Корнилов Борис Петрович
Начало земли
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Корнилов Борис Петрович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1935
Обновлено: 10/02/2021. 30k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Стихотворения
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Библиотека Поэта. Большая серия. Второе издание
М.--Л., "Советский писатель", 1966
149. НАЧАЛО ЗЕМЛИ
1
Я часто думаю:
она
свободна,
невредима,
и спутница у ней одна,
ее фамилия -- Луна,
меж ними мягкая стена
из голубого дыма.
А на земле плодовой сень,
и всё, что видим, -- наше,
сегодня день
и завтра день,
один другого краше.
Луга и реки велики,
красивы,
жатва сжата,
гуляют кони и быки,
играют медвежата.
Есть непонятные слова:
"хозяин",
"голод",
"деньги".
Ребенок родится едва,
встает на четвереньки,
и про такого говорят:
"Толстяк..."
Люблю потискать.
На нем младенческий наряд
по пояс
из батиста.
Ну, не наряд --
всего одна
смешная рубашонка,
и называется она
под рифму -- распашонка.
Осуществимая всегда
мечта к переселенью --
морская надоест вода,
живи хоть под сиренью.
Захочешь -- слушай соловья,
живешь -- не худосочишь...
И вся земля
везде твоя,--
шатайся куда хочешь...
Хочу, чтобы на век веков,
не лишены идиллий,
все сочинители стихов
по всей земле ходили.
Увидят девушку -- споют,
в душе любовь схоронят,
и сосны над землей встают,
и каждая в короне.
О, разноцветный этот рай,
тепло небесной выси.
Захочешь жить -- не умирай,
всё от тебя зависит.
Ты славословие мое
прими, Земля...
Тоскую,
хотел бы видеть я ее,
огромную такую.
2
Но, золотистая, она
людьми на всякий случай
связана,
оскорблена
проволокой колючей.
Разломанная на куски
и в рассеченной коже --
дороги на земле узки
и над землею тоже.
Так повелось из рода в род,
что по равнине гладкой
любой из нас идет вперед,
но все-таки с оглядкой.
Крадется около стены,
чтоб не напали со спины.
Глаза,
биенье крови
и руки наготове.
Живет на свете лиходей,
его богатство душит --
к его услугам тьма людей
и десять тысяч пушек.
Он болен.
У него врачи,
он зол и мал, как кречет...
Он говорит врачам: "Лечи..."
Врачи больного лечат.
Он изнемог,
он одинок,
и злую щепку эту,
больную с головы до ног,
сажают на диету,
чтобы приятна и легка, --
секрет, конечно, найден:
стакан парного молока
и две тартинки на день.
Но до здоровья далеко:
он полтартинки гложет,
пьет с отвращеньем молоко
и больше есть не может.
Зачем ему его дома,
его суда и пушки?
Приходит ночь,
угрюма тьма --
он жалок на подушке.
Он беден, как старик любой,
но вот к нему, глухому,
веселый, чистый, голубой
звонок по телефону.
Он выслушал.
Его щека
вся дернулась, застыла,
и поднялась его рука,
рука больного старика,
лиловая, как мыло.
Он через силу поднялся --
изломанный --
с подушки.
Он крикнул.
Через полчаса
заговорили пушки.
И люди гибли той порой
(чего им делать, бедным?)
за то, чтобы стальной король
стал нефтяным и медным.
Он людям говорил: "Велю!.."
И шли на битву снова,
пока стальному королю
несли стакан парного.
3
А в то же время жил кузнец,
его нужда качала...
Когда тоске его конец
и радости начало?
Беда...
В подвале, как в дыму,
житье совсем особое...
По безработице ему
назначили пособие.
Пособие -- как сто плетей:
не радоваться -- плакать...
Жена
и четверо детей,
и за квартиру -- плата.
И деньги к своему концу
не таяли --
летели,
хватало денег кузнецу
на полторы недели.
Когда ударил гром свинца
и мир в бреду затрясся,
определили кузнеца
на пушечное мясо.
Он шел под яростным дождем
от Киева до Омска
и думал: "Что же, подождем,
чего-нибудь дождемся..."
Четыре года шла война,
ломая всё на свете,
и умерла его жена,
и потерялись дети.
В те годы темные -- отцов,
детей пропало сколько?
И сам кузнец в конце концов
не миновал осколка.
Желая отплатить вдвойне,
он выжил понемногу,
оставив жалость на войне
и в госпитале ногу.
Но не сказал он: "Помоги..."
надел свои медали,
и деревяшку для ноги
ему в дорогу дали.
И думал он:
"В конце концов,
полезны штуки эти:
узнал я --
больше кузнецов,
чем королей на свете...
Мы не потонем,
не сгорим...
Переменясь ролями,
мы, кузнецы, поговорим
сегодня с королями..."
4
И вы у Зимнего дворца
под осенью нагою
видали, может, кузнеца
с оторванной ногою?
Он говорил мне:
"Торжество
мое такое, друже,
что ногу -- это ничего,
вот руку если -- хуже.
Теперь, в семнадцатом году,
свою ценю я рану --
я с нею с места не сойду,
стрелять не перестану..."
Мой бородач...
Его Аким,
по-видимому, звали,
и я хотел бы быть таким,
но буду ли?
Едва ли...
Как мало испытали мы
в сравнении с отцами:
войны,
и голода,
и тьмы
годами,
месяцами.
Но уважаю старика,
отца-единоверца,
и вот ему моя рука,
мое большое сердце,
и вот ему мои глаза,
острее ястребиных,
и кровь -- горячая гроза,
красней, чем на рябинах.
Я страшной клятвой говорю --
у нас одна награда,
что слово наше королю
произнесем как надо;
что не впадем в истошный крик--*
с полей,
заводов,
штолен,
и ты останешься, старик,
ребятами доволен...
5
Вот почему одной, прямой
идем дорогой прямо...
Нам -- это праздник --
твой и мой...
Кому-то -- волчья яма.
И сердце гордое гудит,
и руки не ослабли,
и каждый в небеса глядит,
где ходят дирижабли,
где в теплом воздухе, сухом
забыты наши раны...
Где журавлиным косяком
трубят аэропланы.
Штыков и сабель острие
ценю я как примету, --