Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
Листвянский мертвец
Стояло лето.
Давно то было. Годы мои молодые, радость и веселье! И вот вышел со мною случай. Я влюбился, и довольно странная получилась история: я попал в покойники.
Случилось это так. Вздумал я ехать из Москвы по Ярославской железной дороге в Хотьково на именины. На Кузнецком Мосту в кондитерской Флей заказал бисквитный пирог с инициалами, как полагалось.
В купе вагона 1-го класса ставлю осторожно коробку с пирогом на полку. Входит дама. В шелковой накидке... Прелестна -- какие волосы, какие глаза,-- тип немноги калмычки, лицо в бронзе загара, духи... И в руках у дамы точно такая же коробка, как у меня: бисквитный пирог от Флей.
Я помогаю ей поставить коробку на полку.
-- Это вот ваш, а этот -- мой,-- говорю я.-- Надо запомнить -- на моем пироге инициалы. Можно смешать.
Она молча села напротив, посмотрела на меня, и я почувствовал, что сразу становлюсь Ромео.
-- Я вас знаю,-- вдруг сказала дама. Я смутился.
-- Я даже с вами танцевала,-- продолжала она.-- А вы забыли.
-- Может быть, вы ошибаетесь, принимаете меня за другого. Я не мог бы забыть Вас.
-- Вы,-- заявила дама,-- Димитрий Васильевич Косович.
Тут, сам не знаю почему, я минутку помолчал, а потом ответил ей неуверенно:
-- Вы правы, я Дмитрий Косович... Но как же я мог...
-- Я понимаю, ведь это было в провинции. Вы были тогда увлечены. Можно ли вам помнить все, когда вы так много пережили.
-- Да,-- говорю я смелее.-- Пережил много и много времени прошло. Время исцеляет.
А сам думаю: "Что я несу, что вру, сам не знаю".
-- Скажу вам,-- продолжает дама.-- Она вас не стоила. И не стоило из-за нее страдать. Она хотя была и старше вас, но вас не понимала.
-- Трудно сказать,-- отвечаю.-- Все это так сложно.
-- Она материалистка и актриса.
-- Разве актриса? -- спросил я не подумав.
-- Что с вами? -- удивилась дама.-- Она же у Корша служила.
-- Ну, да, я подумал, вы говорите актриса... в моральном смысле.
-- Нет, вы, кажется, все забыли...
-- Да, все. Вернее, все предал забвению. К черту.
-- Значит, выздоровели... А снимите-ка шляпу.
-- Снимаю, извольте.
-- Как волосы потемнели. Без шляпы вы точно не тот, а другой. Я бы вас не узнала без шляпы.
Я скорее надел шляпу.
-- Такие страдания, как я пережил, могли изменить кого хотите,-- сказал я строго и уныло.
-- Куда вы едете?
-- В Хотьково, на именины.
-- Знаете, я тоже, но в Пушкино-Листвяны... Я еду к своему лучшему другу... Знаете, поедемте со мною. Это очень милые люди. Это присяжный поверенный Болженов... Немножко серьезный, но радушный человек... Все будут рады. Поедемте. Сейчас остановка. Решайтесь.
-- Решаюсь...
И вот мы подъехали вскоре к крыльцу очаровательной дачи в саду.
Подруга моей дамы, жена Болженова, одета, как бабочка. Гости... Мы идем на террасу. Моя дама меня представляет: старой тете, какому-то военному, студенту, дамам, девицам. Мы ставим пироги на чайный стол, и я узнаю, что муж приедет только к обеду.
Идем в сад, там -- кусты малины. Обрезав ветви ножницами, именинница и моя дама заставляли меня съедать ягоды, держа их ветки во рту, да так, чтобы я не касался их. Я это проделывал, но неосторожно.
На террасе, куда мы вернулись, в моем бисквитном пироге по-прежнему лежала моя визитная карточка. Дамы, схватив ее, прочли: "Коровин" и спросили удивленно:
-- Что это значит?
-- Коровин,-- ответил я быстро.-- Это мой приятель, художник... Так себе, один такой... Так он тоже хотел ехать... Он был со мною в кондитерской...
-- Коровин ваш знакомый? Ах, как жаль, что он не поехал с вами... Мой муж его знает.
"Ой,-- думаю,-- это выходит ни к чему".
-- Прошу вас,-- говорит моя дама.-- Дайте ему срочную телеграмму, и он приедет сейчас же.
-- Знаете ли... Не стоит, право... Он страшно легкомысленный, этот Коровин. Театр... балет... всякая ерунда. Мамонтов... Вообще его трудно застать.
А сам думаю: "Телеграмму себе же, да что это такое происходит: настоящее раздвоение личности".
-- Нет, нет, пишите.
Что поделать. Дамы мне диктуют, а я пишу:
"Приезжай,-- пишу я самому себе.-- Немедленно. Ждут Надя, Аня и я".
-- Знаете, я за ним съезжу! -- вдруг осеняет меня мысль. Но мои мучительницы мне говорят:
-- Вы оттого не хотите привезти Коровина, что ревнивы. Оставайтесь. Мы все равно вас не выпустим...
Уже сумерки. Августовское небо, покрытое звездами, видно с террасы среди деревьев. Со мною близко стоит моя дама:
-- Смотрите, упала звезда, я загадала.
-- Что? -- спрашиваю я, не понимая. Я смотрю на ее замечательные глаза. На террасе ставят лампу. Именинница выбегает в сад и бросает на бегу:
-- Слышите, едут...
Почти все вышли встречать мужа и гостей, а я нашел свою шляпу и бросился с террасы, в сад, мимо старухи.
Вышел в калитку палисадника, перешел дорогу и... подался в соседний лес, там и залег. Темно.
Мне ясно видна терраса, освещенная лампой и свечами.
На нее вошел муж и много гостей, приехавших с ним. Его я где-то видел. Остальные незнакомы. Все скоро сели за именинный стол.
-- А где же Дмитрий Васильевич? -- вдруг донесся до меня вопрос именинницы.
-- Дмитрий Васильевич, куда же вы пропали! Дмитрий Васильевич,-- зовут с террасы.
-- Неужели он уехал? -- говорит моя дама и тоже зовет:
-- Косович, Дмитрий Васильевич.
-- Как Косович? -- сказал муж.-- Дмитрий Васильевич Косович -- мой клиент. Я вел его дело. Он в октябре прошлого года умер в Киеве...
-- Как умер! Он приехал с Надей.
-- Да что вы. Это другой... Я же его сам хоронил, Косовича Дмитрия...
-- Ай,-- вскрикнула старуха-тетка.-- Так это мертвец являлся... Правда... Он с лестницы как пошел, вот тут, я видела,-- как он все ниже, ниже, в землю и ушел...
-- Правда, барыня,-- подтвердила и горничная.-- Он как шляпу-то схватил в передней, то говорит: "У мужа борода есть",-- да как побежит, прямо на террасу. Чего это. Верно, что мертвец...
-- Господи,-- сказала какая-то гостья.-- Я же его пирог ела...
-- Да ведь позвольте, он здесь пел с Надей...
-- Недурно получается,-- сказал еще кто-то.-- Прямо путаница какая-то... Один из гостей, полковник, вдруг поднялся, торжественно сказал: "Позвольте",--
и, обратившись в темноту ночи, заговорил, как трагический актер:
-- Милостивый государь, господин Косович, так как вы приехали сюда на именины уважаемой и любезной Анны Петровны, то мы льстим себя надеждой -- как друзья Анны Петровны и уважаемого супруга ее Петра Петровича -- что хотя вы, может быть, и мертвец, но мы просим вас не омрачать дня ее ангела, хотя бы вас уже не было...
Я, лежа напротив в лесочке, набрал еловых шишек, что были под рукой, и стал бросать их в сад, что вызвало шум. Потом в свернутую рупором бумагу мрачно и протяжно прокричал:
-- Га-а-а-а...
Все бросились с террасы в комнаты. Только именинница и моя дама храбро остались на террасе. Обе отчаянно смеялись. Я выбрался из леса и прошел к дому.
-- Послушайте, все это вздор. Я не мертвец,-- сказал я.-- Благодаря вам я принял другое имя...
-- Мы знаем, знаем,-- зашептали они.-- Возьмите простыню и выйдите в белом, как видение. Это так смешно.
-- Что вы знаете? -- схватил я за руку свою даму.
-- Я знаю, что вы Коровин... Молчите... Я буду в отчаянии, если вы не выйдете в простыне... Или вот завернитесь в чайную скатерть... Живее, живее...
И мы с дамой кинулись с террасы бегом.
На террасу снова вышли. Лампа осветила Болженова.
-- Прежде всего надо заявить на станцию,-- говорил он громко.-- И теперь всем начать его розыски. Этот мертвец может быть опасен... Взять фонари... Наш милейший Павел Александрович как военный, знающий стратегию, постарается обследовать местность.
-- Я очень рад,-- выступил и гордо сказал Павел Александрович.-- Первое, что необходимо,-- это занять мосты, дабы перерезать ему отступление, и захватить дороги...
-- Смотрите, смотрите,-- закричали на террасе.-- Мертвец! Вон идет!
Я, действительно, закутавшись в скатерть с головой и вытянув под простыней руки, чем сделал себя выше ростом, вышел из лесу на дорогу и медленно подвигался к дому.
На террасе поднялась страшная суматоха и крики. Я быстро спрятался в кусты и снова исчез в лесу.
На террасе почему-то кричали: "Это ужасно, спасите! Спирит!"
Моя дама, Надежда Ивановна, подошла ко мне и сказала тихо:
-- Идемте в лес, это весело. Как смешно!
Мы видели, как по дороге бежит толпа с бумажными фонарями.
-- Ложитесь,-- сказала моя дама.-- Это хорошо, это весело...
Мы спустились по тропинке в лес и вышли на полянку. Сырая трава била нас по ногам. В воздухе пахло сеном и водой. Река. Темными тенями стояли купальни. Тихая ночь, зачарованная светлым небом. В перистых облаках мутно проглядывает луна.
-- Спрячемся в купальню,-- сказала Надежда Ивановна.
Тихо проходим мостками и входим в купальню. Я закрываю за нами деревянную дверь.
Моя дама опускает руку в воду и говорит мне:
-- Какая теплая вода, хорошо бы искупаться...
У меня стучит сердце и в висках. Я вижу ее лицо с веселыми искрящимися глазами.
Вдруг мы слышим голоса:
-- В купальне надо посмотреть: может, он там,-- кричит кто-то.
Мы оба упираемся изо всех сил на дверь. Слышим: идут по мосткам, хотят открыть дверь.
-- Заперто,-- сказал кто-то.
-- Смотрите, вон, на мосту, бегут с фонарями... Идемте туда скорей... Должно быть, мертвеца поймали...
-- Лови его,-- кричат вдали у моста...
Там бежит кто-то в белом. Какой-то толстый загородил ему дорогу.
-- Стой! -- кричат там.-- Кто вы такой?
-- Что вам угодно? -- говорит кто-то, запыхавшись.-- Я... Я только что приехал.
-- Тут покойник бегает, а вы кто такой?
-- Да ведь это Иван Иваныч,-- говорят в толпе.-- Иван Иваныч, здравствуйте. Вы только что приехали?
-- Да, только что приехал... Какой мертвец, господа?.. А где же моя Надя?
-- Она только что ушла...
-- Но здесь, знаете, какой-то господин оказался покойником... Мы его ищем. Делаем обход.
-- Господа,-- авторитетно заговорил полковник.-- Надо не терять стратегического соображения... Вы вот пойдете в лес... Вы -- на дорогу к станции и будете ждать у сторожки. А вы, Иван Иваныч, так как вы устали, постойте здесь, у купальни... Пароль -- "Незабудка". Когда я крикну: "Раз", бросайте ваш пост и идите на мой зов...
-- Тише,-- шепчет мне Надежда Ивановна, и я чувствую ее дыхание.-- Это мой муж... Что делать?
И она тянет меня к воде.
-- Идемте в воду, больше некуда,-- понял я ее.-- Если они войдут, мы окунемся: они увидят, что никого нет, и уйдут...
Мы тихо спускаемся по лесенке в воду.
Приятная теплая вода проникает сквозь платье. Мы стоим в воде по горло и слушаем, как умолкают разговоры и шаги уходящих дачников. Наступает тишина.
Я смотрю на лицо моей дамы. Она близко от меня. Мы стоим в воде, и она держит меня рукой за шею.
Матовое красивое лицо ее с полуоткрытым ртом в лунном сиянии прекрасно. Оно отражается в воде, в такой изумительной красоте мутных красок. Я с восхищением смотрю на нее. Как хорошо бы это написать на холсте. Нет слов передать эту тайну красоты и живого созерцания. Она наклоняется губами к самой воде и, изменив голос, вдруг бормочет страшно в воду:
-- Ша-ша-ша -- рикатуша -- дурака -- ша-ша-ша...
-- Ой,-- вскрикнул ее муж на мостках купальни.-- Что это? Это он...
-- Ре-шу-шу-ша,-- говорит в воду моя дама.
Я едва могу сдержать смех. Набрав воздуха, окунаюсь в воду, чтобы не рассмеяться. И вдруг, высунув из воды голову, слышу, как муж моей дамы во все горло кричит: "Караул... Мертвец!"
Он побежал от купальни...
А к утру, высохнув в кустах ольхи, на берегу речки, я сел в поезд в Пушкине.
Сосед по вагону спрашивает меня:
-- А у вас он тут не бегает?
-- Кто?
-- Как кто... Вы ничего не знаете? Рядом, в Листвянах, мертвец бегает... Вы же знаете, у нас в Пушкине всю ночь не спали, ловили... Ну, представьте, он как человек и в то же время как воздух или дым. И пристает к женщинам...
Но я уже не слушал больше приключений листвянского мертвеца. Мне очень хотелось спать...