Коровин Константин Алексеевич
Племянница

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Племянница

   Вспоминаю я одно лето в Москве. Была жара. С утра я работал в декоративной мастерской, которая помещалась на самом верху Большого театра. Она была под самой крышей, которая раскалялась днем. В таком пекле я чувствовал себя несчастным, думал -- есть люди, живут на даче, в природе, купаются и пьют воду с лимоном и сахаром. Ух, как пить хочется.
   -- Василий,-- кричу я.-- Где сельтерская вода?
   -- Чего вода,-- отвечает Василий.-- Тута чисто в печке сидим. Усе бутылки лопнули.
   -- Ну-ка, сбегай поди. На вот деньги. Купи сельтерской и лимонной воды.
   Василий уходит и скоро возвращается. Говорит мне:
   -- Вас внизу какой-то человек дожидается. Велел, чтобы вы сейчас вниз к нему спустились.
   -- Кто же он такой? Сказал он тебе?
   -- Ничего не сказал. Видать, что хромой. Ему сюда не дойтить.
   -- А лицо у него толстое?
   -- Чего вот. Прямо шар.
   "Это Чича",-- подумал я.
   -- Пейте воду и уходите все,-- приказал я.-- Приеду завтра в девять часов утра.
   Переодеваясь, я видел, как радостно рабочие пили из горлышек бутылок. Мы вместе бежали вниз из душной мастерской.

* * *

   Мой приятель Николай Дмитриевич Чичагов, судебный следователь, прохаживался внизу в вестибюле театра. Увидав меня, сказал, смеясь:
   -- Невозможная жарища. Как ты это можешь работать там, под небесами? Едем сейчас в Кусково, к Жеребкову. Там пруды -- будем купаться, есть окрошку, а завтра вернемся.
   -- Я не знаю Жеребкова.
   -- Как не знаешь? Александра Григорьевича! Помнишь, ужинали в "Праге"? Ты же говорил -- "остроумный человек". Человек замечательный, душа. Но строгий, и теперь стал моралист, не любит пошлостей, анекдотов. Просил приехать к нему на дачу. Пишет мне, что соседняя дача там, в Кускове, его погубила. На этой даче живут какие-то люди, которых он раньше никогда в жизни не видал и не предполагал, что такие существуют на свете. Пишет: "Приезжай и спасай меня; они отняли у меня мою племянницу".
   -- Какую племянницу? -- спросил я.
   -- Очень милую, молодую, которой он в свои преклонные годы отдал все внимание, заботы и гордится ею. Знаешь, так бывает, надо же для кого-нибудь жить.
   Вспомнил я Кусково, деревянные купальни на тихом пруде, где до воды спускались огромные ветви ив, где кричит иволга и пахнет липой и водой.
   -- Поедем, Чича,-- согласился я.

* * *

   Тарахтим на извозчике на Курский вокзал. Чичагов, закрывая глаза, весело смеясь, говорит:
   -- Понимаешь... "Дача полна исключительно аморальными людьми",-- так и пишет.
   -- Что же это за люди?
   -- Жеребков говорит, что какие-то юноши и женщины. Приезжают ночью или поздно вечером и начинается черт знает что. Каждый день именины, рождения, кутеж, пляс, пение, и поют такую ерунду:
   
   Генерал-майор Батьянов,
   Ах, Батьянов генерал,
   Генерал-майор Батьянов,
   Да Батьянов генерал...
   
   и так всю ночь... Он говорит -- вынести невозможно, хочу уезжать.
   -- Стой,-- крикнул Чичагов извозчику.-- Зайдем в лавочку, невозможно, пить хочется.
   На Садовой, около загородки, где акации жалкого сада покрыты пылью, вывеска "Овощная лавка".
   В лавке пахнет капустой и керосином. За прилавком лавочник в фартуке, облокотясь, разговаривает с околоточным. Тот хрипло говорит сквозь зубы, а на губах блестит квас:
   -- Никакого покоя нету, а в эдакую жару пьет кто -- что. И столько народу пьяного...
   -- Зельтерской нету,-- говорит мне лавочник.-- Выкушайте говоровский квас хороший, в жару этакую оченно хорошо.
   -- Это верно,-- вставляет околоточный,-- им одним, верите ли, ей-Богу, спасаюсь... Вот жара какая...

* * *

   На террасе дачи Александра Григорьевича, к которой мы подошли, какой-то человек в чесучовом пиджаке, увидав нас, посмотрел с испугом и ушел на верх дачи. Мы вошли на террасу, постучались в дверь. Слышим голос:
   -- Что вам угодно?
   -- Дома Александр Григорьевич?
   Молчание. Потом спрашивают оттуда:
   -- По какому делу?
   -- Скажите, что Чичагов приехал.
   Дверь отворилась.
   -- В чем дело, любезный? Я приглашен. Он дома? -- спрашивает Чичагов.
   -- Дома,-- отвечает человек мрачного вида,-- только я-с не "любезный", а инженер путей сообщения. Идите, он там,-- указал он на дверь комнаты и ушел.
   Дверь заперта. Мы постучали. Дверь немного приоткрылась, и выглянул Александр Григорьевич. Он как-то особенно разглядывал нас, испуганно. Это был человек высокого роста, полный, лысый. На висках торчали седые волосы. И ярко, и испуганно светились серые глаза. Лицо было красное, губы опустились вниз, и выражение было какое-то лошадиное.
   -- Входите, входите,-- сказал он тихо.
   В небольшой комнате окно было завешено пледом. На столе горела лампа, лежал большой букет роз, обернутый прозрачной бумагой, коробки конфет, перевязанные лентами, конверты, бумага. Видимо, хозяин писал и был озабочен.
   -- Рад, что приехали,-- сказал он.
   -- Окрошку заказал.-- И, отвернув плед у окна, послушал, водя серыми глазами во все стороны.
   -- Примолкли, сукины дети, заскучали... Ага... не нравится...-- сказал он, показав пальцем в направлении соседней дачи.-- Понимаете ли, прислугу подкупил. Кто эти,-- спрашиваю у ней,-- аморальные прохвосты, которые здесь живут? Прислуга-дура -- не знает. Говорит -- студия. Странно... какая студия? Не знает. Но я все узнал, все имена и фамилии этих их дам. Ну, и устроил им праздник. Заскучали голубчики... растерялись немножко... Ходят как в воду опущенные... ха... ха...
   И он, покраснев, смеялся.
   -- А где Надежда Ивановна? -- спросил Чичагов.
   -- Уехала,-- ответил Жеребков озабоченно,-- к тете уехала. Дача эта. Говорю ей: "Ведь это подонки общества, морали никакой. Подумай, что поют". Представь -- а она мне отвечает: "Ккак весело там!" Понимаешь? Но я с нею битых три часа говорил, доказывал, говорил о прогрессе, цивилизации и в конце концов убедил ее. Убедил. Согласилась, наконец, и уехала отдохнуть от этого соседства...
   -- Ну, брось,-- говорит Чичагов.-- И что ты сидишь здесь один взаперти?
   -- Работа, брат. Пишу. Пишу письма. Женщинам. Их женщинам, понимаешь. Любовные письма пишу. Посылаю каждый день письма, конфеты... От любовников, понимаешь. Сочиняю, меняю руку. Смотри -- сколько...-- И он поднял пачку писем на столе.-- Утром рано еду в Москву и раздаю знакомым, чтоб передали -- кто куда едет. Кто в Киев, Одессу, Петербург. А оттуда они приходят сюда, к ним... Рассылаю конфеты, букеты их барышням... Все изменилось. Перестали петь. Уже неделю молчат.-- И он опять приоткрыл плед и послушал, сказав: -- Молчат... Не нравится, значит. Вот увидишь, всех перессорю. Как в банке пауки перегрызутся. Погодите. Тонкая, брат, работа... Ни в одном деле никогда не был так занят, как теперь.
   -- Ну, брось,-- сказал Чичагов.-- Пойдем купаться.

* * *

   На пруду как в зеркале отражаются большие деревья, и вечернее солнышко освещает деревянные купальни. Мы прошли по мостику. В купальне пахло водой. На деревянных лавочках какой-то кудрявый молодой красавец одевался. Он был высокого роста; элегантно завязывал галстук. Надев шляпу и взяв трость, он прошел внутрь купальни, согнулся и смотрел в щелочку соседней купальни. Обернувшись к нам, он весело звал рукой, сказав:
   -- Сосед, пойдите сюда. Александр Григорьевич подошел.
   -- Посмотрите-ка,-- сказал молодой человек,-- купаются... Прехорошенькая одна... Интересно. Это я дырочку провертел...-- И франт рассмеялся.
   -- Это что же вы делаете, милостивый государь,-- сказал Жеребков строго.-- А знаете ли, какая за это ответственность: 136-я статья Устава Особого положения и 232-я Уголовного...
   -- Пустяки,-- сказал, смеясь, молодой франт.
   -- То есть как -- пустяки? Позвольте, позвольте... А если моя жена купается?
   -- Ерунда. Какая жена. Жена неинтересна, немолода... Вот племянница ваша очаровательна... Я прямо влюблен. Красота. Афродита...
   -- Какое же вы имеете право? -- говорил, задыхаясь, Жеребков.
   -- Какое право? Бросьте ерунду. Я теоретик искусства, эстет... Вы же не понимаете красоты. У вас нет возвышенных чувств... Купаетесь с пузырями... Вас не восхищает красота. Вы не эллин, а обыватель...
   Он, проходя, сказал мне тихо, смеясь:
   -- Ну и сердитый сосед у нас -- я ведь все нарочно, там никто и не купается.
   -- Видели? -- говорил Жеребков, волнуясь.-- Вот этот голубчик с соседней дачи. Какова скотина, а? Слышали, а она с ними познакомилась. Странное время... Нравы -- ужас!

* * *

   Вечером на террасе дачи сидим за столом и едим окрошку. Уже спустились сумерки, на столе горит лампа. Тихо, слышно только, как трещат в траве кузнечики, и пахнет сеном.
   На соседней даче послышались голоса, веселый смех и звуки гитары. Жеребков насторожился. И вдруг женский голос запел:
   
   Раз один повеса,
   Вроде Радомеса,
   Стал ухаживать за мной.
   Говорит: люблю я,
   Жажду поцелуя,
   Ну, целуй, пожалуй,
   Черт с тобой...
   
   Александр Григорьевич побледнел, опустил ложку и водил глазами во все стороны. Голос пел:
   
   Дум высоких, одиноких,
   Непонятны мне слова.
   Я играю, слез не знаю,
   Мне все в жизни -- трын-трава.
   
   И мужские голоса подпевали:
   
   Ей все в жизни трын-трава...
   
   Жеребков встал, бросил салфетку и быстро сказал:
   -- Едемте, едемте сейчас, едемте в Москву...
   Он переоделся и взял под мышки портфель. Спустился с террасы и быстро пошел на станцию. Мы пошли за ним. Рядом со мной инженер путей сообщения. Он мне тихо сказал:
   -- Вот... Умный человек... мораль одолела. А ведь голос-то ее... Это племянница пела...
   Когда, спеша, мы шли на станцию, было слышно -- смех и пение с соседней дачи. Мне хотелось вернуться туда, где пели эту ерунду. Это веселье так сливалось с летней ночью, какой-то правдой и радостью жизни.

* * *

   Прошли годы. Весной утром приехала ко мне высокая молодая женщина -- на лице ее были горе и слезы,-- сказала мне:
   -- Прошу вас, Коровин, поедемте, попишите его, его часы сочтены.
   Я взял холст, краски и поехал с ней. Дорогой купил пучок фиалок.
   Худой красавец, еще молодой, лежал на постели. Я положил фиалки к его красивым бледным рукам. Он пристально смотрел на меня, когда я писал. В его прекрасных глазах была видна смерть. Вдруг я увидал -- это он, тот франт, который был в купальне в Кускове...
   Я сказал ему:
   -- Помните купальню в Кускове?
   Он как-то горько улыбнулся.
   На другой день я приехал и увидел у подъезда большую толпу молодых артистов. Прекрасный режиссер Вахтангов умер.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Племянница -- Впервые: Возрождение. 1934. 15 июля. Входит в издание "Константин Коровин вспоминает...". Печатается по газетному тексту.
   Генерал-майор Батьянов...-- Батьянов (Ботьянов) Михаил Иванович (1835-1916), генерал-майор свиты Его Величества, командующий 3-й Маньчжурской армией во время русско-японской войны 1904-1905 гг.
   Купаетесь с пузырями...-- бычьи пузыри служили своего рода спасательным кругом для начинающих плавать.
   Прекрасный режиссер Вахтангов умер -- Вахтангов Евгений Багратионович (1883-1922), основатель Третьей студии МХТ (переименованной позднее в Театр им. Евг. Вахтангова).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru