Короленко Владимир Галактионович
Покушение на генерала Баранова в 1890 году

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Картинка из недавнего прошлого).

  

Полное собраніе сочиненій
В. Г. Короленко.

Томъ девятый

Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914

Покушеніе на генерала Баранова въ 1890 году.
(Картинка изъ недавняго прошлаго).

   Въ 80-хъ и 90-хъ годахъ прошлаго столѣтія въ Нижнемъ-Новгородѣ губернаторомъ былъ знаменитый Николай Михайловичъ Барановъ, бывшій морякъ, герой проблематическаго эпизода съ "Вестой" въ русско-турецкую войну и громкаго процесса, связаннаго съ этимъ эпизодомъ; затѣмъ -- петербургскій градоначальникъ, губернаторъ виленскій, архангельскій, наконецъ, нижегородскій. Это былъ человѣкъ интересный во многихъ отношеніяхъ, фигура яркая, колоритная, выдѣлявшаяся на тускломъ фонѣ бюрократическихъ бездарностей. Человѣкъ даровитый, но игрокъ по натурѣ, -- онъ основалъ свою карьеру на быстрыхъ, озадачивающихъ проявленьяхъ "энергіи", часто рискованно выходившихъ за предѣлы бюрократической рутины, всегда яркихъ и почти всегда двусмысленныхъ. Уже будучи нижегородскимъ губернаторомъ, во время памятнаго голода, -- онъ сначала отрицаетъ его дѣйствительные размѣры, поддерживаетъ лукояновскихъ дворянъ, борется съ печатью и частной благотворительностью. Потомъ дѣлаетъ вдругъ блестящую и шумную диверсію, ознаменованную эффектной рѣчью противъ князя Мещерскаго (съ памятнымъ изреченіемъ о "бутафорской тряпкѣ" вмѣсто патріотическаго знамени), пользуется данными либеральной печати и статистики, которыя самъ недавно опровергалъ, а лукояновскимъ крѣпостникамъ объявляетъ войну. Въ холерные годы -- этотъ парадоксальный человѣкъ продѣлываетъ эволюцію совершенно обратную: въ первую холеру развиваетъ необыкновенную дѣятельность, отдаетъ подъ холерныхъ больныхъ "дворецъ", призываетъ полную гласность, печатаетъ списки умершихъ, допускаетъ родныхъ на похороны и отпѣванія. Послѣ блестящихъ результатовъ этой политики -- на другой годъ, когда холера была значительно меньше, -- вдругъ мѣняетъ тактику, принимаетъ систему замалчиванія, помѣщаетъ первыхъ заболѣвшихъ въ общую больницу, преслѣдуетъ сообщенія печати о холерѣ, врачамъ грозитъ высылкой и вызываетъ почти паническое бѣгство съ ярмарки... Въ концѣ концовъ эта рискованная игра административныхъ парадоксовъ не удалась, и карьера Баранова угасла въ сравнительной безвѣстности. Послѣ всероссійской выставки Барановъ былъ сданъ въ архивъ, называемый первымъ департаментомъ сената, гдѣ и закатилась среди административныхъ инвалидовъ эта звѣзда, сіявшая перемѣннымъ, но порой яркимъ свѣтомъ.
   Эпизодъ, служащій предметомъ настоящей замѣтки, относится къ 1890 году. 21 августа, то есть до окончанія нижегородской ярмарки, -- по Нижнему разнесся поразительный слухъ о покушеніи на жизнь губернатора. Сынъ скромнаго столоначальника полицейскаго управленія и самъ еще болѣе скромный участковый писецъ, нѣкто Владиміровъ, явившись въ обычное время на пріемъ и принятый въ кабинетѣ губернатора, внезапно произвелъ въ генерала Баранова выстрѣлъ изъ револьвера. Пуля пролетѣла на "два пальца" отъ груди его превосходительства, которымъ "злодѣй" былъ затѣмъ обезоруженъ.
   Таковы были первыя извѣстія, распространившіяся по городу и на ярмаркѣ; весьма понятно, что городъ и ярмарка кинулись съ поздравленіями.
   Поздравлять, пожалуй, было съ чѣмъ, такъ какъ въ это время карьера блестящаго генерала попала, выражаясь старымъ морскимъ терминомъ, "въ полосу мертваго штиля". Губернаторствовалъ онъ уже около десяти лѣтъ и, казалось, надолго застрялъ въ нижегородской гавани. По временамъ онъ издавалъ яркіе приказы, публично сѣкъ на ярмаркѣ "смутьяновъ", приглашая для присутствія на экзекуціяхъ корреспондентовъ, но все это были сравнительно мелочи. Между тѣмъ -- выстрѣлъ, покушеніе, опасность. Въ тѣ времена это не было еще такъ "обыкновенно", какъ въ наши дни, и потому обращало вниманіе всей Россіи (а также, конечно, высшихъ сферъ) на этого Алкивіада въ губернаторскомъ мундирѣ. Къ квартирѣ губернатора съ грохотомъ подъѣзжали извозчики, лихачи, кареты, изъ которыхъ выходила мундирная и немундирная публика. Пріѣхалъ архіерей, жандармскій генералъ, начальники разныхъ вѣдомствъ, а какой-то изъ видныхъ военныхъ начальниковъ явился даже въ сопровожденіи хора военной музыки, которая подъ балкономъ губернатора грянула "народный гимнъ". Слово "чудесное избавленіе" повторялось то и дѣло, сыпались поздравительныя телеграммы со всѣхъ концовъ Россіи отъ поклонниковъ героя "Весты" и т. д.
   Однимъ словомъ, "выстрѣлъ" Владимірова отдался по всей Россіи гулко, широко и шумно. Въ мотивахъ покушенія никто не сомнѣвался: конечно -- политика. Изъ источниковъ, близкихъ къ губернатору, стало извѣстно, что, при обыскѣ въ квартирѣ стрѣлявшаго, найдена переписка съ "Женевой".
   Генералъ Барановъ въ рѣчи, произнесенной на обычномъ обѣдѣ 26 августа, красивой по обыкновенію, хотя по обыкновенію же нѣсколько въ тонѣ расхожаго уличнаго патріотизма, говорилъ о томъ, что "въ храмѣ торговли, а слѣдовательно мира и покоя, онъ слышитъ слова: "покушеніе, выстрѣлъ, убійца"... Но -- жалокъ не тотъ, кто падаетъ подъ ударомъ убійцы, а тотъ, кто, не справляясь съ условіями жизни, подъ личиной той или иной звонкой идеи, берется за ножъ или пистолетъ". "Всероссійское купечество" громомъ аплодисментовъ встрѣтило рѣчь губернатора-героя, а въ отвѣтныхъ спичахъ много говорилось о "Вестѣ", о борьбѣ съ внутреннимъ врагомъ и о вѣрномъ царскомъ слугѣ, не жалѣющемъ жизни на отвѣтственномъ посту. Телеграммы "агентства" разносили отголоски этого краснорѣчія во всѣ концы Россіи, гдѣ только есть газеты.
   И вдругъ, среди этого шумнаго чествованія, подъ гулъ рѣчей и при потокѣ всякихъ поздравленій "герою" -- въ городѣ начинаютъ циркулировать слухи, что въ сущности никакого "выстрѣла съ политической цѣлью" не было, а было загадочное нападеніе, едва ли не романическаго свойства, сводящееся въ концѣ концовъ къ довольно прозаическому рукопашному единоборству...
   Уже 24 августа редакторъ мѣстной газеты "Нижегородскій Биржевой Листокъ", купецъ Жуковъ, писалъ: "къ сожалѣнію, есть много малодушныхъ (sic) людей, которые ищутъ въ этомъ происшествіи нѣчто подобное семидесятымъ годамъ", между тѣмъ, какъ "благоразумные люди... остаются одного мнѣнія, что злодѣй Владиміровъ продѣлалъ свое преступленіе не болѣе, какъ съ цѣлью покончить съ собою какимъ-нибудь способомъ, не прибѣгая къ самоубійству". Въ одномъ изъ послѣдующихъ номеровъ почтенный купецъ-редакторъ меланхолически объяснялъ происшествіе "избыткомъ просвѣщенія". На это другая газета "Нижегородская Почта" привела ироническую справку: Владиміровъ окончилъ только уѣздное училище. "Избыткомъ" это могло казаться только г-ну Жукову.
   То время было очень глухое для печати, и потому публика умѣла ловить "оппозицію между строкъ". Читатель отмѣтилъ, что Жуковъ, не отрицая "злодѣйскаго выстрѣла", не желаетъ придавать дѣлу политическаго значенія. А уже это было все-таки знаменательно.
   Въ то время въ Нижнемъ было три газеты (не считая "Епархіальныхъ Вѣдомостей"). Первая -- указанный выше "Нижегородскій Биржевой Листокъ", издаваемый бывшимъ рыбинскимъ мучнымъ торговцемъ, разорившимся на мучномъ дѣлѣ и потому отдавшимъ себя служенію провинціальной прессѣ {Объ этой несомнѣнно оригинальной фигурѣ разсказывалъ въ своихъ воспоминаніяхъ А. М. Скабичевскій (въ "Новостяхъ"). Въ свое время имъ много занималась поволжская пресса.}. Почти всю газету онъ наполнялъ самъ. Писалъ онъ полуцерковнымъ стилемъ, передовыя статьи начиналъ ирмосами и кондаками, а продолжалъ такъ витіевато и запутанно, что порой нельзя было добраться до смысла. Поволжскія газеты любили цитировать эти туманно-загадочные періоды для развлеченія своихъ читателей и смѣялись надъ "безграмотнымъ редакторомъ". Жуковъ, впрочемъ, относился къ этимъ насмѣшкамъ съ величавымъ простодушіемъ.
   Ген. Барановъ придавалъ значеніе печатному слову, но онъ понималъ, что слово Жукова ничего не можетъ прибавить къ его лаврамъ, и относился къ "Листку" съ нескрываемымъ пренебреженіемъ.
   Полной благосклонностью губернатора и его канцеляріи пользовалась другая газета "Нижегородская Почта", издававшаяся только во время ярмарки и являвшаяся филіальнымъ отдѣленіемъ пастуховскаго "Московскаго Листка". Велась она бойко, живо, даже прямо талантливо, что станетъ понятно, если прибавить, что главной рабочей силой въ этой газетѣ былъ г-нъ Дорошевичъ. Фельетоны его сверкали тѣмъ же остроуміемъ, которое впослѣдствіи стало знакомо болѣе широкимъ и болѣе интеллигентнымъ кругамъ читателей, но въ то время оно было направлено въ другую сторону, если впрочемъ было вообще куда-нибудь направлено. Газета щеголяла ежедневнымъ фельетономъ и хроникой ярмарочной жизни, свѣдѣнія для которой получала изъ первыхъ источниковъ и всегда ранѣе "Листка". Этимъ объяснялась отчасти нѣкоторая склонность къ оппозиціи со стороны Жукова и то обстоятельство, что среди запутанныхъ шарадъ съ текстами изъ священнаго писанія порой читатель улавливалъ (можетъ быть и не всегда основательно) непріятные для ген. Баранова намеки, хотя, конечно, не было недостатка и въ явно раболѣпныхъ панегирикахъ.
   "Нижегородская Почта", а за нею "Московскій Листокъ" первые дали обстоятельное и подробное описаніе покушенія и выстрѣла. Описаніе было составлено очень бойко и живо, основывалось, очевидно, на самыхъ компетентныхъ источникахъ, но хроникеръ видимо такъ стремился дать его читателямъ газеты поскорѣе, что совершенно не позаботился объ устраненіи бьющихъ въ глаза странностей. Между прочимъ, въ одной изъ этихъ газетъ былъ приложенъ и планъ губернаторскаго кабинета, гдѣ произошло покушеніе, съ точнымъ обозначеніемъ положенія дѣйствующихъ лицъ и мѣста, куда попала револьверная пуля.
   Вотъ этотъ планъ {Воспроизвожу по памяти, ручаясь, однако, за точность существенныхъ деталей.}.

[]

   Зачерченный прямоугольникъ представляетъ столъ, за которымъ (буква а) сидѣлъ губернаторъ Барановъ. Буквою б обозначено положеніе стрѣлявшаго. Буква в поставлена въ томъ мѣстѣ, гдѣ пуля вошла въ толстую дубовую настилку паркета. Такъ какъ очевидно, что Владиміровъ, мѣтя въ губернатора, сидѣвшаго за столомъ, не могъ всадить пулю въ паркетъ въ противуположномъ концѣ комнаты (пуля при томъ вошла очень глубоко и почти вертикально), то хроникеръ построилъ собственную гипотезу, объяснявшую эту странность. По его мнѣнію, губительная пуля, пролетѣвъ у самой груди губернатора, ударилась въ стѣну, отразилась отъ нея, ударилась въ другую, опять отразилась и, пролетѣвъ черезъ большую комнату, вонзилась съ огромною еще силою въ паркетъ... Эту траекторію -- вѣроятно неслыханную въ баллистикѣ, особенно для свинцовой револьверной пули, которая тутъ прыгаетъ и отражается точно костяной шаръ на билліардѣ, -- хроникеръ изобразилъ для наглядности пунктирной линіей...
   Совершенно понятно, что даже въ читателѣ не особенно внимательномъ это описаніе должно было вызвать нѣкоторое скептическое недоумѣніе. Эти чувства еще усилились, когда появился въ свѣтъ No 35 третьей нижегородской газеты, оффиціальныхъ "Губернскихъ Вѣдомостей", которыя, конечно, по самому своему положенію органа губернской власти, должны были знать всѣ подробности событія по "офиціальнымъ даннымъ".
   Оказалось, однако, что оффиціальный органъ далъ сообщеніе, образцово безсмысленное и полное самыхъ нелѣпыхъ противорѣчій. "21 августа (20?), -- писалъ хроникеръ "Вѣдомостей", -- Владиміровъ, пользуясь доступностью генерала, обратился къ послѣднему съ просьбой принять его. На другой день (т. е. 22?) онъ былъ принятъ въ кабинетѣ, какъ обыкновенный посѣтитель. Долгое молчаніе преступника заставило генерала обратить на него вниманіе. Николай Михайловичъ взглянулъ на него и, увидя, что тотъ въ рукахъ держитъ револьверъ, направленный ему въ голову, -- схватилъ преступника за руку".
   Итакъ, первый моментъ покушенія рисуется такъ, что генералъ Барановъ, погруженный вѣроятно въ дѣла, но обращаетъ вниманія на посѣтителя. Когда же "долгое молчаніе" вошедшаго становится уже страннымъ, -- онъ поднимаетъ глаза и видитъ револьверъ, направленный ему въ голову. Загадочный посѣтитель чего-то ждетъ въ этой эффектной позѣ. Онъ ждетъ даже, пока губернаторъ выйдетъ изъ-за стола и схватитъ его за руку. Дальше идетъ описаніе борьбы, для характеристики котораго достаточно привести слѣдующую замѣчательную фразу: "Злодѣй не выпускалъ изъ рукъ намѣченной жертвы, стараясь схватить ее (!!)", и все завершается новой ошеломляющей неожиданностью: "Преступникъ говорилъ, что успѣху его злодѣянія помѣшалъ разорванный карманъ его шароваръ, въ которомъ находился револьверъ, что и помѣшало ему совершить преступленіе". Итакъ, "преступнику", стоявшему "въ долгомъ молчаніи" съ револьверомъ, нацѣленнымъ прямо въ голову губернатора, -- помѣшалъ выстрѣлить... разорванный карманъ его шароваръ!
   Понятно, что эти изумительные варіанты сообщенія о фактической сторонѣ покушенія, данныя при томъ двумя газетами, черпавшими свѣдѣнія изъ непосредственныхъ источниковъ, -- вызывали въ читающей публикѣ недоумѣнія и вопросы: что же собственно происходило 21 августа въ пріемной губернатора Баранова? И былъ ли въ дѣйствительности этотъ выстрѣлъ, отдавшійся такимъ громкимъ эхомъ но всей странѣ, или, какъ говорили уже нѣкоторыя лица, "склонныя къ оппозиціонному образу мыслей", -- никакого выстрѣла въ дѣйствительности не было.
   Это послѣднее мнѣніе получило вскорѣ поддержку со стороны, тоже въ своемъ родѣ "компетентной". Осторожно, въ партикулярныхъ разговорахъ "по секрету" и "между нами", начальникъ жандармскаго округа, генералъ И. Н. Познанскій, сообщилъ кое-кому изъ знакомыхъ, что никакого выстрѣла не было.
   Генералъ Познанскій -- это была фигура тоже въ своемъ родѣ примѣчательная. Въ 70-хъ годахъ много писали о сенсаціонномъ процессѣ француженки-гувернантки Маргариты Жюжанъ, обвинявшейся въ отравленіи на романической почвѣ сына жандармскаго полковника, гимназиста Познанскаго. Присяжные дважды вынесли Маргаритѣ Жюжанъ оправдательный вердиктъ, въ обществѣ много говорили о жандармско-семейной драмѣ, по обыкновенію украшая ее мрачно-мелодраматическими атрибутами, чему отчасти способствовало оглашеніе дневника погибшаго загадочной смертію гимназиста. Такимъ образомъ, назначенный (уже въ чинѣ генерала) въ Нижній-Новгородъ, -- Познанскій принесъ туда свою широкую и нѣсколько загадочную извѣстность. Впрочемъ, ничего особенно выдающагося и трагическаго въ этой обще-жандармской фигурѣ не замѣчалось. Это былъ довольно тучный старый человѣкъ, съ полными оранжеваго цвѣта губами и одутлымъ лицомъ привычнаго морфиниста. Особеннаго злопыхательства по своей должности онъ не проявлялъ, хотя полагающуюся по штату долю доносовъ, обысковъ и арестовъ выполнялъ неукоснительно. У него было нѣсколько "коньковъ", на которыхъ онъ выѣзжалъ съ упорствомъ маніака. Прежде всего -- онъ считалъ и кричалъ объ этомъ повсюду, что нижегородская полиція "не стоитъ на высотѣ" и не способна оказывать ему содѣйствіе въ борьбѣ съ крамолой. Затѣмъ онъ считалъ себя ученымъ и по временамъ читалъ даже публичныя лекціи по гальванизму. Лекціи были совершенно бездарныя и скучныя по содержанію, но оригинальныя по обстановкѣ: въ качествѣ ассистентовъ выступали расторопные жандармскіе фельдфебели и унтеры, помогавшіе "начальнику округа" устанавливать и демонстрировать приборы. Порою ранніе посѣтители, приходившіе въ залъ всесословнаго клуба задолго до начала лекціи, натыкались на оригинальное зрѣлище: на театральной аренѣ съ приподнятымъ занавѣсомъ, имѣвшей при скудномъ освѣщеніи видъ нѣкоей пещеры, -- суетился толстый генералъ на коротенькихъ ножкахъ, а по его командѣ молчаливые унтеры, позвякивая шпорами, разставляли какіе-то треножники и цилиндры, опутывая все это проволоками. Въ общемъ зрѣлище напоминало нѣчто фантастически инквизиціонное! Мѣстные корреспонденты приволжскихъ газетъ, народъ все болѣе или менѣе неблагонадежный, для которыхъ однако ненавистная служебная дѣятельность лектора была предметомъ недосягаемымъ, -- пользовались случаемъ и накидывались на эти лекціи съ ожесточеніемъ, далеко непропорціональнымъ самому предмету. Вслѣдъ за лекціей, въ газетахъ Казани, Самары, Саратова являлись язвительные фельетоны, а иногородніе цензоры, не подозрѣвая "крамолы", пропускали ихъ, думая, что рѣчь идетъ о выступленіяхъ какого-нибудь зауряднаго "любителя". Познанскій, конечно, отлично чувствовалъ, въ чемъ тутъ дѣло, и употреблялъ всѣ усилія, чтобы раскрыть псевдонимы крамольниковъ, нападавшихъ такимъ лукаво-прикровеннымъ способомъ на самую "идею" жандармской власти. Если ему удавалось (иногда и ошибочно) узнать фамилію автора, то -- совершенно bona fide онъ причислялъ его къ "неблагонадежнымъ элементамъ".
   Наконецъ -- была у Познанскаго еще одна слабость: онъ покровительствовалъ "кустарной промышленности". Вслѣдствіе этого жандармскіе нижніе чины, назначенные, напримѣръ, въ знаменитое кустарное село Павлово, кромѣ прямыхъ обязанностей -- слѣдить за проявленіями "образа мыслей" -- выполняли и другія болѣе мирныя функціи: скупали образцы издѣлій для кустарнаго музея, помѣщавшагося въ Нижнемъ на Б. Покровкѣ и тоже не свободнаго въ то время отъ частаго присутствія синихъ мундировъ. Это, конечно, вело къ разнымъ нежелательнымъ смѣшеньямъ, и я помню, что довольно приличнаго на видъ молодого человѣка, завѣдывавшаго въ то время музеемъ, -- многіе -- вѣроятно неосновательно -- считали политическимъ сыщикомъ. И это понятно: трудно было разобрать, -- кустарная ли промышленность диллетантски поощряется сыскными властями или, наоборотъ: профессіональный сыскъ пользуется видимостью кустарнаго диллетантства.
   Этотъ жандармскій генералъ былъ въ сильныхъ "контрахъ" съ губернаторомъ. Во 1-хъ, они являлись соперниками по мѣстной "внутренней политикѣ". Во 2-хъ, Баранова, вѣроятно, задѣвали нападки Познанскаго на "подвѣдомую" губернатору полицію, а такъ какъ Барановъ былъ человѣкъ остроумный, то Познанскаго въ свою очередь бѣсили остроты губернатора, направленныя на его "ученую дѣятельность". Трудно опредѣлить въ точности, какъ это, въ конечномъ счетѣ, отражалось на судьбѣ обывателей. Съ одной стороны, -- кто умѣлъ намекнуть въ просьбѣ губернатору, что онъ является жертвой жандармскихъ преслѣдованій, тотъ нерѣдко пользовался дѣятельной защитой Баранова; съ другой стороны, -- тотъ же Барановъ, чтобы досадить Познанскому, изображалъ, напримѣръ, извѣстнаго иниціатора павловской артели А. Г. Штанге насадителемъ крамолы, которую, благодаря своей слабости къ кустарнымъ промысламъ, не видитъ окружной жандармскій начальникъ. Познанскій, конечно, аттестовалъ, съ своей стороны, и г-на Штанге, и артель съ наилучшей стороны, уже изъ противорѣчія Баранову. Петербургскія власти олимпійски взирали на эти диспуты представителей мѣстной администраціи, склоняясь то на ту, то на другую сторону. Барановъ, пользуясь правами усиленной охраны, выслалъ г-на Штанге за предѣлы губерніи, но аттестаціи Познанскаго помогли ему вернуться въ Павлово, какъ только окончилась ярмарка, а съ ней и охрана... Да, -- то были счастливыя времена, когда охрана ограничивалась трехмѣсячнымъ срокомъ! Итакъ, -- этотъ жандармскій генералъ, если не самъ руководившій первоначальнымъ дознаніемъ о покушеніи, то во всякомъ случаѣ очень къ нему близкій, вскорѣ же, пожимая плечами, сообщилъ кое-кому (конечно, конфиденціально), что Владиміровъ вовсе не стрѣлялъ въ губернатора и что ничего "политическаго" въ этомъ случаѣ нѣтъ. Была рукопашная, въ которой побѣдителемъ оказался Владиміровъ. Когда прибѣжавшіе на шумъ швейцаръ и прислуга схватили Владимірова, то, дѣйствительно, въ карманѣ послѣдняго оказался револьверъ. Генералъ Барановъ, взявъ этотъ револьверъ, отошелъ въ уголъ комнаты и со словами: "да онъ еще заряженъ ли?" -- выстрѣлилъ въ паркетъ. Этотъ-то выстрѣлъ и отдался затѣмъ но всей Россіи, какъ "покушеніе на нижегородскаго губернатора"!.. Сначала это казалось маловѣроятнымъ, тѣмъ болѣе, что ген. Барановъ совершенно недвусмысленно поддерживалъ версію о выстрѣлѣ въ него (даже во всеподданнѣйшемъ отчетѣ о минувшей ярмаркѣ). Черезъ нѣсколько дней послѣ покушенія я встрѣтилъ на улицѣ покойнаго Александра Серафимовича Гацискаго, возвращавшагося отъ губернатора, у котораго онъ часто бывалъ по разнымъ дѣламъ. Онъ хорошо зналъ Баранова, но признавался близкимъ знакомымъ, что, даже зная "всѣ его фокусы", не можетъ не питать къ нему какой-то труднообъяснимой слабости. Этой слабостью Барановъ пользовался совершенно безпощадно, и впослѣдствіи Гацискому пришлось за нее поплатиться тяжелыми нравственными страданіями {Между прочимъ, А. С. Гацискій былъ лѣтописцемъ Нижегор. края, и, если онъ довелъ свои дневники до 90-хъ годовъ, то вѣроятно въ нихъ можно найти и подробное описаніе покушенія 21 августа 1890 г. Я привожу ниже лишь съ памяти нѣкоторыя черты событія, какъ мнѣ разсказалъ ихъ А. С. при случайной встрѣчѣ.}.
   Увидѣвъ на Студеной улицѣ характерную прямую фигуру Гацискаго, я подошелъ къ нему и, поздоровавшись, спросилъ:
   -- Скажите, Александръ Серафимовичъ, -- что же въ концѣ концовъ: стрѣлялъ Владиміровъ въ Баранова, или не стрѣлялъ?
   Онъ посмотрѣлъ на меня, улыбнулся своей особенной добродушно-тонкой улыбкой и сказалъ:
   -- Вы это для "Русскихъ Вѣдомостей"?
   -- Для исторіи, Александръ Серафимовичъ, для исторіи!-- отвѣчалъ я, -- развѣ о такихъ вещахъ можно напечатать что-нибудь щекотливое въ газетахъ.
   -- Ну, извольте.-- И онъ разсказалъ мнѣ, что ему удалось узнать изъ первыхъ рукъ.
   Услыхавъ въ городской управѣ о "покушеніи", Гацискій тотчасъ же отправился къ губернатору "поздравить съ избавленіемъ отъ опасности", а также (опять таки не для газетъ, а "для исторіи") собрать точныя свѣдѣнія.
   Пріѣхалъ онъ однимъ изъ первыхъ, когда очевидцы еще разсказывали по первому впечатлѣнію то, что видѣли, и не успѣла еще сложиться хоть сколько-нибудь стройная оффиціальная версія (она, впрочемъ, такъ и не успѣла сложиться до конца и попала въ печать "несобранной"). Первымъ подѣлился съ Александромъ Серафимовичемъ своими впечатлѣніями губернаторскій швейцаръ. Сей простодушный служитель сообщилъ, во-первыхъ, что Владиміровъ пришелъ 21 августа уже не въ первый разъ: онъ приходилъ и ранѣе, губернаторъ принималъ его въ кабинетѣ и, повидимому, за что-то сердился. Этотъ разъ вскорѣ послѣ того, какъ за посѣтителемъ закрылась дверь кабинета, послышался крупный разговоръ, а затѣмъ еще черезъ нѣкоторое время что-то запищало, "вродѣ какъ заяцъ". Швейцаръ и дежурный чиновникъ сохранили при этомъ полнѣйшее спокойствіе, такъ какъ думали, что это генералъ "учитъ" просителя.
   -- А развѣ бываетъ?-- спросилъ Гацискій.
   -- Бываетъ, -- просто отвѣтилъ швейцаръ (и этому кажется легко повѣрить, если прочитать хотя бы восторженную статью Дѣдлова въ "Недѣлѣ", озаглавленную "Электрическій генералъ" {Кинжки "Недѣли", кажется, 1895 года.} и разсказывающую объ обращеніи ген. Баранова съ чиновниками). Однако, черезъ нѣкоторое время звуки, доносившіеся сквозь запертую дверь, стали напоминать предсмертное хрипѣніе. Тогда швейцаръ съ дежурными чиновниками, опасаясь чего-нибудь экстренно дурнаго для "просителя", -- вбѣжали въ кабинетъ. Здѣсь ихъ поразило совершенно неожиданное зрѣлище. Головой къ кушеткѣ, стоявшей у стола, на полу лежалъ ген. Барановъ, а на немъ сидѣлъ "проситель", сжимавшій его за воротникъ съ такой силой, что -- еще двѣ-три минуты -- и жизни генерала Баранова грозила явная опасность...
   -- Ну, а когда же онъ стрѣлялъ?-- спросилъ у швейцара Гацискій.
   -- Да онъ не стрѣлялъ вовсе. Когда Владимірова стащили съ его пр-ва, то обшарили у него карманы и нашли револьверъ.-- "Ваше превосходительство, -- у него револьверъ", -- сказалъ швейцаръ губернатору.-- "Ну, что-жъ такое, -- отвѣтилъ генералъ.-- Да онъ еще можетъ быть и не заряженъ". И, отойдя въ уголъ кабинета, генералъ выстрѣлилъ въ полъ.
   Впослѣдствіи ген. Барановъ, бывшій предсѣдателемъ архивной комиссіи и заботившійся о матеріалахъ для мѣстной исторіи, -- велѣлъ вынуть квадратъ паркета съ пулей и отдалъ его въ музей комиссіи. Тамъ онъ находится, если не ошибаюсь, и понынѣ. Слѣдъ пули почти вертикальный. Для того, чтобы, пролетѣвъ на два пальца отъ груди, пуля могла подобнымъ образомъ войти въ половицу, -- выстрѣлъ долженъ бы быть сдѣланъ развѣ съ потолка.
   Такъ эта исторія и осталась неразъясненной. Кажется, что комиссія въ секретномъ донесеніи отрицала выстрѣлъ, генералъ Барановъ настаивалъ, что въ него стрѣляли. Въ одномъ высоко-оффиціозномъ донесеніи онъ нарисовалъ даже психологію "покусителя". По словамъ губернаторскаго доклада, Владиміровъ, живя въ Арзамасѣ, находился подъ сильнымъ вліяніемъ политическихъ ссыльныхъ. Въ своихъ "докладахъ" Барановъ вообще съ истиной церемонился мало. Въ данномъ случаѣ, напримѣръ, любой критикъ доклада могъ бы доказать документально, что съ шестидесятыхъ годовъ, когда въ Арзамасъ былъ сосланъ извѣстный писатель Гирсъ, находившійся тамъ подъ надзоромъ полиціи, и до начала девяностыхъ -- въ Арзамасъ никто не ссылался. Но въ шестидесятыхъ годахъ Владиміровъ былъ развѣ груднымъ младенцемъ, а въ концѣ 80-хъ жилъ уже въ Нижнемъ и служилъ въ полицейскомъ участкѣ. Такимъ образомъ, вся психологическая часть доклада, указывавшая на "развращающее вліяніе политическихъ ссыльныхъ", въ данномъ случаѣ являлась совершенной и, конечно, завѣдомой "беллетристикой".
   О самомъ Владиміровѣ представленіе составить очень трудно. Это былъ, во всякомъ случаѣ, юноша загадочный и странный. Говорили, между прочимъ, о какой-то романической исторіи и "соперничествѣ", но это мало вѣроятно. Говорили также о мести за семейную честь, но также, кажется, безъ всякихъ основаній. Говорили наконецъ, будто при обыскѣ у Владимірова нашли цѣлую переписку съ какими-то женевскими "комитетами", которая, будто нарочно, была уложена въ столѣ, въ полномъ порядкѣ пачками, перевязанная ленточками. Экспертиза признала, что всѣ эти письма написаны самимъ Владиміровымъ.
   О судьбѣ Владимірова гадали различно. Предполагали военный судъ и смертную казнь. Жуковъ писалъ, какъ мы видѣли, о покушеніи, какъ объ особой формѣ самоубійства. Другіе говорили, что Владимірова увезли въ Петербургъ, что тамъ онъ сдѣлалъ какія-то разоблаченія, вслѣдствіе которыхъ его помилуютъ, а губернатора отдадутъ подъ судъ. Матеріалы слѣдствія были сбивчивы и противорѣчивы.
   Мудрое начальство разрубило гордіевъ узелъ. Для суда, даже военнаго, данныхъ очевидно не было, да едва ли было удобно съ точки зрѣнія "престижа власти" судебное разбирательство въ столь загадочномъ и фантастическомъ дѣлѣ. Но, предполагая даже и наименьшее, все-таки несомнѣнно, что человѣкъ, позволявшій себѣ сидѣть на губернаторѣ и душить его за горло, -- обнаружилъ непочтительность къ власти и преступный образъ мыслей. Почему, не предавая виновнаго суду, дѣло разрѣшили келейно, въ "административномъ порядкѣ".
   Вскорѣ появились въ газетахъ краткія извѣстія о томъ, что по Высочайшему повелѣнію сынъ канцелярскаго служителя Владиміровъ отдается на 5 лѣтъ въ Оренбургскій дисциплинарный баталіонъ.
   Газеты поневолѣ воздержались отъ комментаріевъ. Общество было предоставлено въ жертву разныхъ болѣе или менѣе фантастическихъ догадокъ и слуховъ. "Пуля", кажется, до сихъ поръ хранится въ музеѣ, и "выстрѣлъ" занесенъ въ лѣтопись безъ возраженій").
  
   1908 г.

-----

   *) Р. S. Впослѣдствіи г-нъ М. П. Б-въ сообщилъ мнѣ, что въ 1898 г. въ старой Самарской одиночной тюрьмѣ онъ во время прогулки столкнулся съ Владиміровымъ. Это, по его словамъ. былъ худой, изможденный человѣкъ, о которомъ надзиратели сообщали, что онъ пересылается изъ Крестовъ, гдѣ просидѣлъ 5 лѣтъ. "Я, -- пишетъ г-нъ Б-въ, -- перекинулся съ Влад. нѣсколькими словами и пришелъ къ заключенію, что пребываніе въ Крестахъ вѣроятно подѣйствовало на него очень тяжело... Онъ сильно заикался и вообще производилъ впечатлѣніе человѣка не совсѣмъ здороваго". О пребываніи Владимірова въ дисциплинарномъ баталіонѣ я слышалъ отъ человѣка вполнѣ достовѣрнаго и полагаю, что г. Б. видѣлъ вѣроятно другого Владимірова.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru