Корнилов Борис Петрович
Начало земли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
   М.--Л., "Советский писатель", 1966
   

149. НАЧАЛО ЗЕМЛИ

1

             Я часто думаю:
             она
             свободна,
             невредима,
             и спутница у ней одна,
             ее фамилия -- Луна,
             меж ними мягкая стена
             из голубого дыма.
             А на земле плодовой сень,
             и всё, что видим, -- наше,
             сегодня день
             и завтра день,
             один другого краше.
             Луга и реки велики,
             красивы,
             жатва сжата,
             гуляют кони и быки,
             играют медвежата.
             Есть непонятные слова:
             "хозяин",
             "голод",
             "деньги".
             Ребенок родится едва,
             встает на четвереньки,
             и про такого говорят:
             "Толстяк..."
             Люблю потискать.
             На нем младенческий наряд
             по пояс
             из батиста.
             Ну, не наряд --
             всего одна
             смешная рубашонка,
             и называется она
             под рифму -- распашонка.
             Осуществимая всегда
             мечта к переселенью --
             морская надоест вода,
             живи хоть под сиренью.
             Захочешь -- слушай соловья,
             живешь -- не худосочишь...
             И вся земля
             везде твоя,--
             шатайся куда хочешь...
             Хочу, чтобы на век веков,
             не лишены идиллий,
             все сочинители стихов
             по всей земле ходили.
             Увидят девушку -- споют,
             в душе любовь схоронят,
             и сосны над землей встают,
             и каждая в короне.
             О, разноцветный этот рай,
             тепло небесной выси.
             Захочешь жить -- не умирай,
             всё от тебя зависит.
             Ты славословие мое
             прими, Земля...
             Тоскую,
             хотел бы видеть я ее,
             огромную такую.
   

2

             Но, золотистая, она
             людьми на всякий случай
             связана,
             оскорблена
             проволокой колючей.
             Разломанная на куски
             и в рассеченной коже --
             дороги на земле узки
             и над землею тоже.
             Так повелось из рода в род,
             что по равнине гладкой
             любой из нас идет вперед,
             но все-таки с оглядкой.
             Крадется около стены,
             чтоб не напали со спины.
             Глаза,
             биенье крови
             и руки наготове.
             Живет на свете лиходей,
             его богатство душит --
             к его услугам тьма людей
             и десять тысяч пушек.
             Он болен.
             У него врачи,
             он зол и мал, как кречет...
             Он говорит врачам: "Лечи..."
             Врачи больного лечат.
             Он изнемог,
             он одинок,
             и злую щепку эту,
             больную с головы до ног,
             сажают на диету,
             чтобы приятна и легка, --
             секрет, конечно, найден:
             стакан парного молока
             и две тартинки на день.
             Но до здоровья далеко:
             он полтартинки гложет,
             пьет с отвращеньем молоко
             и больше есть не может.
             Зачем ему его дома,
             его суда и пушки?
             Приходит ночь,
             угрюма тьма --
             он жалок на подушке.
             Он беден, как старик любой,
             но вот к нему, глухому,
             веселый, чистый, голубой
             звонок по телефону.
             Он выслушал.
             Его щека
             вся дернулась, застыла,
             и поднялась его рука,
             рука больного старика,
             лиловая, как мыло.
             Он через силу поднялся --
             изломанный --
             с подушки.
             Он крикнул.
             Через полчаса
             заговорили пушки.
             И люди гибли той порой
             (чего им делать, бедным?)
             за то, чтобы стальной король
             стал нефтяным и медным.
             Он людям говорил: "Велю!.."
             И шли на битву снова,
             пока стальному королю
             несли стакан парного.
   

3

             А в то же время жил кузнец,
             его нужда качала...
             Когда тоске его конец
             и радости начало?
             Беда...
             В подвале, как в дыму,
             житье совсем особое...
             По безработице ему
             назначили пособие.
             Пособие -- как сто плетей:
             не радоваться -- плакать...
             Жена
             и четверо детей,
             и за квартиру -- плата.
             И деньги к своему концу
             не таяли --
             летели,
             хватало денег кузнецу
             на полторы недели.
             Когда ударил гром свинца
             и мир в бреду затрясся,
             определили кузнеца
             на пушечное мясо.
             Он шел под яростным дождем
             от Киева до Омска
             и думал: "Что же, подождем,
             чего-нибудь дождемся..."
             Четыре года шла война,
             ломая всё на свете,
             и умерла его жена,
             и потерялись дети.
             В те годы темные -- отцов,
             детей пропало сколько?
             И сам кузнец в конце концов
             не миновал осколка.
             Желая отплатить вдвойне,
             он выжил понемногу,
             оставив жалость на войне
             и в госпитале ногу.
             Но не сказал он: "Помоги..."
             надел свои медали,
             и деревяшку для ноги
             ему в дорогу дали.
             И думал он:
             "В конце концов,
             полезны штуки эти:
             узнал я --
             больше кузнецов,
             чем королей на свете...
             Мы не потонем,
             не сгорим...
             Переменясь ролями,
             мы, кузнецы, поговорим
             сегодня с королями..."
   

4

             И вы у Зимнего дворца
             под осенью нагою
             видали, может, кузнеца
             с оторванной ногою?
             Он говорил мне:
             "Торжество
             мое такое, друже,
             что ногу -- это ничего,
             вот руку если -- хуже.
             Теперь, в семнадцатом году,
             свою ценю я рану --
             я с нею с места не сойду,
             стрелять не перестану..."
             Мой бородач...
             Его Аким,
             по-видимому, звали,
             и я хотел бы быть таким,
             но буду ли?
             Едва ли...
             Как мало испытали мы
             в сравнении с отцами:
             войны,
             и голода,
             и тьмы
             годами,
             месяцами.
             Но уважаю старика,
             отца-единоверца,
             и вот ему моя рука,
             мое большое сердце,
             и вот ему мои глаза,
             острее ястребиных,
             и кровь -- горячая гроза,
             красней, чем на рябинах.
             Я страшной клятвой говорю --
             у нас одна награда,
             что слово наше королю
             произнесем как надо;
             что не впадем в истошный крик--*
             с полей,
             заводов,
             штолен,
             и ты останешься, старик,
             ребятами доволен...
   

5

             Вот почему одной, прямой
             идем дорогой прямо...
             Нам -- это праздник --
             твой и мой...
             Кому-то -- волчья яма.
             И сердце гордое гудит,
             и руки не ослабли,
             и каждый в небеса глядит,
             где ходят дирижабли,
             где в теплом воздухе, сухом
             забыты наши раны...
             Где журавлиным косяком
             трубят аэропланы.
             Штыков и сабель острие
             ценю я как примету, --
             мы переделаем ее,
             красавицу планету.
             Иллюминации горят --
             уже сейчас встречала
             сплошная лава октябрят
             земли своей начало.
             Им было весело.
             Они
             от солнца золотые...
             Мой дорогой старик,
             взгляни --
             какие молодые.
             Вот волосы твои в дыму,
             усов зловеща проседь, --
             скажи им: "Царь..."
             "А почему?" --
             все октябрята спросят.
             Ты расскажи им,
             не спеши,
             слеза в глазах зажата,--
             они не знают, малыши,
             смешные медвежата.
             А я пойду --
             часы к шести,
             и мой маршрут особый.
             Тут делать нечего,
             прости:
             свидание с особой.
             Приду я от нее домой,
             закрою на ночь двери,
             и парабеллум надо мой
             мне заново проверить.
             Проверим,
             смажем,
             ствол протрем;
             пожалуй, очень скоро
             и мне придется с королем
             войти в переговоры.
             В каком-то
             будущем году,
             но поздно
             или рано
             я тоже с места не сойду,
             стрелять не перестану.
             Я вспомню про тебя в бою
             и песню вспомню эту,
             про изумрудную
             мою
             красавицу планету.
   
             12 октября 1935
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   149. "Литературный Ленинград", 1935, 7 ноября, главы 2-я (со строки: "Живет на свете лиходей..."), 3-я и 4-я, Полностью -- "Юный пролетарий", No 21, с. 54. Печ. по журналу "Новый мир", 1936, No 1, с. 44. Последняя страница рукописи с авторской датой хранится в собрании М. П. Берновича.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru