Коровин Константин Алексеевич
Зинаидка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Зинаидка

   Память хранит часы радости. Вспоминается лето, дом, друзья и милый смех, и образы любимых мест России.
   Трещит костер, летят искры в высь летнего ночного неба. Усталые, сидим мы кругом. Огонь костра освещает остро лица. Далеко зашли мы по охоте.
   Чахлые ели по берегу спускаются к реке. Из-за бугра появляется Василий, охотник и рыболов. В руках котелок с водой. Он, жмурясь, пристраивает его над пламенем костра. А в песке, под костром, зарыты две утки и глухарь, осыпанные солью. Василий со строгим лицом готовит ужин, в котелок сыпет чай.
   -- Вынимать пора,-- говорю я.
   Комаров и Василий, жмурясь, разгребают в огне песок, палкой достают уток и кладут на красные раскаленные угли дичь. Охотник Герасим стелет салфетку, ставит стаканы, кладет хлеб и говорит мне:
   -- Дай-ка, Лисеич, сапоги с тебя стащить, а то ногам скушно. Ишь, мы прошли что, и я вот устал.
   Он стаскивает с меня длинные охотничьи сапоги.
   Хорошо у костра, проголодались, а ужин на славу. Жареная дичь, чай, все какое-то особенное, как чудо. Вижу, друзья мои охотники, поев и выпив, повеселели, только Василий что-то грустен.
   -- Что ты, Василий, устал, что ль, молчишь? -- спрашиваю я.
   -- Я чего. Ничего... Только зашли, а куда, я эдакой местности и не видывал. Заметьте, как бесперечь орет.
   У реки, в стороне, на болоте, кричала выпь. Громко, как будто кто-то дул в бутылку.
   -- Выпь,-- говорю я.
   -- Выпь, а может, и не выпь,-- отвечал Василий.
   -- А что же?
   -- Вот как воду-то я внизу черпал, в реке темно, не видать. Как чего-то здоровое в воду прыгнуло, прямо вот, а это кричит: "У-у-ф-ф, уйди". Чего это?
   -- Тебе показалось,-- говорю я.
   -- Э-э,-- вмешался Герасим.-- Есть это, бывает. Место, верно, глухое, может, на нем тут и есть эдакий-то, попугивает маненько.
   -- По ночи завсегда такое бывает,-- подтвердил охотник Комаров.
   -- А неужто, Герасим Дементьич, веришь? -- спросил я.
   -- Как сказать,-- ответил Герасим.-- Верь -- не верь, а есть. Помнишь, Лисеич, на тяге стояли за моховым болотом, где ровный лужок и лес кверху в гору. Порубь идет. Помнишь, ты говорил, жуткое место. А, как там орала, чисто черт. А чего это?
   -- Правда, странно...-- сознался я.-- Это не лось ли или барсук? А может быть, и волк.
   -- Чего там лось,-- отвечает, смеясь, Герасим.-- Ты сам говорил, что нарочно, знать, пугает. Голос-то человеческий. Только и человеку так не сорать. Вот что.
   -- Я знаю то место, и зовут-то его Лешья Гора,-- сказал охотник Комаров.-- Там отец мой на кургане много раз ночью огонь видал. И его трясло одного раза. А кто его тряс -- не знает. Только он в горячке с месяц лежал опосля...
   -- Лесовиков-то я видывал,-- подтвердил и Герасим.-- Верьте, не верьте, а есть, страх такой... Бывает место не страшное, а есть такое, что один ни за что в нем не останешься -- жутко. Чего это? Дух в ём такой живет.

* * *

   Вот раз какое со мною дело было,-- снова сказал Василий.-- Заснул это я в лесу у речки, рыбу ловил. Пескариков да окуньков. Река не река, а ручей. Кругом травка да ольшаник по бережку, а по ту сторону лес поболе. Чермянка -- речка прозывалась, она в Яузу входит, от Москвы недалече, у Медведкова. Только я в вечор вздремнул, да и проспал многое время. Проснулся, вижу, мать честная, по ту сторону речки-то женщина над рекой будто как висит... Большая такая, вся белая, светится да на меня глядит...
   -- Иди, иди сюда,-- слышу, тихонько кличет,-- тут травка сухая, тута с тобой поспим. Иди, на заре разбужу, ты на фабрику один пойдешь...
   -- Батюшки, думаю, что такое, а я-то на фабрике в Ростокине работал, сад у хозяина поливал. Оттуда в праздник-то и пришел на Чермянку. Вот, думаю, чего это, баба страшенная, белая вся и глаза косые, чисто смерть, удавленница. Испугался, вот испугался, хочу бежать, ноги не двигаются, а она глядит на меня, страшно до чего. Я молитву: "расточатся врази" и тихонько, ползком, ползком прополз за ольшаник, цепляясь за него, не видать, темно, да и за сук, а он треснул... Слышу, как побежит она, да лесом, да кричит:
   -- Беги, скорей, беги...
   -- Я вскочил да бегом, от нее, бегу, на большую дорогу добежал, задохся и упал у дороги.
   Светает. Вижу, по дороге двое идут -- молодец и девица. Как поравнялись, смотрю -- это с нашей фабрики, племянник хозяина Володя, молодой еще парнишка, ладный собою студент, а с ним Зинаидка. Вот девка-красавица... Увидели меня, испугались. Володя-то отвернулся, а она узнала меня. Говорит:
   -- Чего ты, Василий, в канаве валяешься? Пьян, знать?
   Я обрадовался.
   -- Да нет,-- говорю,-- малой росинки не было во рту. Вот рыбу ловил на Чермянке да напужался больно.
   И рассказываю. Володя-то мне и говорит тихо:
   -- Василий, не говори никому, что видал меня с ей.
   А Зинаидка глядит на него, так ласково глядит и смеется:
   -- Володя, милый,-- говорит,-- ничего не будет, ты глупый. Я про тебя никому не сознаюсь, сапожки ты мне купил хороши.
   Она так встала пред нами, платье подобрала и показывает мне сапожки козловенькие, румяная, красавица, зубы чисто жемчуг, смеется. И взяла его за руки, Володю-то, раскинула их перед собой и поцеловала его прямо в губы.
   -- Чего ты страдаешь, Володя; я, может, пропаду. А тебе чего, глупый.
   Она пошла влево, а мы завернули на фабрику. Опосля пришел ко мне в каморку Володя, мрачный,-- плакал. Говорил: "Погубил я Зинаидку грехом". А потом Володя и дает мне коробку, а в ней -- карамель. Говорит: "Отнеси это Зинаидке". Я отнес. И пошел с Володей на Чермянку, удочки собрать. Удочек не нашли, украли. Смотрю, а на той стороне, где страшенная женщина казалась мне, стоит эдакий здоровый пень, олешина гнилая. Володя-то и говорит: "Вот там я с Зинаидкой в грех впал".
   "Эва, штука-то какая,-- я думаю.-- Это, стало, Зинаидка говорила -- иди сюда". И бежали-то они. Пень-то я оглядел потом. Он ночью светит огнем синим. Гниль светит, вот что бывает. А кажет-то, что удавленница...
   Василий умолк.
   -- Слыхал я,-- добавил Василий,-- что Володя потом с чего-то помер, а Зинаидка в Нарове, на фабрике, да замужем за самим хозяином. Вот что. Богатейшая стала. Ну и хороша собой -- красавица такая, говорят. Увидать бы. Может, красненькую отвалила бы. А может, и прогнала бы.
   И Василий засмеялся.

* * *

   Все мы заслушались рассказа Василия и молчали. Брезжило утро. И синели бесконечные леса. Костер погас.
   -- Эвона, на лужайке сарай, вона. Пойдемте туда,-- сказал Герасим.-- Поспим. А то день, знать, будет жаркий. Не спамши идти далеко. Во-о-на.
   Вдали был виден у леса сенной сарай. Отходя от костра, собака моя, пойнтер, потянулась и побежала вперед. Босиком шли мы. Была роса. Мокрые травы приятно хлестали ноги.

* * *

   Лес. Утро. Костер. Какая русская краса. Как это все радовало, наполняло душу. И от восторга у меня проступали слезы. Я благословлял и лес, и даль, и великое счастье жизни, что я вижу все это.
   Зарозовели края небес. Четко, гребнями, идет далеко лес. На ровном лугу у леса -- ветхий сарай. Мы с горки спускаемся к нему. Герасим остановился. Мы увидели, как из сарая вышел маленький горбатый человек. Остановился, посмотрел кругом и, подойдя к ели, полез на нее. Герасим тихо сказал:
   -- Видали.
   -- Чудной какой,-- говорю я.-- Кто это -- пастух, что ль?
   -- Кто знает,-- отвечает тихо Герасим.
   Мы быстро спускаемся, бежим к ели у сарая. Глядим кверху на ель -- никого. "Что за странность",-- думаю я. Собака Феб бегает около беспокойно.
   -- Видал,-- говорит мне Герасим.-- Ну, вот и оно. А говоришь -- не бывает. Вот он, лесовик-то. Что, видал теперь?
   И он, смеясь, хлопнул меня по плечу.

* * *

   Проснулись мы в сарае. Солнце освещало дрему лесов. У речки зеленела осока. Вода была прозрачна. Белые купавки отражались, летали зеленые стрекозы. И кулики весело перекликались. Стоя по горло в воде, я видел дно. По песку, к ногам, подплывали кучкой желтые пескари.
   -- Чего еще? Вот жисть. Всем бы так жить. Только у людев понятиев нету. В чем жисть есть. Кто куда глядит. Кто в разбой ударяется, а кто в аблокаты или в священство... Кто чего ищет. Служба все. А я вот в бродяги. Нет жисти лучше бродяжьей. Вот только без Зинаидки этой самой никак нельзя. Скушно без их-то.
   И Василий рассмеялся.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Зинаидка -- Впервые: Возрождение. 1933. 30 июля. Печатается по газетному тексту.
   "...расточатся врази..." -- см. выше, прим. к с. 132.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru