Коровин Константин Алексеевич
Еретики

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Еретики

   Помню осень, когда строилась Архангельская железная дорога. Посмотрев однажды на разложенные на столе в доме С.И. Мамонтова большие картины Архангельской губернии, я увидел большие пространства тундры и кое-где густо наштрихованные оазисы -- жилища человека.
   -- Здесь, вероятно, никого никогда не бывало? -- спросил я у Саввы Ивановича.
   -- Да, вряд ли,-- ответил мне Савва Иванович, смеясь.-- Это те места, которые называются "куда Макар телят не гоняет...".
   -- Вот бы я хотел туда поехать! -- сказал я.-- Посмотреть -- что это такое. Вот тут церковка, крестик -- селение, интересно должно быть. Талмыга называется.
   -- А скажите Чоколову (инженер, строивший дорогу), он вам устроит поездку. Придя вечером домой, на Долгоруковскую улицу, в свою мастерскую, я решил: поеду туда. Железная дорога до Вологды, а оттуда по времянке или рекой доберусь. Интересно...

* * *

   Ночью я записывал -- что с собой взять: фонарь, удочки, ружье, пули, меховую куртку, аптечку, шкатулку с красками, холсты... Наутро покупал что нужно в дорогу. Звал приятелей ехать со мной, но никто не едет. Встретил случайно в "Эрмитаже" за обедом Павла Сучкова.
   -- Едем,-- говорю,-- Павел Александрович, на Север.
   Он серьезно слушает меня, строго. Я, уговаривая его, даже сказал, что туда теперь, к осени, и белые медведи заходят.
   -- Довольно,-- возмутился Павел Александрович.-- Всегда это у тебя -- вздор, ерунда.
   -- Ну, олени есть. Может быть, и черно-бурые лисицы, песцы, соболи, бобры, медведи бурые...
   -- Едем! -- вдруг согласился Павел,-- только брось вздор. Я беру штуцер, три бутылки рому. Запиши еще...
   Павел Александрович смотрел кверху и думал -- что взять туда, в тундру.
   -- Запиши: коньяк, подзорную трубу.
   -- Зачем?
   -- Оставь. Пиши: ацетиленовый фонарь, соль -- два пуда.
   -- Ну, соль-то там найдем,-- говорю я.-- Зачем два пуда?
   -- Оставь. Необходимо. Солить мясо оленей, рыбу.
   На другой день Павел Александрович привез ко мне в мастерскую на Долгоруковскую кульки. Там были все больше бутылки, ацетиленовый фонарь, капканы, консервы, пустой бочонок и клетка.
   -- К чему бочонок, к чему клетка? -- спросил я.
   -- Оставь. Ничего не понимаешь... Бочонок -- для рыбы. А клетка -- там узнаешь... Погоди.
   Охотник был Павел Александрович; он все хотел поймать какую-нибудь невиданную зверюгу.

* * *

   Приехав в Вологду, остановились в гостинице "Золотой якорь". Дождь лупит целый день.
   Павел Александрович разговорился с буфетчиком -- хозяином гостиницы -- и с инженером Свентицким, который ехал тоже на "времянку", на Архангельскую дорогу. Тот ему сказал, что до Талмыги уже проложен путь и идет поезд в два вагона. Но только нам одним не дойти от железной дороги к селению -- тайга, леса непроходимые. Можно заблудиться.
   -- Надо проводника взять знающего, а то погибнете...
   К вечеру, за обедом, образовалось много знакомых у Павла Александровича. Кулек с ромом и коньяком -- опустел. Надо было забирать новый. За обедом была чудная уха из нельмы и хариусов, которых много в реках у Вологды. Один охотник уговаривал нас остаться здесь и ехать на Кубино озеро -- стрелять гусей, лебедей. Уже начался перелет. Но мы наутро поехали с инженером Свентицким дальше.
   Новые небольшие вагоны узкоколейной железной дороги. Проехали постройки станции; они, как новые игрушки, из светлого дерева, но людей нет. Только стекольщики вставляют стекла в окна. Из вагона видны пожелтевшие деревья -- темной стеной стоят еловые леса. Вот и бесконечное море далей, мелкий лесок стелется паутиной по желтоватому мху. Это -- тундра. Большие темные пятна озер -- огромные... И опять тундра...
   -- Да-а-а... недурно...-- сказал Павел Александрович, глядя в окно,-- ровно...
   -- Тут не пройдешь, никто не пройдет, потому -- здесь чарусы, а они -- бездонные. Провалишься, и потом нет вас навсегда. У нас при постройке насыпей, когда возили карьер, пропали и лошади, и телеги, и люди...-- сказал инженер Свентицкий.-- Тут еще и реки есть подземные...

* * *

   Проехав целую ночь, к утру остановились у станции. Инженер сказал нам:
   -- Здесь нужно вылезать, отсюда близко до места, которое вы ищете.
   На станции мы узнали, что тут живет доктор, находящийся при постройке дороги. Милейший человек, как все русские доктора. И притом -- охотник. Остановились у него. Он был так рад нам, но селения -- Талмыга -- не знал. Очень заинтересовался, посмотрел на карту и сказал:
   -- Ну как туда пройти? Есть ли тропы? А то лес, топь...
   За обедом была уха, жареный глухарь, который назывался там кукура.
   Доктор узнал, что есть один здесь рабочий из села Няндома, поблизости. Послал за ним. Пришел такой особенный человек, говорит скороговорочкой -- не все поймешь. Сказал -- пройти туда трудно, но можно. Но живут там еретики, народ другой веры, и он не бывал там.
   -- А как же там церковь на карте показана? -- спрашиваю.
   -- Мало что церковь. Только говорят -- еретики. И кто их знает, народ такой -- мяса не едят и рыбу тоже, зверя не мают, скотину не бьют. Спрошу, как тропу найти, попытаю узнать.
   Человек этот водки не пил, не курил и есть с нами за стол не сел. Когда он ушел, инженер сказал нам:
   -- Здесь всё секты разные, староверы.
   Наутро пришли двое проводников. Долго мы шли с ними по рельсам дороги и свернули с насыпи в лес.
   -- Вот,-- говорят,-- тропа.
   Я смотрел и никакой тропы не видел. Лес еловый, тонкий, высокий, ели частые, с оголенными ветвями в белом мху. Идти трудно -- ноги проваливаются. Тысячелетия падал лес и рос опять. Никто его не рубил. Медленно шли мы за проводниками, у которых сзади за кушаками было заткнуто по топору. Открылась полянка, и я увидел озеро в лесу. Тут же, сбоку, треща крыльями, вылетели глухари и сели на ели. Доктор и Павел Сучков выстрелили. С озера поднялись стаи уток. Я тоже выстрелил -- утка упала в воду. И около охотники стреляли подряд.
   -- Ишь, прямо вот не сидячего сшиб! -- сказал проводник мне.
   -- А почто у вас топоры? -- спросил я.
   -- Колун нужен. Ежели заплутаешь -- ну, теплину задуть али еретика встретишь...
   -- Какого еретика? -- удивился я.
   -- Да белошея... Их тут што...
   -- Какого белошея?..
   -- Медведя... Он хоша и не захамит, а все ж, бывает, полезет...
   Собрали дичи полный ягдташ. Но только что отошли от озера, как опять залетали тетерева.
   От озера была тропа, а через речку -- что-то похожее даже на мост. Показался лужок с высокой травой, потом опять лес. Мы шли и шли...
   Вышли на дорогу пошире. Лес был реже в луговинах, и место пошло в гору. На горке, среди островов, зеленели высокие ели. Показались постройки -- большие деревенские дома.
   Старая деревянная большая часовня; внутри иконы, деревянный крест. Среди часовни -- колодец, с чистой, как кристалл, водой. Лавки по стенам и деревянные ведра.
   -- Пойдем в новый дом,-- сказали проводники.-- Слышь, только -- курить нельзя, а то прогонют.
   Поднялись по лестнице на второй этаж дома, где окна были высоко. Вошли в широкий коридор. Из двери вышла женщина и, увидав нас, ушла быстро в кладовку. Отворив дверь, мы вошли в большую чистую горницу. Пол покрыт цветными циновками. Высокий, в белой рубахе, крестьянин, расчесанный на пробор, встал, взял рукой себя за длинную черную бороду и молча смотрел на нас.
   -- Вот с машины пришли,-- сказал проводник,-- про кукуры ладились. Чаю ищем, где испить.
   -- Чаю не-не... Тут -- не. Пойдем -- покажу. Мы не пьем траву, нету. Пойдем сюды. У земельца есть посуда. Чаю не пьем...
   И он, взяв шапку и накинув кацавею на плечи, повел нас задами домов. Взошел с нами в небольшую избу. В избе печь. За столом сидели трое крестьян и пили горячий настой. Пахло мятой. Оказалось -- пьют мяту. В избе на веревочке висела сухая трава. На полках -- пузырьки с настойкой.
   Высокого роста, русый, как оказалось, хозяин встал и сказал нам с поклоном:
   -- Спаси Бог. Добро. Честь гостям. Садитесь.
   Он поставил к столу лавку, достал чашки -- "угощать травкой", как сказал он.
   -- С машины по кукурам зашли...-- говорили наши проводники.
   -- С машины. Вот оно? Честь. Садитесь.
   Сев за стол, я увидел -- на полке у него стоит глобус. Много книг. Думаю: "Должно быть, учитель".
   Мы сказали ему, что мы из Москвы, охотники.
   -- Добро,-- ответил хозяин.-- Машина. Только радости от ее не будет нам. Пойдет порча, издермит народ весь, изгадит. Крепости не будет. Я езжал только в Архангел по зиме. Ну, и радости нету, нет. Вино, блуд, обман, злоба. Нам эдакого ничего не надо.
   Все сидящие мужики посмотрели на нас.
   -- По округу -- там всё матерные слова, и на сплаве на реке Двине -- матерщина, и по машине и к нам придет невесть што. Хоронились мы от городов, по зиме кой-кто бывал, но мало, и в городе срамота такая -- лихо берет. Как бы поскорей убежать, думаешь. Народ прямо, что вот хуже зверя, а девки -- стыда вот эстолько нет,-- показал хозяин на кончик пальца.-- Вино чисто воду хлещут, табачище курют, одурь берет. Говорят, говорят, а что скажет -- все врет.
   И хозяин сверкнул гневно большими голубыми глазами. Мы переглянулись. "Вот,-- думаю,-- зашли куда" -- и сказал:
   -- Может быть, мы вам помешали, что зашли?
   -- Пошто, не-ет, я рад гостям, небось. Защита у меня при себе от ворога. Тута,-- и он положил сухую большую руку на грудь.
   Павел Александрович слушал, подняв высоко брови, и просил, наливая в мятный чай из фляжки коньяк, провожатых выпить.
   -- Не пьем,-- сказали провожатые.-- Ежели кагор -- то можно. В Няндоме кагор бывает лют. А вина -- нет, не пьем.
   Доктор выпил коньяку из стакана и, смеясь, спросил:
   -- Что это у тебя в пузырьках на полке, лекарства, да? Я -- доктор, тоже знаю лечить людей. Учился. Что это за лекарства?
   -- Это-то? -- спросил хозяин.
   -- Да, это, зеленый настой -- что такое?
   -- Оно -- да, из тайги, капура. А это самое и есть, что из яйца орла морского. Найди-ка. Всякую болесть сымает. Ослеп -- прозреешь, вот что! И зеленое семя -- тайга. Выпьешь -- иди сто верст, сила, устали нет. Выпил вот полчашки -- спишь три дня, три ночи. Понял?
   Доктор немного задумался, встал и осмотрел пузырьки.
   -- Хочешь,-- сказал доктор,-- я все их выпью, все твои лекарства,-- и ничего не будет.
   -- Брось. Помрешь. Разве можно? Молод, бодвитый, видать, ты. Полно.
   Двое гостей крестьян, тихо простившись с нами, вышли с хозяином из избы.
   -- К знахарю попали мы,-- сказал доктор.-- Занятный человек.
   -- Еретик,-- сказали провожатые.-- Он знает! Дочь когда хворала у попа, в Няндоме, он за ним зимой ходил; вылечил девку. Только веры он другой. Тут все такие.
   Хозяин вернулся и предложил нам творог, соленые огурцы, грибы и лук. Поставил на стол миски.
   -- Мяса не ешь? -- спросил его доктор.
   -- Нет. Нешто я зверь? Эко чего. Кровь нельзя трогать. Кровь -- за кровь.
   -- А что это у вас глобус, книги? Вы учились?
   -- Учился. У меня ссыльный жил, прохожий человек,-- хороший, праведный. Это -- его. Он привез мне из Вологды, когда ему вышло прощение.
   -- А за что он наказан был?
   -- Да так. Написал он прошение царю, знать, что вера у нас мала. Ежели люди во зле и друг дружку бить норовят, значит, чего-то этого нет. Нету крепкой веры. Понимал бы человек тайну Творца, неведомую тайну великую, он бы другую веру имел, и злобу бы бросил. Вера в нем мала. Почитай, что и нет ее, нету в ём любви ровно ничего. А любовь-то -- это и есть все. Все -- одна любовь. Боле ничего. И вышло то, что, значит, он -- еретик, этот-то, ссыльный. А он -- попов сын. Его в Соловецкий монастырь справили, потом отпустили. Потому, сказали, что ума в ём нет ничего. Так и в бумаге прописано было: "Легкомысло он", значит -- дурак. Любви нету в человеках, а любовь -- все. Она без начала, без конца. И она у тебя в совести вложена, и жизнь только от ее. И все, и кровь от ее, красота от ее, и все она родила -- любовь. Вот что. Любовь вечная. И все человеки поймут то, и будут петь все разом, все чело-веки, хвалу вечной любви, когда будет это -- после Суда Страшного. А жена дана как цветок на этом древе любви.
   -- Хороши цветки! -- сказал Павел Александрович.
   -- Постой,-- перебил доктор,-- так ты веришь? Вот часовня у вас, иконы?
   -- Да,-- ответил хозяин.-- Верю. Бог. Только пошто -- не сказано. Нешто можно покров сымать? Вишь, тело,-- показал он на руку,-- а там кровь течет. Она -- вечная. Любовь -- кровь...

* * *

   Вернувшись на станцию, за ужином у доктора, мы говорили все об этом хозяине.
   -- Вот возьмите,-- сказал доктор,-- в тайге, в тундре, какой странный человек, какая вера в нем в любовь вечную...
   -- Еретик,-- сказали проводники.-- Их знают. Они ничего, вреда от них нет...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Еретики -- Впервые: Возрождение. 1935. 6 октября. Печатается по газетному тексту.
   ...инженер, строивший дорогу...-- Чоколов Семен Петрович (1848-1921), инженер путей сообщения, участвовавший в строительстве Вологодско-Архангельской железной дороги. В 1887 г. его портрет исполнил В.А. Серов в три-пять сеансов.
   чарусы -- чаруса -- топь, непроходимое болото.
   ...с машины пришли...-- см. выше, прим. к с. 201.
   капура -- значение слова установить не удалось.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru