Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. В двух томах. Том второй
Свердловское книжное издательство, 1956
Архип Фролыч -- самый благочестивый прихожанин во всем селе, против этого уже и заклятый враг его не мог бы ничего возразить. А врагов у Архипа Фролыча не занимать стать, потому что не любят грешники видеть постоянно в лице его укор всей жизни не по заповедям господним.
И в самом деле, когда мужики, то по лености, то за мирскими суетами, по неделям не посвящают и нескольких часов молитве в храме, Архип Фролыч не пропускает ни одной воскресной и праздничной службы. Ровно за полчаса до колокольного звона к обедне он запирает лавку, торопливо выпроваживая покупателей.
-- Ну, уходите, уходите, некогда мне с вами... О, господи! Все серебро, крупа да мука, чай да сахары, суета одна... Для мамону все, а о боге-то когда? Душу свою погублю я с вами, право,-- вздыхает он сокрушенно.
В церковь приходит ранехонько, вместе со старухами, к часам. Благообразный, с умасленною головою и бородою во всю грудь, не торопясь, чинно снимает свое, добротное такое, городское драповое пальто, укладывает на подсвечник. После кладет поклоны перед каждой местной иконой и ставит свечки, осторожно ступая на носочки скрипучих лаковых сапог. И всю обедню молится истово, прижав руки к сердцу, подпевает дьячку и крепко ударяет лбом в пол. Когда батюшка говорит проповедь, Архип Фролыч подвигается к самому амвону, прикладывает ладонь рупором к уху и умиленно кивает головой на каждое слово, возведя очи горе.
-- С праздничком, Архип Фролыч...-- уступая дорогу, низко кланяются мужики, когда он с просфоркою и поминальником в руках спускается после обедни по ступенькам паперти, весь такой просветленный, "по-божественному" спокойный и строгий. Отвечает на поклоны степенно, с достоинством и с какой-то проникновенною, всепрощающею кротостью во взоре: видно, что человек еще весь в боге, еще не вернулся к суетной и греховной земле.
Дома с супругой съедали просфору, благоговейно подбирая крошки, потом принимались за пирог, скушивали добрую гору жирных ватрушек и пили чай с топленым молоком до тех пор, что уж из самовара не потечет.
Тогда поднимался из-за стола, долго крестился в передний угол, отирал пот с лица и говорил тоном измученного подвижника:
-- О, господи, царь небесный... Пойти, что ли? Вишь, около окошек вьются, заглядывают... Все жратва у людей на уме! Теперь бы слово божие почитать, о душе пораздумать, а как отвергнешь: может, голодны... Грех!
У Архипа Фролыча всегда все с молитвою, с покаянным воздыханием. Ранним утречком, выйдя с ключами в руке, прежде всего долго крестится на церковный купол, а, отперев лавку, еще молится и на икону. Потом уже со вздохом встает за прилавок, будто крест на себя принимает из христианского снисхождения к человеческой греховной слабости.
На веревочках под потолком развешаны полотенца, сапоги, гармоники, тканые скатерти, фуражки, расшитые рубахи -- все просроченные заклады, выставленные на продажу.
Начинается спозаранок и на весь день обычная история.
-- С прибылью торговать,-- заискивающе ласково говорит баба, как-то виновато отводя глаза. И мнется несколько секунд.
-- Бог спасет. Что скажешь? -- скучающе отворачивается от нее хозяин.
-- Архип Фролыч... полпудика бы, сделай милость...-- она вывязывает из платка трубку холста, пестрый сарафан, три мота льняной пряжи.
-- Ох, господи! Душу свою потопил я с вами, право...-- тяжело вздыхает, как бы с брезгливостью разбирая принесенное, а в глазах уже сверкнул соответствующий елейному тону жадный огонек, крючатся сухие, цепкие пальцы, будто ястребиная лапа.
-- Гм... десять фунтов еще туда-сюда, можно...-- и отодвигает вдруг заклад: -- Не надо бы вовсе, много у меня этого хламу! Ну, да уж сказал ежели, не отопрусь... жалеючи...
-- Десять фунтов! Архип Фролыч, побойся ты бога-то. Ведь выкуплю, неуж попущусь?
-- Ты мне этих слов не говори! Я господа бога завсегда памятую, оттого только, может, вам и благодетельствую, а вы как за благостыню мою? Лонись как заверяла: десять ден стану жать, говорила, только дай, а о самую страднюю пору рожать вздумала... Все вы таковы, обманщицы, лукавки, только бы стеребить, обмануть доброго человека...
-- Батюшка, Архип Фролыч! Да ведь ежели нет силы-мощи?
-- Ну, это уж меня не касательно. Пятнадцать фунтов, пожалуй, дам уж, и то только бога для... (Копейка с гривенника в месяц... Некогда мне с тобой! -- досадливо обрывал, оборачиваясь на звонок входной двери.
-- Ладно...-- подавленно вздыхает баба, озираясь на входящих, и подставляет мешок поскорее, будто не хочет "на людях" просить да вымаливать.
-- Ох, согрешил я с вами,-- по щепотке подбрасывает Архип Фролыч и зорко следит за стрелкой: не дать бы "похода"...
-- Здорово... Что скажешь?-- отвечает через плечо на приветствия новых покупателей. И тычет последнюю щепотку так, что весы сразу показывают "поход".
-- Отпускайте, обождем, Архип Фролыч,-- отвечают как-то по-виноватому, заискивающе. И прячут под полою принесенные овчины, самовары, узлы; прячут стыдливо от добрых людей свою нужду, как и те тоже скрывают свою, хотя те и другие все понимают друг о друге доподлинно.
-- До вашей милости, Архип Фролыч... Вызволь! Вот-те истинный Христос! В срок рассчитаюсь... Тулуп-то, гляди, не поныхнулся, что есть новенький...
-- Да ты что думаешь? Сам я кую деньги-то, что ли? Не надо мне твоего тулупа, полна клеть их у меня, и денег я тебе не дам... Даже и припаса не отпущу, вот что!
-- Архип Фролыч! Два-то целковых?
-- И пятака не дам. Ты вон бога не побоялся, оболгал меня, будто лишнее я с тебя взял... Все знаю. А как так лишнее? Сказано было гривенник с рубля в месяц, а? Вот то-то и оною.. А выкупил ты, заместо десятого, тринадцатого числа, да... Вот и рассуди, коли ум в голове, что на другой месяц, стало быть, три дня перешло, а мне все едино; день один, месяц ли полный... У меня все по совести, по уговору, не то, чтобы на обман, по-вашему! По-божески взял я с тебя тридцать копеек-то, да... Только для бога, для души и возжаюсь с вами, а заместо благодарности вы только гадите, на это вас и стать есть. Бога вы забыли!
Вбегает справно одетая молодуха, смело протискивается сразу вперед, с шиком ударяет о прилавок полтинником.
-- Два фунта баранок, какрамели тоже на гривенник! Да поскорее, Архип Фролыч... Некогда, гости там ждут!
-- Сей минут, Пелагея Потаповна,-- кидается, забывая о закладчиках, и улыбается медоточиво.
Мужики и бабы почтительно отступают, глядят на молодуху и ее полтину с несказанным уважением: есть же, дескать, такие богатеи, что обладают экими капиталами и гостей потчевать могут...
-- Гости, это хорошо... Проезжие, говорите? Паче того,-- юлой вьется Архип Фролыч, из всей силы кидая на весы баранки и поспешно снимая.
-- Это по-божески, да... Сказано потому в святом писании, что странного прими...-- тянет вовсе уже нараспев, подбирая сдачу.
-- Так как же, Архип Фролыч, скажешь? -- выступает обдерганный мужичонка, комкая поярковую шапчонку.
-- Да ты все еще тут? Ох, господи, царь небесный! Сказал уж, хошь, бери пятишку... И то лишь из жалости к нужде твоей, для детенышей твоих, а то бы и даром не надо, потому много у меня скотины и без того, с руками, с ногами съели... Разорюсь я из-за своей добродетели к вам, право!
-- Архип Фролыч! Да ведь нетель-то какая, на племя бы только! Ну, хошь, вместо десяти целковых, по осени за пятнадцать обратно возьму? Вот тебе крест, не обману...
-- Это мне несподручно, чтобы перепродавать. Ежели с концом только, вот последнее слово две трешны...
-- Архип Фролыч, батюшка!-- впопыхах возвращается богатейка-молодуха:-- Ведь вместо пятака-то ты мне старинный двушник дал, гляди-ка... Заест меня мужик!
Уж нет медоточивых улыбок, вкрадчивых, ласковых речей: глядит спокойно, обиженно-строго и равнодушно.
-- Помилуйте-с! Как это можно? Мы не мошенники какие... Верно, дома перемешали... У нас тоже крест на шее!
-- Да окромя того полтинника, и нет ничего! Вы ссчитайте-ка.
-- Нечего считать. Проверять сдачу надо у выручки, а то вот экое и возводите на человека... Бога в вас нет! Идите себе со Христом... Покорыстуюсь я вашими тремя копейками!
Молодуха уходит ни с чем, перебирая на ладони медяки.
-- Батюшка, Архип Фролыч, да ты погляди! Это еще не стоит семи гривен, а? Ведь яичко к яичку, свеженькие!
-- Мне их не есть, хоть золотые будь. Вот сказал, сорок копеек, хошь,-- бери, не хошь,-- иди, милая, с богом...
-- Архип Фролыч! Да ведь в городу-то рупь семь гривен...
-- Ох, господи! Душу погубил я из-за суеты вашей.... Ну, вези в город, продавай, может, два целковых дадут! И дай бог на сиротство твое... Царица небесная! Ведь только для души, вашего нищенства ради, жалеючи и возжаюсь вот... Ну, возьми полтину, Христос с тобой уж, все равно, сирота ты ведь! -- При перекладывании яиц он поучает, что корыстолюбие -- великий грех и что курочек кормить надо лучше, тогда они и яички станут нести крупнее.
-- Что уж, какой наш корм, известно...-- вздыхает старуха.
-- А вот ты и слукавила! Думала, считать не стану? Пятка недостает до полсотни-то... Может, невольно, а согрешила, да...
-- Да, Архип Фролыч! Три раза считала, нешто бесстыжая я какая? Еще одно яичко лишнее накинула пра всякий случай...
Глядит строго, но уветливо да скорбно столь на старуху.-- Ты что же, думаешь,-- обсчитал я тебя, а? Э-эх, люди! Им добро делаешь, а они... Не надо мне твоих яиц в таком разе!
-- Да не серчай ты, Архип Фролыч, может, неравно и просчиталась... Что уж велика наша грамота, вам виднее...
-- Ну, уж Христос тебя простит... и скину я с полтинника всего две копейки, бедность твою уважаючи... Богу на свечку, не себе, нет! Ты не жалей для бога-то, он тебе невидимо пошлет на сиротство-то твое.
С раннего утра до ночи этак. Что называется, дверь на пяте не стоит.
-- Ох, господи! Согрешенье одно... А как отвергнешь? Куда они без меня? Для души уж только, для души...-- Архип Фролыч долго крестится на церковь, заперев лавочку и пощупав еще раз замки.
Спустив цепную собаку, ощупает еще все засовы на дверях амбаров и клетей, обойдет весь двор и накажет работнику:
-- Ты не больно-то спи... поглядывай... На людей не больно ведь полагаться причитается, им добро творишь, а они ворогом глядят на тебя... Прости их, господи!
За самоваром долго считает выручку, щелкает на счетах, пишет намусленным карандашом в грязных книгах, а потом, надев очки на нос, читает на сон грядущий псалтырь, сокрушенно, со слезой в голосе:
-- Господи! Перед тобою все желания мои и воздыхания мои, от тебя не утаюсь...
А лик спаса смотрит с иконы по-новому, ночному, будто сурово. И божественные персты, кажется, не благословляют, а грозят...
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по тексту журнала "Уральское хозяйство", 1912, No 5.
Стр. 273 для мамону все -- мамон (просторечие) -- утроба, желудок; грубые чувственные наслаждения.