Коровин Константин Алексеевич
Ночь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Ночь

   Поздно. Стоим в кустах ольшаника, у большого озера Вашутина, на перелете уток. Серый осенний вечер, одна полоска вдали над озером вечереет. Чирки со свистом проносятся. Темно уже, плохо видно. Пронеслись кряквы, и стреляли наудачу. Плохо видно. Идем из болота. Вязнут ноги в трясине. Выходим к берегу озера. Песок. Старый разбитый челн лежит на берегу и тихо большое озеро. Какая печаль и тоска в этом брошенном челне в сумраке осеннего вечера...
   Павел Сучков и Герасим -- мои приятели -- закуривают папиросы. Герасим говорит:
   -- Если краем пойдем, потом на горки, дорога знамо, а то не дойти. Ночь будет воробьиная.
   -- Лучше на деревню Вашутино, там лошадь достанем доехать,-- предлагаю я.
   -- Не найти подводы. Праздник, деревня озорная, все пьяные, поди. Кто поедет в ночь. Темно будет. Пойдемте лучше напрямик, на Шаху, вырубками. А там я знаю дорогу.
   -- Ну, ладно, идем,-- согласился я. Мы дружно и быстро пошли. Долго шли молча. Прошли краем мелкого кустарника, порубью, полем. Ночь наступила. Становилось темно. Герасим остановился и сказал:
   -- Вот что, нам не дойти.
   -- Это недурно,-- заметил Павел Сучков.
   -- Вот что,-- раздумывая, сказал Герасим.-- Пойдемте направо, на горки, к лесу. Там дом лесничего. Я знаю, надо вправо брать. У него до утра заночуем, а то -- ночь воробьиная.
   -- То есть, позвольте, ночь воробьиная, в чем дело? -- говорит Павел Сучков по-военному.
   -- Воробьиная ночь, Павел Лександрович, не знаешь. А это такая ночь, что себя не увидишь, не то что дорогу.
   -- Пойдем на лесников дом.
   Мы долго идем молча. И нам уже трудно видеть что-либо, идем по звуку шагов, чувствуя друг друга. Стало казаться -- то мы идем в гору, то круто спускаемся вниз, высокая трава, задеваем сучья... Вынимаем спички и близко смотрим на землю. Герасим ищет, наклоняясь, говорит:
   -- Сюда. Вот сбились...
   -- Действительно, ночь воробьиная,-- сказал Павел Сучков.-- Но почему воробьиная?..
   -- Да вот, не видим ни шиша, и воробьиная,-- сказал Герасим.
   -- А у нас, помню, кавалерийский эскадрон, ночь, зги не видно, как сейчас,-- сказал Сучков.-- А лошади знают и идут, куда велят. Странно это, а?
   -- Я тоже помню такую ночь,-- сказал и я.-- Заблудился -- так на дерево наткнулся, у него и ночевал. Спиною к дереву прислонясь. Жутко. Хорошо, что собака была со мной.
   -- Идите! -- зовет Герасим.
   Мы идем на голос.
   -- Стой! -- сказал вдруг Герасим.-- Стой,-- ответило впереди эхо.
   -- Круча, знать! -- крикнул Герасим.
   -- Круча, знать,-- ответило эхо.
   -- Ну-с, благодарим вас,-- крикнул Сучков,-- я не желаю свалиться к черту.
   -- К черту,-- повторило эхо.
   -- Зашли куда не весть, знать, река внизу,-- потише говорит Герасим.
   Мы сели на землю.
   -- Тоже и место странное,-- громко сказал Сучков.-- Этот болван, что ни скажешь,-- все повторяет.
   -- Болван повторяет,-- отозвалось эхо.
   -- Глупо, глупо! -- крикнул Павел Александрович.
   -- Глупо, глупо,-- разнесло эхо.
   -- Представь, вот жить тут,-- продолжает Павел.-- Дом построить. Невозможно жить, постоянно будет эта история. Вы разговариваете, а оно вмешивается. И для чего это эхо существует? Непонятно и глупо. Есть в природе эти дурацкие штуки, такая ерунда.
   -- Ерунда-да-да-да,-- повторило эхо.
   -- Уйдем отсюда,-- сказал с досадой Сучков.-- Надоело это дурацкое эхо. Черт!
   -- Сам ты черт, дурак. Почто орешь, леший?..
   -- Леший,-- сердито повторило эхо.
   Мы опешили. Голос был откуда-то снизу.
   -- Это, знать, внизу на речке кто-то...-- сказал шепотом Герасим.
   Мы замолчали. В мертвой тишине ночи нам казалось, что кто-то ходит впереди, переступая огромными ногами. Плеск воды внизу, будто он переходит реку. Сбоку лес осветился, и мы увидели, что мы на краю высокого обрыва, а под обрывом слева, где был свет от огня, бросая большие тени на лес, высилась огромная тень человека. По речке тихо плыл челн, и впереди, на его носу, горело смолье. В челне стоял старик, держа в руках острогу, и пристально смотрел в воду реки. Сзади челна сидел другой и медленно шестом правил. Старик ударил к берегу острогой, вынул -- на ней вертелась большая рыба. Он на край челна стряхнул ее с остроги, сказал:
   -- Поверни, покурим, да я смолье подложу.
   -- Эва вон в ночь какую рыбачит,-- сказал, глядя вниз, Герасим.-- Эй, мы вот тож по охоте плутаем. Шагу не видать,-- крикнул рыбакам Герасим.
   -- А вы чьи? -- спросил снизу голос.
   -- Из Букова.
   -- Эвона, отколь зашли.
   -- Сторож-то Барченков далече ли отсюда?
   -- Не-е, не больно. По реке ежели, то скоро. Иди за нами по огню. Слезай.
   -- Тут не спуститься. Крута круча. Насмерть упадешь. Где бы пройтить-то?
   Огонь сильно разгорелся. И мы пошли краем обрыва. Река далеко освещалась.
   Обрыв был отлогий, и мы быстро спустились по песку его. Старик-рыбак посмотрел на нас и сказал:
   -- Охотники. Ишь, уток что. А мы-то слышим, за бугром кто-то орет в ночь такую. Вы дальние, знать?
   -- Да,-- говорю я.-- Вот приятель из Москвы. Герасим из Букова. А я из Охотина.
   -- Да ты Коровин, знать?
   -- Да.
   -- Ты забыл, а я с тобой чай пил у Барана. Помнишь? Ты тоже заплутался тады.
   -- Как же! -- вспомнил я.-- Рассказывали про барыню без головы, что казалась в доме.
   -- Во-во. Помнишь, сердце шито?
   -- Как же!
   -- Баран жив. Лося опять засолил. Солонина, значит, будет. Горазд по лосям-то Баран. Стрелок. Не упустит. Ну, по бережку-то на огонь, за нами, идите. А то темь какая. Трогай.
   И челн отошел от берега. Мы шли за ним сзади. Поворачивая изгибами реки, старик ловко ударял острогой. И отряхал в челн рыбу.
   -- Приехали,-- крикнул он наконец.
   Показался деревянный, без перил, мост. На берегу, у большого соснового леса, дом светился, стали видны и ворота с забором лесничего. Когда мы подошли к нему, залаяла собака. В доме было темно. Герасим постучал в край окна. Долго ждали. Отворилось окно, и молодая девушка спросила:
   -- Чего надо?
   -- Охотники, пустите,-- ответили мы.
   Долго ждали. Слышались шаги. Отворилась калитка. Молодой лесничий, с фонарем в руках, сказал, показывая дорогу:
   -- Пожалуйста, не оступитесь. Эдакая темь.
   Большой дом лесника. Чисто. Обе молодые женщины поздоровались с нами, забегали, хлопочут в сенях, ставят самовар.
   -- Рад гостям,-- сказал лесничий, расстилая скатерть на столе, и взял уток.
   -- На двор вынесу -- на холодок. Повешу там, а то в доме тепло.
   -- Простите, хорошо бы уток пожарить,-- сказал Павел Сучков.-- Я сам приготовлю.
   На стол ставят чашки, варенье, грибы, огурцы.
   -- Уху сварим,-- говорят женщины.
   -- Десять часов, ужин сготовим.
   -- Мы-то рано спать ложимся,-- сказал лесничий.-- Скучно. Лес и лес. Дорога проселочная. Редко кто заглянет, и то -- по делу. Глухое место. Рад я гостям-охотникам.
   Затопили печь в соседней комнате. Лесничий из шкафа достал настойку, поставил рюмки; Павел Александрович налил коньяк в графин и сказал:
   -- Глушь, глушь. А каково. Жизнь какова, праздник Покрова. Чего еще!!!
   -- Спасибо дедушке-рыбаку,-- сказал Герасим.-- А то до утра бы во тьме сидели. А ночь-то, прямо египетская. Шагу не ступишь. Хорошо, дождя не было. А то бы.
   Весело в печке трещали дрова. Что-то настоящее, живая жизнь. В этой скатерти, хлебе, грибах, огурцах, в жареных утках и в темной ночи как-то все вместе соединено, так просто и так хорошо душе.
   -- Эх, гляди, какой праздник вышел. Уха-то, налим,-- радовался Герасим.
   Слышу, собака скребется в дверь. Я отворил. Большой лохматый пес, вертя хвостом, обошел всех нас, обнюхал. Потом, перед столом, встал на задние лапы, служить. Его желтые глаза смотрели на нас и говорили:
   -- Видите, я служу. Вот что я умею.
   Он получил лепешку и живо проглотил.
   -- Заметьте,-- сказал лесничий,-- вот на вас маленько лаял. А то всю ночь рвется, прямо на забор прыгает. И повоет. Когда воет -- значит, волки. Обязательно разбудит. В лесу-то тоже жить надо умеючи. Одному с семейством гляди да гляди.
   -- Что же, лихие люди бывают? -- спросил Павел Сучков.
   -- Как сказать. Бывают... Боязно. Пытались в окно влезть. Вон, в горницу, где одежда висит. Да у меня фейверк припасен.
   -- Какой фейверк?
   -- Я зажгу фитиль, а бурак, с порохом да песком запасен, на шесте. Вон, около, тут. Он как ахнет -- чисто пушка. Ну и бегут, опрометя. Ну и оружие у меня есть. Вот когда в объезд езжу, так жена и сестрица остаются. Обе стреляют хорошо. Только по зиме волки вот к воротам подходят. Собаку хотят все выманить. Так вот, сколько видали они, жена и сестрица, а волка жалеют... Не стреляют. Чудно, а? Вот они -- показал он на жену и сестру.
   Во дворе с лаем завыла собака.
   -- Слышь, чу! -- сказал лесничий.-- Это на волков. Музыка будет. Идите-ка на крыльцо.
   Мы оделись и вышли все на крыльцо. И слышим, далеко, в той стороне, откуда пришли, протяжный вой.
   Тяжкой тоской неслись звуки и необычайной гармонией. Переливались эхом; вой и мольба. Какой-то ужас безысходной доли, неизбежной судьбы был в этом далеком крике жалобы и мольбы. Волки...
   Жуть прошла в душу. Мы вернулись в дом. Сестра лесничего смотрела в темное окно. И, улыбнувшись, сказала:
   -- Брат музыкой зовет волчий вой. А я не люблю. Они это плачут о доле своей лютой.
   -- Да, жутко воют волки,-- согласился я.
   -- Эх, да,-- сказал и Герасим.-- А что, Лисеич, люди-то тоже воют. Да ведь горд человек. Не показывает. А ежели долю свою знать, то много горя. И завыл бы другой, да стыдится...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Ночь -- Впервые: Возрождение. 1933. 22 октября. Входит в издание "Константин Коровин вспоминает...". Печатается по газетному тексту.
   ...помнишь, сердце шито -- см. рассказ "Вышитое сердце" на с. 140-143.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru