Коровин Константин Алексеевич
Мои ранние годы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Мои ранние годы

   С детства мне страстно нравились музыка и чтение -- с самых ранних лет я уже зачитывался книгами. Более других я был влюблен -- как это ни странно -- в Шекспира, Пушкина и Лермонтова, которого прямо обожал и которого стихотворение "Скажи мне, ветка Палестины" так поразило меня. В нем особенно были милы какие-то неведомые мне "Селима бедные сыны". Девяти лет мне хотелось убежать к этим "Селимам", где я бы мог вместе с ними сплетать ветви пальмы и слушать их песни. Этот край был чудесен в моем воображении -- так же, как и мыс Доброй Надежды. Я ездил туда в своем воображении и по вечерам опрокидывал на пол круглый стол красного цвета, завешивал его скатертью -- это был парус! -- брал воду в бутылки и хлеб, сам влезал на этот корабль и отправлялся в плавание. Читая стихи при свете сальной свечки, чувствовал себя путешественником, едущим к мысу Доброй Надежды, к добрым и бедным "Селимам", к берегам невиданной страны счастья. Однажды я и на самом деле убежал туда из дому и несколько дней пропадал, пока меня с полицией не вернули назад, к отцу... Помню также альбом бабушки Екатерины Волковой, Пушкинский альбом,-- там были стихи, написанные рукою самого Пушкина. Так, через этот свет Пушкина и Лермонтова -- через пение их арф,-- видел я жизнь настоящую, стройную, гармоничную, не ту, которая кругом, страшная и смешная. Позднее часто я думал: "Почему все эти страдания, зачем они, когда такое небо, солнце, зелень лугов, цветы, когда такая земля, когда так пахнет землей, лесом! Ах, этот лес!.." Господи, сколько раз я ночевал в лесу, целовал кору деревьев... И тогда же, еще в самые ранние свои годы, я полюбил и собак. Собаки, ведь это -- замечательные существа! Они уже с детства моего трогали меня своим настоящим величием любви, верности, бодрости. Города не любил я, и только рассказы бабушки моей, Екатерины Волковой, про Париж поразили меня. Тогда, со слов ее, я впервые узнал, какие в Париже бульвары, кафе, куаферы, наряды. Помню, однажды я даже нарисовал Париж -- краски были яркие на удивление! И бабушка сказала: "Похоже..." А когда в первый раз был я в театре, шла "Волшебная флейта", и театр сразу показался чем-то замечательным!

* * *

   Я рано начал рисовать и писать красками -- сам, не испытывая ни от кого никакого принуждения или поощрения, веления или внушения. Картины, до чего хороши казались картины мне! Но когда стал я старше, некоторые из них были и непонятны. Было непонятно, зачем художник написал их. Вот одна картина -- она пугает. Говорят: "Священник в деревне, пьяный". Мне показалась она очень странной. Это была картина Перова. Или вот -- железнодорожная станция, платформа, поезд уходит в дали, какой-то человек с печальным лицом -- "Проводил". Никогда не мог понять я, что хорошего в этих картинах. Но вот что внушало мне восторг -- "Весна" Васильева и "Грачи прилетели" Саврасова! Сколько жизни на этих картинах, как хороши их краски! И рано понял я, что главное в картине не что написано, а как написано. А когда я писал сам, всегдашним моим горем было, что другие, когда смотрели на мои работы, говорили: "А зачем это? Ни к чему, идеи нет..."

* * *

   И вот я в мастерской Школы живописи в Москве.
   Сам Саврасов, живой, стоит передо мной. Он огромного роста, у него большие руки, и лицо его, как у Бога, и все, что он говорит, как от Бога. До чего я любил его!
   -- Весна,-- говорит нам Саврасов,-- фиалки в Сокольниках, уже зелень распустилась. Ступайте туда, да... На стволах ив желтый мох блестит, отражается в воде... Воды весны! Да, ступайте...
   -- А как писать? -- помню, спрашивает его ученик Волков.
   -- Писать? -- недоумевает Саврасов.-- Надо почувствовать, чуть тронуть только, надо видеть, да... Почувствовать красоту, природу!
   В синей курточке смотрит на него Левитан -- смотрит большими глазами и думает. И мы оба были в восторге -- все понимали.
   Да как сделать, выразить, поймать эту природу? Краски надо, цвет и форму, и только? больше ничего?
   -- Правду нужно,-- говорит Левитан.
   -- Радость,-- говорю ему я.
   Вместе с Левитаном мы подолгу бродили под Москвой -- в Останкине, Медведкове, Царицыне... Сколько этюдов написали мы здесь и сколько счастливых, радостных часов провели вместе в работе! Солнце, радость, свет... И всегда-всегда одна забота, одна мысль -- как передать этот цвет, как выразить эту радость, как закрепить ее на холсте? Принесешь, бывало, домой этюд -- солнца нет, темно, скучно. А там-то было столько радости!
   Но всегда мне так нравились и сумерки, тот час, когда только что зажигают огни. Какое настроение бывает разлито вокруг тогда! Все перевоплощается, и над всем витает мечтательность поэзии. Так хорошо в эти мгновения на душе! И всегда я не переносил серые дни, дожди. А сумерки зимой! -- это сверхъестественно хорошо... Счастье созерцать... Созерцать -- вот жизнь...

* * *

   Мы у Боткина. Пришли посмотреть французов -- Коро и Фортуни. Вот это хорошо, замечательно!
   -- Посмотри-ка, как трава тронута чуть-чуть... И все в этом "чуть-чуть"... Левитан копирует.
   Я ему говорю:
   -- Что ж это такое, французы? Пишут, пишут -- каждый свое... И я так думаю, что это верно.
   И в самом деле, почему обязательно надо так, как велят в Школе,-- притушевывать? Берут на дом рисунок вечерний нагого тела, чтобы ровнее растушевать. Называлось это -- "точить фон". Какая ерунда! Главное -- тон, полутон, к свету, к форме. Но это страшно трудно. Нужно верно брать краски...

* * *

   Помню, в фигурном классе я писал с натурщика-старика голову. Профессор В.Г. Перов послал учеников старшего натурного класса смотреть, как я пишу. А все ученики, все товарищи были против моей живописи. Левитан один часто говорил мне: "Как верен этот цвет",-- и долго смотрел мои этюды.
   Смотрит профессор Е.С. Сорокин на мой этюд тела и говорит: "Ты пишешь по-иному, чем все". Я писал белый фон, как это и в натуре, а все другие ученики -- темный, краской "красным крапом с костью".
   Один раз Евграф Семенович Сорокин позвал меня к себе в Сокольники на дачу и показал картину, которую он писал с натуры. Была написана терраса дачи, часть стены, окна и дальше -- сарай и двор. Зеленые березы мешались с соснами на этом холсте. Было остро нарисовано, но картина напоминала архитектурный проект. Помню, в окнах отчетливо и верно, с большой тщательностью, было нарисовано отражение света...
   -- Ну что? -- спросил Сорокин меня.
   Я ответил смело, не кривя душой:
   -- Неверно... Сухо, и нет цвета. Красок нет и света.
   -- Да, но ведь перспектива же верно сделана.
   -- А к чему перспектива?
   -- Да что ты!
   -- Слишком видно, что вы знаете эту перспективу. Не надо этого показывать.
   -- Ну, на вот, возьми краски. Положи -- как хочешь, цвет вот этих берез...
   -- Не могу одни березы. Надо и тень большую. Одни березы не выйдут. Надо и стены, и воздух. Здесь все неверно.
   Милый учитель мой, превосходный рисовальщик -- академик, классик, Евграф Семенович Сорокин смотрел мне в лицо через очки своими большими добрыми глазами. Ему, наверное, никогда никто этого не говорил, а вот 16-летний мальчик, ученик, говорит: "Неверно, не так". А когда я положил краски на его холст, он сказал:
   -- Верно, но на это трудно смотреть... Ничего не кончено... Пятна...
   -- Не красиво? -- спросил я.
   -- Красиво, но нет никакой школы.
   -- Какой школы?
   -- Ты видел Тициана и Рубенса?
   -- Да, видел гравюры. Там -- верно. Вот у Веласкеса все верно!
   -- Ну, вот. А ты все хочешь -- по-другому...
   -- Нет, я хочу так, как вижу я сам.
   -- Это трудно. Ты будешь страдать -- никто не поймет этого, и сейчас в Школе все против тебя...
   -- Против! А почему же все они стали писать фон так, как он есть,-- белым, и бросили эту "заслонку" -- "красный крап"? Это же с меня они взяли...
   -- Да за тобой пойдут... Но сердятся на тебя... Говорят -- "француз"...
   -- Француз? Да я и французов-то никаких не видал. Вот только одного Коро видел у Боткина -- очень хорош. Да еще Фортуни -- но это не очень.
   -- Трудно тебе будет...-- говорил мой учитель Евграф Сорокин, кладя мне в тарелку пирог с капустой, когда я обедал у него на террасе его дачи.

* * *

   20-ти лет я окончил Школу -- "неклассным" художником. Так же и Левитан. "Классного" художника нам не дали -- вероятно, за то, что у нас не было "мысли" в картинах. Все тогда было против нашей, вольной, живописи. Опечаленный, я встретил Саврасова. Он сказал с горечью: "Что делать?" И когда после, спустя несколько месяцев, я был болен, он пришел навестить меня. Стояла зима, а на нем было летнее пальто и плед на плечах. Огромная фигура его и большие руки вылезали из короткого пальто. Он быль грустен и подавлен. "У тебя есть гривенник?" -- спросил он меня. "Есть".-- "Дай, я пойду за водкой". Он принес бутылку водки, хлеб, соленые огурцы и, выпивая, говорил мне: "Костя, пей... Трудно... Ведь так мало кому нужен художник..."

* * *

   Я был поражен Парижем, когда 26-ти лет приехал в первый раз сюда. Но словно -- я уже видел его когда-то. Все было именно таким, как рассказывала мне бабушка. Помню и первое свое впечатление французской живописи.
   -- Так вот они, "французы". Светлые краски, вот это так... Много и такого, что и у нас, но что-то есть еще и совсем другое. Пювис де Шаванн {Правильно: Пюви де Шаванн.} -- как это красиво! И импрессионисты...-- у них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Мои ранние годы -- Впервые: Россия и славянство. 1932. 23 января. Печатается по журнальному тексту.
   ...нравились музыка и чтение...-- в газетной публикации явно ошибочно вместо слова "чтение" стоит "пение".
   "Скажи мне, ветка Палестины..." -- первая строчка стихотворения М.Ю. Лермонтова "Ветка Палестины" (1837). Пометка: Селим -- Иерусалим. Стихотворение навеяно пальмовой веткой, привезенной из Иерусалима, с которой друг Лермонтова А.Н. Муравьев стоял на службе в Вербное воскресенье.
   Это была картина Перова -- речь идет о картине В.Г. Перова "Сельский ход на Пасхе" (1861).
   "Проводил" -- картина Н.Я. Ярошенко (1891).
   ...я окончил Школу неклассным художником -- см. выше, прим. к с. 47.
   Пювис де Шаванн -- Пюви де Шаван (Puvis de Chavannes), Пьер (1824-1898) -- французский живописец, мастер монументально-декоративной живописи, представитель символизма.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru