Кокосов Владимир Яковлевич
"За волей"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Кокосов

"За волей"

   В. Кокосов. На Карийской каторге
   Чита, 1955
  
   Прохладным, ясным, бодрящим августовским утром 1875 г. я шел по Нижней Каре в направлении каторжного лазарета; около здания управления каторгой повстречались человек пятнадцать каторжных больной команды; между ними четыре-пять женщин.
   -- На работу направляетесь?-- спросил я встретившихся.
   -- Никак нет, господин доктор! Идем в управление "за волей", сроки окончили, по волостям, на поселение, уходим, раздались громкие голоса.
   -- Поздравляю!-- невольно вырвалось восклицание.
   -- Покорнейше благодарим! Слава господу, закончили...
   Я повернул за ними, взглянуть на людей, получающих "волю".
   Большая квадратная с закоптелыми стенами и потолком комната с длинным, некрашеным столом между окнами была полна народу. Мужчины, женщины средних лет, старики, старухи в серых арестантских одеяниях толпились в пространстве, между столом и дверью, опасливо кашляя в кулак, кряхтя, тяжело вздыхая, любопытными глазами рассматривая лежавшие на столе бумаги, сидевших с наклоненными головами писарей, чиновника-делопроизводителя, небольшого юркого человека с круглой щетинистой головой, с оттопыренными ушами, безусого, безбородого, в форменном казачьем сюртуке. Скуластое, желто-смуглое лицо с косыми прорезами черных глаз было недовольно, припухло: он ерзал по столу, свертывал папиросу, закуривал, клал на край стола, снова подносил ко рту, изредка покрикивая:
   -- Эй, вы, каторжная прощелыга, чего шумите? Посади свинью за стол, она и ноги на стол! Не забывайте: сроки окончили, розги при нас остаются... Чему обрадовались? Скорехонько в Кару вернетесь: повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить...
   Не выпуская изо рта дымившейся папиросы, делопроизводитель то и дело вставал на ноги, оглядывал комнатные стены, потолок, смирно стоявших людей, садился на стул, заглядывал под стол, уходил в смежную комнату; возвращаясь минут через десять, садился на председательское место, принимался перебирать, разглядывать лежавшие перед ним на столе бумаги. В канцелярии дожидались выдачи "воли" шесть стариков от шестидесяти до восьмидесяти лет от роду, с седыми головами бородами, клеймовыми знаками на лбу и щеках, с морщинистыми лицами, согнутыми спинами, с красными, медными шеями, сквозь морщинистую кожу которых виднелась пульсация шейных артерий. Стоя впереди, старики время от времени губами, облизывая их языком; в выражении деревянных, износившихся лиц, в частых миганиях слезящихся глаз, во всех их, повидимому, равнодушных фигурах незаметно было особого возбуждения: ожидали люди "воли", как много лет подряд ожидали выдачи пайка хлеба, очереди получения из котла горячей "баланды"...
   В сторонке, с правой стороны, между деревянным шкафом с делами и печью, стояли пять женщин пожилого возраста в грязных белых посконных юбках, босые, с неопределенного цвета кофточками на плечах. Все женщины часто приподнимались, вытягивая вперед головы, старательно рассматривали сидевших за столом писарей, непокойного чиновника, груды книг и бумаг, хотя, находясь в первой линии, без подъема на носки свободно видели стол и заседавших. Особливое нетерпение и любопытство выказывала одна из женщин, лет сорока восьми, с бегающими серыми глазами, длинным с горбиной носом, толстыми губами, сутулая, коренастая. Поднимая часто правую руку ко лбу, она обтирала ладонью струившийся пот, усиленно царапала голову, затылок, вытягивая шею, внимательно рассматривала стол и бумаги. Выражение ее лица было озабоченно, на щеках появлялись красные пятна, быстро сменяясь бледностью, испуганным выражением, оторопелостью, растерянностью. Опершись спиной о печку, стояла дряхлая старуха с высохшим морщинистым лицом, втянувшимися в беззубый рот щеками, крючковатым подбородком. Седые космы волос беспорядочными клочьями выбивались из-под головного капора. Старуха стояла с закрытыми глазами, опираясь на длинную палку, придерживаемую обеими руками, тяжело вздыхада хриплыми, переливающимися, булькающими вздохами и, повидимому плохо сознавала окружающую обстановку.
   Скучившись по леввую сторону входной двери, стояли пять-шесть каторжных среднего возраста; изредка между ними слышались швырканье носом, сдержанный кашель, тяжелые вздохи. В канцелярии стояла тишина, но делопроизводитель часто выкрикивал:
   -- Тише! Чего шумите? Мешаете заниматься! В кабак собрались, что ли? Эй, ты, корявая рожа, чего шею вытягиваешь? Чего не видывала? Успеешь свою красоту прогулять: лохань без помоев не бывает... В Каре три раза родила, на воле первого родившегося удушишь -- вернешься скорехонько.
   Корявая женщина испуганно вздрогнула; сделалась неподвижной; лицо одеревенело...
   Всех томила скука ожидания. Перед делопроизводителем на столе лежали заготовленные "вольнительные свидетельства", скрепленные надлежащими подписями, с приложением казенной печати. Он медлил раздачей. По каким причинам -- он и сам не объяснил бы. Имеет человек возможность поломаться, заставить других подождать, показать свое значение,-- отчего не воспользоваться?
   -- Иван без прозванья, сорока пяти лет!-- выкрикнул по списку делопроизводитель.
   -- Здеся я, здеся, ваше благородие! -- шамкая отозвался старческим голосом стоящий впереди старик.
   -- Не здесякай, дубина, подходи ближе к столу: сорок лет в каторге пробыл, ума не нажил... Который год тебе от роду?
   -- Сорок пять по статейному, ваше благородие, сорок пять, милостивец; искони пишется сорок пять; в бумаге прописано, наше благородие...
   -- Тебе, седой крысе, сорок пять?!-- кладя на стол бумаги, выкрикнул делопроизводитель. -- Пять раз бегал с каторги, три плети о тебя измочалили, а тебе сорок пять лег от роду? Всыпать тебе с прохладцей розог триста, скажешь настоящие года, родовую фамилию, не околел в каторге, околеешь на поселении... Получай! Про-хво-о-о-сты!-- протянул он, подавая бумагу.-- Чтобы духу твоего не было в каторге, слышишь?
   -- Слышу, ваше благородие, слышу...
   -- Попадешься в Каре, выпорю, не посмотрю, что вольный старик, понял?
   -- Понял, ваше благородие, понял, батюшка, как не понять. Судьбина наша известная...
   -- Не ра-а-азговаривать, мерзавец!
   С наставлениями, угрозами, остановками, одно за другим выдавались "свидетельства"; получившие в руки "волю" торопливо выходили из канцелярии.
   -- Ваше благородие, милостивый человек,-- получая свидетельство, обратилась с просьбой корявая любопытствовавшая женщина,-- объясни мне, Христа ради, куда я причислена на поселение, в какую волость? Темный я человек, ничего не знаю...
   -- В потаскушкину волость причислена, красавица ты наша писаная, в потаскушкину, начальство о тебе позаботилось, в других волостях тебе места не нашлось... Ха-ха-ха! -- откидываясь на спинку стула, раскатисто смеялся делопроизводитель.-- Поняла, красавица?
   -- Поняла, ваше благородно, поняла, покорнейше благодарю! -- принимая свидетельство машинально говорила женщина, недоуменно-растерянным взглядом окидывая выдающего.
   Вопросительно оглядев присутствовавших, держа в руке выданную бумагу, она медленно вышла из канцелярии.
   -- Петр Турбаков, 48-ми лет! Подходи, не задерживай!-- громко выкрикнул вызывавший.
   К столу подошел невзрачный низкорослый оборванный человек, с подвижным цыганским лицом, бегающими плутовскими глазами, рваная грязная рубаха, рваные порты висели клочьями; встряхнув волосами, он остановился как вкопанный.
   -- Чего изволите, ваше благородие? Я самый Петр Турбаков...
   -- Жиганью породу по приметам издалека узнать можно,-- оглядывая с ног до головы Турбакова, говорил делопроизводитель,-- не важная птица, не заморская: собачьей, жиганьей породы.
   -- Так точно, ваше благородие! Справедливо изволите говорить: породы карымской, жиганской, под вашим покровительством много лет состояли, вашей выучки, ваше благородие... покорнейше благодарим за науку, на всяк час и день помним...
   -- Молчать! Не разговаривать! Ты с кем разговариваешь?
   -- С вашим благородием, ваше благородие. Изволили меня вызвать по списку, я подошел, раньше не осмеливался... Порядкам обучались, понимаем, ваше благородие...
   -- Не разгова-а-а-ри-ва-ть, мерзавец!
   -- Так точно, ваше благородие, будет исполнено!..
   Минуту внимательно осматривал делопроизводитель стоявшего Турбакова и, не говоря ни слова, подал ему свидетельство.
   -- Счастливо оставаться, ваше благородие, долгой вам жизни, богачества желает Турбаков для малых ваших детушек... Даст господь, увидимся, в жизни всякое бывает!
   Он весело встряхнул волосами, неторопливо вышел из канцелярии.
   -- Жиганья морда, прохо-диме-е-ц!.. Свернут тебе на голу шею скорехонько, или к нам в Кару вернешься,-- со злостью в голосе проводил его делопроизводитель.
   -- Иван Непомнящий, тридцати пяти лет!
   -- Здесь я, ваше благородие!
   Пород столом стоял старик лет шестидесяти, с лысой круглой головой, окладистой седой бородой, торчащими ушами, елейными глазами, плотно сжатыми тонкими губами.
   -- Сколько лет ты чистишься Непомнящим, тридцать пять лет?-- скороговоркой спросил делопроизводитель.
   -- Не могим знать, ваше благородие, запамятовали,-- невозмутимо спокойно ответил старик. -- Отца, мать, родителев родных, не помним, о себе, кто таков, спросить некого: под кустом родились, тайгой вспоены, вскормлены...
   -- Врешь, прохвост! Помнишь ты все и всех; ласково смотришь, зорко поглядываешь. Убирайся с каторги, чтобы духу твоего не было...
   -- Всё от господа, ваше благородие, от его святой воли; ни один волос с головы не упадет без воли господа... Счастливо оставаться! Гора с горой не сходится, человек с человеком в руцех господних...
   -- Сладкопевец карийский, из редкостных!
   По вызову к столу подошла сгорбившаяся, согнувшаяся, высохшая старуха. Опираясь руками на палку, она тяжело дышала, усиленно моргая подслеповатыми глазами.
   -- Зажда-а-а-ла-а-ся, ваше благородие, заждалася, батюшко... даже устала... одышка... дыхать не могу,-- тихим, прерывистым голосом говорила старуха; голова ее тряслась, туловище вздрагивало мелкой дрожью.
   -- Не знаю, как доберусь до поселения. Девять десятков прожила; как доберусь, не знаю, батюшко! Пятьдесят лет прожила в каторге, пятьдесят, батюшко,-- хватаясь руками за грудь, отрывисто хрипела старуха.
   -- Погуляешь, бабушка, на белом свете,-- говорил делопроизводитель,-- поживешь! Дело твое женское, найдется хороший человек...
   -- Не слышу, батюшко, не слышу, оглохла в каторге, оглохла... Плетями стегали два раза, стегали, батюшко... Забыла, откуда в каторгу пришла, забыла, батюшко, с которой стороны. Господь знает, с которой, забыла! Рассейская была, может, не рассейская, с какой другой стороны появилась, забыла, батюшко... Душит меня, оглохла, ноги не ходят, на глазах туск... Куда я денусь, батюшко, с бумагой? Умру на дороге! Оставьте, Христа ради, в каторге: вся жизнь прожита здесь, промаячилась... лет ни роду, ни племени... Оставьте в каторге, Христа ради...
   -- Срок ты окончила, из каторги уходи, вольный человек, на все четыре стороны...
   С бумажной "волей" в руках, не сознавая времени и пространства, выходила из канцелярии старуха; удушливый кашель колотил грудь, подсекались старые ноги, в глазах стоял туман, кружилась седая голова...
  

ПРИМЕЧАНИЯ *)

   *) Список произведений В. Я. Колосова дан в книге Е. Д. Петряева "Исследователи и литераторы старого Забайкалья", Чита, 1954. Стр. 203--204.
  
   Впервые напечатано в газете "Русские ведомости", 1908, No 109.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru