Кондратьев Александр Алексеевич
Сапфо у Гадеса

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

Александр Кондратьев

ГОЛОВА МЕДУЗЫ
Избранные рассказы
Том 1

   

Сапфо у Гадеса

   Тихо шептались ракиты таинственной рощи Персефоны: яркие цветы асфоделей склонялись, передавая друг другу весть, долетавшую от тростников Ахерона и Леты. В Аиде случилась важная новость. Под угрюмые своды его снизошла новая, славная жертва далекой земли.
   Та, кто в сладострастных гимнах Киприде пела о муках любви, та, чьи песни порой доносились в царство усопших, вызывая тайные слезы у легких бесплотных теней, заставляя вздыхать даже царицу мрака, ныне сама спустилась в область, где правит грозный, угрюмый Гадес.
   И Афродита не заступилась за поэтессу, которая выше блистающих звезд прославила звонкой песнью имя Рожденной Из Пены, за ту, чьи стройные гимны неслись от скал Митилены далеко, далеко, до стран эфиопов, индийцев и персов!.. Много веков пролетит над покрытой зеленью тканью, многогрудой Геей, много храмов падет, много воздвигнется новых, а смертные все еще будут, слушая звонкие строфы, с тихим восторгом шептать славное имя Сапфо...
   -- Пойдемте смотреть, -- звали друг друга бледные тени, -- как будут судить ее душу. Нам говорили, что мрачный Гадес полон бессмертного гнева и, нахмуренный, ждет поэтессу.
   И вот Сапфо предстала на суд.
   Неподвижно стояла перед троном, где восседал, рядом с бессмертной женой, повелитель Тартара, ее стройная легкая тень.
   Лицо поэтессы было печально и строго, сдвинуты темные брови, сомкнуты некогда яркие, знойные неутолимые губы. Из-под развитой косы виднелась веточка лавра... И лишь бесплотные очи мерцали, как черные звезды...
   -- Мы давно ждем твою преступную душу, -- начал Гадес, -- давно приходили к нам вести о твоих безбожных делах. Ты чтила одну Афродиту, забыв остальных олимпийцев. Ты позволяла себе то, чего даже боги боятся... Дерзость твоя была беспредельна. Песни твои разрушали счастье супругов; многих они лишили покоя и многим наполнили сердце жгучей болью отравы... Кто, как не ты, покидала семейный очаг, чтобы целую ночь проводить вместо объятий мужа в шумном сонме юных девиц, где рифмовались пляски и ласки? Кто, сидя у колыбели дочери, слагал песни любви, ты сама знаешь кому?.. Оскорблялась даже Киприда. Сам Аполлон Музагет был изумлен и разгневан, когда ты горделиво отвергла искания его любимца, Алкея, добро бы ради верности мужу!.. Нет, слишком много грехов у тебя, чтобы их перечислить!.. Можешь ли ты сказать что-нибудь в свое оправдание?
   И так отвечала ему поэтесса:
   -- Случилось то, что должно было свершиться. И разве уж так поступки мои нечестивы? Кто, как не боги, вложили мне в душу пылкие страсти, равных которым нет на земле, омываемой синими волнами? И разве они помогли мне хоть раз с высоты своих тронов, слыша, как стонет, жалуясь горько, моя эолийская лира?
   -- Неужели ты только стонала, пока жила на земле? К нам долетали слухи, что ты проводила время как на Лесбосе, так и в изгнанье порой не без веселья.
   -- Ах, если бы это веселье всегда могло заглушить тоску одинокой души, могло утолить безумную жажду полного счастья!
   -- Ты ли была одинока! Вспомни, Сапфо, своего супруга Керкилла...
   -- Разве может дать счастье супруг! -- И Сапфо улыбнулась, глядя на Персефону.
   Та продолжала сидеть неподвижно: ни одна черта не шевельнулась на лике царицы, но повелитель Аида вдруг рассердился.
   -- Вместо мольбы о прощеньи, вместо раскаянья, ты позволяешь себе нечестивые мысли! Горе, горе тебе! Клянусь истоками Стикса, я караю тебя страшной казнью!
   И бессмертный гневно ударил жезлом о ступени черного трона.
   Тихо, но внятно, вновь начала говорить тень великой Сапфо:
   -- Как ты наивен, сын лучезарного Крона! Сидя все время в потемках, царя среди мертвых теней и чудовищ, ты помрачил свой когда-то ясный рассудок. Стыдись! Неужели ты мнишь, что здешние жалкие пытки будут мучительней тех, что я ношу в своем сердце? На какие же муки можешь меня ты обречь? Носить заодно с Данаидами воду в дырявую бочку, ворочать во тьме жернова, подобно Иксиону гореть в неугасимом огне?.. Но что значит огонь твой в сравнении с тем ненасытным пламенем, который жег мою душу! Бесконечный труд Данаид...
   -- Успокойся, ты не пойдешь к Данаидам, -- перебил поэтессу Гадес, которому быстро нашептала что-то на ухо дочь златотронной Деметры.
   -- Камни Сизифа -- игрушка б сравнении с теми, что я носила на сердце... Жажда Тантала... Ах, я привыкла уже к этой жажде от юных лет, и утопить ее не могли даже волны под левкадским утесом. Что же останется у тебя в запасе? Терзающие внутренность коршуны и адские звери?.. Но, ах, свирепее гиен, безжалостней тигров страсть, которая меня пожирала, и когти ее острее, чем у орлов, рвавших когда-то печень Титана, страсть -- необдуманный дар или коварная месть Афродиты! Я смеюсь над тобой, мнящий себя всемогущим, владыка ада, и муки твои мне не страшны!
   Недовольная непочтительным видом и гордой осанкой тени, Персефона, склоняясь к супругу, снова что-то шепнула ему, и злая улыбка скривила тонкие губы царицы.
   Тихая радость затеплилась в темных глубоких очах адской богини.
   -- Ты забываешь про иные позорные казни, -- медленно начал Гадес. -- Что скажешь ты, если я выдам тебя за старца Харона или отдам на поругание Церберу?
   -- Бедный Харон, несчастный Цербер! Мне жаль их обоих. После всех унижений, после позора обидной молвы, отринутых просьб, после измен, испытанных мной на земле, мне не страшны уже ласки адских чудовищ... Веди их сюда, но знай, что оба они скоро исчезнут из области мрака, ибо скорбь моя и пламя в груди моей -- ненасытно.
   -- Мне жаль Цербера: он верно мне служит. Не могу я лишиться и Харона: этот старик неразрывно связан с Аидом... Что же мне делать с тобой?.. -- произнес в недоумении царь подземного мира.
   -- О Властелин, -- вновь зашептала тогда Персефона, -- отошли ее в жилище блаженных! Там, где на зеленых лугах резвятся чистые души, пусть вечно сидит она, полная горя, и с завистью смотрит на чужую ей радость блаженных теней. Вот наказание, достойное бога и повелителя этого края!
   Гадес задумался. Но вот он поднял свою черную посеребренную сединами голову и произнес:
   -- Мысли женщин всегда слишком поспешны. А куда же денутся те блаженные тени, взоры которых будут омрачены ее видом? Нет, не надо ей нового наказания! Преступница молвила правду: самую лютую казнь она носит в самой себе... Иди куда хочешь. Я не могу наказать тебя!
   -- И это царь мрака! Где власть твоя, Властелин подземного мира, о Гадес?!. Я смеюсь над тобой! Ха-ха-ха!..
   И безумный смех прокатился под сводами Тартара. Дико звучал он в царстве мертвых, мало-помалу переходя в истерическое рыдание. Бледные тени содрогались от ужаса. Гадес наморщил чело и погрузился в глубокую думу...
   Издалека, как бы в ответ, донесся другой звук, не менее ужасный, протяжный и наводящий тоску.
   Это выл Цербер...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru