Коровин Константин Алексеевич
Тетеревиный ток

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Тетеревиный ток

   Ранняя весна. Первый день Пасхи. Ко мне в деревенский дом съехались приятели. Весело. Но я побаиваюсь, не поссорились бы. Метафизик, профессор, мой новый знакомый, в коридоре под руку отводит меня в угол и говорит:
   -- Ну, какой болван этот Николай Васильевич! Кто он? Ну что он говорит... Уши вянут. А этот, архитектор -- это что же. Я его спрашиваю: "Какую вы любите бить дичь?" А он отвечает: "Я люблю бить баклуши, а дичь я стреляю". Ну, как вам это нравится?
   -- Ничего,-- отвечаю,-- пустяки. Охотники, конечно. Они вас понять не могут. Но зато гофмейстер....
   -- Ну да, конечно, все-таки видно, что человек воспитанный...
   А на крыльце хватает меня под руку приятель Вася тоже. Говорит, смеясь:
   -- Ну и профессор у вас. Откуда достали эдакого?
   -- Ну, знаешь,-- догоняет нас другой мой приятель, Коля Курочкин,-- профессор этот, твой метафизик,-- вот завирается... А жена у него ничего, хорошенькая...
   -- Боюсь,-- говорю я.-- Как бы вы все не переругались. Ты не очень, Николай, за его женой-то... Весь праздник испортишь.
   -- Я, брат, ничего. Только знаешь, и этот гофмейстер твой... Тоже, брат, балда.
   -- Как -- балда? -- удивился я.-- Что ты. Очень воспитанный человек. Почему -- балда? Ты, волокита, о гофмейстерах полегче...
   Мы возвращаемся в дом.
   -- Сегодня, в полночь, мы идем на тетеревиный ток,-- объявляю я за чаем всем гостям.-- Шалаши приготовлены. Там вылет тетеревей и ток.
   И я показываю вдаль, в окно, на бесконечные леса...
   -- Должен тебе сказать,-- вмешивается гофмейстер,-- уж я никогда на току не был... Что же эти тетерева -- они летят, сидят или как?
   -- Надо сидеть в шалаше,-- поясняю я.-- Косачи, то есть петухи-тетерева, летят из леса и садятся: их привлекают к шалашам чучела, сделанные под тетерок.
   -- Удивительно. И они так глупы, что не разбирают чучел?
   -- Не разбирают ничего. Подлетят и глядят,-- объяснил за меня архитектор Вася.-- Конечно, тетерев глуп. Да еще весна. Они все влюблены в тетерок. А знаете ли, люди тоже не разбирают чучел. Другой -- прямо чучело гороховое, дурак, а вот бабы влюблены в него.
   Гофмейстер слушал Васю и мигал. Как-то обрадовавшись, вдруг сказал:
   -- Это бывает, бывает. Да вот, Чацкий, в театре, Молчалин, милая Софья -- очаровательно.
   -- Но позвольте, Эрос не допускает аномалий. Эрос по существу своему этичен,-- вставил профессор очень положительно и непонятно.
   -- Этичен он там или типичен,-- довольно небрежно ответил Коля,-- но Эросу-то все равно, черт ли ему. Тоже он здорово очки втирает.
   -- Эрос, Эрос,-- заявил и Вася.-- Что ваш Эрос? А вот Николай, мой приятель,-- и он указал на Колю Курицына.-- Вот он не Эрос, а Стоерос, а за ним бабы все бегают. Неизвестно почему!
   -- Позвольте, это я -- Стоерос? Позволь спросить, что это такое -- Стоерос?.. Что ты говоришь?..
   Выходила какая-то ерунда. Я чувствовал, что назревает, как говорится, ссора.
   -- Знаете что,-- сказал я.-- День прекрасный. Надо подготовиться к охоте. Дробь -- шестой номер. Кушайте, надо подкрепиться. Ночью пойдем на ток. Надо в темноте сидеть в шалаше. Вылетают к утру, чуть свет...
   Тут вошел мой слуга, Ленька, и громко сказал:
   -- Диких рябчиков сколько прилетело. Сели на заводи. Вон тут, рядом. Такие здоровые.
   Охотники оживились. Быстро схватили ружья, пошли. Один Коля остался. Сидя за столом, он расшибал красные яйца и ел. Вошел профессор с женой. В руках у нее была маленькая книга, как молитвенник. Лицо ее было серьезно, строго. Она открыла книгу и, опустив глаза, прочитала:
   
   Тень любовь твоя,
   Тень -- твои ласки,
   Жизнь и счастье -- наша тень.
   Ты не верь вчерашней сказке,
   Новой жизнью дышит день.
   
   -- Замечательно,-- хватая ее руки и целуя, восторженно задыхаясь, стал вскрикивать Коля.-- Это вы написали? Замечательно. Пушкин -- ни к черту!
   Она, сложив книжечку, приложила ее к груди, подняла глаза к небу, сказала: "Да, я", и вышла. За ней вышел и профессор. Оставшись с Николаем вдвоем, я сказал:
   -- Ты насчет стихов-то. Уж очень что-то восторгаешься.
   -- Ну что же,-- отвечает он.-- Она, брат, хорошенькая. Показывает, брат, что она -- личность свободная, независимая. Эмансипация. А он, сукин сын, метафизик, держит, брат, ее чем-то крепко. Вот чем держит -- не поймешь. Темная, брат, штука,..

* * *

   Ночь. В весеннем небе остро, над синей долиной лесов, блестит серп месяца.
   Выходим с крыльца моего дома. Темная земля. Тихо. В лужах у крыльца и в колеях дороги отражается небо. Пахнет землей, мохом, сыростью лесов. Спят в ночи высокие ели моего сада. По спине проходит холодок.
   Мы идем мимо сараев в спящей тишине деревни. Спускаемся ниже, к проселку. Перед нами расстелилась однотонная темная долина мелколесья. Стараясь обходить весенние лужи, мы идем его краем. Впереди охотник, крестьянин Герасим. Он обвешан чучелами тетеревей. Я тихо говорю ему:
   -- Герасим, посади побольше чучелов у шалаша генерала.
   Долго идем. Обходим край мелкого леса. Слева показался большой ельник и край озимого поля. Герасим остановился, говорит тихо:
   -- Тута.
   Видим шалаши из еловых ветвей. В самый дальний садится гофмейстер. Потом Вася и я. Герасим ставит чучела тетерок поодаль от шалашей.
   Долго сижу я в шалаше, и мне видно, как бурая даль мелколесья порозовела. Чахлые, ровные ели медленно светлеют.
   Вдруг понизу, у самой земли, подлетел близко косач и смотрит на чучело.
   Вытянув шею, опустив крылья, особенным гортанным звуком косач сказал: "Чу-фы".
   И запел:
   -- Ту-ру-ту-ту-ту-ту, ту-ру-ту-ту-ту...
   Он прыгнул кверху, перевернулся в воздухе и стал на ноги. Вдруг, вижу, подлетел другой. Вытянув шею, они смотрели друг на друга, растопырив крылья, и оба пели "Ту-ру-ту-ту-ту".
   Это было так близко, и до того занятно они прыгали, что я забыл, что надо стрелять. Вдали раздались выстрелы, подряд: "Та-та-та-та-та". Мои тетерева с треском полетели. Я выстрелил вдогонку. Упавший косач забил крыльями. А вдали все стреляли.
   Герасим подползает ко мне и, смеясь, говорит:
   -- Чего это? Чисто -- война. Ложись, Лисеич, не убили бы.
   -- Выходите,-- кричит архитектор Вася.
   У дальнего шалаша, потрясая ружьем, стоит гофмейстер.
   -- Восхитительная охота! -- кричит он.-- Кругом меня, понимаешь ли, орут, токуют, масса. Я смотрю, чучела, но, представь, странно, и они орут, чучела... Я стреляю, кто чучело, кто нет, все равно, стреляю, потом узнаем. Невероятно забавно.
   Герасим подбирает чучела. Из них сыпятся белые опилки.
   -- Вот, одного взяли, ваше превосходительство,-- говорит Герасим, показывая убитого косача.
   -- Превосходно,-- радуется гофмейстер.-- Признаться, не ожидал... Первый раз ведь чучелов стрелял. Черт их разберет.
   Из-за елей леса уже показалось солнце, осветило долину мелколесья. Весеннее утро. Свежие голубые длинные тени кладет лес. А вдали, за моховым болотом, на бугре, ярко освещенный, среди высокого сада, блестит мой деревянный дом.
   Идем лесом. Неизъяснимые стада, крики птиц. Яркая зелень, как пух, покрывает леса.
   Мы входим в дом. В сенях слуга Ленька говорит:
   -- Николай Васильевич захворал. Яиц объелся. За доктором послали.
   На кухне жена профессора греет салфетки, утомленно говорит:
   -- Ах, бедный. Так захворать.
   -- Болван, объелся,-- перебивает ее профессор.-- А ты его лечишь.
   -- Это мой долг,-- отвечает профессорша.-- Сам отлично знаешь, что я -- сестра...
   И с горячими салфетками, чайником, мятой она уходит в дом.
   -- Этот болван,-- волнуясь, говорит мне профессор,-- съел сотню яиц. А она растирает ему живот. Глупо.
   -- Неумно и опасно,-- согласился и Вася.
   На тахте в моей мастерской лежит Коля. Испуганно смотрят в пенсне черные глазки.
   -- Что,-- говорит ему друг Вася.-- Обожрался? Сколько съел яиц?
   -- Я не помню,-- отвечает кротко Коля.
   -- Не помнишь!
   -- Они все яички съели,-- вежливо заявляет Ленька.
   -- Феноменально глупо! -- вставляет профессор.-- Его нужно оперировать, а ты его не трогай...
   Профессорская жена, уходя с бутылками, посмотрела на мужа и сухо сказала:
   -- Прошу без указаний. Это -- мой долг...
   До самого вечера профессорша ухаживала за Колей, а вечером приехал доктор. Рослый блондин. Он, весело улыбаясь, осмотрел нас и спросил:
   -- Скажите, пожалуйста. Кто это съел сто яиц? Где этот замечательный человек? Он жив?
   -- Вот он,-- говорим мы, показывая на Колю.
   -- Христос Воскресе,-- сказал ему доктор.-- Это вы изволили скушать сто крутых яиц?
   -- Я,-- ответил робко Коля.
   -- Это невероятно. Это на земле -- первый случай. Дайте, пожалуйста, чистую салфетку и оставьте меня с больным...
   Ленька достал салфетку в шкафу и подал ее доктору. Мы все вышли. Скоро вышел и доктор и, улыбаясь, объявил нам:
   -- Господа, не волнуйтесь. Этот милый человек, ваш друг, будет жив... За ним необходим только внимательный уход.
   Профессор возмущенно фыркнул. А мой слуга Ленька остановил меня в коридоре, осклабился и сказал:
   -- А все яйца-то в шкафу так и лежат. И вовсе их Николай Васильевич и не ели....
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Тетеревиный ток -- Впервые: Возрождение. 1933. 29 апреля. Печатается по газетному тексту.
   гофмейстер -- управляющий двора, стряпчий -- придворный чин III класса в Табели о рангах, введенный в 1722 г. в Российской империи. В обязанности гофмейстера входило управление дворцовым хозяйством и штатом придворных.
   Чацкий, Молналин, Софья -- действующие лица комедии А.С. Грибоедова "Горе от ума" (1822-1824).
   Эрос (Эрот) -- в древнегреческой мифологии бог любви.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru