Коровин Константин Алексеевич
Любители живописи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Любители живописи

   Помню, в России, когда наступали теплые дни весны и лета, мои приятели-художники всегда писали в природе с натуры этюды, а я писал и картины: пейзажи, цветы, фигуры среди окружающей природы. Проходящие и проезжающие мимо интересовались посмотреть, что это делает человек, сидящий под зонтиком,-- перед ним белый холст, который он замазывает красками.
   Подходили, долго смотрели, а многие останавливались передо мной и так пристально, прямо в упор глядели на меня. Бывало, я просил их: "Посторонитесь, если можно. Вы загораживаете, я это вот место списываю".
   -- А чего это? -- спрашивали озабоченно и угрюмо.
   -- Планты снимает, знать, машина здесь пойдет?
   -- Куда пойдет-то?
   А то мужики говорили тревожно, что, знать, землю назначено отбирать. Но были и такие, более сметливые, которые объясняли другим:
   -- Чего планты... Не видишь, нешто, бугор списывает. Вот кусок-то желтый -- песок. А это вот лес. А наверху небо... Вишь, тучи идут.
   -- Чего бугор... А почто? Станет он бугор списывать, на кой он ему, песок-то... Это, знать, он лошадь сымает, Сергеева жеребца. Смотрели...

* * *

   Вот теперь, здесь, в половине мая, после дождей и весенних холодов, когда заблестело приветливо солнце, поехал я в Сен-Жермен.
   Я видел там красивое место и запомнил его. Поехал.
   В зеленом овражке, от дороги прошел тропинкой вниз и нашел место, где устроился писать.
   Невысокие стены каменной загородки, за которыми возвышается прекрасный сад с чудесными формами дерев. Сад в молодой весенней зелени. Узоры ветвей кладут голубые тени на светлый домик в саду, на его пестрые жалюзи. Эти тени среди блеска солнца весело играют переливами фиолетовых тонов. А над домом клубятся облака на матовом синем небе.
   Вот это-то я и начал писать, торопясь поймать облака и разницу цветов дома и зелени.
   Трудно. Все быстро меняется, а формы так тонки, требуют внимания. Я писал широкими кистями облака и, торопясь, уже наметил красноватую калитку и часть зелени, когда увидел, что слева, с большой дороги, по тропинке спускаются ко мне два типичных француза, оба небольшого роста, хорошо одеты, в синих костюмах.
   Оба кавалера средних лет -- у одного шляпа канотье -- подошли ко мне и сели сзади на травку. Я писал, они молча смотрели.
   Вдруг один из них заговорил... по-русски.
   -- Смотри, что делает. Дома-то надоело, так наружу вышел.
   -- А что он пишет? Не поймешь.
   Помолчав, другой ответил:
   -- Как -- чего пишет, не видишь, что ли: пароход. Вишь, труба красная и дым идет.
   -- Как -- пароход. Чего же?.. Здесь и реки нет, и воды никакой.
   -- Это верно, воды нет. А ему что. У него синяя краска наготове, он реку-то дома накатает!
   -- Не поймешь. Тут ведь это что?.. Непонятно... У нас, бывало, помню, ясней писали. Все видать, а здесь, у французов, чего это: намазано туда-сюда. Это всякий может. Дай мне краски, и я этак нашпарю... У нас придешь, я помню, на Передвижную, все отделано как есть. Забыл я, как художник-то этот? Картина большая такая, называется, кажется, "Домашний портрет", там была барыня написана, али девочка, у ней на руках кукла. Кукла хорошая, большая. Так на подошве-то у куклы номер вдавленный -- так вот прямо как живой написан. Я и близко смотрел, и издали... Удивление, до чего верно: тютелька в тютельку. Добросовестность была. А это чего? Понять невозможно. Смотри, смотри, ишь мажет. Наскоро работа. Не старается ничего. Не может гладко-то выводить.
   -- Чудно ты говоришь, постой,-- перебил его приятель.-- Я ведь в живописи понимаю кое-что. Самую эту декотировку он будет дома делать. Ведь это видать: он эту местность списывает, и непонятней, нарочно чтоб было. Потому картина, которая в глаза лезет, и все понятно -- цена не та. Это всякий знает... Тут, брат, нужно с заковырой, знатоком быть, чтобы разобраться. Дело это трудное. Я видал картину -- тоже не поймешь ничего, а хорошо. Справился, цена-то -- ан, на-ка, тридцать тысяч. Вдвое меньше этой, ей-Богу. За что-нибудь берут же деньги... А вот что с Владимиром Григорьевичем недавно было. Купил он, значит, квартиру. Квартира во втором этаже. Хорошо... Шесть комнат, два кабинета да туалет, ванна. Ну, отвалил денег кучу. У него хлопок где-то застрял, он за него деньги-то и получил. Да ты знаешь его. Он в Москве с Пекиле жил. Она тоже вроде иностранки... У ней в Ялте дом был. Женщина серьезная, толстая... Ну, он на ней и женился. Женщина умная и во всем понимает. И в живописи тоже. Ну, квартиру-то обставлять она взялась. То шкаф купит, то кушетку. Мебель хорошую покупает. А в большой гостиной, над диваном, он решил картину повесить и сам поехал покупать. Купил. Рама золотая, шикарная. Картина большая. Получил я письмо, пишет, приезжай. Ну, я приехал, он мне и говорит:
   -- Вот что. Ты ведь в живописи понимаешь, я помню, ты на выставки ездил, картины покупал. Так вот скажи, какая штука вышла. Купил я вот эту картину, хочу Генриетте угодить. Но вот какая история: как вез я ее из магазина, привез домой, а где у ней верх и где низ, забыл дорогой. Вот скажи, что это будет? Вот это голубое -- небо, что ли?
   Я смотрю на картину, понять ничего невозможно, спрашиваю его:
   -- Что такое изображает, не пойму?
   -- Как -- не поймешь? Мать кормит ребенка.
   -- Да неужели,-- говорю.-- Ноги видать несколько, а ребенка нету.
   И говорю ему:
   -- Зачем же вы, Владимир Григорьевич, такую картину берете, вам бы попонятнее купить.
   А он в ответ:
   -- Вижу, много ты понимаешь. Мне, брат, показывали картины разные. Только эта, говорили, лучше. За нее я шесть тысяч отдал, а через год-два шестьдесят стоить будет. А потом может до шестисот долезть. Мало ли -- что неясно. Жаль, что вот ребенка не видать. Ее лучше просто называть "Мать".
   -- Вот, стой,-- я говорю.-- А подпись-то слева вбоку: это, значит, низ.
   Он так и повесил ее на стену, в таком положении.
   Только потом он опять мне пишет: приходи обязательно сегодня обедать.
   Ну, я приехал. Генриетта Ивановна сердится. А он ей прямо показывает на меня.
   -- Вот это он научил меня,-- говорит,-- повесить так.
   А она мне:
   -- Посмотри, мой-то дурака картину верх тормашка повесил. С ума сошла. Это вот мамаша наверху, а здесь он внизу лежит. Совсем не карашо.
   Ну, через недельку гостиную обставили и назначили заседание деловое и еще какое-то Объединение. Только заседание, значит, идет, а все на картину глаза пялят. Тот говорит одно, другой -- другое. Спорят. Ссорятся даже. А один присяжный поверенный, знаток в картинах, хвалит картину. Только, говорит, не так повешена. Вот тут и разбери. Ужинали, весь вечер про картину говорили.
   -- Если,-- говорит один,-- вам картина не нравится, давайте меняться. Хотите, я вам,-- говорит,-- за нее другую дам: у меня есть картина -- "Буланже верхом" или Айвазовского -- корабль тонет...
   Согласился он меняться, взял Буланже -- верхом едет. До чего же рассердилась Генриетта Ивановна:
   -- Не хочу,-- говорит,-- чтоб в квартире у меня на лошадях скакали.

* * *

   Тут другой перебил приятеля:
   -- Смотри-ка... Видишь -- ты говорил -- пароход... Ведь это он дом соседний списывает. Вон, видишь,-- калитка. Все ясно становится.
   -- Ну, дом как дом. Только то скажи, зачем это он дом списывает, кому такая картина нужна? Кто купит? Мне даром не надо. Зачем я на чужой дом буду у себя в квартире глядеть. Надо ему сказать. Зря время теряет...
   -- Ну что ты, разве можно. Ему заказали, наверно, а то разве он стал бы... Поди, за картинку-то содрал немало. Гляди-ка, он старый. Что ты его учить лезешь.
   -- Давай спросим у него, что стоит картина.
   -- Что ты, неловко.
   -- Картины, картины... Ну их к бесам. Скоро двенадцать... Поедем-ка завтракать. Икорки спросим.
   -- Помню я, у меня была картина Волкова. Эх! И картина хороша. Вот в такую пору, вроде как по весне... У окошка сидит такой человек, вроде как тоже не поймешь, кто -- но сюрьезный из себя. Сидит один в трактире и гольем водку пьет, закуски никакой. Картина называется "Не дело". Так я ее в конторе повесил, где счетная часть была, чтоб понимали, что можно, а чего нельзя... Без закуски. И всем картина эта нравилась, до чего...
   -- Смотри-ка, совсем ясно становится. Ишь ты, как он это кисточкой-то. Только одно, по-моему, глаже писать надо. А что, если ему сказать. Скажи-ка ему, ты умеешь.
   -- Да что ты! Он еще к черту пошлет. Художники -- ведь они народ особенный. Не от мира сего...
   -- Ну, пойдем; есть хочется.
   -- Смотри, видишь, как он живо небо-то перекрашивает. Кто знает, может, он какой-нибудь не настоящий.
   -- Настоящий, не настоящий, а я вот что думаю: в свободное время я тоже куплю все эти инструменты, краски, кисти, масло, холст и накатаю картину...
   И любители живописи отправились завтракать.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Любители живописи -- Впервые: Возрождение. 1934. 10 июня. Печатается по газетному тексту.
   Буланже... верхом -- Буланже, Жорж (1837-1891), французский генерал, в 1886-1887 гг.-- военный министр. Прославился во Франции во времена Третьей Республики. В 1887-1889 гг. возглавил движение, названное его именем,-- буланжизм. Был прозван "человеком в седле", так как, обладая эффектной воинственной внешностью, любил появляться перед парижанами верхом на коне.
   Картина Волкова -- вероятнее всего, имеется в виду художник Волков Иосиф Петрович (1850-1897), ученик В.Г. Перова в Московском училище живописи, ваяния и зодчества; название картины установить не удалось.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru