? -- сморщив брови и подбоченившись, спросил профессор Камчадалов.-- А что же?
   -- Белиберда,-- ответил Кузнецов.
   -- То есть как это? -- ощетинились оба профессора. "Батюшки,-- думаю я,-- поссорятся, непременно поссорятся". Вошел Герасим и поставил на стол большую миску.
   -- Садитесь,-- предлагаю я.-- Уха. Герасим Дементьич, зови всех. Садитесь за стол.
   За стол сели все. Последней пришла тетушка Афросинья и старик-дед. Профессоров посадил отдельно от Василий Сергеевича, на другую сторону стола, а то поругаются.
   Приближался Новый год. Новые мои знакомые, профессора, были очень довольны, что приехали на охоту. Блондин, кушая уху, говорил: "Феноменально". Камин пылал. Было жарко в комнате, и я открыл форточку в окне в комнате рядом. На часах было без трех минут двенадцать. Павел Сучков, держа стакан вина в руках, встал. Посмотрев на часы, сказал:
   -- Охоту понять надо. Да-с! Охота -- это отцов наследство...
   Часы били двенадцать.
   -- С Новым годом!..-- говорили гости.
   В это время в форточку из темного сада донесся какой-то стук, как будто кто-то плясал в беседке.
   -- С Новым годом!..-- говорили гости.
   -- С Новым годом! -- отвечаю я.
   -- Герасим Дементьевич,-- спрашиваю его,-- а что это там стучит?
   -- А кто его знает. Я ходил глядеть -- не видать ничего, темно... Чисто лошадь, а никого нет.
   Все замолчали. Странный стук продолжался.
   -- Вот и Новый год,-- сказал приятель Василий Сергеевич.-- А у вас, Константин Лисеич,-- все эти штучки. Стучит, а что стучит -- неизвестно. Вот попробуйте-ка теперь в полночь в эту беседку, пойдите-ка... Тогда узнаете Новый год.
   -- А что же это стучит? -- спросили профессора.
   -- Вот пойдите, попробуйте,-- узнаете тогда. Это вам не философия...
   -- Эдакое дело,-- сказал в это время вошедший в комнату Феоктист.-- Вот ведь! Ах, дурак, баран-то! Ведь он мешает Новый год встречать, я его в беседку и посадил. Ишь, скучает, ну, и долбит в дверь рогами. Сейчас пущу.
   И Феоктист ушел...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Новый год -- Впервые: Возрождение. 1935. 20 января.
   ...пели "Стеньку Разина" -- народная песня на основе стихотворения Д. Садовникова "Из-за острова на стрежень..." (1883). Песня стала популярной уже в 1890-х гг.; входила в репертуар Федора Шаляпина и Надежды Плевицкой.
   Первое московское рыболовство -- Московское общество любителей рыболовства было основано в 1862 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru