Корнилов Борис Петрович
Самсон
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Корнилов Борис Петрович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1936
Обновлено: 10/02/2021. 43k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Стихотворения
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
М.--Л., "Советский писатель", 1966
150. САМСОН
Мой герой поэмы этой, здравствуй!
По-татарски мрачен и скулат,
и широкоплеч,
и коренастый,
бескозырка,
брюки клеш,
бушлат.
Выправкой красуясь образцовой,
молод,
неприветлив
и тяжел,
он по набережной
по Дворцовой
шатко, как по палубе, прошел.
Этой белой ночью,
мимолетной,
летнею,
идет навстречу мне,
лентой опоясан пулеметной,
маузер,
гранаты на ремне.
И глядит с особенным фасоном
глазом золотым
и полусонным,
как ему --
удобно на земле.
Все его товарищи
Самсоном
звали на линейном корабле.
Сколько дней голодных,
несчастливых,
сколько силы отдано труду...
И во флот
из волжских водоливов
он пришел в пятнадцатом году.
Балтика --
она одна на свете
так же молчалива и сера,
как ее возлюбленные дети --
бронированные крейсера.
Корабли
империи на благо,
верноподданные сторожа,
и кресты андреевского флага
пролетали, по ветру дрожа.
Шла война дорогою прямою --
по смертоубийственным делам,
крейсера ходили
вдоль по морю,
разрезая воду пополам.
И орудья поднимали жерла...
Шла война -- всеобщая грызня.. "
В кубриках и мучилась и мерла
вся в холщовой робе матросня;
в кочегарках запекалось горло,
никому не сладко на войне, --
так, что называется, приперло,
что приперло здорово к стене.
Не солдату говорить про негу,
он привыкнет ко всему:
к огню,
на дожде, на холоде ночлегу
и к неприхотливому меню.
Щи пустые,
ячневая каша,
это тоже надо понимать --
родина заботливая наша,
почему ты мачеха, не мать?
И страдали, умирая рядом,
разрешая тягостный вопрос,
ополченец третьего разряда,
доброволец,
кадровый,
матрос.
И когда сказали: "Не желаем,
в двадцать лет себя не отдадим,
пусть Вильгельм воюет с Николаем,
чтобы так --
один и на один,--
рухнула империи опора;
нам война такая не резон..."
И назад ударила "Аврора",
и Самсона с Балтики, минера,
называли попросту Самсон.
Он узнал,
за что такое дрался;
он по палубе прошел, суров,
наконец-то все-таки добрался
до своих морских офицеров.
И за мордобитье,
и за горе,
также за военные суды
и офицера хлебнули в море
той смертельной гадины-воды.
Так ушли офицера на место.
А Самсон припомнил про свое --
что на Волге у него невеста
и коса по пояс у нее,
ждет она.
У белокурой Иры
и любви хватает и тоски,
письма шлет ему
и сувениры,
шлет махорку,
теплые носки...
Повидаться надобно с Ириной,
погулять пушистою травой --
милый,
дорогой,
неповторимый
Волги левый берег,
луговой.
Свадьба замечательная,
с плясом,
самогонки будет без конца...
Будут дети.
Первенца Тарасом
назовут, в честь родного отца.
Хорошо, товарищи, до дому,
прямо на домашние хлеба,
но судьба судила по-иному,
как любая темная судьба.
Комиссар в защитном рваном френче,
умная,
большая голова,
говорил матросам о Юдениче,--
вот его дословные слова:
"Наступает царское отродье,
вашество,
высокоблагородье,
сила, гад...
Короче говоря,
коль не император будет --
вроде
этого российского царя.
Вот когда настанет нам расплата,
уверяю вас,
на этот раз
он заместо нашего бушлата
снимет шкуру с каждого из нас.
Нет уж...
что бы там ни говорили,
снова начинается война...
Браты,
если кашу заварили,
так пускай доварится она..."
Ничего на это не сказали
моряки.
Вздохнули тяжело.
Через час грузили на вокзале
боевой матросский эшелон.
Повинуясь боевым приказам,
на перроне черная стена --
то матросы выстроились разом,
в дудки засвистели боцмана...
И под небом, сумрачным и голым,
с корабля,
пожалуй, через день
и Самсон
пошел правофланговым,--
бескозырка сбита набекрень,
вьются ленты черные с надрезом,
кораблей на лентах имена.
Шел Самсон Тарасович,--
железом
опоясала его война.
А кругом братаны:
с "Ростислава",
с "Князя Игоря",
кругом бои,
и над каждым простирала слава
руки незабвенные свои.
На привале в хуторе зеленом
их кормили жирным творогом,
их поили молоком топленым
и пеклись о госте дорогом.
Тяжко было Ганнам и Аленам
вспоминать товарищей уход,
перешептывания под кленом,
девятьсот двадцатый этот год.
Их видали люди в Первой Конной,
как они, в мерцанье и в пыли,
сомкнутой,
передовой колонной
в город занимаемый вошли.
Их видали люди в поле чистом,
как летели, шашками звеня,
каждый был из них кавалеристом,
только с моря --
прямо на коня.
Их погибло много.
Я тоскую
о погибших в яростном бою
и ничем, пожалуй, не рискую,
если о погибели спою.
Нарисуй мне большое слово,
как, опутанный со всех сторон,
окружен,
у города Ростова
в плен попался третий эскадрон.
Все патроны были на исходе, --
ну, земля,
сынов благослови!
Только клеши,
по тогдашней моде
в пол-аршина шириной,
в крови.
Белые...
В спасенье не поверив,
все бойцы прощаются любя,
и последней пулей Мишка Зверев
убивает самого себя.
Милые...
Увидимся? Едва ли...
Но красиво прожили свой век,
отгуляли
и отвоевали...
В плен попало десять человек.
Двух из них прикончили.
Расправа
штыковая...
На душе мороз.
Остальных оставили:
-- Направо,
шагом марш!..
В штабную, на допрос.
А в штабной,
в большом поповском доме,
генерал угрюмый и седой,
адъютанты собрались в истоме
около поповны молодой.
Песню пели голосом веселым
про "Аллаверды" и про бои,
огуречным вымыты рассолом
руки у дебелой попадьи.
Местные помещики,
их жены,
жирно угощает попадья --
на столе
грибы и корнишоны,
самогона целая бадья.
Выпьют
и закусывают снова
тельцем поросенка заливного
(на закуску всякая еда!),
и молоками,
и карасями,
жареными теплыми гусями,