Коровин Константин Алексеевич
Московские особняки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Московские особняки

   Во многих улицах и переулках Москвы среди садов стояли приветливые деревянные особняки с воротами и калитками, чистые, крашеные, веселые, одноэтажные. Там жили москвичи с достатком. Это как-то было видно по самой постройке.
   На дворе, мощенном булыжником, была конюшня и каретный сарай. Дворник жил в дворницкой, в отдельном небольшом домике. Кучер помещался в кучерской. Москвичи держали хороших лошадей, рысистых, для выезда. Хозяева таких особняков были люди положительные, деловые. Дела были солидные, негромкие, тихие и доходные. Контора для дел была отдельно -- в центральной части города.
   Про таких москвичей говорили, что это люди с понятием. Любили хороший выезд, понимали, что едят, как приготовлено, понимали в винах, уважали сигару. Иногда обедали в ресторанах, но больше дома.
   Такие москвичи были в обращении с дамами учтивы и приятны. Увлекались сильно, влюблялись, задумывались, вежливо вздыхали. Но чтобы совсем в любви голову потерять -- этого не было. Почему-то при понятиях своих предпочитали оставаться на холостяцком положении.
   От этих москвичей никто не слыхал грубого слова, резкого мнения, осуждения. Когда говорили они про какую-либо даму, как-то растопыривали глаза и, глядя в сторону, удивлялись:
   -- Ну, разве... Может ли быть... Она так мила, так очаровательна. Это вряд ли... Вы, милый, не верьте, все сплетни...
   Себе на уме были такие москвичи.

* * *

   Жизнь шла в удовольствие. Театры, обеды в ресторанах и дома, друзья за обедом, разговоры, новости. Друг друга и знакомых они называли всегда по имени и отчеству, никогда по фамилии, учтивей выходило:
   -- Петр-то Петрович поехал вчера к Илье Семеновичу на Миусы, да из саней его и выбросило: вороной жеребец. Идет разносчик -- дурак -- мимо, да как заорет "Рыба живая",-- ну, вот... Вороной как вспрыгнет, так и выбросил. Ногу вывихнул. Рядом там, недалеко, Мария Федоровна живет, в окно она в лорнет посмотрела. Ну, к ней принесли его. А у ней Сергей Матвеевич был, сейчас же доктора привез своего. Шульц или Франц, как его... Такой шустрый... Только он ногу и вправил Петру Петровичу задом наперед. Петр Петрович прямо выл от боли. Плакал. Ему только за сорок, он собирался жениться, искал себе подругу под пару. Если нога-то так останется -- что ж тогда... Какое дело! Отчего бы это? Подумайте... Разносчик -- дурак -- орет. Как им не запретят -- не понимаю. Безобразие такое!..

* * *

   В особняке в Дурновском переулке, владелец особняка такой солидный человек, моложавый, с проседью немножко. Говорит приятелям за завтраком:
   -- Илья-то Семеныч вчера купил по случаю картину, да ведь какую, подумайте,-- Рафаэля... За бесценок.
   -- Да неужели? -- удивляются гости.-- Рафаэля? Может ли быть.
   -- Говорят. Он ведь в живописи знаток. Купил он эту картину, да и везет к себе на рысаках. Жеребец у него прямо зверь. Только стал у Арбата заворачивать на углу, а разносчик -- дурак,-- конечно, как заорет: "Грешники горячие",-- жеребец испугался, прыгнул и оглобли поломал. Илья Семеныч прямо с Рафаэлем из саней на мостовую хлясь... Ногу и вывихнул... Тут поблизости к Марье Васильевне завезли, а у ней Фриц или как его... Франц -- доктор... Она уж больше году у него лечится. Ну, ногу он ему вправил. Орал Илья Семенович -- боль страшная, а картину в руках держал, не отдает. Так он живопись любит, и притом -- Рафаэль ведь, подумайте...

* * *

   В особняке на Разгуляе хозяин говорит приятелям за обедом:
   -- Да ведь вот случай, подумайте! Сергей-то Матвеич -- деньги к деньгам -- везет ему... Купил картину по случаю за пустяки, везет ее домой. Видит -- напротив едет Илья Семенович. "Стойте,-- кричит Сергей-то Матвеич,-- вот вас-то,-- говорит,-- мне и надо". Ну, остановились. "Посмотрите, Илья Семеныч,-- говорит Сергей Матвеич,-- я вот картину купил, посмотрите, пожалуйста". Ну, и показывают ему картину-то. Илья Семенович посмотрел да как крикнет: "Рафаэль!!!" А жеребец-то вороной у Сергея Матвеича как прыгнет -- они оба из саней кувырк, лошади бросились, тащат их. Народ собрался. У обоих ноги повывихнуло. Но тут их поблизости к Варваре Андреевне увезли. А там доктор Франц или Шульц, что ли, ловкий такой... Он ноги-то им вправил, только задом наперед. Вот дело какое вышло... Вот они орали. Теперь наново им переставляют вывих-то...
   -- А картина-то действительно Рафаэля? -- интересуются гости.
   -- Нет, оказалось, не Рафаэля, как его... забыл я художника... перепутал... Это, кажется, Липа-Филиппа или Клевера, что ль... забыл я.
   -- Должно быть, Филиппа Липа, тоже знаменитый мастер.
   -- Кажется, вроде что-то. Только цена уж не та.

* * *

   Владелец особняка в Кривоколенном переулке говорит друзьям за обедом:
   -- Вот как в жизни все трудно и сложно. Капитал большой, годы молодые еще. А вот Сергей-то Матвеевич говорит: "Веры,-- говорит,-- не купишь. Веры у меня в них нет, в особ" -- в женских особ, значит. Хочет он верить, ах, как хочет, чтобы они не на деньги его шли, а на него самого. И в этом раздумье находится он вот уже лет восьнадцать. Доктор при нем -- Шульц или, как его... Фриц, как его... Только он его и надоумил -- прикинуться бедным, чтобы веру в них получить, так сказать... От женского пола, искренность увидеть, и ясно чтобы все было.
   -- Ну, и что же, прикинулся? -- спрашивают друзья.
   -- Да. Притворился. Вот бедный, такой бедный, и лицо делал такое скучное, как у бедных. Его Фриц-то, доктор-то его, и возил в заполночь -- в рестораны, в "Яр", в "Стрельну", в "Мавританию", в разные. Так там певички окончут свою работу, отпоют, ну, он и присматривает -- понравиться хочет, внимание обратит какая, может быть... В зале или в саду дожидается. А доктор-то Фриц научил, должно быть, Женю Крошку, Огонек и Шуру Ветерок, Сашу Пароход, чтобы занялись с ним.
   -- Ну, и что же?
   -- Оделся он плохо. Войдет в сад к разъезду, поздно, сядет сбоку за столик, спросит стакан чаю, грустный такой сидит...
   Ну, какая посмотрит, спросит:
   -- Это что вы чай пьете?
   А он говорит:
   -- А что ж?
   -- Шампанское спросите, угостите.
   -- Где ж... Я не пил шампанского никогда, да и не в средствах...
   -- Вы же Березов?
   -- Нет, ошибаетесь, мадам...
   Узнают его, как ни бьется, ничего не выходит. Доктор-то Фриц видит, что дело не идет, говорит ему:
   -- Повеселей немножко...
   А тот так в роль вошел -- бедного-то, прямо что хочешь, бедней его нет никого. Женя Крошка, Ветерок говорят: "Невозможно, ничего не поделаешь..." Такой грустный, бедный, плачет, не ел неделю, говорит, ничего, зубы болят. Лицо такое у него -- глядеть жалость. Женя дала ему двугривенный...
   -- Ну, и что же, взял? -- спрашивают гости.
   -- Взял!
   -- Да неужели?
   -- Уж очень в роль вошел... Его Фриц, доктор, в Париж повез. Там-де найдет. Но там еще хуже вышло. Старушки смотрят, жалеют, а ему старухи-то на кой черт. А для молодых лицо уж очень грустное, не подходит. Так ничего и не вышло...

* * *

   Зимний вечер. У хозяина особняка в Лужковом переулке собрались приятели.
   -- Был со мной случай такой,-- рассказывал хозяин.-- Нажил я. Хорошо нажил. Пришел вечером в сад, там хоры поют, шансонетки. В Нижнем был. Пела одна певичка, шансонетка, на сцене. И послал я ей под салфеткой с верным человеком, чтобы передали, когда отпоет, десять тысяч рублей. На тарелку положил, ну, и салфеткой прикрыл, как водится. Деньги ведь хорошие. Неизвестно, от кого. Так сделал, что она не узнает. Вскоре познакомился с ней. Она мне и рассказала:
   -- Деньги мне кто-то прислал, много. Что-то страшно,-- говорит,-- не знаю, куда их деть.
   А я ей говорю, шутя так:
   -- Отдайте в приют бедным детям.
   Сам думаю -- не отдаст, конечно. А на другой день она, веселая, подходит ко мне, из сумки вынула -- показывает квитанцию.
   -- Внесла,-- говорит,-- в приют. Как приятно было. Спасибо,-- говорит,-- вам, что научили.
   Узнал я, верно, внесла. Спросил я у ней:
   -- Зачем себе ничего не оставили, ну хоть бы половину?
   -- Нет, лучше все,-- говорит.-- Деньги,-- говорит,-- такие чистые, не мои. Хорошо в душе было, когда деньги я давала. Так хорошо,-- показала она на грудь,-- как не бывало раньше.
   Сознаюсь, понять я не мог, что она за женщина такая. Нравилась мне. Только вижу, я ей не нравлюсь ничуть, а деньги у меня просит. И опять, чтоб в приют отдать, не для себя. Что за блажь!.. И вот она мне совсем разонравилась... Ну, как все это разобрать? Скажите, как вы думаете?
   Хозяин и приятели-москвичи задумались.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Московские особняки -- Впервые: Возрождение. 1935. 10 февраля. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru