Lib.ru/Классика: Клюев Николай Алексеевич. Стихотворения

Клюев Н. А. Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

СПб.: РХГИ, 1999.

СОДЕРЖАНИЕ

1. "Не сбылись радужные грезы..."

2. "Широко необъятное поле..."

3. Проснись! ("Проснись, проснись!.. Минула ночь...")

6. "Слушайте песню простую..."

7. Народное горе ("Пронеслась над родимою нивой...")

8. Гимн свободе ("Друг друга обнимем в сегодняшний день...")

9. Пусть я в лаптях ("Пусть я в лаптях, в сермяге серой...")

10. Мужик ("Только станет светать -- на работу...")

11. "Плещут холодные волны..."

12. "Холодное, как смерть, равниной бездыханной..."

13. Казарма ("Казарма мрачная с промерзшими стенами...")

14. "Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты..."

15. "Вот и лето прошло, пуст заброшенный сад..."

16. "Я поведаю миру былину..."

17. "Мы любим только то, чему названья нет..."

18. Немая любовь ("Поведай мне, дитя с безбрежными глазами...")

19. "Ночью дождливою, ночью осеннею..."

20. "Темной ночью сердцу больно..."

21. "Рота за ротой проходят полки..."

23. Прогулка ("Двор, как дно огромной бочки...")

24. "За лебединой белой долей..."

25. "Осенюсь могильною иконкой..."

26. "Под плакучею ракитой..."

28. "Я говорил тебе о Боге..."

29. Обидин плач ("В красовитый летний праздничек...")

30. Песня о Соколе и о трех птицах Божиих ("Как по озеру бурливому...")

31. Осинушка ("Ах, кому судьбинушка...")

32. "Прошли те времена, когда нелицемерно..."

33. "Помню я обедню раннюю..."

34. Победителям ("Свое вы счастье проклянете...")

35. "Дрёмны плески вечернего звона..."

36. "Как звезде, прилетной тучке... "

37. Пловец ("В страну пророков и царей...")

38. Завещание ("В час зловещий, в час могильный...")

40. "Я был в духе в день воскресный..."

42. Песня о мертвом женихе ("Вы не пойте, вихри звонкие...")

43. "Я надену черную рубаху..."

44. Поэт ("Наружный я и зол и грешен...")

45. Предчувствие ("Пусть победней и сумрачней своды...")

46. "Путь надмирный совершая..."

47. Прельщение ("Не надо тишины, она для нас смертельна...")

48. "Сердцу сердца говорю..."

50. Слободская ("Как во нашей ли деревне...")

51. "Не оплакано былое..."

52. В разлуке ("Мне хотелось бы плакать, моя дорогая...")

53. "Не говори, -- без слов понятна..."

54. "Сколько перепутий, тропок-невидимок..."

56. "Облака -- нагорная церковь..."

57. "Есть то, чего не видел глаз..."

59. "Я за гранью, я в просторе..."

60. "Нам закляты и заказаны..."

63. Родное ("Сторона наша забытая...")

64. "Сегодня небо, как невеста..."

65. "С осенью повеяло новыми восторгами..."

66. "Ты не плачь, моя касатка..."

67. "Темным зовам не верит душа..."

68. "Ветхая ставней резьба..."

69. "Позабыл, что в руках..."

70. "Белизна небесных риз..."

71. Родное ("Лапти новые с котомкою...")

72. Брачная песня ("Белому брату...")

73. "Старый дом зловеще гулок..."

74. "Я был прекрасен и крылат..."

75. "Отвергнув мир, врагов простя..."

76. "Наша радость, счастье наше..."

79. "Как вора дерзкого, меня..."

80. Ожидание ("Кто-то стучится в окно...")

82. "Есть на свете край обширный..."

83. Бегство ("Я бежал в простор лугов...")

84. "Я пришел к тебе убогий..."

85. "В Моем раю обитель есть..."

87. "Отгул колоколов то полновесно-четкий..."

90. "Ты не плачь, не крушись..."

92. "Весна отсняла... Как сладостно больно..."

93. "Спят косогор и река..."

94. "Косогоры, низины, болота..."

95. "Ржавым снегом-листопадом..."

97. Братская песня ("Поручил ключи от ада...")

98. Песнь похода ("Братья-воины, дерзайте...")

99. Усладный стих ("Под ивушкой зеленой...")

100. "Он придет! Он придет! И содрогнутся горы..."

102. "О, поспешите, братья, к нам..."

103. Полунощница ("Всенощные свечи затеплены...")

104. Песня про судьбу ("Из-за леса лесу темного...")

105. "Прохожу ночной деревней..."

107. "Западите-ка, девичьи тропины..."

108. Посадская ("Не шуми, трава шелкова...")

110. Свадебная ("Ты, судинушка -- чужая сторона...")

111. "Без посохов, без злата..."

112. "Я -- мраморный ангел на старом погосте..."

113. Святая быль ("Солетали ко мне други-воины...")

117. "Певучей думой обуян..."

118. Красная горка ("Как у нашего двора...")

119. "Горные сосны звучат..."

120. Песнь утешения ("Что вы, други, приуныли...")

121--123. Радельные песни

1. "Ах вы, други -- полюбовные собратья..."

2. "Мне сказали -- Света век не видать..."

3. "Ты взойди, взойди, Невечерний Свет..."

124. Бабья песня ("Страховито деревинке под грозой стояти...")

125--126. На кресте

1. "Лестница златая..."

2. "Гвоздяные ноют раны..."

127. "О ризы вечера, багряно-золотые..."

128. Лес ("Как сладостный орган, десницею небесной...")

129. "По тропе-дороженьке..."

130. Плясея ("Я вечор, млада, во пиру была...")

131. "Простятся вам столетий иго..."

134. "На малиновом кусту..."

135. "Как по реченьке-реке..."

136. Сизый голубь ("Сизый голубь ворковал...")

137. Досюльная ("Не по зелену бархату...")

138. "Дымно и тесно в избе..."

139. "Я борозду за бороздою..."

140. "Летел орел за тучею..."

142. "Невесела нынче весна..."

145. "Слышишь пенье топоров..."

146. "Радость видеть первый стог..."

147. "От дрёмы, от теми-вина..."

148. "Я дома. Хмарой-тишиной..."

149. "Осинник гулче, ельник глуше..."

150. "Теплятся звезды-лучинки..."

151. "Чернь: проталины, навозом..."

152. "Оскал февральского окна..."

153. "Ах вы цветики, цветы лазоревы..."

155. "Пушистые, теплые тучи..."

156. "Ноченька темная, жизнь подневольная..."

158. Скрытный стих ("На осенний лист падьма-падает...")

159. "Изба-богатырица..."

162. "Растрепало солнце волосы..."

163. "Сегодня в лесу именины..."

164. "Уж опозднилось... Скоро ужин..."

166. "Разохалась старуха..."

167. "Я сгорела молоденька без огня..."

168. "На селе четыре жителя..."

169. "Я ко любушке-голубушке ходил..."

170. "Не под елью белый мох..."

171. "Ах, подруженьки-голубушки..."

172. Солдатка ("Скучно молодешеньке у свекра жить в дому...")

173. Памяти героя ("Умер, бедняга, в больнице военной...")

174. Прославление милостыни ("Не отказна милостыня праведная...")

175. В родном углу ("Ах, зачем не ворон я...")

176. "Ягода зреет для птичьего зоба..."

177. "Посконным портам не бывает износу..."

178. "Мужицкий лапоть свят, свят, свят..."

179. Русь ("Не косить детине пожен...")

180. Ивушка зелененька ("Ивушка зелененька...")

181. Стих о праведной душе ("Жила душа свято, праведно...")

182. Песня про Васиху ("Баба Василиста...")

183. "Меня матушка будит спозаранья..."

184--198. Избяные песни

1. "Четыре вдовицы к усопшей пришли..."

2. "Лежанка ждет кота, пузан-горшок -- хозяйку..."

3. "Осиротела печь, заплаканный горшок..."

4. ""Умерла мама" -- два шелестных слова..."

5. "Шесток для кота -- что амбар для попа..."

6. "Весь день поучатися правде Твоей..."

7. "Хорошо ввечеру при лампадке..."

8. "Заблудилось солнышко в корбах темнохвойных..."

9. "От сутёмок до звезд и от звезд до зари..."

10. "Бродит темень по избе..."

11. "Зима изгрызла бок у стога..."

12. "В селе Красный Волок пригожий народ..."

13. "Коврига свежа и духмяна..."

14. "Вешные капели, солнопёк и хмара..."

15. "Ворон грает к теплу, а сорока -- к гостям..."

199. "Вы деньки мои -- голуби белые..."

200. "Бабка тачает заплаты..."

202. "Октябрь -- петух медянозобый..."

203. Вражья сила ("Возят щебень, роют рвы...")

207. "Оттепель -- баба-хозяйка..."

208. "Ель мне подала лапу, береза серьгу..."

209. Ночь на Висле ("Луна, как вражий барабан...")

210. Небесный вратарь ("Как у кустышка у ракитова...")

211. "Гей, отзовитесь, курганы..."

212. "Облиняла буренка..."

214. "Кабы я не Акулиною была..."

215. "Рыжее жнивье -- как книга..."

219. "Судьба-старуха нижет дни..."

221. Мирская дума ("Не гуси в отлет собирались...")

222. Поминный причит ("Покойные солдатские душеньки...")

223. Смертный сон ("Туча -- ель, а солнце -- белка...")

224. "Посмотри, какие тени..."

225. "В этот год за святыми обеднями..."

227. "Что ты, нивушка, чернёшенька..."

228. Беседный наигрыш, стих доброписный ("По рожденьи Пречистого Спаса...")

229. "Луговые потемки, омежки, стога..."

230. "Месяц -- рог олений..."

231. Рожество избы ("От кудрявых стружек пахнет смолью...")

232. Вешний Никола ("Как лестовка, в поле дорожка...")

234. "Тучи, как кони в ночном..."

235. "Дует зимник, кренит ели..."

237. Слезный плат ("Не пава перо обронила...")

238. "Под низкой тучей вороний грай..."

239. Молитва ("Упокой мою душу, Господь...")

240. Поддонный псалом ("Что напишу и что реку, о Господи...")

241. "Не верьте, что бесы крылаты..."

242--245. Земля и железо

1. "Есть горькая супесь, глухой чернозём..."

2. "У розвальней -- норов, в телеге же -- ум..."

3. "Звук ангелу собрат, бесплотному лучу..."

4. "Где пахнет кумачом -- там бабьи посиделки..."

246--249. Поэту Сергею Есенину

1. "Оттого в глазах моих просинь..."

2. "Изба -- святилище земли..."

3. "Елушка-сестрица..."

4. "Бумажный ад поглотит вас..."

251. Белая Индия ("На дне всех миров, океанов и гор...")

254. "Под древними избами, в красном углу..."

255. "Потные, предпахотные думы..."

256. "Пушистые горностаевые зимы..."

257. "О ели, родимые ели..." 4

258. "Утонувшие в океанах..."

260. "Осенние сумерки -- шуба..."

261. "Олений гусак сладкозвучнее Глинки..."

262. "На овинной паперти Пасха..."

263. "Чтоб медведь пришел к порогу..."

264. "Гробичек не больше рукавицы..."

265. "Есть каменные небеса..."

266. "Громовые, владычные шаги..."

267. "Два юноши ко мне пришли..."

268. "По керженской игуменье Манёфе..."

269. "Я -- древо, а сердце -- дупло..."

270. "Как гроб епископа, где ладан и парча..."

271. "Счастье бывает и у кошки..."

272. "Шепчутся тени-слепцы..."

273. "Октябрьское солнце косое, дырявое..."

274. "Улыбок и смехов есть тысяча тысяч..."

275. "О скопчество -- венец, золотоглавый град..."

276. "Всё лики в воздухе да очи..."

277. "В зрачках или в воздухе пятна..."

278. "Полуденный бес, как тюлень..."

279. "Я уж больше не подрасту..."

280. ""Я здесь", -- ответило мне тело..."

281. "Плач дитяти через поле и реку..."

283--290. Спас

1. "Вышел лен из мочища..."

2. "Я родил Эммануила..."

3. "Я родился в вертепе..."

4. "В дни по вознесении Христа..."

5. "Неугасимое пламя..."

6. "Мои уста -- горючая пустыня..."

7. "Господи, опять звонят..."

8. "Войти в Твои раны -- в живую купель..."

291. "Будет брачная ночь, совершение тайн..."

293. "Меня Распутиным назвали..."

294. "Уму -- республика, а сердцу -- Матерь-Русь..."

295. Застольный сказ ("Как у нас ли на Святой Руси...")

296. Молитва солнцу ("Солнышко-светик! Согрей мужика...")

298. Февраль ("Двенадцать месяцев в году...")

301. "Братья, это корни жизни..."

303. "Городские, предбольничные березы..."

304. "На божнице табаку осьмина..."

305. "В избе гармоника: "Накинув плащ, с гитарой..."

306. "Вечер ржавой позолотой..."

307. "Се знамение: багряная корова..."

308. Пулемет ("Пулемет... Окончание -- мёд...")

309. "Из кровавого окопа..."

310. "Есть в Ленине керженский дух..."

311--312. Из "Красной газеты"

1. "Пусть черен дым кровавых мятежей..."

2. "Жильцы гробов, проснитесь! Близок Страшный суд..."

313. "Эта девушка умрет в родах..."

314. "Революцию и Матерь света..."

315. "Так немного нужно человеку..."

316. "Миллионам ярых ртов..."

317. Республика ("Керженец в городском обноске...")

320. Коммуна ("Боже, Свободу храни...")

322. Революция ("Низкая деревенская заря...")

324. Медный кит ("Объявится Арахлин-град...")

325. "Незабудки в лязгающей слесарной..."

326--327. Владимиру Кириллову

1. "Мы -- ржаные, толоконные..."

2. "Твое прозвище -- русский город..."

328. "Братья, сегодня наша малиновая свадьба..."

329. "Октябрь -- месяц просини, листопада..."

330. "Смольный -- в кожаной куртке, с загаром на лбу..."

331. "Багряного Льва предтечи..."

332. "Октябрьские рассветки и сумерки..."

333. "Стада носорогов в глухом Заонежье..."

334. "Пора лебединого отлета..."

335. "Я построил воздушный корабль..."

336. "Я -- посол от медведя..."

337. "Нила Сорского глас: "Земнородные братья..."

338. "Проснуться с перерезанной веной..."

339. Русь-Китеж ("Обернулась купальским светляком...")

340. "Не хочу Коммуны без лежанки..."

341. "Господи! Да будет воля Твоя..."

342. "На ущербе красные дни..."

343. Красный орел ("Глухая Вытегра не слышит урагана...")

344. Гимн Великой Красной Армии ("Мы -- красные солдаты...")

345. "Мы опояшем шар земной..."

346. "Скалы -- мозоли земли..."

348. "По мне Пролеткульт не заплачет..."

349. "Глухомань северного бревенчатого городишка..."

350. "Чернильные будни в комиссариате..."

351. Красный Адам ("Была разлука с Единым...")

352. "Россия плачет пожарами..."

353. "Теперь бы герань на окнах..."

354. "Братья, мы забыли подснежник..."

355. "Блузник, сапожным ножом..."

356. "Всемирного солнца восход..."

357. "Поселиться в лесной избушке..."

358. "Родина, я умираю..."

359. "Маяковскому грезится гудок над Зимним..."

360. Красные незабудки ("Незабудки в крови малютки...")

361. "Строгановские иконы..."

362. "Родина, я грешен, грешен..."

363--364. Из цикла "Песни утешения"

1. "С победительной годиной..."

2. "Ты мне рассказывал про лошадку..."

365. "В васильковое утро белее рубаха..."

366--368. Песни Вытегорской коммуны

1. "Пожалейте трудную скотинушку..."

2. "Говорят, что умрет дуга..."

3. "Листопадно ковровые шали..."

369--371. Вороньи песни

1. "Мы верим в братьев многоочитых..."

2. "Я обижен сестрою родной, домашней..."

3. "Презреть колыбельного Бога..."

372. "Из избы вытекают межи..."

373. "В заборной щели солнышка кусок..."

374. Железо ("Безголовые карлы в железе живут...")

375. Памяти товарища Василия Грошникова, убитого на Нарвском фронте ("Придут голубые Святки...")

376. "Ураганы впряглися в соху..."

377. "Они смеются над моей поддёвкой..."

378. "Отрубленная голова..."

379. "С хитрым стулом умерла лавка..."

380. "Не коврига, а цифр клубок..."

381. "Проклята верба, слезинка..."

382. "Воры в келье: сестра и зять..."

383. "Я помню крылатое дерево..."

384. "Александр Добролюбов -- пречистая свеченька..."

385. "Я давно не смеялся, но в праздник Коммуны..."

386. "Брезг самоварной решетки..."

387. "Зарезать родную мать..."

388. "Облака в камлотовых штанах..."

389. "Статья в широченных "Известиях"..."

390. "Кареглазый жених убит..."

391. "Рукомойник из красной меди..."

392. "Женилось солнце, женилось..."

393. "Я знаю, родятся песни..."

394. "Миновав житейские версты..."

396. "Домик Петра Великого..."

397. "Поле, усеянное костями..."

398. "Арский, Аксён Ачкасов..."

399. "Суровое булыжное государство..."

400. "Псалтырь царя Алексия..."

401. "Коровы -- платиновые зубы..."

402. "Проститься с лаптем-милягой..."

403. "У соседа дочурка с косичкой..."

405. "В шестнадцать -- кудри да посиделки..."

406. "Осыпалась избяная сказка..."

407. "Теперь бы Казбек-коврига..."

408. "Солнце избу взнуздало..."

409. "Солнце верхом на овине..."

410. "На заводских задворках, где угольный ад..."

411. Мать ("Она родила десятерых...")

412. "Узорные шаровары..."

413. "Повешенным вниз головою..."

414. "У вечерни два человека..."

415. "Убежать в глухие овраги..."

416. "Незримая паутинка..."

417. "Задворки Руси -- матюги на заборе..."

418. "Запах имбиря и мяты..."

419. "Древний новгородский ветер..."

420. "На помин олонецким бабам..."

421. "Тридцать три года, тридцать три..."

422. "В степи чумацкая зола..."

423. "Портретом ли сказать любовь..."

424. "Умирают звезды и песни..."

425. "Меня хоронят, хоронят..."

426. "Григорий Новых цветистей Бессалько..."

427. "Петухи горланят перед солнцем..."

428. "Придет караван с шафраном..."

429. "Дремлю с медведем в обнимку..."

430. "Потемки -- поджарая кошка..."

431. "Заутреня в татарское иго..."

432. Гитарная ("Вырастает и на теле лебеда...")

433. "Стариком, в лохмотья одетым..."

434. "От иконы Бориса и Глеба..."

435--436. Вавила

1. "Вернуться с оленьего извоза..."

2. "Карельские зори раскосы и рябы..."

437. "Ленин на эшафоте..."

438. "От березовой жилы повытекла Волга..."

439. "Будут ватрушки с пригарцем..."

440. "Ни песня, ни звон покоса..."

441. "Не ласкай своего Ильюшу..."

442. "Люблю поленницу дров..."

443. "Не буду писать от сердца..."

444. Богатырка ("Моя родная богатырка...")

445. Ночная песня ("За невской тихозвонной лаврой...")

446. "Милый друг, из Святогорья..."

447. "Не буду петь кооперацию..."

448--451. Новые песни

1. Ленинград ("В излуке Балтийского моря...")

2. Застольная ("Мои застольные стихи...")

3. "Сегодня празднество у домен..."

4. "Я, кузнец Вавила..."

452. Корабельщики ("Мы, корабельщики-поэты...")

453. "Наша собачка у ворот отлаяла..."

454. Дружба ("Вятичи не любят сапог...")

455. Вечер ("Помню на задворках солнопёк...")

457. "Кто за что, а я за двоперстье..."

458. Нерушимая Стена ("Рогатых хозяев жизни...")

459. "Наша русская правда загибла..."

461. "Мне нагадал грачиный грай..."

462. "Кнут Гамсун -- сосны под дождем..."

463. "С тобою плыть в морское устье..."

464. "Старикам донашивать кафтаны..."

465--476. О чем шумят седые кедры

1. "Сегодня звонкие капели..."

2. "Не пугайся листопада..."

3. "Зимы не помнят воробьи..."

4. "Недоуменно не кори..."

5. "По восемнадцатой весне..."

6. "Ты бормотал, что любишь деда..."

7. "Под пятьдесят пьянее розы..."

8. "У пихты волосата лапа..."

9. "Приласкать бы собаку..."

10. "Я женился на тюльпане..."

11. "Среди цветов купаве цвесть..."

12. "Ночной комар -- далекий звон..."

477. Анатолию Яр-Крвченко ("Москва! Как много в этом звуке...")

478. "Есть дружба пёсья и воронья..."

479. "Отображение любви..."

480. Клеветникам искусства ("Я гневаюсь на вас и горестно браню...")

481. "Мне революция не мать..."

482. "Деревня -- сон бревенчатый, дубленый..."

483. Письмо художнику Анатолию Яру ("В разлуке жизнь обозревая...")

484--487. Стихи из колхоза

1. "Саратовский косой закат..."

2. "На просини рябины рдяны..."

3. "В ударной бригаде был сокол Иван..."

4. "В алых бусах из вишен..."

488. "Ночь со своднею-луной..."

489. "Когда осыпаются липы..."

490. "По жизни радуйтесь со мной..."

491. "Я лето зорил на Вятке..."

492. "Чтоб пахнуло розой от страниц..."

493. "Мы старее стали на пятнадцать..."

494. "Кому бы сказку рассказать..."

495. "Россия была глуха, хрома..."

496. "Мой самовар сибирской меди..."

497. "Хозяин сада смугл и в рожках..."

498. "Прощайте, не помните лихом..."

499. "Шапку насупя до глаз..."

500. Моему другу Анатолию Яру ("Продрогли липы до костей...")

501. Моему другу Анатолию Яру ("Не верю, что читать без слез...")

502. Из предсмертных песен ("Змея змею целует в жало...")

503. "Над свежей могилой любови..."

504. "Я человек, рожденный не в боях..."

505. "Баюкало тебя райское древо..."

506. "Меня октябрь настиг плечистым..."

507. Годы ("Я твой, любовь! Под пятьдесят...")

508--509. Из цикла "Разруха"

1. "От Лаче-озера до Выга..."

2. "Есть демоны чумы, проказы и холеры..."

1

Не сбылись радужные грезы,

Поблекли юности цветы;

Остались мне одни лишь слезы

И о былом одни мечты.

Погибли юные стремленья,

Все идеалы красоты,

И тщетно жду их возрожденья

Среди житейской суеты.

В лесу густом, под сводом неба

Отрадней было бы мне жить,

Чем меж людей, лишь ради хлеба

Оковы рабские носить.

Мне нужно вновь переродиться,

Чтоб жить, как все, -- среди страстей.

Я не могу душой сродниться

С содомской злобою людей.

Светила мудрости, науки,

Вы разрешите мне вопрос:

Когда окончатся все муки

И на земле не будет слез?

Когда наступит день отрадный,

Не будет литься больше кровь,

И в нашу жизнь, как свет лампадный,

Прольется чистая любовь?

<1904>

2

Широко необъятное поле,

А за ним чуть синеющий лес!

Я опять на просторе, на воле

И любуюсь красою небес.

В этом царстве зеленом природы

Не увидишь рыданий и слез;

Только в редкие дни непогоды

Ветер стонет меж сучьев берез.

Не найдешь здесь душой пресыщенной

Пьяных оргий, продажной любви,

Не увидишь толпы развращенной

С затаенным проклятьем в груди.

Здесь иной мир -- покоя, отрады,

Нет суетных волнений души;

Жизнь тиха здесь, как пламя лампады,

Не колеблемой ветром в тиши.

<1904>

3. Проснись!

Проснись, проснись!.. Минула ночь,

Исчезли пенные туманы,

И на прохладные поляны,

На изумрудные леса

Глядят с улыбкой небеса...

Проснись! Усталость превозмочь

Ты должен в праздник воскресенья,

В великий праздник обновленья --

Из сердца злобу вырвать прочь!..

<1905>

6

Слушайте песню простую,

Скорбную песню мою!

Песню про долю родную

Вам я сейчас пропою.

Старые песни и были,

Старых гусляров напев

Люди давно позабыли,

Новых сложить не успев.

Песни про старые годы

Стыдно теперь распевать,

Новые песни свободы

Надобно миром слагать!

Давние кары насилья

Гибнут, как призраки мглы,

Вырастив мощные крылья,

Мы не рабы, а орлы!

Вот вам запевка простая,

Новый живой пересказ,

Песня свободы святая,

Новая песня для вас!

<1905>

7. Народное горе

Пронеслась над родимою нивой

Полоса градовая стеной,

Пала на землю спутанной гривой

Рать-кормилица с болью тупой,

Пала на землю, с грязью смешалась,

Золотистей вольней не шумит...

Пахарь бедный!.. Тебе лишь осталось

За труды -- горечь слез и обид!

Заколачивай окна избушки

И иди побираться с семьей

Далеко от своей деревушки,

От полей и землицы родной.

С малолетства знакомые краски:

Пахарь -- нищий и дети, и мать,

В тщетных поисках хлеба и ласки,

В города убегают страдать...

Сердце кровью горячей облилось,

Поневоле житье проклянешь:

Ты куда, наша доля, сокрылась?

Где ты, русское счастье, живешь?

<1905>

8. Гимн свободе

Друг друга обнимем в сегодняшний день,

Забудем былые невзгоды,

Ушли без возврата в могильную сень

Враги животворной свободы.

Сегодняшний день без копья и меча

Сразил их полки-легионы;

Народная сбылась святая мечта,

Услышаны тяжкие стоны.

День радости светлой! Надежды живой!

Надежды на лучшую долю!

Насилия сорван покров вековой,

И просится сердце на волю.

На волю! на волю! В волшебную даль!

В обитель свободного счастья!..

Исчезни навеки, злодейка-печаль!

Исчезни, кошмар самовластья!

Мы новою жизнью теперь заживем --

С бесстрашием ринемся к битве;

Мы новые песни свободе споем --

И новые сложим молитвы.

<1905>

9. Пусть я в лаптях

Пусть я в лаптях, в сермяге серой,

В рубахе грубой, пестрядной,

Но я живу с глубокой верой

В иную жизнь, в удел иной!

Века насилья и невзгоды,

Всевластье злобных палачей

Желанье пылкое свободы

Не умертвят в груди моей!

Наперекор закону века,

Что к свету путь загородил,

Себя считать за человека

Я не забыл! Я не забыл!

<1905>

10. Мужик

Только станет светать -- на работу

Мужичок торопливо идет,

Про свою вековую заботу

Песню скорбную тихо поет:

"Эх ты, жизнь наша, долюшка злая,

Безответный удел мужика,

Ты откуда явилась лихая,

Подневольная жизнь батрака?

Эх ты, поле, родимое поле,

Что я кровью своею полил,

Если б был я на радостной воле, --

Я б тебя еще больше любил!

Да отрезаны соколу крылья,

Загорожены к свету пути,

Цепью тяжкого злого насилья

Силы скованы в мощной груди!"

. . . . . . . . . . . . . . . .

Только станет светать -- за рекою

Песню жалобно кто-то поет,

И звучит эта песня тоскою

И кому-то проклятия шлет.

<1905>

11

Плещут холодные волны,

Стонут и плачут навзрыд,

Гневным отчаяньем полны,

Бьются о серый гранит.

С шумом назад отступают,

Белою пеной вскипев,

Скалы их горя не знают,

Им непонятен их гнев.

Знает лишь вечер кручину

Бездны зыбучей морской, --

Мертвым сегодня в пучину

Брошен матрос молодой.

Был он свободный душою,

Крепко отчизну любил,

Братской замучен рукою,

Сном непробудным почил.

Стихло безумное горе,

Умерло сердце в груди,

Тяжко вздымается море,

Бурю суля впереди.

Бьются у берега шлюпки,

Стонут сирены во мгле,

Белые волны-голубки

Стаей несутся к земле,

Шлют берегам укоризны

В песне немолчной своей...

Много у бедной отчизны

Павших невинно детей!

1905?

12

Холодное, как смерть, равниной бездыханной

Болото мертвое раскинулось кругом,

Пугая робкий взор безбрежностью туманной,

Зловещее в своем молчанье ледяном.

Болото курится, как дымное кадило,

Безгласное, как труп, как камень мостовой.

Дитя моей любви, не для тебя ль могилу

Готовит здесь судьба незримою рукой?!

Избушка ветхая на выселке угрюмом

Тебя, изгнанницу святую, приютит,

И старый бор печально-строгим шумом

В глухую ночь невольно усыпит.

Но чуть рассвет затеплится над бором,

Прокрякает чирок в надводном тростнике, --

Болото мертвое немеренным простором

Тебе напомнит вновь о смерти и тоске.

<1907>

13. Казарма

Казарма мрачная с промерзшими стенами,

С недвижной полутьмой зияющих углов,

Где зреют злые сны осенними ночами

Под хриплый перезвон недремлющих часов, --

Во сне и наяву встает из-за тумана

Руиной мрачною из пропасти она,

Как остров дикарей на глади океана,

Полна зловещих чар и ужасов полна.

Казарма дикая, подобная острогу,

Кровавою мечтой мне в душу залегла,

Ей молодость моя, как некоему богу,

Вечерней жертвою принесена была.

И часто в тишине полночи бездыханной

Мерещится мне въявь военных плацев гладь,

Глухой раскат шагов и рокот барабанный --

Губительный сигнал: идти и убивать.

Но рядом клик другой, могучее сторицей,

Рассеивая сны, доносится из тьмы:

"Сто раз убей себя, но не живи убийцей,

Несчастное дитя казармы и тюрьмы!"

<1907>

14

Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты

На нары твердые ложатся в тесный ряд.

Казарма, как сундук, волшебствами заклятый,

Смолкает, хороня живой, дышащий клад.

И сны, вампиры-сны, к людскому изголовью

Стекаются в тиши незримою толпой,

Румяня бледность щек пылающею кровью,

Под тиканье часов сменяясь чередой.

Казарма спит в бреду, но сон ее опасен,

Как перед бурей тишь зловещая реки, --

Гремучий динамит для подвигов припасен,

Для мести без конца отточены штыки.

Чуть только над землей, предтечею рассвета,

Поднимется с низин редеющий туман --

Взовьется в небеса сигнальная ракета,

К восстанью позовет условный барабан.

<1907>

15

Вот и лето прошло, пуст заброшенный сад,

На дорогу открыта калитка,

Из поблекшей травы сквозь сырой листопад

Сиротливо глядит маргаритка.

Чьих-то маленьких ног на дорожке следы

И обрывки письма у крокета,

На скамье позабытый букет резеды --

Это память угасшего лета.

Были грезы и сны, и порывы ума,

Сгибло всё под дыханьем ненастья.

Позабытый букет да обрывки письма

Нам с тобою остались от счастья.

<1907>

16

Я поведаю миру былину,

Про кручину недавний рассказ.

Мне хотелось бы спеть про кручину,

Чтоб катилися слезы из глаз.

Много в небе лазурно-бездонном

Светлых звезд и лучистых планет, --

Много горюшка в сердце народном

Накопилось за тысячу лет!

Сколько листьев в осенние ночи

Перелетные вихри сорвут, --

Столько слез материнские очи

На Руси неповеданно льют!

И не столько скалистых порогов

Громоздится в надречной дали,

Сколько высится мрачных острогов

По раздолью родимой земли!

Ты пропойся про горюшко наше,

Ладословная песня, звончей;

Степь от солнца вольнее и краше, --

От запевки душа удалей.

Кабы птицей душа очутилась,

Буйнокрылою чайкой морской,

Не с надрывным бы стоном кружилась

Над рокочущей гневно волной.

Кабы молодцу шапка повыше, --

Мглистей ночи казалася б бровь...

Чайка-песня бьет крыльями тише

Там, где трупы, застенки и кровь.

<1907>

17

Мы любим только то, чему названья нет,

Что, как полунамек, загадочностью мучит:

Отлеты журавлей, в природе ряд примет

Того, что прозревать неведомое учит.

Немолчный жизни звон, как в лабиринте стен,

В пустыне наших душ бездомным эхом бродит;

А время, как корабль под плеск попутных пен,

Плывет и берегов желанных не находит.

И обращаем мы глаза свои с тоской

К Минувшего Земле -- не видя стран грядущих...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В старинных зеркалах живет красавиц рой,

Но смерти виден лик в их омутах зовущих.

<1907>

18. Немая любовь

Поведай мне, дитя с безбрежными глазами,

С пучиною волос и мраками ресниц,

Не песня ль моря ты, где, вея парусами,

Несутся корабли при всполохах зарниц?

Увы! Созвучий мир, сиянья радуг полный,

Орлиных клекотов и сини берегов,

Постичь не в силах ты душой слепорожденной,

Как в рифмах уловить певучий гул валов.

Ты только взором жжешь, как знойная пустыня,

Далекая стиха прибоям грозовым,

В песчанности твоей затерянный отныне

Я сфинксом становлюсь, жестоким и немым.

<1907>

19

Ночью дождливою, ночью осеннею,

В хмурую, жуткую тьму,

Полем, проселком, глухою деревнею

Страшно идти одному.

Поле, как море, недвижно-застывшее,

Нет ему имени, прозвища нет.

Лужи заплывшие, ветлы поникшие

Кажут пути незнакомого след.

Выйдешь к селенью, так родственно-близкому,

Тихо, как в склепе забытом, окрест.

Изредка, звякая, пб мосту низкому

Мерно проедет казачий разъезд.

За угол спрячешься тенью пугливою,

Слышишь, как мать за стеной говорит:

"Спи, мое дитятко, ночью дождливою

Только нечистая сила не спит.

По мосту едет толпою суровою,

Звякает, ропщет дозором во мгле,

Где она ступит, там каплей багровою,

Кровью останется след на земле".

Снова всё тихо... С надеждой упорною,

Брови нахмуря, глядишь на восток,

Ждешь, не сверкнет ли за тьмою бездонною

Первых лучей золотой огонек.

Вместе с зарею пойдешь стороною,

Беглый преступник, как серая тень, --

Полем, проселком, опушкой лесною --

Дальше от зорких, чужих деревень.

<1907>

20

Темной ночью сердцу больно

Одинокому грустить,

Ах, нельзя ему невольно

Горе кровное забыть!

Молод я и телом зноен,

Бел, как пена на реке,

За себя всегда спокоен,

Силу чувствуя в руке.

Без руля направлю лодку,

Как стрелу, через реку,

Знают все по околотку

Перевозчика Луку.

Но сегодня сердце ноет,

Ночь несчастная темна.

И, вздымаясь, тяжко стонет

Водяная глубина.

В диком споре -- на просторе --

Волны дышат тяжело...

Не народное ли горе

В зыбь речную залегло?

Не таит ли век косматый

В тяжком плеске без конца

Стон замученного брата

И убитого отца?

И не сыну ль на чужбину

В край изгнанья и болот,

Материнскую кручину

Мутной пеною несет?

На заре утихнут грозы,

Смолкнут, ласково-легки,

Из заречья к перевозу

Соберутся мужики.

Всё, что волны говорили,

Разбиваясь и шумя,

Как дела кровавой были,

Передам мирянам я.

Расскажу, как сердцу больно

Одинокому грустить,

Жить на свете подневольно

И врагу не отомстить.

<1907>

21

Рота за ротой проходят полки --

Конница, пушки, пехота;

Кажутся сетью блестящей штыки,

Кровью -- погон позолота.

Трубы торжественно маршем старинным

Дух утомленный обманно бодрят,

Мимо острога по улицам длинным

Роты к вокзалам спешат.

Там наготове, окутаны паром,

Чудищем черным стоят поезда,

Веет с полян отдаленным пожаром,

Словно за ними горят города,

Словно за гранью полян одичалых

Гений возмездья сигналы зажег...

Взводы шагают, зовет запоздалых

Жалкой свирелью горниста рожок.

Эхом ответным свистят паровозы,

Дробных шагов заглушая молву,

Сбылись ночные зловещие грезы,

Сбылись кровавые сны наяву.

Скоро по лону полей торопливо

Воинский поезд промчится, гремя,

Заяц метнется в кусты боязливо,

В встречной деревне заплачет дитя.

<1907>

23. Прогулка

Двор, как дно огромной бочки,

Как замкнутое кольцо;

За решеткой одиночки

Чье-то бледное лицо,

Темной кофточки полоски,

Как ударов давних след,

И девической прически

В полумраке силуэт.

После памятной прогулки,

Образ светлый и родной,

В келье каменной и гулкой

Буду грезить я тобой.

Вспомню вечер безмятежный,

В бликах радужных балкон

И поющий скрипкой нежной

За оградой граммофон,

Светлокрашеную шлюпку,

Вёсел мерную молву,

Рядом девушку-голубку --

Белый призрак наяву...

Я всё тот же -- мощи жаркой

Не сломил тяжелый свод...

Выйди, белая русалка,

К лодке, дремлющей у вод!

Поплывем мы... Сон нелепый!

Двор, как ямы мрачной дно,

За окном глухого склепа

И зловеще и темно.

<1907>

24

За лебединой белой долей

И по-лебяжьему светла,

От васильковых меж и поля

Ты в город каменный пришла.

Гуляешь ночью до рассвета,

А днем усталая сидишь

И перья смятого берета

Иглой неловкою чинишь.

Такая хрупко-испитая,

Рассветным кажешься ты днем,

Непостижимая, святая, --

Небес отмечена перстом.

Наедине, при встрече краткой,

Давая совести отчет,

Тебя вплетаю я украдкой

В видений пестрый хоровод:

Панель... Толпа... И вот картина,

Необычайная чета:

В слезах лобзает Магдалина

Стопы пречистые Христа.

Как ты, раскаяньем объята,

Янтарь рассыпала волос, --

И взором любящего брата

Глядит на грешницу Христос.

<1907. 1911>

25

Осенюсь могильною иконкой,

Накормлю малиновок кутьей

И с клюкой, с дорожною котомкой,

Закачусь в туман вечеровой.

На распутьях дальнего скитанья,

Как пчела медвяную росу,

Соберу певучие сказанья

И тебе, родимый, принесу.

В глубине народной незабытым

Ты живешь, кровавый и святой...

Опаленным, сгибнувшим, убитым,

Всем покой за дверью гробовой.

<1908, 1912>

26

Брату

Под плакучею ракитой

Бледный юноша лежал,

На прогалине открытой

Распростертый умирал.

Кровь лилась из свежей раны

На истоптанный песок.

Оглядеть простор поляны

Взор измученный не мог.

Каркал ворон в выси синей,

Круги ровные чертя.

Умирало над пустыней

Солнце, дали золотя.

Вечер близился к пределу,

Затемнялась неба гладь.

К остывающему телу

Не пришла родная мать,

В вечный путь не снарядила

Дорогого мертвеца,

Кровь багровую не смыла

С просветленного лица.

Только заревом повита,

От заката золотым,

Одинокая ракита

Тихо плакала над ним.

<1908>

28

Я говорил тебе о Боге,

Непостижимое вещал

И об украшенном чертоге

С тобою вместе тосковал.

Я тосковал о райских кринах,

О берегах иной земли,

Где в светло дремлющих заливах

Блуждают сонно корабли.

Плывут представленные души

В незатемненный далью путь,

К Материку желанной суши

От бурных странствий отдохнуть.

С тобой впервые разгадали

Мы очертанья кораблей,

В тумане сумеречной дали,

За гранью слившихся морей.

И стали чутки к откровенью

Незримо веющих сирен,

Всегда готовы к выступленью

Из Лабиринта бренных стен.

Но иногда мы чуем оба

Ошибки чувства и ума:

О, неужель за дверью гроба

Нас ждут неволя и тюрьма?

Всё также будет вихрь попутный

Крутить метельные снега,

Синеть чертою недоступной

Вдали родные берега?

Свирелью плачущей сирены

Томить пугливые сердца,

И океан лохмотья пены

Швырять на камни без конца?

<1908>

29. Обидин плач

В красовитый летний праздничек,

На раскат-широкой улице,

Будет гульное гуляньице --

Пир -- мирское столованьице.

Как у девушек-согревушек

Будут поднизи плетеные,

Сарафаны золоченые.

У дородных добрых молодцев,

Мигачей и залихватчиков,

10 Перелетных зорких кречетов,

Будут шапки с кистью до уха,

Опояски соловецкие,

Из семи шелков плетеные.

Только я, млада, на гульбище

Выйду в старо-старом рубище,

Нищим лыком опоясана...

Сгомонятся красны девушки,

Белолицые согревушки, --

Как от торопа повального,

20 Отшатятся на сторонушку.

Парни ражие, удалые

За куветы встанут талые.

Притулятся на завалины

Старики, ребята малые --

Диво-дивное увидючи,

Промежду себя толкуючи:

"Чья здесь ведьма захудалая

Ходит, в землю носом клюючи?

Уж не горе ли голодное,

30 Лихо злое, подколодное,

Забежало частой рощею,

Корбой темною, дремучею,

Через лягу -- грязь топучую,

Во селенье домовитое,

На гулянье круговитое?

У нас время недогуляно,

Зелено вино недопито,

Девицы недоцелованы,

Молодцы недолюбованы,

40 Сладки пряники не съедены,

Серебрушки недоменяны..."

Тут я голосом, как молотом,

Выбью звоны колокольные:

"Не дарите меня золотом,

Только слухайте, крещеные:

Мне не спалось ночкой синею

Перед Спасовой заутреней.

Вышла к озеру по инею,

По росе медвяной, утренней.

50 Стала озеро выспрашивать,

Оно стало мне рассказывать

Тайну тихую поддонную

Про святую Русь крещеную.

От озерной прибауточки,

Водяной потайной басенки,

Понабережье насупилось,

Пеной-саваном окуталось.

Тучка сизая проплакала --

Зернью горькою прокапала,

60 Рыба в заводях повытухла,

На лугах трава повызябла...

Я поведаю на гульбище

Праз дничанам -залихватчикам,

Что мне виделось в озёрышке,

Во глуби на самом донышке,

Из конца в конец я видела

Поле грозное, убойное,

Костяками унавожено.

Как на полюшке кровавоём

70 Головами мосты мощены,

Из телес реки пропущены,

Близ сердечушка с ружья паля,

О бока пуля пролятыва,

Над глазами искры сыплются...

Оттого в заветный праздничек,

На широкое гуляньице,

Выйду я, млада, непутною,

Встану вотдаль немогутною,

Как кручинная кручинушка,

80 Та пугливая осинушка,

Что шумит-поет по осени

Песню жалкую свирельную,

Ронит листья -- слезы желтые

На могилу безымянную".

<1908. 1918>

30. Песня о Соколе и о трех птицах Божиих

Как по озеру бурливому,

По Онегушку шумливому,

На песок-луду намойную,

На коряжину подводную,

Что ль на тот горючий камешек, --

Прибережный кремень муромский, --

Птицы вещие слеталися,

От туманов отряхалися.

Перва птица -- Куропь снежная,

10 Друга -- черная Габучина,

А как третья птица вещая --

Дребезда золотоперая.

Взговорила Куропь белая

Человечьим звонким голосом:

"Ай же, птицы вы летучие, --

Дребезда, и ты, Габучина,

Вы летели мимо острова,

Миновали море около,

А не видли ль змея пестрого,

20 Что ль того лихого Сокола?"

Отвечали птицы мудрые:

"Ай же, Куропь белокрылая,

Божья птица неповинная,

У тебя ль перо Архангела,

Голос грома поднебесного, --

Сокол враг, змея суровая,

Та ли погань стоголовая,

Обрядился не на острове,

Схоронился не на росстани,

30 А навис погодной тучею,

Разметался гривой долгою,

Надо свят-рекой текучею --

Крутобережною Волгою.

От налета соколиного,

Злого посвиста змеиного,

Волга-реченька смутилася,

В сине море отшатилася...

Ой, не звоны колокольные

Никнут к земи, бродят около, --

40 Стонут люди полоненные

От налета злого Сокола.

И не песня заунывная

Над полями разливается, --

То плакун-трава могильная

С жалким шорохом склоняется!..

Мы слетелись, птицы умные,

На совет, на думу крепкую,

Со того ли саду райского --

С кипариса -- Божья дерева.

50 Мы удумаем по-птичьему,

Сгомоним по-человечьему:

"Я -- Габучина безгрешная,

Птица темная, кромешная,

Затуманю разум Соколу,

Очи выклюю у серого,

Чтоб ни близ себя, ни около

Не узнал он света белого".

Дребезда тут речь сговорила:

"Я развею перья красные

60 На равнины святорусские,

В буруны озер опасные,

Что ль во те ли речки узкие.

Где падет перо небесное,

Там слепые станут зрячими,

Хромоногие -- ходячими,

Безъязыкие -- речистыми,

Темноумные -- лучистыми.

Где падет перо кровавое,

Там сыра земля расступится,

70 Море синее насупится,

Вздымет волны над дубравою --

Захлестнет лихого Сокола,

Его силищу неправую,

Занесет кругом и около

Глиной желтою горшечною,

И споет с победной славою

Над могилой память вечную.

Прибредет мужик на глинянник,

Кирпича с руды натяпает

80 На печушку хлебопечную,

Станет в стужу полузимнюю

Спину греть да приговаривать:

"Вот те слава соколиная --

Ты бесславьем опозорилась".

Напоследок слово молвила

Куропь -- птица белоперая:

"А как я, -- росой вспоённая,

Светлым облаком вскормленная, --

Возлечу в обитель Божию,

90 К Саваофову подножию,

Запою стихиру длинную,

Сладословную, умильную.

Ту стихиру во долинушке

Молодой пастух дослушает,

Свесит голову детинушка,

Отмахнет слезу рубахою,

И под дудочку свирельную

Сложит новую бывальщину".

Аминь.

<1908>

31. Осинушка

Ах, кому судьбинушка

Ворожит беду:

Горькая осинушка

Ронит лист-руду.

Полымем разубрана,

Вся красным-красна,

Может быть, подрублена

Топором она.

Может, червоточина

Гложет сердце ей,

Черная проточина

Въелась меж корней.

Облака по просини

Крутятся в кольцо,

От судины- осени

Вянет деревцо.

Ой, заря-осинушка,

Златоцветный лёт,

У тебя детинушка

Разума займет!

Чтобы сны стожарные

В явь оборотить,

Думы -- листья зарные

По ветру пустить.

<1908. 1912>

32

Прошли те времени, когда нелицемерно

Мы верили с тобой в божественность небес,

На звездную лазурь взирая суеверно

В предчувствии святых несбыточных чудес.

Без чуда небеса, поблекнув, отсняли,

Души не озарил полночный звездопад,

Украшенный чертог безумно мы искали,

А обрели тюрьму и мрачный каземат.

Безвинною четой, подвергнуты изгнанью,

В краю, где гаснет жизнь в пустынной тишине,

Не верим больше мы обманному сиянью

Созвездий золотых, горящих в вышине.

Сосновый дымный сруб, занесенный метелью,

Для нас стал алтарем таинственно-святым,

Где зажигает сны над снежною постелью,

Как звезды в небесах, незримый херувим.

<1908>

33

Помню я обедню раннюю,

Вереницы клобуков,

Над толпою покаянною

Тяжкий гул колоколов.

Опьяненный перезвонами,

Гулом каменно-глухим,

Дал обет я пред иконами

Стать блаженным и святым.

И в ответ мольбе медлительной,

Покрывая медный вой,

Голос ясно-повелительный

Мне ответил: "Ты не Мой".

С той поры я перепутьями

Невидимкою блуждал,

Под валежником и прутьями

Вместе с ветром ночевал.

Истекли грехопадения,

И посланец горних сил

Безглагольного хваления

Путь заблудшему открыл.

Знаки замысла предвечного --

Зодиака и Креста,

И на плате солнца млечного

Лик прощающий Христа.

<1908, 1911>

34. Победителям

Свое вы счастье проклянете,

Покорны станете судьбе

И в смерти нашей обретете

Погибель скорую себе.

Вы разрываете одежды,

Клянетесь небом и землей,

Но не отнимите надежды

На час отплаты роковой.

Мы вас убьем и трупы сложим

В пирамидальные костры,

Заклятье вечное положим

На истребленные шатры,

Чтобы о памяти убитых

Прошла зловещая молва,

И на могилах позабытых

Шумела сорная трава,

Гнездились ящеры и гады

В ущельях выветренных скал,

И свет молитвенной лампады

Пустынный храм не озарял.

<1908>

35

Дрёмны плески вечернего звона,

Мглистей дали, туманнее бор.

От закатной черты небосклона

Ты не сводишь молитвенный взор.

О туманах, о северном лете,

О пустыне моленья твои,

Обо всех, кто томится на свете,

И кто ищет ко Свету пути.

Отлетят лебединые зори,

Мрак и вьюги на землю сойдут,

И на тлеюще-дымном просторе

Безотзывно молитвы замрут.

<1908, 1912>

36

Как звезде, пролетной тучке,

Мне отчизна -- синева.

На терновника колючке

Кровь, заметная едва...

Кто прошел стезею правой,

Не сомкнув хвалебных уст?

Шелестит листвою ржавой

За окном колючий куст:

"Чтоб на Божьем аналое

Сокровенное читать,

Надо тело молодое

Крестным терном увенчать".

<1908. 1912>

37. Пловец

Нужны цари из Истинного Града,

Умеющие Башню различать.

Данте

Посвящается А. Блоку

В страну пророков и царей

Я член измученный направил

И на безбрежности морей

Творца Всевидящего славил.

Рукою благостной Господь

Развеял сумрак непогодный

И дал мне светлую милоть

И пояс, радуге подобный.

Молниевиден стал мой лик

И ясновидящ взор туманный,

Прозрев за далью материк

Земли, пловцу обетованной...

Но сон угас, как зори мая,

Надводным холодом дыша,

И с той поры о дивном крае

Томится падшая душа.

Ей снятся солнечные стены

Нерукотворных городов,

И в ледяном мерцанье пены

Сиянье чудится венцов.

Как будто в сумраке далече,

За гранью стынущей зари,

Пловцу отважному навстречу

Идут пророки и цари.

<1908>

38. Завещание

В час зловещий, в час могильный

Об одном тебя молю:

Не смотри с тоской бессильной

На восходную зарю.

Но, верна словам завета,

Слезы робости утри

И на проблески рассвета

Торжествующе смотри.

Не забудь за далью мрачной,

Средь волнующих забот,

Что взошел я новобрачно

По заре на эшафот;

Что, осилив злое горе,

Ложью жизни не дыша,

В заревое пала море

Огнекрылая душа.

<1908>

40

Я был в духе в день воскресный...

Апок<алипсис>, I, 10

Я был в духе в день воскресный,

Осененный высотой,

Просветленно - бестелесный

И младенчески простой.

Видел ратей колесницы,

Судный жертвенник и крест,

Указующей десницы.

Путеводно-млечный перст.

Источая кровь и пламень,

Шестикрыл и многолик,

С начертаньем белый камень

Мне вручил Архистратиг

И сказал: "Венчайся белым

Твердокаменным венцом,

Будь убог и темен телом,

Светел духом и лицом.

И другому талисману

Не вверяйся никогда, --

Я пасти не перестану

С высоты свои стада.

На крылах кроваво-дымных

Облечу подлунный храм

И из пепла тел невинных

Жизнь лазурную создам".

Верен ангела глаголу,

Вдохновившему меня,

Я сошел к земному долу,

Полон звуков и огня.

<1908>

42. Песня о мертвом женихе

Вы не пойте, вихри звонкие,

Не шумите, буйнокрылые,

Не клоните низко маковку

У надрубленной березыньки.

Та березка белокорая,

Деревинка не ядреная,

До сырой земли наклонится,

Как былинка переломится.

Ой, не меть, стрелок, в лебедушку,

10 Не кровавь стрелой озерышка,

Порази каленовострою

Птицу -- ворона могильного.

Ой ты, солнце огнеокое,

Недосветное, высокое,

Не рони закатна золота

Во озерышко глубокое --

Не пугай сорбгу малую,

Водяницу пододонную,

Не мани улыбкой алою

20 За туманность небосклонную.

Дай излить, золотоликое,

Горе девичье великое...

Мое горе -- медный колокол,

Непогодою надколотый:

Стриж летит над колокольнею,

Канет ласточка касатая --

Стонет медь позеленевшая,

Больно крыльями задетая.

Так и слухами уколото

30 Запевает песню горюшко,

И звенит она, как золото,

Разливается, как морюшко.

То приветна, то суровая,

Быль-кручина ладословная.

Петухи поют дворовое,

Пташки жубруют садовое,

Кличут-чивкают зазнобушек,

Колоплянников-воробушек.

Только мне, неприголубленной,

40 Кликать некого в окошечко,

Во светлице новорубленой

Одинокой тяжелёшенько.

Не проедет по подоконью

Богосуженый с гармоникой,

Не зажжет звонкоголосую

На лице зарю малинову.

Ты пошто, гармонь звончатая,

До поры обезголосилась --

Не попела, не дославила

50 Жизнь-кручину молодецкую.

Стародавняя кручинушка,

Как угрюмая крапивушка,

Затомила сердце ясное

У удалого детинушки,

Выжгла очи соколиные,

Красен жар с лица повывела,

Довела головку буйную

До брусовой перекладины.

Так не вейтесь, вихри звонкие,

60 Вкруг стекольчата окошечка,

Полетайте, скорокрылые,

На распутья святорусские,

Пойте в ельниках малиновкой,

Плачьте чайкой над озерами,

Разливайтесь колокольчиком

Над окольнею дороженькой,

Чтоб голубке норовилося,

Сизу-голубю любилося,

Старцу ветхому, преклонному

По Писанию молилося.

<1908>

43

Я надену черную рубаху

И вослед за мутным фонарем

По камням двора пройду на плаху

С молчаливо-ласковым лицом.

Вспомню маму, крашеную елку,

Синий вечер, дрёму паутин,

За окном ночующую галку,

На окне любимый бальзамин,

Луговин поёмные просторы,

Тишину обкошенной межи,

Облаков жемчужные узоры

И девичью песенку во ржи:

Узкая полосынька

Клинышком сошлась --

Не вовремя косынька

На две расплелась!

Развилась по спинушке,

Как льняная плеть,--

Не тебе, детинушке,

Девушкой владеть!

Деревца вилавого

С маху не срубить --

Парня разудалого

Силой не любить!

Белая березынька

Клонится к дождю...

Не кукуй, загозынька,

Про мою судьбу!..

Но прервут куранты крепостные

Песню-думу боем роковым...

Бред души! То заводи речные

С тростником поют береговым.

Сердца сон, кромешный, как могила!

Опустил свой парус рыбарь-день.

И слезятся жалостно и хило

Огоньки прибрежных деревень.

<1908>

44. Поэт

Наружный я и зол и грешен,

Неосязаемый -- пречист,

Мной мрак полуночи кромешен,

И от меня закат лучист.

Я смехом солнечным младенца

Пустыню жизни оживлю

И жажду душ из чаши сердца

Вином певучим утолю.

Так на рассвете вдохновенья

В слепом безумье грезил я,

И вот предтечею забвенья

Шипит могильная змея.

Рыдает колокол усопший

Над прахом выветренных плит,

И на кресте венок поблекший

Улыбкой солнце золотит.

<1909>

45. Предчувствие

Посвящается Е. Д.

Пусть победней и сумрачней своды,

Глуше стоны замученных жертв,

Кто привидит грядущие годы,

Тот за дверью могилы не мертв!

Не тебе ль эту песню, голубка,

Я в былом недалеком певал:

Бился парус... Стремительно шлюпка

Рассекала бушующий вал.

И так много кипело отваги

В необъятной, как море, груди.

Мы с тобою, как вещие маги,

Прозревали миры впереди.

Не хотелось к утесу причалить...

Всё лететь по волнам без конца,

Чтобы явью земли не печалить

Твоего дорогого лица.

В дни потерь и большого унынья

Я глухое предчувствье таю,

Что волнам приобщила стихия

Обреченную душу твою.

Что желанью тревожному вторя,

Как навеки прощальный поклон,

Долетит до родимого моря

Твой предсмертный, рыдающий стон.

<1909>

46

Путь надмирный совершая,

Посети меня, родная,

И с любовью

К изголовью,

Как бывало, -- припади.

Я забуду смерти муку,

В жизни скорую разлуку,

Прозревая,

С верой чая,

Кущи рая впереди.

Не отринь меня, Царица,

Ангел, Дева, Дух и Птица,

Одиноким не оставь!

Предавая тело Змею,

Я затишья вожделею

Кипарисовых дубрав.

Нераздельные судьбою,

Мы увидимся с Тобою

Средь лазоревых полей.

И, грозя кровавым жалом,

На триумфе запоздалом

Зашипит тлетворно Змей.

<1909, 1912>

47. Прельщение

Не надо тишины, она для нас смертельна,

Для солнца наших душ -- как сумрак гробовой...

А с горней высоты, волнующе свирельна,

Несется песнь любви и радости живой;

И вечер золотой над миром пламенеет,

Расплеснутым вином кровавится лазурь.

Прельщенная душа,-- она уж не жалеет,

Что злая тишина смежила крылья бурь,

Что камни берегов обломками покрыты,

Погибшего в борьбе родного корабля,

Отважные пловцы безжалостно убиты,

И ржавеют на дне Надежды якоря...

Но запад догорит. Звончей победной стали

Ударится прибой о скалы на ходу.

И Господа рука прельщение в скрижали

С Адамовым грехом запишет наряду.

<1909>

48

Сердцу сердца говорю:

Близки межи роковые,

Скоро вынесет ладью

На просторы голубые.

Не кручинься и не плачь,

Необъятно и бездумно,

Одиночка и палач --

Всё так ново и безумно.

Не того в отшедшем жаль,

Что надеждам изменило,

Жаль, что родины печаль

Жизни море не вместило,

Что до дна заметено

Зарубежных вьюг снегами,

Рокоча, как встарь, оно

Не заспорит с берегами.

<1909>

50. Слободская

Как во нашей ли деревне --

В развеселой слободе,

Был детина, как малина,

Тонкоплеч и чернобров;

Он головушкой покорен,

Сердцем-полымем ретив,

Дозволенья ожениться

У родителей просил.

На кручинное моленье

Не ответствовал отец,

Тем на утреннем пролете

Сиза голубя сгубил.

У студеного поморья,

На пустынном берегу,

Сын под елью в темной келье

Поселился навсегда.

Иногда из кельи строгой

На уклон выходит он

Поглядеть, как стелет море

По набережью туман,

Как плывут над морем тучи,

Волны буйные шумят,

О любови, о кручине,

О разлуке говорят.

<1909>

51

Не оплакано былое,

За любовь не прощено.

Береги, дитя, земное,

Если неба не дано.

Об оставленном не плачь ты, --

Впереди чудес земля,

Устоят под бурей мачты,

Грудь родного корабля.

Кормчий молод и напевен,

Что ему бурун, скала?

Изо всех морских царевен

Только ты ему мила

За глаза из изумруда,

За кораллы на губах...

Как душа его о чуде,

Плачет море в берегах.

Свой корабль за мглу седую

Не устанет он стремить,

Чтобы сказку ветровую

Наяву осуществить.

<1909>

52. В разлуке

Мне хотелось бы плакать, моя дорогая,

В безнадежном отчаянье руки ломать,

Да небес бирюза так нежна голубая,

Так певуча реки искрометная гладь.

Я, как чайка, люблю по-надречные дали --

Очертанья холмов за тумана фатой,

В них так много живой, но суровой печали,

Колыбельных напевов и грусти родной.

И еще потому я в разлуке не плачу,

Хороню от других гнев и слезы свои,

Что провижу вдали наших крыльев удачу

Долететь сквозь туман до желанной земли.

Неисчетны, дитя, буйнокрылые рати

В путь отлетный готовых собратьев-орлов,

Но за далью безбрежней ли степь на закате,

Зарубежных синей ли весна берегов?

Иль всё та же и там разостлалась равнина

Безответных на клекот курганов-полей,

И о витязе светлом не легче кручина

В терему заповедном царевне моей?

<1909>

53

Не говори,-- без слов понятна

Твоя предзимняя тоска,

Она, как море, необъятна,

Как мрак осенний, глубока.

Не потому ли сердцу мнится

Зимы венчально-белый сон,

Что смерть костлявая стучится

У нашей хижины окон?

Что луч зари ущербно-острый

Померк на хвойной бахроме...

Не проведут ли наши сестры,

Как зиму, молодость в тюрьме?

От их девического круга,

Весну пророчащих судьбин

Тебе осталася лачуга,

А мне -- медвежий карабин.

Но, о былом не сожалея,

Мы предвесенни, как снега...

О чем же, сумеречно тлея,

Вздыхает пламя очага?

Или пока снегов откосы

Зарозовеют вешним днем --

Твои отливчатые косы

Затмятся зимним серебром?

<1910>

54

Сколько перепутий, тропок-невидимок,

Грез осуществленных и ума ошибок.

Сколько кубков поднятых, сколько их разбитых,

Светочей неявленных, подвигов забытых.

Исчислять и взвешивать прошлое бесплодно, --

В миге неродившемся ключ к душе народной.

Сломим же минувшего тяжкие печати,

Станем многорадужны, как воды на закате,

Отразим стоцветности блики и зигзаги,

Мир окинем взорами, полными отваги.

Братья, загрустившие о мирах безвестных, --

Огоньки маячные в подземельях тесных,

Не ищите истины под былого схимой, --

Только в мимолетности будущее зримо.

Вверьтесь же текущего сумеркам прозрачным,

Ландыши весенние на кладбище мрачном.

<1910>

56

Облака -- нагорная церковь,

Ветер-колокол гудит победно.

Там за гранью бренности, не меркнув,

Протекает белая обедня.

Сердце чует радужные клиры

И звенит, цветет, как тишина.

Грёзу-челн от тягостного мира

Мчит в безбрежность нежности волна.

Миг, как вечность!.. Чу!.. Рыдает чайка --

Грусть моя о дольности морей,

Где о высях плакалося жалко

Меж ущелий мрачных и камней.

Где же высь? Опять земные встречи

На тропах унылых гробовых...

О мечтанья -- вечности предтечи,

Взлеты крыл безумных и слепых!

Май 1910

57

Есть то, чего не видел глаз,

Не уловляло вечно ухо:

Цветы лучистей, чем алмаз,

И дали призрачнее пуха.

Недостижимо смерти дно,

И реки жизни быстротечны, --

Но есть волшебное вино

Продлить чарующее вечно.

Его испив, немеркнущ я,

В полете времени безлетен,

Как моря вал -- из бытия

Умчусь певуч и многоцветен.

И всем, кого томит тоска,

Любовь и бренные обеты,

Зажгу с высот Материка

Путеводительные светы.

Май 1910

59

Я за гранью, я в просторе

Изумрудно-голубом

И не знаю, степь иль море

Расплеснулося кругом.

Прочь ветрила размышленья,

Рифм маячные огни,

Ветром воли и забвенья

Поле-море полыхни!

Чтоб души корабль надбитый,

Путеводных волен уз,

Не на прошлого граниты

Драгоценный вынес груз!..

Колыбельны трав приливы,

Кругозор, как моря дно.

Спит ли ветер? Спят ли нивы?

Я уснул давно... Давно.

<1910>

60

Нам закляты и заказаны

К пережитому пути,

И о том, что с прошлым связано,

Ты не плачь и не грусти.

Настоящего видениям --

Огнепальные венки,

А безвестным поколениям --

Снежной сказки лепестки.

<1910, 1911>

63. Родное

Сторона наша забытая,

Бездорожная, окольная,

О полдён некрасовитая,

На закате беспотемная.

На лугах у нас коровушки

Щиплют горькие лопушники,

Не поют весной соловушки

В прибережном черемушнике.

От глухой у парня участи

Муравой душа муравеет,

Будто колокол в зыбучести

Синя моря удаль ржавеет.

Пробудись, било пучинное,

Гулом в зыби, ветром в парусе,

Чтобы сердце лебединое

У детины бурей сталося!

<1910>

64

Сегодня небо, как невеста,

Слепит венчальной белизной,

И от ворот -- до казни места

Протянут свиток золотой.

На всем пути он чист и гладок,

Печатью скрепленный слегка,

Для человеческих нападок

В нем не нашлося уголка.

Так отчего глядят тревожно

Твои глаза на неба гладь?

Я обещаюсь непреложно

Тебе и в нем принадлежать.

Ласкать, как в прошлом, плечи, руки

И пряди пепельные кос...

В неотвратимый час разлуки

Не нужно робости и слез.

Лелеять нам одно лишь надо:

По злом минутии конца,

К уборе трав и винограда

Прибыть в обители Отца,

Чтоб не опали ягод грозди,

Пока отбытья длится час,

И наших ног, ладоней гвозди

Могли свидетельствовать нас.

<1910>

65

С осенью повеяло новыми восторгами:

Сумеречным вечером, поздним камельком,

Жалким колокольчиком, дальними дорогами,

Неба углубленностью и месяцем-серпом.

Но душе не верится... Свадебно украшены,

Кажутся поникшими просека и дол,

Будто в келью строгую девушки-монашены

О былом с кручиною юноша вошел,

Будто взором длительным моряки отбывшие

Провожают родину с корабля кормы...

Это ты, рассветная, сердцу подарившая

Белое предчувствие смерти и зимы!

<1910>

66

Ты не плачь, моя касатка,

Что на юг лететь пора,

Мне уснуть зимою сладко

Под фатою серебра.

Снежный бор от вьюг студеных

Сироту оборонит,

Сказкой инеев узорных

Боль-любовь угомонит.

И когда метель-царица

Допрядет снегов волну,

О невесте-голубице

Я под саваном вздохну.

Бор проснется, снег растает,

Улыбнется небосвод;

Сердце зимнее взыграет,

Твой предчувствуя прилет.

<1910>

67

Темным зовам не верит душа,

Не летит встречу призракам ночи.

Ты, как осень, ясна, хороша,

Только строже и в ласках короче.

Потянулися с криком в отлет

Журавли над потусклой равниной.

Как с природой, тебя эшафот

Не разлучит с родимой кручиной.

Не однажды под осени плач,

О тебе -- невозвратно далекой,

За разгульным стаканом палач

Головою поникнет жестокой.

<1910>

68

Ветхая ставней резьба,

Кровли узорный конёк.

Тебе, моя сказка, судьба

Войти в теремок.

Счастья-царевны глаза

Там цветут в тишине,

И пленных небес бирюза

Томится в окне.

По зиме в теремок прибреду

Про твои поведать вины,

И глухую старуху найду

Вместо синей звенящей весны.

<1910, 1912>

69

Позабыл, что в руках

Сердце, шляпа иль трость?

Зреет в Отчих садах

Виноградная гроздь.

Впереди крик: "нельзя",

Позади: "воротись".

И тиха лишь стезя,

Уходящая ввысь.

Не по ней ли идти?

Может быть, не греша,

На лазурном пути

Станет птицей душа.

<1910>

70

Белизна небесных риз,

Как нетающая пена,

На меже расцвел анис,

Земляника и марена.

Всё победнее окрест

Жизни творческие ходы,

Иисусовых невест

Неоглядней хороводы.

Тяжело лежать в гробу

Серафиму без истленья,

Слышать судную трубу

И не чаять отпущенья.

<1910>

71. Родное

Лапти новые с котомкою...

Вдоль по берегу реки

Бичевою хлещет звонкою...

Бог вам в помощь, мужики!

"Ты откуль, кормилец, -- слышится

По пути, -- поведай нам,

Не от Бога ль пробираешься

К обездоленным людям?"

Богоданный я, беспошлинный,

В поле нищими найден,

От Печерских пробираюся

К Соловецким на поклон.

Посчитай, вокруг Россиюшку

Христа ради обошел,

Горьше, лютее судьбинушки

Я мужичьей не нашел.

Смолк. Убогие, понурые

Потянулись бурлаки,

И вослед им долго бурые

Волны плакали реки.

<1910>

72. Брачная песня

Белому брату

Хлеб и вино новое

Уготованы.

Помолюсь закату,

Надем рубище суровое

И приду на брак непозванный.

Ты узнай меня, Братец,

Не отринь меня, одноотчий,

Дай узреть Зари Твоей багрянец,

Покажи мне Солнце после Ночи,

Я пришел к Тебе без боязни,

Молоденький и бледный, как былинка,

Укажи мне после тела казни

В Отчие обители тропинку.

Божий Сын, Невидимый Учитель,

Изведи из мира тьмы наружной

Человека -- брата своего!

Чтоб горел он, как и Ты, Пресветлый,

Тихим светом в сумраке ночном,

Чтоб белей цветов весенней ветлы

Стала жизнь на поприще людском!

Белому брату

Хлеб и вино новое

Уготованы.

Помолюсь закату,

Надем рубище суровое

И приду на брак непозванный.

<1910. 1911>

73

Старый дом зловеще гулок,

Бел под лунным серебром.

Час мечтательных прогулок,

Встреч и вздохов о былом.

Но былому неподвластны --

Мы в грядущее глядим,

Замок сказочно прекрасный

Под луною сторожим.

Выйдем в сад. С тобой рядом

Мне так ново, так светло.

Под луны волшебным взглядом

Ты, как белое крыло.

Оттого ли, как в темнице,

Сердцу плачется с утра,

Что тебе -- урочной птице

Отлететь на юг пора?

Иль душе поверить тяжко,

Что забыт в саду глухом,

Твоего возврата, пташка,

Не дождется лунный дом?

<1910>

74

Я был прекрасен и крылат

В богоотеческом жилище,

И райских кринов аромат

Мне был усладою и пищей.

Блаженной родины лишен

И человеком ставший ныне,

Люблю я сосен перезвон,

Молитвословящий в пустыне.

Лишь одного недостает

Душе в подветренной юдоли,--

Чтоб нив просторы, лоно вод

Не оглашались стоном боли,

Чтоб не стремил на брата брат

Враждою вспыхнувшие взгляды,

И ширь полей, как вертоград,

Цвела для мира и отрады,

И чтоб похитить человек

Венец Создателя не тщился,

За что, отверженный навек,

Я песнокрылия лишился.

<1910. 1911>

75

Отвергнув мир, врагов простя,

Собрат букашке многоногой,

Как простодушное дитя,

Сижу у хижины порога.

Смотрю на северный закат,

Внимаю гомону пингвинов,

Взойти на Радужный фрегат,

В душе надежды не отринув.

Уже в дубраве листопад

Намел смарагдов, меди груду...

Я здесь бездумен и крылат

И за морями светел буду.

<1910. 1913>

76

Наша радость, счастье наше

Не крикливы, не шумны,

Но блаженнее и краше,

Чем младенческие сны.

В серых избах, в казематах,

В нестерпимый крестный час,

Смертным ужасом объятых

Не отыщется меж нас.

Мы блаженны, неизменны,

Веря любим и молчим,

Тайну Бога и вселенной

В глубине своей храним.

Тишиной безвестья живы,

Во хмелю и под крестом,

Мы -- жнецы вселенской нивы,

Вечеров уборки ждем.

И хоть смерть косой тлетворной

Нам грозит из лет седых:

Он придет нерукотворный

Век колосьев золотых.

<1910>

79

Не бойтесь убивающих тело,

Души же не могущих убить!

Еват<елие> от Матф<ея>, X, 28

Как вора дерзкого, меня

У града врат не стерегите

И под кувшинами огня

Соглядатайно не храните.

Едва уснувший небосклон

Забрезжит тайной неразгадной,

Меня князей синедрион

Осудит казни беспощадной.

Обезображенная плоть

Поникнет долу зрелым плодом,

Но жив мой дух, как жив Господь,

Как сев пшеничный перед всходом.

Еще бесчувственна земля,

Но проплывают тучи мимо.

И, тонким ладаном куря,

Проходит пажитью Незримый.

Его одежды, чуть шурша,

Неуловимы бренным слухом,

Как одуванчика душа,

В лазури тающая пухом.

<1911>

80. Ожидание

Кто-то стучится в окно:

Буря ли, сучья ль ракит?

В звуках, текущих ровно --

Топот поспешных копыт.

Хижина наша мала,

Некуда гостю пройти;

Ночи зловещая мгла

Зверем лежит на пути.

Кто он? Седой пилигрим?

Смерти костлявая тень?

Или с мечом серафим,

Пламеннокрылый, как день?

Никнут ракиты, шурша,

Топот, как буря, растет...

Встань, пробудися, душа,--

Светлый ездок у ворот!

<1911>

82

Есть на свете край обширный,

Где растут сосна да ель,

Неисследный и пустынный, --

Русской скорби колыбель.

В этом крае тьмы и горя

Есть забытая тюрьма,

Как скала на глади моря,

Неподвижна и нема.

За оградою высокой

Из гранитных серых плит,

Пташкой пленной, одинокой

В башне девушка сидит.

Злой кручиною объята,

Всё томится, воли ждет,

От рассвета до заката,

День за днем, за годом год.

Но крепки дверей запоры,

Недоступно-страшен свод,

Сказки дикого простора

В каземат не донесет.

Только ветер перепевный

Шепчет ей издалека:

"Не томись, моя царевна,

Радость светлая близка.

За чертой зари туманной,

В ослепительной броне,

Мчится витязь долгожданный

На всепенном скакуне".

<1911>

83. Бегство

Я бежал в простор лугов

Из-под мертвенного свода,

Где зловещий ход часов --

Круг замкнутый без исхода,

Где кадильный аромат

Страстью кровь воспламеняет,

И бездонной пастью ад

Души грешников глотает.

Испуская смрад и дым,

Всадник-Смерть гнался за мною,

Вдруг провеяло над ним

Вихрем с серой проливною.

С высоты дохнул огонь,

Меч, исторгнутый из ножен, --

И отпрянул Смерти конь,

Перед Господом ничтожен.

Как росу с попутных трав,

Плоть томленья отряхнула,

И душа, возликовав,

В бесконечность заглянула.

С той поры не наугад

Я иду путем спасенья,

И вослед мне: "Свят, свят, свят", --

Шепчут камни и растенья.

<1911>

84

Я пришел к тебе убогий,

Из отшельничьих пустынь,

От родимого порога

Пилигрима не отринь.

Слышишь, пеною студеной

Море мечет в берега...

Приюти от ночи темной,

Обогрей у очага.

Мой грозою сорван парус

И челнок пучиной взят, --

Отложи на время гарус,

Подыми от прялки взгляд...

Расскажи про край родимый,

Хорошо ль живется в нем,

Всё лежит он недвижимый

Под туманом и дождем?

Как и прежде, мглой повиты,

В брызгах пенистых валов,

Плачут серые граниты

У пустынных берегов?

Если "да" в ответ услышу

Роковое от тебя,--

Гробовую буду нишу

Я готовить для себя.

Если ж "нет"... Рокочет злая

Непогода без конца.

Ты молчишь, не подымая

Бездыханного лица.

К заповедному приходу

Роковое допряла

И орлиную свободу

Раньше родины нашла.

<1911>

85

В Моем раю обитель есть,

Как день, лазурно-беспотемна,

Где лезвия не точит месть,

Где не выносят трупов волны.

За непреклонные врата

Лишь тот из смертных проникает,

На ком голгофского креста

Печать высокая сияет.

Тому в обители Моей

Сторицей горести зачтутся,

И слезы выспренних очей

Для всезабвения утрутся.

Он не воротится назад --

Нерукотворных сеней житель,

И за него, в тиши палат

Не раз содрогнется мучитель.

<1911>

87

Отгул колоколов то полновесно-четкий,

То дробно-золотой, колдует и пьянит.

Кто этот, в стороне, величественно-кроткий,

В одежде пришлеца, отверженным стоит?

Его встречаю я во храме, на проселке,

По виду нищего, в лохмотьях и в пыли,

Дивясь на язвы рук, на жесткие иголки,

Что светлое чело короной оплели.

Ужели это Он? О сердце, бейся тише!

Твой трепетный восторг гордынею рожден;

По ком томишься ты, Тот в полумраке ниши,

Поруганный мертвец, ко древу пригвожден.

Бесчувственному чужд Пришелец величавый,

Служитель перед Ним тимьяна не курит,

И кутаясь во мглу, как исполин костлявый,

С дыханьем льдистым смерть Его очей бежит.

<1911>

90

Ты не плачь, не крушись,

Сердца робость избудь

И отбыть не страшись

В предуказанный путь.

Чем ущербней зима

К мигу солнечных встреч,

Тем угрюмей тюрьма

Будет сказку стеречь.

И в весенний прилет

По тебе лишь одной

У острожных ворот

Загрустит часовой.

<1911>

92

Весна отсняла... Как сладостно больно,

Душой отрезвяся, любовь схоронить.

Ковыльное поле дремуче-раздольно,

И рдяна заката огнистая нить.

И серые избы с часовней убогой,

Понурые ели, бурьяны и льны

Суровым безвестьем, печалию строгой --

"Навеки", "Прощаю" -- как сердце, полны.

О матерь-отчизна, какими тропами

Бездольному сыну укажешь пойти:

Разбойную ль удаль померять с врагами,

Иль робкой былинкой кивать при пути?

Былинка поблекнет, и удаль обманет,

Умчится, как буря, надежды губя, --

Пусть ветром нагорным душа моя станет

Пророческой сказкой баюкать тебя.

Баюкать безмолвье и бури лелеять,

В степи непогожей шуметь ковылем,

На спящие села прохладою веять

И в окна стучаться дозорным крылом.

<1911>

93

Спят косогор и река

Призраком сизо-туманным.

Вот принесло мотылька

Ночи дыханьем медвяным.

Шолом избы, как челнок,

В заводи смерти глядится...

Ангелом стал мотылек

С райскою ветвью в деснице.

Слышу бесплотную весть --

Голос чарующе властный:

"Был ты и будешь, и есть --

Смерти вовек непричастный".

<1911>

94

Косогоры, низины, болота,

Над болотами ржавая марь.

Осыпается рощ позолота,

В бледном воздухе ладана гарь.

На прогалине теплятся свечи,

Озаряя узорчатый гроб,

Бездыханные девичьи плечи

И молитвенный, с венчиком, лоб.

Осень -- с бледным челом инокиня --

Над покойницей правит обряд.

Даль мутна, речка призрачно синя,

В роще дятлы зловеще стучат.

1911?

95

Ржавым снегом-листопадом

Пруд и домик замело.

Под луны волшебным взглядом

Ты -- как белое крыло.

Там, за садом, мир огромный,

В дымных тучах небосклон;

Здесь серебряные клены,

Чародейный, лунный сон.

По кустам досель кочуя,

Тень балкон заволокла.

Ветер с моря. Бурю чуя,

Крепнут белые крыла.

1911?

97. Братская песня

Поручил ключи от ада

Нам Вселюбящий стеречь,

Наша крепость и ограда --

Заревой, палящий меч.

Град наш тернием украшен,

Без кумирен и палат,

На твердынях светлых башен

Братья-воины стоят.

Их откинуты забрала,

Адамант -- стожарный щит,

И ни ад, ни смерти жало

Духоборцев не страшит.

Кто придет в нетленный город,

Для вражды неуязвим,

Всяк собрат нам -- стар и молод,

Земледел и пилигрим.

Ада пламенные своды

Разомкнуть дано лишь нам,

Человеческие роды

Повести к живым рекам.

Наши битвенные гимны

Буреветрами звучат...

Звякнул ключ гостеприимный

У предвечных светлых врат.

<1911, 1918>

98. Песнь похода

Братья-воины, дерзайте

Встречу вражеским полкам!

Пеплом кос не посыпайте,

Жены, матери, по нам.

Наши груди -- гор уступы,

Адаманты -- рамена.

Под смоковничные купы

Соберутся племена.

Росы горние увлажат

Дня палящие лучи,

Братья раны перевяжут --

Среброкрылые врачи...

В светлом лагере победы,

Как рассветный ветер гор,

Сокрушившего все беды,

Воспоет небесный хор, --

Херувимы, серафимы...

И, как с другом дорогим,

Жизни Царь Дориносимый

Вечерять воссядет с ним,

Винограда вкусит гроздий,

Для сыновних видим глаз...

Чем смертельней терн и гвозди,

Тем победы ближе час...

Дух животными крылами

Прикоснется к мертвецам,

И завеса в пышном храме

Раздерется пополам...

Избежав могильной клети,

Сопричастники живым,

Мы убийц своих приветим

Целованием святым:

И враги, дрожа, тоскуя,

К нам на груди припадут...

Аллилуйя, аллилуйя!

Камни гор возопиют.

<1912>

99. Усладный стих

Под ивушкой зеленой,

На муравчатом подножье травном,

Где ветер-братик нас в уста целует,

Где соловушко-свирель поет-жалкует,

Соберемся-ка мы, други-братолюбцы,

Тихомудрой, тесною семейкой,

Всяк с своей душевною жилейкой.

Мы вспоем-ка, друженьки, взыграем,

Глядючи друг другу в очи возрыдаем

Что ль о той приземной доле тесной,

Об украшенной обители небесной,

Где мы в Свете Неприступном пребывали,

Хлеб животный, воду райскую вкушали,

Были общники Всещедрой Силы,

Громогласны, световидны, шестикрылы...

Серафимами тогда мы прозывались,

Молоньею твари трепетной казались...

Откликались бурей-молвью громной,

Опоясаны броней нерукотворной.

Да еще мы, братики, воспомним,

Дух утробу брашном сладостным накормим,

Как мы, духи, человечью плоть прияли,

Сетовязами, ловцами в мире стали,

Как рыбачили в водах Геннисарета:

Где Ты, -- Альфа и Омега, Отче Света?..

Свет явился, рек нам: "Мир вам, други!"

Мы оставили мережи и лачуги

И пошли вослед Любови-Света,

Воссиявшего земле от Назарета.

Рек нам Свете: "С вами Я вовеки!

Обагрятся кровью вашей реки,

Плотью вашей будут звери сыты,

Но в уме вы Отчем не забыты".

Мы восплещем, други, возликуем,

Заодно с соловкой пожалкуем.

С вешней ивой росно прослезимся,

В серафимский зрак преобразимся:

Наши лица заряницы краше,

Молоньи лучистей ризы наши,

За спиной шесть крылий легковейных,

На кудрях венец из звезд вечерних!

Мы восплещем зарными крылами

Над кручинными всерусскими полями,

Вдунем в борозды заплаканные нови

Дух живой всепобеждающей любови, --

И в награду, друженьки, за это

Вознесут нас крылья в лоно Света.

<1912>

100

Он придет! Он придет! И содрогнутся горы

Звездоперстой стопы огневого царя,

Как под ветром осока, преклонятся боры,

Степь расстелет ковры, ароматы куря.

Он воссядет под елью, как море, гремучей,

На слепящий престол, в нестерпимых лучах,

Притекут к нему звери пучиной рыкучей,

И сойдутся народы с тоскою в очах.

Он затопчет, как сор, вероломства законы,

Духом уст поразит исполинов-бойцов,

Даст державу простым и презренным короны,

Чтобы царством владели во веки веков.

Мы с тобою, сестра, боязливы и нищи,

Будем в море людском сиротами стоять:

Ты печальна, как ивы родного кладбища,

И на мне не изглажена смерти печать.

Содрогаясь, мы внемлем Судьи приговору:

"Истребися, воскресни, восстань и живи!"

Кто-то шепчет тебе: "К бурь и молний собору

Вы причислены оба -- за подвиг любви".

И пойму я, что минуло царство могилы,

Что за гробом припал я к живому ключу...

Воспаришь ты к созвездьям орлом буйнокрылым,

Молоньей просияв, я вослед полечу.

<1912>

102

О, поспешите, братья, к нам,

В наш чудный храм, где зори -- свечи,

Где предалтарный фимиам --

Туманы дремлющих поречий!

Спешите к нам, пока роса

Поит возжаждавшие травы

И в заревые пояса

Одеты дымные дубравы,

Служить Заутреню любви,

Вкусить кровей, живого хлеба...

Кто жив, души не очерстви

Для горних труб и зова неба!

В передрассветный тайный час,

Под заревыми куполами,

Как летний дождь, сойдет на нас

Всёомывающее пламя.

Продлится миг, как долгий век,

Взойдут неведомые светы...

У лучезарных райских рек

Сойдемся мы, в виссон одеты.

Доверясь радужным ладьям,

Мы поплывем, минуя мысы...

О, поспешите, братья, к нам

В нетленный сад, под кипарисы!

<1912>

103. Полунощница

(Зачало. Возглас первый)

Всенощные свечи затеплены,

Златотканные подножья разостланы,

Воскурен ладан невидимый,

Всколыбнулося било вселенское,

Взвеяли гласы серафимские;

Собирайтесь-ка, друга, в Церковь Божию,

Пречудную, пресвятейшую!

Собираючись, други, поразмыслите,

На себя поглядите оком мысленным,

Не таится ли в ком слово бренное,

Не запачканы ль где ризы чистые,

Легковейны ль крыла светозарные?

Коль уста -- труба, ризы -- облако,

Крылья -- вихори поднебесные,

То стекайтесь в Храм все без боязни!

(Лик голосов)

Растворитеся врата

Пламенного храма,

Мы -- глашатаи Христа,

Первенцы Адама.

Человечий бренный род

Согрешил в Адаме, --

Мы омыты вместо вод

Крестными кровями.

Нам дарована Звезда,

Ключ от адской бездны,

Мы порвали навсегда

Смерти плен железный.

Вышли в райские луга,

Под живые крины,

Где не чуется Врага

И земной кручины,

Где смотреть Христу в глаза --

Наш блаженный жребий,

Серафимы -- образа,

Свечи -- зори в небе.

(Конец. Возглас второй)

Наша нива -- тверди круг,

Колосится звездной рожью,

И лежит вселенский круг

У Господнего подножья.

Уж отточены серпы

Для новины лучезарной,

Скоро свяжется в снопы

Колос дремлюще-янтарный!

(Лик голосов)

Аминь!

<1912>

104. Песня про судьбу

Из-за леса лесу темного,

Из-за садика зеленого

Не ясен сокол вылётывал,--

Добрый молодец выезживал.

По одёже -- он купецкий сын,

По обличью -- парень-пахотник.

Он подъехал во чистом поле

Ко ракитовому кустику,

С корня сламывал три прутика,

Повыстругивал три жеребья.

Он слезал с коня пеганого,

Становился на прогалине,

Черной земи низко кланяясь:

"Ты ответствуй, мать-сыра земля,

С волчняком-травой, с дубровою,

Мне какой, заочно суженый,

Изо трех повыбрать жеребий?

Первый жеребий -- быть лапотником,

Тихомудрым черным пахарем,

Средний -- духом ожелезиться,

Стать фабричным горемыкою,

Третий -- рай высокий, мысленный

Добру молодцу дарующий,

Там река течет животная,

Веют воздухи безбольные,

Младость резвая не старится,

Не седеют кудри-вихори".

<1912>

105

Прохожу ночной деревней,

В темных избах нет огня,

Явью сказочною, древней

Потянуло на меня.

В настоящем разуверясь,

Стародавних полон сил,

Распахнул я лихо ферязь,

Шапку-соболь заломил.

Свистнул, хлопнул у дороги

В удалецкую ладонь,

И, как вихорь, звонконогий

Подо мною взвился конь.

Прискакал. Дубровым зверем

Конь храпит, копытом бьет, --

Предо мной узорный терем,

Нет дозора у ворот.

Привязал гнедого к тыну;

Будет лихо али прок,

Пояс шелковый закину

На точеный шеломок.

Скрипнет крашеная ставня...

"Что, разлапушка,-- не спишь?

Неспроста повесу-парня

Знают Кама и Иртыш!

Наши хаживали струги

До Хвалынщины подчас, --

Не иссякнут у подруги

Бирюза и канифас..."

Прояснилися избенки,

Речка в утреннем дыму.

Гусли-морок, всхлипнув звонко,

Искрой канули во тьму.

Но в душе, как хмель, струится

Вещих звуков серебро --

Отлетевшей жаро-птицы

Самоцветное перо.

<1912>

107

Западите-ка, девичьи тропины,

Замуравьтесь травою-лебедой, --

Молоденьке зеленой не топтати

Макасатовым красным сапожком.

Приубавила гульбища-воленья

От зазнобушки грамотка-письмо;

Я по зорьке скорописчату читала,

До полуночи в думушку брала.

Пишет девушка смертельное прощенье

С Ерусланова, милый, городка, --

На поминку шлет скатное колечко,

На кручинушку бел-гербовый лист.

Я ложила колечко в изголовье, --

Золотое покою не дает.

С ранней пташкою девка пробудилась --

Распрощалася с матерью, отцом,

Обряжалася черною монашкой,

Расставалась с пригожеством-красой...

Замуравьтеся, девичьи тропины,

Смольным ельником, частою лозой.

<1912>

108. Посадская

Не шуми, трава шелкова,

Бел-призорник,зарецвет,

Вышиваю для милова

Левантиновый кисет.

Я по алу левантину

Расписной разброшу стёг,

Вышью Гору Соколину,

Белокаменный острог.

Неба ясные упёки

Наведу на уголки,

Бирюзой занижу реки,

С Беломорьем -- Соловки.

Оторочку на кисете

Литерами обовью:

"Люди" с титлою, "Мыслете",

Объявилося: "Люблю".

Ах, недаром на посаде

Грамотеей я слыву...

Зелен-ветер в палисаде

Всколыхнул призор-траву.

Не клонись, вещунья-травка,

Без тебя вдомек уму:

Я -- посадская чернавка,

Мил жирует в терему.

У милого -- кунья шуба,

Гоголиной масти конь,

У меня -- сахарны губы,

Косы чалые в ладонь.

Не окупит мил любови

Четвертиной серебра...

Заревейте на обнове,

Расписные литера!

Дорог камень бирюзовый,

В стёг мудреный заплестись,

Ты, муравонька шелкова,

Самобранкой расстелись.

Не завихрился бы в поле

Подкопытный прах столбом,

Как проскачет конь гоголий

С зарнооким седоком.

<1912>

110. Свадебная

Ты, судинушка -- чужая сторона,

Что свекровьими попреками красна,

Стань-ка городом, дорогой столбовой,

Краснорядною торговой слободой!

Было б друженьке где волю волевать,

В сарафане-разгуляне щеголять,

Краснорядцев с ума-разума сводить,

Развеселой слобожанкою прослыть,

Перемочь невыносимую тоску --

Подариться нелюбиму муженьку!

Муж повышпилит булавочки с косы,

Не помилует девической красы,

Сгонит с облика белила и сурьму,

Не обряжет в расписную бахрому.

Станет друженька преклонливей травы,

Не услышит человеческой молвы,

Только благовест учует поутру

Перехожую волынку ввечеру.

<1912>

111

Без посохов, без злата

Мы двину лися в путь.

Пустыня мглой объята,

Нам негде отдохнуть.

Здесь воины погибли,

Лежат булат, щиты...

Пред нами вечных библий

Развернуты листы.

В божественные строки,

Дрожа, вникаем мы,

Слагаем, одиноки,

Орлиные псалмы.

О, кто поймет, услышит

Псалмов высокий лад?

А где-то росно дышит

Черемуховый сад.

За створчатою рамой

Малиновый платок, --

Туда ведет нас прямо

Тысячелетний рок.

Пахнуло смольным медом

С березовых лядин...

Из нас с Садко-народом

Не сгинет ни один.

У Садко -- самогуды,

Стозвонная молва;

У нас -- стихи-причуды,

Заморские слова.

У Садко -- цвет-призорник,

Жар-птица, синь-туман;

У нас -- плакун-терновник

И кровь гвоздинных ран.

Пустыня на утрате,

Пора исчислить путь,

У Садко в красной хате

От странствий отдохнуть.

<1912>

112

Я -- мраморный ангел на старом погосте,

Где схимницы-ели да никлый плакун,

Крылом осеняю трухлявые кости,

Подножья ответренный ржавый чугун,

В руке моей лира, и бренные гости

Уснули под отзвуки каменных струн.

И многие годы, судьбы непреклонней,

Блюду я забвение, сны и гроба.

Поэзии символ -- мой гимн легкозвонней,

Чем осенью трав золотая мольба...

Но бдите и бойтесь! За глубью ладоней,

Как буря в ущелье, таится труба!

<1912>

113. Святая быль

Солетали ко мне други-воины

С братолюбным уветом да ласкою,

Приносили гостинцы небесные,

Воду, хлеб, виноградье Адамово,

Благовестное ветвие раево.

Вопрошали меня гости-воины:

"Ты ответствуй, скажи, добрый молодец,

Отчего ты душою кручинишься,

Как под вихорем ель, клонишь голову?

10 Износилось ли платье стожарное,

Загусел ли венец зарнокованный

Али звездные перстни осыпались,

Али райская песня не ладится?"

Я на спрос огнекрылым ответствовал:

"Ай же, други -- небесные витязи,

Мое платье -- заря, венец -- радуга,

Перстни -- звезды, а песня, что вихори,

Камню, травке и зверю утешные;

Я кручинюсь, сумлююсь я, друженьки,

20 По земле святорусския -- матери:

На нее века я с небес взирал,

К ней звездою слетев, человеком стал;

Двадцать белых зим, вёсен, осеней

Я дышу земным бренным воздухом,

Вижу гор алтарь, степь-кадильницу,

Бор -- притин молитв, дум убежище, --

Всем по духу брат, с человеками

Разошелся я жизнью внутренней...

Святорусский люд темен разумом,

30 Страшен косностью, лют обычаем;

Он на зелен бор топоры вострит,

Замуруд степей губит полымем.

Перед сильным -- червь, он про слабого

За сивухи ковш яму выроет,

Он на цвет полей тучей хмурится,

На красу небес не оглянется..."

Опустив мечи и скрестив крыла,

Мой навет друзья чутко слушали.

Как весенний гром на поля дохнет,

40 Как в горах рассвет зоем скажется,

Так один из них взвеял голосом:

"Мир и мир тебе, одноотчий брат,

Мир устам твоим, слову каждому!

Мы к твоим устам приклонили слух

И дадим ответ по разумию".

Тут взмахнул мечом светозарный гость,

Рассекал меня, словно голубя,

Под зенитный круг, в Божьи воздухи;

И открылось мне: Глубина Глубин,

50 Незакатный Свет, только Свет один!

Только громы кругом откликаются,

Только гор алтари озаряются,

Только крылья кругом развеваются!

И звучит над горами: Победа и Мир!

В бесконечности духа бессмертия пир.

<1912>

118. Красная горка

Как у нашего двора

Есть укатана гора,

Ах, укатана, увалена,

Водою полита.

Принаскучило младой

Шить серебряной иглой, --

Я со лавочки встала,

Серой уткой поплыла,

По за сенцам -- лебедком,

Под крылечико -- бегом.

Ах, не ведала млада,

Что гора -- моя беда,

Что козловый башмачок

По раскату -- не ходок!

Я и этак, я и так,--

Упирается башмак.

На ту пору паренек

Подал девушке платок.

Я бахромчат плат брала,

Парню славу воздала:

"Ты откуль изволишь быть,

Чем тебя благодарить:

Золотою ли казной

Али пьяною гостьбой?"

Раскудрявич мне в ответ:

"Я по волости сосед:

Приурочил для тебя

Плат и вихоря-коня,

Сани лаковые,

Губы маковые".

<1912>

119

Горные сосны звучат,

Словно далекие трубы.

Буен лесной аромат,

Травы матеры и грубы.

Встречу -- глухая тропа

Шлет вам извилины, дуги,

Черного гнома -- попа,

Рыцаря в тяжкой кольчуге,

Стен одичалый гранит,

Крики всполошенной птицы...

Замок в ущелье стоит,

В небо вонзилися шпицы.

Треснула арка ворот,

Рвы поросли молочаем,

Здесь мы, без горьких забот,

Сказку любви скоротаем.

Сладок нам снов аромат,

Призраки древности любы,

Брачным органом звучат

Сосен нагорные трубы.

<1912>

120. Песнь утешения

Что вы, други, приуныли,

Закручинились о чем,

О безвестной ли могиле

Аль о рае золотом?

О житейском хлебе-соли,--

Изобильном животе

Аль от мук гвоздиной боли

На невидимом кресте?

Запеклися кровью губы,

Жизнь иссякла в телесах...

Веют ангельские трубы

В громкозвучных небесах.

Пробудитесь, светы-други,

Иисусовы птенцы,

Обрядитеся в кольчуги,

Навострите кладенцы!

Град наш сумрачною тучей

Обложила вражья рать:

Кто прекрасней и могучей

Поединок зачинать?

Победительные громы

До седьмых дойдут небес,

Заградит твердынь проломы

Серафимских копий лес!

Что, собратья, приуныли,

Оскудели моготой?

Расплесните перья крылий,

Просияйте молоньёй,

Красотой затмите зори,

Славу звезд, луны чертог,

Как бывало на Фаворе

У Христовых чистых ног.

<1912>

121--123. Радельные песни

1

Ах вы, други -- полюбовные собратья,

Обряжайтеся в одёжу -- в цветно платье.

Снаряжайтесь, умывайтеся беленько,

Расцвечайтеся, как зорюшка, аленько,

Укрепитеся, собратья, хлебом-солью,

Причаститеся незримой Агнчей кровью!

Как у нас ли, други, ныне радость:

Отошли от нас болезни, смерть и старость.

Стали плотью мы заката зарянее,

Поднебесных облак-туч вольнее.

Разделяют с нами брашна серафимы,

Осеняют нас крылами легче дыма,

Сотворяют с нами знамение-чудо,

Возлагают наши душеньки на блюдо.

Дух возносят серафимы к Саваофу,

Телеса на Иисусову Голгофу.

Мы в раю вкушаем ягод грозди,

На земле же терпим крест и гвозди.

Перебиты наши голени и ребра...

Ей, гряди ко стаду, Пастырь добрый!

<1912>

2

Мне сказали -- Света век не видать, --

Белый Светик и поныне во глазах.

Я возьму каленовострую стрелу,

На полете звонкоперой накажу:

"Не кровавь, стрела зубчата, острия,

Ни о зверя, ни о малого червя".

Не послушалась каленая меня,

Полетела за туманные моря.

За морями синий камешек лежит,

Из-под камня быстра реченька бежит,

Вдоль по речке лебедь белая плывет,

Выше берега головушку несет,

Выше леса крылья взмахивает,

На себя водицу вспляскивает.

Угодила звонкоперая стрела

В жилу смертную лебяжьего крыла.

Дрогнул берег, зашаталися леса,

Прокатилися по взгорьям голоса:

"Ныне, други, сочетался с братом брат,

С белой яблоней -- зеленый виноград!"

<1912>

3

Ты взойди, взойди, Невечерний Свет,

С земнородными положи завет!

Чтоб отныне ли до скончания

Позабылися скорби давние,

Чтоб в ночи душе не кручинилось,

В утро белое зла не виделось,

Не желтели бы травы тучные,

Ветры веяли б сладкозвучные,

От земных сторон смерть бежала бы,

Твари дышущей смолкли б жалобы.

Ты взойди, взойди, Невечерний Свет, --

Необорный меч и стена от бед!

Без тебя, Отец, вождь, невеста, друг,

Не найти тропы на животный луг,

Зарных ангельских не срывать цветов,

Победительных не сплетать венков,

Не взыграть в трубу, в гусли горние,

Не завихрить крыл, ярче молнии.

<1912>

124. Бабья песня

Страховито деревинке под грозой стояти,

Листопадные волосья по ветру трепати,

Таково ли молоденьке за неладным мужем,

Как за вороном касатке, годы коротати.

Надоумилося птахе перышки оправить, --

Молодешеньке у мужа спеси поубавить.

Я рядилася в уборы -- в дорогую кику,

Еще в алу косоплётку -- по любезну память,

Улещала муженечка в рощу погуляти,

На заманку посулила князем величати.

Улучала молоденька времени маленько, --

Привязала лиходея ко дремучей ели.

Я гуляла-пировала круглую неделю

С кудреватым, вороватым, с головой разбойной.

По разлуке, по гостибью разума хватилась,

Заставала душу в теле -- муженька у ели:

"Еще станешь ли, негодный, любу веселити?"

-- "Ой, сударыня-жена, буду забавляти!"

-- "Еще станешь ли, негодный, на гульбу возити?"

-- "Ой, боярыня-жена, буду на пеганке!"

"Ах, пегана у цыгана, сани на базаре,

Крутобокое седельце у дружка в промене,

Погонялочка с уздечкой -- в кабаке на спице".

<1912>

125--126. На кресте

1

Лестница златая

Прянула с небес.

Вижу, умирая,

Райских кринов лес.

В кущах духов клиры, --

Светел лик, крыло...

Хмель вина и мирры

Ветром донесло.

Лоскуты рубахи

Треплются у ног...

Камни шепчут в страхе:

"Да воскреснет Бог".

2

Гвоздяные ноют раны,

Жалят тернии чело.

Чу! Развеяло туманы

Серафимское крыло.

К моему ли, горний, древу

Перервать томленья нить

Иль нечающую деву

Благовестьем озарить?

Ночь глуха и безотзывна,

Ко кресту утрачен след.

Где ты, светлая отчизна --

Голубиный Назарет?

<1912>

127

О ризы вечера, багряно-золотые,

Как ярое вино, пьяните вы меня!

Отраднее душе развалины седые

Туманов -- вестников рассветного огня.

Горите же мрачней, закатные завесы!

Идет Посланец Сил, чтоб сумрак одолеть;

Пусть в безднах темноты ликуют ночи бесы,

Отгулом вторит им орудий злая медь.

Звончее топоры поют перед рассветом,

От эшафота тень черней -- перед зарей...

Одежды вечера пьянят багряным цветом,

А саваны утра покоят белизной.

<1912>

128. Лес

Как сладостный орган, десницею небесной

Ты вызван из земли, чтоб бури утишать,

Живым дарить покой, жильцам могилы тесной

Несбыточные сны дыханьем навевать.

Твоих зеленых волн прибой тысячеустый,

Под сводами души рождает смутный звон,

Как будто моряку, тоскующий и грустный,

С родимых берегов доносится поклон.

Как будто в зыбях хвои рыдают серафимы,

И тяжки вздохи их и гул скорбящих крыл

О том, что Саваоф броней неуязвимой

От хищности людской тебя не оградил.

<1912>

129

По тропе-дороженьке

Могота ль брести?..

Ой вы, руки-ноженьки, --

Страдные пути!

В старину по кладочкам

Тачку я катал,

На привале давеча

Вспомнил -- зарыдал.

На заводском промысле

Жизнь не дорога...

Ой вы, думы-розмысли,

Тучи да снега!

<1912>

130. Плясея

Девка-запевало:

Я вечор, млада, во пиру была,

Хмелен мед пила, сахар кушала,

Во хмелю, млада, похвалялася

Не житьем-быльем -- красной удалью.

Не сосна в бору дрожмя дрогнула,

Топором-пилой насмерть ранена,

Не из невода рыба шалая,

Извиваючись, в омут просится,--

Это я пошла в пляску походом:

Гости-бражники рты разинули,

Домовой завыл -- крякнул под полом,

На запечье кот искры выбрызнул:

Вот я --

Плясея --

Вихорь, прах летучий,

Сарафан --

Синь-туман,

Косы -- бор дремучий!

Пляс -- гром,

Бурелом,

Лешева погудка,

Под косой --

Луговой

Цветик незабудка!..

Парень-припевало:

Ой, пляска приворотная,

Любовь -- краса залетная,

Чем вчуже вами маяться,

На плахе белолиповой

Срубить бы легче голову!

Не уголь жжет мне пазуху,

Не воск -- утроба топится,

О камень -- тело жаркое,

На пляс -- красу орлиную

Разбойный ножик точится!

<1912>

131

Простятся вам столетий иго,

И всё, чем страшен казни час,

Вражба тупых и мудрых книги,

Как змеи, жалящие нас.

Придет пора, и будут сыты

Нездешней мудростью умы,

И надмогильные ракиты

Зазеленеют средь зимы.

<1912>

134

На малиновом кусту

Сладки ягоды в росту,

Они зреют, половеют

На заманку-щипоту.

Затрудила щипота

От калинова моста,

От накладины тесовой,

Молодецка долота.

Малец кадочку долбил,

Долотёшко притупил,

На точило девку милу

Ненароком залучил.

Я не ведала про то --

В моготу ли долото,

Зарудело,заалело

Камень-тело молодо...

У малинова куста

Нету плодного листа,

Ах, в утробе по зазнобе

Зреет ягода густа.

На реке калинов мост

В снежный кутается холст, --

Девке торный, незазорный

Первопуток на погост.

На погосте мил дружок

Стружит гробик-теремок...

Белый саван, сизый ладан --

Светлый девичий зарок.

<1912>

135

Как по реченьке-реке

В острогрудом челноке,

Где падун-водоворот,

Удалой рыбак плывет.

У него приманно рус

Закудрявлен лихо ус,

Парус -- облако, весло --

Лебединое крыло.

Подмережник -- жемчуга,

Во мереже два сига,

Из сиговины один --

Рыбаку заочный сын.

В прибережной осоке,

В лютой немочи-тоске

Заломила руки мать.

Широка речная гладь,

Желтой мели полоса,

Словно девичья коса,

Заревые янтари --

Жар-монисто на груди.

С рыболовом, крутобок,

Бороздит янтарь челнок.

Глуби ропщут: так иль сяк --

Будешь ты на дне, рыбак.

<1912>

136. Сизый голубь

Сизый голубь ворковал,

Под оконце прилетал;

Он разведал, распознал,

Что в светлице говорят.

Ухитряют во светлице

Сиза в клетку залучить,

Чтобы с голубем девице

Красоту-любовь делить,

Обряжатися - крутиться

В алый кемрик, в скатну нить.

Буйноперый под окном

Обернулся пареньком, --

Очи -- ночка, день -- лицо...

Хлипко девичье крыльцо,

Тесовая дверь бела,

Клетка-горенка мала,

На лежанке пуховик --

Запрокинуть девий лик,

С перелету на груди

Птичьим пылом изойти.

<1912>

137. Досюльная

Не по зелену бархату,

Не по рытому, черевчату

Золото кольцо катается,

Красным жаром распыляется, --

По брусяной новой горнице,

По накатной половичине

Разудалый ходит походом,

Голосит слова ретивые:

"Ах, брусяные хоромы,

10 В вас кому ли жировати,

Красоватися кому?

Угодити мне из горниц,

С белоструганых половиц

В поруб -- лютую тюрьму!

Ах вы, сукна-заволоки,

Вами сосны ли крутити,

Обряжать пути-мосты?

Побраталися с детиной

Лыки белою рядниной --

20 Поминальные холсты!

Ах ты, сад зелено-темный,

Не заманивай соловкой,

Духом-брагой не пои:

У тебя есть гость захожий,

Под лозой лежит пригожий

С метким ножиком в груди!.."

Ой, не в колокол ударили,

Не валун с нагорья ринули,

Подломив ковыль с душицею,

30 На отшибе ранив осокорь, --

Повели удала волостью,

За острожный тын, как ворога,

До него зенитной птахою

Долетает причит девичий:

"Ой, не полымя в бору

Полыхает ало --

Голошу, утробой мру

По тебе, удалый.

У перильчата крыльца

40 Яровая мята

Залучила жеребца

Друга-супостат.

Скакуну в сыром лугу

Мята с зверобоем,

Супротивнику- врагу

Ножик в ретивое.

Свянет мятная трава,

Цвет на бересклете...

Не молодка, не вдова --

50 Я одна на свете.

Заторится стежка-вьюн

До девичьей хаты,

И не вытопчет скакун

У крылечка мяты".

<1912>

138

Дымно и тесно в избе,

Сумерки застят оконце,

Верь, не напрасно тебе

Грезятся небо и солнце.

Пряжи слезой не мочи,

С зимкой иссякнет куделя...

Кот, задремав на печи,

Скажет нам сказку про Леля:

"На море остров Буян,

Терем Похитчика-Змея..."

В поле редеет туман,

Бор зашептался, синея.

"Едет ко терему Лель,

Меч-кладенец наготове..."

Стукнул в оконце апрель --

Вестник победной любови.

<1912>

139

Я борозду за бороздою

Тяжелым плугом провожу

И с полуночною звездою

В овраг молиться ухожу.

Я не кладу земных поклонов

И не сплетаю рук крестом, --

Склонясь над сумрачною елью,

Горю невидимым огнем.

И чем смертельней лютый пламень,

Тем полногласней в вышине

Рыдают ангельские трубы

О незакатном, райском дне.

Но чуть заря, для трудной нови

Я покидаю дымный лог, --

В руке цветок алее крови --

Нездешней радости залог.

<1912>

140

Летел орел за тучею,

Вдогонку за гремучею,

Он воздухи разреживал,

А туч не опереживал.

Упал орел на застреху

Кружала затрапезного,

Повыглядел в оконницу --

Становище кабацкое.

Он в пляс пошел -- завихрился,

Обжег метельным холодом,

Нахвальщиков-кудрявичей

Притулил на залавицы...

Ой, яра кровь орлиная,

Повадка -- поступь гульная

Да чарка злая, винная,

Что песенка досюльная,

Не мимо канет-молвится,

Глянь, пьяница-пропойщина,

Мирская краснобайщина,

Тебе ль попарщик сиз орел,

Что с громом силой мерялся,

С крыльца дожди отряхивал,

С зениц стожары-сполохи.

Ан он, за красоулею

Погнавшись, стал вороною,

Каркуньей загумённою.

А и всё-то она, ворона, грает,

На весь свет растопорха пеняет:

"Извели меня вороги-люди,

Опризорили зависть да лихо,

Разлучили с невестой-звездою,

С загумённою, пьяною долей!"

<1912>

142

Невесела нынче весна,

В полях безголосье и дрёма,

Дымится, от ливней черна

На крышах избенок солома.

Окутала сизая муть

Реку и на отмели лодку.

Как узника, тянет взглянуть

На пасмурных облак решетку.

Душа по лазури грустит,

По ладану ландышей, кашек.

В лиловых потемках ракит

Не чуется щебета пташек.

Ужель обманула зима

И сны, что про солнце шептали?

Плывут облаков терема

В рябые, потусклые дали.

<1912>

145

Слышишь пенье топоров

В дрёме гаснущего солнца,

Перекладину столбов

Четко видишь из оконца.

. . . . . . . . . . . . .

Помнишь прошлое, товарищ,

Воли солнечные дни,

Красным золотом пожарищ

В жизнь записаны они!

Пусть разбило об утесы

Море буйную ладью, --

За полетом альбатроса

Не угнаться кораблю!

Не уплыть за быстрой тучей,

Не подняться выше звезд...

Потемнели вала кручи,

Тень упала на помост.

Торопливо ставит город

Блики круглых огоньков...

Оборвался жизни молот,

Смолкло пенье топоров.

<1913>

146

Радость видеть первый стог,

Первый сноп с родной полоски,

Есть отжиночный пирог

На меже, в тени березки.

Знать, что небо ввечеру

Над избой затеплит свечки,

Лики ангелов в бору

Отразят лесные речки.

Счастье первое дитя

Усыплять в скрипучей зыбке,

Темной памятью летя

В край, где песни и улыбки.

Уповать, что мир потерь

Канет в сумерки безвестья,

Что, как путник, стукнет в дверь

Ангел с ветвью благовестья.

<1913>

147

От дрёмы, от теми-вина

Накренились деды-овины.

Садится за прясло луна,

Как глаз помутнело-совиный.

На просини елей кресты,

Узорно литье и чеканка...

Пробрезжило. Будит кусты

Заливчатым криком зарянка.

Загукала в роще желна,

Витлюк потянул на болото...

В избе заслюдела стена,

Как риза, рябой позолотой.

Встречая дремучий рассвет,

В углу, как святой безымянный,

По лестовке молится дед,

Белесым лучом осиянный.

<1913>

149

Осинник гулче, ельник глуше,

Снега туманней и скудней.

В пару берлог разъели уши

У медвежат ватаги вшей.

У сосен сторожки вершины,

Пахуч и бур стволов янтарь.

На разопрелые низины

Летит с мошнухою глухарь.

Бреду зареющей опушкой, --

На сучьях пляшет солнопёк...

Вон над прижухлою избушкой

Виляет беличий дымок.

Там коротают час досужий

За думой дед, за пряжей мать...

Бурлят ключи, в лесные лужи

Глядится пней и кочек рать.

<1913>

151

Черны проталины, навозом,

Капустною прелью тянет с гряд.

Ушли метелица с морозом,

Оставив марту снежный плат.

И за неделю март-портняжка

Из плата выкроил зипун,

Наделял дыр, где пол запашка,

На воротник нашил галун.

Кому достанется обнова?..

Трухлявы кочки, в поле сырь,

И на заре, в глуши еловой,

Как ангелок, поет снегирь.

Капели реже, тропки суше,

Ручьи скатилися в долок...

Глядь, на припёке лен кукуший

Вздувает сизый огонек.

<1913>

152

Оскал февральского окна

Глотает залпы, космы дыма...

В углу убитая жена

Лежит строга и недвижима.

Толпятся тени у стены,

Зловеще отблески маячат...

В полях неведомой страны

Наездник с пленницею скачет.

Хватают косы ковыли,

Как стебли, свесилися руки,

А конь летит в огне, в пыли,

И за погоню нет поруки.

Прости, прости! В ковыль и мглу

Тебя умчал ездок крылатый...

Как воры, шепчутся в углу

Кирка с могильною лопатой.

<1913>

153

Ах вы, цветики, цветы лазоревы,

Алоцветней вы красной зорюшки,

Скоротечней вы быстрой реченьки!

Как на вас, цветы, лют мороз падет,

На муравушку белый утренник, --

Сгубит зябель цвет, корень выстудит!

Ах ты, дитятко, свет-Миколушка,

Как дубравный дуб -- ты матёр-станлив,

Поглядеть кому -- сердцу завистно,

Да осилит дуб душегуб-топор,

Моготу твою -- штоф зеленого!

На горе стоит ёлочка,

Под кудрявою -- светелочка,

Во светелке красны девушки сидят,

На кажинной брилянтиновый наряд,

На единой дочке вдовиной --

Посконь с серою мешковиной.

Наезжали ко светлице соколья --

Всё гостиные, купецки сыновья,

Выбирали себе женок по уму,

Увозили распригожих в Кострому,

Оставляли по залавочкам труху --

Вдовью дочерь Миколашке-питуху.

155

Пушистые, теплые тучи,

Над плёсом соловая марь.

За гатью, где сумрак дремучий,

Трезвонит Лесной Пономарь.

Плывут вечевые отгулы...

И чудится: витязей рать,

Развеся по ельнику тулы,

Во мхи залегла становать.

Осенняя явь Обонежья,

Как сказка, баюкает дух.

Чу, гул... Не душа ли медвежья

На темень расплакалась вслух?

Иль чует древесная сила,

Провидя судьбу наперед,

Что скоро железная жила,

Ей хвойную ризу прошьет?

Зовут эту жилу Чугункой, --

С ней лихо и гибель во мгле...

Подъёлыш с ольховой лазункой

Таятся в родимом дупле.

Тайга -- боговидящий инок,

Как в схиму, закуталась в марь.

Природы великий поминок

Вещает Лесной Пономарь.

<1914>

156

Ноченька темная, жизнь подневольная...

В поле безлюдье, бесследье да жуть.

Мается душенька... Тропка окольная,

Выведи парня на хоженый путь!

Прыснул в глаза огонечек малешенек,

Темень дохнула далеким дымком.

Стар ли огневщик, младым ли младешенек,

С жаркою бровью, с лебяжьим плечом, --

Что до того? Отогреть бы ретивое,

Ворога тезкою, братом назвать...

Лютое поле, осочье шумливое

Полнятся вестью, что умерла мать,

Что не ворохнутся старые ноженьки,

Старые песни, как травы, мертвы...

Ночь -- домовище, не видно дороженьки,

Негде склонить сироте головы.

<1914>

158. Скрытный стих

По крещеному Белому Царству

Пролегла великая дорога,

Протекла кровавая пучина --

Есть проход лихому человеку,

Что ль проезд ночному душегубу.

Только нету вольного проходу

Тихомудру Божью пешеходу.

Как ему -- Господню -- путь засечен,

Завален проклятым Черным Камнем.

Из песен олонецких скрытников

Не осенний лист падьма-падает,

Не березовый наземь валится,

Не костер в бору по моховищам

Стелет саваном дымы-пажегу, --

На Олон-реку, на Секир-гору

Соходилася нища братия.

Как Верижники с Палеострова,

Возгорельщики с Красной Ягремы,

Солодяжники с речки Андомы,

10 Крестоперстники с Нижней Кудамы,

Толоконники с Ершеедами,

Бегуны-люди с Водохлёбами,

Всяка сборица-Богомольщина:

Становилася нища братия

На велик камень, со которого

Бел плитняк плитят на могилища,

Опосля на нем -- внукам памятку --

Пишут теслами год родительский,

Чертят прозвище и изочину,

20 На суклин щербят кость Адамову...

Не косач в силке ломит шибанки,

Черный пух роня, кровью капая,

Не язвец в норе на полесника

Смертным голосом кличет Ангела, --

Что ль звериного добра пестуна, --

Братья-старища свиховалися,

О булыжину лбами стукнули, --

Уху Спасову вестку подали:

"Ты, Пречистый Спас, Саваофов Сын, --

30 Не поставь во грех воздыхания:

Али мы тебе не служители,

Нищей лепоты не рачители,

Не плакиды мы, не радельщики,

За крещеный мир не молельщики,

Что нашло на нас время тесное,

Негде нищему куса вымолить,

Малу луковку во отишье съесть?

Во посад идти, -- там табашники,

На церковный двор, -- всё щепотники,

40 В поле чистое, -- там Железный Змий,

Ко синю морю, -- в море Чудище!

Железняк летит, как гора валит,

Юдо водное Змию побратень:

У них зрак -- огонь, вздохи -- торопы,

Зуб -- литой чугун, печень медная...

Запропасть от них Божью страннику,

Зверю, птичине на убой пойти,

Умной рыбице в глубину спляснуть!"

Покуль старища Спасу плакались,

50 На кажину тварь легота нашла:

Скокнул заюшка из-под кустышка,

Вышел журушка из болотины,

Выдра с омута наземь вылезла,

Лещ по заводи пузыри пустил,

Ель на маковках крест затеплила.

Как на озере Пододонница,

Зелень кос чеша, гребень выронит,

И пойдет стозвон по зажоринам,

Через гатища, до матерых луд,

60 Где судьба ему в прах рассыпаться,

Засинеть на дне ярым жемчугом, --

Так молельщикам Глас почуялся:

"Погублю Ум Зла я Умом Любви,

Положу препон силе Змиевой,

Проращу в аду рощи тихие,

По земле пущу воды сладкие, --

Чтобы демоны с человеками

Перстнем истины обручилися,

За одним столом преломляли б хлеб,

70 И с одних древес плод вкушали бы!.."

Старцы Голосу поклонилися,

Обоюдный труд взяли в розмысел:

Отшатиться им на крещену Русь, --

По лугам идти -- муравы не мять,

Во леса ступить -- зверю мир нести,

Не держать огня, трута с плоткою,

Что ль того ножа подорожного,

Когда Гремь гремит, Тороп с Вихорем

В грозовом бою ломят палицы,

80 Норовят сконать Птицу-Фиюса,

Вьюжный пух с нее снегом выперхать,

Кровь заре отдать, гребень -- сполоху,

А посмертный грай волку серому, --

Втымеж пахарю тайн не сказывать.

Им тогда вести речи вещие,

Когда солнышко засутемится,

И черница-темь сядет с пяльцами

Под оконце опить златны воздухи, --

Чтоб в простых словах бранный гром гремел,

90 В малых присловьях буря чуялась,

В послесловии ж клекот коршуна,

Как душа в груди, ясно слышался, --

Чтоб погналась мочь несусветная,

Задолело бы гору в пястку взять,

Сокрушить ее, как соломину.

<1914>

159

Изба-богатырица,

Кокошник вырезной,

Оконце, как глазница,

Подведено сурьмой.

Кругом земля-землища

Лежит, пьяна дождем,

И бора-старичища

Подоблачный шелом.

Из-под шелома строго

Грозится туча-бровь...

К заветному порогу

Я припадаю вновь.

Седых веков наследство,

Поклон вам, труд и пот!

Чу, песню малолетства

Родимая поет:

"Спородила я сынка-богатыря

Под потокою на сиверке,

На холодном полузимнике,

Чтобы дитятко по матери пошло,

Не удушливато в летнее тепло,

Под морозами не зябкое,

На воде-луде не хлябкое!

Уж я вырастила сокола-сынка

За печным столбом на выводе,

Чтоб не выглядел Старик-журавик,

Не ударил бы черемушкой,

Не сдружил бы с горькой долюшкой!"

<1914>

162

Растрепало солнце волосы --

Без кудрей, мол, я пригоже,

На продрогший луч и полосы

Стелет блёсткие рогожи.

То обшарит куст ракитовый,

То распляшется над речкой!..

У соседок не выпытывай:

Близко милый аль далечко?

За Онежскими порогами

Есть края, где избы -- горы,

Где щетина труб с острогами

Застят росные просторы.

Там могилушка бескрестная

Безголосьем кости нежит,

И луна, как свечка местная,

По ночам над нею брезжит,

Привиденьем жуть железная,

Запахнувшись в саван, бродит, --

Не с того ль, моя болезная,

Солнце тучи хороводит?

Аль и солнышко отмыкало

Болесть нив и бездорожий,

И земле в поминок выткало

Золоченые рогожи?

<1914>

163

Сегодня в лесу именины,

На просеке пряничный дух,

В багряных шугаях осины

Умильней причастниц-старух.

Пышней кулича муравейник,

А пень -- как с наливкой бутыль.

В чаще именинник-затейник

Стоит, опершись на костыль.

Он в синем, как туча, кафтанце,

Бородка -- очёсок клочок;

О лете -- сынке-голодранце,

Тоскует лесной старичок,

Потрафить приятельским вкусам

Он ключницу-осень зовет...

Прикутано старым бурнусом,

Спит лето в затишье болот.

Пусть осень густой варенухой

Обносит трущобных гостей --

Ленивец, хоть филин заухай,

Не сгонит дремоты с очей!

<1914>

164

Уж опозднилось... Скоро ужин...

В печужке варится кисель...

А за оконцем, в дымке стужи,

Седые космы треплет ель.

Мне отдых кажется находкой

И лаской песенка сверчка...

Душа избы старухой-теткой,

Дремля, сидит у камелька.

Прядется жизнь, и сказка длится,

Тысячелетья родит миг...

Буран, как пес, рычит и злится,

Что в поле тройки не настиг.

Потемки взором человечьим

Пытают совесть: друг иль тать?..

Отрадно сказкой, вьюжным вечем,

Как явью, грезить и дышать.

1914

166

Разохалась старуха

Про молодость, про ад.

В зените горы пуха

Пролиться норовят.

Нет моченьки на кроснах

Ткать белое рядно.

Расплакалося в соснах

Пурги веретено.

Любовь, как нитку в бёрде,

Упустишь -- не найдешь.

Запомнилося твердо,

Что был матёр, пригож,

Под таежным медведем

Погиб лихой лесник...

Плакучих дум соседям

Не вымолвил язык.

Всё выплакано кроснам --

Лощеному рядну.

Не век плясать по соснам

Пурги веретену.

Изба -- гнездо тетерье,

Где жизнь, как холст, доткать...

А тучи ронят перья

В лесную темь и гать.

1914

167

Я сгорела молоденька без огня,

Без присухи сердце высушила,

Уж как мой-то муж недобрый до меня

Не купил мне-ка атласного платка,

А купил, злодей, коровушку --

Непорядную работушку!..

Лучше пуд бы мне масла купил,

Подруковной муки бы мешок,--

Я бы повязь с епанечкой продала,

На те деньги бы стряпейку наняла,

Стряпея бы мне постряпывала,

Я б, младешенька, похаживала,

Каблучками приколачивала:

Ах, вы, красные скрипучи каблучки,

Мне-ка не с кем этой ноченькой легчи --

Нету деда, родной матери с отцом,

Буду ночку коротати с муженьком!

Муженечек на перинушке лежит,

А меня, младу, на лавочку валит,

Изголовьицем ременну плеть кладет,

Потничком велит окутаться:

"Уж ты сни, моя лебедушка, усни,

Ко полуночи квашонку раствори,

К петухам парную баню истопи,

К утру-свету лен повыпряди,

Ко полудню вытки белые холсты,

К сутемёнкам муженьку сготовь порты,

У портищ чтоб были строчены рубцы,

Гасник шелковый с кисточкою,

Еще пугвица волжоная..."

Молода жена -- ученая.

<1914>

168

На селе четыре жителя,

Нет у девки уважителя,--

Как у Власа-то савраса борода,

У Никиты нос подбитый завсегда,

У Савелья от безделья чернота --

Не выводится цигарка изо рта,

У Ипата кудревата голова,

Да пронесена недобрая молва:

Будто ночкою Ипатушка

Загубил свою разлапушку --

Вышибал ей печень черную

За повадку непокорную,

За орехи, за изюмные стручки,

За ручные мелкотравчаты платки,

На платочках красны литера --

Подарил купец из Питера...

Кабы я Ипату любушкой была,

Не такое бы бесчестье навела,

Накурила бы вина позеленей,

Напекла бы колобов погорячей,

Угостила б супостата-миляша,

Чтобы вышла из постылого душа!..

Ах, тальянка медносборчатая,

Голосистая, узорчатая,

Выдай погрецы детинушке --

Ласкослову сиротинушке,

Чтобы девку не сушила сухота,

Без жалобного не сгибла б красота,

Не палила б мои кречетьи глаза

Неуемная капучая слеза!

<1914>

169

Я ко любушке-голубушке ходил,

Голубую однорядку износил,

Шубу беличью повыволочил,

Коробейку мелких денег издержал,

Разлюбезной воркованьем докучал:

Я куплю тебе гостинец -- скатну нить,

Буду баско оболоченой водить,

Разлюби ты дегтегона-лесника,

Лаптевяза да Мирона-резчика,

Не подмигивай торговому в ряду,

Не обранивай платочка на ходу,

Протопопу белой ручкой не маши,

Не заглядывай в рыбачьи шалаши,

У калачника не мешкай в куреню,

Не давай овса гонецкому коню,

На гонца крутую бровь не наводи,

Чтобы сердце не кровавилось в груди!

У гонца не застоялая душа,--

В торбе ложки и походная лапша.

Он тебя за белояровый овес

Доведет до неуемных горьких слез,

Что ль до зыбки -- непотребного лубка,

До отцовского глухого кулака,

Будет зыбочка поскрипывать,

Красна девушка повэдыхивать!

<1914>

170

Не под елью белый мох

Изоржавел и засох,

Зарастала сохлым мхом

Пахотинка-чернозем.

Привелося за грехи

Раскосулить белы мхи,

Призасеять репку,

Не часту, не редку.

Вырастала репа-мед

Вплоть до тещиных ворот...

Глядь, в осенний репорез

Вор на репище залез.

Как на воре тещин плат

Красной вышивкой назад,

Подзатыльник с галуном...

Неподатлив чернозем.

Зять воровку устерег,

Побивало приберег,

Что ль гужину во всю спину,

На затылицу батог.

Завопила теща-мать:

"Государь -- любимый зять,

Погоди меня казнить,

Вели говор говорить!

Уж как я, честна вдова,

Как притынная трава,

Ни ездок, ни пешеход

Муравы не колыхнет,

Потоптал тимьян-траву

Ты на студную молву,

Я за студную беду

Дочку-паву уведу!

Ах, без павушки павлин --

Без казны гостиный сын,

Он в зеленый сад пойдет --

Мелко листье опадет,

Выйдет в красный хоровод --

Отшатится весь народ.

Ему тамова житье,

Где кабацкое питье,

Где кружальный ковш гремит,

Ретивое пепелит,

Ронит кудри на глаза

Перегарная слеза!"

<1914>

171

Ах, подруженьки-голубушки,

Луговые серы утушки,

Вы берите-ка скорёшенько

Пялы новые, точеные,

Еще иглы золоченые,

Шелк бурмитчатый, наводчатый,

Мелкий бисер с ясным золотом,

Расшивайте к сроку-времени

Разузорчатую завесу!

На одном углу -- скради глаза,

Наведите солнце с месяцем,

На другом углу -- рехнись ума,

Нижьте девушку с прилукою!

Как наедут сват со свахою,

Поезжане с девьим выкупом,

Разглядятся и раззарятся

На мудрены красны шитицы,

А раззарясь, с думы выкинут

Сватать павушку за ворона,

Ощипать перо лазорево,

Довести красу до омута!

<1914>

172. Солдатка

Скучно молодешеньке у свекра жить в дому,

Мне питье в досадушку, еда не по уму,

Русы мои косыньки повысеклися,

Белые руки промозолилися,

Животы-приданое трунь взяла!

Погляжу я, беднушка, в стекольчато окно --

Не увижу ль милого за рядой во торгу.

Ах, не торг на улице, не красная гульба,

А лежит дороженька Коломенская!..

Как по этой ли дороге воевать милой ушел,

Издалеча слал поклоны, куньей шапкою махал,

На помин зеленой иве часто ветье заломал:

"Мол, пожди меня, сударка, покуль ива зелена,

А как ива облетит, втымеж я буду убит,

Меня ветер отпоет, полуночь глаза сомкнет,

А поплачут надо мной воронье с ковыль-травой!"

<1914>

173. Памяти героя

Умер, бедняга, в больнице военной...

К. Р.

Умер, бедняга, в больнице военной,

В смерти прекрасен и свят,

То не ему ли покров многоценный

Выткал осенний закат?

Таял он, словно свеча, понемногу,

Вянул, как в стужу цветы --

Не потому ли с берез на дорогу

Желтые сдуло листы,

И не с кручины ль, одевшись в багрянец,

Плачет ивняк над рекой?..

С виду пригожий он был новобранец,

Статный и рослый такой.

Мир тебе юный! Осенние дали

Скорбны, как родина-мать --

Всю глубину материнской печали

Трудно пером описать.

Злая шрапнель с душегубкою-пулей

Сгинут, вражду разлюбя,--

Рыбарь за сетью, мужик за косулей,

Вспомнят, родимый, тебя!

<1914>

174. Прославление милостыни

Песня убогого Пафнутьюшки

Не отказна милостыня праведная,

На помин души родительской

По субботним дням подавана

Нищей братье со мостинами...

А убогому Пафнутьюшке

Дан поминный кус в особицу.

Как у куса нутра ячневы,

С золотой наводной корочкой,

Уж как творен кус на патоке,

Испечен на росном ладане,

А отмяк кусок под образом,

Белым воздухом прикутанный...

Спасет Бог, возблагодарствует

Кормящих, поящих,

Одевающих, обувающих,

Теплом согревающих!

Милостыня сота --

Будет душеньке вольгота;

Хозяину в дому,

Как Адаму во раю,

Детушкам в дому,

Как орешкам во меду!

Спасет Бог радетелей,

Щедрых благодетелей,

Аверкий -- банный согреватель,

Душ и телес очищатель,

Сесентий -- калужник,

Олексий -- пролужник,

Все святые с нами

В ипостасном храме.

Аминь.

<1914>

175. В родном углу

Не ветер в поле свищет --

Военный гром гремит...

Старинный романс

Ах, зачем не ворон я,

Не орел ширококрылый,

Чтоб умчаться в те края,

Где сражается мой милый!

Сиротеет наш уют --

Над рекой пожухлый домик,

Как сверчок, докучен труд

И стихов сафьянный томик.

Словно нянюшкин костыль,

На крылечке тень от вяза.

Няня помнит, как Шамиль

Воевал в горах Кавказа,

Как бухарец бунтовал,

Пал Рущук, и в крае вражьем

Турку белый генерал

Потоптал конем лебяжьим.

Ну, как в нынешнюю брань

Всадник-лебедь не прискачет.

Няня шамкает: "У бань

Не к добру Барбос дурачит --

Роет щебень, хвост ежом,

Жди бескормицы иль кражи.

Ладу нет с веретеном

У моей вещуньи-пряжи --

Словно бес в веретене,

Верезжит, на темень злится;

Знать, голубка, на войне

Кровный кто по нам журится.

Лен отсырел, бабьих слез

На Руси прольется море...

Молвь идет, что Сам Христос

Снизойдет на землю скоро.

Он, как буря, без ядра

Супостата изничтожит...

Есть поверье: серебра

Ржа вовеки не изгложет.

Наша Русь черна избой

Да пригожа хлебным кусом..."

Я дремлю, летя душой

За победным Иисусом.

Чую сечу, гром побед,

С милым встречу предвкушая...

О война, в шестнадцать лет

Ты, как сказка роковая!

<1914>

176

Ягода зреет для птичьего зоба,

Камень для веса и тяги земной,

Люди ж родятся для тесного гроба

С черною ночью, с докукой дневной.

Тридцать минуло -- шатаются зубы,

Хитрых седин не укроет картуз...

Заповедь есть: не убий, не прелюбы...

"Будьте как дети!" -- сказал Иисус.

Божьих садов и обителей много,

Здесь же ночлежка, свирепый трактир...

Где же пути, золотая дорога

В юно-румяный, неблекнущий мир?

Наша земля -- голова великана,

Мы же -- зверушки, в трущобах волос,

Горы -- короста, лишай -- океаны,

В вечность уходит хозяина нос.

В перхоть мы прячем червивые гробы,

Костные скрепы сверлом бередим.

Сбудется притча: Титан огнелобый

Нам погрозится перстом громовым,

Коготь державный косицы почешет,--

Хрустнут Европа, безбрежный Китай...

В гибели внуков ничто не утешит

Светлого Деда, взрастившего рай.

1914

177

Посконным портам не бывает износу,

К моленной рубахе нечистый не льнет...

Строй келью под елью оконцами к плёсу,

Где пегая зыбь и гагарий полет.

Пречудный Андрей, что зовется Рублёвым,

Знал пегую глубь, легкоперость гагар,

С плакучей березы на злате еловом

Списал он Два Плача и Троицын Дар.

Гляди на корягу! -- в ней красок три чети,

С испода буланность, кукушья слеза,

В дупле как в вертепе потемки столетий,

Хребет же багряный -- лесная гроза.

Олимпий Печерский и Гурий Никитин

Воспели корягу в Небесных Столпах --

То Руси судьбина, но образ тот скрытен,

Улыбкой почив на мужицких Христах.

На скрытных иконах рубаха и плёсо,

Плакуша-береза и бабья стряпня --

Ответ на лукавые, книжные спросы

О девьем зачатии Вечного Дня.

Рубаха -- мир дольний, вода же -- глубинный,

Березку и Хлеб изъяснят ли уста?

Скопцу обручается отрок невинный,

И, девою став, зачинает Христа!

1914

178

Мужицкий лапоть свят, свят, свят!

Взывает облако, кукушка,

И чародейнее, чем клад,

Мирская, потная полушка.

Мужицкий тельник: Змий, Огонь,

Крылатый Лев Евангелиста,

Христа гвоздиная ладонь --

Свирель, что тайной голосиста,

Горыныч, Сирин, Царь Кащей, --

Всё явь родимая, простая,

И в онемелости вещей

Гнездится птица золотая.

В телеге туч неровный бег,

В метелке -- лик метлы небесной.

Пусть черен хлеб, и сумрак пег, --

Есть вехи к родине безвестной,

Есть мед и хмель в насущной ржи,

За лаптевязьем дум ловитва,

"Вселися в ны и обожи" --

Медвежья умная молитва.

1914

179. Русь

Не косить детине пожен,

Не метать крутых стогов,

Кладенец из красных ножен

Он повынул на врагов.

Наговорна рукоятка,

Лезвие -- светлей луча,

Будет ворогу не сладко

От мужицкого меча!

У детины кудри -- боры,

Грудь -- Уральские хребты,

Волга-реченька -- оборы,

Море синее -- порты.

Он восстал за сирых братов

И, возмездием горя,

Пал на лысину Карпатов

Кладенец богатыря.

Можно б вспять, поправши злобу,

Да покинешь ли одну

Русь Червонную -- зазнобу

В басурманском полону?!

Гоже ль свадебную брагу

Не в белградской гридне пить,

Да и как же дружку-Прагу

Рушником не подарить?!

Деду Киеву похула

Алый краковский жупан...

Словно хворост, пушек дула

Попирает великан.

Славься, Русь! Краса-девица,

Ладь колечко и фату, --

Уж спрядает заряница

Бранной ночи темноту.

Вспыхнет день под небосклоном, --

Молодых в земле родной

Всеславянским брачным звоном

Встретит Новгород седой!

<1914>

180. Ивушка зелененька...

Ивушка зелененька --

Девушка молоденька.

Стали иву ломати --

Девку замуж отдавати.

Красна девушка догадалась,

В нову горницу, свет, кидалась:

"Ах ты, горенка -- светлая сидельня,

Мне-ка нонева не до рукоделья,

А еще не до смирныя беседы!

Ах вы, пялы мои золочены,

Ворота ли вами подпирати?

Вы, шелки мои -- бобчаты пбясья,

По сугорам ли вас расстилати?

Уж вы плящие, ярые свечи,

Темны корбы ли вами палити?

Ты согрева -- муравчата лежанка,

Не смолой ли тебя растопити?"

Отвечала лежанка-телогрейка

Она речью крещеной человечьей:

"Лучше б тебе, девушка, родиться

Во сыром болоте черной кочкой,

Чем немилу сапог разувати,

За онучею гривну искати,

За нее лиходея целовати!"

<1914>

181. Стих о праведной душе

Жила душа свято, праведно,

Во пустыне душа спасалася,

В листвие нага одевалася,

Во берёсто боса обувалася.

Притулья-жилья душа не имала,

За застольным брашном не сиживала,

Куса в соль не обмакивала.

Утрудила душа тело белое,

Что ль до туги-издыхания смертного,

Чаяла душа, что в рай пойдет,

А пошла она в тартарары.

Закрючили душеньку два огненных пса,

Учали душеньку во уста лакать...

Калагыря-бес да бес-едун

К сатане пришли с судной хартией...

Надевал сатана очки геенские,

Садился на стуло костеножное,

Стал житие души вычитывать:

Трудилась душа по-апостольски,

Служила душа по-архангельски,

Воздыхала душа по-Адамову --

Мукой мучиться душе не за что.

Айв чем же душа провинилася,

В грабеже ль, во разбое поножовничала,

Мостовую ли гривну утаивала

Аль чужие силки оголаживала,

Аль на уду свят артос насаживала?

Не повинна душенька и в сих грехах...

А как была душа в плоти-живности,

Что ль семи годков без единого,

Так в Страстной Пяток она стреснула,

Не покаявшись, глупыш масленый...

Не суди нас, Боже, во многом,

А спаси нас, Спасе, во малом.

Аминь.

<1914>

182. Песня про Васиху

Откуль пошло прозвище

Лешева Находка.

Кемское предание

Баба Василиста

Хороша, грудиста,

Голова кувшином

С носом журавлиным,

Руки -- погонялки,

Ноги -- волчьи пялки.

Как пошла Васиха

Слободе на лихо

Бёрда наживати,

Самобранку ткати.

Дали ей бёрдище

По колу зубище...

На повозной паре

Ехали бояре,

Охобни бобровы,

Сами чернобровы:

"Помогай те, Боже,

Вытыкать рогожи!"

Баба Василиста

На язык речиста,

Как выжлец у сала,

Мерином заржала.

"Ай да баба-пава,

Гридняя забава...

Быть тебе, Васиха,

В терему ткачихой,

За глумство-отвагу

Трескать солодягу,

За кудель на тыне

Окрестить отныне

Красную Слободку

В Лешеву Находку!"

<1914>

183

Меня матушка будит спозаранья,

Я поздёшенько, девушка, встаю;

Покуль белое личко умываю --

Мне изюмный калачик испечен,

Покуль в цветное платье обряжаюсь,

Мне-ка чарочка меду подана,

Пока медом калачик запиваю, --

На работу подруженьки уйдут...

От крестьянской работки-рукоделья

У подруженек рученьки болят,

Болят спинушки с буйной головою,

Ретивому сердечку тяжело...

Мне ж едина работушка далася --

Шить наводы по алу сукну.

Ах, с сиденья, с девичьего безделья

Сполюблю я удала паренька, --

С распригожим не будет девке тошно

До замужества время коротать, --

До того ли замужества-разлуки,

До проклятого бабьего житья!

Распроклятое бабье жированье,

Расхорошее девичье житье:

Уж я высплюся девушкой досыта,

Нагуляюсь красной дб люби.

1914 или 1915

184--198. Избяные песни

Памяти матери

1

Четыре вдовицы к усопшей пришли...

(Крича, бороздили лазурь журавли,

Сентябрь-скопидом в котловин сундуки

С сынком-листодером ссыпал медяки).

Четыре вдовы в поминальных платках:

Та с гребнем, та с пеплом, с рядниной в руках;

Пришли, положили поклон до земли,

Опосле с ковригою печь обошли,

Чтоб печка-лебедка, бела и тепла,

Как допрежь сытовые хлебы пекла.

Посыпали пеплом на куричий хвост,

Чтоб немочь ушла, как мертвец, на погост,

Хрущатой рядниной покрыли скамью,

На одр положили родитель мою.

Как ель под пилою, вздохнула изба,

В углу зашепталася теней гурьба.

В хлевушке замукал сохатый телок,

И вздулся, как парус, на грядке платок...

Дохнуло молчанье... Одни журавли,

Как витязь победу, трубили вдали:

"Мы матери душу несем за моря,

Где солнцеву зыбку качает заря,

Где в красном покое дубовы столы

От мис с киселем, словно кипень, белы, --

Там Митрий Солунский, с Миколою Влас

Святых обряжают в камлот и атлас,

Креститель Иван с ендовы расписной

Их поит живой иорданской водой!.."

Зарделось оконце... Закат-золотарь

Шасть в избу незваный: принес-де стихарь --

Умершей обнову за песни в бору,

За думы в рассветки, за сказ ввечеру,

А вынос блюсти я с собой приведу

Сутёмки, зарянку и внучку-звезду,

Скупцу ж листодеру чрез мокреть и гать

Велю золотые ширинки постлать.

<1916>

2

Лежанка ждет кота, пузан-горшок -- хозяйку --

Объявятся они, как в солнечную старь,

Мурлыке будет блин, а печку-многознайку

Насытят щаный пар и гречневая гарь.

В окне забрезжит луч -- волхвующая сказка,

И вербой расцветет ласкающий уют;

Запечных бесенят хихиканье и пляска,

Как в заморозки ключ, испуганно замрут.

Увы, напрасен сон. Кудахчет тщетно рябка,

Что крошек нет в зобу, что сумрак так уныл --

Хозяйка в небесах, с мурлыки сшита шапка,

Чтоб дедовских седин буран не леденил.

Лишь в предрассветный час лесной снотворной влагой

На избяную тварь нисходит угомон,

Как будто нет Судьбы, и про блины с котягой,

Блюдя печной дозор, шушукает заслон.

<1914>

3

Осиротела печь, заплаканный горшок

С таганом шепчутся, что умерла хозяйка,

А за окном чета доверчивых сорок

Стрекочет: "Близок май, про то, дружок, узнай-ка!

Узнай, что снегири в лесу справляют свадьбу,

У дятла-кузнеца облез от стука зоб,

Что, вверивши жуку подземную усадьбу,

На солнце вылез крот -- угрюмый рудокоп,

Что тянут журавли, что проболталась галка

Воришке-воробью про первое яйцо..."

Изождалась бадья, вихрастая мочалка

Тоскует, что давно не моется крыльцо.

Теперь бы плеск воды с веселою уборкой,

В окне кудель лучей и сказка без конца...

За печкой домовой твердит скороговоркой

О том, что тих погост для нового жильца,

Как шепчутся кресты о вечном, безымянном,

Чем сумерк паперти баюкает мечту.

Насупилась изба. И оком оловянным

Уставилось окно в капель и темноту.

<1914>

4

"Умерла мама" -- два шелестных слова.

Умер подойник с чумазым горшком,

Плачется кот и понура корова,

Смерть постигая звериным умом:

Кто она? Колокол в сумерках пегих,

Дух живодерни, ведун-коновал,

Иль на грохочущих пенных телегах

К берегу жизни примчавшийся шквал?

Знает лишь маковка ветхой церквушки,--

В ней поселилась хозяйки душа...

Данью поминною -- рябка в клетушке

Прочит яичко, соломой шурша.

В пестрой укладке повойник и бусы

Свадьбою грезят: "Годов пятьдесят

Бог насчитал, как жених черноусый

Выменял нас -- молодухе в наряд".

Время, как шашель, в углу и за печкой

Дерево жизни буравит, сосет...

В звезды конёк и в потемки крылечко

Смотрят и шепчут: "Вернется... придет..."

Плачет капелями вечер соловый;

Крот в подземелье и дятел в дупле...

С рябкиной дрёмою ангел пуховый

Сядет за прялку в кауровой мгле.

"Мама в раю,-- запоет веретёнце,--

Нянюшкой светлой младенцу Христу..."

Как бы в стихи, золотые, как солнце,

Впрясть волхованье и песенку ту?

Строки и буквы -- лесные коряги,

Ими не вышить желанный узор...

Есть, как в могилах, душа у бумаги --

Алчущим перьям глубинный укор.

Между 1916 и 1918

5

Шесток для кота -- что амбар для попа,

К нему не заглохнет кошачья тропа:

Зола, как перина,-- лежи, почивай,--

Приснятся снетки, просяной каравай.

У матери-печи одно на уме:

Теплынь уберечь да всхрапнуть в полутьме,

Недаром в глухой, свечеревшей избе,

Как парусу в вёдро, дремотно тебе.

Ой, вороны-сны, у невесты моей

Не выклевать вам беспотёмных очей!

Летите к мурлыке, на теплый шесток,

Куда не заглянет прожорливый рок,

Где странники-годы почили золой,

И бесперечь хнычет горбун-домовой:

Ужели плакида -- запечный жилец

Почуял разлуку и сказки конец?

Кота ж лежебока будите скорей,

Чтоб был настороже у чутких дверей,

Мяукал бы злобно и хвост распушил,

На смерть трясогузую когти острил.

<1916>

6

Весь день поучатися правде Твоей,

Как вешнюю озимь, ждать светлых гостей,

В раю избяном и в затишье гумна

Поплакать медово, что будет "она".

Задремлется деду, лучина замрет --

Бесплотная гостья в светелку войдет,

Поклонится Спасу, погладит внучат,

Как травка лучу, улыбнется на плат:

Висит, дескать, сирый, хозяйке взамен

Повыкован венчик из облачных пен:

Очелье -- алмаз, по бокам изумруд --

Трех отроков пещных и ангелов труд.

Петух кукарекнет, забрезжит светец,

В дверях засияет Медостов венец;

Пречудный святитель войдет с посошком,

В пастушьих лапотцах, повитый лучом.

За ним, умеряючи крыл паруса,

Предстанет Иван -- грозовая краса;

Он с чашей крестильной, и голубь над ним...

Всю ночь поучаюсь я тайнам Твоим.

Заутра у бурой полнее удой,

У рябки яичко и весел гнедой.

А там, где святые росою прошли,

С курлыканьем звонким снуют журавли.

Чтоб сизые крылья и клюв укрепить,

Им надо росы благодатной испить.

<1916>

7

Хорошо ввечеру при лампадке

Погрустить и поплакать втишок,

Из резной низколобой укладки

Недовязанный вынуть чулок.

Ненаедою-гостем за кружкой

Усадить на лежанку кота

И следить, как лучи над опушкой

Догорают виденьем креста,

Как бредет позад дремлющих гумен,

Оступаясь, лохмотница-мгла.

Всё по-старому: дед, как игумен,

Спит лохань и притихла метла.

Лишь чулок, как на отмели верша,

И с котом раздружился клубок.

Есть примета: где милый умерший,

Там пустует кольцо иль чулок.

Там божничные сумерки строже,

Дед безмолвен, провидя судьбу,

Глубже взор и морщины... О Боже --

Завтра год, как родная в гробу!

<1914>

8

Заблудилось солнышко в корбах темнохвойных,

Износило лапчатый золотой стихарь:

Не бежит ли красное от людей разбойных,

Не от злых ли кроется в сутемень да в марь?

Али корба хвойная с бубенцами шишек,

С рушниками-зорями просини милей,

Красики с волвянками слаще звездных пышек

И громов размычливей гомон журавлей?

Эво, на валежине, словно угли в жарнике,

Половеет лапчатый золотой стихарь...

Потянули за море витлюки-комарники,

Нижет перелесица бляшки да янтарь.

Сядь, моя жалобная, в сарафане сборчатом,

В камчатом накоснике, за послушный лен,--

Постучится солнышко под оконцем створчатым,

Шлет-де вестку матушка с Тутошних сторон:

Мы в ответ: "Радехоньки говору то-светному,

Ходоку от маминой праведной души,

Здынься по крылечику к жарнику приветному,

От росы да мокрети лапти обсуши!"

Полыхнувши золотом, прянет гость в предызбицу,

Краснобайной сказкою пряху улестит...

Как игумен в куколе, вечер, взяв кадильницу,

Складню рощ финифтяных ладаном кадит.

В домовище матушка... Пасмурной округою

Водит мглу незрячую поводырка-жуть,

И в рогожном кузове, словно поп за ругою,

В Сторону то-светную солнце правит путь.

1914

9

От сутёмок до звезд и от звезд до зари

Бель берёсты, зыбь хвои и смолы янтари,

Перекличка гагар, вод дремучая дремь,

И в избе, как в дупле, рудо-пегая темь,

От ловушек и шкур лисий таежный дух,

За оконцем туман, словно гагачий пух,

Журавлиный пролет, ропот ливня вдали,

Над поморьем лесов облаков корабли,

Над избою кресты благосенных вершин...

Спят в земле дед и мать, я в потемках один.

Чую, сеть на стене, самопрялка в углу,

Как совята с гнезда, загляделись во мглу.

Сиротеют в укладе шушун и платок,

И на отмели правит поминки челнок.

Ель гнусавит псалом: "Яко воск от огня..."

Далеко до лесного железного дня,

Когда бор, как кольчужник, доспехом гремит --

Королевну-Зарю полонить норовит.

<1914>

10

Бродит темень по избе,

Спотыкается спросонок,

Балалайкою в трубе

Заливается бесенок:

"Трынь да брынь, да тере-рень..."

Чу! Заутренние звоны!

Богородицына тень,

Просияв, сошла с иконы.

В дымовище сгинул бес,

Печь, как старица, вздохнула;

За окном бугор и лес

Зорька в сыту окунула.

Там, минуючи зарю,

Ширь безвестных плоскогорий,

Одолеть судьбу-змею

Скачет пламенный Егорий.

На задворки вышел Влас

С вербой, в венчике сусальном...

Золотой, воскресный час,

Просиявший в безначальном.

<1914>

11

Зима изгрызла бок у стога,

Вспорола скирды, но вдомек

Буренке пегая дорога

И грай нахохленных сорок.

Сороки хохлятся -- к капели,

Дорога пега -- быть теплу.

Как лещ наживку, ловят ели

Луча янтарную иглу.

И луч бежит в переполохе,

Ныряет в хвои, в зыбь ветвей...

По вечерам коровьи вздохи

Снотворней бабкиных речей:

"К весне пошло, на речке глыбко,

Буренка чует водополь..."

Изба дремлива, словно зыбка,

Где смолкли горести и боль.

Лишь в поставце, как скряга злато,

Теленье числя и удой,

Подойник с кринкою щербатой

Тревожат сумрак избяной.

<1915>

12

В селе Красный Волок пригожий народ:

Лебедушки девки, а парни, как мед,

В моленных рубахах, в беленых портах,

С малиновой речью на крепких губах;

Старухи в долгушках, а деды -- стога,

Их россказни внукам милей пирога:

Вспушатся усищи, и киноварь слов

Выводит узоры пестрей теремов.

Моленна в селе -- семискатный навес:

До горнего неба семь нижних небес,

Ступенчаты крыльца, что час, то ступень,

Всех двадцать четыре -- заутренний день.

Рундук запорожный -- пречудный Фавор,

Где плоть убелится, как пена озер.

Бревенчатый короб -- утроба кита,

Где спасся Иона двуперстьем креста.

Озерная схима и куколь лесов

Хоронят село от людских голосов.

По Пятничным зорям на хартии вод

Всевышние притчи читает народ:

"Сладчайшего Гостя готовьтесь принять!

Грядет Он в нощи, яко скимен и тать;

Будь парнем женатый, а парень, как дед..."

Полощется в озере маковый свет,

В пеганые глуби уходит столбом

До сердца земного, где праотцов дом.

Там, в саванах бледных, соборы отцов

Ждут радужных чаек с родных берегов:

Летят они с вестью, судьбы бирючи,

Что попрана Бездна и Ада ключи.

<1916>

13

Коврига свежа и духмяна,

Как росная пожня в лесу,

Пушист у кормилицы мякиш

И бел, как берёсто, испод.

Она -- избяное светило,

Лучистее детских кудрей,

В чулан загляни ненароком --

В лицо тебе солнцем пахнёт.

И в час, когда сумерки вяжут,

Как бабка, косматый чулок,

И хочется маленькой Маше

Сытового хлебца поесть --

В ржаном золотистом сиянье

Коврига лежит на столе,

Ножу лепеча: "Я готова

Себя на закланье принесть".

Кусок у малютки в подоле --

В затоне рыбачий карбас:

Поломана мачта, пучиной

Изгрызены днище и руль, --

Но светлая радость спасенья,

Прибрежная тишь после бурь

Зареют в ребяческих глазках,

Как вёдреный синий июль.

<1915>

14

Вешние капели, солнопёк и хмара,

На соловом плёсе первая гагара.

Дух хвои, берёсты, проглянувший щебень,

Темью сонь-липуша, россказни да гребень.

Тихий, мерный ужин, для ночлега лавка,

За окошком месяц -- Божья камилавка.

Сон сладимей сбитня, петухи спросонок,

В зыбке снегиренком пискнувший ребенок,

Над избой сутёмки -- дедовская шапка,

И в уголку божничном с лестовкою бабка,

От печного дыма ладан пущ сладимый,

Молвь отшельниц-елей: "Иже херувимы..."

Вновь капелей бусы, солнопёка складень,

Дум -- гагар пролетных не исчислить за день.

Пни -- лесные деды, в дуплах гуд осиный,

И от лыж пролужья на тропе лосиной.

<1914>

15

Ворон грает к теплу, а сорока -- к гостям,

Ель на полдень шумит -- к звероловным вестям.

Если полоз скрипит, конь ушами прядет --

Будет в торге урон и в кисе недочет.

Если прыскает кот и зачешется нос --

У зазнобы рукав полиняет от слез.

А над рябью озер прокричит дребезда --

Полонит рыбака душегубка-вода.

Дятел угол долбит -- загорится изба,

Доведет до разбоя детину гульба.

Если девичий лапоть ветшает с пяты,--

Не доесть и блина, как наедут сваты.

При запалке ружья в уши кинется шум --

Не выглаживай лыж, будешь лешему кум.

Семь примет к мертвецу, но про них не теперь, --

У лесного жилья зааминена дверь,

Под порогом зарыт "Богородицын Сон", --

От беды-худобы нас помилует он.

<1914>

199

Вы, деньки мои -- голуби белые,

А часы -- запоздалые зяблики,

Вы почто отлетать собираетесь,

Оставляете сад мой пустынею?

Аль осыпалось красное вишенье,

Виноградье мое приувянуло,

Али дубы матёрые, вечные,

Буреломом, как зверем, обглоданы,

Аль иссякла криница сердечная,

Али веры ограда разрушилась,

Али сам я -- садовник испытанный,

Не возмог прикормить вас молитвою?

Проворкуйте, всевышние голуби,

И проворкуйте, дольние зяблики,

Что без вас с моим вишеньем станется:

Воронью оно в пищу достанется.

По отлете ж последнего голубя

Постучится в калитку дырявую

Дровосек с топорами да пилами,

В зипунище, в лаптищах с оборами.

Час за часом, как поздние зяблики,

Отлетает в пространство глубинное...

Чу! Как няни сверчковая песенка,

Прозвенело крыло голубиное.

Между 1914 и 1916

200

Бабка тачает заплаты, --

Внуков кургузый зипун.

Дремлют у печки ухваты,

Вороном смотрит чугун.

С полки грозится мутовка:

"Нишкни! Идет лесовик!.."

Грезит спросонка винтовка:

"Где же хозяин-лесник?

Ржавчина ест мое дуло,

Выщерблен кремень давно!.."

Шарят лесные отгулы

Темени звонкое дно.

Поздно. Доштопать бы ворот.

Внучек белее, чем лен,

"Тятька лосихой запорот",--

Всякому вымолвит он.

Давеча дивный прохожий

В Выгово шел налегке,

С матерью-скрытницей Божьей

Сходство нашел в пареньке.

Баял: "Пречудна Лукерья --

Града то-светного дщерь,

Мужу за нечесть безверья

Выбодал душеньку зверь".

Вторя старухиным думам,

Плещет за ставнею куст:

"Будет твой внук Аввакумом,

Речью ж Иван Златоуст".

Снам умиляется бабка:

"То-то б утешил меня..."

Темень -- кудели охапка

Тушит кадильницу дня.

Между 1914 и 1916

202

Октябрь -- петух медянозобый

Горланит в ветре и лесу:

"Я в листопадные сугробы

Яйцо снеговое снесу".

И лес под клювом петушиным

Дырявым стал. Курятник туч

Сквозит пометом голубиным,--

Мол, Духа Божьего не мучь,

Снести яйцо на первопутки

Однажды в год тебе дано...

Как баба, выткала за сутки

Речонка сизое рядно.

Близки дубленые Покровки,

Коровьи свадьбы, конский чёс.

И к звездной кузнице, для ковки,

Плетется облачный обоз.

Между 1914 и 1916

203. Вражья сила

Возят щебень, роют рвы,

Понукают лошаденок.

От встревоженной травы

Дух идет, горюч и тонок.

В лысый пень оборотись,

На людей дивится леший:

Где дремали топь и грязь,

Там снуют седок и пеший.

И береза, зелень кос

Гребню ветра подставляя,

Как вдова, бледна от слез --

Тяжела-де участь злая.

Камни -- очи луговин

От тоски посоловели,

Прячут изморозь седин

Под кокошниками ели.

И звериный бог Медост

Пришлецам грозит корягой:

Мол, пробыть до первых звезд,

Опосля уйти ватагой.

Вот и звезды, как грибы,

На опушке туч буланых...

Вторя снам лесной избы,

Дед бранит гостей незваных:

"Принесло лихую рать,

Зайцу филина-соседа!.."

И с божницы Богомать

Смотрит жалостно на деда.

А над срубленной сосной,

Где комарьи зой и плясы,

"Со святыми упокой",--

Шепчет сумрак седовласый.

Между 1914 и 1916

207

Оттепель -- баба-хозяйка,

Лог -- как белёная печь,

Тучка -- пшеничная сайка

Хочет сытою истечь.

Стряпке всё мало раствора,

Лапти в муке до обор...

К посоху дедушки-бора

Жмется малютка-сугор:

"Дед, пробудися, я таю,--

Нет у шубейки полы!"

Дед же спросонок: "Знать, к маю

Смолью дохнули стволы".

"Дедушка, скоро ль сутёмки

Косу заре доплетут?.."

Дед же: "Сыреют в котомке

Чай и огниво и трут,--

Нет по проселку проходу,

Всюду раствор да блины..."

В вешнюю полую воду

Думы, как зори, ясны.

Ждешь, как вестей, жаворонка,

Ловишь лучи на бегу...

Чу! Громыхает заслонка

В теплом, разбухшем логу.

Между 1914 и 1916

208

Ель мне подала лапу, береза серьгу,

Тучка канула перл, просияв на бегу,

Дрозд запел "Блажен муж" и "Кресту Твоему"...

Утомилась осина вязать бахрому.

В луже крестит себя обливанец-бекас,

Ждет попутного ветра небесный баркас:

Уж натянуты снасти, скрипят якоря,

Закудрявились пеной Господни моря,

Вот и сходню убрал белокрылый матрос...

Неудачлив мой путь, тяжек мысленный воз!

Кобылица-душа тянет в луг, где цветы,

Мята слов, древозвук, купина красоты.

Там, под Дубом Покоя, накрыты столы,

Пиво Жизни в сулеях, и гости светлы --

Три пришельца, три солнца, и я -- Авраам,

Словно ива ручью, внемлю росным словам:

"Родишь сына-звезду, алый песенный сад,

Где не властны забвенье и дней листопад,

Где береза серьгою и лапою ель

Тиховейно колышут мечты колыбель".

Между 1914 и 1916

209. Ночь на Висле

Луна, как вражий барабан,

Над буераками повисла,

И окровавленный жупан

На капюшон сменила Висла.

Как четко гребни берегов

Окаменели в тяжком взмахе,

Молитвословию с бугров

Внимают тополи-монахи:

"Спаси Россию, Иисус,

С сестрою, названною -- Польшей!

Уже заря, как низка бус,

В моих струях не плещет больше!

И страшно солнцу заглянуть

В мои изъязвленные воды, --

Их кипятит колдунья-жуть,

Скликая воронов на броды:

"Слетайтесь, детки, жирен суп

Из человечины кровавой,

Вот сердце грозное, вот труп

В бою погибшего со славой!..""

И видел я, как Божья длань

Железный сумрак разогнала:

"Мужайся ты, встречая брань,

Как берега, набеги вала".

Праматерь Волга, тихий Дон

"Аминь" в ответ прогрохотали,

И Висла, сбросив капюшон,

Накрылась панцырем из стали.

Оборотился в кладенец,

Грозя потемкам, гребень мели...

О враг! Твердыню ли сердец

Испепелить твоей шрапнели?!

<1915>

210. Небесный вратарь

Как у кустышка у ракитова,

У колодечка у студеного,

Не донской казак скакуна поил, --

Молодой гусар свою кровь точил,

Вынимал с сумы полотёнышко,

Перевязывал раны черные...

Уж как девять ран унималися,

А десятая, словно вар кипит...

С белым светом гусар стал прощатися,

Горючьими слезами уливатися:

"Ты прощай-ка, родимая сторонушка,

Что ль бажоная теплая семеюшка!

Уж вы, ангелы поднебесные,

Зажигайте-ка свечи местные, --

Ставьте свеченьку в ноги резвые,

А другую мне к изголовьицу!

Ты, смеретушка -- стара тетушка,

Тише бела льна выпрядь душеньку".

Откуль-неоткуль добрый конь бежит,

На коне-седлеце удалец сидит,

На нем жар-булат, шапка-золото,

С уст текут меды -- речи братские:

"Ты признай меня, молодой солдат,

Я дозор несу у небесных врат,

Меня ангелы славят Митрием,

Преподобный лик -- Свет-Солунским.

Объезжаю я Матерь-Руссию,

Как цветы вяжу души воинов...

Уж ты стань, солдат, быстрой векшею,

Лазь на тучу-ель к солнцу красному.

А оттуль тебе мостовичина

Ко маврийскому дубу-дереву, --

Там столы стоят неуедные,

Толокно в меду, блинник масленый;

Стежки торные поразметены,

Сукна красные поразостланы".

<1915>

211

Гей, отзовитесь, курганы, --

Клады, седые кремли, --

Злым вороньем басурманы

Русский рубеж облегли!

Чуется волчья повадка,

Рысье мяуканье, вой...

Аль булавы рукоятка

С нашей не дружна рукой?

Али шишак златолобый

Нам не по ярую бровь?

Пусть богатырские гробы

Кроет ковыльная новь, --

Муромцы, Дюки, Потоки

Русь и поныне блюдут...

Чур нас! Вещуньи-сороки

Щёкот недобрый ведут.

В сутемень плачут гагары,

Заяц валежник грызет, --

Будут с накладом товары,

Лют на поганых поход.

Гром от булатных ударов

Слаще погудной струны...

Радонеж, Выгово, Саров, --

Наших имен баюны.

Гей, отзовитеся, деды, --

Правнуков меч не ослаб!

Витязю после победы

Место в светелке у баб.

Ждут его сусло, что пенник,

Гребень-шептун перед сном,

В бане ж духмянистый веник,

Шайка с резным ободком.

Хата чужбины не плоше,

К суслу ж кто больно охоч, --

С первой веселой порошей

Зыбку для первенца прочь.

Ярого кречета раны

Сыну-орлу не в изъян...

Мир вам, седые курганы,

Тучи, сказитель-бурьян!

<1915>

212

Облиняла буренка,

На задворках теплынь,

Сосунка-жеребенка

Дразнит вешняя синь.

Преют житные копны,

В поле пробель и зель...

Чу! Не в наши ли окна

Постучался апрель?

Он с вербою монашек,

На груди образок,

Легкозвоннее пташек

Ветровой голосок.

Обрядись в пятишовку,

И пойдем в синь и гать,

Солнце -- Божью коровку

Аллилуйем встречать.

Прослезиться у речки,

Погрустить у бугров!..

Мы -- две белые свечки

Перед ликом лесов.

<1915>

214

Кабы я не Акулиною была,

Не Пахомовной по батюшке слыла,

Не носила б пятишовки с галуном,

Становицы с оподольником,

Еще чалых кос под сборником,--

Променяла бы я жарник с помелом

На гнедого с плящим огненным ружьем,

Ускакала бы со свёкрова двора

В чужедальщину, где вражьи хутора,

Где станует бусурманская орда,

Словно выдра у лебяжьего гнезда;

Разразила бы я огненным ружьем

Супротивника с нахальщиком-царем:

"Не хвались-де, снаряжаючись на рать,

На крещеную мирскую благодать,

Лучше выдай-ка за черные вины

Из ордынской государевой казны

На мужицкий полк алтынов по лубку,

А на бабий чин камлоту по куску,

Старикам по казинетовым портам,

Бабкам-клюшницам по красным рукавам;

Еще дитятку Алёшеньке

Зыбку с пологом алёшеньким,

Чтобы полог был исподом канифас,

На овершье златоризый чудный Спас,

По закромкам были б рубчаты мохры,

Чтобы чада не будили комары,

Не гусело б его платьице

В новой горенке на матице!"

<1915>

215

Рыжее жнивье -- как книга,

Борозды -- древняя вязь,

Мыслит начётчица-рига,

Светлым реченьям дивясь.

Пот трудолюбца-июля,

Сказку кряжистой избы --

Всё начертала косуля

В книге народной судьбы.

Полно скорбеть, человече,

Счастье дается в черед!

Тучку -- клуб шерсти овечьей

Лешева бабка прядет.

Ветром гудит веретнище,

Маревом тянется нить:

Время в глубоком мочище

Лен с конопелью мочить.

Изморозь стелет рогожи,

Зябнет калины кора:

Выдубить белые кожи

Деду приспела пора.

Зыбку, с чепцом одеяльце

Прочит болезная мать,--

Знай, что кудрявому мальцу

Тятькой по осени стать.

Что начертала косуля,

Всё оборотится в быль...

Эх-ма! Лебедка Акуля,

Спой: "Не шуми, чернобыль!"

<1915>

219

Судьба-старуха нижет дни,

Как зерна бус -- на нить:

Мелькнет игла -- и вот они,

Кому глаза смежить.

Блеснет игла -- опять черед

Любить, цветы срывать...

Не долог день, и краток год

Нетленное создать.

Всё прах и дым. Но есть в веках

Богорожденный час,

Он в сердобольных деревнях

Зовется Светлый Спас.

Не потому ль родимых сел

Смиренномудрей вид,

Что жизнедательный глагол

Им явственно звучит,

Что небо теплит им огни,

И Дева-благодать,

Как тихий лен, спрядает дни,

Чтоб вечное соткать?

<1915>

221. Мирская дума

Не гуси в отлет собирались,

Не лебеди на озере скликались, --

Подымались мужики -- пудожане,

С заонежской кряжистой карелой,

С каргопольскою дикой лешнею,

Со всей полесной хвойной силой,

Постоять за крещеную землю,

За зеленую матерь-пустыню,

За березыньку с вещей кукушкой...

10 Из-под ели двадесять вершинной,

От сиговья Муромского плёса,

Подымался Лазарь преподобный

Ратоборцам дать благословенье,

Провещать поганых одоленье...

Вопрошали Лазаря лешане,

Каргополы, чудь и пудожане:

"Источи нам, Лазаре всечудный,

На мирскую думу сказ медвяный:

Что помеха злому кроволитью --

20 Ум-хитрец аль песня-межеумка,

Белый воск аль черное железо?"

Рек святой: "Пятьсот годин в колоде

Почивал я, об уме не тщася,

Смерть моих костей не обглодала,

Из телес не выплавила сала,

Чтоб отлить свечу, чей брезг бездонный

У умерших теплится во взоре,

По ночному кладбищу блуждает,

Черепа на плитах выжигая;

30 А железо проклято от века:

Им любовь пригвождена ко древу,

Сожаленью ребра перебиты,

Простоте же в мир врата закрыты.

Белый воск и песня-недоумка

Истекли от вербы непорочной:

Точит верба восковые слезы

И ведет зеленый тайный причит

Про мужицкий рай, про пир вселенский,

Про душевный град, где "Свете Тихий".

40 И тропарь зеленый кто учует,

Тот на тварь обуха не поднимет,

Не подрубит яблони цветущей

И веслом бездушным вод не ранит..."

Поклонились Лазарю лешане,

Каргополы, лопь и пудожане:

"Сказ блаженный, как "баю" над зыбкой,

Что певала бабка Купариха

У Дедери Храброго на свадьбе.

Был Дедеря лют на кроволитье,

50 После ж песни стал как лист осенний:

Сердцем в воск, очами в хвои потемки,

А кудрями в прожелть листопада".

<1915>

222. Поминный причит

Покойные солдатские душеньки

Подымаются с поля убойного:

До подскустья они -- малой мошкою,

По надкустью же -- мглой столбовитою,

В Божьих воздухах синью мерещатся,

Подают голоса лебединые,

Словно с озером гуси отлётные,

С святорусской сторонкой прощаются.

У заставы великой, предсолнечной,

Входят души в обличив плотское,

Их встречают там горние воины

С грознокрылым Михаилом архангелом,

По трикраты лобзают страдателей,

Изгоняют из душ боязнь смертную.

Опосля их ведут в храм апостольский --

По своим телесам окровавленным

Отстоять поминальную служебку.

Правит службу им Аввакум пророк,

Чтет Писание Златоуст Иван,

Херувимский лик плещет гласами,

Солнце-колокол точит благовест.

Как улягутся вей сладкие,

Сходит Божий Дух на солдатушек,

Словно теплый дождь озимь ярую,

Насыщая их брашном ангельским,

Горечь бренных дней с них смываючи,

Раны черные заживляючи...

Напоследки же громовник Илья,

Со Ерёмою запрягальником

Снаряжают им поезд огненный,--

Звездных меринов с колымагами,

Отвезти гостей в преблаженный рай,

Где страдателям уготованы

Веси красные, избы новые,

Кипарисовым тесом крытые,

Пожни сенные -- виноград-трава,

Пашни вольные, бесплатежные --

Всё солдатушкам уготовано,

Храбрым душенькам облюбовано.

1915

223. Смертный сон

Туча -- ель, а солнце -- белка

С раззолоченным хвостом,

Синева -- в плату сиделка

Наклонилась над ручьем.

Голубеют воды-очи,

Но не вспыхивает в них

Прежних удали и мочи,

Сновидений золотых.

Мамка кажет: "Эво, елка!

Хворь, дитя, перемоги... "

У ручья осока -- челка,

Камни -- с лоском сапоги.

На бугор кафтан заброшен,

С чернью петли, ал узор,

И чинить его упрошен

Пропитуха-мухомор.

Что наштопает портняжка,

Всё ветшает, как листы;

На ручье ж одна рубашка

Да посконные порты.

От лесной, пролетней гари

Веет дрёмою могил...

Тише, люди, тише, твари, --

Светлый отрок опочил!

<1915>

224

Посмотри, какие тени

На дорогу стелют вязы!

Что нам бабушкины пени,

Деда нудные рассказы.

Убежим к затишью речки

От седой, докучной ровни...

У тебя глаза, как свечки

В полусумраке часовни.

Тянет мятою от сена,

Затуманились покосы.

Ты идешь, бледна, как пена,

Распустив тугие косы.

Над рекою ветел лапы,

Тростника пустые трости.

В ивняке тулья от шляпы:

Не вчерашнего ли гостя?

Он печальнее, чем ели

На погосте, в час заката...

Ты дрожишь, белей кудели,

Вестью гибли объята.

Ах, любовь, как воск для лепки,

Под рукою смерти тает!..

"Святый Боже, Святый Крепкий", --

Вяз над омутом вздыхает.

<1915>

225

В этот год за святыми обеднями

Строже лики и свечи чадней,

И выходят на паперть последними

Детвора да гурьба матерей.

На завалинах рать сарафанная,

Что ни баба, то горе-вдова;

Вечерами же мглица багряная

Поминальные шепчет слова.

Посиделки, как трапеза братская,--

Плат по брови, послушней кудель,

Только изредка матерь солдатская

Поведет причитаний свирель:

"Полетай, моя дума болезная,

Дятлом-птицею в сыр-темен бор..."

На загуменье ж поступь железная --

Полуночный Егорьев дозор.

Ненароком заглянешь в оконницу --

Видишь въявь, как от северных вод

Копьеносную звездную конницу

Страстотерпец на запад ведет,

Как влачит по ночным перелесицам

Сполох-конь аксамитный чепрак,

И налобником ясным, как месяцем,

Брезжит в ельник, пугаючи мрак.

<1915>

227

Что ты, нивушка, чернёшенька,

Как в нужду кошель порожнёшенька,

Не взрастила ты ржи-гуменницы,

А спелегала -- к солнцу выгнала

Неедняк-траву с горькой пестушкой?

Оттого я, свет, чернотой пошла,

По омежикам замуравела,

Что по вёдру я не косулена,

После белых рос не боронена,

10 Рожью низовой не засеяна...

А и что ты, изба, пошатилася,

С парежа-угара аль с выпивки,

Али с поздних просонок расхамкавшись,

Вплоть до ужина чешешь пазуху,

Не запрешь ворот -- рта беззубого,

Креня в сторону шолом-голову?

Оттого я, свет, шатуном гляжу,

Не смыкаю рта деревянного,

Что от бела дня до полуночи

20 "Воротись", -- вопю доможирщику,

Своему ль избяному хозяину.

Вопия, надорвала я печени --

Глинобитную печь с теплым дымником.

Видно, утушке горькой -- хозяюшке

Вековать приведется без селезня...

Ты, дорога-путинушка дальняя,

Ярый кремень да супесь горючая,

Отчего ты, дороженька, куришься,

Обымаешься копотью каменной?

30 Али дождиком ты не умывана,

Не отерта туманом-ширинкою,

Али лапоть с клюкой-непоседою

Больно колют стоверстную спинушку?

Оттого, человече, я куревом

Замутилась, как плёсо от невода,

Что по мне проходили солдатушки

С громобойными лютыми пушками.

Идучи, они пели: "Лебедушку

Заклевать солеталися вороны",

40 Друг со другом крестами менялися,

Полагали зароки великие:

"Постоим-де мы, братцы, за родину,

За мирскую Микулову пахоту,

За белицу-весну с зорькой-свеченькой,

Над мощами полесий затепленной!.."

Стороною же, рыси лукавее,

Хоронясь за бугры да валежины,

Кралась смерть, отмечая на хартии,

Как ярыга, досрочных покойников.

50 Ах ты, ель-кружевница трущобная,

Не чета ты кликуше осинушке,

Что от хвойного звона да ладана

Бьет в ладошки и хнычет по-заячьи.

Ты ж сплетаешь зеленое кружево,

От коклюшек ресниц не здымаючи,

И ни месяц-проныра, ни солнышко

Не видали очей твоих девичьих.

Молви, ёлушка, с горя иль с устали

Ты верижницей строгою выглядишь?

60 Не топор ли тебе примерещился,

Печь с белёным, развалистым жарником:

Пышет пламя, с таганом бодается,

И горишь ты в печище, как грешница?

Оттого, человече, я выгляжу

Срубом-церковкой, в пуще забытою,

Что сегодня солдатская матушка

Подо мною о сыне молилася:

Она кликала грозных архангелов,

Деву-Пятенку с Теплым Николою,

70 Припадала, как к зыбке, к валежине,

Называла валежину Ванюшкой;

После мох, словно волосы, гладила

И казала сосцы почернелые...

Я покрыла ее епитрахилью,

Как умела родную утешила...

Слезы ж матери -- жито алмазное --

На пролете склевала кукушица,

А склевавши, она спохватилася,

Что не птичье то жито, а Божие...

80 Я считаю ку-ку покаянные

И в коклюшках, как в Требнике, путаюсь.

<1915>

228. Беседный наигрыш, стих доброписный

Его же в павечернее междучасие

пети подобает, с малым погрецом

ногтевым и суставным.

Из Отпуска -- тайного свитка

олонецких сказителей-скрытников

По рожденьи Пречистого Спаса,

В житие премудрыя Планиды,

А в успенье Поддубного старца, --

Не гора до тверди досягнула,

Хлябь здынула каменною плешью

В стороне, где солнышко ночует

На кошме, за пологом кумачным,

И где ночь-горбунья зелье варит,

Чернит косы копотью да сажей,

10 Под котлом валежины сжигая,

Народилось железное царство

Со Вильгельмищем, царищем поганым. --

У него ли, нечестивца, войска -- сила,

Порядового народа -- несусветно;

Они веруют Лютеру-богу,

На себя креста не возлагают,

Великого говения не правят,

В Семик-день веника не рядят,

Не парятся в парной паруше,

20 Нечистого духа не смывают,

Опосля Удилёну не кличут:

"Матушка ржаная Удилёна,

Расчеши солому -- золот волос,

Сдобри бражкой, патокою колос..."

* * *

Не сарыч кричит за буераком,

На свежье детенышей сзывая,

И не рысь прыскучая лесная

В ночь мяучит, теплой кровью сыта, --

То язык злокозненный глаголет,

30 Царь железный пыхает речами:

"Голова моя -- умок лукавый,

Поразмысли ты, пораскумекай,

Мне кого б в железо заковати?

Ожелезил землю я и воды,

Полонил огонь и пар шипучий,

Ветер, свет колодниками сделал,

Ныне ж я, как куропоть в ловушку,

Светел Месяц с Солнышком поймаю:

Будет Месяц, как петух на жердке,

40 На острожном тыне перья чистить,

Брезжить зобом в каменные норы

И блюсти дозоры неусыпно!

Солнцу ж я за спесь, за непокорство

С ног разую красные бахилы,

Желтый волос, ус лихой косатый

Остригу на войлок шерстобитам;

С шеи Солнца бобчатую гривну

Кобелю отдам на ожерелок,

Повалю я красного спесивца

50 На полати с бабой шелудивой --

Ровня ль будет соколу ворона?"

Неедуча солодяга без прихлебки,

Два же дела без третьего негожи,

Третье ж дело -- гумённая работа,

Выжать рожь на черниговских пашнях,

Волгу-матку разлить по бутылям,

С питухов барыши загребая,

С уха ж Стенькина славного кургана

Сбить литую куяшную шапку,

60 А с Москвы, боярыни вальяжной,

Поснимать соболью пятишовку,

Выплесть с кос подбрусник златотканный,

Осыпные перстни с ручек сбросить.

Напоследки ж мощи Маккавея

Истолочь в чугунной полуступе,

Пропустить труху через решета,

И отсевком выбелить печища,

А попов, игуменов московских

Положить под мясо, под трепало --

70 Лоско ль будет черное мочало?!..

* * *

Не медушник-цветик поит дрёма

Павечерней сыченой росою,

И не крест -- кладбищенский насельник,

Словно столпник, в тайну загляделся --

Мать-Планида на Руси крещеной

От страды келейной задремала.

Был ли сон аль малые просонки,

Только въявь Планидушке явились

Петр апостол с Пятенкою-девой.

80 И рекли святые: "Мать-Планида,

Под скуфьей уснувши стопудовой,

За собой и Русь ты усыпила!

Ты вставай-ка, мать, на резвы ноги,

Повести-ка Русь о супостате.

Не бери в гонцы гуляку Вихря,

Ни сестриц Сутёмок чернокосых,

Ни Мороза с Зоем перекатным:

Вихрю пляс, присвистка да присядка,

Балалайки дробь -- всего милее,

90 Недосуг Сутёмкам, им от Бога

Дан наказ Заре кокошник вышить,

Рыбьи глазки с зеньчугом не спутать,

Корзным стёгом выпестрить очелье.

У Мороза же не гладки лыжи,

Где пройдет, там насты да сумёты,

В теплых пимах, в малице оленьей,

На ходу Морозушко сопреет,

А сопрев, по падям, по низинам

Расплеснется речкой половодной.

100 Звонаря же Зоя брать негоже, --

Без него трущоба -- скит без била,

Зой ку-ку загозье, гомон с гремью

Шаргунцами вешает на сучья;

Ввечеру ж монашком сладкогласным

Часослов за елями читает...

Ты прими-ка, матушка Планида,

Во персты отмычки золотые,

Пробудившись, райскими ключами

Отомкни синь-камень несекомый,

110 Вызволь ты из каменной неволи

Паскарагу, ангельскую птицу,

Супротив стожарной Паскараги

Бирюча на белом свете нету!.."

От словес апостольских Планида,

Как косач в мошище, встрепенулась,

Круто буйну голову здынула,

Откатила скуфью за Онего.

Кур-горой скуфья оборотилась,

Опушь стала ельником кромешным,

120 А завязка речкою Сорогой...

* * *

Ой, люди крещеные,

Толико ученые,

Слухайте -- внимайте,

На улицу баб не пускайте,

Ребят на воронец --

Дочуять песни конец,

На лежанку старух,

Чтоб голос не тух!

Господи, благослови,

130 Царь Давид, помоги,

Иван Богослов,

Дай басеньких слов,

В подъязычный сустав

Красных погрецов-слав,

А с того, кто скуп,

Выпеть денежек рубь!..

* * *

Тысчу лет живет Макоша-Морок,

След крадет, силки за хвоей ставит,

Уловляет души человечьи,

140 Тысчу лет и Лембэй пущей правит,

Осенщину-дань сбирая с твари:

С зайца -- шерсть, буланый пух -- с лешуги,

А с осины -- пригоршню алтынов,

Но никто за тысчу зим и вёсен

Не внимал напеву Паскараги!

Растворила вещая Планида,

Словно складень, камень несекомый,

И запела ангельская птица,

О невзгоде Русь оповещая:

150 Первый зык дурманней кос девичьих

У ручья знобяник-цвет учуял, --

Он поблек, как щеки ненаглядной

На простинах с воином-зазнобой, --

Вещий знак, что много дроль пригожих

На Руси без милых отдевочат.

Зык другой, как трус снегов поморских,

Как буланый свист несметных сабель,

Когда кровь, как жар в кузнечном горне,

Вспучив скулы, Ярость раздувает,

160 И с киркою Смерть-кладоискатель

Из сраженных души исторгает.

Третий зык, как звон воды в купели,

Когда Дух на первенца нисходит,

В двадцть лет детину сыном дарит,

Молодицу ж горлинку -- в семнадцать.

Водный звон учуял старичище

По прозванью Сто Племен в Едином,

Он с полатей зорькою воззрился

И увидел рати супостата. --

170 Прогуторил старый: "Эту погань,

Словно вошь на гаснике, лишь баней,

Лютым паром сжить со света можно..."

Черпанул старик воды из Камы,

Черпанул с Онеги ледовитой,

И, дополнив ковш водой из Дона,

Три реки на каменку опружил.

Зашипели Угорские плиты,

Взмыли пар Уральские граниты,

Валуны Валдая, Волжский щебень

180 Навострили зубья, словно гребень,

И, как ельник, как над морем скалы,

Из-под камней сто племен восстало...

* * *

Сказанец -- не бабье мотовило,

Послесловье ж присловьем не станет,

А на спрос: "откуль" да "что впоследки"

Нам програет Кува -- красный ворон;

Он гнездищем с Громом поменялся,

Чтоб снести яйцо -- мужичью долю.

<1915>

229

Луговые потемки, омежки, стога,

На пригорке ракита -- сохачьи рога,

Захлебнулась тальянка горючею мглой,

Голосит, как в поминок семья по родной:

"Та-ля-ля, та-ля-ля, ти-ли-ли.

Сенокосные зори прошли,

Август-дед, бородища снопом,

Подарил гармониста ружьем.

Эх-ма, старый, не грызла б печаль,

Да родимой сторонушки жаль.

Чует медное сердце мое,

Что погубит парнюгу ружье,

Что от пули ему умереть,

Мне ж поминные приплачки петь!.."

Луговые потемки как плат;

Будет с парня пригожий солдат,

Только стог-бородач да поля

Не услышат ночного "та-ля"...

Медным плачем будя тишину,

Насулила тальянка войну.

<1915>

230

Месяц -- рог олений,

Тучка -- лисий хвост.

Полон привидений

Таежный погост.

В заревом окладе

Спит Архангел Дня.

В Божьем вертограде

Не забудь меня.

Там святой Никита,

Лазарь -- нищим брат.

Кирик и Улита

Страсти утолят.

В белом балахонце

Скотий врач -- Медост...

Месяц, как оконце,

Брезжит на погост.

Темь соткала куколь

Елям и бугру.

Молвит дед: "Не внука ль

Выходил в бору?"

Я в ответ: "Теперя

На пушнину пост,

И меня, как зверя,

Исцелил Медост".

<1915>

231. Рожество избы

От кудрявых стружек пахнет смолью,

Духовит, как улей, белый сруб.

Крепкогрудый плотник тешет колья,

На слова медлителен и скуп.

Тёпел паз, захватисты кокоры,

Крутолоб тесовый шоломок.

Будут рябью писаны подзоры

И лудянкой выпестрен конёк.

По стене, как зернь, пройдут зарубки:

Сукрест, лапки, крапица, рядки,

Чтоб избе-молодке в красной шубке

Явь и сонь мерещились -- легки.

Крепкогруд строитель-тайновидец,

Перед ним щепа как письмена:

Запоет резная пава с крылец,

Брызнет ярь с наличника окна.

И когда очёсками кудели

Над избой взлохматится дымок --

Сказ пойдет о красном древоделе

По лесам, на запад и восток.

Между 1915 и 1917

232. Вешний Никола

Как лестовка, в поле дорожка,

Заполье ж финифти синей.

Кручинюсь в избе у окошка

Кручиной библейских царей.

Давид убаюкал Саула

Пастушеским красным псалмом,

А мне от елового гула

Нет мочи ни ночью, ни днем.

В тоске распахнула оконце --

Всё празелень хвои да рябь вод.

Глядь, в белом худом балахонце,

По стежке прохожий идет.

Помыслила: странник на Колу,

Подпасок иль Божий бегун,

И слышу: "Я Вешний Никола", --

Усладней сказительных струн.

Было мне виденье, сестрицы,

В сне тонцем, под хвойный канон,--

С того ль гомонливы синицы,

Крякуши и гусь-рыбогон.

Плескучи лещи и сороги

В купели финифтяных вод...

"Украшенны вижу чертоги",--

Верба-клирошанка поет?

Между 1915 и 1917

234

Тучи, как кони в ночном,

Месяц -- грудок пастушонка.

Вся поросла ковылем

Божья святая сторонка.

Только и русла, что шлях --

Узкая, млечная стежка.

Любо тебе во лесях,

В скрытной избе, у окошка.

Светит небесный грудок

Нашей пустынной любови.

Гоже ли девке платок

Супить по самые брови?

По сердцу ль парню в кудрях

Никнуть плакучей ракитой?

Плыть бы на звонких плотах

Вниз по Двине ледовитой.

Чуять, как сказочник-руль

Будит поддонные были.

Много б Устёш и Акуль

Кудри мои полонили.

Только не сбыться тому,--

Берег кувшинке несносен...

Глянь-ка, заря бахрому

Весит на звонницы сосен.

Прячется карлица-мгла

То за ивняк, то за кочку...

Тысяча лет протекла

В эту пустынную ночку.

Между 1915 и 1917

235

Дует зимник, кренит ели,

Плещет теменью в окно.

И надрывнее метели

Верезжит веретено.

Неприветное жилище --

Тени, пряха, каганец...

Где ты, витязь-старичище,

Княжья племени отец?

Длятся сумерки... Поляны,

Волчий след да бор кругом...

. . . . . . . . . . . . . . .

Княженецкие курганы

Муравеют ковылем.

<1916>

237. Слезный плат

Не пава перо обронила,

Обронила мать солдатская платочек,

При дороженьке слезный утеряла.

А и дождиком плата не мочит,

Подкопытным песком не заносит...

Шел дорогой удалый разбойник,

На платок, как на злато, польстился --

За корысть головой поплатился.

Проезжал посиделец гостиный,

Потеряшку почел за прибыток --

Получил перекупный убыток...

Пробирался в пустыню калика,

С неугасною свеченькой в шуйце,

На устах с тропарем перехожим;

На платок он умильно воззрился,

Величал его честной слезницей:

"Ай же плат, много в устье морское

Льется речек, да счет их известен,

На тебе ж, словно рос на покосе,

Не исчислить болезных слезинок!

Я возьму тебя в красную келью

Пеленою под Гуриев образ,

Буду Гурию-Свету молиться

О солдате в побоище смертном, --

Чтобы вражья поганая сабля

При замашке закал потеряла,

Пушки-вороны песенной думы

Не вспугнули бы граем железным,

Чтоб полесная яблоня-песня,

Чьи цветы плащаницы духмяней,

На Руси, как веха, зеленела,

И казала бы к раю дорогу!"

<1916>

238

Под низкой тучей вороний грай,

За тучей брезжит Господний рай.

Вороньи пени на горний свет

Под образами прослышал дед.

Он в белой скруте, суров пробор,

Во взоре просинь и рябь озер...

Не каркай, ворон, тебе на снедь

Речною юдо притащит сеть!

Поделят внуки счастливый лов,

Глазастых торпиц, язей, сигов...

Земля погоста -- притин от бурь,

Душа, как рыба, всплеснет в лазурь.

Не будет деда, но будет сказ,

Как звон кувшинок в лебяжий час,

Когда в просонки и в хмару вод

Влюбленный лебедь подруг ведет...

Дыряв и хлябок небесный плат,

Лесным гарищем чадит закат,

Изба как верша... Лучу вослед

В то-светный сумрак отходит дед.

<1916>

239. Молитва

Упокой мою душу, Господь,

Во святых, где молчит всяка плоть,

Где под елью изба-изумруд --

Сладковейный родимый приют,

Там божница -- кувшинковый цвет,

И шесток неостывно согрет!

Облачи мою душу, Господь,

Как зарю, в золотую милоть,

Дай из молний венец и вручи

От небесной ограды ключи:

Повелю серафимам Твоим

Я слететься к деревням родным,

Днем сиять, со всенощною ж мглой

Теплить свечи пред каждой избой!

О, взыщи мою душу, Творец,

Дай мне стих -- золотой бубенец,

Пусть душа -- сизый северный гусь --

Облетит непомерную Русь,

Здесь вспарит, там обронит перо --

Песнотворческих дум серебро,

И свирельный полет возлюбя --

Во святых упокоит себя!

<1916>

240. Поддонный псалом

Что напишу и что реку, о Господи!

Как лист осиновый все писания,

Все книги и начертания:

Нет слова неприточного,

По звуку неложного, непорочного;

Тяжелы душе писанья видимые,

И железо живет в буквах библий!

О душа моя -- чудище поддонное,

Стоглавое, многохвостое, тысячепудовое,

10 Прозри и виждь: свет брезжит!

Раскрылась лилия, что шире неба,

И колесница Зари Прощения

Гремит по камням небесным!

О ясли рождества моего,

Теплая зыбка младенчества,

Ясная келья отрочества,

Дуб, юность мою осеняющий,

Дом крепкий, просторный и убранный,

Училище красоты простой

20 И слова воздушного,--

Как табун белых коней в тумане,

О родина моя земная, Русь буреприимная!

Ты прими поклон мой вечный, родимая,

Свечу мою, бисер слов любви неподкупной,

Как гора необхватной,

Свежительной и мягкой,

Как хвойные омуты кедрового моря!

Вижу тебя не женой, одетой в солнце,

Не схимницей, возлюбившей гроб и шорохи часов безмолвия,

30 Но бабой-хозяйкой, домовитой и яснозубой,

С бедрами, как суслон овсяный,

С льняным ароматом от одежды...

Тебе только тридцать три года --

Возраст Христов лебединый,

Возраст чайки озерной,

Век березы, полной ярого, сладкого сока!..

Твоя изба рудо-желта,

Крепко срублена, смольностенна,

С духом семги и меда от печи,

40 С балагуром-котом на лежанке

И с парчевою сказкой за пряжей.

Двор твой светл и скотинушкой тучен,

Как холстами укладка невесты;

У коров сытно-мерная жвачка,

Липки сахарно-белы удои,

Шерсть в черед с роговицей линяет,

А в глазах человеческий разум;

Тишиною вспоенные овцы

Шелковистее ветра лесного;

50 Сыты кони овсяной молитвой

И подкованы веры железом;

Ель Покоя жилье осеняет,

А в ветвях ее Сирин гнездится:

Учит тайнам глубинным хозяйку,--

Как взмесить нежных красок опару,

Дрожжи звуков всевышних не сквасить,

Чтобы выпечь животные хлебы,

Пищу жизни, вселенское брашно...

Побывал я под чудною елью

60 И отведал животного хлеба,

Видел горницу с полкой божничной,

Где лежат два ключа золотые:

Первый ключ от Могущества Двери,

А другой от Ворот Воскрешенья...

Боже, сколько алчущих скрипа петель,

Взмаха створов дверных и воротных,

Миллионы веков у порога,

Как туманов полки над Поморьем,

Как за полночью лед ледовитый!..

70 Есть моря черноводнее вара,

Липче смол и трескового клея

И недвижней столпы Саваофа:

От земли, словно искра из горна,

Как с болот цвет тресты пуховейной,

Возлетает душевное тело,

Чтоб низринуться в черные воды --

В те моря без теченья и ряби;

Бьется тело воздушное в черни,

Словно в ивовой верше лососка;

80 По борьбе же и смертном биенье

От души лоскутами спадает.

Дух же -- светлую рыбью чешуйку,

Паутинку луча золотого --

Держит вар безмаячного моря:

Под пятой невесомой не гнется

И блуждает он, сушей болея...

Но едва материк долгожданный,

Как слеза за ресницей, забрезжит,

Дух становится сохлым скелетом,

90 Хрупче мела, трухлявее трута,

С серым коршуном-страхом в глазницах,

Смерть вторую нежданно вкушая.

Боже, сколько умерших миров,

Безымянных вселенских гробов!

Аз Бог Ведаю Глагол Добра --

Пять знаков чище серебра;

За ними вслед: Есть Жизнь Земли --

Три буквы -- с златом корабли,

И напоследок знак 0ита --

100 Змея без жала и хвоста...

О Боже сладостный, ужель я в малый миг

Родимой речи таинство постиг,

Прозрел, что в языке поруганном моем

Живет Синайский глас и вышний трубный гром,

Что песню мужика "Во зеленых лузях"

Создать понудил звук и тайнозренья страх?!

По Морю морей плывут корабли с золотом:

Они причалят к пристани того, кто братом зовет Сущего,

Кто, претерпев телом своим страдание,

110 Всё телесное спасет от гибели

И явится Спасителем мира.

Приложитесь ко мне, братья,

К язвам рук моих и ног:

Боль духовного зачатья

Рождеством я перемог!

Он родился -- цветик алый,

Долгочаемый младень:

Серый камень, сук опальный

Залазурились, как день.

120 Снова голубь Иорданский

Над землею воспарил:

В зыбке липовой крестьянской

Сын спасенья опочил.

Бельте, девушки, холстины,

Печь топите для ковриг:

Легче отблеска лучины

К нам слетит Архистратиг.

Пир мужицкий свят и мирен

В хлебном Спасовом раю,

130 Запоет на ели Сирин:

Баю-баюшки-баю.

От звезды до малой рыбки

Всё возжаждет ярых крыл,

И на скрип вселенской зыбки

Выйдут деды из могил.

Станет радуга лампадой,

Море -- складнем золотым,

Горн потухнувшего ада --

Полем ораным мирским.

140 По тому ли хлебоборью

Мы, как изморозь весной,

Канем в Спасово поморье

Пестрядинною волной.

1916

242--245. Земля и железо

Есть горькая супесь, глухой чернозём,

Смиренная глина и щебень с песком,

Окунья земля, травяная медынь

И пегая охра, жилица пустынь.

Меж тучных, глухих и скудельных земель

Есть Матерь-земля, бытия колыбель,

Ей пестун -- судьба, вертоградарь же -- Бог,

И в сумерках жизни к ней нету дорог.

Лишь дочь ее, Нива, в часы бороньбы,

Как свиток, являет глаголы Судьбы,--

Читает их пахарь, с ним некто Другой,

Кто правит огнем и мужицкой душой.

Мы внуки земли и огню родичи,

Нам радостны зори и пламя свечи,

Язвит нас железо, одежд чернота,

И в памяти нашей лишь радуг цвета.

В кручине по крыльям, пригожих лицом

Мы "соколом ясным" и "павой" зовем.

Узнайте же ныне: на кровле конёк

Есть знак молчаливый, что путь наш далек.

Изба -- колесница, колеса -- углы,

Слетят серафимы из облачной мглы,

И Русь избяная -- несметный обоз! --

Вспарит на распутье взывающих гроз...

Сметутся народы, иссякнут моря,

Но будет шелками расшита заря,--

То девушки наши, в поминок векам,

Расстелют ширинки по райским лугам.

У розвальней -- норов, в телеге же -- ум,

У карего много невыржанных дум.

Их ведает стойло да дед-дворовик,

Что кажет лишь твари мерцающий лик.

За скотьей вечерней в потемках хлева,

Плачевнее ветра овечья молва.

Вздыхает каурый, как грешный мытарь:

"В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?

Свершатся ль мои подъяремные сны,

И, взвихрен, напьюсь ли небесной волны?.."

За конскою думой кому уследить?

Она тишиною спрядается в нить.

Из нити же время плетет невода,

Чтоб выловить жребий, что светел всегда.

Прообраз всевышних, крылатых коней --

Смиренный коняга, страж жизни моей.

С ним радостней труд, благодатней посев,

И смотрит ковчегом распахнутый хлев.

Взыграет прибой, и помчится ковчег

Под парусом ясным, как тундровый снег.

Орлом огнезобым взметнется мой конь,

И сбудется дедов дремучая сонь!

Звук ангелу собрат, бесплотному лучу,

И недруг топору, потемкам и сычу.

В предсмертном "ы-ы-ы!.." таится полузвук,

Он каплей и цветком уловится, как стук.

Сорвется капля вниз, и вострепещет цвет,

Но трепет не глагол, и в срыве звука нет.

Потемки с топором и правнук ночи -- сыч

В обители лесов поднимут хищный клич,

Древесной крови дух дойдет до Божьих звезд,

И сирины в раю слетят с алмазных гнезд;

Но крик железа глух и тяжек, как валун,

Ему не свить гнезда в блаженной роще струн.

Над зыбкой, при свече, старуха запоет,

Дитя, как злак росу, впивает певчий мед,

Но древний рыбарь-сон, чтоб лову не скудеть,

В затоне тишины созвучьям ставит сеть.

В бору, где каждый сук -- моленная свеча,

Где хвойный херувим льет чашу из луча,

Чтоб напоить того, кто голос уловил

Кормилицы мирской и пестуньи могил, --

Там, отроку-цветку лобзание даря,

Я слышал, как заре откликнулась заря,

Как вспел петух громов и в вихре крыл возник,

Подобно рою звезд, многоочитый лик...

Миг выткал пелену, видение темня,

Но некая свирель томит с тех пор меня;

Я видел звука лик и музыку постиг,

Даря уста цветку, без ваших ржавых книг!

Где пахнет кумачом -- там бабьи посиделки,

Медынью и сурьмой -- девичий городок...

Как пряжа, мерен день, и солнечные белки,

Покинув райский бор, уселись на шесток.

Беседная изба -- подобие вселенной:

В ней шолом -- небеса, полати -- Млечный Путь,

Где кормчему уму, душе многоплачевной

Под веретенный клир усладно отдохнуть.

Неизреченен Дух и несказанна тайна

Двух чаш, двух свеч, шести очей и крыл!

Беседная изба на свете не случайна --

Она Судьбы лицо, преддверие могил.

Мужицкая душа, как кедр зелено-темный,

Причастье Божьих рос неутолимо пьет:

О, радость -- быть простым, носить кафтан посконный

И тельник на груди, сладимей диких сот!

Индийская земля, Египет, Палестина --

Как олово в сосуд, отлились в наши сны.

Мы братья облаков, и савана холстина --

Наш верный поводырь в обитель тишины.

1916

246--249. Поэту Сергею Есенину

Оттого в глазах моих просинь,

Что я сын Великих озер.

Точит сизую киноварь осень

На родной беломорский простор.

На закате плещут тюлени,

Загляделся в озеро чум...

Златороги мои олени --

Табуны напевов и дум.

Потянуло душу, как гуся,

10 В голубой полуденный край,

Там Микола и светлый Исусе

Уготовят пшеничный рай!

Прихожу. Вижу избы-горы,

На водах -- стальные киты...

Я запел про синие боры,

Про "Сосновый звон" и скиты.

Мне ученые люди сказали:

"К чему святые слова?

Укоротьте поддевку до талии

20 И обузьте у ней рукава!"

Я заплакал "Братскими песнями", --

Порешили: "в рифме не смел!"

Зажурчал я ручьями полесными

И "Лесные были" пропел.

В поучение дали мне Игоря

Северянина пудреный том.

Сердце поняло: заживо выгорят

Те, кто смерти задет крылом.

Лихолетья часы железные

30 Возвестили войны пожар,--

И "Мирские думы" болезные

Я принес отчизне, как дар,

Рассказал, как еловые куколи

Осеняют солдатскую мать,

И бумажные дятлы загукали:

"Не поэт он, а буквенный тать!

Русь Христа променяла на Платовых,

Рай мужицкий -- ребяческий бред..."

Но с рязанских полей коловратовых

40 Вдруг забрезжил конопляный свет.

Ждали хама, глупца непотребного,

В спинжаке, с кулаками в арбуз,--

Даль повыслала отрока вербного,

С голоском слаще девичьих бус.

Он поведал про сумерки карие,

Про стога, про отжиночный сноп;

Зашипели газеты: "Татария!

И Есенин -- поэт-юдофоб!"

О бездушное книжное мелево,

50 Ворон ты, я же тундровый гусь!

Осеняет Словесное дерево

Избяную, дремучую Русь!

Певчим цветом алмазно заиндевел

Надо мной древословный навес,

И страна моя, Белая Индия,

Преисполнена тайн и чудес!

Жизнь-праматерь -- заутрени росные --

Служит птицам и правды сынам;

Книги-трупы, сердца папиросные, --

60 Ненавистный Творцу фимиам!

1916

Изба -- святилище земли,

С запечной тайною и раем,

По духу росной конопли

Мы сокровенное узнаем.

На грядке веников ряды --

Душа берез зеленоустых...

От звезд до луковой гряды

Всё в вещем шепоте и хрустах.

Земля, как старище-рыбак,

Сплетает облачные сети,

Чтоб уловить загробный мрак

Глухонемых тысячелетий.

Провижу я: как в верше сом,

Заплещет мгла в мужицкой длани,--

Золотобрёвный, Отчий дом

Засолнцевеет на поляне.

Пшеничный колос-исполин

Двор осенит целящей тенью...

Не ты ль, мой брат, жених и сын,

Укажешь путь к преображенью?

В твоих глазах дымок от хат,

Глубинный сон речного ила,

Рязанский маковый закат --

Твои певучие чернила.

Изба -- питательница слов

Тебя взрастила не напрасно:

Для русских сел и городов

Ты станешь Радуницей красной.

Так не забудь запечный рай,

Где хорошо любить и плакать!

Тебе на путь, на вечный май,

Сплетаю стих -- матерый лапоть.

Между 1916 и 1918

У тебя, государь, новое ожерельице...

Слова убийц св. Димитрия-царевича

Ёлушка-сестрица,

Верба-голубица,

Я пришел до вас:

Белый цвет Сережа,

С Китоврасом схожий,

Разлюбил мой сказ!

Он пришелец дальний,

Серафим опальный,

Руки -- свитки крыл.

Как к причастью звоны,

Мамины иконы,

Я его любил.

И в дали предвечной,

Светлый, трехвенечный,

Мной провиден он.

Пусть я некрасивый,

Хворый и плешивый,

Но душа как сон.

Сон живой, павлиний,

Где перловый иней

Запушил окно,

Где в углу, за печью,

Чародейной речью

Шепчется Оно.

Дух ли это Славы,

Город златоглавый,

Савана ли плеск?

Только шире, шире

Белизна Псалтыри --

Нестерпимый блеск.

Тяжко, светик, тяжко!

Вся в крови рубашка...

Где ты, Углич мой?..

Жертва Годунова,

Я в глуши еловой

Восприму покой.

Буду в хвойной митре,

Убиенный Митрий,

Почивать, забыт...

Грянет час вселенский,

И собор Успенский

Сказку приютит.

<1917>

Бумажный ад поглотит вас

С чернильным черным сатаною,

И бесы: Буки, Веди, Аз

Согнут построчников фитою.

До воскрешающей трубы

На вас падут, как кляксы, беды,

И промокательной судьбы

Не избежат бумагоеды.

Заместо славы будет смерть

10 Их костяною рифмой тешить,

На клякспапировую жердь

Насадят лавровые плеши.

Построчный пламень во сто крат

Горючей жупела и серы.

Но книжный червь, чернильный ад

Не для певцов любви и веры.

Не для тебя, мой василек,

Смола терцин, устава клещи,

Ржаной колдующий Восток

20 Тебе открыл земные вещи:

"Заря-котенок моет рот,

На сердце теплится лампадка".

Что мы с тобою не народ --

Одна бумажная нападка?

Мы, как Саул, искать ослиц

Пошли в родные буераки,

И набрели на блеск столиц,

На ад, пылающий во мраке.

И вот, окольною тропой,

30 Идем с уздой и кличем: сивка!

Поют хрустального трубой

Во мне хвоя, в тебе наливка --

Тот душегубный варенец,

Что даль рязанская сварила.

Ты -- Коловратов кладенец,

Я -- бора пасмурная сила.

Таран бумажный нипочем

Для адамантовой кольчуги...

О, только 6 странствовать вдвоем,

40 От Соловком и до Калуги,

Через моздокский синь-туман,

На ржанье сивки, скрип косули!..

Но есть полынный, злой дурман

В степном жалеечном Июле.

Он за курганами звенит

И по-русалочьи мурлычет:

"Будь одиноким, как зенит,

Пускай тебя ничто не кличет".

Ты отдалился от меня,

50 За ковыли, глухи лужи...

По ржанью певчего коня

Душа курганная недужит.

И знаю я, мой горбунок

В сосновой лысине у взморья;

Уж преисподняя из строк

Трепещет хвойного Егорья.

Он возгремит, как Божья рать,

Готовя ворогу расплату,

Чтоб в книжном пламени не дать

60 Сгореть родному Коловрату.

Между 1916 и 1918

251. Белая Индия

На дне всех миров, океанов и гор

Хоронится сказка -- алмазный узор,

Земли талисман, что Всевышний носил

И в Глуби Глубин, наклонясь, обронил.

За ладанкой павий летал Гавриил

И тьмы громокрылых взыскующих сил, --

Обшарили адский кромешный сундук

И в Смерть открывали убийственный люк,

У Времени-скряги искали в часах,

10 У Месяца в ухе, у Солнца в зубах;

Увы! Схоронился "в нигде" талисман,

Как Господа сердце -- немолчный таран!..

Земля -- Саваофовых брашен кроха,

Где люди ютятся средь терний и мха,

Нашла потеряшку и в косу вплела,

И стало Безвестное -- Жизнью Села.

Земная морщина -- пригорков мозоли,

За потною пашней -- дубленое поле,

За полем лесок, словно зубья гребней,--

20 Запуталась тучка меж рябых ветвей,

И небо -- Микулов бороздчатый глаз

Смежает ресницы -- потемочный сказ;

Реснитчатый пух на деревню ползет --

Загадок и тайн золотой приворот.

Повыйди в потемки из хмарной избы --

И вступишь в поморье Господней губы,

Увидишь Предвечность -- коровой она

Уснула в пучине, не ведая дна.

Там ветер молочный поет петухом,

30 И Жалость мирская маячит конем,

У Жалости в гриве овечий ночлег,

Куриная пристань и отдых телег:

Сократ и Будда, Зороастр и Толстой,

Как жилы, стучатся в тележный покой.

Впусти их раздумьем-- и въявь обретешь

Ковригу Вселенной и Месячный Нож --

Нарушай ломтей, и Мирская душа

Из мякиша выйдет, крылами шурша.

Таинственный ужин разделите вы,

40 Лишь Смерти не кличьте -- печальной вдовы...

В потемки деревня -- Христова брада,

Я в ней заблудиться готов навсегда,

В живом чернолесье костер разложить

И дикое сердце, как угря, варить,

Плясать на углях и себя по кускам

Зарыть под золою в поминок векам,

Чтоб Ястребу-духу досталась мета --

Как перепел алый, Христовы уста!

В них тридцать три зуба -- жемчужных горы,

50 Язык -- вертоград, железа же -- юры,

Где слюнные лоси, с крестом меж рогов,

Пасутся по взгорьям иссопных лугов...

Ночная деревня -- преддверие Уст...

Горбатый овин и ощеренный куст

Насельников чудных, как струны, полны...

Свершатся ль, Господь, огнепальные сны?!

И морем сермяжным, к печным берегам

Грома-корабли приведет ли Адам,

Чтоб лапоть мозольный, чумазый горшок

60 Востеплили очи -- живой огонек,

И бабка Маланья, всем ранам сестра,

Повышла бы в поле ясней серебра

Навстречу Престолам, Началам, Властям,

Взывающим солнцам и трубным мирам?!

О ладанка Божья -- вселенский рычаг,

Тебя повернет не железный Варяг,

Не сводня-перо, не сова-звездочет --

Пяту золотую повыглядел кот,

Колдунья-печурка, на матице сук!..

70 К ушам прикормить бы зиждительный Звук,

Что вяжет, как нитью, слезинку с луной

И скрип колыбели -- с пучиной морской,

Возжечь бы ладони -- две павьих звезды,

И Звук зачерпнуть, как пригоршню воды,

В трепещущий гром, как в стерляжий садок,

Уста окунуть и причастьем молок

Насытиться всласть, миллионы веков

Губы не срывая от звездных ковшов!..

На дне всех миров, океанов и гор

80 Цветет, как душа, адамантовый бор, --

Дорога к нему с Соловков на Тибет,

Чрез сердце избы, где кончается свет,

Где бабкина пряжа -- пришельцу веха:

Нырни в веретёнце, и нитка-леха

Тебя поведет в Золотую Орду,

Где Ангелы варят из радуг еду, --

То вещих раздумий и слов пастухи,

Они за таганом слагают стихи,

И путнику в уши, как в овчий загон,

90 Сгоняют отары -- волхвующий звон.

Но мимо тропа, до кудельной спиць'1,

Где в край "Невозвратное" скачут гонцы,

Чтоб юность догнать, душегубную бровь...

Нам к бору незримому посох -- любовь,

Да смертная свечка, что пахарь в перстах

Держал пред кончиной,-- в ней сладостный страх

Низринуться в смоль, в адамантовый гул...

Я первенец Киса, свирельный Саул,

Искал пегоухих отцовских ослиц

100 И царство нашел многоценней златниц:

Оно за печуркой, под рябым горшком,

Столетия мерит хрустальным сверчком.

Между 1916 и 1918

254

Под древними избами, в красном углу,

Находят распятье, алтын и иглу --

Мужицкие Веды: мы распяты все,

На жернове -- мельник, косарь -- на косе,

И куплены медью из оси земной,

Расшиты же звездно Господней иглой.

Мы -- кречетов стая, жар-птицы, орлы,

Нам явственны бури и вздохи метлы: --

В метле есть душа -- деревянный божок,

А в буре Илья -- громогласный пророк...

У Божьей иглы не измерить ушка,

Мелькает лишь нить -- огневая река...

Есть пламенный лев, он в мужицких крестцах,

И рык его чуется в ярых родах,

Когда роженичный заклятый пузырь

Мечом рассекает дитя-богатырь...

Есть черные дни -- перелет воронят,

То Бог за шитьем оглянулся назад --

И в душу народа вонзилась игла...

Нас манят в зенит городов купола,

В коврижных поморьях звенящий баркас

Сулится отплыть в горностаевый сказ,

И нож семьянина, ковригу деля,

Как вал ударяет о грудь корабля.

Ломоть черносошный -- то парус, то руль,

Но зубы, как чайки у Стёп и Акуль --

Слетятся к обломкам и правят пиры...

Мы сеем и жнем до урочной поры,

Пока не привел к пестрядным берегам

Крылатых баркасов нетленный Адам.

Между 1916 и 1918

255

Потные, предпахотные думы

На задворках бродят, гомонят...

Ввечеру застольный, щаный сад

Множит сны -- берестяные шумы.

Завтра вёдро... Солнышко впряглось

В золотую жертвенную соху.

За оконцем гряд парному вздоху

Вторит темень -- пегоухий лось.

Господи, хоть раз бы довелось

Видеть лик твой, а не звездный коготь!

Мировое сердце -- черный деготь

С каплей устьями слилось. --

И глядеться в океан алмазный

Наша радость, крепость и покой.

Божью помощь в поле, за сохой

Нам вещает муж благообразный,

Он приходит с белых полудён,

Весь в очах, как луг в медовой кашке...

Привкус моря в пахотной рубашке,

И в лаптях мозольный пенный звон.

Щаный сад весь в гнездах дум грачиных,

Древо Зла лишь призрачно голо.

И, как ясно-задремавшее стекло,

Жизнь и Смерть на папертях овинных.

Между 1916 и 1918

256

Пушистые горностаевые зимы,

И осени глубокие, как схима.

На полатях трезво уловимы

Звезд гармошки и полет серафима.

Он повадился телке недужной

Приносить на копыто пластырь --

Всей хлевушки поводырь и пастырь

В ризе непорочно-жемчужной.

Телка ж бурая, с добрым носом,

И с молочным, младенческим взором...

Кружит врачеватель альбатросом

Над избой, над лысым косогором.

В теле буйство вешних перелесков:

Под ногтями птахи гнезда вьют,

В алой пене от сердечных плесков

Осетры янтарные снуют.

И на пупе, как на гребне хаты,

Белый аист, словно в свитке пан.

На рубахе же оазисы-заплаты,

Где опальный финик и шафран,

Где араб в шатре чернотканом,

Русских звезд познав глубину,

Славит думой, говором гортанным,

Пестрядную, светлую страну.

Между 1917 и 1918

257

О ели, родимые ели, --

Раздумий и ран колыбели,

Пир брачный и памятник мой,

На вашей коре отпечатки,

От губ моих жизней зачатки,

Стихов недомысленный рой.

Вы грели меня и питали

И клятвой великой связали --

Любить Тишину-Богомать.

Я верен лесному обету,

Баюкаю сердце: не сетуй,

Что жизнь как болотная гать,

Что умерли юность и мама,

И ветер расхлябанной рамой,

Как гроб забивают, стучит,

Что скуден заплаканный ужин,

И стих мой под бурей простужен,

Как осенью листья ракит,--

В нем сизо-багряные жилки

Запекшейся крови,-- подпилки

И критик ее не сотрут.

Пусть давят томов Гималаи --

Ракиты рыдают о рае,

Где вечен листвы изумруд.

Пусть стол мой и лавка-кривуша --

Умершего дерева души --

Не видят ни гостя, ни чаш,--

Об Индии в русской светелке,

Где все разноверья и толки

Поет, как струна, карандаш.

Там юных вселенных зачатки --

Лобзаний моих отпечатки --

Предстанут, как сонмы богов.

И ели, пресвитеры-ели,

В волхвующей хвойной купели

Омоют громовых сынов.

Между 1916 и 1918

258

Утонувшие в океанах

Не восходят до облаков,

Они в подземных, пламенных странах

Средь гремучих красных песков.

До второго пришествия Спаса

Огневейно крылаты они,

Лишь в поминок Всадник Саврасый

На мгновенье гасит огни.

И тогда прозревают души,

Тихий Углич и праведный Псков

Чуют звон колокольный с суши,

Воск погоста и сыту блинов.

Блин поминный круглый недаром:

Солнце с месяцем -- Божьи блины,

За вселенским судным пожаром

Круглый год ипостась весны.

Не напрасны пшеница с медом --

В них услада надежды земной:

Мы умрем, но воскреснем с народом,

Как зерно, под Господней сохой.

Не кляните ж, ученые люди,

Вербу, воск и голубку-кутью --

В них мятеж и раздумье о чуде

Уподобить жизнь кораблю,

Чтоб не сгибнуть в глухих океанах,

А цвести, пламенеть и питать,

И в подземных, огненных странах,

К небесам врата отыскать.

Между 1916 и 1918

260

Осенние сумерки -- шуба,

А зимние -- бабий шугай,

Пролетние -- отрочьи губы,

Весна же -- вся солнце и рай.

У шубы дремуча опушка,

Медвежья, лесная душа,

В шугае ж вещунья-кукушка

Тоскует, изнанкой шурша.

Пролетье с весною -- услада,

Их выпить бы бражным ковшом...

Есть в отроках хмель винограда,

Брак солнца с надгубным пушком.

Живые, нагие, благие,

О сумерки Божьих зрачков,

В вас, желтый Китай и Россия,

Сошлися для вязки снопов!

Тучна, златоплодна пшеница,

В зерне есть коленце, пупок...

Сгинь Запад -- Змея и Блудница, --

Наш суженый -- отрок Восток!

Есть кровное в пагоде, в срубе --

Прозреть, окунуться в зенит...

У русского мальца на губе

Китайское солнце горит.

1916 или 1918

261

Олений гусак сладкозвучнее Глинки,

Стерляжьи молоки Верлена нежней,

А бабкина пряжа, печные тропинки

Лучистее славы и неба святей.

Что небо -- несытое, утлое брюхо,

Где звезды роятся глазастее сов.

Покорствуя пряхе, два Огненных Духа

Сплетают мережи на песенный лов.

Один орлеокий, с крылом лиловатым,

Пред лаптем столетним слагает свой щит,

Другой, тихосветный и схожий с закатом,

Кудельную память жезлом ворошит:

"Припомни, родная, карельского князя,

Бобровые реки и куньи леса..."

В державном граните, в палящем алмазе,

Поют алконосты и дум голоса.

Под сон-веретёнце печные тропинки

Уводят в алмаз, в шамаханский узор...

Как стерлядь в прибое, так в музыке Глинки

Ныряет душа с незапамятных пор.

О русская доля -- кувшинковый волос

И вербная кожа девичьих локтей,

Есть слухи, что сердце твое раскололось,

Что умерла прялка и скрипки лаптей,

Что в куньем раю громыхает Чикаго,

И сиринам в гнезда Париж заглянул.

Не лжет ли перо, не лукава ль бумага,

Что струнного Спаса пожрал Вельзевул?

Что бабкина пряжа скуднее Верлена,

Руслан и Людмила в клубке не живут?..

Как морж в солнопёк, раздышалися стены, --

В них глубь океана, забвенье и суд.

Между 1916 и 1918

262

На овинной паперти Пасха,

Звон соломенок, сдобный дух:

Здесь младенцев город, не старух,

Не в косматый вечер злая сказка.

Хорошо с суслоном "Свете" петь,

С колоском в потемках повенчаться,

И рукою брачной постучаться

В недомысленного мира клеть.

С древа жизни сиринов вспугнуть,

И под вихрем крьи сложить былину,

За стихи свеча Садко-овину...

Скучно сердцу строки-дуги гнуть.

Сгинь, перо и вурдалак-бумага!

Убежать от вас в суслонный храм,

Где ячменной наготой Адама

Дух свежит, как ключ в глуши оврага.

Близок к нищим сдобный, мглистый рай,

Кус сиротский гения блаженней...

Вседержитель! Можно ль стать нетленней,

Чем мирской, мозольный каравай?

Между 1916 и 1918

263

Чтоб медведь пришел к порогу,

И щука выплыла на зов,

Словите ворона-тревогу

В тенёта солнечных стихов.

Не бойтесь хвойного бесследья,

Целуйтесь с ветром и зарей,

Сундук железного возмездья

Взломав упорною рукой.

Повыньте жалости повязку,

Сорочку белой тишины,

Переступя в льняную сказку

Запечной, отрочьей весны.

Дремля, присядьте у печурки --

У материнского сосца,

И под баюканье снегурки

Дождитесь вещего конца.

Потянет медом от оконца,

Паучьим лыком и дуплом,

И, весь в паучьих волоконцах,

Топтыгин рявкнет под окном.

И в киновареном озерке,

Где золотой окуний сказ,

На бессловесный окрик зорко

Блеснет каурый щучий глаз.

Между 1916 и 1918

264

Гробичек не больше рукавицы,

В нем листочек осиновый белый,

Говорят, что младенческое тело

Легкокрылей пчелки и синицы.

Роженичные ж боли -- спицы,

Колесо мученицы Екатерины.

Всё на свете кошмы и перины

От кровей Христовой багряницы.

Царский сын, на вымени у львицы

Я уснул, проснулся же поэтом:

Вижу гробик, листиком отпетым,

В нем почили горькие страницы.

Дайте же младенчику водицы,

Омочите палец в синем море!..

Уши мира со стихами в споре, --

Подавай им строки, как звонницы.

Гробичек не больше рукавицы

Уплывает в сумерки и в свечи...

Не язык ли бедный человечий

Погребут на вечные седмицы?

Между 1916 и 1918

265

Есть каменные небеса

И сталактитовые люди,

Их плоскогорья и леса

Не переехать на верблюде.

Гранитноглавый их король

На плитняке законы пишет;

Там день -- песчаник, полночь -- смоль,

И утро киноварью дышит.

Сова в бычачьем пузыре

Туда поэта переносит,

Но кто о каменной заре

Косноязыкого расспросит?

И кто уверится, что Ной

Досель на дымном Арарате,

И что когда-то посох мой

Сразил египетские рати?

Хитрец и двоедушный плут --

Вот боговидящему кличка...

Для сталактитовых Иуд

Не нужно красного яичка.

Им тридцать сребреников дай,

На плешь упроченные лавры; --

Не Моисею отчий край

Забьет в хвалебные литавры.

Увы, и шашель платяной

Живет в порфирном горностае!

Пророк, венчанный купиной,

Опочивает на Синае.

Каменнокрылый херувим

Его окутал руд наносом,

Чтоб мудрецам он был незрим,

Простым же чудился утесом.

Между 1916 и 1918

266

Громовые, владычные шаги,

Пята -- гора, суставы -- скал отроги,

И вопль Земли: "Всевышний, помоги!

Грядет на ны Сын Бездны семирогий!"

Могильный бык, по озеру крыло,

Ощерил пасть, кромешнее пещеры:

"Мне пойло -- кровь, моя отрыжка -- зло,

Утроба -- ночь, костяк же -- камень серый".

Лев четырех ветров залаял жалким псом:

"Увы! Увы! Разбиты семь печатей..."

И лишь в избе, в затишье вековом,

Поет сверчок, и древен сон полатей.

Заутра дед расскажет мудрый сон

Про Светлый град, про Огненное древо,--

И будет строг высокий небосклон,

Безмолвен труд и зелены посевы.

А ввечеру, когда тела без сил,

Певуча кровь и сладкоустны братья,--

Влетит в светелку ярый Гавриил

Благовестить безмужние зачатья.

Между 1916 и 1918

267

Два юноши ко мне пришли

В сентябрьский вечер листопадный,

Их сердца стук, покой отрадный

К порогу милому влекли.

Я им Писание открыл,

Купели слез, глагол высокий.

"Мы приобщились к Богу сил, --

Рекли пророческие строки, --

Дела, которые творю,

И вы, птенцы мои,-- творите..."

Один вскричал: "Я возгорю",

Другой аукнулся в зените.

И долго я гостей искал:

"Любовь, явись! Бессмертье, где ты?.."

"В сердечных далях теплим светы", --

Орган сладчайший заиграл.

И понял я: зачну во чреве

И близнецов на свет рожу:

Любовь отдам скопца ножу,

Бессмертье ж излучу в напеве.

Между 1916 и 1918

268

По керженской игуменье Манёфе,

По рассказам Мельникова-Печерского,

Всплакнулось душеньке, как дрофе

В зоологическом, близ моржа пустозерского.

Потянуло в мир лестовок, часословов заплаканных,

В град из титл, где врата киноварные...

Много дум, недомолвок каляканных

Знают звезды и травы цитварные!

Повесть дней моих ведают заводи,

Бугорок на погосте родительский;

Я родился не в башне, не в пагоде,

А в лугу, где овчарник обительский.

Помню Боженьку, небо первачное,

Облака из ковриг, солнце щаное,

В пеклеванных селениях брачное

Пенье ангелов: "Чадо желанное".

На загнетке соборы святителей,

В кашных ризах, в подрясниках маковых,

И в творожных венцах небожителей

По укладам келарника Якова.

Помню столб с проволокой гнусавою,

Бритолицых табачников нехристей;

С "Днесь весна" и с "Всемирною славою"

Распростился я, сгинувши без вести.

Столб кудесник, тропа проволочная

Низвели меня в ад электрический...

Я поэт -- одалиска восточная

На пирушке бесстыдно языческой.

Надо мною толпа улюлюкает,

Ад зияет в гусаре и в патере,

Пусть же керженский ветер баюкает

Голубец над могилою матери.

Между 1916 и 1918

269

Я -- древо, а сердце -- дупло,

Где Сирина-птицы зимовье,

Поет он -- и сени светло,

Умолкнет -- заплачется кровью.

Пустынею глянет земля,

Золой -- власяничное солнце,

И, умной листвой шевеля,

Я слушаю тяжкое донце, --

То смерть за кромешным станком

Вдевает в усновище пряжу,

Чтоб выткать карающий гром --

На грешные спины поклажу.

Бередят глухие листы, --

В них оцет, анчарные соки,

Но небо затеплит кресты --

Сыновности отблеск далекий.

И птица в сердечном дупле

Заквохчет, как дрозд на отлете,

О жертвенной, красной земле,

Где камни -- взалкавшие плоти,

Где Музыка в струнном шатре

Томится печалью блаженной

О древе -- глубинной заре,

С листвою яровчато-пенной.

Невеста, я древо твое,

В тени моей песни-олени;

Лишь браком святится жилье,

Где сиринный пух по колени.

Явися и в дебрях возляг,

Окутайся тайной громовой,

Чтоб плод мой созрел и отмяк --

Микулово, бездное слово!

Между 1916 и 1918

270

Как гроб епископа, где ладан и парча

Полуистлевшие смешались с гнилью трупной,

Земные осени. Бурее кирпича

Осиновая глушь. Как склеп, ворам доступный,

Зияют небеса. Там муть, могильный сор,

И ветра-ключаря гнусавый разговор:

"Украден омофор, червонное кадило,

Навек осквернена святейшая могила:

Вот митра -- грязи кус, лохмотья орлеца..."

Земные осени унылы без конца.

Они живой зарок, что мира пышный склеп

Раскраден будет весь и без замков и скреп

Лишь смерти-ключарю достанется в удел.

Дух взломщика, Господь, и туки наших тел

Смиряешь ты огнем и ранами войны,

Но струпья вновь мягчишь бальзамами весны,

Пугая осенью, как грозною вехой,

На росстани миров, где сумрак гробовой!

Между 1916 и 1918

271

Счастье бывает и у кошки --

Котеночек -- пух медовый,

Солнопёк в зализанной плошке,

Где звенит пчелой душа коровы.

Радостью полнится и рябка --

Яйцом в пеклеванной соломе,

И веселым лаем Арапка

О своей конуре -- песьем доме.

Горем седеет и муха --

Одиночкой за зимней рамой...

Песнописцу в буквенное брюхо

Низвергают воды Ганг и Кама.

И, внимая трубам вод всемирных,

Рад поэт словесной бурной пене,--

То прибой, поход на ювелирных

Мастерочков рифм -- собак на сене.

"Гам, гам, гам",-- скулят газеты, книги,

Магазины Вольфа и Попова...

Нужны ль вам мои стихи-ковриги,

Фолиант сермяжный и сосновый ?

Расцветает скука беленою

На страницах песьих, на мольбертах;

Зарождать жар-птицу, роха, сою

Я учусь у рябки, а не в Дерптах.

Нежит солнце киску и Арапку,

Прививает оспу умной твари;

Под лучами пучится, как шапка,

Мякоть мысли. Зреет гуд комарий.

Треснет тишь -- булыжная скорлупка,

И стихи, как выводок фрегатов,

Вспенят глубь, где звукоцвета губка

Тянет стебель к радугам закатов...

Счастье быть коровой, мудрой кошкой,

В молоке ловить улыбки солнца...

Погрусти, мой друг, еще немножко

У земного тусклого оконца.

Между 1916 и 1918

272

Шепчутся тени-слепцы:

"Я от рожденья незрячий".

-- "Я же ослепла в венцы,

В солнечный пир новобрачий".

"Дед мой -- бродяга-фонарь,

Матерь же -- искра-гулёха..."

-- "Помню я сосен янтарь,

Росные утрени моха".

"Взломщик походку мне дал,

Висельник -- шею цыплячью..."

Призраки, вас я не звал

Бить в колотушку ребячью!

Висельник, сядь на скамью,

Девушке место, где пряжа.

Молвите: в Божьем раю

Есть ли надпечная сажа?

Есть ли куриный Царьград,

В теплой соломе яичко,

Сказок и шорохов клад,

Кот с диковинною кличкой?

Бабкины спицы там есть,

Песье ворчанье засова?..

В тесных вратах не пролезть

С милой вязанкой былого.

Ястреб, что смертью зовут,

Город похитил куриный,

Тени-слепцы поведут

Душу дорогою длинной.

Только ужиться ль в аду,

Сердцу теплее наседки? --

В келью поэта приду

Я в золотые последки.

К кудрям пытливым склонюсь,

Тайной дохну на ресницы,

Та же бездонная Русь

Глянет с упорной страницы.

Светлому внуку незрим

Дух мой в чернильницу канет

И через тысячу зим

Буквенным Сирином станет.

Между 1916 и 1918

273

Октябрьское солнце косое, дырявое,

Как старая лодка, рыбачья мёрда,

Баюкает сердце незрячее, ржавое,

Как якорь на дне, как глухая руда.

И очап скрипит. Пахнет кашей, свивальником,

И чуется тяжесть осенней земли:

Не я ли -- отец, и не женским ли сальником

Стал лес-роженица и тучи вдали?

Бреду к деревушке, мясистый и розовый,

Как к пойлу корова -- всещедрый удой;

Хозяйка-земля и подойник березовый --

Опалая роща лежит предо мной.

Расширилось тело коровье, молочное,

И нега удоя, как притча Христа:

"Слепцы, различаете небо восточное,

Мои же от зорь отличите ль уста?"

Христос! Я -- буренка мирская, страдальная;

Пусть доит Земля мою жизнь-молоко...

Как якорь на дне, так душа огнепальная

Тоскует о брачном лебяжьем Садко.

Родить бы предвечного, вещего, струнного,

И сыну отдать ложесна и сосцы,--

Увы! От октябрьского солнца чугунного

Лишь кит зачинает да злые песцы.

Между 1916 и 1918

274

Улыбок и смехов есть тысяча тысяч,

Их в воск не отлить и из камня не высечь.

Они, как лучи, как овечья парха,

Сплетают то рай, то мережи греха.

Подснежная озимь -- улыбка ребенка,

В бесхлебицу рига -- оскал старика,

Издевка монаха -- в геенну воронка,

Где дьявола хохот -- из трупов река.

Стучит к потаскухе скелет сухопарый,

(А вербы над речкой, как ангел, белы),

То Похоть смеется, и души-гагары

Ныряют, как в омут, в провалы скулы.

Усмешка убийцы -- коза на постели,

Где плавают гуси -- пушинки в крови,

Хи-хи роженицы, как скрип колыбели,

В нем ласточек щебет, сиянье любви.

У ангелов губы -- две алые птицы,

Их смех огнепальный с пером не случить.

Издохнут созвучья, и строки-веприцы

Пытаются в сердце быдлом угодить.

Моё ха-ха-ха -- преподобный в ночлежке,

Где сладостней рая зловонье и пот,

Удавленник в церкви, шпионы на слежке...

Провижу читателя смех наперед:

О борозды ртов и зубов миллионы,

Пожар языков, половодье слюны,

Вы -- ярая нива, где зреют законы

Стиха миродержца и струнной весны!

Между 1916 и 1918

275

О скопчество -- венец, золотоглавый град,

Где ангелы пятой мнут плоти виноград,

Где площадь -- небеса, созвездия -- базар,

И Вечность сторожит диковинный товар:

Могущество, Любовь и Зеркало веков,

В чьи глуби смотрит Бог, как рыбарь на улов!

О скопчество -- страна, где бурый колчедан

Буравит ливней клюв сквозь хмару и туман,

Где дятел-Маета долбит народов ствол

И Оспа с Колтуном навастривают кол,

Чтобы вонзить его в богоневестный зад

Вселенной Матери и чаще всех услад!

О скопчество -- арап на пламенном коне,

Гадательный узор о незакатном дне,

Когда безудный муж, как отблеск Маргарит,

Стокрылых сыновей и ангелов родит!

Когда колдунью-Страсть с владыкою-Блудом

Мы в воз потерь и бед одрами запряжем,

Чтоб время-ломовик об них сломало кнут...

Пусть критики меня невеждой назовут.

Между 1916 и 1918

276

Всё лики в воздухе да очи,

В пустынном оке снова лик...

Многопудовы, неохочи

Мы -- за убойным пойлом бык.

Объемист чан, мучниста жижа,

Зобатый ворон на хребте

Буравит клювом войлок рыжий --

Пособье скотской красоте.

Поганый клюв быку приятен,

Он песня, арфы ворожба.

И от помётных, смрадных пятен

Дымится луг, ручья губа.

И к году, в фартуке кровавом,

Не раз подходит смерть-мясник,

Но спит душа под сальным сплавом --

Геенских лакомок балык.

Убойный молот тяжко-сладок --

Обвал в ущельях мозговых...

О, сколько в воздухе загадок,

Очей и обликов живых!

Между 1916 и 1918

277

В зрачках или в воздухе пятна,

Лес башен, подобье горы?

Жизнь облак людям непонятна,--

Они для незрячих -- пары.

Не в силах бельмо телескопа

Небесной души подглядеть.

Драконовой лапой Европа

Сплетает железную сеть:

Словлю я в магнитные верши

Громовых китов и белуг!

Земля же чешуйкой померкшей

Виляет за стаей подруг.

Кит-солнце, тресковые луны

И выводки звезд-осетров

Плывут в океанах, где шхуны

Иных, всемогущих ловцов.

Услышат Чикаго с Калугой

Предвечный полет гарпуна,

И в судоргах, воя белугой,

Померкнет на тверди луна.

Мережи с лесой осетровой

Протянут над бездной ловцы, --

На потрохи звездного лова

Сбежатся кометы-песцы.

Пожрут огневую вязигу,

Пуп солнечный, млечный гусак.

Творец в Голубиную книгу

Запишет: бысть воды и мрак.

И станет предвечность понятна,

Как озими мать-борозда.

В зрачках у провидца не пятна,

А солнечных камбал стада.

Между 1916 и 1918

278

Полуденный бес, как тюлень,

На отмели греет оплечья --

По тяге в сивушную лень

Узнаешь врага человечья.

Он в тундре оленем бежит,

Суглинком краснеет в овраге,

И след от кромешных копыт --

Болотные тряские ляги.

В пролетье, в селедочный лов,

В крикливые гагачьи токи

Шаман заклинает бесов,

Шепча на окуньи молоки:

"Эй, эй! Юксавель, ай-наши!"

(Сельдей, как бобровой запруды).

Пречистей лебяжьей души

Шамановы ярые уды.

Лобок -- желтоглазая рысь,

А в ядрах -- по огненной утке, --

Лишь с солнцевой бабой любись,

Считая лобзанья за сутки.

Чмок -- сутки, чмок -- пять, пятьдесят --

Конец самоедскому маю.

На солнцевой бабе заплат,

Как мхов по Печенгскому краю.

Шаману покорствует бес

В раю из оленьих закуток

И видит лишь чума навес --

Колдующих, огненных уток.

Между 1916 и 1918

279

Я уж больше не подрасту, --

Останусь лысым и робко сутулым,

И таким прибреду ко кресту, --

К гробовым, деревянным скулам.

В них завязну, как зуб гнилой,

Лязгнет пасть -- поджарая яма...

А давно ли атласной водой

Меня мыла в корытце мама?

Не вчера ли я стал ходить,

Пугаясь бороды деда?

Или впрямь допрялась, как нить,

Жизнь моя и дьячка-соседа?

Под окном березка росла,

Ствол из воска, светлы побеги,

Глядь, в седую губу дупла

Ковыляют паучьи телеги --

Буквы Аз и Буки везут

Весь алфавит и год рожденья...

Кто же мозгу воздаст за труд,

Что тесал он стихи-каменья?

Где подрядчик -- пузатый журнал?

В счете значатся: слава, гений...

Я недавно шутя хворал

От мальчишеской, пьяной лени,

Тосковал, что венчальный наряд

Не приглянется крошке-Марусе...

Караул! Ведь мне шестьдесят,

Я -- закладка из Книжной Руси!

Бередит нафталинную плешь,

Как былое, колпак больничный...

Кто-то черный бормочет: "Съешь

Гору строк, свой обед обычный".

Видно я, как часы, захворал,

В мироздании став запятою,

И дочитанный Жизни журнал

Желтокожей прикрыл рукою.

Между 1916 и 1918

280

"Я здесь",-- ответило мне тело, --

Ладони, бедра, голова, --

Моей страны осиротелой

Материки и острова.

И, парус солнечный завидя,

Возликовало Сердце-мыс:

"В моем лазоревом Мадриде

Цветут миндаль и кипарис!"

Аорты устьем красноводным

10 Плывет Владычная Ладья, --

Во мгле, по выступам бесплодным,

Мерцают мхи да ягеля.

Вот остров Печень. Небесами

Над ним раскинулся Крестец.

В долинах с жёлчными лугами

Отары пожранных овец.

На деревах тетёрки, куры

И души проса, пухлых реп,

Там солнце -- пуп, и воздух бурый

20 К лучам бесчувственен и слеп.

Но дальше путь, за круг полярный,

В края Желудка и Кишок,

Где полыхает ад угарный

Из огнедышащих молок,

Где салотопни и толкуши,

Дубильни, свалки нечистот,

И населяет гребни суши

Крылатый, яростный народ.

О плотяные Печенеги,

30 Не ваш я гость! Плыви, ладья,

К материку любви и неги,

Чей берег -- ладан и кутья!

Лобок -- сжигающий Марокко,

Где под смоковницей фонтан

Мурлычет песенку Востока

Про Магометов караван,

Как звездотечностью пустыни

Везли семь солнц -- пророка жен, --

От младшей Евы, в Месяц Скиний,

40 Род человеческий рожден.

Здесь Зороастр, Христос и Брама

Вспахали ниву ярых уд,

И ядра -- два подземных храма

Их плуг алмазный стерегут.

Но и для солнечного мага

Сокрыта тайна алтарем...

Вздыхает судоржно бумага

Под ясновидящим пером.

И, возвратясь из далей тела,

50 Душа, как ласточка в прилет,

В созвучий домик опустелый

Пушинку первую несет.

Между 1916 и 1918

281

Плач дитяти через поле и реку,

Петушиный крик, как боль, за версты,

И паучью поступь, как тоску,

Слышу я сквозь наросты коросты.

Острупела мать-сыра земля,

Загноились ландыши и арфы,

Нет Марии и вифанской Марфы

Отряхнуть пушинки с ковыля, --

Чтоб постлать Возлюбленному ложе,

Пыльный луч лозою затенить.

Распростерлось небо рваной кожей, --

Где ж игла и штопальная нить?

Род людской и шила недомыслил,

Чтоб заплатать бездну или ночь;

Он песчинки по Сахарам числил,

До цветистых выдумок охоч.

Но цветы, как время, облетели.

Пляшет сталь, и рыкает чугун.

И на дымно-закоптелой ели

Оглушенный плачет Гамаюн.

Между 1916 и 1918

283-290. Спас

1

Вышел лен из мочища

На заезженный ток --

Нет вернее жилища,

Чем косой солнопёк.

Обсушусь и провею,

После в мяло пойду,

На порты Еремею

С миткалем наряду.

Будет малец Ерёма,

Как олень, белоног,

По опушку -- истома,

После -- сладкий горох.

Волосок подколенный,

Крестцовой, паховой,

До одежды нетленной

Обручатся со мной.

У мужицкого Спаса

Крылья в ярых крестцах,

В пупе перьев запасы,

Чтоб парить внебесах.

Он есть Альфа, Омега,

Шамаим и Серис,

Где с Евфратом Онега

Поцелуйно слились.

В ком Коран и Минея,

Вавилон и Саров

Пляшут пляскою змея

Под цевницу веков.

Плоти громной, Господней,

На порты я взращен,

Чтоб Земля с Преисподней

Убелились, как лен,

Чтоб из Спасова чрева

Воспарил обонпол

Сын праматери Евы --

Шестикрылый Орел.

Между 1916 и 1918

2

Я родил Эммануила --

Загумённого Христа,

Он стоокий, громокрылый,

Кудри -- буря, меч -- уста.

Искуплением заклятый

Он мужицкий принял зрак, --

На одежине заплаты,

Речь: авось да кое-как.

Спас за сошенькой-горбушей

Потом праведным потел,

Бабьи, дедовские души

Возносил от бренных тел.

С белопахой коровенкой

Разговор потайный вел,

Что над русскою сторонкой

Судный ставится престол,

Что за мать, пред звездной книгой,

На слезинках творена,

Черносошная коврига

В оправданье подана.

Питер злой, железногрудый

Иисусе посетил,

Песен китежских причуды

Погибающим открыл.

Петропавловских курантов

Слушал сумеречный звон,

И "Привал комедиантов"

За бесплодье проклял Он,

Не нашел светлей, пригоже

Загумённого бытья...

О Мой Сын,-- Всепетый Боже,

Что прекрасно без Тебя?

Прокаженны Стих, Газета,

Лики Струн и Кисть с Резцом...

Из Ржаного Назарета

Мы в предвечность перейдем.

И над тятькиной могилой

Ты начертишь: пел и жил.

Кто родил Эммануила,

Тот не умер, но почил.

Между 1916 и 1918

3

Я родился в вертепе,

В овчем теплом хлеву,

Помню синие степи

И ягнячью молву.

По отцу-древоделу

Я грущу посейчас.

Часто в горенке белой

Посещал кто-то нас, --

Гость крылатый, безвестный,

Непостижный уму, --

"Здравствуй, тятенька крестный", --

Лепетал я ему.

Гасли годы, всё реже

Чаровала волшба,

Под лесной гул и скрежет

Сиротела изба.

Стали цепче тревоги,

Нестерпимее страх,

Дьявол злой тонконогий

Объявился в лесах.

Он списал на холстину

Ель, кремли облаков;

И познал я кончину

Громных отрочьих снов.

Лес, как призрак, заплавал,

Умер агнчий закат,

И увел меня дьявол

В смрадный, каменный ад.

Там газеты-блудницы,

Души книг, души струн...

Где ты, гость светлолицый,

Крестный мой -- Гамаюн?

Взвыли грешные тени:

Он бумажный, он наш...

Но прозрел я ступени

В Божий певчий шалаш.

Вновь молюсь я, как ране,

Тишине избяной,

И к шестку и к лохани

Припадаю щекой:

О, простите, примите

В рай запечный меня!

Вяжут алые нити

Зори -- дщери огня.

Древодельные стружки

Точат ладанный сок,

И мурлычет в хлевушке

Гамаюнов рожок.

Между 1916 и 1918

4

В дни по вознесении Христа

Пусто в горнице, прохладно, звонко,

И как гробная, прощальная иконка,

Так мои зацелованы уста.

По восхищении Христа

Некому смять складок ризы.

За окном, от утренника сизы,

Обнялися два нагих куста.

Виноградный Спас, прости, прости.

Сон веков, как смерть, не выпить горсткой.

Кто косматой пятернею жесткой

Остановит душу на пути?

Мы тебе лишь алчем вознести

Жар очей, сосцов и губ купинных.

В ландышевых горницах пустынных

Хоть кровинку б -- цветик обрести.

Обойти все горницы России

С Соловков на дремлющий Памир

И познать, что оспенный трактир

Для Христов усладнее Софии,

Что, как куща, веред-стол уютен,

Гнойный чайник, человечий лай,

И в церквах обугленный Распутин

Продает сусальный, тусклый рай.

1916 или 1917

5

Неугасимое пламя,

Неусыпающий червь...

В адском, погибельном храме

Вьется из грешников вервь.

В совокупленье геенском

Корчится с отроком бес...

Гласом рыдающе женским

Кличет обугленный лес:

"Милый, приди. О, приди же..."

И, словно пасечный мед,

Пес огнедышащий лижет

Семени жгучий налет.

Страсть многохоботным удом

Множит пылающих чад,

Мужа зовет Изумрудом,

Женщину -- Черный Агат.

Сплав Изумруда с Агатом --

Я не в аду, не в раю,--

Жду солнцеликого брата

Вызволить душу мою:

"Милый, явись, я -- супруга,

Ты же -- сладчайший жених.

С Севера,-- с ясного ль Юга

Ждать поцелуев Твоих?

Чрево мне выжгла геенна,

Бесы гнездятся в костях.

Птицей -- волной белопенной

Рею я в диких стихах.

Гибнут под бурей крылатой

Ад и страстей корабли...

Выведи, Боже распятый,

Из преисподней земли".

Между 1916 и 1918

6

Мои уста -- горючая пустыня,

Гортань -- русло, где камни и песок,

Сгораю я о златоризном Сыне,

Чьи кудри -- Запад, очи же -- Восток...

О Сыне Мой, Возлюбленное Чадо,

Не я ль Тебя в вертепе породил?..

Твои стопы пьянее винограда,

Веянье роз свежительней кропил.

Испечены пять хлебов благодатных,

Пять тысяч уст в пылающей алчбе,

Кошница дев и сонм героев ратных

В моих зрачках томятся по Тебе.

Убелены мое жилье и ложе,

Раздроблен агнец, целостно вино,

Не на щеколде дверь... О, стукни, Сыне Божий,

Зиждительным перстом в Разумное окно.

Я солнечно брадат, розовоух и нежен,

Моя ладонь -- тимпан, сосцы сладимей сот,

Будь в ласках, как жена, в лобзании безбрежен,

Раздвигни ложесна, войди в меня, как плод.

Я вновь Тебя зачну, и муки роженицы,

Грызь жил, последа жар, стеня, перетерплю...

Как сердцевину червь и как телков веприцы,

Тебя, Мое Дитя, Супруг и Бог -- люблю.

Между 1916 и 1918

7

Господи, опять звонят,

Вколачивают гвозди голгофские,

И, Тобою попранный, починяют ад

Сытые кутейные московские!

О душа, невидимкой прикинься,

Притаись в ожирелых свечах,

И увидишь, как Распутин на антиминсе

Пляшет в жгучих, похотливых сапогах,

Как в потире купаются бесенята,

Надовратный голубь вороном стал,

Чтобы выклевать у Тебя, Распятый,

Сон ресниц и сердце-опал.

Как же бежать из преисподней,

Где стены из костей и своды из черепов?

Ведь в белых яблонях без попов

Совершается обряд Господний,

Ведь пичужка с глазком васильковым

Выше библий, тиар и порфир...

Ждут пришельца в венце терновом

Ад заводский и гиблый трактир.

Он же, батюшка, в покойчике сосновом,

У горбатой Домны в гостях,

Всю деревню радует словом

О грядущих золотых мирах.

И деревня -- Красная Ляга

Захмелела под звон берез...

Знать, и смертная роспита баклага

За Тебя, буревестный Христос.

1916 или 1917

8

Войти в Твои раны -- в живую купель,

И там увеличься, как вербный апрель,

В сердечном саду винограда вкусить,

Поющею кровью уста опалить.

Распяться на древе -- с Тобою, в Тебе,

И жил тростники уподобить трубе,

Взыграть на суставах: Или-Элои --

И семенем брызнуть в утробу Земли:

Зачни, благодатная, пламенный плод,--

Стокрылое племя, громовый народ,

Сладчайшее Чадо в моря спеленай,

На очапе радуги зыбку качай!

Я в пупе Христовом, в пробитом ребре,

Сгораю о Сыне -- крылатом царе,

В пяте Иисусовой ложе стелю,

Гвоздиною кровью Орленка кормлю:

Пожри меня, Чадо, до ада проклюй,

Геенское пламя крылами задуй

И выведи Разум и Деву-Любовь

Из чревных глубин на зеленую новь!

О Сын Мой, краснейшая гроздь и супруг,

Конь -- тело мое не ослабит подпруг.

Воссядь на него, натяни удила

И шпорами нудь, как когтями орла,

Об адские камни копыта сломай,

До верного шляха в сияющий рай!

Уплыть в Твои раны, как в омут речной,

Насытиться тайною, глубью живой,

Достать жемчугов, золотого песка,

Стать торжником светлым, чья щедра рука.

Купите, о други, поддонный товар:

Жемчужину-солнце, песчинку-пожар!

Мой стих -- зазыватель в Христовы ряды --

Охрип под туманами зла и беды,

Но пуст мой прилавок, лишь Дева-Любовь

Купила повязку -- терновую кровь.

Придачей покупке, на вес не дробя,

Улыбчивой гостье я отдал себя.

Между 1916 и 1918

291

Виктору Шимановскому

Будет брачная ночь, совершение тайн,

Все пророчества сбудутся, камни в пляску пойдут,

И восплачет над Авелем окровавленный Каин,

Видя полночь ресниц, виноград палых уд.

Прослезится волчица над костью овечьей,

Зарыдает огонь, что кусался и жег,

Станет бурей душа, и зрачок человечий

Вознесется, как солнце, в небесный чертог.

И Единое око насытится зреньем

Брачных ласк и зачатий от ядер миров,

Лавой семя вскипит, изначальным хотеньем

Дастся солнцу -- купель, долу -- племя богов.

Роженица-земля, охладив ложесна,

Улыбнется Супругу крестильной зарей...

О пиры моих уд, мрак мужицкого сна, --

Над могилой судеб бурных ангелов рой!

Между 1916 и 1918

293

Меня Распутиным назвали:

В стихе расстригой, без вины,

За то, что я из хвойной дали

Моей бревенчатой страны,

Что души-печи и телеги

В моих колдующих зрачках,

И ледовитый плеск Онеги

В самосожженческих стихах,

Что васильковая поддёвка

Меж коленкоровых мимоз,

Я пугачевскою веревкой

Перевязал искусства воз.

Картавит дружба: "Святотатец".

Приятство: "Хам и конокрад",

Но мастера небесных матиц

Воздвигли вещему Царьград.

В тысячестолпную Софию

Стекутся зверь и человек.

Я алконостную Россию

Запрятал в дедовский сусек.

У Алконоста перья -- строчки,

Пушинки -- звездные слова;

Умрут Кольцовы-одиночки,

Но не лесов и рек молва.

Потомок бога Китовраса,

Сермяжных Пудов и Вавил,

Угнал с Олимпа я Пегаса

И в конокрады угодил.

Утихомирился Пегаске,

Узнав полеты в хомуте...

По Заонежью бродят сказки,

Что я женат на Красоте,

Что у меня в суставе -- утка,

А в утке -- песня-яйцо...

Сплелись с кометой незабудка

В бракоискусное кольцо.

За евхаристией шаманов

Я отпил крови и огня,

И не оберточный Романов,

А вечность жалует меня.

Увы! Для паюсных умишек

Невнятен Огненный Талмуд,

Что миллионы чарых Гришек

За мной в поэзию идут.

<1917>

294

Уму -- республика, а сердцу -- Матерь-Русь.

Пред пастью львиною от ней не отрекусь.

Пусть камнем стану я, корягою иль мхом,--

Моя слеза, мой вздох о Китеже родном,

О небе пестрядном, где звезды-комары,

Где с аспидом дитя играет у норы,

Где солнечная печь ковригами полна,

И киноварный рай дремливее челна...

Упокой, Господи, душу раба Твоего!..

Железный небоскреб, фабричная труба,

Твоя ль, о родина, потайная судьба?!

Твои сыны-волхвы -- багрянородный труд

Вертепу Господа иль Ироду несут?

Пригрезятся ли им за яростным горном

Сад белый, восковой и златобрёвный дом, --

Берестяный придел, где отрок Пантелей

На пролежни земли льет миро и елей?..

Изведи из темницы душу мою!..

Под красным знаменем рудеет белый дух,

И с крыльев Михаил стряхает млечный пух,

Чтоб в битве с сатаной железноперым стать, --

Адама возродить и Еву -- жизни мать,

Чтоб дьявол стал овцой послушной и простой,

А лихо черное -- грачонком за сохой,

Клевало б червяков и сладких гусениц

Под радостный раскат небесных колесниц...

Свят, свят, Господь Бог Саваоф!

Уму -- республика, а сердцу -- Китеж-град,

Где щука пестует янтарных окунят,

Где нянюшка-судьба всхрапнула за чулком,

И покумился серп с пытливым васильком,

Где тайна, как полей синеющая таль...

О тысча девятьсот семнадцатый Февраль!

Под вербную капель и под грачиный грай,

Ты выпек дружкин хлеб и брачный каравай,

Чтоб Русь благословить к желанному венцу...

Я запоздалый сват, мне песня не к лицу,

Но сердце -- бубенец под свадебной дугой --

Глотает птичий грай и воздух золотой...

Сей день, его же сотвори, Господь,

Возрадуемся и возвеселимся в онь!

<1917>

295. Застольный сказ

Как у нас ли на Святой Руси

Городища с пригородками,

Красны села со приселками,

Белы лебеди с лебедками,

Добры молодцы с красотками.

Как молодушки все "ай" да "не замай",

Старичищам только пару поддавай.

Наша банища от Камы до Оки,

Горы с долами -- тесовые полки,

Ковш узорчатый -- озерышко Ильмень:

Святогору сладко париться не лень!

Ой вы, друга, гости званые,

Сапожки на вас сафьянные,

Становой кафтан -- индийская парча,

Речь орлиная смела и горяча,

Сердце-кречет рвется в поймища степей

Утиц бить да долгоносых журавлей,

Все вы бровью в Соликамского бобра,

Русской совестью светлее серебра.

Изреките ж песнослову-мужику,

Где дорога к скоморошью теремку,

Где тропиночка в боярский зелен сад, --

Там под вишеньем зарыт волшебный клад --

Ключ от песни всеславянской и родной,

Что томит меня дремучею тоской...

Аль взаправду успокоился Садко,

Князь татарский с полонянкой далеко,

Призакрыл их след, как саваном, ковыль,

Источили самогуды ржа да пыль,

И не выйдет к нам царевна в жемчугах,

С речью пряничной на маковых губах?

Ой вы, други -- белы соколы,

Лихо есть, да бродит около, --

Ключ от песни недалёконько зарыт --

В сердце жаркое пусть каждый постучит:

Если в сердце золотой щемящий звон,

То царевна шлет вам солнечный поклон;

Если ж в жарком плещут весла-якоря,

То Садко наш тешит водного царя.

Русь нетленна, и погостские кресты --

Только вехи на дороге красоты!

Сердце, сердце, русской удали жилье,

На тебя ли ворог точит лезвие,

Цепь кандальную на кречета кует,

Чтоб не пело ты, как воды в ледоход,

Чтобы верба за иконой не цвела,

Не гудели на Руси колокола,

И под благовест медовый в вешний день

Не приснилось тебе озеро Ильмень,

Не вздыхало б ты от жаркой глубины:

Где вы, вещие Бояновы сыны?

<1917>

296. Молитва солнцу

Солнышко-светик! Согрей мужика...

В сердце моем гробовая тоска.

Братья мои в непомерном бою

Грудь подставляют штыку да огню.

В бедной избе только холод да труд,

Русские реки слезами текут!

Пятеро нас, пять червлёных щитов

Русь боронят от заморских врагов:

Петра, Ляксандра, кудрявич Митяй,

Федя-орленок да я -- Миколай.

Старший братан, как полесный медведь,

Мял, словно лыко, железо и медь;

Братец Ляксандр -- бородища снопом,

Пахарь Господний, вскормленный гумном.

Митя-кудрявич, волосья как медь,

Ангелом стал у небесных ворот --

Рана кровавая точит лучи.

Сам же светлее церковной свечи,

Федюшка-светик осьмнадцать годов

Сгиб на Карпатах от вражьих штыков.

Сказывал взводный: "Где парень убит,

Светлой слезинкой лампадка горит".

В волость бумага о смерти пришла,

Мать о ту пору куделю пряла,

Нитка порвалась... Куделя, как кровь...

Много на нашем погосте крестов!

Новый под елью, как сторож, стоит,

Ладаном ель над родимым кадит.

Петрова баба, что лебедь речной,

Косы в ладонь, сарафан расшитой,

Мужа кончину без слез приняла,

Только свечу пред божницей зажгла.

Ночью осенней, под мелким дождем,

Странницей-нищей ушла с посошком...

Бают крещеные: "В дальнем скиту

Схимница есть, у святых на счету,

Поступь лебяжья, а схима по бровь..."

Ой, велика ты мужичья любовь!

Солнышко-светик! Согрей мужика!

Русская песня, что Волга-река --

Катится в море, где пена да синь...

Песне моей не сказать ли "аминь?"

Русь не вместить в человечьи слова:

Где ты, небес громовая молва,

Гул океана и гомон тайги?!..

Сердце свое, человек, береги!

Озеро-сердце, а Русь, как звезда,

В глубь его смотрит всегда!

<1917>

298. Февраль

Двенадцать месяцев в году,

Посланец бурь -- Февраль,

Он полуночную звезду

Перековал на сталь.

И сталь поет, ясна, остра,

Как полноводный лед...

Не самоцветов ли гора

Из сумрака встает?

То огнепальное чело,

Очей грозовый пыл

Того, кто адское жерло

Слезою угасил.

Чей крестный пот и серый кус

Лучистей купины.

Он -- воскрешенный Иисус,

Народ родной страны.

Трепещет ад гвоздиных ран

Тернового чела...

В глухой степи, где синь-туман,

Пылают купола.

То кровью выкупленный край,

Земли и Воли град,

Многоплеменный каравай

Поделят с братом брат:

Литва -- с кряжистым пермяком,

С карелою -- туркмен,

Не сломят штык, чугунный гром

Ржаного Града стен,

Не осквернят палящий лик

Свободы буревой...

Красноголосый вечевик,

Ликуй, народ родной!

Алмазный плуг подымет ярь

Волхвующих борозд.

Овин -- пшеничный государь

В венце из хлебных звезд.

Его сермяжный манифест --

Предвечности строка...

Кто пал, неся кровавый крест,

Земля тому легка,

Тому овинная свеча,

Как Спасу, зажжена...

Моря мирского калача

Без берегов и дна.

В них погибают корабли:

Неволя, Лихо, Сглаз, --

То Царь Морской -- Душа Земли --

Свершает брачный пляс.

<1917>

301

Братья, это корни жизни --

Воскресные умытые руки,

Чистая рубаха на отчизне,

Петушиные, всемирные звуки!

Дагестан кукарекнул Онеге,

Литва аукнулась якутке.

На душистой сеновозной телеге

Отдохнет Россия за сутки.

Стоголовые Дарьи, Демьяны

Узрят Жизни алое древо:

На листьях роса-океаны,

И дупло -- преисподнее чрево.

В дупле столетья-гнилушки,

Помет судьбы -- слезной птицы.

К валдайской нищей хлевушке

Потянутся зебры, веприцы.

На Таити брякнет подойник

Ольховый, с олонецкой резьбою.

Петроград -- благоразумный разбойник,

Вострубит архангельской трубою:

"Помяни мя, Господи,

Егда приидеши во царствие Твое!"

В пестрядине и в серой поскони

Ходят будни -- народное житье.

Будни угрюмы, вихрасты,

С мозольным горбом, с матюгами...

В понедельник звезды не часты,

В субботу же расшиты шелками.

Воскресенье -- умытые руки,

Земляничная алая рубаха...

Братья, корни жизни -- не стуки,

А за тихой куделью песня-пряха!

1917 или 1918

303

Городские, пред больничные березы

Захворали корью и гангреной.

По ночам золотарей обозы

Чередой плетутся неизменной.

В пухлых бочках хлюпает Водянка,

На Волдырь пеняет Золотуха,

А в мертвецкой крючнику цыганка

Ворожит кули нежнее пуха:

"Приплывет заморская расшива

С диковинным, солнечным товаром"...

Я в халате. За стеною Хива

Золотым раскинулась базаром.

К водопою тянутся верблюды,

Пьют мой мозг -- аральских глаз лагуны,

И делить стада, сокровищ груды,

К мозжечку съезжаются Гаруны.

Бередит зурна: любовь Фатимы

Как чурек с кашмирским виноградом...

Совершилось. Иже Херувимы

Повенчали Вологду с Багдадом.

Тишина сшивает тюбетейки,

Ковыляет Писк к соседу-Скрипу,

И березы песенку Зюлейки

Напевают сторожу Архипу.

1917 или 1918

304

На божнице табаку осьмина

И раскосый вылущенный Спас,

Но поет кудесница-лучина

Про мужицкий сладостный Шираз.

Древо песни бурею разбито,--

Не Триодь, а Каутский в углу.

За окном расхлябанное сито

Сеет копоть, изморозь и мглу.

Пучит печь свои печурки-бельма:

"Я ослепла, как скорбящий дед..."

Грезит парень стачкой и Палермо,

Президентом, гарком кастаньет.

Сказка -- чушь, а тайна -- коршун серый,

Что когтит, как перепела, ум.

Облетел цветок купальской веры

В слезный рай, в озимый древний шум!

Кто-то черный, с пастью яро-львиной,

Встал на страже полдней и ночей.

Дед, как волхв, душою пестрядинной,

Загляделся в хляби дум-морей.

Смертны волны львиного поморья,

Но в когтисто-жадной глубине

Серебрится чайкой тень Егорья

На бурунном, гибельном коне.

"Страстотерпец, вызволь цветик маков! --

Китеж-град ужалил лютый гад..."

За пургой же Глинка и Корсаков

Запевают: "Расцветай, мой сад!.."

1917 или 1918

305

В избе гармоника: "Накинув плащ, с гитарой..."

А ставень дедовский провидяще грустит:

Где Сирин -- красный гость, Вольга с Мемёлфой старой,

Божниц рублёвский сон, и бархат ал и рыт?

"Откуля, доброхот?" -- "С Владимира-Залесска..."

-- "Сгорим, о братия, телес не посрамим!.."

Махорочная гарь, из ситца занавеска,

И оспа полуслов: "Валета скозырим".

Под матицей резной (искусством позабытым)

Валеты с дамами танцуют "вальц-плезир",

А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,

Щипля сусальный пух и сетуя на мир.

Кропилом дождевым смывается со ставней

Узорчатая быль про ярого Вольгу,

Лишь изредка в зрачках у вольницы недавней

Пропляшет царь морской и сгинет на бегу.

1917 или 1918

306

Вечер ржавой позолотой

Красит туч изгиб.

Заболею за работой

Под гудочный хрип.

Прибреду в подвальный угол --

В гнилозубый рот.

Много страхов, черных пугал

Темень приведет.

Перепутает спросонка

Стрелка ход минут...

Убаюкайте совенка,

Сосны, старый пруд!

Мама, дедушка Савелий,

Лавка глаже щек...

Темень каркнет у постели:

"Умер паренек.

По одежине -- фабричный,

Обликом -- белес..."

И положат в гроб больничный

Лавку, старый лес,

Сказку мамину -- на сердце,

В изголовье -- пруд.

Убиенного младенца

Ангелы возьмут.

К деду Боженьке, рыдая,

Я щекой прильну:

"Там, где гарь и копоть злая,

Вырасти сосну!

Не давай железным брусом

Солнце заковать,

И машине с Иисусом

Внуков разлучать.

Страшно, дедушка, у домны

Голубю-душе... "

И раздастся голос громный

В Божьем шалаше:

"Полетайте, серафимы,

В преисподний дол!

Там, для пил неуязвимый,

Вырастите ствол.

Расплесните скатерть хвои,

Звезды шишек, смоль,

Чтобы праведные Нои

Утоли боль,

Чтоб от смол янтарно-пегий,

Как лесной закат,

Приютил мои ковчеги

Хвойный Арарат".

1917 или 1918

307

Се знамение: багряная корова,

Скотница с подойником пламенным, --

Будет кринка тяжко-свинцова,

Устойка с творогом каменным.

Прильнул к огненному вымени

Рабочий -- младенец тысячеглавый.

За кровинку Ниагару выменять --

Не венец испепеляющей славы,

Не подвиг -- рассекать ущелья,

Звезды-гниды раздавить ногтем,

И править смертельное новоселье

Над пропастью с кромешным дегтем.

Слава -- размерить и взбить удои

В сметану на всеплеменный кус.

В персидско-тундровом зное

Дозревает сердце - арбуз, --

Это ужин янтарно-алый

Для демонов и для колибри;

Он Нила до кандального Байкала

Воскреснут все, кто погибли.

Обернется солнце караваем,

Полумесяц -- ножик застольный,

С избяным киноварным раем

Покумится молот мозольный.

Подарится счастье молотобойцу

Отдохнуть на узорной лавке,

Припасть к пеклеванному солнцу,

Позабытому в уличной давке.

Слетит на застреху Сирин,

Вспенит сказка баяновы кружки,

И говором московских просфирен

Разузорится пролетарский Пушкин.

Мой же говор -- пламенный подойник,

Где удои -- тайна и чудо;

Возжаждав, благоразумный разбойник

Не найдет вернее сосуда.

1917 или 1918

308. Пулемет

Пулемет... Окончание -- мёд...

Видно, сладостен он до охочих

Пробуравить свинцом народ --

Непомерные, звездные очи.

Ранить Глубь, на божнице вербу,

Белый сон купальских березок.

Погляди за суслонов гурьбу:

Сколько в поле крылатых повозок.

То летучий Христов Лазарет

Совершает Земли врачеванье,

И, как няня, небесный кларнет

Напевает седое сказанье:

"Утолятся твои вереда,

Раны, пролежни, злые отёки;

Неневестная, будь же тверда

До гремящей звезды на востоке!

Под Лучом заскулит пулемет,

Сбросит когти и кожу стальную..."

Неспроста буреломный народ

Уповает на песню родную.

1917 или 1918

309

Меня сегодня убьют,

Но смерть не разлука...

Из окопных братских писем

Из кровавого окопа,

От шрапнельного потопа

Ты вернулся, сокол мой,

К другу-кречету домой.

Душегубный ус целуя,

Я ликую: аллилуйя!

Соколенок невредим,

Лишь в глазах снарядный дым,

Да ресницы стали строже,

10 Видно, немец толсторожий

Вырвал перьев хохолок...

Здравствуй, птица-паренек!

От тебя так вкусно пахнет,

Словно луг гвоздичный чахнет

Под сентябрьским ветерком.

Мы опять с тобой вдвоем:

Та же горница, постеля...

Листопадная неделя

Домик наш запорошит...

20 Я живу полузабыт

И журналами и небом,--

Аполлоновские требы

Вот мой рай и вместе ад...

Под родной озимый взгляд

Я подставлю все тетради,

Воспою тебя в балладе --

И папаху и темляк:

Ты -- нахмуренный варяг,

Я же раб голубоглазый,

30 Нам слагают скальды сказы,

И морей круговорот

Гимны брачные поет

Воин мой и соколенок.

Мы у маминых иконок

Свечку красную зажжем,

Приумолкнем под окном,

Будем слушать, как щеглята

Просят яри у заката,

Чтоб накрасить зоб и хвост...

40 Ты печален, как погост

В панихидные потемки,

Лик твой призрачный и ломкий

Тает, холодом дыша...

"То убитого душа",--

Мысль картавит попугаем...

О, за адом иль за раем

Твой лебяжий белый дух

Свечкой маминой потух!

Я целую половицу,

50 Заклинаю Сирин-птицу

От меня не улетать:

"Ты -- мой царь, невеста, мать..."

Пусто в горнице сосновой,

На лежанке луч багровый

Свежей раною горит.

Сердце вторит: "Он убит --

Ясноперый Сирин в хаки,

Чьи кровинки ярь и маки,

Умер с пулею в крыле,

60 Трепеща в оконной мгле.

Долго хмурились солдаты,

Не решался лопаты

В землю бранную вонзить,

Чтобы Солнце схоронить,

Чтоб Вселенную под щебнем

За окопным, хищным гребнем

Скрыть от взоров и лучей..."

Миллионами очей

Мне должно по Солнцу плакать...

70 За окном глухая слякоть,

Сердце-ворон грудь клюет,

Правит траурный отлет,

Губы -- алые щеглы

Издыхают в дебрях мглы,

И в бесследицу дорог

Колеями мозг залег.

Сладко чается обоза,

Где поклажа -- неба грозы,

Шар земной, чугун луны,

80 Чтобы взрыть до глубины

Атлантическую душу...

Лишь чахотке да коклюшу

За моим сидеть столом,

Скрежеща больным пером,

Чтоб закончить стих строкой:

"Со святыми упокой".

1918

310

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах,

Как будто истоки разрух

Он ищет в "Поморских ответах".

Мужицкая ныне земля,

И церковь -- не наймит казенный,

Народный испод шевеля,

Несется глагол краснозвонный.

Нам красная молвь по уму:

В ней пламя, цветенье сафьяна, --

То Черной Неволи басму

Попрала стопа Иоанна.

Борис -- златоордный мурза,

Трезвонит Иваном Великим,

А Лениным -- вихрь и гроза

Причислены к ангельским ликам.

Есть в Смольном потемки трущоб

И привкус хвои с костяникой,

Там нищий колодовый гроб

С останками Руси великой.

"Куда схоронить мертвеца", --

Толкует удалых ватага...

Поземкой пылит с Коневца,

И плещется взморье-баклага.

Спросить бы у тучки, у звезд,

У зорь, что румянят ракиты...

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты.

Их ворон-судьба стережет

В глухих преисподних могилах...

О чем же тоскует народ

В напевах татарско-унылых?

<1918>

311--312. Из "Красной газеты"

Пусть черен дым кровавых мятежей

И рыщет Оторопь во мраке, --

Уж отточены миллионы ножей

На вас, гробовые вурдалаки!

Вы изгрызли душу народа,

Загадили светлый Божий сад,

Не будет ни ладьи, ни парохода

Для отплытья вашего в гнойный ад.

Керенками вымощенный проселок --

Ваш лукавый искариотский путь;

Христос отдохнет от терновых иголок,

И легко вздохнет народная грудь.

Сгинут кровосмесители, проститутки,

Церковные кружки и барский шик,

Будут ангелы срывать незабудки

С луговин, где был лагерь пик.

Бедуинам и желтым корейцам

Не будет запретным наш храм...

Слава мученикам и красноармейцам,

И сермяжным советским властям!

Русские юноши, девушки, отзовитесь:

Вспомните Разина и Перовскую Софию!

В львиную красную веру креститесь,

В гибели славьте невесту-Россию!

Жильцы гробов, проснитесь! Близок Страшный суд

И Ангел-истребитель стоит у порога!

Ваши черные белогвардейцы умрут

За оплевание Красного Бога,

За то, что гвоздиные раны России

Они посыпают толченым стеклом.

Шипят по соборам кутейные змии,

Молясь шепотком за Романовский дом,

За то, чтобы снова чумазый Распутин

Плясал на иконах и в чашу плевал...

С кофейником стол, как перина, уютен

Для граждан, продавших свободу за кал.

О племя мокриц и болотных улиток!

О падаль червивая в Божьем саду!

Грозой полыхает стоярусный свиток,

Пророча вам язвы и злую беду.

Хлыщи в котелках и мамаши в батистах,

С битюжьей осанкой купеческий род,

Не вам моя лира -- в напевах тернистых

Пусть славится гибель и друг-пулемет!

Хвала пулемету, несытому кровью

Битюжьей породы, батистовых туш!..

Трубят серафимы над буйною новью,

Где зреет посев струннопламенных душ.

И души цветут по родным косогорам

Малиновой кашкой, пурпурным глазком...

Боец узнается по солнечным взорам,

По алому слову с прибойным стихом.

<1918>

313

Аннушке Кирилловой

Эта девушка умрет в родах...

Невдогад болезной повитухе,

Что он был давяще-яр в плечах

И с пушком на отроческом брюхе,

Что тяжел и сочен был приплод --

Бурелом средь яблонь белоцветных...

Эта девушка в пространствах межпланетных

Родит лирный солнечный народ.

Но в гробу червивом, как валежник,

Замерцает фосфором лобок.

Огонек в сторожке и подснежник--

Ненасытный девичий зрачок.

Есть в могилах роды и крестины:

В плесень -- кровь и сердце -- в минерал.

Нянин сказ и заводи перины

Вспенит львиный рыкающий шквал.

И в белках заплещут кашалоты,

Смерть -- в моржовой лодке эскимос...

Эту девушку, душистую, как соты,

Приголубит радужный Христос.

<1918>

314

Революцию и Матерь света

В песнях возвеличим,

И семирогие кометы

На пир бессмертия закличем!

Ура, осанна, -- два ветра-брата

В плащах багряных трубят, поют...

Завод железный, степная хата

Из ураганов знамена ткут.

Убийца красный -- святей потира,

Убить -- воскреснуть, и пасть -- ожить...

Браду морскую, волосья мира

Коммуна-пряха спрядает в нить.

Из нитей невод сплетет Отвага,

В нем затрепещут стада веков...

На горной выси, в глуши оврага

Цветет шиповник пурпурных слов.

Товарищ ярый, мой брат орлиный,

Вперяйся в пламя и пламя пей!..

Потемки шахты, дымок овина

Отлились в перстень яснее дней!

А ночи -- вставки, в их гранях глуби

Стихов бурунных, лавинных строк...

Мы ало гибнем, прибойно любим,

Как злая клятва -- любви зарок.

Как воск алтарный -- мозоль на пятке,

На ярой шее -- веревки след,

Пусть в Пошехонье чадят лампадки,

Пред ликом Мести -- лучи комет!

И лик стожарный нам кровно ясен,

В нем сны заводов, раздумье нив...

Товарищ верный, орел прекрасен,

Но ты, как буря, как жизнь, красив!

<1918>

315

Так немного нужно человеку:

Корова да грядка луку,

Да слезинка в светлую поруку,

Что пробьет кончина злому веку,

Что буренка станет львом крылатым,

Лук же древом, чьи плоды кометы...

Есть живые вещие приметы,

Что пройдет Господь по нашим хатам: --

От оконца тень крестообразна,

Задремала тайна половицей,

И душа лугов парит орлицей

От росы свежительно-алмазна.

Приходи, Жених дориносимый, --

Чиста скатерть, прибрана светелка!..

Есть в хлевушке, в сумраках проселка

Золотые Китежи и Римы.

Уврачуйте черные увечья,

О святые грады, в слезном храме!..

У коровы дума человечья,

Что прозябнет луковка громами.

<1918>

316

Миллионам ярых ртов,

Огневых, взалкавших глоток,

Антидор моих стихов,

Строки ярче косоплёток.

Красный гром в моих крылах,

Буруны в немолчном горле,

И в родимых деревнях

Знают лёт и клекот орлий.

В черносошной глубине

Есть блаженная дубрава,

Там кручинятся по мне

Две сестры: Любовь и Слава.

И вселенский день придет, --

Брак Любви с Орлиным Словом;

Вещий гусельный народ

Опочиет по дубровам.

Золотые дерева

Свесят гроздьями созвучья,

Алконостами слова

Порассядутся на сучья.

Будет птичница-душа

Корм блюсти, стожары пуха,

И виссонами шурша,

Стих войдет в Чертоги Духа.

Обезглавит карандаш

Сводню старую -- бумагу,

И слетятся в мой шалаш

Серафимы слушать сагу.

Миллионы звездных ртов

Взалчут песни-антидора...

Я -- полесник хвойных слов

Из олонецкого бора.

<1918>

317. Республика

Керженец в городском обноске,

На панельных стоптанных каблуках...

О родина, ужели в папироске

Больше ласточек, чем в твоих полях?

Иль в бумажной кислой манишке,

Озаренье индийской парчи?

В звонкодонных ущельях книжки

Журчат смоляные ключи.

Это олонецкие сосны,

Пудожский яхонт-листопад.

Молотьба и луг сенокосный,

Не одетый в малявинский плат.

Смертельны каменные обноски

На Беле-озере, где Синеус...

Облетают ладожские березки,

Как в былом, когда пела Русь,

Когда Дон испивался шеломом,

На базаре сурьмился медведь.

Дятлом -- стальным ремингтоном --

Проклевана скифская медь.

И моя пестрядная рубаха --

Тюлень на нильских песках...

В эскимосском чуме, без страха,

Запевает лагунный Бах.

На морозном стекле Менделеев

Выводит удельный вес,--

Видно, нет святых и злодеев

Для индустриальных небес.

<1918>

320. Коммуна

Боже, Свободу храни --

Красного Государя Коммуны,

Дай ему долгие дни

И в венце лучезарные луны!

Дай ему скипетр-зарю,

Молнию -- меч правосудный!

Мы Огневому Царю

Выстроим терем пречудный:

Разум положим в углы,

Окна -- чистейшая совесть...

Братские груди-котлы

Выварят звездную повесть.

Повесть потомки прочтут, --

Строк преисподние глуби...

Ярый, строительный труд

Только отважный полюбит.

Боже, Коммуну храни --

Красного мира подругу!

Наши набатные дни --

Гуси, летящие к югу.

Там голубой океан,

Дали и теплые мели...

Ала Россия от ран,

От огневодной купели.

Сладко креститься в огне,

Искры в знамена свивая,

Пасть и очнуться на дне

Невозмутимого рая.

<1918>

322. Революция

Низкая деревенская заря, --

Лен с берёстой и с воском солома.

Здесь всё стоит за Царя

Из Давидова красного дома.

Стог горбатый и лог стоят,

Повязалася рига платом:

Дескать, лют окромешный ад,

Но и он доводится братом.

Щиплет корпию нищий лесок,

В речке мокнут от ран повязки.

Где же слез полынный поток

Или горести книжные, сказки?

И Некрасов, бумажный лгун, --

Бог не чуял мужицкого стона?

Лик Царя и двенадцать лун

Избяная таит икона.

Но луна, по прозванью Февраль,

Вознеслась с державной божницы --

И за далью взыграла сталь,

Заширяли красные птицы.

На престоле завыл выжлец:

"Горе, в отпрысках корень Давида!"

С вечевых новгородских крылец

В Русь сошла золотая Обида.

В ручке грамота: Воля, Земля,

На груди образок рублёвский.

И, карельскую рожь меля,

Дед учуял ладан московский.

А в хлевушке, где дух вымян,

За удоем кривая Лукерья

Въявь прозрела Индийских стран

Самоцветы, парчу и перья.

О, колдуй, избяная луна!

Уж Рублёв, в пестрядном балахонце,

Расписал, глубже смертного сна,

У лесной церквушки оконце.

От зари восковой ветерок

Льнет, как воск, к бородам дубленым:

То гадает Сермяжный Восток

О судьбе по малиновым звонам.

<1918>

324. Медный кит

Объявится Арахлин-град,

Украшенный ясписом и сардисом,

Станет подорожник кипарисом,

И кукуший лен обернется в сад.

Братья, это наша крестьянская красная культура,

Где звукоангелы сопостники людских пабедок и просонок!

Корноухий кот мудрей, чем Лемура,

И мозг Эдиссона унавозил в веках поросенок.

Бадожок каргопольского бегуна -- коромысло весов вселенной,

10 И бабкино веретено сучит бороду самого Бога.

Кто беременен соломой, -- родит сено,

Чтоб не пустовали ясли Мира -- Великого Единорога,

Чтобы мерна была жвачка гималайнозубых полушарий

(Она живет в очапе и в ткацком донце).

Много на Руси уездных Татарии

От тоски, что нельзя опохмелиться солнцем,

Что луну не запечь, как палтосу, в тесто,

И Тихий океан не влить в самовар.

Не величайте революцию невестой,

20 Она только сваха, принесшая дар --

В кумачном платочке яичко и свечка

(Газеты пищат, что грядет Пролеткульт).

Изба -- Карфаген, арсеналы же -- печка,

По зорким печуркам не счесть катапульт.

Спешите, враги -- легионов чернильниц,

Горбатых вопросов, поджарых тире,

Развеяться прахом у пахотных крылец,

Где Радужный Всадник и конь в серебре!

Где тропка лапотная -- план мирозданья,

30 Зарубки ступеней -- укрепы земли,

Там в бухтах сосновых от бурь и скитанья

Укрылись родной красоты корабли.

Вон песни баркас -- пламенеющий парус,

Ладья поговорок, расшива былин...

Увы! Оборвался Дивеевский гарус,

Увял Серафима Саровского крин.

На дух мироварниц не выйдет Топтыгин,

Не выловит чайка леща на уху...

Я верю вам, братья Есенин, Чапыгин,--

40 Трущобным рассказам и ветру-стиху:

"Инония-град", "Белый скит" -- не Почаев,

Они -- наши уды, Почаев же -- трость.

Вписать в житие Аввакумов, Мамаев,

Чтоб Бог не забыл черносошную кость.

И вспомнил Вселюбящий, снял семь печатей

С громовых страниц, с ураганных Миней,

И Спас ярославский на солнечном плате

Развеял браду смертоноснее змей: --

Скуратовы очи, татарские скулы,

50 Путина к Царьграду -- лукавый пробор...

О горе! В потире ныряют акулы,

Тела пожирая и жертвенный сор.

Всепетая Матерь сбежала с иконы,

Чтоб вьюгой на Марсовом поле рыдать,

И с псковскою Ольгой, за желтые боны,

Усатым мадьярам себя продавать.

О горе! Микола и светлый Егорий

С поличным попались: отмычка и нож...

Смердят облака, прокаженные зори,

60 На Божьей косице стоногая вошь.

И вошь -- наша гибель. Завшивело солнце,

И яростно чешет затылок луна.

Рубите ж Судьбину на баню с оконцем,

За ним присносущных небес глубина!

Глядите в глубинность, там рощи-смарагды,

Из ясписа даль, избяные коньки, --

То новая Русь -- совладелица ада,

Где скованы дьявол и Ангел Тоски.

Вперяйтесь в глубинность, там нищие в бармах,

70 И с девушкой пляшет Кумачневый Спас.

Не в книгах дозреет, а в Красных Казармах

Адамотворящий, космический час.

Погибла Россия -- с опарой макитра,

Черница-Калуга, перинный Устюг!

И новый Рублёв, океаны -- палитра,

Над Ликом возводит стоярусный круг --

То символы тверди плененной и сотой

(Девятое небо пошло на плакат).

По горним проселкам, крылатою ротой

80 Спешат серафимы в святой Петроград.

На Марсовом поле сегодня обедня

На тысяче красных живых просфорах,

Матросская песня канонов победней,

И брезжат лампадки в рабочих штыках.

Матросы, матросы, матросы, матросы --

Соленое слово, в нем глубь и коралл;

Мы родим моря, золотые утесы,

Где гаги -- слова для ловцов-Калевал.

Прости, Кострома, в душегрейке шептухи!

90 За бурей "прости", словно саван, шуршит.

Нас вывезет к солнцу во Славе и Духе

Наядообразный, пылающий кит.

<1918>

325

Незабудки в лязгающей слесарной,

Где восемь мозолей, рабочих часов,

И графиня в прачечной угарной,

Чтоб выстирать совесть белей облаков.

Алмазный король на свалке зловонной,

В апостольском чертоге бабий базар,

На площади церковь подбитой иконой

Уставилась в сумрак, где пляшет пожар.

Нам пляска огня колыбельно знакома,

Как в лязге слесарной незабудковый сон.

Мы с радужный Индий дождемся парома,

Где в звездных тюках поцелуи и звон.

То братьев громовых бесценный подарок.

Мы ранами Славы корабль нагрузим...

У наших мордовок, узорных татарок

В напевах Багдад и пурговый Нарым.

Не диво в батрацкой атласная дама,

Алмазный король за навозной арбой,

И в кузнице розы... Печатью Хирама

Отмечена Русь звездоглазой судьбой.

Нам Красная Гибель соткала покровы...

Слезинка России застынет луной,

Чтоб невод ресниц на улов осетровый

Закинуть к скамье с поцелуйной четой.

От залежей костных на Марсовом поле

Подымется столб медоносных шмелей

Повысосать розы до сладостной боли,

О пляшущем солнце пирующих дней.

<1918>

326--327. Владимиру Кириллову

Мы -- ржаные, толоконные,

Пестрядинные, запечные,

Вы -- чугунные, бетонные,

Электрические, млечные.

Мы -- огонь, вода и пажити,

Озимь, солнца пеклеванные,

Вы же тайн не расскажете

Про сады благоуханные.

Ваши песни -- стоны молота,

В них созвучья -- шлак и олово;

Жизни дерево надколото,

Не плоды на нем, а головы.

У подножья кости бранные,

Черепа с кромешным хохотом;

Где же крылья ураганные,

Поединок с мечным грохотом?

На святыни пролетарские

Гнезда вить слетелись филины;

Орды книжные, татарские

Шестернею не осилены.

Кнут и кивер аракчеевский,

Как в былом, на троне буквенном.

Сон кольцовский, терем меевский

Утонули в море клюквенном.

Ваша кровь водой разбавлена

Из источника бумажного,

И змея не обезглавлена

Песней витязя отважного.

Мы -- ржаные, толоконные,

Знаем Слово алатырное,

Чтобы крылья громобойные

Вас умчали во всемирное.

Там изба свирельным шоломом

Множит отзвуки павлинные...

Не глухим, бездушным оловом

Мир связать в снопы овинные,

Воск с медынью яблоновою, --

Адамант в словостроении,

И цвести над Русью новою

Будут гречневые гении.

<1918>

Твое прозвище -- русский город,

Азбучно-славянский святой,

Почему же мозольный молот

Откликается в песне простой?

Или муза -- котельный мастер,

С махорочной гарью губ?..

Заплутает железный Гастев,

Охотясь на лунный клуб.

Приведет его тропка к избушке

На куриной, заклятой пяте; --

Претят бунчуки и пушки

Великому сфинксу -- красоте.

Поэзия, друг, не окурок,

Не Марат, разыгранный понаслышке.

Караван осетинских бурок

Не согреет муз в твоей книжке.

Там огонь подменен фальцовкой,

И созвучья -- фабричным гудком,

По проселкам строчек с веревкой

Кружится смерть за певцом.

Убегай же, Кириллов, в Кириллов,

К Кириллу -- азбучному святому,

Подслушать малиновок переливы,

Припасть к неоплаканному, родному.

И когда апрельской геранью

Расцветут твои глаза и блуза,

Под оконцем стукнет к заранью

Песнокудрая девушка-муза.

1918 или начало 1919

328

Братья, сегодня наша малиновая свадьба --

Брак с Землей и с орлиной Волей!

Костоедой обглоданы церковь и усадьба,

Но ядрено и здраво мужицкое поле!

Не жалейте же семени для плода мирскова,

Разнежьте ядра и случкой китовьей

Порадуйте Бога -- старого рыболова,

Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови!

Сладко Божью наживку чуять в заводях тела,

У крестца, под сосцами, в палящей мошонке:

Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки,

Ан леса, как наяда, бурунами запела.

Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище!

Клёв удачен, на уде молот-рыба и кит.

На китовьей губе гаги-песни гнездилище,

И пята мирозданья -- поддонный гранит.

Братья, слышите гулы, океанские храпы

(Подавился Монбланом земледержец Титан)!

Это выловлен мир -- искрометные лапы,

Буйно-радостный львенок народов и стран!

Оглянитесь, не небо над нами, а грива,

Ядра львиные -- солнце с луной!..

Восшумит баобабом карельская нива,

И взрастет тамарис над капустной грядой.

С Пустозерска пригонят стада бедуины,

Караванный привал узрят Кемь и Валдай,

И с железным Верхарном сказитель Рябинин

Воспоет пламенеющий ленинский рай.

Ленин, лев, лунный лён, лучезарье:

Буква "Люди", как сад, как очаг в декабре...

Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье,

Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре.

Есть в истории рана всех слав величавей, --

Миллионами губ зацелованный плат...

Это было в Москве, в человечьей дубраве,

Где идей буреломы и слов листопад.

Это было в Москве... Недосказ и молчанье --

В океанах киты, погруженные в сон.

Ленин -- Красный Олень, в новобрачном сказанье

Он пасется меж строк, пьет малиновый звон.

Обожимся же, братья, на яростной свадьбе

Всенародного сердца с Октябрьской грозой,

Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе,

Исходя потихоньку бумажной слезой.

1918

329

Октябрь -- месяц просини, листопада,

Тресковой солки и рябиновых бус...

Беломорское, камское сердце-громада --

Всенародная руга, малиновый кус.

Кус принесен тебе, ягелей володыка,

Ледовитой зари краснозубый телок;

Над тобой кашалот чертит ластами Ни-Ка,

За ресницей моржи вскипятили белок.

Ты последыш медвежий, росток китобойца

(Есть в сутулости плеч недолет гарпуна,

За жилетной морщинкой просветы оконца,

Где стада оленят сторожит Глубина).

Ленин -- тундровой Руси горячая печень,

Золотые молоки, жестокий крестец,

Будь трикрата здоров и трикрата же вечен,

Как сомовья уха, как песцовый выжлец!

Эскимосскую кличку запомнит гагара...

На заре океан плещет "Ленин" скалам,

Лебединая матка, драчлива и яра,

Очарована плеском, гогочет: "он-сам".

Жизни ухо подслушало "Люди" и "Енин".

В этот миг я сохатую матку доил, --

Вижу кровь в молоке, и подойник мой пенен...

Так рождается Слово -- биение жил.

Так рождается Слово... И пуля в лопатке --

Двоеточье в строке, вестовые Конца...

Осыпайся, Октябрь, и в тресковые кадки

Брызни кровью стиха -- голубого песца!

1918

330

Смольный -- в кожаной куртке, с загаром на лбу,

Юный шкипер, глядится в туманы-судьбу...

Чу! Кричит буревестник... К Гороховой, 2

Душегубных пучин докатилась молва.

Вот всплеснула акула, и пролежни губ

Поглотили, как чайку, Урицкого труп.

Браунинговый чох всколыхнул океан, --

Это ранен в крыло альбатрос-капитан.

Кровь коралловой пеной бурлит за рулем --

Знак, что близится берег -- лазоревый дом,

Где столетия-угли поют в очаге

О космической буре и черном враге,

Где привратники -- Радий, плечистый Магнит

Провожают пришельцев за полюсный щит, --

Там долина Титанов, и явственный стол

Водрузил меж рогов Электричество-вол.

Он мычит Ниагарой, в ноздрях Ливерпуль,

А в зрачках петроградский хрустальный июль,

Рог -- подпора, чтоб ветхую твердь поддержать,

Где живет на покое Вселенская Мать.

На ущербе у мамушки лунный клубок --

Довязать красногубому внуку чулок,

Он в истории Лениным звался, никак

Над пучиной столетий грозовый маяк.

1918

331

Багряного Льва предтечи

Слух-упырь и ворон-молва.

Есть Слово -- змея по плечи

И схимника голова

В поддёвке синей пурговой,

В испепеляющих сапогах,

Пред троном плясало Слово

На гибель и черный страх.

По-совиному желтоглазо

Щурилось солнце с высоты,

И, штопая саван, Проказа

Сидела у Врат Красоты.

Царскосельские помнят липы

Окаянный хохот пурги...

Стоголовые Дарьи, Архипы

Молились Авось и Низги.

Авось и Низги -- наши боги

С отмычкой, с кривым ножом, --

И въехали гробные дроги

В мертвый Романовский дом.

По-козьи рогат возница,

На запятках Предсмертный Час.

Это геенская страница

Мужицкого Слова пляс!

В Багряного Льва ворота

Стучится пляшущий рок...

Книга "Ленина" -- жила болота,

Стихотворной Волги исток.

1918 или начало 1919

332

Октябрьские рассветки и сумерки

С ледовитым гайтаном зари...

Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки,

Запевает над чумом: "Фью-ри"...

Хорошо в теплых пимах и малице

Слушать мысль -- горностая в силке...

Не ужиться с веснянкой-комарницей

Эскимосской пустынной тоске.

Мир -- не чум, не лосиное пастбище,

Есть Москва -- золотая башка...

Ледяное полярное кладбище

Зацветет, голубей василька.

Лев грядет... От мамонтовых залежей

Тянет жвачкой, молочным теплом,

Кашалоты резвятся и плеск моржей,

Как тальянка помора "в ночном".

На поморские мхи олениха-молва

Ронит шерсть и чешуйки с рогов...

Глядь, к тресковому чуму примчалась Москва

Табунами газетных листов!

Скрежет биржи, словаки и пушечный рык,

Перед сполохом красным трепещут враги,

Но в душе осетром плещет Ленина лик,

Множа строки -- морские круги.

1918 или начало 1919

333

Стада носорогов в глухом Заонежье,

Бизоний телок в ярославском хлеву...

Я вижу деревни седые, медвежьи,

Где Скрябин расставил силки на молву.

Бесценна добыча: лебяжьи отлёты,

Мереж осетровых звенящая рябь...

Зурна с тамбурином вселились в ворота,

Чтоб множились плеск и воздушная хлябь.

Удойны коровы, в кокосовых кринках

Живет Парсифаля молочная бель...

К пришествию Льва василек и коринка

Осыпали цвет -- луговую постель.

У пудожской печи хлопочет феллашка,

И в красном углу медноликий Будда.

Люба австралийцу московка-фуражка:

То близится Лев -- голубая звезда.

В желтухе Царь-град, в огневице Калуга,

Покинули Кремль Гермоген и Филипп,

Чтоб тигровым солнцем лопарского юга

Сердца врачевать и молебственный хрип.

К кронштадтскому молу причалили струги, --

То Разин бурунный с персидской красой...

Отмерили год циферблатные кру'ги,

Как Лев обручился с родимой землей.

Сегодня крестины. Приплод солнцеглавый

У мамки-Истории спит на руках...

Спеваются горы для ленинской славы,

И грохот обвала роится в стихах.

1918 или начало 1919

334

Пора лебединого отлета:

Киноварно-брусничные дни,

В краснолесье рысья охота,

И у лыж обнова -- ремни...

В чуме гарь, сладимость морошки,

Смоляной канатной пеньки,

На гусином сале лепешки

Из оленьей костной муки.

Сны о шхуне, песне матросов

Про "последний, решительный бой",

У пингвинных лысых утесов

Собирались певцы гурьбой.

Океану махали флагом

(По-лопарски флаг -- "юйнаши").

Косолапым пингвинам и гагам

Примерещился Нил, камыши.

От Великого Сфинкса к тундре

Докатилась волна лучей,

И на полюсе сосны Умбрий

Приютили красных грачей.

От Печоры слоновье стадо

Потянулось на водопой...

В очаге допели цикады,

Обернулася сказка мглой.

Дымен чум и пустынны дюны...

Только знак брусничной поры --

На скале задремали руны:

Люди с Естью, Наш, Иже, Еры.

1918

335

Я построил воздушный корабль,

Где на парусе Огненный лик.

Слышу гомон отлётных цапль,

Лебединый хрустальный крик.

По-кошачьи белый медведь,

Слюня лапу, моет скулу...

Самоедская рдяная медь

Небывалую трубит хвалу.

Я под Смольным стихами трубил,

Где горящий, как сполох, солдат

Пулеметным пшеном кормил

Ослепительных гаг и утят.

Там ночной звероловный костер,

Как в тайге, озарял часовых...

Отзвенел ягелевый узор,

Глубь строки и капель запятых.

Только с паруса Ленина лик

Путеводно в межстрочья глядит,

Где взыграл, как зарница, на миг

Песнобрюхий лазоревый кит.

<1919. 1923>

336

Я -- посол от медведя

К пурпурно-горящему Льву, --

Малиновой китежской медью

Скупаю родную молву.

Китеж, Тайна, Финифтяный рай,

И меж них ураганное слово:

Ленин -- кедрово-таежный май,

Где и солнце, как воин, сурово.

Это слово кровями купить,

Чтоб оно обернулось павлином...

Я -- посол от медведя, он хочет любить,

Стать со Львом песнозвучьем единым.

1918 или начало 1919

337

Нила Сорского глас: "Земнородные братья,

Не рубите кринов златоствольных,

Что цветут, как слезы, в древних платьях,

В нищей песне, в свечечках юдольных.

Низвергайте царства и престолы,

Вес неправый, меру и чеканку,

Не голите лишь у Иверской подолы,

Просфору не чтите за баранку.

Притча есть: просфорку-потеряшку

Пес глотал и пламенем сжигался.

Зреть красно березку и монашку --

Бель и чернь, в них Руси дух сказался.

Не к лицу железо Ярославлю,--

В нем кровинка Спасова -- церквушка:

Заслужила ль песью злую травлю

На сучке круживчатом пичужка?

С Соловов до жгучего Каира

Протянулась тропка -- Божьи четки,

Проторил ее Спаситель Мира,

Старцев, дев и отроков подметки.

Русь течет к Великой Пирамиде,

В Вавилон, в сады Семирамиды;

Есть в избе, в сверчковой панихиде

Стены Плача, Жертвенник Обиды.

О, познайте, братия и друга,

Божьих ризниц куколи и митры --

Окунутся солнце, радуг дуги

В ваши книги, в струны и палитры.

Покумится Каргополь с Бомбеем,

Пустозерск зардеет виноград но,

И над злым похитчиком-Кащеем

Ворон-смерть прокаркает злорадно".

1918 или начало 1919

338

Проснуться с перерезанной веной,

Подавиться черным смерчом...

Наши дни багровы изменой,

Кровяным веселым ключом.

На оконце чахнут герани, --

У хозяйки пуля в виске...

В маргариновом океане

Плывут корабли налегке, --

Неудачна на Бога охота,

Библия дождалась пинка.

Из тверского ковша-болота

Вытекает песня-река.

Это символ всерусской доли,

Черносошных, пламенных рек,

Где цветут кувшинки-мозоли

И могуч осетр-человек.

Не забыть бы, что песня -- Волга,

Бурлацкий, наганный сказ!

Товарищи, ждать недолго

Солнцеповоротный час.

От Пудожа до Бомбея

Расплеснется злат-караван,

Приведет Алисафия Змея,

Как овцу, на озимь полян.

То-то, братцы, будет потеха --

Древний Змий и Смерть за сохой!

Океан -- земная прореха --

Потечет стерляжьей ухой.

Разузорьте же струги-ложки,

Сладкострунный, гусельный кус!

Заалеет герань на окошке,

И пули цветистей бус.

Только яростней солнца чайте,

Кумачневым буйством горя...

Товарищи, не убивайте,

Я -- поэт!.. Серафим!.. Заря!..

1918 или начало 1919

339. Русь-Китеж

Обернулась купальским светляком,

Укрылась крестиком из хвоинок.

Больше не будет сказки за веретеном,

Позапечных, брынских тропинок.

На лежанку не сядет дед,

В валенках-кораблях заморских,

С бородищей-пристанью лет,

С Индией узорною в горстках.

В горенке Сирин и Китоврас

Оставили помёт да перья.

Не обрядится в шамаханский атлас

В карусельный праздник Лукерья.

И Орина, солдатская мать,

С помадным ртом, в парике рыжем...

Тихий Углич, брынская гать

Заболели железной грыжей.

В Светлояр изрыгает завод

Доменную отрыжку -- шлаки...

Светляком, за годиною год,

Будет теплиться Русь во мраке.

В гробе утихомирится Крупп,

И, стеня, издохнет машина;

Из космических косных скорлуп

Забрезжит лицо Исполина:

На челе прозрачный топаз --

Всемирного ума панорама,

И "в нигде" зазвенит Китоврас,

Как муха за зимней рамой.

Заслюдеет память-стекло,

Празелень хвои купальских...

Я олонецкий Лонгфелло --

С сердцевиной кедров уральских.

1918 или начало 1919

340

Не хочу Коммуны без лежанки,

Без хрустальной песенки углей!

В стихотворной тягостной вязанке

Думный хворост, буреломник дней.

Не свалить и в "Красную газету"

Слов щепу, опилки запятых.

Ненавистен мудрому поэту

Подворотный, тявкающий стих.

Лучше пунш, чиновничья гитара,

Под луной уездная тоска.

Самоцвет и пестрядь Светлояра

Взбороздила шрифтная река.

Не поет малиновкой лучина,

И Садко не гуслит в ендове.

Не в тюрбанах гости из Берлина

Приплывут по пляске и молве.

Их дары -- магнит и град колбасный,

В бутербродной банке Парсифаль.

Им навстречу, в ферязи атласной,

Выйдет Лебедь -- русская печаль.

И атлас с варяжскою кольчугой

Обручится вновь, сольет уста...

За безмерною зырянской вьюгой

Купина горящего куста.

То моя заветная лежанка,

Караванный аравийских шлях, --

Неспроста нубийка и славянка

Ворожат в олонецких стихах.

1918 или начало 1919

341

Господи! Да будет воля Твоя

Лесная, фабричная, пулеметная.

Руки устали, ловя

Призраки, тени болотные.

Революция не открыла Врат,

Но мы дошли до Порога Несказанного,

Видели пламенной зрелости сад,

Отрока-агнца багряного.

На отроке угли ран,

Ключи кровяные, свирельные.

Уста народов и стран

Припадали к ним в годы смертельные.

Вот и заветный Порог,

Простой, как у часовни над речкою,

А за ним предвечный чертог

Серебрится заутренней свечкою.

Господи! Мы босы и наги,

На руках с неповинною кровью...

Шелестят леса из бумаги,

"Красная газета" мычит по-коровьи:

"Мм-у-у! Чернильны мои удои,

Жирна пенка -- построчная короста"...

По-казенному, в чинном покое,

Дервенеют кресты погоста.

Как и при Осипе патриархе,

В набойчатом плату просвирня,

И скулит в щенячьей лютой пархе

Меднозвоном древняя кумирня.

1918 или начало 1919

342

На ущербе красные дни,

Наступают геенские серные, --

Блюдите на башнях огни,

Стражи -- товарищи верные!

Слышите лающий гуд,

То стучится в ад Григорий Новых...

У Лючифера в венце изумруд,

Как празелень рощ сосновых.

Не мой ли "Сосен перезвон"

И "Радельных песен" свирели

Затаили распутинских икон

Сладкий морок, резьбу и синели?

В наговорной поддёвке моей

Хлябь пурги и просинь Байкала.

За пляской геенских дней

Мерещится бор опалый.

В воздухе просфора и кагор,

(Приобщался Серафим Саровский),

И за лаптем дед-Святогор

Мурлычет псалом хлыстовский.

Ковыляет к деду медведь,

Матер от сытной брусники...

Где ж индустриальная клеть,

Городов железные лики?

На ущербе красные дни,

К первопутку лапти-обнова,

Не тревожит гуд шестерни

Рай медвежий и сумрак еловый.

Только где-то пчелой звенят

Новобрачных миров свирели,

И душа -- запричастный плат --

Вся в резьбе, жемчугах и синели.

1918 или начало 1919

343. Красный орел

Товарищу Мехнецову

Глухая Вытегра не слышит урагана,

Сонливая, с сорочьим языком,

Она от клеветы и глупых сплетен пьяна, --

Ей не дружить с тобой -- малиновым орлом.

Орлы с кротами дружны не бывают,

И цвет малиновый змеенышам претит...

Мой алокрылый брат, Россия уповает,

Что Дерево Борьбы вовек не облетит!

Под яростную сень стекаются народы,

И ты в рядах бойцов, сермяжный и простой,

Мужицким говором вещаешь про походы

На злую нищету, с проклятою нуждой.

И Книга Жизни пишется недаром, --

В ней строчка есть: "Товарищ Мехнецов".

Мы все опалены пурпуровым пожаром

Без солнечных одежд, без солнечных венцов.

И страшно нам, неверящим, трусливым,

Но голос твой, как ветер в парусах...

Как девушки, грустят олонецкие ивы

По красному орлу в глухих, уездных днях.

<1919>

344. Гимн Великой Красной Армии

Мы -- красные солдаты,

Священные штыки,

За трудовые хаты

Сомкнулися в полки.

От Ладоги до Волги

Взывает львиный гром...

Товарищи, недолго

Нам мериться с врагом!

Мир хижинам, война дворцам,

10 Цветы побед и честь борцам!

Низвергнуты короны,

Стоглавый капитал.

Рабочей обороны

Бурлит железный вал.

Он сокрушает скалы,

Пристанище акул...

Мы молоды и алы

За изгородью дул!

Мир хижинам, война дворцам,

20 Цветы побед и честь борцам!

Да здравствует Коммуны

Багряная звезда:

Не оборвутся струны

Певучего труда!

Да здравствуют Советы,

Социализма строй!

Орлиные рассветы

Трепещут над землей.

Мир хижинам, война дворцам,

30 Цветы побед и честь борцам!

С нуждой проклятой споря,

Зовет поденщик нас;

Вращают жернов горя

С Архангельском Кавказ.

Пшеница же -- суставы

Да рабьи черепа...

Приводит в лагерь славы

Возмездия тропа.

Мир хижинам, война дворцам,

40 Цветы побед и честь борцам!

За праведные раны,

За ливень кровяной

Расплатятся тираны

Презренной головой.

Купеческие туши

И падаль по церквам,

В седых морях, на суше

Погибель злая вам!

Мир хижинам, война дворцам,

50 Цветы побед и честь борцам!

Мы -- красные солдаты,

Всемирных бурь гонцы,

Приносим радость в хаты

И трепет во дворцы.

В пылающих заводах

Нас славят горн и пар...

Товарищи, в походах

Будь каждый смел и яр!

Мир хижинам, война дворцам,

60 Цветы побед и честь борцам!

Под огненное знамя

Скликайте земляков,

Кивач гуторит Каме,

Олбнцу вторит Псков:

"За Землю и за Волю

Идет бесстрашных рать..."

Пускай не клянет долю

Красноармейца мать.

Мир хижинам, война дворцам,

70 Цветы побед и честь борцам!

На золотом пороге

Немеркнущих времен

Отпрянет ли в тревоге

Бессмертный легион?

За поединок краткий

Мы вечность обретем,

Знамен палящих складки

До солнца доплеснем!

Мир хижинам, война дворцам,

80 Цветы побед и честь борцам!

<1919>

345

Мы опояшем шар земной

Не острозубою стеной --

Цветистей радуг наша ткань,

Уснова -- груди, губ герань,

Кайма из дерзостных грудей,

Узор из выспренних очей,

Живого пояса конец

Из ослепительных сердец!

Мы опояшем океан,

10 Как твердь, созвездьями из ран,

А кровь в рубиновый канат

Сплетет нам старище-закат!

Под вулканическим перстом

Взгремят в пространстве мировом

Созвездья ран, кометы слез, --

Планетный огненный обоз!

Пусть подивится на товар

Кузнец архангельских тиар,

Ткачиха саванов и мглы

20 И рок, развесивший котлы

У запоздалых очагов,

Варить похлебку из рабов:

Его убийственный таган

Поглотит красный океан!

Мы опояшем шар земной --

Рука с дерзающей рукой,

Уста -- мирскую купину

Сольем в горящую волну,

Чтоб ярых песен корабли

30 К бессмертью правили рули, --

На острове Знамен и Струн,

Где брак племен и пир коммун!

Осанна миру, красоте,

Снегам на горной высоте

И кедру с шишкой смоляной,

Пчеле, корове за удой,

За поцелуи ветерку,

Сохе и дятлу-молотку --

Он проклевал насилья ствол,

40 Соха же прочит стих-помол!

Хвала коврижному стиху --

Коммуны-девы жениху!

Багрянородный их союз

Свершен собором синих блуз,

Им горн -- палящий аналой,

Венец же -- бой, безмерный бой!

Хвала ресницам и крестцам,

Улыбке, яростным родам,

Свирепой ласке ястребов,

50 Кровоточивой пляске слов,

Сосцам, любовному бедру

И моему змее-перу --

Тысячежалое оно,

Неисчислимых жизней дно!

<1919>

346

Скалы -- мозоли земли.

Волны -- ловецкие жилы.

Ваши черны корабли, --

Путь до бесславной могилы.

Наш буреломен баркас,

В вымпеле солнце гнездится.

Груз -- огнезарый атлас,

Брачному миру рядиться.

Скоро родной материк

Ветром борта поцелует,

Будет ничтожный велик,

Нищий в венке запирует.

Светлый восстанет певец,

Звукам прибоем научен,

И не изранит сердец

Скрип стихотворных уключин.

<1919, 1921>

348

По мне Пролеткульт не заплачет,

И Смольный не сварит кутью.

Лишь вечность крестом обозначит

Предсмертную песню мою.

Да где-нибудь в пестром Судане

Нубиец, свершивши намаз,

О раненом солнце-тимпане

Причудливый сложит рассказ!

И будет два солнца на небе --

Две раны в гремящих веках,

Пурпурное -- в ленинской требе,

Сермяжное -- в хвойных стихах.

Недаром мерещится Мекка

Олонецкой серой избе...

Горящий венец человека

Задуть ли самумной судьбе?!

От смертных песков есть притины --

Узорный оазис-изба...

Грядущей России картины --

Арабская вязь и резьба,

В кряжистой тайге -- попугаи,

Горилла -- за вязкой лаптей...

Я грежу о северном рае

Плодов и газельих очей!

<1919>

349

Глухомань северного бревенчатого городишка,

Где революция как именины у протопопа.

Ряд обжорный и каланчи вышка

Ждут антихриста, сивушного потопа.

На заборе кот корноухий

Мурлычет про будочника Егора,

В бурнастых расстегаях старухи

Греют души на припёке у собора.

Собор же помнит Грозного, Бориса,

На створах врат Илья громогласный...

Где же Свобода в венке из барбариса

И Равенство -- королевич прекрасный?

Здесь не верят в жизнь без участка,

В смерть -- без кутьи и без протопопа.

Сбывается аракчеевская сказка

Про немчуру и про мужика-холопа:

Немец был списан на икону --

Мужику невдомеки рожа...

По купецким крышам, небосклону

Расплеснулся закат-рогожа.

На рогоже страстотерпица Россия

Кажет Богу раны и отеки...

Как за буйство царевна София,

Мы получили указ жестокий:

"Стать уездной бревенчатой глухомани

Черной кузней при Удгоф-бароне,

И собору, как при Грозном Иоанне,

Бить уставы в медные ладони".

<1919, 1921>

350

Чернильные будни в комиссариате,

На плакате продрог солдат,

И в папахе, в штанах на вате;

Желто-грязен зимний закат.

Завтра поминальный день --

Память расстрелянных рабочих...

Расцветет ли в сердцах сирень

У живых, до ран неохочих?

Расплетут ли девушки косы,

Старцы воссядут ли у ворот,

Светорунные мериносы

Сойдутся ль у чермных вод?

Пахнёт ли вертоград изюмом,

Банановой похлебкой очаг?..

Вторя смертельным думам,

Треплется советский флаг,

Как будто фрегат багряный

Отплывает в безвестный край...

Восшумят в печурке платаны,

На шесток взлетит попугай!

И раджа на слоне священном

Посетит карельский овин,

Из ковриги цветом нетленным

Взрастет златоствольный крин!

Вспыхнет закат-папаха,

Озарит потемок чернил,

И лагунной музыкой Баха

Зажурчит безмолвье могил!

<1919>

351. Красный Адам

Была разлука с Единым,

На Горе гор, у реки животной,

Где под радужным говорящим крином

Реяли духи, как пух болотный.

На крине солнце -- ястреб небесный,

Устилало гнездо облачным пухом.

Помню дол тернистый и тесный,

Гибель сына под братским обухом,

Помню прощание с Иерусалимом,

С тысячестолпным кедровым храмом.

Пестрые жизни проплыли мимо, --

Снова зовусь я Красным Адамом.

В зрачках моих хляби и пальмы Евфрата,

Но звездное тело застегнуто в хаки,

И молот с серпом на печати мандата

Вещает о жертвенном солнечном браке...

Павлины-декреты, пестры и слепящи,

В курятнике будней выводят птенцов.

Часы ураганны, мгновенья гремящи,

И мысленный шквал не найдет берегов.

Евфратная Русь в черемисском совдепе,

В матросской цигарке Аравии зной!

За смертною бурей наш якорь зацепит

Коралловый город с алмазной стеной.

С урочным отплытьем на якорных лапах,

Раскинет базары поддонный Харран...

Плывет от Олбнца смоковничный запах,

Устюжский закат осыпает шафран.

Я -- отпрыск Адама, в окопной папахе,

Улыбчивой твари даю имена...

Не критик ученый, а песней феллахи

Измерят мой стих, как пустыню, до дна.

<1919>

352

Павлу Медведеву

Россия плачет пожарами,

Варом, горючей золой,

Над перинами, над самоварами,

Над черной уездной судьбой.

Россия смеется зарницами,

Плеском вод, перелетом гусей,

Над чертогами и темницами,

Над грудой разбитых цепей.

Россия плачет распутицей,

Листопадом, серым дождем,

Над кутьею и Троеручицей

С кисою, с пудовым замком.

Россия смеется бурями,

Блеском молний, обвалами гор,

Над столетьями, буднями хмурыми,

Где седины и мысленный сор,

Над моею заклятой тетрадкою,

Где за строчками визг бесенят...

Простираюсь перед укладкою

И слезам, и хохоту рад, --

Там, Бомбеем и Ладогой веющий,

Притаился мамин платок...

О твердыни ларца, пламенеющий

Разбивается смертный поток.

И над Русью ветвится и множится

Вавилонского плата кайма...

Возгремит, воссияет, обожится

Материнская вещая тьма!

<1919>

353

Теперь бы герань на окнах,

Ватрушка, ворчун-самовар,

В зарю на речонке и копнах

Киноварно-сизый пожар.

Жизнь, как ласково-мерная пряжа

Под усатую сказку кота...

Свершилась смертельная кража --

Развенчана Мать-красота:

Слепящий венец и запястье --

В обмен на сорочий язык!..

Народное горькое счастье

Прозябло кустом повилик.

Сплести бы веночек Марусе,

Но жутко пустынна межа,

И песенка уличной Руси --

Точильные скрипы ножа.

Корейцы, чумазые сербы

Заслушались визга точил...

Сутулятся волжские вербы

Над скорбью бурлацких могил.

<1919>

354

Братья, мы забыли подснежник,

На проталинке -- снегиря,

Непролазный, мертвый валежник

Прославляют поэты зря!

Хороши заводские трубы,

Многохоботный маховик,

Но всевластней отрочьи губы,

Где живет исступленья крик!

Но победней юноши пятка,

Рощи глаз, где лешачий дед!..

Ненавистна борцу лампадка,

Филаретовских риз глазет.

Полюбить гудки, кривошипы,--

Снегиря и травку презреть...

Осыпают церковные липы

Листопадную рыжую медь.

И на сердце свеча и просфорка,

Бересклет, где щебечет снегирь...

Есть Купало и Красная горка,

Сыропустная блинная ширь,

Есть Россия в багдадских монистах,

С бедуинским изломом бровей...

Мы забыли о цветиках чистых

На груди колыбельных полей.

<1919>

355

Блузник, сапожным ножом

Раздирающий лик Мадонны, --

Это в тумане ночном

Достоевского крик бездонный!

И ныряет, аукает крик --

Черноперый колдующий петел...

Неневестной Матери лик

Предстает нерушимо светел.

Безобиден горлинка-нож

В золотой коврижной потребе.

Колосится зарная рожь

На валдайском ямщицком небе.

И звенит Достоевского боль

Бубенцом плакучим, поддужным...

Глядь, кабацкая русская голь,

Как Мадонна, в венце жемчужном!

Только буйственна львенок-брада,

Ястребята -- всезрящие очи...

Стали камни, огонь и вода

До пурпуровых сказок охочи.

И волхвующий сказочник я,

На устах огневейные страны...

Достоевского боль, как ладья,

Уплывает в ночные туманы.

<1919>

356

Всемирного солнца восход --

Великий семнадцатый год

Прославим, товарищи, мы

На черных обломках тюрьмы!

От крови обломки черны,

От слез неизмерней волны

И горше пустынных песков

От мук и свирепых оков!

Гремящий семнадцатый год --

10 Железного солнца восход!

Мы руки громам подадим

С Таити, венчая Нарым,

Из молнии перстень скуем,

С лозой побратав бурелом,

Созвездья раздуем в костры,

В живые павлиньи миры,

Где струнные годы и дол

Баюкает Жизни Глагол!

Багряный семнадцатый год --

20 Певучего солнца восход!

Казбек, златоперстный Урал

И полюса рдяный опал

Куют ожерелье тому,

Кто выпрял косматную тьму,

Застенки и плесень могил

Лавинною кровью омыл,

Связал ураганы в суслон,

Чтоб выпечь Ковригу племен!

Озимый семнадцатый год --

30 Пшеничного солнца восход!

Прославимте, братья, персты,

Где бранный шатер красоты,

Где трубная роща ногтей

Укрыла громовых детей,

Их смех -- полнозвучье строки,

Забавы же -- песен венки,

Где жгучий шиповник и ярь

Связуют кровавый янтарь!

Литаврный семнадцатый год --

40 Тигриного солнца восход!

Леса из бород и зубов,

Проселок из жадных зрачков,

Где мчится Истории конь

На вещий купальский огонь,

Чтоб клад непомерный добыть --

Борьбы путеводную нить,

Прославим, товарищи, мы

В час мести и раненой тьмы!

Разящий семнадцатый год --

50 Булатного солнца восход!

<1919>

357

Поселиться в лесной избушке

С кудесником-петухом,

Чтоб не знать, как боровы-пушки

Изрыгают чугунный гром,

Чтоб не зреть, как дымятся раны,

Роженичные ложесна...

На лопарские мхи, поляны

Голубая сойдет весна.

Прибредет к избушке лосиха

Просить за пегих телят,

И пузатый пень, как купчиха,

Оденет зеленый плат.

Будет месяц, как слезка, светел,

От росы чернобыльник сед,

Но в ночи кукарекнет петел,

Как назад две тысячи лет.

Вспыхнет сердце -- костер привратный,

Озаряя Терновый лик...

Римский век багряно-булатный

Гладиаторский множит крик.

И не слышна слеза Петрова --

Огневая моя слеза...

Осыпается Бога-Слова

Живоносная бирюза.

Нет иглы для низки и нити,

Победительных чистых риз...

О, распните меня, распните,

Как Петра, -- головою вниз!

<1919>

358

Родина, я умираю --

Кедр без влаги в корнях,

Возношусь к коврижному раю,

Где калач-засов на дверях,

Где изба -- пеклеванный шолом,

Толоконная городьба!..

Сарафанным алым подолом

Обернулась небес губа,

Сапожки -- сафьянные тучи,

И зенит -- бахромчатый плат...

Не Кольцов, мандолинный Кардуччи --

Мой напевно плакучий брат!

Стать бы жалким чумазым кули,

Горстку риса стихами чтя...

Нижет голод, как четки, пули,

Костяной иглой шелестя.

И в клетушке издохла рябка,

(Это солнце сразил колтун),

Не откроет куриная лапка

Адамантовых врат коммун,

Перед ними не вымолить корки

За сусальный пряничный стих...

Жаворонками скороговорки

Утонули в далях пустых.

От былин, узорных погудок,

Только перья, сухой помёт...

И гремит литаврой желудок,

Янычар сзывая в поход.

<1919>

359

Маяковскому грезится гудок над Зимним,

А мне -- журавиный перелет и кот на лежанке.

Брат мой несчастный, будь гостеприимным:

За окном лесные сумерки, совиные зарянки!

Тебе ненавистна моя рубаха,

Распутинские сапоги с набором, --

В них жаворонки и грусть монаха

О белых птицах над морским простором.

В каблуке моем -- терем Кащеев,

Соловей-разбойник поныне, --

Проедет ли Маркони, Менделеев,

Всяк оставит свой мозг на тыне,

Всякий станет песней в ночевке

Под свист костра над излучиной сивой!

Заблудиться в моей поддёвке

"Изобразительным искусствам" не диво.

В ней двенадцать швов, как в году високосном,

Солноповороты, голубые пролетья,

На опушке по сафьяновым соснам

Прыгают дятлы и белки-столетья.

Иглокожим, головоногим претят смоль и черника,

Тетеревиные токи в дремучих строчках...

Свете Тихий от народного лика

Опочил на моих запятых и точках.

Простой, как мычание, и облаком в штанах казинетовых

Не станет Россия -- так вещает Изба.

От мереж осетровых и кетовых --

Всплески рифм и стихов ворожба.

Песнетворцу ль радеть о кранах подъемных,

Прикармливать воронов -- стоны молота?

Только в думах поддонных, в сердечных домнах

Выплавится жизни багряное золото!

<1919>

360. Красные незабудки

Незабудки в крови малютки,

На лесной сосновой тропе,

Багровеют круглые сутки,

Как роса на житном снопе.

В Заонежье, в узорных Кижах,

Где рублёвский нетленный сад,

Стальноклювый гость из Парижа

Совершает черный обряд.

И малиновка, малая птаха,

По Голгофе Христу родня,

Умирает в гнезде от страха,

От язвящих пуль и огня.

У речной пугливой герани

В сердцевине кровоподтек,

Пулеметные злые длани

Верезжащих ловят сорок.

И стрекочут пули-сороки

В хвойной зыби, в лесных лугах,

Истекли кровавые сроки

На всемирных тяжких часах.

Незабудки в росе багровой

(Серафимов на казнь вели),

И родное, громное слово

Журавлями стонет вдали.

<1919>

361

Строгановские иконы --

Самоцветный мужицкий рай!..

Не зовите нас в Вашингтоны,

В смертоносный, железный край,

Не обертывайте в манишки

С газетным хитрым листом!

По звенящей тонкой наслышке

Мы Предвечное узнаем!

И когда златится солома,

Оперяются озима,

Мы -- в черте алмазной, мы -- дома,

У живых истоков ума.

Самоцветны умные хляби --

Непомерность ангельских глаз...

Караван к Запечной Каабе

Привезет виссон и атлас.

Нарядяся в пламя и розы,

В строгановское письмо,

Мы глухие смерчи и грозы

Запряжем в земное ярмо!

Отдохнет многоскорбный сивка,

От зубастых ножниц -- овца,

Брызнет солнечная наливка

Из небесного погребца.

Захмелеют камни и люди,

Кедр и кукуший лен,

И восплачет с главой на блюде

Плясея Кровавых Времен.

Огневые рощи-иконы

Восшумят: "Се Жених грядет..."

Не зовите нас в Вашингтоны

Под губительный молот бед!

<1919>

362

Родина, я грешен, грешен,

Богохульствуя и кляня!..

Осыпается цвет черешен --

Жемчуга Народного дня.

Не в окладе Спас, а в жилетке

С пронырою-кодаком...

Прочитают внуки заметки

О Черепе под крестом,

Скажут: "В строчках бцет и раны,

Мужицкий самумный вздох..."

Салтычихи и Тамерланы

Не вошли в Сермяжный чертог.

Но бумажные злые черви

Пробуравили Хризопраз,

От Маркони, радио вервий,

Саваоф не милует нас.

И над суздальскою божницей

Издевается граммофон...

Пламенеющей колесницей

Обернется поэта сон.

С Зороастром сядет Есенин --

Рязанской земли жених,

И возлюбит грозовый Ленин

Пестрядинный клюевский стих.

<1919>

363--364. Из цикла "Песни утешения"

Светлому товарищу Михаилу
Мехнеирву. Памяти его
убитой шляпы

С победительной годиной

Меч заржавеет в ножнах,

Воспарит изба с овином

На бревенчатых крылах,

В поднебесье журавлями

Закурлычут голоса...

Уж над красными полками

Брезжит благости звезда.

Будет благость, будет радость...

Милый брат, не унывай!

Нашу молодость и старость

Убаюкает Китай.

Там, в оранжевом Тян-Дзине,

Перелеском чайных роз,

К нам приедут на овине

С Молотьбой Жених-Покос.

Подивятся китайчата,

Как туманы теребя,

Ткач созвездий и заката

Выткет шляпу для тебя.

И на свадьбе сенокосной

Молодуха-Молотьба

Губкой сладостной и росной

Твоего коснется лба.

Брат! Мужицкого эдема

Не постигнет становой!

Мариинская система

Помнит вечер роковой.

Сердце Матери-Коммуны

Гневной кровью истекло...

Осеняет отблеск лунный

Мехнецовское чело.

Сын земли и сын деревни,

Для кого Коммуна -- мать,

Чаши братства -- тайны древней

Становым не разгадать!

Ты мне рассказывал про лошадку,

Про маму в слезах пред кончиною, --

Красный орленок знает разгадку,

Как ему парить над черной пучиною.

Сына бурь не укротить решеткою,

Ни цепью кандальной, ни шляпобитием,

К горным вершинам железной походкою

Идет он, ведомый буйным наитием.

Брат мой! Посланец избы и землицы-матери,

В лике твоем думы мужицкие; --

Чуют их пальмы на жарком экваторе,

Русские села и хаты станицкие.

В огненном вихре Россия крестьянская, --

Ран не измерить, а слезы все пролиты,

Чья ж пятерня оголтело-татарская

Рвет с головы ее Красное золото?

Стих мой -- отлетные красные зяблики

Весть пронесут от Олонца до Кракова:

"С Древа Коммуны осыпались яблоки,

Ворон гнездится на знамени маковом".

Горе нам, горе! Душа деревенская

Встретилась с городом каменным, лающим.

Шляпа убита... И сабля чеченская

Кровью дымится, как маревом тающим.

Пляшет чеченец... Победа грошовая

Дикому сердцу далася негаданно.

Ранена шляпа. И ветка терновая

Жертву венчает душистее ладана.

<1919>

365

В васильковое утро белее рубаха,

В междучасие зорь самоцветна слеза...

Будет олово в горле, оковы и плаха

И на крыльях драконьих седая гроза!

Многозубые башни укроют чертоги,

Где властители жизни -- епископ и царь,

Под кандальный трезвон запылятся дороги...

Сгиньте, воронов стаи, -- словесная гарь!

В васильковое утро белее рубаха,

Улыбается печь и блаженна скамья,

За певучей куделью незримая пряха

Мерит нитью затон, где бессмертья ладья.

На печной материк сходят мама и дед,

Облаченные в звон, в душу флейт и стихов,

И коврижное солнце крупитчатый свет

Проливает в печурки, где выводок слов.

И ныряют слова в самоцветную хлябь,

Ронят радужный пух запятых и тире...

О горящее знамя -- тигриная рябь,

Буйный молот и серп в грозовом серебре!

Куйте, жните, палите миры и сердца!

Шар земной -- голова, тучи -- кудри мои,

Мох -- коралловый остров, и слезку певца

Омывают живых океанов струи.

<1919>

366--368. Песни Вытегорской коммуны

Пожалейте трудную скотинушку,

Скрипушу-телегу, соху горбатую,

Вспомните родимую "Лучинушку",

Месяц над зимней хатою!

Припомните дороги русские,

Малиновок на погосте родительском.

Не Сезанны, не вазы этрусские

Заревеют в восстании питерском.

Золотятся в нем кудри Есенина,

На штыках красногрудые зяблики;

Революция Ладогой вспенена,--

В ней шиповник, малина да яблоки.

Дождик яблочный, ветер малиновый

Попретил Маяковскому с Бриками;

Вспомнил молот над рощицей ивовой,

Купину с огнепальными ликами.

Горн узрел на лежанке усатую --

Горностайку с семьею котятною...

Пожалейте над нищею хатою

Цветик маковый -- тучку закатную!

В слезоцвет на могилушке маминой

Не вонзайте штыка кровожадного!..

Песня -- юноша в битве израненный

Алчет солнца и мира отрадного.

Говорят, что умрет дуга,

Лубяные лебеди-санки,

Уж в стальные бьют берега

Буруны избяной лоханки.

Переплеск, как столб комаров,

Запевает в ушах деревни:

Знать, пора крылатых китов

Родить нашей Саре древней.

Песнолиственный дуб облетел,

Рифма стала клокочуще бурна...

Кровохарканьем Бог заболел,--

Оттого и Россия пурпурна,

Ощенилась фугасом земля,

Динамитом беременны доли...

Наши пристани ждут корабля

С красным грузом корицы и соли.

Океан -- избяная лохань

Плещет в берег машинно-железный,

И заслушалась Мать-глухомань

Бунчука торжествующей бездны.

Листопадно ковровые шали

Спеленали осеннюю землю.

До полуночи ели рыдали,

На закате же, слезные, дремлют.

И еловая тень на дороге --

Чернокрылое вещее знамя,

Опаленными злыми устами

Провещаю о яростном Боге.

О, внемлите: провидящий филин,

Гад могильный и выводок волчий, --

День улыбчивый, дрёмой осилен,

Станет брашном пирующей ночи!

Стать бы тучкою, малой синицей,

Отлететь в голубую обитель...

А завод горделиво дымится --

Листопадной земли победитель.

<1919>

369--371. Вороньи песни

Возлюбленному А. Б.

Мы верим в братьев многоочитых,

А Ленин в железо и в красный ум.

В придорожных, хлябких ракитах

Многоверстный горестный шум.

Неспроста и застольный ломоть,

Как душа, златисто духмян.

Погрозится заоблачный коготь,

На болотце выйдет туман,

С пихты белка обронит шишку,

Подарив земле семена...

Братья, время ли в пламя-книжку

Пеленать бойцов имена?

Не в ракитах ли Луначарский

Нашептывает деревням:

"Кнутобойный облик татарский

Ненавистен знаньям сынам".

Не Зиновьев ли множит ветры

И зловеще ставнею бьет?..

Нарядилась Россия в гетры,

Позабыв узорный камлот.

Тихий Углич, Ростов Великий

Не пахнут родимым углом,

И стихи -- седые калики --

Загнусавили вороньем.

Грай пророчит остров Елены,

Из Гейне "двух гренадер"...

Сшивают саван измены

Из мглы и страхов пещер.

Чернобыльем цветет Рассудок,

И пургою пляшет Порок,--

Для кого же из незабудок

Небеса сплетают венок?

Я обижен сестрою родной, домашней,

В чьих напевах детства свирель.

Многоярусной, зоркою башней

Вознеслась за оконцем ель.

Белка-совесть теребит хвои, --

Слезка канет, как круглый год.

В нумидийском мускусном зное

Дозревает мщения плод.

Искривятся мои иконы,

Воздохнет в чулане тулуп,

И слетятся на ель вороны,

Чуя теплый, лакомый труп.

Не найдется в целой Коммуне

Безутешней моих зрачков.

В октябре, как в смуглом июне,

Много алых жгучих цветов.

Полыхают они на знаменах,

На товарищеских губах...

В листопадных, предзимних звонах

Притаился холодный страх.

В "Марсельезе" коршуна крики,

И в плакатах буйственный лев.

Генеральским смехом Деникин

Покрывает борьбы напев.

Оттого в опустелом доме

Ненавистна песня сестры...

Мы очнемся в Красном Содоме,

Где из струн и песен шатры,

Где русалкою Саломия

За любовь исходит в плясне...

Обезглавленная Россия

Предстает, как поэма, мне.

Презреть колыбельного Бога,

Жизнедательный, отчий крест...

Повернула душа-дорога

От родных, назаретских мест.

Позабыта матери пряжа,

Отцовский мудрый верстак,

Винтовка -- моя поклажа --

С Возмездьем железный брак.

Я распят на Гималаях,

На Урале, на Машуке...

В вороньих, свирепых граях

Узнаю Россию в тоске.

Россия -- не светлая пава,

А ворон -- железный нос --

Клюет кремнистую лаву

Из сукровицы и слез.

Под жаркой лавой Помпея,

Триклиниумы, сады...

Коварней древнего змея

Русалочья песня беды:

"Оставь подругу-винтовку

Для будней -- смазливых баб..."

Сплетает из тьмы веревку

Вечер -- лукавый раб.

И ночь -- гробов сторожиха --

Обходит лагерь бойцов.

Цветет беленою лихо

На свалке тряпичных слов.

Их ловят пером писаки

Крикливых нищих Фелиц...

Пылайте, напевы-маки,

На грядке павьих страниц!

<1919>

372

Из избы вытекают межи,

Ломоносовы, Ермаки...

Убежать в половецкие вежи

От валдайской ямщицкой тоски!

Журавиная русская тяга --

С Соловков -- на узорный Багдад...

В "Марсельезе", в напеве "Варяга"

Опадает судьба-виноград.

Забубённо, разгульно и пьяно

Бровь-стрела, степь да ветер в зрачках...

Обольщенная Русь, видно, рано

Прозвенел над Печорою Бах!

Спозаранку, знать, внук Коловрата

Персиянку дарил перстеньком!..

Поседела рязанская хата

Под стальным ливерпульским лучом:

Эфиопская черная рожа

Над родимою пущей взошла...

Хмура Волга и степь непогожа,

Где курганы пурга замела,

Где Светланина треплется лента,

Окровавленный плата лоскут...

Грай газетный и щёкот конвента

Славословят с оковами кнут.

И в глухом руднике -- Ломоносов,

Для Европы издевка -- Ермак...

В бубенце и в напеве матросов

Погибающий стонет "Варяг".

<1919>

373

В заборной щели солнышка кусок --

Стихов веретено, влюбленности исток

И мертвых кашек в воздухе дымок...

Оранжевый сентябрь плетет земле венок.

Предзимняя душа, как тундровый олень,

Стремится к полюсу, где льдов седая лень,

Где ледовитый дуб возносит сполох-сень,

И эскимоска-ночь укачивает день.

В моржовой зыбке светлое дитя

До мамушки-зари прижухнуло, грустя,

Поземок-дед, ягельником хрустя,

За чумом бродит, ежась и кряхтя.

Душа-олень летит в алмаз и лед,

Где время с гарпуном, миров стерляжий ход,

Чтобы закликать май, гусиный перелет,

И в поле, как стихи, суслонный хоровод.

В заборной щели солнечный глазок

Глядит в овраг души, где слезка-ручеек

Звенит украдкою меж галек -- серых строк,

Что умерла любовь и нежный май истёк.

<1919>

374. Железо

Безголовые карлы в железе живут,

Заплетают тенёта и саваны ткут,

Пишут свиток тоски смертоносным пером,

Лист убийства за черным измены листом.

Шелест свитка и скрежет зубила-пера

Чуют Сон и Раздумье, Дремота-сестра...

Оттого в мире темень, глухая зима,

Что вселенские плечи болят от ярма,

От железной пяты безголовых владык,

Что на зори плетут власяничный башлык,

Плащаницу уныния, скуки покров,

Невод тусклых дождей и весну без цветов!

Громоносные духи в железе живут,

Мощь с Ударом, с Упругостью девственный Труд,

Непомерна их ласка и брачная ночь...

Человеческий род до объятий охоч.

И горючие перси влюбленных машин

Для возжаждавших стран словно влага долин.

Из магнитных ложесн огневой баобаб

Ловит звездных сорок краснолесьями лап.

И стрекочут сроки: "В плену мы, в плену..."

Допросить бы мотыгу и шахт глубину,

Где предсердие руд, у металла гортань,

Чтобы песня цвела, как в апреле герань,

Чтобы млечным огнем серебрилась строка,

Как в плотичные токи лесная река,

И суровый шахтер по излукам стихов

Наловил бы певучих гагар и бобров.

<1919>

375. Памяти товарища Василия Грошникова, убитого на Нарвском фронте

Он явился мне в образе отрока, но высок и

чело крылато. Голос же его, как крик бекасов

на заре отлетной; в двадцатый день декабря.

Красному духу его посвящаю стих сей

Придут голубые Святки,

С вьюгой, с колким окном,

И заря раскинет палатки,

Отороченные бобром.

Приплетется бабушка в гости

С инеем на бровях,

Сказать о старом погосте,

О паюсных пирогах,

О новой протопопа рясе.

Только все украдкой поймут,

Что кутью убитому Васе

От земли метели несут;

Что кутья на маминых слезках,

Кровинки -- сладкий изюм...

В подворотне зальется Розка

На чужой многокрылый шум.

И войдет в боковушу Вася,

Бабка всхлипнет: "Аминь, аминь..."

На сугробном, блёсткой атласе

Панихидная злая синь.

Будут Святки под дальней Нарвой,

Звезд отечная Коляда...

Разбудить ли бранной литаврой

Опочившего навсегда?

Дорогой товарищ Василий,

Солнцекудрой Коммуны сын,

По тебе Повенец и Чили

Испекут поминальный блин.

И, опарою канув в кадку,

Мирозданья выбродит кус,

Гималаи пойдут вприсядку,

Заломив гранитный картуз.

Вотяки, мингрельцы и мавры

В песноликий сольются луч,

Над полями кровавой Нарвы

Заалеет Дерево Муч.

По плодам, по ясному цвету

Мы узнаем святую кровь...

Милый братец, прости поэту

К многоцветным строчкам любовь!

<1919>

376

Ураганы впряглися в соху --

Ветрогривые жеребцы.

К яровому, озимому вздоху

Преклонились земли концы.

Будет колоб: солнце-начинка,

Океанское дно -- испод...

По сердцам пролегла тропинка,

Где Бессмертное -- пешеход.

Бадожок мозолит аорты,

Топчет лапоть предсердий сланец,

Путь безвестен и вехи стерты...

Где же, братья, тропы конец?

У излуки ли в Пошехонье,

Где свирепы тюря и чёс?..

Примерещилось рябой Хавронье

Дуновенье ширазских роз,

У мечети дядюшка Яков

С помадой и бирюзой...

Улыбается Перми Краков,

Пустозерску Таити зной.

Братья, верен буря-проселок,

И Бессмертное -- пешеход,

Коротает последний волок

Ветрокудрый родной народ!

Ураганы впряглися в плуги,

Сейте пламя, звездный анис...

Зазвонят Соловки на юге,

У вогул запляшет Тунис.

И небесную, синюю шапку

Залихватски заломит мир.

Это вечность скликает рябку --

Сердце жизни на птичий пир.

1919

377

Они смеются над моей поддёвкой,

Над рубахой соловецкой тресковой,

Им неведомо распутинской сноровкой,

Как дитя, взлелеянное слово.

Им неведом плеск полночной зыбки --

Дрёма пальм над гулом караванным,

И в пушке надгубном вопли скрипки

По садам и пажитям шафранным,

По стране, где птицы-поцелуи

Гнезда вьют из взоров и касаний...

От Борнео до овчинной Шуи

Полыхают алые герани.

Смертоносны строк водовороты,

В них обломки Певчего Фрегата,

А в излуке сердца громный кто-то

Ловит звуки -- радуги заката.

<1919, 1921>

378

Отрубленная голова,

Как мусор, пожрана канавой,

В зубах застрявшие слова

Прозябли плесенью корявой.

Глазницы -- черный океан,

Где тонет солнце -- клуб червивый...

Огнем и празеленью ран

Удобрены родные нивы.

Запечный пламенный павлин

В напевах радугою светит,

И наше Пулково -- овин

В созвездия суслоном метит.

Пророчит Сириус беду,

Зловещ Стрелец и Марс кровавый...

На эшафоте иль в аду

Благоухают розы славы!

Во рву, где плесень и ботва,

Угомонится мозг поэта,--

Усекновенная глава

На блюде солнечном воздета.

И лишь запечному коту

Близка нетленная потеря...

Я жил, ослиному хвосту

Молясь и нерушимо веря.

1919

379

С хитрым стулом умерла лавка

С певуном-Алконостом на спинке,

И усеяла кринка-мавка

Черепками печные тропинки.

Постучался Зингер в светелку,

Лодзь в хороводе пошла вприсядку,

Глядь, по лесному проселку

Догоняет вихрь самокатку.

Пригорюнился в пуще Топтыгин,

Слышна ли Маркони слеза медвежья?

И "Белым скитом" Чапыгин

Отпел родные безбрежья.

Вечная память вербе, лежанке,

Тихвинской колыбельной Богородице!

Обмолвлюся прозой: калачу с баранкой

Не след брыкаться и ссориться!

По зубам ли России калач чугунный

С бетонным исподом, с купоросной поливою?

Сердце верит: песня Коммуны

Зажурчит, словно ключ под ивою.

В песногуде Мильтон с Кирилловым

Поведут говорок о белых ангелах,

И Есенин в венце берилловом

Скажет сказку о книжных вандалах:

Как впрягали Пегаса в арбу словесную,

Где хореи и ямбы пустозвонные.

Я славлю Россию -- сестру неневестную,

Заплетшую в косы огни небосклонные.

Я славлю Россию -- жену многочадную

В коврижном саду под молочной смоковницей!

Пусть Зингер стучится в калитку оградную --

Сладчайшая мать не бывает любовницей!

1919

380

Не коврига, а цифр клубок

Да голодной слюны осьмина...

Помню Волгу, щаный дымок

Вкусней ржаного овина.

За таганом бурлацкий сказ,

Пляску барж -- паруса-подолы,

С языка словесный алмаз

Прядал в русские темные долы.

И казалось, что жизнь -- казан

С просяной румяною кашей.

Ермак и Кольцо Иван

Улыбались артели нашей.

На узорной ложке сечня

Выплясывала "черевики"...

Как в омут, нырнул в меня

Народ родной, песноликий.

Севастополь и Соловки

Теплят свечи в мозгу-церквушке,

И сердце Матки-реки

Тихозвонит в дедовской кружке:

"Помяни дымок просяной,

Как себя, как Русь-персиянку,

Я теку голодной слюной

От тверских болот -- на Казанку.

Кану в Каспий -- стерляжий рай,

Где с напевным пшеном казаны,

Тамерланов Златой Сарай

Приютит мои караваны".

1919

381

Проклята верба, слезинка,

Лежанка и многодумный кот,

Лишь прибоем всемирного рынка

Гной столетий смоет народ.

Хвала лесопилке, прожорливой домне,

Нам звезды -- окрошка, луна же -- балык!..

Как осенью бор в тихозвонной Коломне,

Озимого Спаса осыпался лик.

И Ремизов нижет загиблое слово,

Где плач Ярославны и волчий оскал...

В олбнецкой пуще на блюде еловом

Почила в сиянье коврига-опал.

Глухим перелеском идет Огнезрачный,

Повязан кометой магнитный армяк.

Нарушать ломтей и на трапезе брачной

Подать виночерпный улыбчивый знак,

Чтоб молоту верба далась молодицей,

Изба покумилась с завудской трубой...

Восходят светила над глыбкой страницей,

Где пляска русалок и смех ветровой,

Где дремлет меж строк с запятыми расшива

И шкипер-рассудок вздремнул на руле,

Октябрь краснозубый поет у залива

О знойном Байраме в лопарской земле,

О скачке Фарисов на льдинах тресковых,

Где финик опалый, рогатый банан...

Сбывается сказ: на оленях громовых

Примчится к овину ездок-великан,

Повыйдут суслоны супругу навстречу,

Светильники -- зерна, хвалы -- молотьба...

Я песенный колоб железом калечу,

Чтоб множились раны и крепла борьба!

1919

382

Воры в келье: сестра и зять

С отмычкой от маминой укладки.

Как же мне не рыдать

Ввечеру при старой лампадке?!

Как же мне не седеть,

Не складывать лба в морщины?!.

Паучья липкая сеть

Заткала горы, долины.

И за каждым выступом вор

С рысьими зелеными глазами...

Непролазен терновый сор,

Накопленный злыми веками.

Сестра, хитроглазый зять --

Привиденья из жуткой сказки...

Чрез болото, лесную гать

Мчатся зимы салазки.

Леденеет мое перо,

И кудрявятся вьюгой строки,

Милосердие, жертва, добро --

Только сон голубой далекий.

На глухих руинах стихов

Воронье да совы гнездятся,

И, кляня под звон кандалов,

Запевает сестра о братце.

1919 или 1920

383

Я помню крылатое дерево

И девушку-птицу в ветвях,

Кормушку, где звездное мелево,

И лунную воду в бадьях.

Столетия ангел бесполый --

Я певчую деву стерег,--

Пылинки сдувая с подола,

Дремля у лазоревых ног.

Однажды мой сук обломился

(Паденье -- кометы полет),

И буркнул: "Мальчонка родился!" --

Мой дед, бородатый Федот.

Между 1919 и 1921

384

Александр Добролюбов -- пречистая свеченька

Перед ликом Руси, перед Брамой, Буддой,

Натрудили ему богоносные плеченьки

Коромысло миров с чернокрылой бедой.

Пули в солнце, в росинке и в цветике маковом,

У пеструшки яичко с кровавым белком,

И любимую полку с Минеей, Аксаковым,

Посребрило, как луг, паутинным снежком.

Сиротеет церквушка... Микола с Егорием

Обернулися тучкой -- слезинкой небес,

Над израненной нивой, родимым Поморием

Пулеметом стрекочет и каркает бес.

Оттого на крушиннике слезы свинцовые,

И задуло лампадку, и вопли в трубе...

Грезит кашей горшок, маслобойка -- коровою,

Постучалася Оторопь к черной Судьбе.

На лежанке две тени -- зловещие саваны

Делят кус мертвечины не в час и не впрок.

Пулеметного беса не выкурят ладаны --

Обронила Россия моленный платок.

И рассыпались косы грозою, пожарами,

Лебединую грудь взбороздил броневик.

Не ордой половецкой, не злыми татарами

Окровавлен священный родительский лик.

Александр Добролюбов -- березынька белая

Плачет травной росою, лесным родником:

Ты катися, слеза, роковая, горелая,

Побратайся с былинкой, с ночным светляком!

Схоронись в буреломе с дремучим валежником,

Обернися алмазом, подземной струей,

Чтоб на братской могиле прозябнуть подснежником,

Сочетая поэзию с тайной живой.

Между 1919 и 1921

385

Я давно не смеялся, но в праздник Коммуны

Были губы мои алее знамен...

К небесным аулам примчались Гаруны

И в ветре бешметном зурны перезвон,

Арабские очи у псковского парня

И пляска дервишей в газетных листах...

Завод дымнобрадый, сутулая швальня

Поют по-лопарски о Медных китах.

Киты запряглись в полушарий салазки,

Умчать человечество в Солнечный Глаз.

Телок с ягуаром живет без опаски --

Мой стих пестрядинный и красный атлас.

Свершились пророчества: в Силе и Духе

Из песен и крыл воздвигается храм,

И "Франции сердце" с "Китом Меднобрюхим"

Причалили в Смольном к родным берегам.

В китовьем жиру увязают и пули,

Но страшен поэту петли поцелуй,

Меня расстреляют в зеленом июле

Под плеск осетровый и жалобы струй...

Никто не узнает вождя каравана

В узорном бурнусе на жгучем коне...

Не ветлы России, а розы Харрана

Под смертным самумом вздохнут обо мне!

Между 1919 и 1921

386

Брезг самоварной решетки

В избяной лиловатой мгле --

Провозвестник, что вечер кроткий

Гостит на трудной земле,

Что твердь починила дыры --

Пастбище стад дождевых.

Живоносных капелей клиры

Поют о солнцах ржаных.

Я верю флейтам капелей,

Кукушьим лесным словам, --

Золотой пирог новоселий

Испечет Багряный Адам.

Над избой взрастут баобабы,

Приютит хлевушка тигрят,

За тресковой ухой арабы

Поведут пустынный обряд.

Часослов с палящим Кораном

Поцелуйно сольют листы,

И прискачет к хвойным зырянам

Огневой Трубач Красоты.

Улыбнутся вигваму чумы,

Тамаринду -- семья ракит,

Журавлями русские думы

Взбороздят Таити зенит.

Расцветет калачная Пресня

Лавандою, купиной,

И моя сермяжная песня

Зазвенит чеченской зурной.

Между 1919 и 1921

387

Зарезать родную мать --

Кормилицу-печь теплушу,

Окровавленным разгадать

Вередовую, злую душу.

Отречься до петухов,

Как Петру, с пугливою клятвой...

Не счесть лучезарных снопов

За красной всемирною жатвой.

Будут злачны ток, молотилка,

Жернова -- чистейший алмаз!

Материнские теплые жилки

Милосерднее, чем Гааз.

Припадаю к родимой печурке

С пропащей слезой на щеке...

Ах, умчаться бы на каурке

К говорящей живой реке!

До узды окунуться в струны,

В адамант строительных слов,

Чтоб поэтом родной Коммуны

Заалеть на высях веков!

Не потерпят убийцу други,

Облетят дубы-знамена,

И в кумачной плакатной вьюге

Отзвенят бойцов имена.

Между 1919 и 1921

388

Облака в камлотовых штанах

И розы -- килечные банки...

Завередеют травы на полях,

И Китоврас издохнет на полянке.

Лагунный Бах объявится глупцом,

А Скрябин -- рыночною швалью,

Украдкою Россия под окном

Затенькает синичною печалью.

Я ставню распахну, горбатый и седой,

Пытая тютчевским вопросом

Речонку с захлебнувшейся звездой

И огонек сторожки под откосом.

Но не ответит мыслящий тростник,

По Тютчеву зубило не тоскует...

Чудовища сталелитейный лик

На розы сладостные дует.

Между 1919 и 1922

389

Статья в широченных "Известиях",

Веющая гибелью княжны Таракановой,

Вещает о песенных бедствиях,

О смерти крестной, баяновой:

"В рязанском небе не клюют жаворонки

Золотого проса, бисера слезного,

Лишь вокзалов глотки да плавилен заслонки --

Зыбка искусства чугунного, грозного!"

Недаром избы родимые

Дымятся скорбью глухой, угарною,

И песни-гусли, орлом гонимые,

Ныряют в загуменья стаей янтарною.

Гумно -- гусыня матерая

Гогочет зловеще молотьбой недородною:

"Я -- Матка созвучий, столетняя, хворая,

Яйцо мое -- тайна с судьбиной народною!"

Гусак стальноклювый, чей мозг -- индустрия,

Чье сердце -- турбина, крыло -- маховик,

Кричит из-за моря: "Россия, Россия,

В миры запрокинь огневеющий лик!"

Великая Матка поет пред кончиной,

Но лавой бурлит адамант-яицо...

Невнятно "Известиям" дымкой овинной

Повитое Слово, как сфинкса лицо.

Под треск пулеметов и визги трактиров

Родились поэты -- наседки галчат:

За Гёте -- Садофьев, за Гюго -- Маширов.

Над роспятой книгой чернильный закат.

Между 1919 и 1922

390

Кареглазый жених убит

Пулей в персиковую щёку,

Недаром во мгле ракит

Ворона пеняет року.

Что каркнет зловещая птица,

Всё сбудется... В руку сон...

Бородатая горе-вдовица

Старей поморских икон.

А давно ли цвела рубаха

На милом, как маков цвет?!.

С водопольем душенька-птаха

Канет на бересклет,

Запоет про молодость нашу,

Про малиновый поцелуй...

Лучше б есть острожную кашу

На пути в глухой Акатуй,

На каторжной ночевке

Читать гнусавый Псалтырь...

Убегают ели-мутовки

В нерасказанную Сибирь.

Не равна ль варнаку, поэту

Персиковая щека?!

На словесных поминках нету

Волшебного колобка.

Оттого и стих безголосен,

Не вспыхивает перо,

И оделись вершины сосен

В позументное серебро.

Между 1919 и 1922

391

Рукомойник из красной меди

С развалистым, губастым рожком,

За кряжистым тыном соседи,

Лабаз, повалуша с коньком.

В горнице скворцы-болтушки,

Идолище-самовар.

От перинной глухой опушки

Отхлынул вселенский пожар.

Там блуждают гонцы-декреты,

Безотзывно в рога трубя.

Принимаю венец поэта,

Как грядущее, не любя.

По душе Цареград перинный,

Кулебяк нерушимый круг.

До узды в крови неповинной

Ступает былое-битюг.

За ним едноног костлявый,

Вороньи, злые смерчи...

Товарищи, на поле славы

Священны мщенья мечи!

Рубите же перинные дебри,

Изжарьте архистратигов-гусей,

Чтобы не было России и Сербии,

Грибных, календарных дней,

Чтоб из звездной горящей меди

Отлился Жизни сосуд,

И за тыном взыграли б соседи --

Солнце-яхонт и Марс-изумруд,

Чтобы в клетке скворец-комета

Клевал слова-коноплю...

Исповедь себя -- поэта

Я кровавым пером креплю.

Между 1919 и 1922

392

Женилось солнце, женилось

На ладожском журавле,

Не ведалось и не снилось,

Что дьявол будет в петле,

Что смерть попадется в сети

Скуластому вотяку!..

Глядятся боги и дети

В огненную реку

И видят: журавье солнце

На тигровом берегу

Курлыкает об Олбнце,

Взнуздавшем коня-пургу.

Будя седую пустыню,

Берестяный караван

Везет волшебную скрыню

Живых ледовитых ран, --

От хвои платану подарок,

Тапиру -- тресковый дар...

Тропически ал и жарок

Октябрьских знамен пожар.

Не басня, что у араба

Львиный хлеб -- скакун в табуне,

И повойник зырянка-баба

Эфиопской мерит луне;

Что Плеяды в бурлацком взваре

Убаюкивает Евфрат,

И стихом в родном самоваре

Закипает озеро Чад.

<1920. 1921>

393

Михаилу Соколовскому

Я знаю, родятся песни --

Телки у пегих лосих,

И не будут звезды чудесней,

Чем Россия и вятский стих!

Города Изюмец, Чернигов

В словозвучье радость таят...

Пусть в стихе запылает Выгов,

Расцветет хороводный сад.

По заставкам Волга, Онега

С парусами, с дымом костров...

За морями стучит телега,

Беспощадных мча седоков.

Черный уголь, кудесный радий,

Пар-возница, гулёха-сталь

Едут к нам, чтобы в Китеж-граде

Оборвать изюм и миндаль,

Чтобы радужного Рублёва

Усадить за хитрый букварь...

На столетье замкнется снова

С драгоценной поклажей ларь.

В девяносто девятое лето

Заскрипит заклятый замок,

И взбурлят рукой самоцветы

Ослепительных вещих строк.

Захлестнет певучая пена

Холмогорье и Целебей,

Решетом наловится Вена

Серебристых слов-карасей!

Я взгляну могильной березкой

На безбрежье песенных нив,

Благовонной зеленой слезкой

Безымянный прах окропив.

1920

394

Миновав житейские версты,

Умереть, как золе в печурке,

Без малинового погоста,

Без сказки о котике Мурке,

Без бабушки за добрым самоваром,

Когда трепыхает ангелок-лампадка...

Подружиться с яростным паром

Человечеству не загадка:

Пржевальский в желтом Памире

Видел рельсы -- прах тысячелетий...

Грянет час, и к мужицкой лире

Припадут пролетарские дети,

Упьются озимью, солодягой,

Подлавочной ласковой сонатой!..

Уж загрезил пасмурный Чикаго

О коньке над пудожскою хатой,

О сладостном соловецком чине

С подблюдными славами, хвалами...

Над Багдадом по моей кончине

Заширяют ангелы крылами.

И помянут пляскою дервиши

Сердце-розу, смятую в Нарыме,

А старуха-критика запишет

В поминанье горестное имя.

1920

396

Домик Петра Великого,

Бревна в лапу, косяки аршинные,

Логовище барса дикого,

Где тлеют кости безвинные!

Сапоги -- шлюзы амстердамские,

С запахом ила, корабельного якоря,

Пакля в углах -- седины боярские,

Думы столетий без песен и бахаря.

Правнуки барсовы стали котятами,

Топит их в луже мальчонко-история...

Глядь, над сивушными, гиблыми хатами

Блещет копье грозового Егория!

Домик петровский -- не песня Есенина,

В нем ни кота, ни базара лещужного,

Кружка голландская пивом не вспенена --

Ала душа без похмелья недужного!

Песня родимая -- буря знаменная,

Плач за курганами, Разин с персидкою...

Индия-Русь -- глубина пододонная

Стала коралловой красною ниткою.

Выловлен жемчуг, златницы татарские,

Пестун бурунный -- добыча гербария,

Стих обмелел... Сапоги амстердамские

Вновь попирают земли полушария.

Барсова пасть и кутья на могилушке,

Кто породнил вас, турбина с Егорием?

Видно, недаром блаженной Аринушке

Снилися маки с плакучим цикорием!

1920

397

Поле, усеянное костями,

Черепами с беззубою зевотой,

И над ними -- гремящий маховиками,

Безымянный и безликий кто-то.

Кружусь вороном над страшным полем,

Узнаю чужих и милых скелеты,

И в железных тучах демонов с дрекольем,

Провожающих в тартар серные кареты.

Вот шестерня битюгов крылатых,

Запряженных в кузов, где Лады и сказки.

Господи, ужели и в рязанских хатах

Променяли на манишку ржаные Дамаски,

И нет Ярославны поплакать зегзицей,

Прекрасной Евпраксии низринуться с чадом?!.

Я -- ворон, кружусь над великой гробницей,

Где челюсть ослиная с розою рядом.

Мой грай почитают за песни народа,--

Он был в миллионах годин и столетий...

На камне могильном старуха-свобода

Из саванов вяжет кромешные сети.

Над мертвою степью безликое что-то

Роило безумие, тьму, пустоту...

Глядь, в черепе утлом -- осиные соты,

И кости ветвятся, как верба в цвету!

Светила слезятся запястьем перловым,

Ручей норовит облобзаться с лозой,

И Бог зеленеет побегом ветловым

Под новою твердью, над красной землей!

1920

398

Арский, Аксён Ачкасов --

Чужие далекие слова,

Отчего же, как в пестрых Яссах,

Кружится голова?

Не розы ль в голодной книжке,

В ощеренных волчьих стихах?

Не останется сердце в излишке

От сеющих язвы и страх.

Это ран дурманящий запах,

Браунинговый смертный след,

В росомашьих неслышных лапах

Убаюкан рабочий поэт.

Баю-бай! Вместо речки -- уголь,

Купоросные берега!..

Эй, петля затянута ль туго

На шее у музы-врага?

Эй, заплечный рогатый мастер,

Готовь для искусства дыбу!

Стальноклювым вороном Гастев

Взгромоздился на древо-судьбу,

Клюет лучезарные дули:

Ухо Скрябина, тютчевский глаз...

В голубом васильковом июле

Свершится мужицкий сказ:

Городские злые задворки

Заметелят убийства след,

По голгофским русским пригоркам

Зазлатится клюевоцвет.

Выйдет жница в насущное поле

Жаворонком размыкать тоску,

В пестрядинном родном подоле

Быть душе -- заревому цветку!

1920 или 1921

399

Суровое булыжное государство:

Глаза -- Ладога, Онего сизоводное...

Недосказ -- стихотворное коварство,

Чутье следопытное народное.

Нос мужицкий -- лось златорогий

На тропе убийства, всеземного кипения...

Проказа -- на солнце, лишь изб пироги

Духмяней аравийского курения.

У порога избы моей страж осьмикрылый.

О, поверьте, то не сказка, не слова построчные!

Чу, как совы, рыдают могилы...

Всё цепче, глазастее лучи восточные.

Мир очей, острова из улыбок и горы из слов,

Баобабы, смоковницы, кедры из нот:

Фа и Ля на вершинах, и в мякоть плодов

Ненасытные зубы вонзает народ.

Дарья с Вавилом качают Монблан,

Каменный корень упрям и скрипуч...

Встал Непомерный, звездистый от ран,

К бездне примерить пылающий ключ.

Чу! За божницею рыкают львы,

В старой бадье разыгрались киты...

Ждите обвала -- утесной молвы,

Каменных песен из бездн красоты!

Гулы в ковриге... То стадо слонов

Дебри пшеничные топчет пятой...

Ждите самумных арабских стихов,

Пляски смоковниц под ярой луной!

<1921>

400

Псалтырь царя Алексия,

В страницах убрусы, кутья,

Неприкаянная Россия

По уставам бродит кряхтя.

Изодрана душегрейка,

Опальный треплется плат...

Теперь бы в сенцах скамейка,

Рассказы про Китеж-град,

На столе медовые пышки,

За тыном успенский звон...

Зачураться бы от наслышки

Про железный неугомон,

Как в былом, всхрапнуть на лежанке...

Только в ветре порох и гарь...

Не заморскую ль нечисть в баньке

Отмывает тишайший царь?

Не сжигают ли Аввакума

Под вороний несметный грай?..

От Бухар до лопского чума

Полыхает кумачный май.

Заметает яблонным цветом

Душегрейку, постный Псалтырь...

За плакатным советским летом

Расцветают розы, имбирь.

В лучезарье звездного сева,

Как чреватый колос браздам,

Наготою сияет Ева,

Улыбаясь юным мирам.

<1921>

401

Коровы -- платиновые зубы,

Оранжевая масть, в мыке валторны,

На птичьем дворе гамаюны, инкубы --

Домашние твари курино-покорны.

Пшеничные рощи, как улей, медовы,

На радио-солнце лелеют стволы.

Глухие преданья про жатву и ловы

В столетиях брезжат, неясно-смуглы.

Двуликие девушки ткут песнопенья,

Уснова -- любовь, поцелуи -- уток...

Блаженна земля и людские селенья,

Но есть роковое: Начало и Срок.

Но есть роковое: Печаль и Седины,

Плакучие ивы и воронов грай,

Отдайте поэту родные овины,

Где зреет напев -- просяной каравай,

Где гречневый дед -- золотая улыба,

Словесное жито ссыпает в сусек!..

Трещит ремингтон, что Удрас и Барыба

В кунсткамерной банке почили навек,

Что внук Китовраса в заразной больнице

Гнусавит Ой-ра, вередами цветя...

Чернильный удав на сермяжной странице

Пожрал мое сердце, поэзии мстя.

<1921>

402

Проститься в лаптем-милягой,

С овином, где дед Белее,

Закатиться красной ватагой

В безвестье чужих небес.

Прозвенеть тальянкой в Сиаме,

Подивить трепаком Каир,

В расписном бизоньем вигваме

Новоладожский править пир.

Угостить раджу солодягой,

Баядерку сладким рожком!..

Как с Россией, простясь с бумагой,

Киммерийским журчу стихом.

И взирает Спас с укоризной

Из угла на словесный пляс...

С окровавленною отчизной

Не печалит разлука нас.

И когда зазвенит на Чили

Керженский самовар,

Серафим на моей могиле

Вострубит, светел и яр.

И взлетит душа Алконостом

В голубую млечную медь,

Над родным плакучим погостом

Избяные крюки допеть!

<1921>

403

У соседа дочурка с косичкой --

Голубенький цветик подснежный...

Громыхает, влекомо привычкой,

Перо, словно кузов тележный.

На пути колеи, ухабы,

Недозвучья -- коровьи мухи.

Стихотворные дали рябы

И гнусавы рифмы-старухи.

Ах, усладней бы цветик-дочка,

Жена в родильных веснушках!..

Свернулась гадюкою точка,

Ни зги в построчных макушках.

Громыхает перо-телега

По буквам -- тряским ухабам...

Медвежья хвойная нега --

Внимать заонежским бабам.

В них вече и Вольгова домбра,

Теремов слюдяные потемки...

Щекочет бесенок ребра

У соседа -- рыжего Фомки.

Оттого и дочка с косичкой,

Перина, жена в веснушках...

Принижен гения кличкой,

Я -- крот в певучих гнилушках.

<1921>

405

В шестнадцать -- кудри да посиделки,

А в двадцать -- первенец, молодица, --

Это русские красные горелки,

Неопалимая Феникс-птица.

Под тридцать -- кафтан степенный,

Пробор, как у Мокрого Спаса, --

Это цвет живой, многоценный,

С луговин певца-Китовраса.

Золотые столбы России,

Китоврас, коврига и печь,

Вам в пески и устья чужие

Привелось, как Волге, истечь!

Но мерцает в моих страницах

Пеклеванных созвездий свет.

Голосят газеты в столицах,

Что явился двуглаз-поэт.

Обливаясь кровавым потом,

Я несу стихотворный крест

К изумрудным лунным воротам,

Где напевы, как сонм невест.

Будет встреча хлебного слова

С ассирийской флейтой-змеей,

И Великий Сфинкс, как корова,

На Сахару прольет удой.

Из молочных хлябей, как озимь,

Избяные взойдут коньки,

Засвирелит блеянием козьим

Китоврас у райской реки.

И под огненным баобабом

Закудахчет павлин-изба!..

На помин олонецким бабам

Эта тигровая резьба.

<1921>

406

Осыпалась избяная сказка --

Шатер под смоковницей сусальной,

На затерянном судне полярная Пасха,

Путешествие по Библии при свечке сальной!

Пересохли подлавочные хляби,

И кит-тишина с гарпуном в ласту...

В узорной каргопольской бабе

Провижу богов красоту --

Глядь, баба в парижской тальме,

Напудрен лопарский нос!..

Примерещился нильской пальме

Сельдяной холмогорский обоз.

За обозом народ-Ломоносов

В песнорадужном зипуне...

Умереть у печных утесов

Индустриальной волне,

Чтоб в коврижные океаны

Отчалил песенный флот...

Товарищи, отмстим за раны

Девы-суши и Матери-вод!

Ложесна бытия иссякли,--

В наших ядрах огонь и гром!..

Пиренеи словесной пакли

Падут под тараном-стихом.

На развалинах строк, созвучий

Каркнет ворон -- мое перо,

И польется из трубной тучи

Живоносных рифм серебро!

<1921>

407

Теперь бы Казбек-коврига,

Урал -- румяный омлет...

Слезотечна старуха-книга,

Опечален Толстой и Фет.

По-цыгански пляшет брошюра

И бренчит ожерельем строк.

Примеряет мадам культура

Устьсысольский яхонт-платок,

Костромские зори-сережки,

Заонежские сапожки...

Строятся филины, кошки

В симфонические полки.

Мандолина льнет к барабану --

Одалиска к ломовику...

По кумачному океану

Уплывает мое ку-ку.

Я -- кукушка времен и сроков,

И коврига -- мое гнездо,

А давно ль Милюков, Набоков

Выводили глухое До?!

Огневое Фа -- плащ багряный,

Завернулась в него судьба...

Гамма Соль осталась на раны

Песнолюбящего раба.

<1921>

408

Солнце избу взнуздало --

Бревенчатого жеребца:

Умчимся в эскуриалы,

В глагол мирового Отца,

С Богом станем богами,

Виссонами шелестя!..

Над олонецкими полями

Взыграло утро-дитя --

Сиамских шелков сорочка,

Карельские сапожки...

Истекла глухая отсрочка

Забубённой русской тоски:

На покосе индус в тюрбане,

Эфиоп -- Вавилин приймак!

Провидит сердце заране

Живой смоковничий мрак.

И когда огневой возница

Взнуздывает избу,

Каргопольским говором Ницца

Провещает Руси судьбу:

Пустозерье кличет Харраном,

Казуарами -- журавлей...

Плывут по народным ранам

Караваны солнц-кораблей.

И, внимая плескам великим,

Улыбается мать-изба,

А за печью лебяжьим криком

Замирает миров борьба.

<1921>

409

Солнце верхом на овине

Трубит в лазоревый рог...

Как и при Рюрике, ныне

Много полюдных дорог:

В Индию, в сказку, в ковригу

(Горестен гусельный кус!),

Помнит татарское иго

В красном углу Деисус.

Грезит изба Гостомыслом,

Суслом -- тверёзый корец...

Братья, по ранам иль числам

Огненный ведом конец?

Наше смертельное знамя

Сладостней персей и струн,

Пляшет тигренком над нами

Юное солнце коммун!

Эво, ревун на раките,

Кафр у тунгуса в гостях,

В липовом бабьем корыте

Плещет лагуною Бах,

В избах и в барках ловецких

Пляска сидонских ковров!..

Тянет от пущ соловецких

Таборным дымом стихов.

<1921>

410

На заводских задворках, где угольный ад,

Одуванчик взрастает звездистою слезкой;

Неподвластен турбине незримый Царьград,

Что звенит жаворонком и зябликом-тезкой.

Пусть плакаты горланят: "Падите во прах

Перед углем чумазым, прожорливой домной",

Воспарит моя песня на струнных крылах

В позапечную высь, где Фавор беспотемный,

Где отцовская дума -- цветенье седин,

Мозг ковриги и скатерти девьи персты...

Не размыкать сейсмографу русских кручин,

Гамаюнов -- рыдающих птиц красоты.

И вотще брат-железо березку корит,

Что, как песня, она с топором не дружна...

Глядь, в бадейке с опарою плещется кит,

В капле пота дельфином ныряет луна,

Заливаются иволги в бабьем чепце,

(Есть свирели в парче, плеск волны в жемчугах!)

Это Русь загрустила о сыне-певце,

О бизоньих вигвамах на вятских лугах.

Стих -- черпак на родной соловецкой барже,

Где премудрость глубин, торжество парусов...

Я в историю въеду на звонном морже

С пододонною свитой словесных китов!

<1921>

411. Мать

Она родила десятерых

Краснозубых, ярых сынов...

В материнских косах седых

Священный сумрак лесов:

Под елью старый Велес,

Пшено и сыр на костре,

И замша тюркских небес,

Как щит в голубом серебре.

Поет заклятья шаман,

Над жертвой кудрявится дым...

Родительский талисман

В ученую лупу незрим.

И мамин еловый дух

Гербарий не полонит...

Люблю величавых старух,

В чьих шалях шумы ракит,

Чьи губы умели разжечь

В мужчине медвежий жар,

Отгулы монгольских сеч

И смертный пляс янычар!

Старушья злая любовь

Дурманнее белены,

Салоп и с проседью бровь

Таят цареградские сны:

В Софию въехал Мурат,

И Влахерн -- пристанище змей...

Могуч, боговидящ и свят,

Я -- сын сорока матерей!

И сорок титанов-отцов,

Как глыбу, тесали меня...

Придите из певчих сосцов

Отпить грозового огня!

<1921>

412

Узорные шаровары

Вольготней потных кузнечных...

Воронье да злые пожары

На полях родимых запечных.

Черепа по гулким печуркам,

В закомарах лешачий пляс.

Ускакал за моря каурка,

Добрый волк и друг-Китоврас.

Лучше вихорь, пески Чарджуев,

На пути верблюжий костяк...

Мы борцы, Есенин и Клюев,

За ковригу возносим стяг,

За цветы в ушах у малайца,

За кобылий сладкий удой!

Голубка и ржаного зайца

Нам испек Микула родной,

Оттого на песенной кровле

Воркование голубей...

Мы -- Исавы, в словесной ловле

Обросли землей до грудей.

И в земле наших книг страницы,

Запятые -- медвежий след!..

Не свивают гнезд жаро-птицы

По анчарным дебрям газет.

На узорчатых шароварах

Прикурнуть ли маховику?..

Лишь пучина из глубей ярых

Выплескивает строку.

<1921>

413

Повешенным вниз головою

Косматые снятся шатры

И племя с безвестной молвою

У аспидно-синей горы.

Там девушка -- тигру услада,

И отрок геенски двууд...

Захлестнутым за ноги надо

Отлить из кровинок сосуд.

В нем влага желёз, сочленений

И с семенем клей позвонков...

Отрадны казенному сени

Незыблемых горных шатров.

Смертельно пеньковой тропою

Достичь материнской груди...

Повешенных вниз головою

Трещоткою рифм не буди!

<1921>

414

У вечерни два человека --

Поп да сторож в чуйке заплатанной.

На пороге железного века

Стою, мертвец неоплаканный.

Бог мой, с пузом распоротым,

Выдал миру тайны сердечные:

Дароносица распластана молотом,

Ощипаны гуси -- серафимы млечные,

Расстреляны цветики на проталинках

И мамины спицы-кудесницы...

Снегурка в шубейке и валенках

Хнычет у облачной лестницы:

Войти бы в Божью стряпущую,

Где месяц -- калач анисовый!..

Слезинка над жизненной пущею

Расцветет, как сад барбарисовый.

Спицы мамины свяжут Нетленное --

Чулки для мира голопятого,

И братина-море струнно-пенное

Выплеснет Садко богатого.

Выстроит Садко Избу соборную,

Подружит Верхарна с Кривополеновой

И обрядит Ливерпуль, Каабу узорную

В каргопольскую рубаху с пряжкой эбеновой!

<1921>

415

Убежать в глухие овраги,

Схорониться в совьем дупле

От пера, колдуньи-бумаги,

От жестоких книг на земле.

Обернуться малой пичугой,

Дом -- сучок, а пища -- роса,

Чтоб не знать, как серною вьюгой

Курятся небеса,

Как в пылающих шлемах горы

Навастривают мечи!..

Помню пагодные узоры,

Чайный сад и плеск че-чун-чи.

Гималаи видели ламу

С ячменным русским лицом...

Песнописец, Волгу и Каму

Исчерпаю ли пером,

Чтобы в строчках плавали барки,

Запятые, как осетры!?

Половецкий голос татарки

Чародейней пряжи сестры:

В веретёнце -- жалобы вьюги,

Барабинская даль -- в зурне...

Самурай в слепящей кольчуге

Купиной предстанет мне,

Совершит обряд харакири:

Вынет душу, слезку-звезду...

Вспомянет ли о волжской шири

Китайчонок в чайном саду?

Домекнутся ли по Тян-Дзину,

Что под складками че-чун-чи

Запевают, ласкаясь, к сыну,

Заонежских песен ключи?

<1921>

416

Незримая паутинка

Звенит, как память, как миг...

Вьется жизненная тропинка

Перевалом пустынных книг.

Спотыкаюсь о строки-кварцы,

О кремни точек, тире.

Вотяки, голубые баварцы

Притекают к Единой Заре.

На пути капканами книги:

Тургенев, жасминный Фет...

На пламенной ли квадриге

Вознесется русский поэт?

Иль, как я, переметной сумкой

Будет мыкать горе-судьбу?

Ах, родиться бы недоумкой

Песнолюбящему рабу!

Не знать бы "масс", "коллектива",

Святых имен на земле!..

Львиный Хлеб -- плакучая ива

С анчарным ядом в стволе.

<1921>

417

Задворки Руси -- матюги на заборе,

С пропащей сумой красноносый кабак,

А ветер поет о родимом Поморье,

Где плещется солнце -- тюлений вожак,

Где заячья свадьба, гагарьи крестины

И ос новоселье в зобатом дупле...

О, если б в страницах златились долины,

И строфы плясали на звонкой земле!

О, если б кавычки -- стада холмогорок

Сходились к перу -- грозовому ручью!

Люблю песнотравный гремучий пригорок,

Где тайна пасет двоеточий семью!

Сума и ночлежка -- судьбина поэта,

За далью же козлик-дымок над избой

Бодается с просинью -- внучкою света...

То сон колыбельный, доселе живой.

Как раненый морж, многоротая книга

Воззвала смертельно: приди! О, приди!

И пал Карфаген -- избяная коврига...

Найдет ли изменник очаг впереди

Иль в зуде построчном, в словесном позоре

Износит певучий Буслаев кафтан?..

Цветет костоеда на потном заборе --

Бесструнных годин прокаженный Коран.

<1921>

418

Запах имбиря и мяты

От парня с зелеными глазами...

Какие Припяти и Евфраты

Протекают в жилах кровями?

Не закат ли пустыни в мочках,

Леопарды у водопоя?..

В осиновых терпких почках

Есть оцет халдейского зноя,

Есть в плотничьих звонких артелях

Отгулы арабской стоянки...

Зареет в лапландских метелях

Коралловый пляс негритянки.

Кораллы на ладожской юфти --

К словесному, знать, половодью...

В церквушке узорчатый муфтий

Рыдает над ветхой Триодью.

То встреча в родимых бороздах

Зерна с земляными сосцами.

У парня в глазницах, как в звездах,

Ночное зеленое пламя,

Как будто в бамбуковых дебрях

За маткой крадутся тигрята,

И жёлчью прозябли на вербах

Имбирь и чилийская мята.

<1921>

419

Древний новгородский ветер,

Пахнущий колокольной медью и дымом бурлацких костров,

Таится в урочищах песен,

В дуплах межстрочных,

В дремучих потемках стихов.

Думы -- олонецкие сосны

С киноварной мякотью коры,

С тульей от шапки Ивана-царевича на макушке,

С шумом гусиного перелета,

10 С плеском окуньим в излуке ветвей --

Живут в моих книгах до вечной поры.

Бобры за постройкой плотины,

Куницы на слежке тетерьей

И синие прошвы от лыж

К мироварнице -- келье пустынной,

Где Ярые Очи -- зырянский Исус

С радельной рубахой на грядке --

Вот мое сердце и знанье, и путь!

В стране холмогорской, в нерпячьем снегу,

20 Под старым тресковым карбасом

Нашел я поющий берестяный след

От лаптя, что сплел Ломоносов:

Горящую пятку змея стерегла,

Последье ж орлы-рыбогоны,

И пять кашалотов в поморье перстов

Поpнанья Скалу сторожили.

Я пламенем мозга змею прикормил,

Орлов -- песнокрылою мыслью,

Пяти кашалотам дал зренье и слух,

30 Чутье с осязаньем и вкусом, --

Разверзлась пучина, к Поэнанья Скале

Лазоревый мост обнажая!

Кто раз заглянул в ягеля моих глаз,

В полесье ресниц и межбровья,

Тот видел чертог, где берестяный Спас

Лобзает шафранного Браму,

Где бабья слезинка, созвездием став,

В Медину ведет караваны,

И солнце Таити -- суропный калач

40 Почило на пудожском блюде!

Запечную сказку, тресковую рябь,

Луну в толоконном лукошке,

У парня в серьге талисманный Памир,

В лучине -- кометное пламя,

Тюрбан Магомета в старушьем чепце,

Карнак -- в черемисской божнице,--

Всё ведает сердце, и глаз-изумруд

В зеленые неводы ловит!

Улов непомерный на строчек шесты

50 Развесила пестунья-память:

Зубатку с кораллом, с дельфином треску,

Архангельский говор с халдейским...

Глядь, вышла поэма -- ферганский базар

Под сенью карельских погостов!

Пиджачный читатель скупает товар,

Амбары рассудка бездонны,

И звездною тайну страницей зовет,

Стихами -- жрецов гороскопы.

Ему невдомек, что мой глаз-изумруд --

60 Зеленое пастбище жизни!

<1921>

420

На помин олонецким бабам

Воскуряю кедровый стих...

Я под огненным баобабом

Мозг ковриги и звезд постиг.

Есть Звезда Квашни и Сусека,

Материнской пазушной мглы...

У пиджачного человека

Не гнездятся в сердце орлы.

За резцами не вязнут перья

Пеклеванных драчливый стай...

Не магнит, а стряпка-Лукерья

Указует дорогу в рай.

Там сосцы тишины и крынки

С песенным молоком...

Не поэты ли сиротинки,

Позабывшие Отчий дом?

Не по ним ли хнычет мутовка,

Захлебываясь в дрожжах?..

Как словесная бронза ковка

Шепелявой прозе на страх!

Раздышалась мякишем книга,

Буква "ша" -- закваска в пере,

И Казбеком блещет коврига

Каравану пестрых тире.

<1921>

421

"Тридцать три года, тридцать три", --

Это дудка няни-зари,

Моей старой подруги...

Первый седой волос

И морщинок легкие дуги --

Знак, что и в мою волость

Приплетутся гости-недуги:

Лихорадка -- поджарая баба,

Костолом -- сутулый бродяга...

10 В тени стиха-баобаба

Залегла удавом бумага.

Под чернильным солнцем услада

Переваривать антилопу-чувства...

Баобабы -- пасынки сада

Неувядаемого искусства.

В их душе притаились пумы,

Каннибалов жадный поселок,

Где треплются скальпы-думы

У божничных свирепых полок,

20 Где возмездие варит травы

Напитывать стрелы ядом,

И любовь -- мальчонка чернявый

С персиковым сладким задом.

В тридцать три года норов

Лобызать, как себя, мальчонка...

Отныне женщине боров

Подарит дитя-свинёнка,

И не надобна пупореэка

Полосатой тигровой самке...

30 Песнословного перелеска

Не ищите в славянской камке:

Питомец деда-Онега

Отведал Львиного Хлеба!

Прощайте, изба, телега --

Моя родная потреба!

Лечу на крыльях самума --

Коршуна, чье яйцо Россия,

В персты арабского Юма,

В огни и флейты степные!

40 Свалю у ворот Судана

Вязанку стихов овинных...

Олонецкого баяна

Возлюбят в шатрах пустынных,

И девушки-бедуинки

В "Песнослов" окунут кувшины...

Не ищите меня на рынке,

Где ярятся бесы-машины,

Где, оскаля шрифтные зубы,

Взвизгивает газета!..

50 В зрачках чернокожей любы

Заплещет душа поэта,

И заплачут шишками сосны

Над моей пропащей могилой...

Тридцать третий год високосный

Вздувает ночи ветрило.

Здравствуй, шкипер из преисподней!

Я -- кит с гарпуном в ласту,

Зову на пир новогодний

Дьяволицу- красоту!

60 Нам любо сосать в обнимку

Прогорклый собственный хвост,

Пока и нашу заимку

Хлестнет пургою погост.

Март--апрель 1921

422

Сергею Есенину

В степи чумацкая зола --

Твой стих, гордынею остужен!

Из мыловарного котла

Тебе не выловить жемчужин.

И груз "Кобыльих кораблей" --

Обломки рифм, хромые стопы.

Не с коловратовых полей

В твоем венке гелиотропы, --

Их поливал Мариенгоф

Кофейной гущей с никотином...

От оклеветанных голгоф --

Тропа к иудиным осинам.

Скорбит рязанская земля,

Седея просом и гречихой,

Что, перелесицы трепля,

Парит есенинское лихо.

Оно, как стая воронят

С нечистым граем, с жадным зобом,

И опадает песни сад

Над материнским строгим гробом.

В гробу пречистые персты,

Лапотцы с посохом железным, --

Имажинистские цветы

Претят очам многоболезным.

Словесный брат, внемли, внемли

Стихам -- берестяным оленям:

Олонецкие журавли

Христосуются с "Голубенем".

"Трерядница" и "Песнослов" --

Садко с зеленой водяницей!

Не счесть певучих жемчугов

На нашем детище -- странице.

Супруги мы... В живых веках

Заколосится наше семя,

И вспомнит нас младое племя

На песнотворческих пирах!

Март--апрель 1921

423

Николаю Ильичу Архипову

Портретом ли сказать любовь,

Мой кровный, неисповедимый!..

Уж зарумянилась морковь,

В рассоле нежатся налимы,

С бараньих почек сладкий жир,

Как суслик, прыскает свечою,

И вдовий коротает пир

Комар за рамою двойною.

Салазкам снится, что зима

Спрядает заячью порошу...

Глядь, под окном свалила тьма

Лохмотьев траурную ношу!

Там шепелявит коленкор

Подслеповатому глазету:

"Какой великопостный сор

Поэт рассыпал по портрету!

Как восковина строк горька,

Горбаты буквы-побирушки!.."

О, только б милая рука

Легла на смертные подушки!

О, только б обручить любовь

Созвучьям -- опьяненным пчелам,

Когда кровавится морковь,

И кадки плачутся рассолом!

5 апреля 1921

424

Умирают звезды и песни,

Но смерть не полнит сумы...

Самоцветный лебедь Воскресни

Гнездится в недрах тюрьмы.

Он, сосцов девичьих алее,

Ловит рыбок -- чмоки часов...

Нож убийцы и цепи злодея

Знают много воскресных слов.

И на исповеди, перед казнью,

Улей-сердце выводит пчел,

Над смертельной слезой, над боязнью

Поцелуйный реет орел.

Оборвутся часов капели,

Как луга, омыв каземат,

Семисвечником на постели

Осенит убийцу закат.

И с седьмого певчего неба

Многовзорный скатился Глаз,

Чтобы душу черней Эреба

Спеленать в лазурный атлас.

А за ним Очиститель сходит

С пламенеющею метлой,

Сор метет и пятна выводит,

Хлопоча, как мать, над душой.

И когда улыбка дитяти

Расплещет губ черноту,

Смерть-стрелок в бедуинском плате

Роковую ставит мету.

Апрель--май 1921

425

Меня хоронят, хоронят

Построчная тля, жуки

Навозные проворонят

Ледоход словесной реки!

Проглазеют моржа златого

В половодном разливе строк,

Где ловец -- мужицкое слово

За добычей стремит челнок!

Погребают меня так рано

Тридцатилетним бородачом,

Засыпают книжным гуано

И брюсовским сюртуком.

Сгинь, поджарый! Моя одёжа --

Пестрядь нив и ржаной атлас.

Разорвалась тучами рожа,

Что пасла, как отары, нас.

Я -- из ста миллионов первый

Гуртовщик златорогих слов,

Похоронят меня не стервы,

А лопаты глухих веков!

Нестерпим панихидный запах...

Мозг бодает изгородь лба...

На бревенчатых тяжких лапах

Восплясала моя изба.

Осетром ныряет в оконцах

Краснобрюхий лесной закат, --

То к серпу на солнечных донцах

Пожаловал молот-брат.

И зажглись словесные клады

По запечным дебрям и мхам...

Стихотворные водопады

Претят бумажным жукам.

Не с того ль из книжных улусов

Тянет прелью и кизяком?

"Песнослову" грозится Брюсов

Изнасилованным пером.

Но ядрён мой рай и чудесен --

В чаще солнца рассветный гусь,

И бадьею омуты песен

Расплескала поморка-Русь!

426

Григорий Новых цветистей Бессалько,

В нем глубь Байкала, смётка бобров.

От газетной ваксы и талька

Смертельно выводку слов.

Пересыплют в "Известиях" Кии

Перья сиринов сулемой,

И останутся от России

Кандалы с пропащей сумой.

Ни соловки, ни зелена сада,

Только шишки да бедный Макар...

Из чернильного водопада

Вытекает речка Товар,

Вниз по быстрой плывет ватага

Буквенной голытьбы...

Словно туча, застит бумага

Лик Коммуны и русской судьбы.

Утопает в построчной ваксе

Златоствольный искусства сад,

И под Смольным сюртук на Марксе

Продырявил брошюрный град.

Брат великий, сосцы овина

Пеклеванный взрастили цвет,

Избяных напевов ряднина

Свяжет молот и злак в букет.

Разгадать ли красную тайну

Клякспапировым ведунам?

От Печоры на Буг и Майну

Мчится всадник -- Ржаной Хирам.

То строитель звездных просонок, --

Всеплеменной песни -- избы...

Не Садко, а шрифтный бесенок

Баламутит глуби судьбы.

Май 1921

427

Петухи горланят перед солнцем,

Пред фазаньим лучом на геранях...

Над глухим бревенчатым Олонцем

Небеса в шамаханских тканях.

И не верится, что жизнь -- обида

С бесхлебицею и бестишьем, --

Это возводится Семирамида

Поверьем солнечным, вышним.

Тяжек молот, косны граниты,

В окровавленных ризах зодчий...

Полюбил кумач и бархат рытый,

Как напев, обугленный рабочий.

Только б вышить жребий кумачный

Бирюзой кокандской, смирнским шёлком,

Чтобы некто чопорно-пиджачный

Не расставил Громное по полкам,

Чтобы в снедь глазастым микроскопам

Не досталась песня, кровь святая!..

В белой горенке у протопопа

Заливается тальянка злая.

Кривобоки церковь и лавчонки,

Позабыв о купле, Божьих данях...

Петухи горланят вперегонки

О фазаньем солнце на геранях.

<1921>

428

Придет караван с шафраном,

С шелками и бирюзой,

Ступая по нашим ранам,

По отмели кровяной.

И верблюжьи тяжкие пятки

Умерят древнюю боль,

Прольются снежные Святки

В ночную арабскую смоль.

Сойдутся вятич в тюрбане,

Поморка в тунисской чадре,

В незакатном новом Харране

На Гор Лучезарной Горе.

Переломит Каин дубину

Для жертвенного костра,

И затопит земную долину

Пылающая гора.

Города журавьей станицей

Взбороздят небесную грудь,

Повенец с лимонною Ниццей

Укажут отлетный путь.

И не будет песен про молот,

Про невидящий маховик,

Над Сахарою смугло-золот

Прозябнет России лик --

В шафранных зрачках караваны

С шелками и бирюзой,

И дремучи косы-платаны,

Целованные грозой.

<1921>

429

Дремлю с медведем в обнимку,

Щекою на доброй лапе...

Дозорит леший заимку

Верхом на черном арапе.

Слывя колдуном в округе,

Я -- пестун красного клада,

Где прялка матери-вьюги

И ключ от Скимена-града!

Не знают бедные люди,

Как яр поцелуй медвежий!..

Луна -- голова на блюде,

Глядится в земные вежи.

И видят: поэт медведя

Питает кровью словесной...

Потомок счастливый Федя

Упьется сказкой чудесной,

Прольет в хвою "Песнослова"

Ресниц живые излуки...

В тиши звериного крова

Скулят медвежата-звуки.

Словить бы Си, До для базара,

Для ха-ха-ха Прова и Пуда!

От книжного злого угара

Осыпалось песни чудо.

И только Топтыгина лапой

Баюкать старые боли...

О буквенный дождик, капай

На грудь родимого поля!

Глаголь, прорасти васильками,

Добро -- золотой медуницей,

А я обнимусь с корнями

Землею -- болезной сестрицей!

19 ноября 1921

430

Потемки -- поджарая кошка

С мяуканьем ветра в трубе,

И звезд просяная окрошка

На синей небесной губе.

Земля не питает, не робит,

В амбаре пустуют кули,

А где-то над желтою Гоби

Плетут невода журавли,

А где-то в кизячном улусе

Скут пряжу и доят овец...

Цветы окровавленной Руси --

Бодяга и смертный волчец.

На солнце, саврасом и рябом,

Клюв молота, коготь серпа...

Плетется по книжным ухабам

Годов выгребная арба.

В ней Пушкина череп, Толстого,

Отребьями Гоголя сны,

С Покоем горбатое Слово

Одрами в арбу впряжены.

Приметна ль вознице сторожка,

Где я песноклады таю?..

Потемки -- подражая кошка,

Крадутся к душе-воробью.

1921 или 1922

431

Заутреня в татарское иго

В церквушке, рубленной в лапу,

На плате берестяная книга

Живописную теплит вапу.

Пирогощая точит гривны --

Кровинки с козельской сечи,

За хоробрую Тверь и Ливны

Истекли огневицей свечи.

Полегли костями Буслаи

На далекой ковыльной Калке...

За оконцем вороньи граи

Да девичий причит жалкий.

Христофор с головой собаки

С ободверья возлаял яро,

В княженецкой гридне баскаки

Осквернили кумысом чары.

Пирогощая плачет зернью

Над кутьей по красном Мстиславе,

Прозревая раннюю обедню

В агарянское злое иго...

1921

432. Гитарная

Вырастает и на теле лебеда,

С Невидимкой шепелявя и шурша,

Это чалая колдунья-борода,

Знак, что вызрела полосынька-душа!

Что, как брага, яры соки в бороздах,

Ярче просини улыбок васильки!..

Говорят, Купало пляшет в бородах,

А в моей гнездятся вороны тоски!

Грают темные: "Подруга седина,

Допрядай свою печальную кудель!

Уж как нашему хозяину жена

В новой горнице сготовила постель".

За оконцем, оступаясь и ворча,

Бродит с заступом могильщик-нелюдим!..

Тих мой угол, и лежанка горяча,

Старый Васька покумился с домовым.

Неудача верезжит глухой Беде:

"Будь, сестрица, с вороньем настороже!.."

Глядь, слезинка расцвела на бороде --

Василек на жаворонковой меже!

1921 или 1922

433

Стариком, в лохмотья одетым,

Притащусь к домовой ограде...

Я был когда-то поэтом,

Подайте на хлеб Христа ради!

Я скоротал все проселки,

Придорожные пни и камни!..

У горничной в плоёной наколке

Боязливо спрошу: "Куда мне?"

В углу шарахнутся трости

От моей обветренной палки,

И хихикнут на деда-гостя

С дорогой картины русалки.

За стеною Кто и Незнаю

Закинут невод в Чужое...

И вернусь я к нищему раю,

Где Бог и Древо печное.

Под смоковницей солодовой

Умолкну, как Русь, навеки...

В мое бездонное слово

Канут моря и реки.

Домовину оплачет баба,

Назовет кормильцем и ладой...

В листопад рябины и граба

Уныла дверь за оградой.

За дверью пустое сени,

Где бродит призрак костлявый,

Хозяин Сергей Есенин

Грустит под шарманку славы...

1921 или 1922

434

От иконы Бориса и Глеба,

От стригольничьего Шестокрыла

Моя песенная потреба,

Стихов валунная сила.

Кости мои от Маргарита,

Кровь -- от костра Аввакума.

Узорнее аксамита

Моя золотая дума:

Чтобы Русь, как серьга, повисла

В моем цареградском ухе...

Притекают отары-числа

К пастуху -- дырявой разрухе.

И разруха пасет отары

Татарским лихим кнутом,

Оттого на Руси пожары

И заплакан родимый дом.

На задворках, в пустом чулане,

Бродит оторопь, скрёб и скок,

И не слышно песенки няни

На крылечке, где солнопёк.

Неспроста и у рябки яичко

Просквозило кровавым белком...

Громыхает чумазый отмычкой

Над узорчатым тульским замком.

Неподатлива чарая скрыня,

В ней златница -- России душа,

Да уснул под курганом Добрыня,

Бородою ковыльной шурша,

Да сокрыл Пересвета с Ослябей

Голубой Богородицын плат!..

Жемчугами из ладожской хляби

Не скудеет мужицкий ушат.

И желанна великая треба,

Чтоб во прахе бериллы и шелк

Пред иконой Бориса и Глеба

Окаянный поверг Святополк!

1921 или 1922

435--436. Вавила

Н. И. А-ву

Вернуться с оленьего извоза,

С бубенцами, с пургой в рукавицах,

К печным солодовым грозам,

К ржаным и щаным зарницам,

К черемухе белой -- жёнке,

К дитяти -- свежей поляны.

Овчинные жаворонки

Поют, горласты и рьяны.

За трапезой гость пречудный --

Сермяжное солнце в крыльях...

Почил перезвон погудный

На Прохорах и Васильях.

С того ль у Маланьи груди

Брыкасты, как оленята?

В лапотном лыковом гуде

Есть мед и мучная сата.

Вскисайте же, хлебные недра --

Микуловы отчие жилы!

Потемки и празелень кедра

Зареют в зрачках у Вавилы.

И крыльями плещет София --

Орлица запечных ущелий,

То вещая пряха -- Россия --

Прядет бубенцы и метели.

Карельские зори раскосы и рябы,

Дорожное вымя -- бугры и ухабы,

Их доят сутёмки -- в повойниках бабы.

Подойник -- болотце, где рыжий удой

Взбивает мутовкою дед-лесовой,

Чтоб маслилось вёдро -- калач золотой,

Чтоб дался саврасый буланой кобыле

И груди кочанные мальцу -- Вавиле...

Карельские зори -- ширинки в бучиле,

Всенощная марь -- молодуха на сносях, --

Запуталась ель в солодовых волосьях,

Родиться бы нивой в гремучих колосьях,

Чтоб баба могутная ярым серпом

Сразила напевы на поле мирском:

Их ждет мужичище -- столикий Пахом,

Их ждет на полатях кудрявый Васятка...

Дубленые зори -- заклятая кадка,

Где миру вскисает созвучий разгадка...

Карельские зори любимы тобой,

Стихов моих пестун и брат дорогой!

1921 или 1922

437

Ленин на эшафоте,

Два траурных солнца -- зрачки,

Неспроста журавли на болоте

Изнывают от сизой тоски.

И недаром созвездье Оленя

В Южный Крест устремило рога...

Не спасут заклинанья и пени

От лавинного злого врага!

Муравьиные косные силы

Гасят песни и пламя знамен...

Волга с Ладогой -- Ленина жилы,

И чело -- грозовой небосклон.

Будет буря от Камы до Перу,

Половодье пророчит Изба,

Убегут в гробовую пещеру

Черный сглаз и печалей гурьба!

Свет, как очи, взойдет над болотом,

Где тоскуют сердца-журавли.

По лесным глухариным отлетам

Узнаются раздумья земли.

Ленин -- птичья октябрьская тяга,

Щедрость гумен, янтарность плодов...

Словно вереск дымится бумага

От шаманских, волхвующих слов.

И за строчками тень эшафота --

Золотой буреломный олень...

Мчатся образы, турья охота

В грозовую страничную сень.

1921 или 1922

438

От березовой жилы повытекла Волга,

Из медвежьего зуба Звенигород слажен...

Аксамиты напевов коротко иль долго

Будет мерить оравами бумажн<ая> сажень.

По ораве поминки -- смола да горнило,

Черномазым потёмки -- невесте атласы,

Шалапыгу наторя -- подымаю кропило

На комолого беса из буден саврасых,

Чу! скулит колченогий... Просонки да храпы

10 Не избыть кацеёй с аравийским тимьяном...

Я хочу песнословить рублёвские вапы,

Заозерье перстов под гагарьим туманом.

Я хочу аллилуить, как вёсны, Андрея,

Как сорочьи пролетья, овчинные зимы.

Не тебе, самоварное пузо -- Рассея,

Мечут жемчуг и лал заревые налимы.

Не тебе в хлеборобье по теплым овинам

Паскараги псалмят, гомонят естрафили.

Куманике лиловой да мхам журавиным

20 Эти свитки берёсты, где вещие были...

Куманике глазастой, на росной олифе

Любо ассис<т> творить, зеленец с полуярью, --

То начальные вапы "Сказанья о Сифе",

О лопарской свирели про тундру комарью.

Там олений привал, глухариные токи,

На гагарьем желтке ягелевый бакан,

Чтобы охрить икону "Звезда на Востоке",

Щиплет гуся на снедь -- ледовитый туман.

Челмогорский Кирилл, Иринарх соловецкий,

30 Песнолебедь Макарий на Желтых Водах,

Терем красок невидимых, рубленый, клецкий,

С ароматом столетий в дремучих углах.

Имена -- в сельделовы озерные губы,

Что теребят, как парус, сосцы красоты...

Растрепала тайга непогодные чубы,

Молодя листопад и лесные цветы, --

То горящая роспись "Судище Христово".

Зверобойная желть и кленовый багрец.

Поселились персты и прозренья Рублёва

40 Киноварною мглой в избяной поставец.

"Не рыдай мене Мати" -- зимы горностаи,

Всплески кедровых рук и сосновых волос:

Умирая в снегах, мы прозябнем в Китае,

Где жасмином цветет "Мокробрадый Христос".

Умирая в снегах, мы бездомны и наги...

До избы невечерней, где красок восход,

<Нрзб> не Рим и не колокол в Праге

Табунами напевов влекомый народ.

Барабинские шляхи, бесследье Турана

50 Убаюканы лаптем, тверским бадожком.

Есть икона: змея и глава Иоанна

Перевязаны розой, как брачным венцом.

Это оцет Руси: ложесна Даниила

С карим коршуном в браке -- с Андрея брадой.

Про любовь-купину от Печоры до Нила

Ткут морянки молву, гаги -- гам голубой.

И в гусиных капканах, как строки, недаром

Серебрятся пушинки и птичья слюна, --

То "Зачатия" образ, где звездным гагарам

60 Топит жёлчь и молоки китовья луна.

У поморской луны есть притин поддонный:

Ядра -- Маточкин Шар, пуп -- белужий Вайгач

Ледовитой Любви пресвятые иконы

Знает белый Топтыгин да Стеньки палач.

Окунаюсь в стихи, чтобы стать топором,

Чтобы Разина кровь расплескать языком,

О ретивую печень точить лезвие --

Лебединую нежность и сердце мое.

О блаженном Рублёве янтарь и финифть,

70 Хризолиты раздумий спрядаются в нить,

Глядь, и милого слезки -- глаза Василько

В самоцветную гривну вплелися легко,

И березовый садик щегленком запел,

Что "Тридневен во гробе" -- любимых удел.

Из калиновой жилы повытекла Выга,

Что Данилову с Лексой купать седины.

Пеклеванным железом указует Коврига

Первопуток в узор, в златошвейню луны.

Там по камчатым взморьям цветет атлабас,

80 Птицы -- нитка с иглой -- ловят яхонт и лал.

Есть раздумий челны, сновидений баркас,

Что дозорят сердца, как священный Байкал,

У сибирских дорог есть уста и сосцы,

Их целует и пьет забубённый народ...

Оттого ясноглазые Руси певцы

Любят хлебный румянец и липовый мед...

1921 или 1922

439

Будут ватрушки с пригарцем,

Малиновки за окном,

И солнце усыплет кварцем

Бугор с веселым крестом.

Под ним с мощами колода,

Хризопраз -- брада и персты...

Дивен образ: Дева-Свобода

Возлагает на крест цветы.

Уж бессмертные трутся краски,

Колыбель укрыла творца.

Веретённые бабьи сказки

На пиру у струн и резца.

Чу! Застольные братские клики!

Гости Лопь, чародейный Сиам,

И в венце из лесной повилики

Входит сказка в лазоревый храм.

Обернулись в тимпаны ватрушки

(Вкусен звук -- с творогом поставец),

Мимо вещей олонецкой кружки

Не прольется столетий конец.

1922

440

Ни песня, ни звон покоса

Услада в нежной тоске...

Щуренком плещется просо

В развалистом котелке.

Мигает луковый уголь --

Зеленый лешачий глаз...

Любовницу ли, супруга ль

Я жду в нестерпимый час?

И кому рассказать, кому бы,

Чтоб память цвела века,

Как жадны львиные губы,

Берестяная щека!

Всё ведают очи Спаса --

Фиалковые моря...

На свист просяного бекаса

Скрипят часов якоря.

Предтеча светлого гостя --

Гремит запечный прибой...

Под виселицей на помосте

Не слаще встреча с тобой.

Поцелуем Перовской Софии

Приветствую жениха...

Вспахала перси России

Пылающая соха.

Бессмертны колосья наши

На ниве, где пала кровь.

Мы пьем из оцетной чаши

Малиновую любовь.

3 июня 1922

441

Н. Архипову

Не ласкай своего Ильюшу

Под рябиновый листопад.

Не закликать зяблика-душу

В сырой обглоданный сад.

И в худых бескровных ладошках,

Что выпил голодный год,

Не стукнет ставней сторожка

На папин милый приход.

Овдовеет диван семейный

Без стихов, без гостя в углу,

И ресницею златовейной

Не разбудит лампадка мглу.

Черный ангел станет у двери

С рогатым тяжким ковшом,

Чтоб того, кто любви не верил,

Напоить смердящим вином,

Чтоб того, кто в ржаных просонках

Не прозрел Господних чудес,

Укачал в кровавых пеленках

С головою ослиной бес:

"Баю-бай, найденыш любимый,

Не за твой ли стыд и кураж

Ворота Четвертого Рима

Затворил белокрылый страж?"

Не ласкай своего Ильюшу

С сукровицей на руках,

Захворала лампа коклюшем

На наших святых вечерах.

И ширяют тени-вороны

Над сраженным богатырем,

Но повиты мои иконы

Повиликой и коноплем.

Как будто гречневым златом

Полны пригоршни гумна,

И почила над полем сжатым

Рябиновая тишина.

Октябрь 1922

442

Люблю поленницу дров,

Рогожу на полу мытом,

И в хлеву над старинным корытом

Соломенный жвак коров.

Солома -- всему укрепа,

Хлеб -- вселенская голова.

Вымолотят слова

Труда золотые цепи.

И не будет коровий сап

Оглашать страниц лукоморья,

Прискачет черный арап

На белом коне Егорья.

Бель и чернь -- родная душа...

Окровавлены ангелов руки.

Овце, многочадной суке,

Уготован мир шалаша.

Вороне -- птенец носатый

Сладкозвучнее веретена...

Киноварной иглой весна

Узорит снегов заплаты.

Половеет лыко и таль.

Дух медвежий от зимней шубы.

И прясть сутемёнкам любо

Березовую печаль.

Душа всещедро тверда,

Как ток, цепами убитый,

Где смуглый Ангел труда

Молотит созвучий жито.

<1922>

443

Не буду писать от сердца,

Слепительно вам оно!

На ягодицах есть дверца --

Гнилое болотное дно.

Закинул чертенок уду

В смердящий водоворот,

Чтоб выловить слизи груду,

Бодяг и змей хоровод.

Это новые злые песни --

Волчий брёх и вороний грай...

На московской кровавой Пресне

Не взрастет словесный Китай,

И не склонится Русь-белица

Над убрусом, где златен лик...

По-речному таит страница

Лебединый отлетный крик.

Отлетает Русь, отлетает

С косогоров, лазов, лесов,

Новоселье в желтом Китае

Справят Радонеж и Саров.

На персты Андрея Рублёва

Алевастры прольет Сиам,

Обретая родину, снова

Мы вернемся к волжским лугам.

Под соборный звон сенокоса,

Чумаки в бандурном, родном,

Мы ключи и Стенькины плёса

Замесим певучим пшеном.

И, насытясь песней сердечной,

Мы, как улей -- нектар и смоль,

Убаюкаем в зыбке млечной

Золотую русскую боль.

30 июля 1925

444. Богатырка

Моя родная богатырка --

Сестра в досуге и в борьбе,

Недаром огненная стирка

Прошла булатом по тебе!

Стирал тебя Колчак в Сибири

Братоубийственным штыком,

И голод на поволжской шири

Костлявым гладил утюгом.

Старуха -- мурманская вьюга,

Ворча, крахмалила испод,

Чтоб от Алтая и до Буга

Взыграл железный ледоход.

Ты мой чумазый осьмилеток,

Пропахший потом боевым,

Тебе венок из лучших веток

Плетут Вайгач и теплый Крым.

Мне двадцать пять, крут подбородок

И бровь моздокских ямщиков,

Гнездится красный зимородок

Под карим бархатом усов.

В лихом бою, над зыбкой в хате,

За яровою бороздой

Я помню о суконном брате

С неодолимою звездой!

В груди, в виске ли будет дырка --

Её напевом не заткнешь...

Моя родная богатырка,

С тобой и в смерти я пригож!

Лишь станут пасмурнее брови,

Суровее твоя звезда...

У богатырских изголовий

Шумит степная лебеда.

И улыбаются курганы

Из-под отеческих усов

На ослепительные раны

Прекрасных внуков и сынов.

Декабрь 1925

445. Ночная песня

За невской тихозвонной лаврой,

Меж гробовых забытых плит,

Степной орел -- Бахметьев храбрый,

Рукой предательской зарыт.

Он в окровавленной шинели,

В лихой папахе набекрень,

Встряхнуть кудрями цепче хмеля

Богатырю смертельно лень,

Не повести смолистой бровью,

10 Не взвить двух ласточек-ресниц.

К его сырому изголовью

Слетает чайкой грусть звонниц.

По-матерински стонет чайка

Над неоплаканной судьбой,

И темень -- кладбища хозяйка,

Скрипит привратной щеколдой.

Когда же невские буксиры

Угомонит глухой ночлег,

В лихой папахе из Кашмира

20 Дозорит лавру человек.

Он улыбается на Смольный --

Отвагой выкованный щит,

И долго с выси колокольной

В ночные улицы глядит.

И траурных касаток стая

Из глуби кабардинских глаз

Всем мертвецам родного края

Несет бахметьевский приказ:

Не спать под крышкою сосновой,

30 Где часовым -- косматый страх,

Пока поминки правят совы

На глухариных костяках.

По русским трактам и лядинам

Шумит седой чертополох,

И не измерена кручина

Сибирских каторжных дорог.

У мертвецов одна забава --

Звенеть пургой да ковылем.

Но только солнечная пава

40 Блеснет лазоревым крылом, --

На тиховейное кладбище

Закинет невод угомон,

Буксир сонливый не отыщет

Ночного витязя затон.

Лишь над пучиной городскою,

Дозорным факелом горя,

Лассаль гранитной головою

Кивнет с проспекта Октября.

Кому поклон -- рассвету ль мира,

50 Что вечно любит и цветет,

Или папахой из Кашмира

Вождю пригрезился восход?

И за провидящим гранитом

Поэту снится наяву,

Что горным розаном-джигитом

Глядится утренник в Неву.

Апрель 1926

446

Милый друг, из Святогорья

Ни улыбки, ни письма.

На божнице лик Егорья

Застит сумерек косма.

Ты у папы и у мамы --

"На вакациях студент",

Вечер пушкинский "тот самый"

Облака плетет из лент.

Я с тобой... Махоркой вея

В грудь плакатных парусов,

Комсомольская Рассея

Отошла от берегов.

Как в былом, у печки мама,

Дух пшеничный избяной --

Распахнем же настежь раму

В звон зеленый полевой!

Погляди, как вьются бойко

Трясогузки над прудом,

Хворь мою с больничной койкой

Жданой свахой назовем,

Только б ран моих касались

Чудотворные персты...

Солнце жгло, гроза ли мчалась,

Смяв жасминные кусты.

Только я влюблен, как речка,

В просинь, ивы, облака,

Обручальное колечко

Шлю тебе издалека.

Если ж стих пустой игрушкой

Прозвенит душе твоей,

Выпью с горя, где же кружка --

Сердцу будет веселей!

<1926>

447

Не буду петь кооперацию:

Ситец да гвоздей немного,

Когда утро рядит акацию

В серебристый плат, где дорога.

Не кисти Богданова-Бельского --

Полезности рыжей и саженной,

Отдам я напева карельского

Чары и звон налаженный.

И мужал я, и вырос в келий

Под брадою отца Макария,

Но испить Тицианова зелия

Нудит моя Татария.

Себастьяна, пронзенного стрелами,

Я баюкаю в удах и в памяти,

Упоительно крыльями белыми

Ран касаться, как инейной замяти.

Старый лебедь, я знаю многое,

Дрёму лилий и сны Мемфиса,

Но тревожит гнездо улогое

Буквоедная злая крыса,--

Чтоб не пел я о Тициане --

Пляске арф и живых громах.

Как стрела в святом Себастьяне,

Звенит иное в стихах.

Овчинный омут полатей,

В ночи стокрылый петух,

И за лыками дед Кондратий,

Провидец бурь и засух.

В удоях кедры-коровы

Рогатей купальских лун,

В избе же клюевословы

Мерят зарю-зипун.

Но в словесных взвивах и срывах,

Себастьянов испив удел,

Из груди не могу я вырвать

Окаянных ноющих стрел!

1926

448--451. Новые песни

I
Ленинград

В излуке Балтийского моря,

Где невские волны шумят,

С косматыми тучами споря,

Стоит богатырь -- Ленинград.

Зимой на нем снежные латы,

Метель голубая в усах,

Запутался месяц щербатый

В карельских густых волосах.

Румянит мороз ему щеки,

10 И ладожский ветер поет

О том, что апрель светлоокий

Ломает по заводям лед,

Что скоро сирень на бульваре

Оденет лиловую шаль

И сладко в матросской гитаре

Заноет горячий "Трансваль".

Когда же заря молодая

Багряное вздует горно --

Великое Первое мая

20 В рабочее стукнет окно.

Взвалив себе на спину трубы,

На площади выйдет завод.

За ним Комсомол краснозубый --

Республики пламенный мед.

И Армии Красной колонны,

Наш флот -- океану собрат --

Пучиной стальной, непреклонной

На Марсово поле спешат.

Там дремлют в суровом покое

30 Товарищей подвиг и труд,

И с яркой гвоздикой левкои

Из ран благородных растут.

Плющом Володарского речи

Обвили могильный гранит...

Печаль об ушедших далече,

Как шум придорожных ракит.

Люблю Ленинград в богатырке

На каменном тяжком коне;

Пускай у луны-поводырки

40 Мильоны сестер в вышине, --

Звезда Октября величавей

Стожаров и гордых комет...

Шлет Ладога смуглой Мораве

С гусиной станицей привет.

И слушает Рим семихолмный,

Египет в пустынной пыли,

Как плавят рабочие домны

Упорную печень земли,

Как с волчьей метелицей споря,

50 По-лоцмански зорко лобат,

У лысины хмурого моря

Стоит богатырь -- Ленинград.

Гудят ему волны о крае,

Где юность и Мая краса,

И ветер лапландский вздувает

В гранитных зрачках паруса.

2
Застольная

Мои застольные стихи

Свежей подснежников и хмеля.

Знать, недалеко до апреля,

Когда цветут лесные мхи...

Мои подснежные стихи!

Не говори, что ночь темна,

Что дик и взмылен конь метели,

И наш малютка в колыбели

Не встрепенется ото сна...

10 Не говори, что жизнь темна!

О, позабудь глухие дни,

Подвал обглоданный и нищий,

Взгляни, дорога и кладбище

В сосновой нежатся тени,..

О, позабудь глухие дни!

Наш мальчуган, как ручеек,

Журчит и вьется медуницей,

И красным галстуком гордится --

Октябрьский яростный дичок...

20 Наш мальчуган, как ручеек!

Ах, в сердце ноет, как вино,

Стрела семнадцатого года,

Когда весельем ледохода

Пахнуло в девичье окно...

Ах, сердце -- лютое вино!

Не говори, моя Сусанна,

Что мы старей на восемь лет,

Что оплешивел твой поэт

От революции изъяна...

30 Не опуская ресниц, Сусанна!

В твою серебряную свадьбу,

У обветшалых клавесин,

Тебе споет красавец-сын

Не про Татьянину усадьбу --

Про годы бурь и славных ран,

Про человеческие муки,

Когда как бор шумели руки,

Расплескивая океан...

Наш сын -- усатый мальчуган!

40 Друзья, прибой гудит в бокалах

За трудовые хлеб и соль,

Пускай уйдет старуха-боль

В своих дырявых покрывалах...

Друзья, прибой гудит в бокалах!

Наш труд -- широкоплечий брат

Украсил пир простой гвоздикой,

Чтоб в нашей радости великой,

Как знамя рдел октябрьский сад...

Наш труд -- широкоплечий брат!

50 Чу! Неспроста напев звучит

Подоблачной орлиной дракой

И крыльями в бессильном мраке

Взлетают волны на гранит, --

Орлиный мир, то знает всякий,

Нам жизнь в грядущем подарит!

Сегодня празднество у домен,

С рудой целуется багрец,

И в глубине каменоломен

Запел базальтовый скворец.

У антрацита лоска кожа, --

Он -- юный негр, любовью пьян,

Клубится дымная рогожа

Из труб за облачный бурьян.

Есть у завода явь и небыль,

Железный трепет, чернь бровей...

Портретом Маркс, листовкой Бебель

Гостят у звонких слесарей.

О, неизведанных Бразилии

Живая новь -- упругость губ!..

Люблю на наковальном рыле

Ковать борьбы горящий зуб.

Лебедок когти, схваты, сглазы,

Сады из яблонь гвоздяных,

Чтобы орленком черномазым

Тонуть в пучинах городских.

Играть страницей жизнетома

От Повенца до Сиракуз,

Как бородою Совнаркома,

Мир -- краснощекий карапуз.

Я, кузнец Вавила,

Кличка -- Железня,

Рудовая сила

В жилах у меня!

По мозольной блузе

Всяк дознать охоч:

Сын-красавец в вузе,

В комсомоле дочь.

Младший пионером --

Красногубый мак...

Дедам-староверам

Лапти да армяк.

Ленинцам негожи

Посох и брада,

Выбродили дрожжи

Вольного труда.

Будет и коврига --

Пламенный испод...

С наковальней книга

Водят хоровод.

Глядь, и молот бравый

Заодно с серпом,

Золотые павы

Плещут над горном.

Всё звончей, напевней

Трудовые сны,

Радости деревни

Лениным красны.

Он глядит зарницей

В продухи берез:

На гумне сторицей

Сыченый овес.

Труд забыл засухи

В зелени ракит,

Трактор стальнобрюхий

На задворках спит.

И над всем, что мило

Ярому вождю,

Я -- кузнец Вавила --

С молотом стою.

<1926>

452. Корабельщики

Мы, корабельщики-поэты,

В водовороты влюблены,

Стремим на шквалы и кометы

Неукротимые челны.

И у руля, презрев пучины,

Мы атлантическим стихом

Перед избушкой две рябины

За вьюгою не воспоем.

Что романтические ямбы --

Осиный гуд бумажных сот,

Когда у крепкогрудой дамбы

Орет к отплытью пароход!

Познав веселье парохода

Баюкать песни и тюки,

Мы жаждем львиного приплода

От поэтической строки.

Напевный лев (он в чревной хмаре)

Взревет с пылающих страниц --

О том, как русский пролетарий

Взнуздал багряных кобылиц,

Как убаюкал на ладони

Грозовый Ленин боль земли,

Чтоб ослепительные кони

Луга беззимние нашли,--

Там, как стихи, павлиноцветы,

Гремучий лютик, звездный зев...

Мы -- китобойцы и поэты --

Взбурлили парусом напев.

И, вея кедром, росным пухом

На скрип словесного руля,

Поводит мамонтовым ухом

Недоуменная земля!

<1926>

453

Наша собачка у ворот отлаяла,

Замело пургою башмачок Светланы,

А давно ли нянюшка ворожила-баяла

Поварёнкой вычерпать поморья-океаны,

А давно ли Россия избою куталась,--

В подголовнике бисеры, шелка багдадские,

Кичкою кичилась, тулупом тулупилась,

Слушая акафисты да бунчуки казацкие?

Жировалось, бытилось братанам Елисеевым,

Налимьей ухой текла Молога синяя,

Не было помехи игрищам затейливым,

Саянам-сарафанам, тройкам в лунном инее.

Хороша была Настенька у купца Чапурина,

За ресницей рыбица глотала глубь глубокую

Аль опоена, аль окурена,

Только сгибла краса волоокая.

Налетела на хоромы приукрашены

Птица мерзкая -- поганый вран,

Оттого от Пинеги до Кашина

Вьюгой разоткался Настин сарафан.

У матерой матери Мемёлфы Тимофеевны

Сказка-печень вспорота и сосцы откушены,

Люди обезлюдены, звери обеззверены...

Глядь, березка ранняя мерит серьги Лушины!

Глядь, за красной азбукой, мглицею потуплена,

Словно ива в озеро, празелень ресниц,

Струнным тесом крытая и из песен рублена

Видится хоромина в глубине страниц.

За оконцем Настенька в пяльцы душу впялила --

Вышить небывалое кровью да огнем...

Наша корноухая у ворот отлаяла

На гаданье нянино с вещим башмачком.

<1926>

454. Дружба

Вятичи не любят сапог,

Подавай им батюшку-лапоть.

Пермякам же Степанко-бог

Не устанет сусалом капать.

Черемисина с белой чудью

Косоглазят на картузы,

По рассейскому разнолюдью

Не дивятся ковшу бузы.

Буза -- степная баба

С сапом, храпом и с потом тож...

Хороши на Волыни грабы,

Но милей васильковая рожь.

А жаворонки утром сизым,

К ромашке клеверный пыл!..

Милый друг, удерем к киргизам

Доить пятнистых кобыл.

Устелю я ковром кибитку,

Разолью по чашкам кумыс,

Как невесту, баранью лытку

Наряжу в укроп и анис.

Заживем мы с тобой на славу,

Два лица, а душа одна.

Голубою неслышной павой

На кибитку слетит луна, --

Подивиться на праздник дружбы --

На пунцовый клеверный пыл.

Людям грустно, они так чужды

Золотому ржанью кобыл.

1926

455. Вечер

Помню на задворках солнопёк,

Сивку, мухояровую телку,

За белесой речкою рожок:

"Ту-ру-ру, не дам ягненка волку!"

Волк в лесу, косматом и седом,

На полянке ж смолки, незабудки.

Дома загадали о Гришутке

Теплый блин да крынка с молоком.

Малец блин, а крынка, что девчонка,

Вся в слезах, из глины рябый нос...

Глядь, ведет сохатая буренка

Золотое стадо через мост!

Эка зарь, и голубень, и просинь,

Празелень, березовая ярь!

Под коровье треньканье на плёсе

Завертится месячный кубарь.

Месяц, месяц -- селезень зобатый,

Окунись, как плёсо, в глыбкий стих!

Над строкою ивой бородатой

Никну я в просонках голубых!

Вижу мухояровую телку,

На задворках мглицу -- шапку сна,

А костлявый гость в дверную щелку

Пялит глаз, как сом с речного дна.

От косы ложится на страницы,

На луга стихов кривая тень...

Здравствуй, вечер, сумерек кошницы,

Холод рук и синяя сирень!

<1927>

457

Кто за что, а я за двоперстье,

За байку над липовой зыбкой...

Разгадано ль русское безвестье

Пушкинской золотою рыбкой?

Изловлены ль все павлины,

Финисты, струфокамилы

В кедровых потемках овина,

В цветике у маминой могилы?

Погляди на золотые сосны,

На холмы -- праматерние груди!

Хорошо под гомон сенокосный

Побродить по Припяти и Чуди, --

Окунать усы в квасные жбаны

С голубой татарскою поливой,

Слушать ласточек и ранним-рано

Пересуды пчел над старой сливой:

"Мол, кряжисты парни на Волыни,

Как березки девушки по Вятке..."

На певущем огненном павлине

К нам приедут сказки и загадки.

Сядет Суздаль за лазорь и вапу,

Разузорит Вологда коклюшки...

Кто за что, а я за цап-царапу,

За котягу в дедовской избушке.

1928

458. Нерушимая Стена

Рогатых хозяев жизни

Хрипом ночных ветров

Приказано златоризней

Одеть в жемчуга стихов.

Ну, что же? -- Не будет голым

Тот, кого проклял Бог,

И ведьма с мызглым подолом --

Софией Палеолог!

Кармином, не мусикией

Подведен у ведьмы рот...

Ужель погас над Россией

Сириновый полет?!

И гнездо в безносой пивнушке

Златорогий свил Китоврас!..

Не в чулке ли нянином Пушкин

Обрел певучий Кавказ?

И не веткой ли Палестины

Деревенские дни цвели,

Когда ткал я пестрей ряднины

Мои думы и сны земли,

Когда пела за прялкой мама

Про лопарский олений рай,

И сверчком с избяною Камой

Аукался Парагвай?

Ах, и лермонтовская ветка

Не пустила в душу корней!..

Пусть же зябликом напоследках

Звенит самопрялка дней.

Может, выпрядется родное --

Звон успенский, бебрян рукав!..

Не дожди -- кобыльи удои

Истекли в бурдюки отав --

То пресветлому князю Батый

Преподнес поганый кумыс,--

Полонянкой тверские хаты

Опустили ресницы вниз.

И, рыдая о милых близях,

В заревой конопель и шелк

Душу Руси на крыльях сизых

Журавиный возносит полк.

Вознесенье Матери правя,

Мы за плугом и за стихом

Лик Оранты как образ славий

Нерушимой Стеной зовем.

1928?

459

Наша русская правда загибла,

Как Алёнушка в чарой сказке...

Забодало железное быдло

Коляду, душегрейку, салазки.

Уж не выйдет на перёные крыльца

В куньей шубоньке Мелентьевна Василиса,

Утопил лиходей-убийца

Сердце князево в чаре кумыса.

Заливай ордынским напитком,

Тверь-вдовица, кос пепелище,

Твой Михайло в шуйце со свитком

Стал вороньей гнусавой пищей.

И боярыни Морозовой терем

В тощей пазухе греет вьюгу,

На иконе в борьбе со зверем

Стратилат оборвал подпругу.

Так загибла русская доля --

Над речкою белые вербы,

Вновь меж трупов на Косовом поле

Узнают царя Лазаря сербы.

На костях горит мусикия,

Вместо сердца кротовьи ходы...

Отлетела лебедь-Россия

В безбольные тихие воды.

Но сквозь слезы, звериные муки

Прозревают родину очи:

Забрели по колено буки

В синезёр, до питья охочи.

Ловит солнце лещом матерым

Стрекозиных телег вереницы,

По-ребячьи лохматят горы

С голубых просонок косицы.

Исцеленный мир смугло-розов,

На кувшинках гнезда гагар,

И от вьюг, косматых морозов

Только сосен смолистый жар.

Далеко по синим поречьям

Благодатный печерский звон...

1928

461

Мне нагадал грачиный грай

Улыбку девушки и май,

Над речкой голубые вербы,

Зарю и месяца ущербы,

Рязанский колыбельный рай.

Но я увидел Ваш портрет --

Святыя славы нежный свет,

Уста и очи серафима, --

В моей крови заржал огонь --

Неопалимый яркий конь:

На нем седок в плаще из дыма.

И мчится конь чрез топь и мель,

Не клад он ищет, а Брюссель --

Чужой неуловимый город...

Стремниной взят или заколот

Мой ненаглядный светлый Лель!

Преодолеть ли мрак теснины, --

Порошей ранние седины

Заносят розы губ и щек...

Чу! Сердце-конь у милой двери.

Ужель желанный не поверит,

Что свеж влюбленности цветок!

15 июля 1929

462

Кнут Гамсун -- сосны под дождем,

На черни моря хлопья чаек,

Его Норвегия ласкает

Зеленым рыбьим плавником

И на утесе высекает

Мережи с гагачьим птенцом,--

Питай, поэт, лелей и пестуй

Озерноглазую невесту --

Страну родную, чей гранит

10 Волной косматою не сыт,

И солью парус разъедает!

Кнут Гамсун -- в лебедином мае

Черемуховый ветерок,

А я -- глухонемой поток,

В плену у скал Титан заклятый,

Гляжусь в луну и пью закаты,

Но сладости язык далек!

Душа летит на огонек,

В бесследицу и замять поля,

20 Где у костра сидит недоля,

Вплетая бурю в шлык кровавый.

Черемуха не русской славой

Украсит буйное чело,--

В железный шлем совы крыло

И кисть рябины тяжко алой!

Кнут Гамсун -- над пучиной скалы

В косынках снежной земляники,

Мои же песни -- ястреб дикий

С когтями из алмазных игол,

30 Им ненавистно мертвой книгой

Порабощенное перо!..

Ах, где ты, речки серебро,

Босые ноги, рыбный кузов?!

Уж не рассориться ли с музой --

Белицей в беспоповском срубце,

Пусть сердце бесы на трезубце

Зловещим факелом несут,

Лишь только б верности сосуд,

Где слезы ландышей, барвинок,

40 Не опрокинул черный инок --

Сомнение в сетях тропинок,

Меж пней и цепких корневищ?!.

Как страшны призраки кладбищ

И ревность с волчьими глазами!

Кнут Гамсун, синими цветами,

Норвежских хижин огоньками

Разрывы жил перевяжи!

Чтоб васильком в росистой ржи

Моя Алёнушка вернулась --

50 Влюбленность -- с костяникой туес,

Лесной ручей, где лик Нарцисса,

В серьгах из пестрого Туниса,

Но с русскою льняной улыбкой.

Кнут Гамсун -- в соснах дождик сыпкий,

Соленый жемчуг горстью глыбкой

Недаром плещет в темень совью,

Но чтоб заморскою любовью

Пахнуло б в бороду мою,

И стих запел: "Люблю, люблю!"

1929(?)

463

С тобою плыть в морское устье,

Не отрывая уст от уст...

В широком парусном искусстве

Поют, как ветер, трубы чувств.

Так не тоскует мать о сыне,

И сын по матери своей,

Изгнанник бедный на чужбине

По тишине родных полей.

Так не печалятся о брате,

Друзьях, о друге дорогом --

Свет предвечерний на закате

О пребывании земном.

Так не кручинилася Хлоя

И тысячи влюбленных душ.

Наездник, выбитый из строя --

У гроба овдовевший муж!

И так не плачет лист зеленый,

Распятый на людском кресте, --

Слепец и смрадный прокаженный

По отгоревшей красоте,

Как я о яхонтах глубинных

В твоих морях, в твоих зрачках,

Так в шумах липовых вершинных

Всегда звенит разлуки страх!

Между 1929 и 1932

464

Старикам донашивать кафтаны --

Сизые над озером туманы,

Лаптевязный подорожный скрип...

Нет по избам девушек-улыб,

Томных рук и кос в рублях татарских;

Отсняли в горницах боярских

Голубые девичьи светцы.

Нижет страстотерпные венцы

Листопад по Вятке, по Кареле --

Камень-зель, оникс и хризолит...

Забодали Мономахов щит

Туры в белозубые метели --

Он в лохмотах бархат, ал и рыт.

Вороном уселся, злобно сыт,

На ракиту ветер подорожный,

И мужик бездомный и безбожный

В пустополье матом голосит:

-- Пропадай, моя телега, растакая бабка-мать!

Где же ты, невеста -- павья стать,

В аравийских паволоках дева?

Старикам отжинки да посевы,

Глаз поречья и бород туман.

Нет по избам девушек-Светлан,--

Серый волк живой воды не сыщет.

Теремное светлое кладбище

Загляделось в медный океан.

Узорочье, бусы, скрыни, прялки...

Но в тюки увязаны русалки,

Дед-мороз и Святки с Колядой,

Им очнуться пестрою гурьбой,

Содрогаясь, в лавке антикварной.

Где же ты, малиновый, янтарный

Русский лебедь в чаше заревой?!

Старикам донашивать кафтаны,

Нам же рай смертельный и желанный,

Где проказа пляшет со змеей!

Между 1929 и 1933

465--476. О чем шумят седые кедры

Анатолию Яр-Кравченко

Сегодня звонкие капели --

Прилет касаток из Египта

На милый север. Явь иль сон?

Но, бубенцы, капели сыпьте

В молотобойный вешний звон!..

Цветите, ярь и конопели!

Не солнце ль чинится в слесарне,

Чтобы не слепло и не жгло?

Не ветру ль штопают крыло,

10 Как ласты мельнице? Стожарней

Играют зори меж ракит,

И вихорь скулы не трудит,

Ласкаясь росней и купавней.

О жизнь! О легкие земли,

Свежительнее океана!..

У черноземного Ивана

В зрачках пшеничные кули,

И на ладонях город хлебный --

Прибойно, фугою хвалебной,

20 О межи плещут конопли.

Россия, матерь, ты ли? Ты ли?

Босые ноги, плат по бровь,

Хрустальным лебедем из былей

Твоя слеза, ковыль-любовь

Плывут по вольной заводине!

И только старость при лучине

На саван тянет волокно.

Уйди, сухое толокно

И тюря с серою загустой!

30 Горою дыбится капуста,

Какой на свете не бывало!

Из песен ткется одеяло

Для молодого новожёна,

Стальному мерину попона

Испещрена моей погудкой,

Олонецкою незабудкой

И шамаханской резедой!

Товарищ, вскормленный звездой,

Пятиочитой и пурпурной,

40 Тебе моих напевов зурны,

Лезгинка рифм под блеск кинжала!

Пусть песногранные опалы

Хрустят на варварских зубах!

Моя любовь врагам на страх,

И ненависть -- земле, как ужин

Опосле ловли стерлядей,

Когда свистит костер стожалый

И красит огненное сало

Мережи, полные жемчужин

50 И киноварных лебедей!

Моя любовь -- в полях капель,

Сорокалетняя, медвежья,

Свежее пихт из Заонежья,

Пьянее, чем косматый шмель

В медовом погребе под щебнем!..

Пусть солнце золотистым гребнем

Отныне чешет наши нивы,--

Оно заштопано на диво

Неуязвимою рукой

60 И нитью, крашенною кровью,

Чтобы вовеки к изголовью

Моей республики родной

Не прилетал совиный рой

С хозяйкой -- тощей голодухой,

Лишь кедры глухариным пухом,

Как гнезда, веяли б в капели

О том, как жили мы и пели!

Не пугайся листопада,

Он не вестник гробовой!

У вдовца -- глухого сада

Есть завидная услада --

Флейта-морок, луч лесной

За ресницей сизых хвои!

Я -- налим в зеленой тине,

Колокольчики ловлю,--

Стать бы гроздью на рябине,

10 Тихой пряжей при лучине,

Чтобы выпрясть коноплю --

Листопадное "люблю"!

Медом липовым в кувшине

Я созвучия коплю.

Росомашьими сосцами

Вскормлен песенный колхоз,

И лосиными рогами

Свит живой свирельный воз,--

Он пьяней сосновых кос,

20 Непроглядней щучьих плёс.

Будь с оглядкой, голубок,--

Омут сладок и глубок!

От омытых кровью строк

Не ударься наутек!

Куплен воз бесценным кладом --

Нашей молодостью, садом

И рыдальцем-соловьем

Под Татьяниным окном.

Куплен воз страдой великой,

30 Всё за красную гвоздику,

За малиновую кашку

С окровавленной рубашкой,

В нем шмелей свинцовых рой,

Словно флейта за рекой!

Уловил я чудо-флейту

По пятнадцатому лету

В грозовой озимый срок, --

Птицу вещую в силок,

Самоцветного павлина

40 В дымной пазухе овина!

В буйно-алый листопад

Просквозили уши-сад

Багрецом, румянцем, зарью,

И сосцом землища-Дарья

Смыла плесень с языка,

Чтоб текла стихов река!

Искупайся, сокол, в речке, --

Будут крылышки с насечкой,

Клюв булатный из Дамаска,

50 Чтоб пролилась солнцем сказка

В омут глаз, в снопы кудрей,

В жизнь без плахи и цепей!

Зимы не помнят воробьи

В кругу соломенной семьи,

Пушинок, зернышек, помёта.

Шмель не оплакивает соты,

Что разорил чумазый крот

В голодный, непогожий год.

Бурьян не памятует лист,

Отторгнутый в пурговый свист,

И позабудет камень молот,

10 Которым по крестец расколот.

Поминок не справляет лен,

В ткача веселого влюблен.

И дятел иволгу не будит

В предзимнем гаме и погуде.

Но старый дом с горбатой липой

Отмоет ли глухие всхлипы,

Хруст пальцев с кровью на коре

И ветку в слезном серебре,

Ненастьем, серыми дождями

20 И запоздалыми стихами --

Бекасами в осенний скоп?

Ты уходил под Перекоп

С красногвардейскою винтовкой

И полудетскою сноровкой

В мои усы вплетал снега,

Реки полярной берега,

С отчаяньем -- медведем белым...

И молнии снопом созрелым

Обугливали сердца ток...

30 Ты был как росный ветерок

В лесной пороше, я же -- кедр,

Старинными рубцами щедр

И памятью -- дуплом ощерым,

Где прах годов и дружбы мера!

Ты уходил под Перекоп,

На молотьбу кудрявый сноп,

И старый дом с горбатой липой

Запомнил кедровые всхлипы,

Скрип жил и судорги корней!

40 На жернове суровых дней

Измелется ячмень багровый,

Ковригой испечется слово

Душистое, с мучным нагарцем.

"Подснежник в бороде у старца"

Тебе напишется поэма,

Волчицей северного Рема

Меня поэты назовут

За глаз несытый изумруд,

Что наглядеться не могли

50 В твои зрачки, где конопли,

Полынь и огневейный мак,

Как пальцы струны, щиплет як,--

Подлунный, с гривою шафранной,

Как сказка, вещий и нежданный!

Недоуменно не кори,

Что мало радио-зари

В моих стихах -- бетона, гаек,

Что о мужицком хлебном рае

Я нудным оводом бубню

Иль костромским сосновым звоном!

Как перс священному огню,

Я отдал дедовским иконам

Поклон до печени земной,

10 Микула с мудрою сохой,

И надломил утесом шею.

Без вёсен и цветов коснея,

Скатилась долу голова,--

На языке плакун-трава,

В глазницах воск да росный ладан.

Греховным миром не разгадан,

Я цепенел каменнокрыло

Меж поцелуем и могилой,

В разлуке с яблонною плотью.

20 Вдруг потянуло вешней сотью!

Не Гавриил ли с горней розой?..

Ты прыгнул с клеверного воза,

Борьбой и молодостью пьян,

В мою Татарию, в бурьян,

И молотом разбил известку,--

К губам поднес, как чашу, горстку

И солнцем напоил меня

Свежее вымени веприцы!

Воспрянули мои страницы

30 Ретивей дикого коня.

В них ржанье, бешеные гривы,

Дух жатвы и цветущей сливы!

Сбежала темная вода

С моих ресниц коростой льда;

Они скрежещут, злые льдины,

И, низвергаясь в котловины

Забвения, купавы режут,

Протальники -- дары апреля!..

Но ты поставил дружбы вежу

40 Вдали от вероломных мелей,

От мглистых призраков трясин.

Пусть тростники моих седин,

Как речку, юность окаймляют,

Плывя по розовому маю;

Причалит сердце к октябрю,

В кленовый яхонт и зарю,

И пеклеванным Гималаям

Отдаст любовь с мужицким раем,

С олонецким озерным звоном,

50 С плакучим ивовым поклоном,

За клеверный румяный воз,

За черноземный плеск борозд

О берега России, сказки,

Без серой заячьей опаски,

Что василек забудет стог

За пылью будней и дорог!

По восемнадцатой весне

Черемуха шепнула мне,

Что любит волосатый пень,

И взмыла облачком сорочку...

Я побранил шальную дочку:

Истерт, как упряжью олень

У ледяного самоеда,

Твой дед, до брачного обеда!

Мое дитя, в дупле рысенок,

10 Я -- лысый пень, а ты -- ребенок,

Пушок янтарный над губой,

Сорокалетнею судьбой

Я надломлю тебя по корень,

И лягут сумерки во взоре,

Где журавлей осенних стая!..

Забудь, совенок, деда в мае!

Его любить у очага,

Когда метелица-карга

Над чумом квохчет злобной птицей,

20 И домовой едва ль решится!

По восемнадцатой весне

Ты постучался в дверь ко мне,

Свежей черемухи росистой,

И понял я, что в пятьдесят

Поэту друг не листопад,

А снегиренок с хвойным свистом!

Что кедр смолистей во сто лет,

У лося серебристей след

На старом тундровом снегу,

30 Душистей ландышу в логу

Прильнуть к морщинистому пню

И лепетать: "Люблю, люблю!"

По восемнадцатой весне

Взыграла рыбка в глубине

И вышла замуж за сома,

Не за речные терема,

А за певучие усы,

Что упреждают от лесы

И от излук, где вентеря...

40 Не сом ли полюбил тебя,

Моя купава, моей ершонок?

Иль это сон на старом плёсе,

Как юность грезится под осень

Челну, дырявому от гонок?!.

Иль это сон на ржавом дне,

И нет черемухи в окне,

Янтарного пушка над губкой?

И лишь на посохе зарубкой

Отметить приведется деду,

50 Что гнал он лося не по следу,

Что золоченое копытце

В чужие заводи глядится

Купальской смуглою луной

С подругой -- тучкой голубой?!

Ты бормотал, что любишь деда

За умный лоб, за мудрость глаз!..

Вечерний палевый атлас

Окутал мир, где смерть и беды.

В окошке яблоня цвела,

И верность руку обожгла

Пожатием, как звенья цепи --

Пусть Парка не из воска лепит

В грядущем милые черты,

10 Зрачки, где синие цветы,

Медузы, кораблей обломки!

Ты жизнь мою бери и комкай,

Гадай по ней, как по ромашке,

До окровавленной рубашки

И до сухих прогорклых губ!..

Отныне дедовский тулуп

Пчелиной жадности, как улей!..

В апреле -- мак, снопы -- в июле,

Но короб яблок -- в сентябре! --

20 Тебе, как маленькой сестре,

Что ласточек вплела в косичку,

Я отдаю любви страничку! --

Она истории осколок,

С библиотечных строгих полок

Поведает иным до боли,

Что был утес, и цветик -- Толя!

Но где они? Не все ль равно!

Пусть яблоня глядит в окно,

И дружба пальцы обжигает,

Мы повстречаемся в Китае

В тысячелетнюю весну,

Сердец измерить глубину

Цветистой сказкой о России,

Где жили нежити и вии,

И зимний дед, рубя валежник,

Влюбился пчелкою в подснежник!

Под пятьдесят пьянее розы,

Дремотней лен, синей фиалки,

Пряней, землистей резеда...

Как будто взрыто для посева

Моим племянником веселым

Дернб у старого пруда.

Как будто в домик под бузиной

Приехала на хлябких дрожках

С погоста мама. Солнце спит

Теленком рыжим на дорожке,

И веет гроздью терпко-винной

От бухлых слизистых ракит.

Всё чудится раскат копыт

По кремлю непробудных плит

От вавилонских городов...

Шмелиной цитрой меж цветов

Теленькают воспоминанья.

Преодолел земную грань я,

Сломал у времени замок,

Похожий на засов церковный,

И новобрачною поповной

Вхожу в заветный теремок,

Где суженый, как пастушок,

Запрячет душу в кузовок,

Чтоб пахли звезды резедой,

Стихи же -- полою водой,

Плотами, буйным икромётом,

Гаданьем девичьим по сотам --

Чёт, нечет, лапушка иль данник?

Как будто юноша-племянник

Дерно у старого пруда

Веселым заступом корчует,

А сам поет, в ладони дует,

Готовя вереску и льну

Пятидесятую весну!

У пихты волосата лапа,

Чтоб крынку лунную зацапать,

И ель расставила силки

В зеленой зыби у реки

На зайца с облачною шёрсткой.

На лысине коряги жесткой

Светляк затеплил огонек,

И белка пляшет наутек

В смазливой рыжей душегрейке.

У зяблика на пухлой шейке

Зияет звонкая кровинка...

Куда, проталая тропинка,

Ты сердце зимнее влечешь --

На новоселье иль на нож,

Или под вьюгу поцелуев?

Я -- тот же тяжколобый Клюев,

С рублёвской прорисью зрачков,

Где глыбкий рай и кубок снов, --

Его пригубить нестерпимо!

Лишь дружба птичкой из Салима

Купает крылышки в пучине,

Чтоб стать, как небо, нежно-синей,

И брызги слез -- целящий ливень,

Послать в житейское мурьё,

Рождая радуги копье,

И в сердце гром озимосвежий!

Бреду тропинкою медвежьей;

Уж сорок пять лестных пролетий

Совятами у смерти в сети!

Их палый пух -- мои стихи...

Как страшно черные грехи

Нести к порогу дружбы юной!

Содрогнись, памятник чугунный,

Испепелится дата лет,

Я -- пихта ярая, поэт,

Ищу любви, как лось сохатый,

Сорокалетние заплаты

Сдираю с кровью и коню

Пучок фиалок подаю:

Отведай, за мое здоровье!

Хозяин в чуме -- изголовье --

Лесной пожар в пурге кудрей...

О разум! Хворост серых дней!

Не вами молодость водима!

Волшебной птичкой из Салима

Журчит подснежный поцелуй...

Кукушка пьяная, кукуй,

На много зим, ядреных вёсен,

Чтоб цвел брусничник, бор был росен,

И за лешонком в ярь и просинь

Нырял скуластый ветродуй!

Приласкать бы собаку

Или с бурей поспорить!

Красногубому маку

Шепелявит цикорий:

"Подружимся, любимый!

Ты -- сыночек, я -- батька!"

Аист цокает: "На-тка,

Знать, младенчик у Клима!"

Птица, кланяюсь низко,

Принеси мне малютку!

Уж котилася киска,

Рябка парит закутку!

Уж на яблоне завязь,

Как сосцы иль кровинка,

И болотной купаве

Повитуха -- тростинка!

Только я без собаки

У лежанки остылой, --

Ковылем в буераке

Серебрится мой милый

Или звездочкой росной --

Голубые ресницы...

Только рифмою постной

Не скулите, страницы!

У поэта -- трын-доля

До могильной лопаты...

Сын, как вятское поле,

Жаворонково златый!

Сын -- калина над кровлей,

Весь в улыбках и пчелках,

И зовут его Толей --

Тополя у проселка!

Пью весеннее имя,

Словно борозды ливень,

С ним тепло и в Нарыме

Сердцу -- розовой сливе!

И не ломит над бровью,

Что у мурочки -- цапик,

На влюбленность коровью,

На подсолнечник в шляпе

Я смотрю спозаранка,

Забияка и козырь,

И по жилам-полянкам

Резво прыгают козы!

Я женился на тюльпане,

Всех пригожей и румяней,

Пестик золотой.

Он звенит в моем закуте,

Зяблым листиком на пруте, --

Бубенец лесной!

И в избушке закоптелой

Розовеет его тело,

Голубеет бровь.

10 В мой пробор, в седины прялки,

Как сестра, вплела фиалки

Зимняя любовь!

Камелек пылает ярче,

Мурка пухлая не плачет,

Курочка с яйцом,

И в зеленом огородце

Проросло салатом солнце,

Пестрым кабачком!

Хвост в репейнике, Валетка

20 Гусю старому соседка,

Напрягла сосцы:

Ощенюсь, мол, для хозяйки

Самоедской белой лайкой

В лен да огурцы!

Глядь, и добрая буренка

Долговязого теленка

Ластит языком!

Мой тюльпан благоухает

В бородатом терпком рае

30 Лебединым сном.

Старость, старость, напоследки

Сбылась сказка самоедки

Про медведя-Рум!

Как любил бурнастый Пай-я

Белокрылого из рая

Под еловый шум.

Да забыл в чувале щелку

Позаткнуть косматой елкой,--

Пай-я улетел!

40 С той поры хворает бурый:

Не влюбляйся, лысый, сдуру

В голубой удел!

Ах, ужель тюльпан завянет

На покошенной поляне --

На моей груди?!

Он же тренькает сверчково

Балалаечное слово:

"Прялочка, пряди!"

Сладко верить новоженцу,

50 Осиянному оконцу,

Поцелуям хвои!

Кровь колотится почасту,

И подальше прячешь заступ

С гробовой доской!

Среди цветов купаве цвесть

Не приведется в милом поле,

Она у озера в неволе,

Чтоб водяницам мёрды плесть

Иль под берестяной луной

Слезинки утирать косой!

Лишь у глазастого сома,

Где слюдяные терема

Таят сусеки скатных зерен,

Купава позабудет горе

И, чашей запрокинув груди,

Сома увидит на запруде --

С зеленой лунной бородищей, --

Он лапушку свою отыщет

И приголубит слаще ката,

Челном разбитым без возврата!

И будет лебединый челн

Гремучим узорочьем полон,

Живыми рыбьими слезами

И полноводными стихами,

Где звездный ковш, гусиный спор

И синий времени шатер;

В шатре разлапушка-купава --

Сома бессмертная забава!

Не о тебе ли, мой цветок,

Перо журчит, как ручеек,

Лесную сказку про кувшинку

И под сердечную волынку

Рождает ландышами строки,

Что сом -- поэт подводноокий

И что ему под пятьдесят? --

Тебе же скряга-листопад

Лишь двадцать отсчитал монет --

Веселых золотистых лет,

Похожих на речных форелей!

Я допряду свою куделю,

Быть может, через год проточный,

Чтобы любить тебя заочно,--

Тростинку, птичка-горихвостка!

Не медли укоризной жесткой,

Гарпун не страшен для сома!

Тебе речные терема,

Стихов жемчужные вереи!

Пусть на груди моей лилея

Сплетется с веткою сосновой,

Как символ юности и слова,

И что берестяные глуби

По саван лебедя голубят!

Ночной комар -- далекий звон,

На Светлояре белый сон,

От пугал темени заслон,

И от кладбищенских ворон

Мечте, как лебедю, затон:

Дон-дон!

Дуб -- ухо, и сосна -- другое,

Одно -- листы, сосед же -- хвои

Роняют в ночи глубину

И по ее пустому дну

Влачат зеленые лохмотья.

Не бездне ли вручаю плоть я,

А разум звездам -- палым розам,

Что за окном чумацким возом

Пристали, осью верезжа?

То в зале сердца вальс забытый!

Я к сорока, как визг ножа,

Познал словесного ежа,

Как знал в младенчестве ракиты.

Культура -- вечная вдова,

Супруг покоится в Мемфисе...

Оскалом тигра, хваткой рыси

Цветут дикарские слова

И таборною головней

Грозят пришелице ночной:

"Уйди, колдунья! У-гу-гу!"

Подсела ближе к очагу,

И пальцы синие в опалах

Костра ночного лижут жала --

Ляс, ляс!.. Плю, плю!..

Ужель вдовицу полюблю

Я -- первоцвет из Костромы,

Румяный Лель -- исчадье тьмы?

Уйди, старуха!.. Злой комар

В моем мозгу раздул пожар:

Горю, товарищи, горю!

И ненавижу и люблю

Затоны лунные -- опалы,

Где муза крылья искупала,

Лебяжьи, с сыченой капелью,

С речным разливом по апрелю,

С малиновым калуцким словом

И с соловьем в кусту ольховом!

Прости, родимое, прости!

Я с новым посохом в пути,

Змеиным, в яростных опалах,

И в каплях крови черно-алых,

Иду в неведомые залы,

Где легковейней опахала

Струится вальс -- ночной комар

На биллион влюбленных пар!

1930-1932

477. Анатолию Яр-Кравченко

Москва! Как много в этом звуке

Скворечниц, звона, калачей.

И нет в изменчивости дней

За дружбу сладостней поруки!

Ах, дружба -- ласточек прилет,

Весенний, синий ледоход

И пихты над стерляжьей Вяткой.

Ты вновь прельстительной загадкой

Меня колдуешь в сорок лет!..

И кровь поет: "Восстань, поэт!"

В зарю и ветер настежь двери,

Чтобы воочию поверить

В блистанье белого крыла!

Любовь зовет и ждет тепла

Родной щеки, как речка солнца,

Как избяного веретёнца

Голубоглазый в поле лен!

Мой роковой! Московский звон

Я слушаю в твоих бумажках,

И никнет белая ромашка

Моих седин на бисер строк,

Где щебет зябликов и сок

Румяных пихт над той же Вяткой.

Благочестивою лампадкой

Не сыто сердце... Ад иль рай,

Лишь поскорее прилетай!

И про любовь пропой с дороги

Касаткою под кровлей нашей.

Пусть бороду могильщик вспашет,

Засеет прахом и песком.

Я был любим, как любят боги,

Как водопад -- горы отроги,

Чтоб жить в глубинном и морском.

О друг березовой сережки,

Ты слаще старому клесту, --

Он верит песне и кресту

И рбнит солнечные крошки

В лесную зыбь и глуботу,

Чтоб у лосенка крепли рожки

За живописную мечту!

Чтоб мой совенок ухал рьяно,

Пугая лесовиху-темь,

И в тициановский гарем

Стремил лишь кисть, а дудку Пана

Оставил дружбе на помин

О том, что есть Москва и Клин,

Египтоокая Россия,

И что любовь -- всегда Мария

У ног Христа, как цвет долин.

Май 1932

478

Есть дружба пёсья и воронья,

Во имя пищи и зловонья,

Змеиная в глухой норе,

У жаворонка в серебре;

Березынька ломает руки --

С калиной-девушкой в разлуке,

Плотица тянет плавники,

Где забияки-тростники

Целуются с речной осокой.

Лишь от меня любовь далёко,

И дружбу позднюю мою

Я с одиночеством делю.

<1932>

479

Отображение любви:

Чурли-чурли, чуви-чуви!

Лазоревой касатки голос,

Она о терн, знать, укололась

И в скорби закликает друга,

Напруживая зобик туго.

Но темен сад, зловещи дупла,

Свершилась роковая купля,--

Смерть отсчитала золотой

10 За птичку с песенкой простой!

Осиротел буланый тополь,

Он с горя листьями захлопал

И обронил в ладони лужи --

Колпак дырявый с грудой кружев!

Как облысател бедный дядя,

Сутуло прислонясь к ограде!

Ему носатая ворона

Приносит с кладбища поклоны

От деда, тетки Василисты...

20 А был он дымно-серебристый,

Зеленоокий и плечистый,

Как лесоруб под тридцать пять,

Когда дородной смотрит мать,

Невесткой полногрудой бредя:

"Дождаться ль меду от медведя?!"

А был он росно голубой

Для крошки с дудочкой лесной,--

Ее от бурь под сердце прятал,

Чтоб колотушкой хитрый дятел

30 Укромной дружбы не вспугнул!

По-тополиному сутул,

Роняя дни в мирские лужи,

Я мадригалом неуклюжим

Влюбленность мертвую зову

И старомодным прослыву

На ярмонке литературной --

Шарманщик с птичкою лазурной.

Пусть так! Виновен ли поэт,

Что за рекою синий свет,

40 И стадо звякает, как в детстве?

Ах, мудрено не разреветься

Щегленку резвому Колюше,

Что сердце невозвратным сушит

И по излучинам зраков

Капканы ставит для годов!

Уж сорок пять щеглят в ловушке...

Любимый тополь на опушке

Дуплом зияет опустелым, --

Малютка-птаха улетела

50 Иль накололась о терновник!..

Кавалерийский ты полковник,

По-новому же -- комсостав.

Прости, прости! За кубком слав

Не вспоминай смешного дяди!

Он верен дереву в ограде

И пурговой в трубе балладе

О птичке в пряже тополевой.

Пускай житейскою пелёвой,

Как дрёмой, правит домовой,

60 И тополь ржавью кружевной

Лесную сказку заметет,

Чтоб в новый щебет и прилет,

Дупло, как горенку, прибрав,

Встречать пернатый комсостав!

22 августа 1932

Деревня Потрепухино

480. Клеветникам искусства

Я гневаюсь на вас и горестно браню,

Что десять лет певучему коню,

Узда алмазная, из золота копыта,

Попона же созвучьями расшита,

Вы не дали и пригоршни овса

И не пускали в луг, где пьяная роса

Свежила б лебедю надломленные крылья!

Ни волчья пасть, ни дыба, ни копылья

Не знали пытки вероломней, --

10 Пегасу русскому в каменоломне

Нетопыри вплетались в гриву

И пили кровь, как суховеи ниву,

Чтоб не цвела она золототканно

Утехой брачною республике желанной!

Чтобы гумно, где Пушкин и Кольцов

С Есениным в венке из васильков,

Бодягой поросло, унылым плауном,

В разлуке с песногривым скакуном,

И с молотьбой стиха свежее борозды

20 И непомернее смарагдовой звезды,

Что смотрит в озеро, как чаша, колдовское,

Рождая струнный плеск и вещих сказок рои!

Но у ретивого копыта

Недаром золотом облиты,

Он выпил сон каменоломный

И ржет на Каме, под Коломной

И на балтийских берегах!..

Овсянки, явственны ль в стихах

Вам соловьиные раскаты,

30 И пал ли Клюев бородатый,

Как дуб, перунами сраженный,

С дуплом, где Сирин огневейный

Клад стережет -- бериллы, яхонт?..

И от тверских дубленых пахот,

С антютиком лесным под мышкой,

Клычков размыкал ли излишки

Своих стихов -- еловых почек,

И выплакал ли зори-очи

До мертвых костяных прорех

40 На грай вороний -- черный смех?!

Ахматова -- жасминный куст,

Обожженный асфальтом серым,

Тропу утратила ль к пещерам,

Где Данте шел и воздух густ,

И нимфа лен прядет хрустальный?

Средь русских женщин Анной дальней

Она как облако сквозит

Вечерней проседью ракит!

Полыни сноп, степное юдо,

50 Полуказак, полукентавр,

В чьей песне бранный гром литавр,

Багдадский шелк и перлы грудой,

Васильев -- омуль с Иртыша.

Он выбрал щуку и ерша

Себе в друзья,-- на песню право,

Чтоб цвесть в поэзии купавой, --

Не с вами правнук Ермака!

На стук степного батожка,

На ржанье сосунка-кентавра

60 Я осетром разинул жабры,

Чтоб гость в моей подводной келье

Испил раскольничьего зелья,

В легенде став единорогом,

И по родным полынным логам

Жил гривы заревом, отгулами копыт!

Так нагадал осетр, и вспенил перлы кит!

Я гневаюсь на вас, гнусавые вороны,

Что ни свирель ручья, ни сосен перезвоны,

Ни молодость в кудрях, как речка в купыре,

70 Вас не баюкают в багряном октябре,

Когда кленовый лист лохмотьями огня

Летит с лесистых скал, кимвалами звеня,

И ветер-конь в дождливом чепраке

Взлетает на утес, вздыбиться налегке,

Под молнии зурну копытом выбить пламя

И вновь низринуться, чтобы клектать с орлами

Иль ржать над пропастью потоком пенногривым.

Я отвращаюсь вас, что вы не так красивы!

Что знамя гордое, где плещется заря,

80 От песен застите крылом нетопыря,

Крапивой полуслов, бурьяном междометий,

Не чуя пиршества столетий,

Как бороды моей певучую грозу, --

Базальтовый обвал -- художника слезу,

О лилии с полей Иерихона!..

Я содрогаюсь вас, убогие вороны,

Что серы вы, в стихе не лирохвосты,

Бумажные размножили погосты

И вывели ежей, улиток, саранчу!..

90 За будни львом на вас рычу

И за мои нежданные седины

Отмщаю тягой лебединой!

Всё на восток, в шафран и медь,

В кораллы розы нумидийской,

Чтоб под ракитою российской

Коринфской арфой отзвенеть

И от Печенеги до Бийска,

Завьюжить песенную цветь,

Где конь пасется диковинный,

100 Питаясь ягодой наливной,

Травой-улыбой, приворотом,

Что по фантазии болотам

И на сердечном глыбком дне

Звенят, как пчелы по весне!

Меж трав волшебных Анатолий,--

Мой песноглаз, судьба-цветок,

Ему ковер индийских строк,

Рязанский лыковый уток,

С арабским бисером -- до боли!

110 Чу! Ржет неистовый скакун

Прибоем слав о гребни дюн

Победно-трубных, как органы,

Где юность празднуют титаны!

<1932>

481

Мне революция не мать --

Подросток смуглый и вихрастый,

Что поговоркою горластой

Себя не может рассказать!

Вот почему Сезанн и Суслов,

С индийской вязью теремов,

Единорогом роют русло

Средь брынских гатей и лесов.

Навстречу Вологда и Вятка,

Детинцы Пскова, Костромы!..

Гоген Рублёву не загадка,

Матисс -- лишь рясно от каймы

Моржовой самоедской прялки...

Мы -- щуры, нежити, русалки,

Глядим из лазов, дупел, тьмы

В чужую пестроту народов

И мирных фиников-восходов,

Как новь румяных корнеплодов,

Дождемся в маревах зимы!

Чу! Голос из железных губ! --

Уселись чуйка и тулуп

С заморским гостем побалакать,

И лыковой ноздрею лапоть

Чихнул на долгое здоровье...

Напудрен нос у Парасковьи,

Вавилу молодит Оксфорд.

Ах, кто же в святорусском тверд --

В подблюдной песне, Алконосте?

Молчат могилы на погосте,

И тучи вечные молчат;

Лишь ты смеешься на закат,

Вихраст и смугло-золотист,

Неисправимый коммунист,

Двадцатою весной вспоённый,

"Вставай, проклятьем заклейменный"

Тебе, как бабушке романс,

Что полюбил пастушку Ганс,

Ты ж бороду мою, как знамя,

Бурлацкий сказ, плоты на Каме,

Где светлый Суслов и Сезанн

Глядятся радугой в туман

Новорожденных пав и поля...

Ах чайка с Камы, милый Толя,

Мне революция не мать,

Когда б тебя не вспоминать!

1932

482

Деревня -- сон бревенчатый, дубленый,

Овинный город, празелень иконы,

Колядный вечер, вьюжный и каленый.

Деревня -- жатва в косах и поняве,

С волынкою о бабьей лютой славе,

С болезною кукушкою в дубраве.

Деревня-- за кибиткой волчья стая --

Вот-вот настигнет, сердце разрывая,

Ощеренной метелицею лая!

Свекровь лихая -- филин избяной,

Чтоб очи выклевать невестке молодой,

Деревня -- саван, вытканный пургой,

Для солнца упокойник костяной.

Рученек не разомкнуть,

Ноженек не разогнуть --

Не белы снежки -- мой путь!

Деревня -- буря, молний наковальня,

Где молот -- гром, и тучи -- котовальня,

Что треплют шерсть -- осинника опальней;

Осинник жгуч, багров и пестр,

Ждет волчьих зим -- седых невест,

С вороньим табором окрест.

Деревня -- смертная пурга,

Метелит друга и врага,

Вонзив в безвестное рога,

Деревня -- вепрь и сатана...

Но ронит коробом луна

На нивы комья толокна.

И сладко веет толокном

В родных полях, в краю родном,

Где жаворонок с васильком

Справляют свадьбу голубую.

В республике, как и в России,

Звенят подснежники лесные,

Венчая пчелку восковую.

Хватит воску на березку,

Запряглась луна в повозку,

Чтобы утро привезти

По румяному пути!

1932

483. Письмо художнику Анатолию Яру

В разлуке жизнь обозревая,

То улыбаясь, то рыдая,

Кляня, заламывая пальцы,

Я слушаю глухие скальцы

Набухлых и холодных жил.

Так меж затерянных могил,

Где мыши некому посватать,

На стужу, на ущерб заката

Ворчит осенняя вода.

10 Моя славянская звезда,

Узорная и избяная,

Орлицей воспарив из рая,

Скатилася на птичий двор.

Там властелин -- корявый сор

С помётом -- закорузлым другом,

Кукареку" и кряки цугом

От перегноя до нашеста, --

Не чудо ль! Родина-невеста

Рядно повыткала из стали...

20 Но молоты ковать устали

В сердечной кузнице секиру.

Они не укоризна пиру,

Где в мертвой пляске Саломея...

Ах, жигулевская Рассея,

Ужели в лямке бурлаки?!

У риторической строки

Я надломлю ишачью шею

И росной резедой повею

Воспоминаний, встреч, разлуки,

30 По-пушкински, созвучьем "руки"

Чиня былого корабли,

Чтоб потянулись журавли

С моих болот в твое нагорье, --

Там облако купает в море

Розовоногих облачат,

И скалы забрели по зад

В расплавы меди, охры, зели...

Ты помнишь ли на Вятке ели,

Избу над пихтовым обрывом?

40 Тебе под двадцать, я же сивым

Был поцелован голубком,

Слегка запорошен снежком,

Как первопуток на... погост...

В закатном лаке Алконост

Нам вести приносил из рая,

В уху ершовую ныряя,

В палитру, кипяток, лазори,

Чтоб молодость на косогоре

Не повстречала сорок пугал --

50 Мои года, что гонит вьюга

На полюс ледяным кнутом...

Лесное утро лебедком

Полощется в моей ладони,

И, словно тучи, смерти кони

В попонах черных ржут далече.

Какие у березки речи,

У ласточек какие числа?

У девичьего коромысла

Есть дума по воду ходить,

60 Поэту же -- любить, любить

И пихты черпать шляпой, ухом...

По вятским турицам-краюхам

Полесным рогом трубит печень.

Теперь бы у матерой печи

Послушать, как бубнят поленья

Про баснословные селенья,

Куда в алмазо-рудый бор

Не прокрадется волк-топор

Пожрать ветвистого оленя.

70 Ведь в каждом тлеющем полене

Живут глухарь, лосята, белки...

Свои земные посиделки

Я допрядаю без тебя.

И сердце заступом дробя,

Под лопухи, глухой суглинок,

Костлявый не пытает инок

Моих свирелей и волынок,

Как я молился, пел, любил...

Средь не оплаканных могил

80 Ты набредешь на холмик дикий

И под косынкой земляники

Усмотришь древнюю праматерь,

Так некогда в родимой хате,

С полатей выглянув украдкой,

В углу под синею лампадкой

Я видел бабушку за прялкой, --

Она казалася русалкой,

И омут глаз качал луну...

Но памятью не ту струну

90 Я тронул на волшебной лютне!

Под ветром, зайца бесприютней,

Я щедр лишь бедностью да песней.

Теперь в Москве, на Красной Пресне,

В подвальце, как в гнезде гусином,

Томлюсь любовницей иль сыном --

Не всё ль равно? В гнезде тепленько.

То сизовато, то аленько

Смежают сумерки зенки.

Прости, прости. В разлив реки

100 Я распахну оконца вежи

И выплыву на пенный стрежень

Под трубы солнца, трав и бора;

И это будет скоро, скоро.

Уж черный инок заступ точит

На сердца россыпи и кочи,

И веет свежестью речной,

Плотами, теплою сосной,

Как на влюбленной в сказку Вятке.

А синий огонек лампадки

110 По детству бабушку мне кажет,

Подводную, за лунной пряжей.

С ней сорок полных веретён

Стучатся в белокрылый сон,

Последнее с сапфирной нитью --

К желанной встрече и отплытью!

19 ноября 1932

484--487. Стихи из колхоза

Саратовский косой закат --

Киргиз в дубленом малахае...

В каком неведомом Китае

Цветет овечий карий сад?!

Под мериносовым закатом

За голубым полынным скатом

Пастушеской иглой киргиз

Сшивает малахай из лис.

Бреду соломенной деревней; --

Вон ком земли, седой и древний,

Читает вести про Китай.

"Здорово, дед!" -- "Здорово, милай!.."

Не одолеет и могила

Золотогрудый каравай!

Порхает в строчках попугай,

И веет ветер Индостана, --

То львиная целится рана --

Твоя, мой серый Парагвай!

Но эта серость, соль, сермяга,

Как в зной ручей на дне оврага,

Который год пленяют нас! --

То, окунув в струи копытца,

Не может сказке надивиться

Родной овечий Китоврас!

На просини рябины рдяны,

Трещат сороками бурьяны,

И на опушке дух груздей.

Какие тучные запашки!

Ковриги будут и алашки!

Плеск ложек в океане щей!

Сегодня батькина пирушка, --

На петуха бранится клушка,

Что снова понесла яйцо,

А именинник под навесом

Глядит, как облачко над лесом

Румянит ситное лицо.

Как золоченую ковригу

Скатали сумерки за ригу --

Знать, испеклась за потный день!

Глядит из-под навеса батя

На скирд непочатые рати,

На зори новых деревень.

Какая молодость и статность!

Не уязвила бед превратность

Пшенично-яростного льва!

Скулят волчатами слова,

И точат когти запятые...

Татарщина и Византия --

Извечная плакун-трава!

По сытым избам комсомол --

Малиной ландышевый дол

Цветет зазвонисто и сладко.

Недаром тяжковатый батька

Железным клювом пьет зарю,

Где осенница у прокосьев

Из рдяных гроздий и колосьев

Венок сплетает Октябрю.

В ударной бригаде был сокол Иван,

Артемий беркут, буревестник Степан,

Привольные птицы земле не в изъян!

За пот трудовой подарил им колхоз

Прибоем пшеницу, пучиной овес

С горою гречихи и розовых прос!

Дозорным орлам похвала не нужна, --

Зажмурилось солнце, глазеет луна,

Что в золоте хлебном родная страна!

У девушек наших пшеничный загар, --

Залить только песней вишневый пожар,

Но ждет и орленка нещадный удар!

Шептались березы под мягкой луной,

И перепел тренькал за дымкой ночной.

Кто не был влюбленным пролетной порой?!

Как в смуглые борозды житный суслон,

Красавец Иван в Катерину влюблен,

Под лунной березкой задумался он!

Республики дети суровы на вид,

Но сердце улыбкой и счастьем звенит

От меда стогов и похмелья ракит!

Таков крупногрудый и юный Иван...

Но что это? Выстрел прорезал туман!..

Кровавою брагой упился бурьян!

Погасла луна, и содрогнулась мгла, --

Коварная пуля сразила орла,

Он руки раскинул -- два сизых крыла!

Зловещую ночь не забудет колхоз!..

Под плач перепелок желтеет овес,

Одна Катерина чужая для слез.

Она лишь по брови надвинула плат,

И доит буренок, и холит телят,

Уж в роще синицей свистит листопад.

Отпраздновал осень на славу колхоз

И прозван "Орлиным" за буйный покос,

За море пшеницы и розовых прос!

В ударной бригаде был сокол Иван.

Он крылья раскинул в октябрьский туман,

Где бури да ливни косые!

Где, вьюгой на саван спрядая кудель,

В болото глядится недужная ель --

В былое былая Россия!

В алых бусах из вишен,

Из антоновки рудой

Ходит кто-то запрудой, --

Над Байкалом и Судой

Шаг серебряный слышен:

"Я -- смуглянка Октябрина,

У меня полна корзина:

Львиный зев и ноготки --

Искрометные венки!

Но кому цветы подаришь

Без весенней нежной яри,

Незабудок, бледных роз?

Понесу цветы в колхоз!

Там сегодня именины --

Небывалые отжины,

Океан каленых щей

Ждет прилета лебедей!

И летят несметной силой

От соломенного Нила,

От ячменных островов

Стаи праздничных снопов!

Заплету снопу бородушку --

Помянуть лихую долюшку:

"Нивка, нивка,

Отдай мою силку!"

Слава, кто костями лег

За матерый братский стог!

Лист кленовый, тучно-ал,

Кроет Суду и Урал.

Это вещие пороши,

Мой пригожий, мой хороший,

Из колхоза суженый,

Зазывает ужинать,

Подивиться морю щей,

С плеском ложек-лебедей!

Слава лебедю алому,

Всем горам с перевалами,

Петуху с наседками,

Молодице с детками!

Дружным дедам, добрым бабам

От Алтая и до Лабы,

До пшеничных берегов

Короб песен и цветов!"

<1932>

488

Ночь со своднею-луной

Правят сплетни за стеной,

Будто я, поэт великий,

Заплетаю в строки лыки,

Скрип лаптей, угар корчаги,

Чтобы пахло от бумаги

Черемисиной, Рязанью,

Что дородную Маланью

Я лелею пуще муз,

10 Уж такой лабазный вкус:

Красоту копить, как сальце,

По-барсучьи жить в подвальце,

Мягкой устланной норе,

По колено в серебре,

В бисере по локотки;

Что Распутина силки

Ставлю я калачной Пресне,

За ухмылки да за песни

У меня бесенок в служках,

20 Позашиваны в подушках

Окаянные рубли!..

Вот так сусло развели

Темень и луна косая

Про лесного Миколая,

Про сосновый бубенец!..

Но, клянусь, не жеребец

Унавозил мой напев!

В нем живет пустынный лев

С водопадным вещим рыком, --

30 Лебедь я и шит не лыком,

Не корчажным вспоен суслом, --

Медом, золотом загуслым

Из ладони смугло-глыбкой!

Над моей ольховой зыбкой

Эта мреяла ладонь,

И фатой сестрица-сонь,

Утирая сладкий ротик,

Легкозвонной пчелкой в соте

Поселилась в мой язык,

40 За годами гуд и зык,

Стали пасекой певучей.

Самоедине иль чукче

Я любовней поднесу

Ковш мой -- лютую росу,

Из подземных ульев браги,

Чем поэтам из бумаги

С корноухой Жучкой-лирой!

Я не серый и не сирый,

Не Маланьин и не Дарьин, --

50 Особливый тонкий барин,

В чьем цилиндре, строгом банте

Капюшоном веет Данте,

А в глазах, где синь метели,

Серебрится Марк Аврелий,

В перстне перл -- Александрия,

В слове же опал -- Россия!

Он играет -- нежный камень,

Речкой, облачком,стихами

И твоим, дитя, письмом --

60 Голубым лесным цветком!

В нем слезинок пригорошня...

Расцвела моя Опошня

(Есть село на Украине,

Всё в цветистой жбанной глине),

Мой подвалец лесом стал:

Вон в дупле горит опал!

Сердце родины иль зыбка,

С чарою ладонью глыбкой

Смуглой няни -- плат по щеки!..

70 За стеной молчат сороки,

Видно, лопнула луна,

Ночь от зависти черна,

Погоняя лист пролетний --

Подноготицу и сплети!

489

Когда осыпаются липы

В раскосый и рыжий закат,

И кличет хозяйка "цып, цыпы"

Осенних зобастых курят,

На грядках лысато и пусто,

Вдовеет в полях борозда,

Лишь пузом упругим капуста,

Как баба обновкой, горда.

Ненастна воронья губернья,

Ущербные листья -- гроши.

Тогда предстают непомерней

Глухие проселки души.

Мерещится странником голос,

Под вьюгой без верной клюки,

И сердце в слезах раскололось

Дуплистой ветлой у реки.

Ненастье и косит, и губит

На кляче ребрастой верхом,

И в дедовском кондовом срубе

Беда покумилась с котом.

Кошечье "мяу" в половицах,

Простужена старая печь.

В былое ли внуку укрыться

Иль в новое мышкой утечь?!

Там лета грозовые кони,

Тучны золотые овсы...

Согреть бы, как душу, ладони

Пожаром девичьей косы.

1932

490

По жизни радуйтесь со мной,

Сестра буренка, друг гнедой,

Что стойло радугой цветет.

В подойнике лучистый мед,

Кто молод, любит кипень сот,

Пчелиный в липах хоровод!

Любя, порадуйся со мной,

Пчела со взяткой золотой.

Ты сладкой пасеке верна,

10 Я ж -- песне голубее льна,

Когда цветет дремотно он,

В просонки синие влюблен!

Со мною радость разделите,

Баран, что дарит прялке нити

Для теплых ласковых чулок,

Глашатай сумерек -- Волчок

И рябка -- тетушка-ворчунья,

С котягою,-- шубейка кунья,

Усы же гоголиной масти.

20 Ворона -- спутница ненастья, --

Не каркай голодно, гумно

Зареет, словно в рай окно,

Там полногрудые суслоны

Ждут молотьбы рогов и звона;

Кто слышит музыку гумна,

Тот вечно молод, как весна!

Как сизый аир над ручьем,

Порадуйся, мой старый дом,

И улыбнись скрипучей ставней.

30 Мы заживем теперь исправней,

Тебе за нищие годины

Я шапку починю тесиной

И брови подведу смолой.

Пусть тополь пляшет над тобой

Гуськом, в зеленую присядку!

Порадуйся со мной и, кадка,

Моя дубовая вдова,

Что без соленья не жива,

Теперь же, богатея салом,

40 Будь женкой мне и перевалом

В румяно-смуглые долины,

Где не живут с клюкой морщины,

И старость, словно дуб осенний,

Пьет чашу снов и превращений,

Вся солнце рдяное, густое,

Чтоб закатиться в молодое,

Быть может, в песенки твои,

Где гнезда свили соловьи,

В янтарный пальчик с перстеньком.

50 Взгляни, смеется старый дом,

Осклабил окна до ушей

И жмется к тополю нежней,

Как я, без мала в пятьдесят,

К твоей щеке, мой смуглый сад,

Мой улей с солнечною брагой!

Не потому ли над бумагой

Звенит издевкой карандаш,

Что бледность юности не пара,

Что у зимы не хватит чаш

60 Залить сердечные пожары?!

Уймись, поджарый надоеда, --

Не остудят метели деда,

Лишь стойло б клевером цвело,

У рябки лоснилось крыло

И конь бы радовался сбруе,

Как песне непомерный Клюев!

Он жив, олонецкий ведун,

Весь от снегов и вьюжных струн

Скуластой тундровой луной

70 Глядится в яхонт заревой!

1932 или 1933

491

Я лето зорил на Вятке,

Жених в хороводе пихт,

Любя по лосьей повадке

Поречье, где воздух тих,

Где челн из цельной осины

Веет каменным веком, смолой:

Еще водятся исполины

В нашей стране лесной!

Еще гнутся лодки из луба

Гагарой и осетром,

Из кряковистого дуба

Рубят суровый дом.

И бабы носят сороки --

Очелья в хазарских рублях.

Черемиска -- лен синеокий,

Полет в белесых полях.

Жаворонковый бисер, как в давнем,

При посаднике, земской избе,

И заводь цветком купавным

Теплит слезку в полюдье-судьбе.

Полюдье же лаптем железным

Попирает горбыль кедрачам.

Ой, тошнехонько дедам болезным

Приобыкнуть татарским харчам!

Ой, кроваво березыньке в бусах

Удавиться зеленой косой...

Так на Вятке, в цветущих чарусах,

Пил я солнце и пихтовый зной.

И вернулся в Москву черемисом,

Весь медовый, как липовый шмель,

Но в Пушторге ощеренным рысям

Не кажусь я, как ворог, досель.

Вдруг повеет на них ароматом

Пьяных трав, приворотных корней!..

За лобатым кремлевским закатом

Не дописана хартия дней.

Будут ночи рысиной оглядки,

Победителен рог ветровой,

Но раскосое лето на Вятке

Нудит душу татарской уздой!

1932 или 1933

492

Чтоб пахнуло розой от страниц

И стихотворенье садом стало,

Барабанной переклички мало,

Надо слышать клекоты орлиц,

В непролазных зарослях веприц --

На земле, которой не бывало.

До чудесного материка

Не доедешь на слепых колесах.

Лебединый выводок на плёсах,

Глубину и дрёму тростника

Улови, где плещется строка,

Словно утро в розовых прокосах.

Я люблю малиновый падун,

Листопад горящий и горючий,

Оттого стихи мои как тучи

С отдаленным громом теплых струн.

Так во сне рыдает Гамаюн --

Что забытым туром бард могучий.

Простираясь розой подышать,

Сердце, как малиновка в тенётах,

Словно сад в осенних позолотах,

Ронит давнее, как листья в гать.

Роза же в неведомых болотах,

Как лисица редкая в охотах,

Под пером не хочет увядать.

Роза, роза! Суламифь! Елена!

Спят чернила заодно с котом,

Поселилась старость в милый дом,

В заводь лет не заплывет сирена,

Там гнилые водоросли, пена

Парусов, как строчек рваный ком.

Это тридцать лет словостроенья,

Плешь как отмель, борода -- прибой,

Будет и последний китобой --

Встреча с розою -- владычицей морской

Под тараны кораблекрушенья.

Вот тогда и расцветут страницы

Горным льном, наливами пшеницы,

Пихтовой просекой и сторожкой.

Мой совенок, подожди немножко,

Гости близко: роза и луна,

Старомодно томна и бледна!

1932 или 1933

493

Мы старее стали на пятнадцать

Ржавых осеней, вороньих зим,

А давно ль метелило в Нарым

Нашу юность от домашних пятниц?

Обнищали липы за окном!

На костыль оперся дряблый дом.

Мыши бы теперь да вьюга --

Вышла б философия досуга.

За годами грамотным я стал

10 И бубню Верлена по-французски.

Только жаворонок белорусский

С легковейной ласточкой калужской

Перстнем стали, где смежил опал

Воды бледные у бледных скал.

Где же петухи на полотенцах,

Идолище-самовар?!

"Ах, вы сени" обернулись в бар,

Жигули, лазурный Светлояр

Ходят, неприкаянные, в немцах!

20 А в решетчатых кленовых сенцах,

Как судьба, поет стальной комар.

Про него не будет послесловья,--

Есть комарье жало, боль и зуд.

Я не сталь, а хвойный изумруд,

Из березовой коры сосуд,

Налитый густой мужицкой кровью,

И, по пяди косы, Парасковью

На базар не вывожу, как плут!

Ах, она болезная, родная,

30 Ста пятидесяти мильонов мать,

Про нее не хватит рассказать

Ни степей моздокских, ни Китая.

Только травы северного мая

Знают девичью любовь и стать.

Я -- Прасковьин сын, из всех любимый,

С лебединым выводком в зрачках,

С заячьей порошей в волосах,

Правлю первопуток в сталь и дымы,

Кто допрежде, принимайте Клима,

40 Я -- Прасковьин сын, цветок озимый!

Голос мой -- с купавой можжевель,

Я резной, мудреный журавель,

На заедку поклевал Верлена,

Мылил перья океанской пеной,

Подивись же на меня, Европа,--

Я кошница с перлами Антропа!

Мы моложе стали на пятнадцать

Ярых осеней, каленых зим

И румяным листопадом чтим

50 Деда снежного, глухой Нарым,

С вереницей внучек -- серых пятниц!

1932 или 1933

494

Кому бы сказку рассказать,

Как лось матерый жил в подвале,

Ведь прописным ославят вралей,

Что есть в Москве тайга и гать,

Где кедры осыпают шишки --

Смолистые лешачьи пышки!

Заря полощет рушники

В дремотной заводи строки,

Что есть стихи -- лосиный мык,

10 Гусиный перелетный крик;

Чернильница -- раздолье совам,

Страницы с запахом ольховым,

И всё, как сказка на Гранатном?

В пути житейском необъятном

Я лось, забредший через гать,

В подвал горбатый умирать.

Как тяжело ресницам хвойным,

Звериным легким -- вьюгам знойным --

Дышать мокрицами и прелью!

20 Уснуть бы под вотяцкой елью,

Сугроб пушистый -- одеяло,

Чтобы не чуять над подвалом

Глухих вестей -- ворон носатых,--

Что не купаются закаты

В родимой Оби стадом лис,

И на Печоре вечер сиз,

Но берега пронзили сваи,

Калина не венчает в мае

Березку с розовым купалой,

30 По тундре дымной и проталой

Не серебрится лосий след,

Что пали дебри; брынский дед

По лапти пилами обрезан.

И от свирепого железа

В метель горящих чернолесий

Бегут медвежьи, рысьи веси.

И град из рудых глухарей,

Кряквы, стрельчатых дупелей

Лесные кости кровью мочит!..

40 Кому же сивый клады прочит,

Напевом золотит копыта,

Когда черемуха убита --

Сестра душистая, чьи пальцы

Брыкастым и комолым мальцем

Его поили зельем мая?!..

От лесоруба убегая,

Березка в горностайной шубке

Ломает руки на порубке,

Одна меж омертвелых пней...

50 И я один, в рогожу дней

Вплетен, как лыко, волчьим когтем,

Хочу, чтобы сосновым дегтем,

Парной сохатою зимовкой,

А не Есенина веревкой,

Пахнуло на твои ресницы

С подвала, где клюют синицы

Построчный золотой горох,

И тундровый соловый мох

Вплетает время в лосью челку!

60 На Рождестве закличут елку

Впоследки погостить в подвал,

И за любовь лесной бокал

Осушим мы, как хлябь болотца.

Колдунья будет млеть, колоться,

Пылать от ревности зеленой,

А я поникну над затоном --

Твоим письмом, где глубь и тучки,

Поплакать в хвойные колючки

Под хриплый рог лихой погони

70 Охотника с косой зубастой.

И в этот вечер звезды часто,

Осиным выводком в июле,

Заволокут небесный улей,

Где няня-ель в рукав соболий

Запрячет сон земной и боли.

1932 или 1933

495

Россия была глуха, хрома,

Копила сор в избе, но дома,

В родном углу пряла судьбу

И аравитянку-рабу

В тюрбане пестром чтила сказкой,

Чтобы за буквенной указкой

Часок вольготный таял слаже,

Сизее щеки, косы глаже,

И перстенек жарчей от вьюги,

10 Но белый цвет -- фату подруги,

Заполонили дебри дыма.

Снежинка -- слезка серафима,

Упала на панельный слизень,

В семиэтажье, на карнизе,

Как дух, лунатик... Бьют часы

По темени железной тростью,

Жемчужину ночной красы,

Отужинать дождуся гостью

Хвостатую, в козлиных рожках,

20 Она в аду на серных плошках,

Главвинегретчица Авдотья.

Сегодня распотешу плоть я

Без старорусского креста,

И задом и губой лапта,

Рогами и совиным глазом!..

Чтоб вередам, чуме, заразам

Нашлося место за столом

В ничьем, безродном, неживом,

Где кровушка в бокалах мутных

30 И бесы верезжат на лютнях

Ослиный марш топ-топ, топ-топ;

Меж рюмочных хрустальных троп

Ползет змея -- хозяйка будней,

Вон череп пожирает студни,

И в пляс пустились башмаки!

Колотят в ребра каблуки.

И сердце лает псом забытым,

У дачи в осень позабытым!

Ослепли ставни, на балконе

40 Укрылись листья от погони

Ловца свирепого -- ненастья.

Коза-подруга, сладострастья

Бокалом мутным не измерить!

Поди и почеши у двери

Свой рог корявый, чтоб больней

Он костенел в груди моей!

Родимый дом и синий сад

Замел дырявый листопад

Отрепьем сумерек безглазых --

50 Им расцвести сурьмой на вазах,

Глядеться в сон, как в воду мысу

Иль на погосте барбарису!

Коза-любовница топ-топ

И через тартар, и через гроб

К прибою, чайкам, солнца бубну!

Ах, я уснул не беспробудно!

"По морям, по волнам,

Нынче здесь, а завтра -- там!" --

Орет весенний переулок,

60 И голоса, вином из втулок,

Смывают будни, слов коросту...

Не верю мертвому погосту,

Чернявым рожкам и копытам.

Как молодо панельным плитам

И воробьям задорно-сытым!

Январь 1933

496

Мой самовар сибирской меди --

Берлога, где живут медведи

В тайге золы -- седой, бурнастый

Ломает икристые насты.

Ворчун в трубе, овсянник в кране --

Лесной нехоженой поляне

Сбирает землянику в кузов.

На огонек приходит муза

Испить стихов с холостяком

10 И пораспарить в горле ком

Дневных забот и огорчений.

Меж тем как гроздьями сирени

Над самоваром виснет пар,

И песенный старинный дар

В сердечном море стонет чайкой

И бьется крыльями под майкой.

За революцию, от страху,

Надел я майку под рубаху,

Чтобы в груди, где омут мглистый,

20 Родился жемчуг серебристый,

И звезды бороздили глуби.

Овсянник бурого голубит

Косматой пясткой земляники.

Мои же пестряди и лыки

Цветут для милого Китая,

Где в золотое море чая

Глядится остров -- губ коралл

И тридцать шесть жемчужных скал;

За перевалом снежных пик --

30 Мыс олеандровый -- язык.

Его взлюбили альбатросы

За арфы листьев и утесы,

За славу крыльев в небесах.

На стихотворных парусах

Любимый облик, как на плате,

Волной на пенном перекате

Свежит моих седин отроги...

У медной пышущей берлоги,

Где на любовь ворчит Топтыгин,

40 Я доплету, как лапоть, книги,

Таежные, в пурговых хлопьях.

И в час, когда заблещут копья

Моих врагов из преисподней,

Я уберу поспешно сходни.

Прощай, медвежий самовар!

Отчаливаю в чайный пар,

В Китай, какого нет на карте.

Пообещай прибытье в марте,

Когда фиалки на протале,

50 Чтоб в деревянном одеяле

Не зябло сердце-медвежонок,

Неприголубленный ребенок!

Январь 1933

497

Хозяин сада смугл и в рожках,

Пред ним бегут кусты, дорожки

И содрогается тюльпан,

Холодным страхом обуян.

Умылся желью бальзамин,

Лишь белена да мухоморы

Ведут отравленные споры,

Что в доме строгий господин,

Что проклевал у клавесин

10 Чумазый ворон грудь до ребер,

Чтоб не затеплилася в небе

Слезинкой девичьей звезда.

Седея, ивы у пруда

Одели саваны и четки --

Отчалить в сумеречной лодке

К невозмутимым берегам.

Хозяин дома делит сам

Пшеницу, жемчуг, горностаи,

И в жерла ночи бесов стаи

20 Уносят щедрую добычу.

Я липою медыни сычу,

Таинственный, с дуплистым глазом,

О полночь вижу, как проказам,

Нетопырям, рогатым юдам

Ватага слуг разносит блюда:

Собачий брёх, ребячьи ножки,

И в лунном фраке по дорожке

Проходит сатана на бал.

Дуплистым глазом видя зал,

30 Я, липа, содрогаюсь лубом,

И вот железным мертвым зубом

И мне грозят лихие силы:

В саду посвистывают пилы

Марш похоронный вязам, кленам,

У белой девушки с балкона

Уходит молодость поэта...

То было в бред и грозы лета,

Мне снился дом под старой липой,

Медынью лунною осыпан,

40 И сельский бал. На милом бале,

В жасминном бабушкином зале,

Мы повстречалися с тобой,

Ручей с купавой голубой.

Не слава ли -- альбомной строчкой

Над окровавленной сорочкой,

Над угольком в виске -- бряцать?!

Пускай поплачет ива-мать,

Отец -- продроглый лысый тополь.

Уехать бы в Константинополь,

50 Нырнуть в сапог, в печную сажу,

Чтобы в стране прорех и скважин

Найти мой бал и в косах маки --

На страх рогатому во фраке:

Ему смертельна липа в шали...

1933

498

Прощайте, не помните лихом,

Дубы осыпаются тихо

Под низкою ржавой луной.

Лишь вереск да терн узловатый,

Репейник как леший косматый

Буянят под рог ветровой.

Лопух не помянет и лошадь,

Дубового хвороста ношу

Оплачет золой камелек.

И в старой сторожке объездчик,

Когда темень ставней скрежещет,

Затянет по мне тютюнок,

Промолвит: "Минуло за тридцать,

Как я разохотился бриться

И ластить стрельчатую бровь;

Мой друг под луною дубовой,

Где брезжат огарками совы,

Хоронит лесную любовь!"

И глаз не сведет до полночи,

Как пламя валежину точит,

Целует сухую кору...

А я синеватою тенью

Присяду рядком на поленья,

Забытый в ненастном бору.

В глаза погляди, Анатолий,

Там свадьбою жадные моли

И в сердце пирует кротиха!..

Дубы осыпаются тихо

Под медно-зеленой луной.

Лишь терний да вереск шальной

Буянят вдоль пьяной дороги,

Мои же напевы, как ноги,

Любили проселок старинный,

Где ландыш под рог соловьиный

Подснежнику выткал онучки.

Прощайте, не помните лихом!

Дубы осыпаются тихо

Рудою в шальные колючки.

Январь 1933

499

Шапку насупя до глаз,

Спит "Не доскачешь до нас",

Старый колдун городишка, --

Нос -- каланчевая вышка,

Чуйка -- овражный лопух...

Только б ночник не потух!

Снова кручинится деду,

Некому дрёмы поведать.

Ясени в лунных косынках,

Садик в росистых барвинках,

В хворосте спят снегири...

Где вы, глаза-купыри,

В травах стрельчатых ресниц,

Локон пьяней медуниц?

Тянет ответно ночник:

"Впредь не влюбляйся, старик!"

Плюнуть бы дурню в бельмо:

Сердце не знает само,

Двадцать ему или сотни!..

Где ты, мой цветик болотный?!

В срок я доштопал коты,

Мягко подрезал кусты,

Зерен насыпал щеглу,

Жучку приветил в углу,

Сел на лежанку совой,--

Где ты, подснежник лесной?!

Сумерки дратвы длинней,

Ночи -- одер без вожжей --

Тянут чугунный обломок,

Чтоб улыбнулся потомок

Виршам на нем пустозвонным:

"Умер, в щеглёнка влюбленным".

Тяжек могильный колпак...

Вспыхнул за окнами мак

Битвенным алым плащом,

Видится меч и шелом,

Сбруя с арабской насечкой:

"Грозный, тебе ли за печкой

Тени пустые ловить?!"

Только любви не избыть!

Подвиг ли, слава ли, честь ли?

Что там? Колеса да петли!

Терпкая пытка моя!..

Тянется веткой заря

В просинь сутулого зальца...

Выстрел иль хрустнули пальцы?

Ах, то щегленок старинный

Утро вплетает в седины --

В чуйку, в худую постель!..

Где ты, лесная свирель?!

Январь 1933

500. Моему другу Анатолию Яру

Продрогли липы до костей,

До лык, до сердца лубяного

И в снежных саванах готовы

Уснуть навек, не шля вестей.

В круговороте зимних дней,

Косматых, волчьих, лязгозубых,

Деревья не в зеленых шубах,

А в продухах, в сквозистых срубах

Из снов и морока ветвей.

10 Продрогли липы до костей,

Стучатся в ставни костылями:

"Нас приюти и обогрей

Лежанкой, сказкою, стихами!"

Войдите, снежные друзья,--

В моей лежанке сердце рдеет,

Черемухой и смолью мреет

И журавлиной тягой веет

На одинокого меня!

Подснежниками у ручья

20 Погрейтесь в пламени сердечном,

Пока горбун -- жилец запечный --

Не погасил его навечно!

Войдите!.. Ах!.. Звездой пурговой

Сияет воротник бобровый

И карий всполох глаз перловых!

Ты опоздал, метельный друг,

В оковах льда и в лапах пург

Остыла грудь, замглился дух!

Вот сердце, где тебе венок

30 Сплетала нежность-пастушок,

Черемуха и журавли

Клад наговорный стерегли:

Стихов алмазы, дружбы бисер,

Чтоб росомахи, злые рыси

Любимых глаз -- певучих чаш

Не выпили в звериный раж,

И рожки -- от зари лоскут

Не унесли б в глухой закут,

Где волк-предательство живет!..

40 Оно горит, как ярый мед,

Пчелиным, грозовым огнем!..

Ты опоздал седым бобром,

Серебряным крылом метели

Пахнуть в оконце бедной кельи,

Где оторопь и свист печной

Кружились стаей надо мной,

И за стеной старик-сугроб

Сколачивал глубокий гроб!

Мои рыданья, пальцев хруст

50 Подслушал жимолости куст, --

Он, содрогаясь о поэте,

Облился кровью на рассвете.

А ты?!.. В отмщенье посмотри,

Как тлеют, горестней зари,

Ущербной, в пазухе еловой,

Былое сердце, песня, слово

И угли -- души поцелуев!..

Золой расписываясь: Клюев,

Я мертвецом иду в мороз,

60 Где преданность -- побитый пес

В пургу полуночную воет.

Под солнцем жизни были двое:

Лосенок и лесной ручей.

Продрогли липы до костей

И в дверь случатся костылями:

"Нас приюти и обогрей,

Лежанкой, сказкою, стихами!"

Войдите, бедные друзья,

Декабрьским льдом согреть меня!

Февраль 1933

501. Моему другу Анатолию Яру

Сердце, изъязвленное Другом, не залечивается ничем,-- кроме Времени да Смерти. Но Время стирает язвы его, удаляя и больную часть сердца, -- частично умерщвляет,-- а Смерть изничтожает всего человека. Поскольку жив, стало быть, человек, постольку неисцельны и болезненны раны его от дружбы и будет он ходить с ними, чтобы явить их Вечному Судие. с. 476

Для всех скорбей находятся слова, но потеря друга и близкого -- выше слов: тут -- предел скорби, тут какой-то нравственный обморок. Одиночество -- страшное слово: "быть без друга" таинственным образом соприкасается с "быть вне Бога". Лишение друга -- это род смерти.

Потрясающие стоны 87-го псалма обрываются воплями о друге: "Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал как человек без силы между мертвыми, брошенный,-- как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь, Господи. Ты удалил от меня друга искреннего: знакомых моих не видно". с. 416-417

Из книги "Столп и утверждение Истины" Павла Флоренского

Не верю, что читать без слез

Ты будешь ветхие страницы,

Где хвоями цветут ресницы

И ручейком журчит вопрос:

За что поэту преподнес

Ты скорпиона в нежной розе?..

В скрипучем жизненном обозе

Есть жернов смерти тяжелей --

Твое предательство,-- злодей,

10 Лукавый раб, жених, владыка!..

Ах, не лесная голубика

Украсит черное копье,--

В крови певучей лезвие,

С зарею схожей, самой чистой!..

Тебя завидя, вяз росистый

Напружит паруса по корень,

Чтобы размыкать на просторе,

В морях или в лесном пожаре,

Глухую весть, что яхонт карий

20 Твоих зрачков горит слюдой,

Где месяц мертвой головой

Повис на облачной веревке!..

Есть Святки, синие Петровки,--

Любимый праздник косарей,

Не с ними брачится злодей; --

Страстная крестная суббота

Убийцу нудит из болота

К поэту постучать в оконце...

В Москве или в глухом Олонце

30 Кровь на ноже -- одна и та же!..

Будь счастлив, милый!.. Хвойной пряжей

Моя струится борода,

И в сердце рана, как звезда,

Лучится лебедем на плёсе.

Уже не турьим рогом сосен,

Узорною славянской сагой,--

Крикливой нотною бумагой

Повеет на твои ресницы

И не дослушанной певицы,

40 Каких на свете миллионы,

Ты почерпнешь руладо-звоны

Душой ли, пригоршней любимой?!..

Но только облик серафима

Пурге седин, как май погожий...

У русских рек и подорожий

О яхонтах звенит мой посох: --

Они глядят из трав и проса

С мольбою смертной, огнепальной...

Не песней Грузии печальной,

50 А вдовьей ивовой свирелью

Я убаюкиваю келью:

Бай-бай! Усните злые боли,

Нож не натачивает Толя,

Он в белом гробике уснул

Под заревой сосновый гул.

1 мая 1933

Москва

502. Из предсмертных песен

Под солнцем жизни были двое:

Лосенок и лесной ручей...

Змея змею целует в жало,

Ручей полощет покрывало

В ладонях матери реки;

И ткут запястья тростники,

Друг друга к лебедю ревнуя,

Рассветной тучки поцелуи

Пылают на щеке сосновой.

Вещунья грает слово в слово,

Что вороненок сыт, зобат;

10 Скулит Мухтарко, что богат

Облавами с соседским псом.

По тополю скучает дом

Вечерним ласковым дымком,

И даже куцая метла

Приятством к заступу тепла.

А -- я, как тур из Беловежья,

Где вывелась трава медвежья,

Чтоб жвачкой рану исцелить,

Зову туренка тяжким мыком.

20 Но пряжей ель и липа лыком

Расшили дебрь не в прок и сыть!

Судьба без глаза. Тур один --

Литовских ладов властелин,

Он рухнет бухлым ржавым дубом,

Рога ломая о порубы,

Чтобы душа -- глухарь матерый,

Дозором облетела боры,

Где недоласканный туренок

Влюбился в гарпию спросонок:

30 Совиха с женской головой,

Рысиный зуб и коготь злой!

За что отель покинул вымя

И теплый пах, в каком Нарыме

Найдет он деда с грудью турьей?!

Там мягко рожкам в стыть и в бури?!

Иль мало взмылено слюны

На ножки-брыки, губы-ляли,

Иль яхонты зрачков устали

Пить сусло северной весны

40 И мед звериной глубины,

Где вечность в хвойном покрывале?!

Мой первородный,-- плачет дед,

Как ель смолою, в чащу лет, --

Она как озеро лесное...

О Лель! О дитятко родное!

Душа-глухарь о ребра бьет,

Туман крадется из болот,

Змея змею целует в жало;

И земляное покрывало

50 Крот делит с пегою кротихой;

А -- я, как тур, настигнут лихом,

С рогатиной в крестце сохатом,

Покинут в смерти милым братом!

10 мая 1933

503

Над свежей могилой любови

Душа словно дверь на засове, --

Чужой, не стучи щеколдой!

Шипящие строки мне любы, --

В них жуть и горящие срубы,

С потемками шорох лесной.

Как травы и вербы плакучи!

Ты кем, лебеденок, замучен

Под хмурым еловым венком?

10 Не все еще песни допеты,

Дописаны зарью портреты

Опаловым лунным лучом!

Погасла заря на палитре...

Из Углича отрок Димитрий,

Ты сам накололся на нож.

Царица упала на грудку --

Закликать домой незабудку

В пролетье, где плещется рожь!

Во гробике сын Иоанна --

20 Черемухи ветка, чья рана

Как розан в лебяжьем пуху.

Прости, жаворонок, убивца,

Невесело савану шиться,

Игле бороздить по греху!

А грех-от, касатик, великий,

Не хватит в лесу земляники

Прогорклую сдобрить полынь:

Зарезаны лебеди-гусли

И струны, что Волги загуслей,

30 Когда затихает сарынь!

Но спи под рябиной и кашкой,

Ножовая кровь на рубашке,

Дитя пригвожденной страны!

Оса забубнит на могилке,

И время назубрит подпилки

Трухлявить кору у сосны.

Всё сгибнет: ступени столетий,

Опаловый луч на портрете,

Стихи и влюбленность моя!

40 Нетленны лишь дружбы левкои,

Роняя цветы в мировое,

Где Пан у живого ручья!

Поет золотая тростинка,

И хлеб с виноградом в корзинке --

Художника чарый обед.

Вкушая вкусих мало меда,

Ты умер для песни и деда,

Которому имя -- Поэт!

У свежей могилы любови,

50 Орел над стремниною, внове

Пьет сердце земную юдоль...

Как юны холмы и дубравы!

Он снился мне, выстрел кровавый,

Старинная рана и боль!

Май 1933

504

<Павлу Васильеву>

Я человек, рожденный не в боях,

А в горенке с муравленою печкой,

Что изразцовой пестрою овечкой

Пасется в дрёме, супрядках и снах

И блеет сказкою о лунных берегах,

Где невозвратнее, чем в пуще хвойный прах,

Затеряно Светланино колечко!

Вот почему яичком в теплом пухе

Баюкая ребячий аромат,

10 Ныряя памятью, как ласточки в закат,

В печную глубину краюхи,

Не веришь желтокожей голодухе,

Что кровью вытечет сердечный виноград!

Ведь сердце -- сад нехоженый, немятый!

Пускай в калитку год пятидесятый

Постукивает нудною клюкой,--

Садовнику за хмурой бородой

Смеется мальчик в ластовках лопарских,

В сапожках выгнутых бухарских,

20 С былиной-нянюшкой на лавке:

Она была у костоправки

И годы выпрядает пряжей...

Навьючен жизненной поклажей,

Я всё ищу кольцо Светланы,

Рожденный в сумерках сверчковых,

Гляжу на буйственных и новых,

Как смотрит тальник на поляны,

Где снег предвешний, ноздреватый

Метут косицами туманы,--

30 Побеги будут терпко рьяны,

Но тальник чует бег сохатый

И выстрел... В звезды ли иль в темя?..

Кольцо Светланы точит время,

Но есть ребячий городок

Из пуха, пряжи и созвучий,

Куда не входит зверь рыкучий

Пожрать волшебный колобок.

И кто в громах рожден, как тучи,

Тем не уловится текучий,

40 Как сон, запечный ручеек!

Я пил из лютни жемчуговой

Пригоршней, сапожком бухарским,

И вот судьею пролетарским

Казним за нежность, тайну, слово,

За морок горенки в глазах,--

Орланом -- иволга в кустах.

Не сдамся! Мне жасмин ограда

И розы алая лампада,

Пожар нарцисса, львиный зев!

50 Пусть дубняком стальной посев

Взойдет на милом пепелище --

Лопарь забрел по голенище

В цимбалы, в лукоморья скрипки

Проселком от колдуньи-зыбки

Чрез горенку и дебри-няни,

Где заплутали спицы-лани,

Бодаясь с нитью ярче сказки!

Уже Есенина побаски

Измерены, как синь Оки,

60 Чья глубина по каблуки,

Лишь в пасмо серебра чешуйки...

Но кто там в росомашьей чуйке,

В закатном лисьем малахае,

Ковром зари, монистом бая,

Прикрыл кудрявого внучонка? --

Иртыш пелегает тигренка --

Васильева в полынном шелке...

Ах, чур меня! Вода по холки!

Уже о печень плещет сом --

70 Скирда кувшинок -- песен том! --

Далече -- самоцветны глуби...

Я -- человек, рожденный в срубе,

И гостю с яхонтом на губе,

С алмазами, что давят мочку,

Повышаю в сарафане дочку, --

Ее зовут Поклон до земи,--

От Колывани, снежной Кеми,

От ластовок -- шитья лопарки,

И печи -- изразцовой ярки, --

80 Ведунья падка до купав,

Иртышских и шаманских трав!

Авось, испимши и поемши,

Она ершонком в наши верши

Загонит перстенек Светланы!

И это будет раным-рано,

Без слов дырявых человечьих,

Когда на розовых поречьях,

Плывет звезда вдоль рыбьих троп,

А мне доской придавят лоб,

90 Как повелося изначала,

Чтоб песня в дереве звучала!

1933

505

Моей чародейной современнице --

славной русской артистке

Надежде Андреевне Обуховой

Баюкало тебя райское древо

Птицей самоцветною -- девой,

Ублажала ты песней царя Давида,

Он же гуслями вторил взрыдам.

Таково пресладостно пелось в роще,

Где ручей поцелуями ропщет,

Виноградье да яхонты-дули!..

И проснулась ты в русском июле:

"Что за край, лесная округа?"

Отвечают: "Кострома да Калуга!"

Протерла ты глазыньки рукавом кисейным,

Видишь -- яблоня в плату златовейном!

Поплакала с сестрицей, пожурилась

Да и пошла белицей на клирос.

Таяла, как свеченька, полыхая веждой,

И прослыла в людях Обуховой Надеждой.

А мы, холуи, зенки пялим, --

Не видим, что Сирин в бархатной зале,

Что сердце райское под белым тюлем

Обожжено грозовым июлем,

Лесными пожарами, гладом да мором,

Кручинится по синим небесным озерам --

То Любашей в "Царской невесте",

То Марфой в огненном благовестье.

А мы, холуи, зенки пялим, --

Не видим крыл в заревом опале,

Не слышим гуслей царя Давида

За дымом да слезами горькой панихиды!

Пропой нам, сестрица, кого погребаем

В Костромском да Рязанском крае?

Ответствует нам краса Любаша:

"Это русская долюшка наша, --

Голова на коле,

Косынька в пекле,

Перстенек на Хвалынском дне".

Аминь.

1933

506

Меня октябрь настиг плечистым,

Как ясень, с усом золотистым,

Глаза -- два селезня на плёсе,

Волосья -- копны в сенокосе,

Где уронило грабли солнце.

Пятнадцатый октябрь в оконце

Глядит подростком загорелым,

С обветренным шафранным телом,

В рябину -- яркими губами,

10 Над головой, как роща, знамя,

Где кипень бурь, крутых дождей, --

Земли матерой трубачей.

А я, как ива при дороге, --

Телегами разбиты ноги

И кожа содрана на верши.

Листвой дырявой и померкшей

Напрасно бормочу прохожим:

-- Я, златострунный и пригожий, --

Средь вас, как облачко, плыву!

20 Сердца склоните на молву,

Не бейте, обвяжите раны,

Чтобы лазоревой поляны,

Саврасых трав, родных лесов

Я вновь испил привет и кров!

И ярью, белками, щеглами,

Как наговорными шелками,

Расшил поэзии ковер

Для ног чудесного подростка,

Что, как подснежная березка,

30 Глядит на речку косогор,

Вскипая празеленью буйной!

Никто не слышит ветродуйной

Дуплистой и слепой кобзы.

Меня октябрь серпом грозы,

Как иву, по крестец обрезал

И дал мне прялку из железа

С мотком пылающего шелка,

Чтобы ощерой костью волка

Взамен затворничьей иглы

40 Я вышил скалы, где орлы

С драконами в свирепой схватке.

И вот, как девушки, загадки

Покровы сняли предо мной

И первородной наготой

Под древом жизни воссияли,

Как лебеди в речном опале,

Плеща, любуются собой!

И в шапке, в зарослях кафтанных,

Как гнезда, песни нахожу,

50 И бородой зеленой вея,

Порезать ивовую шею

Не дам зубастому ножу!

Посторонитесь! Волчьей костью

Я испещрил подножье гостю:

Вот соболиный, лопи стёг,

Рязани пестрядь и горох,

Сибири золотые прошвы,

Бухарская волна и кошмы.

И смуглой Грузии узор

60 Горит как сталь очам в упор,

Моя же сказка -- остальное:

Карельский жемчуг, чаек рои

И юдо вещее лесное:

Медведь по свитку из лозы

Выводит ягодкой азы!

Я снова ткач разлапых хвои,

Где зори в бусах киноварных,

В котомке, в зарослях кафтанных,

Как гнезда, песни нахожу,

70 И бородой зеленой вея,

Порезать ивовую шею

Не дам зубастому ножу.

1933

507. Годы

Я твой, любовь! Под пятьдесят,

Торжественный дубовый сад

Иль паруса под свежей тучей, --

Вздыхает борода могуче!

И грудь стропилами ключицы

Вперила в порубе светлицы,

Где сердце Сирином в коруне

Вот-вот на кровь пожаром дунет,

И закипит смолой руда!..

10 Прошу гостей -- свои года

На лавицу, под образ отчий:

Ромашки -- отрочества очи,

Садитесь к златной пелене,

Где матери персты на дне

И чудотворные ресницы!

Она повышила дробницы

Для первенца -- лесной фиалки.

Пятнадцатый, садись у прялки,

Коль хочешь выглядеть девчонкой

20 Иль покумись с изюмной гонкой --

Густой шиповник на щеках

И пчелка в гречневых кудрях

С ведёрцем меда в звонких лапках!

(Забыл, что ножки у пчелы.)

Осьмнадцать с двадцатью смуглы --

Пролетних васильков охапка,

Где вьется белый мотылек --

Веселой жницы голосок,

Алёнушки или Любаши,

зо Уселися к добротной каше,

Чтобы повыглядеть дубовей, --

Росистый первоцвет любови!

Вот двадцать пять -- ау лесное,

Руно на бедрах, губы в зное,

Шафран и золото на коже,

Он всех дурманней и пригожей --

Дитя неведомой весны,

В венке из пьяной белены,--

Пред ним корзина с виноградом

40 И друг золоторогий рядом.

За ними тридцать -- пряный гость,

Тюрбан в рубинах, в перлах трость,

Как черный ястреб, реет бровь,

Шатер ресниц таит любовь,

И ложе пышное из шелка, --

Пред ним кинжал и шкура волка!

Не узнаю тебя, пришлец,

В серьгах, коралловый венец,

Змея на шее, сладко жаля,

50 Звенит чешуйками о зале

Подземном, в тусклых сталактитах,

О груде тел, лозой повитых

На ложе обоюдоостром!

Душе прозреть тебя не просто,

Ты -- дуб из черного стекла,

Сквозящий маревами зла,

Где бродит желтый лунный морок.

Змея насвистывает: сорок!

Близнец пылающего зала,

60 Осыпанный дождем опалов,

С двойной змеей на львиной шее,

Павлиным опахалом вея,

Чтоб остудить хоть на мгновенье

Костей плавильню, жил разжженье, --

Садись за блюдо черных сот,

Геенский сорок пятый год!

Желанный год пятидесятый, --

Величье лба от Арарата,

И в бороде, как меж холмов,

70 Голубоватый блеск снегов

Еще незримых, но попутных, --

На братьев пестрых и лоскутных,

Глядит, как дуб, вершиной вея,

На быстротечные затеи

Веселых векш и диких яблонь...

Я твой, любовь! И не озябло

Подсолнечник -- живое сердце,

Оно пьет сумерки ведёрцем,

Степную сыть чумацким возом,

80 Но чем пьяней, махровей розам,

Тем слаще жалят их шмели

И клонят чаши до земли,

Чтобы вино смешалось с перстью...

Не предавай меня безвестью,

Дитя родное! Меж цветов

Благоухает лепестков

Звенящий ворох. Это песни,

За них стань прахом и воскресни.

<1933>

508--509. Из цикла "Разруха"

От Лаче-озера до Выга

Бродяжил я тропой опасной,

В прогалах брезжил саван красный,

Кочевья леших и чертей.

И как на пытке от плетей

Стонали сосны: "Горе! Горе!"

Рябины -- дочери нагорий

В крови до пояса... Я брел,

Как лось, изранен и комол,

10 Но смерти показав копыта.

Вот чайками, как плат, расшито

Буланым пухом Заонежье

С горою вещею Медвежьей,

Данилово, где Неофиту

Андрей и Симеон, как сыту,

Сварили на премноги леты

Необоримые " Ответы ".

О книга -- странничья киса,

Где синодальная лиса

20 В грызне с бобрихою поддонной, --

Тебя прочтут во время оно,

Как братья, Рим с Александрией,

Бомбей и суетный Париж!

Над пригвожденною Россией

Ты сельской ласточкой журчишь,

И, пестун заводи камыш,

Глядишься вглубь -- живые очи, --

Они, как матушка, пророчат

Судьбину -- не чумной обоз,

А студенец в тени берез

30 С чудотворящим почерпальцем!..

Но красный саван мажет смальцем

Тропу к истерзанным озерам, --

В их муть и раны с косогора

Забросил я ресниц мережи

И выловил под ветер свежий

Костлявого, как смерть, сига:

От темени до сапога

<Весь изъязвленный> пескарями,

40 Вскипал он <гноем>, злыми вшами,

Но губы теплили молитву...

Как плахой, поражен ловитвой,

Я пролил вопли к жертве ада:

"Отколь, родной? Водицы надо ль?"

И дрогнули прорехи глаз:

"Я ж украинец Опанас...

Добей зозулю, чоловиче!.."

И видел я: затеплил свечи

Плакучий вереск по сугорам,

50 И ангелы, златя убором

Лохмотья елей, ржавь коряжин,

В кошницу из лазурной пряжи

Слагали, как фиалки, души.

Их было тысяча на суше

И гатями в болотной води!..

О Господи, кому угоден

Моих ресниц улов зловещий?

А Выго сукровицей плещет

О пленный берег, где медведь

60 В недавнем милом ладил сеть,

Чтобы словить луну на ужин!

Данилово -- котел жемчужин,

Дамасских перлов, слезных смазней,

От поругания и казни

Укрылося под зыбкой схимой, --

То Китеж новый и незримый,

То беломорский смерть-канал,

Его Акимушка копал,

С Ветлуги Пров да тетка Фёкла.

70 Великороссия промокла

Под красным ливнем до костей

И слезы скрыла от людей,

От глаз чужих в глухие топи.

В немереном горючем скопе

От тачки, заступа и горстки

Они расплавом беломорским

В шлюзах и дамбах высят воды.

Их рассекают пароходы

От Повенца до Рыбьей Соли, --

80 То памятник великой боли,

Метла небесная за грех

Тому, кто выпив сладкий мех

С напитком дедовским стоялым,

Не восхотел в бору опалом,

В напевной, кондовой избе

Баюкать солнце по судьбе,

По доле и по крестной страже...

Россия! Лучше б в курной саже,

С тресковым пузырьком в прорубе,

90 Но в хвойной непроглядной шубе,

Бортняжный мед в кудесной речи

И блинный хоровод у печи,

По Азии же блин -- чурек,

Чтоб насыщался человек

Свирелью, родиной, овином

И звездным выгоном лосиным, --

У звезд рога в тяжелом злате, --

Чем крови шлюз и вошьи гати

От Арарата до Поморья.

100 Но лен цветет, и конь Егорья

Меж туч сквозит голубизной

И веще ржет... Чу! Волчий вой!

Я брел проклятою тропой

От Дона мертвого до Лаче.

Есть демоны чумы, проказы и холеры,

Они одеты в смрад и в саваны из серы.

Чума с кошницей крыс, проказа со скребницей,

Чтоб утолить колтун палящей огневицей,

Холера же с зурной, где судороги жил,

Чтоб трупы каркали и выли из могил.

Гангрена, вереда и повар-золотуха,

Чей страшен едкий суп и терпка варенуха

С отрыжкой камфары, гвоздичным ароматом

10 Для гостя-волдыря с ползучей цепкой ватой.

Есть сифилис -- ветла с разинутым дуплом

Над жёлчи омутом, где плещет осетром

Безносый водяник, утопленников пестун.

Год восемнадцатый на родину-невесту,

На брачный горностай, сидонские опалы

Низринул ливень язв и сукровиц обвалы,

Чтоб дьявол-лесоруб повыщербил топор

О дебри из костей и о могильный бор,

Не считанный никем, непроходимый. --

20 Рыдает Новгород, где тучкою златимой

Грек Феофан свивает пасмы фресок

С церковных крыл -- поэту мерзок

Суд палача и черни многоротой.

Владимира червонные ворота

Замкнул навеки каменный архангел,

Чтоб стадо гор блюсти и водопой на Ганге,

Ах, для славянского ль шелома и коня?

Коломна светлая, сестру Рязань обняв,

В заплаканной Оке босые ноги мочит,

30 Закат волос в крови и выколоты очи,

Им нет поводыря, родного крова нет!

Касимов с Муромом, где гордый минарет

Затмил сияньем крест, вопят в падучей муке

И к Волге-матери протягивают руки.

Но косы разметав и груди-Жигули,

Под саваном песков, что бесы намели,

Уснула русских рек колдующая пряха; --

Ей вести черные, скакун из Карабаха,

Ржет ветер, что Иртыш, великий Енисей

40 Стучатся в океан, как нищий у дверей:

"Впусти нас, дедушка, напой и накорми,

Мы пасмурны от бед, изранены плетьми

И с плеч береговых посняты соболя!"

Как в стужу водопад, плачь, русская земля,

С горючим льдом в пустых глазницах,

Где утро -- сизая орлица --

Яйцо сносило -- солнце жизни,

Чтоб ландыши цвели в отчизне,

И лебедь приплывал к ступеням.

50 Кошница яблок и сирени,

Где встарь по соловьям гадали,--

Чернигов с Курском! Бык из стали

Вас забодал в чуму и в оспу,

И не свирелью -- кисти в роспуск,

А лунным черепом в окно

Глядится ночь давным-давно.

Плачь, русская земля, потопом...

Вот Киев, по усладным тропам

К нему не тянут богомольцы,

60 Чтобы в печерские оконца

Взглянуть на песноцветный рай.

Увы, жемчужный каравай

Похитил бес с хвостом коровьим,

Чтобы похлебкою из крови

Царьградские удобрить зерна!

Се Ярославль -- петух узорный,

Чей жар-атлас, кумач-перо

Не сложит короб на добро

Кудрявый офень... Сгибнул кочет,

70 Хрустальный рог не трубит к ночи,

Зарю хвоста пожрал бетон,

Умолк сорокоустый звон,

Он, стерлядь, в волжские пески

Запрятался по плавники!

Вы умерли, святые грады,

Без фимиама и лампады

До нестареющих пролетий.

Плачь, русская земля, на свете

Злосчастней нет твоих сынов,

80 И адамантовый засов

У врат лечебницы небесной

Для них задвинут в срок безвестный.

Вот город славы и судьбы,

Где вечный праздник бороньбы

Крестами пашен бирюзовых,

Небесных нив и трав шелковых,

Где князя Даниила дуб

Орлу двуобразному люб. --

Ему от Золотого Рога

90 В Москву указана дорога,

Чтобы на дебренской земле,

Когда подснежники пчеле

Готовят чаши благовоний,

Заржали бронзовые кони

Веспасиана, Константина...

Скрипит иудина осина

И плещет вороном зобатым,

Доволен лакомством богатым,

О ржавый череп чистя нос,

110 Он трубит в темь: колхоз, колхоз!

И, подвязав воловий хвост,

На верезг мерзостной свирели

Повылез черт из адской щели --

Он весь мозоль, парха и гной,

В багровом саване, змеей

По смрадным бедрам опоясан...

Не для некрасовского Власа

Роятся в притче эфиопы --

Под черной зарослью есть тропы,

но Бетонным связаны узлом --

Там сатаны заезжий дом.

Когда в кибитке ураганной

Несется он, от крови пьяный,

По первопутку бед, сарыней,

И над кремлевскою святыней,

Дрожа успенского креста,

К жилью зловещего кота

Клубит метельную кибитку,--

Но в боль берестяному свитку

120 Перо, омокнутое в лаву,

Я погружу его в дубраву,

Чтоб листопадом в лог кукуший

Стучались в стих убитых души...

Заезжий двор -- бетонный череп,

Там бродит ужас, как в пещере,

Где ягуар прядет зрачками.

И, как плоты по хмурой Каме,

Храня самоубийц тела,

Плывут до адского жерла

130 Рекой воздушною... И ты

Закован в мертвые плоты,

Злодей, чья флейта -- позвоночник,

Булыжник уличный -- построчник

Стихи мостить "в мотюх и в доску",

Чтобы купальскую березку

Не кликал Ладо в хоровод,

И песню позабыл народ,

Как молодость, как цвет калины...

Под скрип иудиной осины

140 Сидит на гноище Москва,

Неутешимая вдова,

Скобля осколком по коростам,

И многопестрым Алконостом

Иван Великий смотрит в были,

Сверкая златною слезой.

Но кто целящей головней

Спалит бетонные отеки:

Порфирный Брама на востоке

И Рим, чей строг железный крест?

150 Нет русских городов-невест

В запястьях и рублях мидийских...

<1934>

ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни Николая Клюева были выпущены следующие книги: Сосен перезвон. М., 1912; Братские песни: Кн. 2. М., 1912; Братские песни: (Песни голгофских христиан). М., 1912; Лесные были. М., 1912; Лесные были. Кн. 3. М., 1913; Сосен перезвон. 2-е изд. М., 1913; Мирские думы. Пг., 1916; Красная песня. Пг., 1917; Медный кит. Пг., 1919; Песнослов: В [2 кн.] Пг., 1919; Избяные песни. Берлин, 1920; Неувядаемый цвет. Вытегра, 1920; Песнь Солнценосца. Земля и железо. Берлин, 1920; Львиный хлеб. М., 1922; Мать-Суббота. Пб., 1922; Четвертый Рим. Пб., 1922; Ленин. М.; Пг., 1924. -- То же. 2-е изд. Л., 1924. -- То же. 3-е изд. Л., 1924; совместная кн.: Клюев Н., Медведев П. Сергей Есенин. А, 1927; Изба и поле. Л., 1928.

После гибели поэта (1937) его имя на долгие годы предается насильственному забвению: стихи не переиздаются, упоминания в литературоведческих работах носят резко негативный характер. В русском зарубежье предпринимаются попытки собрать воедино поэтическое наследие Клюева. В 1954 г. в нью-йоркском издательстве им. Чехова, под редакцией Б. А. Филиппова, появилось "Полное собрание сочинений", в состав которого были включены все прижизненные сборники поэта, а также впервые обнародованы поэмы "Деревня" (без купюр) и "Погорельщина". Спустя пятнадцать лет в Германии, под общей редакцией Г. П. Струве и Б. А. Филиппова был напечатан двухтомник "Сочинения", который, по сравнению с американским, вырос почти в полтора раза, обогатившись новыми публикациями из периодики и советских архивохранилищ: поэзия, проза, письма. Изданию, однако, присущи некоторые недостатки, в частности, "Песнослов" воспроизведен со всеми имеющимися в нем ошибками, искажениями и опечатками (см. примеч. 184), тексты конца 20-х -- начала 30-х гг. опубликованы по черновым автографам, что привело к текстологическим потерям. В нашей стране впервые в 1977 г. (1982 г. -- допечатка) в "Библиотеке поэта" ("Малая серия") вышел однотомник "Стихотворения и поэмы", давший определенный толчок в активизации освоения творческого наследия поэта. В столице и периферийных издательствах начали выходить сборники его произведений.

Настоящее издание является наиболее полным из всех выпускавшихся у нас и за рубежом одно- и двухтомников Клюева. Основными источниками воспроизведений текстов служат прижизненные издания поэта; тексты, не вошедшие в эти издания, приводятся либо по последним авторитетным публикациям, либо по автографам, либо по авторизованным копиям и достоверным спискам. Тексты произведений заново сверены со всеми печатными и рукописными источниками (с учетом их достоверности). В каждом случае за основу брался полный или наиболее исправный источник. При выборе основного текста составитель руководствовался принципом "последней авторской воли".

Сборник состоит из двух разделов: стихотворения и поэмы. В каждом разделе материал, включая и циклы, располагается в хронологической последовательности.

Произведения датируются по источнику текста. При отсутствии дат, позволяющих установить время его написания, в угловых скобках указывается дата первой публикации. Гипотетические даты сопровождаются вопросительным знаком. Дата, отделенная запятой, обозначает время создания первоначальной редакции и окончательной переработки произведения. Часть текстов датируется приблизительно, исходя из логики развития творчества поэта. В сложных случаях датировки текстов оговариваются в примечаниях, однако некоторые из них поясним. Осенью 1912 г. Клюев закончил работу над сб. "Лесные были". Благодаря содействию А. Н. Толстого в нояб. между Клюевым и ярославским издателем К. Ф. Некрасовым была достигнута договоренность об издании книги (См.: Азадовский К. М. Николай Клюев: Путь поэта. Л., 1990. С. 124--125). 27 дек. (в связи с намеченным на 6 янв. 1913 г. отъездом из Петербурга) он уже просит издателя выслать корректуру книги С. М. Городецкому, так как тот близок Клюевcким "песням" и поэтому никто, кроме Городецкого, не прочтет ее верно (Государственный архив Ярославской обл., фонд К. Ф. Некрасова 952. Оп. 1. Л. 128). В этом случае, как и в последующих, за основу датировки стихотворений берется не год издания книги (к примеру, 1913), а время полной подготовки рукописи к печати. Тексты первоначального варианта будущего первого тома "Песнослова" предполагалось издать в двух "книжечках" -- "ковчежцах" не позднее июня 1917 г. В письме издателю Аверьянову от 3 окт. 1917 г. поэт сообщал: "Присылаю Вам "Песнослов" в окончательном виде..." (Соч. 1. С. 201). Значительная часть текстов второй кн. "Песнослова" свидетельствует о том, что они были написаны не ранее 1918 г., так как оба тома "Песнослова" были привезены в Петроград (после разрыва с Аверьяновым) в авг. 1918 г. В письме М. Горькому от сент.--окт. <до 25> 1918 г. Клюев писал: "Единственное мое богатство -- это четыре книжки стихотворений, в совокупности составивших "Первый том" моих сочинений и новая, не видавшая света книга, в которую вошли около 200-х сот <так> стихотворений, в большинстве своем отразивших наше красное время, разумеется, в самом широком смысле, чаще так, как понимает его крестьянская Рассея" (Клюев Н. "Я славлю Россию..." Из творческого наследия; Автобиографическая проза. Из писем к В. С. Миролюбову. Стихотворения. Клюев и Горький // ЛО. 1987, No 8. С. 111 (публикация К. М. Азадовского).

Примечания имеют единообразную структуру. Каждое из них начинается ссылкой на первую публикацию. Далее -- через точку и двойной дефис -- фиксируются все источники, содержащие какие-либо смысловые изменения, вплоть до той публикации, в которой текст установился окончательно. Если дается ссылка только на первую публикацию, это означает, что текст в печати не менялся. Сообщаются сведения о наличии и месте хранения автографов, авторизованных копий, списков и достоверных машинописных копий. Формула "Печ. по..." применяется в тех случаях, когда произведение печатается по рукописи (автографам, авторизованным копиям и спискам) или когда текст реконструируется по нескольким источникам (как печатным, так и рукописным). Затем -- по мере необходимости -- в примечаниях сообщаются факты биографического и историко-литературного характера.

Если в примечаниях имеется ссылка на отсчет стихов, то произведение, содержащее 50 и более строк текста, сопровождается нумерацией по десяткам.

Орфография текстов приближена к современным нормам, за исключением таких особенностей написания слов, которые имеют смысло-различительное и стилистическое значение. Исправлены явные опечатки.

Пояснение архаичных, диалектных, библейских и редкоупотребительных слов вынесено в Словарь.

Приношу глубокую благодарность К. М. Азадовскому, H. H. Брауну, В. М. Загребину, Л. И. Ивановой, Л. Ф. Капраловой, Н. Г. Князевой, Т. А. Комаровой, Н. И. Кузнецовой, Т. П. Макаровой, Н. П. Пакшиной, Т. С. Царьковой, а также сотрудникам библиотек и архивов, способствовавшим подготовке издания. Особое чувство признательности хочу выразить М. и Г. Беллуччи, Д. К. Бурлаке, В. П. Зеленскому, В. С. Киселеву, Ю. и М. Люкшиным, А. И. Михайлову, В. В. Петроченкову, С. В. Степанову, С. И. Субботину и Л. И. Чикаровой за дружескую помощь и советы, наполненные воистину клюевской сердечностью и беспокойством.

Условные сокращения, принятые в примечаниях

Ал -- журнал "Альбатрос".

БВ -- газета "Биржевые ведомости".

Бл -- журнал "Байкал".

БП -- Клюев Н. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1977 (Б-ка поэта; Малая серия).

БрП, 1 -- Клюев Н. Братские песни. Кн. 2. М.: Изд. журн. "Новая земля", 1912.

БрП, 2 -- Клюев Н. Братские песни: (Песни голгофских христиан). М.: Изд. журн. "К новой земле", 1912.

БС -- журнал "Бодрое слово".

ВЛ -- журнал "Вопросы литературы".

Влн -- Сб. "Волны". М., 1905. Вып. 2.

ВС -- журнал "Велес".

Г -- газета "Голос" (Ярославль).

ГЖ -- журнал "Голос жизни".

ГЛМ -- Отдел рукописей Государственного литературного музея (Москва).

Гп -- журнал "Гиперборей".

ГУ -- журнал "Голос учащихся" (Вытегра).

Дн -- газета "Дело народа".

ДН -- журнал "Дружба народов".

ДнП -- Сб. "День поэзии" (Москва).

ЕЖ -- "Ежемесячный журнал".

ЖД -- журнал "Женское дело".

З -- журнал "Заря".

Записки -- журнал "Записки Передвижного Общедоступного театра".

ЗВ -- газета "Звезда Вытегры".

Зв -- журнал "Звезда".

Звт -- журнал "Заветы".

ЗиВ -- газета "Земля и воля".

Зн -- журнал "Знамя".

ЗР -- журнал "Золотое руно".

ЗС -- журнал "Земля советская".

ЗТ -- газета "Знамя труда".

Из -- газета "Известия" (Вытегра).

ИзП -- Клюев Н. Изба и поле. Избранные стихотворения.

Л: Прибой, 1928. ИЛ -- журнал "Искусство Ленинграда".

ИМЛИ -- Отдел рукописей Института мировой литературы им. М. Горького Российской Академии наук.

ИП -- Клюев Н. Избяные песни. Берлин: Скифы, 1920.

ИРЛИ -- Рукописный отдел. Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской Академии наук.

ИсМ -- Н. А. Клюев. Письма к А. Н. Яр-Кравченко // Николай Клюев. Исследования и материалы. М., 1997.

КЗ -- газета "Красное знамя" (Вытегра).

КП -- журнал "Красная панорама".

КрГ -- "Красная газета".

КрЗ -- Красный звон; Сб. стихотворений (С. Есенин, Н. Клюев, П. Орешин, А. Ширяевец). Пг., 1918.

ЛА -- Литературный альманах. Спб., 1912 (фактически: 1911).

ЛБ, 12 -- Клюев Н. Лесные были. М.: Изд. журн. "К новой земле", 1912.

ЛБ, 13 -- Клюев Н. Лесные были: Кн. 3. М.: К. Ф. Некрасов, 1913.

ЛН -- Письма H. A. Клюева к Блоку. Вступ. статья, публикации и комментарии К. Азадовского // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы. М., 1987. Кн. 4.

Лн -- Клюев Н. Ленин. М.; Пг.: Гос. изд-во, 1924 (фактически: 1923).

ЛО -- журнал "Литературное обозрение".

ЛП -- газета "Ленинградская правда".

ЛХ -- Клюев Н. Львиный хлеб. М.: Наш путь, 1922.

ЛХ, 1 -- рукописный сб. "Николай Клюев. Львиный хлеб. 1921" (РГАЛИ).

МД -- Клюев Н. Мирские думы. Пг.: Изд. М. В. Аверьянова, 1916.

МК -- Клюев Н. Медный кит. Пг.: Изд. Петрогр. Совета рабочих и красноарм. депутатов, 1919 (фактически: 1918).

H -- журнал "Нива".

Набор. экз. -- Наборный экземпляр "Николай Клюев. Львиный хлеб. Стихи 1919--1921. Петроград, 1924" (Архив семьи Клычковых, Москва).

НВ -- журнал "Новое вино".

НвЖ -- журнал "Новая жизнь".

НвЗ -- журнал "Новая земля".

НЖДВ -- "Новый журнал для всех".

НЛО -- журнал "Новое литературное обозрение".

H M -- журнал "Новый мир".

H H -- журнал "Наше наследие".

НП -- Новые поэты. СПб., 1904.

Ог -- журнал "Огонек".

ОШСК -- машинопись сб. "Николай Клюев. О чем шумят седые кедры. 1933" (ИРЛИ).

П -- альманах "Поэзия". 1985. Вып. 43.

Песнослов, 1, 2 -- Клюев Н. Песнослов: [В 2 кн.] Пг.: Лит. изд. отд. Нар. комиссариата по просвещению, 1919.

Песнослов, 90 -- Клюев Н. Песнослов. Стихотворения и поэмы. Петрозаводск: Карелия, 1990.

ПЗ -- Клюев Н. Песнь Солнценосца. Земля и железо. Берлин: Скифы, 1920.

Пл -- журнал "Пламя".

ПОД -- Сб. "Пряник осиротевшим детям". Пг., 1916.

Пр -- Прибой. М., 1905. Вып. 3.

Прж -- журнал "Прожектор".

ПС -- Потаенный сад: Новокрестьянские поэты [Сб. стихов]. [1] Стихотворения и поэмы / Н. Клюев. Ставрополь: Кн. изд-во, 1992.

ПСС, 1, 2 -- Клюев Н. Полное собрание сочинений. Т. 1--2. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954.

Пт -- журнал "Петроград".

Р -- журнал "Родник" (Рига).

РГАЛИ (ЦГАЛИ) -- Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ (ГБЛ) -- Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (Москва).

РЛ -- журнал "Русская литература".

РМ -- журнал "Русская мысль".

РН -- журнал "Родная нива".

РНБ (ГПБ) -- Отдел рукописей Российской национальной (Публичной) библиотеки (Санкт-Петербург).

РП -- газета "Русская мысль" (Париж).

PC -- журнал "Русский современник".

Рч -- газета "Речь".

С -- журнал "Современник".

Св -- журнал "Север".

СЗ -- журнал "Северные записки".

СиП -- Клюев Н. Стихотворения и поэмы. Архангельск: Сев. -Зап. кн. изд-во, 1986.

Скифы, 1 -- Скифы. Пг., 1917. Сб. 1.

Скифы, 2 -- Скифы. Пг., 1918 (фактически: 1917). Сб. 2.

Сл -- журнал "Слово".

СнП, 12 -- Клюев Н. Сосен перезвон. М.: Кн-во В. И. Знаменского и К , 1912 (фактически: 1911).

СнП, 13 -- Клюев Н. Сосен перезвон. 2-е изд. М.: Кн-во К. Ф. Некрасова, 1913. Соч. 1, 2 -- Клюев Н. Сочинения: В 2-х тт. [Мюнхен]. 1969.

СП -- Клюев Н. Стихотворения; Поэмы. М.: Худож. лит., 1991.

СРЗ -- Клюев Н. А. Стихотворения и разные записи его (черновики). 1921--1922. (ИРЛИ). Сюда вошли и составленные поэтом в 1922 г. два списка его ст-ний 1919--1922 гг. Тетрадь была подарена Клюеву 4 марта 1921, записи прекращены летом 1922 гг.

Страда -- Страда. Пг., 1916. [Сб. 1.]

Тетр. ГЛМ -- рукопись цикла ст-ний "Николай Клюев. "О чем шумят седые кедры", вместе со ст-нием "Клеветникам искусства".

Тетр. ИМЛИ -- черновые автографы ст-ний Клюева 1932-- 1933 гг. (Фонд 178. Оп. 1. No 3).

ТП -- журнал "Трудовой путь".

ТС -- газета "Трудовое слово" (Вытегра).

Хм -- журнал "Хмель".

ЦЖ -- газета "Царицынская жизнь".

ЮМ -- журнал "Юный молот" (Вытегра).

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. НП.

2. НП.

3. РН. 1905, No 51.

6. Влн.

7. Пр.

8. Пр.

9. В кн.: Белоусов И. Литературная Москва (Воспоминания, 1880--1928): Писатели из народа. Писатели-народники. М., 1929. С. 122. По словам Белоусова, ст-ние подверглось резкой цензуре: была зачеркнута вторая строфа и ст. 10. - - Ог. 1984, No 40 по беловому автографу -- РГАЛИ.

10. В кн.: Белоусов И. Литературная Москва, вторая строфа (с. 123). В этом ст-нии цензура вычеркнула строфы 2, 3, 4, 5. - -В кн.: Азадовский К. М. Николай Клюев: Путь поэта (с. 35) по беловому автографу -- РГАЛИ.

11. Соч. 2, по беловому автографу -- ИРЛИ. Плещут холодные волны -- первая ст. из ст-ния Я. Репнинского "Варяг" (1904), муз. Ф. Н. Богородицкого, В. Д. Беневского.

12. ТП. 1907, No 5.

13. ТП. 1907, No 9, подпись: Крестьянин Николай Клюев. Это ст-ние, а также No 14, 21--23 навеяны пребыванием поэта в 1907-- 1908 гг. на военной службе. Много лет спустя Клюев так вспоминает этот эпизод своей жизни: "В Сен-Михеле, городок такой есть в Финляндии, сдали меня в пехотную роту. Сам же про себя я порешил не быть солдатом, не учиться убийству, как Христос велел и как мама мне завещала. Стал я отказываться от пищи, не одевался и не раздевался сам, силой меня взводные одевали; не брал я и винтовки в руки. <...> Сидел я в Сен-Михеле в военной тюрьме, в бывших шведских магазеях петровских времен. Люто вспоминать эту мерзкую каменную дыру, где вошь неусыпающая и дух гробный <...> Сидел я и в Выборгской крепости (в Финляндии)" (Цит. по статье Азадовского К. М. "Личность и судьба Николая Клюева" // Нева. 1988. No 12. С. 185).

14. В статье Азадовского К. М. "Раннее творчество Н. А. Клюева: (Новые материалы) // РЛ. 1975, No 3, по беловому автографу -- ИРЛИ. Беловой автограф -- РГАЛИ приложен вместе со ст-ниями 15--18 к письму Блоку из дер. Желвачёва от конца сент. -- нач. окт. 1907 г. (ЛН. С. 464).

15. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 14, 16--18 к тому же письму Блоку, что и No 14.

16. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 14,15, 17, 18 к тому же письму Блоку, что и No 14. Положено на музыку В. И. Панченко.

17. СнП, 12. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 14--16, 18 к тому же письму Блоку, что и No 14.

18. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 14--17 к тому же письму Блоку, что и No 14.

19. ДнП, 1983, по беловому автографу -- ИРЛИ, над текстом которого написано карандашом, возможно, В. С. Миролюбивым: "Крестьянин Николай Клюев". Это ст-ние, а также No 20, находящиеся в фонде Миролюбова, по всей вероятности, предполагались для публикации в журн. "Трудовой путь", запрещенном после выхода янв. номера цензурой в 1908 г.

20. Р. 1988, No 6, по беловому автографу -- ИРЛИ.

21. П, по беловому автографу -- ИРЛИ.

23. ТП. 1908, No 1, с надписью "Посвящается дорогой сестре", без членения на строфы, между ст. 20--21 дополн. ст.:

И суровый плен нежданный

Вспомню я наедине,

Зал торжественно парадный,

Где так страшно было мне.

Где, как воры, люди робко

Совещание вели,

По-военному коротко

Смертный приговор прочли.

Может быть, на казни место

Поведут меня сейчас;

Посмотри, моя невеста,

На меня в последний раз. подпись: Крестьянин Николай Олонецкий. Строфа 7, а также ст. 43--44 ст-ния No 22 ошибочно подверстаны к ст-нию М. Энгельгардта "В тюрьме". Дорогой сестре -- вероятно, посвящ. адресовано одной из духовно близких женщин.

24. НвЗ. 1911, No 19, под загл. "Грешница", с вар. ст. 1--3 "Бледна, со взором, полным боли, С овалом вдумчивым чела, От мирных хижины и поля", ст. 16 "В видений легких хоровод", ст. 23 "И взором милующим брата". -- Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 32--43 к письму Блоку из дер. Желвачёва от нояб. -- дек. 1908 г. без загл., первоначальная ред., вместо ст. 1--3 ст.:

Ты разлюбила мир иконы,

Мерцанье кроткое лампад,

Собора белые колонны

И монастырский старый сад.

С тоской глубокою во взгляде,

Лицом девически светла,

В старинном клетчатом наряде

вместо ст. 11--24 ст.:

Моя квартира холостая

Пропахла пудрой и бельем.

По ней слоняешься небрежно

Ты вечерами без огня,

Зовет и тянет неудержно

Соблазном улица тебя.

Томит загадкою красивой,

Сулит грядущее простить,

И ты уходишь торопливо,

Боясь мгновенье упустить.

А утром смотришь богаделкой

Так виновато глубоко,

Берет с кричащею отделкой,

Забросив в угол далеко.

Сидишь убито, чуть не плача,

Потупив судорожный взгляд...

Тебя постигла неудача:

Из моды вышел твой наряд. В этом письме Клюев сообщал Блоку: "Посылаю В<иктору> С<ергеевичу> М<иролюбову> эту рукопись. Стихотворение "Ты разлюбила" он похвалил, но не успел поместить (см. примеч. 19), а потому присылаю его Вам. Извините за беспокойство, за мою навязчивость. Быть может, всё скоро отойдет от меня". В библиографическом очерке Грунтова А. К. "Книги Николая Клюева" (Св. 1980, No 8.), по другому беловому автографу -- РГБ, с такой же ред., вместе со ст-ниями 34, 61, 67, 86, приложенному к письму Брюсову из Вытегорского уезда около 30 нояб. 1911 г. Третий беловой автограф -- ИРЛИ, без загл., с вар. ст. 20 "Стопы сладчайшего Христа", без строф 2, 3. Миролюбов Виктор Сергеевич (1860--1939) -- литератор, издатель, редактор и инициатор демократических журналов "Журнал для всех", "Трудовой путь". "Заветы", "Современник", "Ежемесячный журнал". Своим утверждением в литературе Клюев во многом обязан Миролюбову. В слезах лобзает Магдалина Стопы пречистого Христа -- намек на эпизод о грешнице из Евг. от Лк. (VII, 37--39, 44--50), в котором рассказывается, как Христос простил грешницу. Имя ее не названо, но по церковной традиции, этот эпизод стали связывать с Марией Магдалиной, из которой Господь изгнал семерых бесов. Из чувства благодарности к Нему она присоединилась к немногим благочестивым женам, которые сопровождали Иисуса Христа во время Его земной жизни. Мария Магдалина присутствовала на казни Спасителя. После воскресения Он явился ей прежде других. По преданию, она проповедовала евангелие в Риме, принесла жалобу римскому императору Тиберию на Понтия Пилата и поднесла ему красное яичко -- символ страдания и воскресения Иисуса Христа. Память 22 июля (4 авг.). Положено на музыку B. И. Панченко.

25. БрП, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, с посвящ. "...брату", приложенному вместе со ст-нием No 26 к письму Блоку из дер. Желвачёва от 16 мая 1908 г., первоначальная ред., перед ст. 1 дополн. строфы:

Зеленеют травкою могилы,

Голубеют талые кресты...

Я принес тебе, мой милый,

Росный ладан и цветы.

Не грусти о прошлом невозвратном,

Ты нетленно светел навсегда,

Чьи-то руки ткут в огне закатном

Для тебя бессмертия года.

между ст. 4--5 дополн. строфа:

Убелись, душа моя, белее,

Позабудь печаль и суету,

Возвращусь я прежнего святее

Целовать заветную плиту.

Другой беловой автограф -- ИРЛИ. Брату -- это не конкретное посвящение, а обобщенное обращение к духовно близкому человеку. Положено на музыку В. И. Панченко.

26. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-нием No 25 к тому же письму к Блоку, что и No 25, с искажением в ст. 19 "багряную" вместо "багровую". Брату -- см. предыдущее примеч.

28. ЗР. 1908, No 10, с вар. ст. 2 "Картины неба рисовал". -- Песнослов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, с надписью "Посвящается Л. Д. Семенову", приложен вместе со ст-ниями 27, 29-- 31 к тому же письму Блоку, что и No 27. Рядом с этим ст-нием Блок красным карандашом сделал помету: ""Зол<отое> Руно". 1908, No 10". Семенов Леонид Дмитриевич (1880--1917) -- поэт-символист, драматург, племянник известного русского географа П. П. Семенова-Тян-Шанского, участвовал в деятельности Крестьянского союза, куда входил и Клюев, позже оставил литературу и ушел "в народ". Убит в революцию крестьянами. Семенов способствовал появлению ст-ний Клюева на страницах журн. "Трудовой путь". Положено на музыку В. И. Панченко.

29. БС. 1909, No 5, под загл. "Современная былина", с вар. ст. 58--59 "Тучка сизая заплакала, Сизым бисером прокапала", ст. 67--68 "Царство белое, кручинное, Всё столбами огорожено", между ст. 68--69 дополн. ст.:

Меж столбов брусы дубовые,

Поперечины положены,

Петли новые пеньковые

Хомутами заморожены.

вместо ст. 69--74 цензурный пропуск заменен шестью рядами точек, ст. 78 в слове "немогутною" опечатка. - - ЛБ, 12, под загл. "Лесная быль", с теми же вар. и цензурным пропуском. - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Песня девушки", приложенному вместе со ст-ниями 27, 28, 30, 31, к тому же письму Блоку, что и No 27, первоначальная ред., с вар. ст. 15 "Выйду в гуне -- старой рибуше", ст. 31 "Забежало частой раскою", ст. 35 "На гулянье красовитое", ст. 38--39 "Молодцы недоцелованы, Запотай недолюбованы", ст. 58--59 "Тучка сизая заплакала, Слезным бисером прокапала", ст. 67 "Царство белое кручинное", вместо ст. 68--74 ст.:

Всё столбами огорожено.

Меж столбов брусы дубовые --

Петли новые пеньковые

Хомутами заморожены.

Кто завечен Свету Белому,

Доброрадью человечьему,

Кто в пустыне верным пастырем,

На земле смиренным пахарем,

В темну ночь оборонителем,

Во миру честном рачителем,

Молит Солнышко тихошенько,

Чтоб пекло оно теплёшенько,

Чтобы малому и старому

Была жира приволожная,

Чтоб ни тварь в лесу голодная,

Ни гадюка подколодная,

Не кусали и не жалили,

А Свят Духа Бога славили,

Тот головушку безвинную

Залагает во петелочку,

И казнят его без милости

Палачи немилосердные. Сверху над ст-нием рукой Блока простым карандашом сделана помета: "Пос<лал> 24. II в "Бодрое слово"". Обидин плач -- образ восходит к "Слову о полку Игореве": "Въстала Обида в силах Дажь-Божа внука, вступила дѣвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синѣм море у Дону..." и близок по значению слову "горе". В 20-е гг., вспоминая свой первый сб. "Сосен перезвон" и особенно выделяя в нем ст-ния No 29 и 30, Клюев отметит: "Я не нашел более приятных способов выражения Блоку своей приязни, как написав стихи в его блоковской излюбленной форме и чувстве. Стихи эти написаны мной совершенно сознательно по-блоковски, а вовсе не оттого, что я был весь пронизан его стихотворной правдой. В этой же книге "Сосен перезвон" наряду со стихами, посвященными Блоку и написанными по-блоковски, имеются песни "О Соколе и трех птицах Божиих", "В красовитый летний праздничек", которые только глупец или бесчестный человек обойдет молчанием, как порождение иного мира, земли и ее совести, которые суть подлинная моя стихия.

И если разные Городецкие с длинным языком, но коротким разумом, уверяют публику, что я родился из Блока, то сие явление вытекает от скудного и убогого сердца, которого не посещала любовь, красота и Россия как песня" (Цит. по статье Азадовского К. М. "О "народном поэте" и "святой Руси" ("Гагарья судьбина" Николая Клюева)" // НЛО. 1993. No 5. С. 91).

30. БС. 1909, No 7, с вар. ст. 17--21:

Облетели море около,

Мимо острова Буянного,--

Не видали ль злого Сокола --

Душегуба окаянного?

Отвечали птицы умные между

ст. 25--26 дополн. ст.:

Мы летели мимо острова,

Миновали море около,

А не видли змея пестрого,

Что ль того лихого Сокола.

Только волны белогривые

Принесли нам слухи верные --

Вои гулкие, пещерные.

с вар. ст. 29--30 "Схоронился же на росстани, А навис погодной тучею", ст. 46 "Мы слетались птицы мудрые", ст. 79 "Кирпичу с руды натяпает", ст. 90 "Полечу в обитель райскую", ст. 97 "Подотрет слезу рубахою". - - ЛБ, 13. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 27--29, 31 к тому же письму Блоку, что и No 27, с вар. аналогичными БС. Отправляя его Блоку, Клюев спрашивал поэта: "Что вы думаете про такое стихотворение, как моя "Песня о царе Соколе и о трех птицах Божиих"? Можно ли так писать -- не наивно ли, не смешно ли?" Сверху на текстом ст-ния простым карандашом рукой Блока написано: "Посл<ал> 24. II в "Бодрое слово"".

31. ЛБ, 13, под рубрикой "Песни". - - МК. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Осенняя сказка", приложенному вместе со ст-ниями 27--30, к тому же письму Блоку, что и No 27, первоначальная ред., с вар. ст. 1--2 "Сдивовалась девушка, Бедушка стряслась", ст. 4 "Кровью изошлась", вместо ст. 17--24 ст.:

Не узнать без знахаря

Тяготу обид...

Труп кровавый пахаря

В полюшке лежит.

С заунывным шорохом

Стелется трава,

И ружейным порохом

Пахнет синева.

Кутает долинушку

Заревой багрец...

Видела осинушка

Пахаря конец.

И горючей жалостью

В сердце пронзена,

До корней кровавостью

Изошлась она.

Рядом со ст-нием приписка рукой Блока красным карандашом: "Пос<лал> 10. XI в "Лебедь"". В московском журн. "Лебедь" ст-ния Клюева не появились. Положено на музыку В. И. Панченко.

32. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, вместе со ст-ниями 24, 33--43, приложенному к тому же письму Блоку, что и No24.

33. СнП, 12, с вар. ст. 10 "Покрывая меди вой", ст. 15 "Под валежником, меж прутьями", ст. 17 "Дни свершилися падения", ст. 23 "И на диске солнца млечного". - - СнП, 13, с теми же вар. в ст. 17, 23. - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Возвращение", с надписью "Посв<ящается> Леониду Семенову", приложенному вместе со ст-ниями 24, 32, 34--43 к тому же письму Блоку, что и No 24, с вар. вместо ст. 1--3 ст.:

Помню я обедню строгую,

Позолоту царских врат,

Свитый млечною дорогою

Ряд мерцающих лампад.

Солею, ковром покрытую,

Тени синие углов,

Над толпою, тесно сбитою,

с вар. ст. 9--10 "Но в ответ мольбе медлительной Помню: с выси голубой", ст. 13--17:

С той поры я тенью серою

По земле скитаться стал,

И уж больше с детской верою

Откровенья не искал.

Минул срок грехопадению,

ст. 19--20 "К позабытому смирению Нечестивца возвратил", между ст. 20--21 две дополн. строфы:

Был он белый и сияющий

С ветвью райскою в руке,

Перед ним, спасенья чающий,

Преклонился я в тоске.

И услышал уходящие

В вечность темную года,

Разгадал слова горящие

В книге жизни и суда.

Это ст-ние Клюев, вероятно, раньше посылал Блоку и получил ответ с замечаниями, ибо в письме от нояб.--дек. 1908 г. он отметил: ""Возвращение" переделано" (ЛН. С. 480). Письмо Блока не сохранилось, первая ред. ст-ния не обнаружена исследователями. Леонид Семенов -- см. примеч. 28.

34. В статье Азадовского К. М. "Раннее творчество Н. А. Клюева: (Новые материалы)", по беловому автографу -- РГБ, приложенному вместе со ст-ниями 24, 61, 67, 86 к тому же письму Брюсову, что и No 24, с искажением в ст. И, "наложим" вместо "положим". Другой беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 24, 32, 33, 35--43 к тому же письму Блоку, что и No 24. Рукой Блока чернилами над ст-нием сделана приписка: "Пос<лал> 17. II "Слушай, земля"". В данном царицынском журн. ст-ние Клюева не появилось.

35. НвЗ. 1912, No 9/10, под загл. "Валентине Брихничевой", с вар. ст. 1 "Заревеют нагорные склоны", ст. 6 "О пустынях печали твои". - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 24, 32--34, 36--43 к тому же письму Блоку, что и No 24, первоначальная ред.:

Всё напевней и благостней звоны,

Колокольные выси темней.

Выходи на вечерние склоны

Убаюканных звоном полей.

Омрачаются дымкою ночи

В небесах заревые цветы,

Надовратного ангела кротче

Пред иконой склонилася ты.

Помолись о сияющем лете,

О светилах в пространстве ночном,

Обо всех, кто томится на свете

Одиноким во мраке глухом.

Помолись о безбурных возвратах

Моряков в океанах седых,

Об угасших в сырых казематах,

Неоплаканных, юных, святых.

Отлетят лебединые зори,

Мрак и вьюги на земли сойдут,

И на тлеюще-дымном просторе

Безнадежно молитвы замрут.

Брихничева Валентина Максимовна -- жена Ионы Пантелеймоновича Брихничева (1879--1968) -- поэта, писателя-популяризатора, бывшего священника, организатора журналов "голгофских христиан" "Новая земля" и "Новое вино". "Брихничев, -- отмечал Клюев, -- пламенный священник, народный проповедник, редактор издаваемого в Царицыне на Волге журнала "Слушай, земля!", принял меня, как брата, записал мои песни. Так появилась первая моя книга "Сосен перезвон". Брихничев же издал и "Братские песни"" (Клюев Н. Гагарья судьбина (фрагменты) ЛО. 1987. No 8. С. 104) -- см. о нем: Базанов В. Г. Трудная биография // Зв. 1979. No 12. С. 176--188.

36. НвЗ. 1912, No 3/4, с вар. ст. 1 "Как звезде, крылатой тучке", ст. 8 "За окном осенний куст". -- БрП, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 24, 32--35, 37--43 к тому же письму Блоку, что и No 24, первоначальная ред., вместо ст. 1--7 ст.:

И опять я мудро весел,

Синеок, как глубь озер.

На сафьяне старых кресел

Тот же дремлющий узор.

Те же ветхие обои

Догорают в тишине,

Но в беззвучности покоя

Роковое мнится мне:

Поцелуй и шепот клятвы,

Умереть и жить любя,--

Накануне судной жатвы.

Побелевшие поля.

Кто я? Кто я невечерний,

Не рассветный, не дневной,

В Отчем Царствии последний,

На земле полусвятой?

И не станет ли, как тучке,

Мне родною синева...

На терновника колючке

Кровь -- заметная едва.

с вар. ст. 8 "За окном терновый куст", ст. 11--12 "Надо тело восковое На заклание отдать". Другой беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 8 "За окном колючий куст". Третий беловой автограф -- ИРЛИ.

37. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, с надписью "Посвящается А. Блоку", приложенному вместе со ст-ниями 24, 32-- 36, 38--43 к тому же письму Блоку, что и No 24. Эпиграф -- из "Божественной комедии" Данте ("Чистилище", песнь 16, ст. 98-- 99). Перевод О. Д. Чюминой (1901). По мнению Данте, истинный град есть град доброй жизни. Башня -- означает основные социальные обязанности.

38. НвЗ. 1911, No 18. - - ЗВ. 1919, 1 нояб., в подборке "Октябрьские листья", без загл. - - Песнослов 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 24, 32--37, 39--43 к тому же письму Блоку, что и No 24. Другой беловой автограф -- ГЛМ, загл. зачеркнуто, подпись: Николай Клюев. Положено на музыку В. И. Панченко.

40. НвЗ. 1911, No 10, с вар. ст. 22 "Облечу вселенной храм" - -Песнослов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 24, 32--39, 41--43 к тому же письму Блоку, что и No 24, под загл. "Из книги "Откровения"", без эпиграфа, с тем же вар. ст. 22. Положено на музыку В. И. Панченко.

42. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 24, 32--41, 43 к тому же письму Блоку, что и No24.

43. ЦЖ. 1909, 29 марта, под загл. "Под вечер", с вар. ст. 2 "Опояшусь кожаным ремнем", ст. 6 "Синий вечер, дрему стен", ст. 8 "На окне лиловый бальзамен", ст. 31 "Сон души! То заводи речные", ст. 33--35 "Сердца сон неистово нелепый! По оврагам бродит ночи тень, И слезятся жалобно и слепо". - - СнП, 13, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "Под вечер" приложен вместе со ст-ниями 24, 32-- 42, к тому же письму Блоку, что и No 24. Блок красным карандашом вычеркнул между ст. 4--5 строфу:

На камнях затеют тени пляску,

За стеной чиликнет воробей,

Искривятся судорожно маски

В золотистом свете фонарей.

Рядом со ст-нием Блок чернилами сделал приписку: "17. II по-с<лал> в "Слушай, земля"". В этом царицынском журн. ст-ние Клюева не появилось. Другой текст -- ИРЛИ, ст. 1, 2, 33--36 выполнены Клюевым от руки, ст. 3--32 типографский оттиск, в ст. 6 вместо счищенной фразы вписано слово "паутин". Не вовремя косынька На две расплелась! На Руси девушка до замужества заплетала свои длинные волосы в одну косу. В день свадьбы девушке расплетали косу и заплетали две косы, и с этих пор она уже замужняя женщина.

44. Соч. 2, по беловому автографу -- ИРЛИ. В апр. 1909 г. Клюев отправил Блоку письмо из дер. Желвачёва, приложив к нему ст-ния 44, 45 и 46, о судьбе которых поэт с беспокойством спрашивал в следующем письме Блоку в нач. июля 1909 г. (ЛН. С. 491). Ст-ния 44 и 45 в архиве Блока не сохранились.

45. Соч. 2, по беловому автографу -- ИРЛИ. О датировке см. примеч. 44. Е. Д. -- Елена Добролюбова -- см. примеч. 39.

46. НвЗ. 1912, No 15/16, под загл. "Змей" и подзаголовком "Из серии "Тюрьма"", без членения на строфы, с вар. ст. 7 "В жизни тяжкую разлуку", между ст. 10--11 дополн. ст.:

До зари во мгле суровой

Буду грезить жизнью новой

В царстве благостных теней.

Просветленный, не услышу,

Как крылом неволи нишу

Осенит Убийца-Змей,

с вар. ст. 15 "Я бессмертья вожделею", ст. 19 "Средь немеркнущих полей". - - БрП, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "Змей", приложен вместе со ст-нием No 47 к тому же письму Блока, что и No 44.

47. БС. 1909, No 17. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен к письму Блоку из дер. Желвачёва от апр. 1909 г. (ЛН. С. 490). Адамов грех -- в Ветхом завете человек и отец рода человеческого, нарушив предписание Бога, вкусил вслед за женою Евою в раю запретный плод с древа познания добра и зла, за что вместе с нею был лишен бессмертия и изгнан из рая.

48. НвЗ. 1911, No 22, под загл. "На волнах", с вар. ст. 7 "Крест, Голгофа и палач". - - БрП, 1, без загл., с тем же вар. - - Песно-слов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "На волнах", приложен вместе со ст-ниями 49--52, к письму Блоку из дер. Желва-чёва от конца сент. 1909 г., с вар. ст. 6--7 "Что-то розово и юно; Плаха, петля и палач". Другой беловой автограф -- ИРЛИ, без второй строфы. Голгофа -- холм на северо-западе от Иерусалима, на котором был распят Иисус Христос. По церковному преданию, здесь погребен Адам. Иносказательно: нравственные страдания, мучения, подвижничество.

50. ЛА, под рубрикой "Песни", под загл. "Теремная". - - ЛБ, 13. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "Песня", приложен вместе со ст-ниями 48, 49, 51, 52 к тому же письму Блоку, что и No 48, с вар. ст. 2 "Что ль в красивой слободе".

51. НвЗ. 1912, No 9/10, под загл. "Под ветром". - - БрП, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "Под ветром", приложен вместе со ст-ниями 48--50, 52 к тому же письму Блоку, что и No 48, с вар. ст. 10--11 "Тверд в решеньи, как скала, Изо всех сестер-царевен", с вар. ст. 17--20:

Пусть же бег за мглу седую

И твоя душа стремит,

Сказку синюю, морскую

Наяву осуществит.

Другой беловой автограф -- ИРЛИ.

52. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 48--51 к тому же письму Блоку, что и No 48.

53. СнП, 12, под загл. "У очага", с вар. ст. 10 "На елей меркнет бахроме", ст. 16 "А мне умолкший карабин", ст. 24 "Зимы затмятся серебром". - - СнП, 13, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. В статье Базанова В. Г. ""Олонецкий крестьянин" и петербургский поэт" // Базанов В. Г. Фольклор. Русская поэзия начала XX в. Л., 1988. С. 215, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "На пороге зимы", приложенному к письму Блоку из дер. Желвачёва от 22 янв. 1910 г., с теми же вар. ст. 10, 16, что и в СнП, 12. Рукой Блока чернилами сбоку сделана приписка: "Полу-ч<ил> 26. 1. 1910".

54. В статье Базанова В. Г. ""Олонецкий крестьянин" и петербургский поэт" (С. 232), по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному к письму Блоку из дер. Желвачёва от апр.--мая 1910 г., с искажением в ст. 6 "народившемся" вместо "неродившемся". Уточнено по тому же автографу.

56. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, вместе со ст-ниями 55, 57 при том же письме Блоку, что и No 55.

57. СнП, 12, с вар. ст. 15 "Зажгу с земли материка". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, вместе со ст-ниями 55, 56 при том же письме Блоку, что и No 55. Положено на музыку В. И. Панченко.

59. БрП, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "За гранью", приложенному вместе со ст-ниями 58, 60--64, 88 к тому же письму Блоку, что и No 55, между ст. 12--13 дополн. строфа:

Пусть не в жизни темных гнездах

Отсияет страсть моя...

Как дитя, улыбчив воздух,

Сладок лепет ковыля.

Другой беловой автограф -- ИРЛИ.

60. СнП, 12,. с вар. ст. 6 "Скорбь и траура венки" - - Пес-нослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 58, 59, 61--64, 88 к тому же письму Блоку, что и No 55, между ст. 4--5 две дополн. строфы:

Сестры-ели над лачугой

Протянули полога,

Затмевают лунной вьюгой

Свечеревшие снега.

Предадим же души пленные

Ночи, призракам седым,

Сны певучие, мгновенные

О грядущем предадим.

с вар. ст. 6, как и в СнП, 12. Другой беловой автограф -- РГАЛИ, дата: 23 мая 1923.

63. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 58--62, 64, 88 к тому же письму Блоку, что и No 55.

64. СнП, 12, под загл. "На пороге жизни", с вар. ст. 19 "К уборке зимней винограда", ст. 23 "И наших рук пробитых гвозди". -- СнП, 13, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- РГАЛИ, под загл. "Последний день", приложен вместе со ст-ниями 58--63, 88 к тому же письму Блоку, что и No 55, с вар. ст. 12 "Тебе душой принадлежать", ст. 13 "Ласкать, как в прошлом, эти руки", ст. 19 и 23 с теми же вар., что и в СнП, 12. К этому ст-нию Клюев сделал приписку: "Я всё не могу отделаться от тюремных кошмаров, как-то невольно пишется всё больше о них" (ЛН. С. 498) -- см. примеч. 13. Другой текст -- ИРЛИ, строфы 1--4 типографский оттиск, строфы 5 и 6 выполнены Клюевым от руки, с вар. ст. 22 "Пока звенит предсмертный час". Третий беловой автограф -- ИРЛИ, строфы 5 и 6, с вар. ст. 17--18 "Душе единственное надо По завершению конца", ст. 22 "Пока иссякнет крестный час".

65. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 66--75 к письму Блоку из дер. Желвачёва от 5 нояб. 1910 г.

66. БрП, 1, третье ст-ние из цикла "На отлете". ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Осенняя разлука", приложенному вместе со ст-ниями 65, 67--75 к тому же письму Блоку, что и No 65, с вар. ст. 8 "Сердца боль угомонит", ст. 11--12 "По тебе я, голубица, Закручинившись, вздохну", ст. 13--16:

Нам недолго сердце маять --

Из безоблачных сторон

От тебя я буду чаять

С первой ласточкой поклон.

67. БрП, 1, второе ст-ние из цикла "На отлете". - - МК. ЛН, по беловому автографу, -- РГАЛИ, под загл. "На отлете", приложенному вместе со ст-ниями 65, 66, 68--75 к тому же письму Блоку, что и No 65, с вар. ст. 3 "Ты, как прежде, ясна, хороша", между ст. 4--5 дополн. строфа:

От меня неневестная ты

Не отходишь ли к Брака Чертогу...

Отряхают березы листы,

И на юг флюгер кажет дорогу.

с вар. ст. 6--8 "Журавли над болота равниной... Как со мною, тебя эшафот Не разлучит с отчизны кручиной". Другой беловой автограф -- РГБ, приложен вместе со ст-ниями 24, 34, 61, 86 к тому же письму Брюсову, что и No 24. Третий беловой автограф -- ИРЛИ.

68. С. 1912, No 12, под загл. "Сказка" с вар. ст. "Ветхая ставен резьба", ст. 3 "Тебе, голубка, судьба". - - ЛБ, 13, под загл. "Сказка", с вар. ст. 1 "Ветхая ставень резьба". - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Сказка", приложенному вместе со ст-ниями 65, 66, 68--75 к тому же письму Блоку, что и No 65, с вар. ст. 2 "Кровли речной шеломок", ст. 3 "Тебе или мне судьба", между ст. 8--9 дополн. ст.:

Подойди же к калитке ворот

Звякнуть заклятым кольцом.

День за днем и за годом год

Протекут в затишьи немом.

По зиме в теремок прибреду

Про свои поведать вины

И глухую старуху найду

Вместо синей, звенящей весны.

без ст. 9--12.

69. НвЗ. 1912, No 5/6. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "На распутье", приложенному вместе со ст-ниями 65--68, 70--74 к тому же письму Блоку, что и No 65. Другой беловой автограф -- ИРЛИ.

70. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 65--69, 71--75 к тому же письму Блоку, что и No 65.

71. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 65--70, 72--75 к тому же письму Блоку, что и No 65. От Печерских пробираюсь. На святой Руси было возведено три м-ря, называющиеся Печерскими: Киево-Печерский (осн. преподобным Антонием в подземных пещерах в 1051 г.); Печер-ский Вознесенский (осн. монахом Киево-Печерского м-ря св. Дионисием в 1328--1330 гг.), находящийся между Нижним Новгородом и слободою Старыми Печерами, и Псковско-Печерский (осн. преподобным Ионой в 1470 г.). К Соловецким на поклон. На Соловецком о-ве преподобным Савватием вместе с преподобным Германом в 1429 г. был основан Соловецкий Преображенский м-рь близ горы Секирной.

72. НвЗ. 1911, No 25, под загл. "Духу Святому". - - БрП, 1 ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Духу Святому", с подзаголовком "Песнь предсмертная", приложенному вместе со ст-ниями 65--71, 72--75 к тому же письму Блоку, что и No 65, с вар. ст. 22--27:

Белого духа

Устами моего сердца

Поют небо и земля...

Чья это старуха

Ест младенца?

А! Петля!

73. БрП, 1, первое ст-ние из цикла "На отлете". - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Под осеннею луной", приложенному вместе со ст-ниями 65--72, 74, 75 к тому же письму Блоку, что и No 65, перед ст. 1 дополн. строфа:

Мерно стукает машинка,

Что-то дальнее поет,

Букв оттиснутых тропинка

Нас к бессмертию ведет.

74. НвЗ. 1911, No 14, под загл. "Изгнанник", с вар. ст. 2 "В надмирном ангелов жилище", ст. 8 "В лесной блуждающей пустыне", ст. 10 "Душе в изгнания юдоли", ст. 19--20 "За что посрамленный навек Я рая светлого лишился". - - СнП, 13, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Что листья осени шептали...", приложенному вместе со ст-ниями 65--73, 75 к тому же письму Блоку, что и No 65, ст. 1--12 являются первоначальной ред.:

Я до рожденья был крылат

В надмирном ангелов жилище.

И райских кринов аромат

Мне был усладою и пищей.

Но смертной матерью рожден

И человеком ставший ныне,

Люблю я сосен перезвон

В лесной блуждающей пустыне.

Светил заоблачных милей

Мне тучи медленные стали,

И крик осенних журавлей,

Чем душ, представленных печали.

Другой текст -- ИРЛИ, строфы 1, 2 выполнены Клюевым от руки; строфы 3, 4, 5 типографский оттиск, с вар. ст. 20 "Я рая светлого лишился". Положено на музыку В. И. Панченко.

75. Хм. 1913, No 7/9. ЛН, по беловому автографу -- РГАЛИ, под загл. "Что листья осени шептали...", приложенному вместе со ст-ниями 65--74 к тому же письму Блоку, что и No 65, ст. 13-- 24 являются первоначальной ред.:

Трудом рыбачьим проживя

У моря зим и весен много,

Седой и мудрый, как дитя,

Сижу у хижины порога.

Как эхо гор и крики цапль

Над море жалостны сегодня...

Прибудет к берегу корабль

И... воля сбудется Господня.

На труп простертый листопад

Сухих навеет листьев груду...

Я до рожденья был крылат

И по отбытьи светел буду.

Другой беловой автограф -- РГАЛИ вместе со ст-ниями 75, 94-- 96 объединен общей надписью: "Посв<ящается> Гумилевой". Гумилева -- по мужу, Ахматова Анна Андреевна (1889-- 1966) -- русский поэт. Знакомство Клюева с нею состоялось в редакции журн. "Аполлон" осенью 1911 г. Вскоре после этого Клюев написал Ахматовой письмо: "Извините за беспокойство, но меня потянуло показать Вам эти стихотворения, так как они родились только под впечатлением встречи с Вами. Чувства, прихлынувшие помимо моей воли, для меня новость, открытие. До встречи с Вами я так боялся такого чувства, теперь же боязнь исчезла, и, вероятно, напишется больше в таком духе. Спрашиваю Вас -- близок ли Вам дух этих стихов? Это для меня очень важно" (Швецова Л. Николай Клюев и Анна Ахматова // ВЛ. 1980, No 5. С. 304). Но Клюев, видимо, так и не решился отправить стихи и письмо, и они остались в его архиве. Положено на музыку В. И. Панченко.

76. НвЗ. 1911, No1, под загл. "Жнецы", с эпиграфом, с вар. ст. 6--7 "В гробовой измены час, Смерти ужасом объятых". - -СнП, 13, без загл., без эпиграфа, с теми же вар. - - Песнослов, 1. Эпиграф -- из ст-ния А. В. Кольцова "Пахарь" (1831). По мнению Клюева, "Кольцов -- тот же Васнецов: пастушок играет на свирели, красна девка идет за водой, мужик весело ладит борону и соху; хотя от века для земледельца земля была страшным Даго-ном: недаром в старину духу земли приносились человеческие жертвы. Кольцов поверил в крепостную культуру и закрепил в своих песнях не подлинно народное, а то, что подсказала ему усадьба добрых господ, для которых не было народа, а были поселяне и мужички.

Вера Кольцова -- не моя вера, акромя "жаркой свечи перед иконой Божьей Матери"" (ИРЛИ, Клюев Н. А., Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 72). Положено на музыку В. И. Панченко.

79. НвЗ. 1911, No 12, под загл. "Мученик", с вар. ст. 6 "Денницей вспыхнет златотканной". - - СнП, 12, с тем же загл. - -СнП, 13. - - МК, с тем же загл. - - Песнослов, 1. Как вора дерзкого меня -- из ст-ния Леонида Семенова "Проклятие" (1907). Положено на музыку В. И. Панченко.

80. НвЗ. 1911, No 13, с вар. ст. 10 "Смерти ль костлявая тень", ст. 12 "В ризах огнистых, как день?" - - Песнослов, 1. Другой текст -- ИРЛИ, строфы 1, 2 типографский оттиск, строфы 3, 4 выполнены рукой Клюева, с вар. ст. 10 "Злая загробная тень?", ст. 12 "Пламеннокрылей чем день?"

82. НвЗ. 1911, No 17, под загл. "Зимняя сказка". - - СнП, 12. - - ЕЖ. 1917, No 5/6, с надписью: "Посв<ящается> Марии Спиридоновой", с эпиграфом, между ст. 4--5 две дополн. строфы:

Там безвестные дороги

Неизмерены лежат,

Молчаливые остроги

Грозно выход сторожат;

День и ночь Байкал холодный

Плещет пеной о гранит:

Вековечный стон народный

Бездна волн его таит.

с вар. ст. 17--19 "Безголосы стены-скалы, Недоступно страшен свод. Песню гневную Байкала", подпись: Крестьянин К. - - Песнослов, 1, с вар. ст. 19 "Эхо дикого простора". - - ИзП. Спиридонова Мария Александровна (1884--1941) -- русская политическая деятельница. В 1917 г. -- одна из лидеров партии левых эсеров, член ее ЦК. После Октябрьской революции член III--V Всероссийских съездов Советов, избиралась членов ВЦИК и его президиума. Репрессирована и расстреляна в Орловской тюрьме. Эпиграф -- из поэмы Н. А. Некрасова "Мороз, красный нос". Часть первая (1862--1863). На всепенном скакуне -- из ст-ния А. А. Блока "Проскакала дикой степью..." (1905). Положено на музыку В. И. Панченко.

83. НвЗ. 1911, No 23. Я бежал в простор лугов Из-под мертвенного свода -- речь идет о вражде Клюева к официальной церкви, о тяготении его к сектантам-скрытникам и староверам-беспоповцам. В письме Блоку в апр. 1909 г. Клюев подчеркивал: "Я не считаю себя православным, да и никем не считаю, ненавижу казенного бога, пещь Ваалову Церковь, идолопоклонство "слепых", людоедство верующих..." (ЛН. С. 489). Всадник-Смерть -- образ из Откр. (VI, 8): "...конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть..." Свят, свят, свят -- цитата из кн. пр. Исайи (VI,3), а также из Тропаря троичного -- утренней молитвы. Положено на музыку В. И. Панченко.

84. НвЗ. 1911, No 24, под загл. "Пилигрим", с вар. ст. 30--31 "Жизни пряжу допряла И лазурную свободу". - - СнП, 13, с теми же вар. - - Песнослов, 1.

85. НвЗ. 1911, No 26. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

87. В кн.: Брихничев И. Христос в мировой поэзии. М., 1912 (фактически: 1911), под загл. "Пришлец", перед ст. 1 дополн. строфа:

Вот зданье мрачное с классическим фронтоном,

С гигантским куполом, увенчанным крестом.

Смиренно становлюсь в тени резной колонны --

Фигуры осенен изваянным крылом... -- БрП, 1.

90. СнП, 12, под загл. "На отлете", с вар. ст. И "У ограды ворот". - - СнП, 13, с тем же вар. - - Песнослов, 1. Положено на музыку В. И. Панченко.

92. СнП, 12, с вар. ст. 19 "На села ночные прохладою веять". - - Песнослов, 1. Положено на музыку В. И. Панченко.

93. СнП, 12, под загл. "У окна", с вар. ст. 2 "Платом закрыты туманным", ст. 5--6 "Сердцу полей ветерок Смерти дыханием мнится". - - СнП, 13, с теми же вар. - - Песнослов, 1. Другой текст -- ИРЛИ, строфы 1, 2 выполнены рукой Клюева, с вар. ст. 5--6 "Сердцу лесной ветерок Шелестом савана мнится...", строфа 3 типографский оттиск.

94. ЛБ, 13. Беловой автограф -- РГАЛИ, приложен вместе со ст-ниями 75, 95, 96 к тому же письму Клюева, что и No 75.

95. ВЛ. 1980, No 5, по беловому автографу -- РГАЛИ, приложенному вместе со ст-ниями 75, 94, 96 к тому же письму Клюева, что и No 75.

97. НвЗ. 1912, No 1/2, с эпиграфами, с вар. ст. 4 "Серафима грозный меч", ст. 10 "На кольчугах крест горит", между ст. 16-- 17 дополн. строфа:

Наш удел -- венец терновый,

Ослепительней зари.

Мы -- соратники Христовы,

Преисподней ключари.

между ст. 20--21 две дополн. строфы:

Крест целящий, крест разящий,

Нам водитель и завет.

Брат, на гноище лежащий,

Подымись, Христос грядет!

Он не в нищенском хитоне,

И не с терном вкруг чела...

На рассветном небосклоне

Плещут ангелов крыла.

с вар. ст. 21--22 "Их заоблачные гимны, Как прибой морей звучит", ст. 24 "У предвечных рая врат". - - БрП, 1, с теми же вар. - - БрП, 2, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. Текст -- ИРЛИ, строфы 1--3 выполнены рукой Клюева, ст. 4, 10 с теми же вар., что и в НвЗ, без строфы 4, между ст. 16--17 та же до-полн. строфа, что и в НвЗ -- типографский оттиск, между ст. 20-- 21 те же две дополн, строфы, что и в НвЗ -- типографский оттиск, строфа 6 выполнена рукой Клюева, ст. 21, 22, 24 с теми же вар., что и в НвЗ. Первый эпиграф, с пометой "Из писаний Павла Тарсянина" -- цитата из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (XV, 55), уроженца малоазийского г. Тарса (ныне Тарсус, Турция). Другой эпиграф, с пометой "Из пророка Захарии" -- цитата из кн. пр. Захарии (IX, 16). Третий эпиграф, с пометой "Из народных песен". Своей статье "Самоцветная кровь: (Из Золотого Письма Братьям-Коммунистам)" Клюев предпослал этот же эпиграф, с пояснением "Из песен русских хлыстов" (Записки. 1919, No 22/23). С. 3. Положено на музыку В. И. Пан-ченко.

98. НвЗ. 1912, No 7/8, под загл. "Песнь -- братьям", перед первой строфой дополн. ст.:

Иисуса Крест кровавый --

Наше знамя, меч и щит,

Зверь из бездны семиглавый

Перед ним не устоит.

с вар. 29 "Гробовой избегнув клети", между ст. 32--33 дополн. ст.:

Мир вам, странники-собратья,

И в блаженстве равный пай,

Муки нашего распятья

Вам открыли светлый рай,

после ст. 34 один ряд точек, с вар. ст. 36 "Сонмы сил возопи-ют". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с теми же вар., что и в НвЗ.

99. НвЗ. 1912, No 11/12, под загл. "Вечерняя песня", между ст. 34--35 дополн. ст. "Ньме, братики, нас гонят и бесчестят, Тем Уму Христову неневестят". - - БрП, 1, с теми же загл. и вар. - - БрП, 2, без загл., с теми же вар. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, под загл. "Радельная песня", с теми же вар., что и в НвЗ. Геннисарет -- Геннисаретское, Галилейское или Тивериадское озеро. Его окрестности всегда были богаты финиковыми пальмами, померанцевыми деревьями и сахарным тростником. На этом озере Иисус Христос усмирял словом ветры и волны (Мф. VIII, 23--27); здесь происходил чудесный лов рыбы (Лк. V, 1--11); здесь же Иисус Христос после воскрешения явился ученикам и вкушал с ними пищу (Иоан. XXI, 1--25). Назарет -- город в Галилее, где, по Евангелию, прошли детство и отрочество Иисуса Христа.

100. НвЗ. 1912, No13/14, с посвящ. "Сестре", с вар. ст. 2 "Под могучей стопою пришельца-царя", ст. 5--6 "Он воссядет под сению кедров дремучей, На смарагдовом троне, в слепящих лучах", ст. 19 "Кто-то шепчет тебе: "К серафимов собору"", ст. 22--23 "Что за гробом припал я к бессмертья ключу, Воспаришь ты к лазури, светла, шестикрыла", с опечаткой в ст. 22 о чем сообщила редакция журн. в No 15/16. - - БрП, 1, без посвящ., с теми же вар. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 2 "Звездоперстой стопы Неземного Царя", ст. 6 "На виссонный престол, в нестерпимых лучах", ст. 19, 22, 23 с теми же вар., что и в НвЗ. Сестра -- см. примеч. 23. Положено на музыку В. И. Панченко.

102. НвЗ. 1912, No17/18, под загл. "Утренняя", первое ст-ние из цикла "Братские песни". - - БрП, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

103. НвЗ. 1912. No 19/20. - - БрП, 1. - - БрП, 2, без ст. 1-15. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ. Адам -- см. примеч. 47.

104. Звт. 1912, No 2, с вар. ст. 8--9 "Ко ракитовому кустыш-ку, С корня сламывал три прутышка", ст. 14 "Прореки-ка, мать-сыра земля". - - БрП, 1, первое ст-ние из цикла "Песня про судьбу", ст. 14 с тем же вар., что и в Звт. - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 14 "Ты скажи-ка, мать-сыра земля".

105. Звт. 1912, No 2, под загл. "А. Городецкой", между ст. 28-- 29 дополн. строфа:

Обвила руками шею,

Косы-тучи, темный бор...

Изумрудно заревея,

Прояснила кругозор.

с вар. ст. 29 "Поруделые избенки". - - Песнослов, 1. Городецкая Анна Алексеевна (1889--1946) -- жена поэта Сергея Городецкого. Хвалынщина, Хвалынское, Хвалисское -- древнерусское название Каспийского моря. Положено на музыку В. И. Панченко.

107. Звт. 1912, No 5, под загл. "Девичья песня", с вар. ст. 9 "Пишет девушке смертное прощенье". - - ЛБ, 13, второе ст-ние из цикла "Девичья". - - Песнослов, 1.

108. Звт. 1912, No 6, под рубрикой "Песни". Соловки -- Соловецкие острова, группа о-вов в Белом море (крупные о-ва -- Соловецкий, Анзерский, Б. и М. Муксалма, мелкие -- Б. и М. Заяцкие). На Соловецком о-ве расположен ансамбль Соловецкого м-ря и на о-вах -- принадлежащие ему скиты. Положено на музыку В. И. Панченко.

110. С. 1912, No 8, с вар. ст. 2 "Необорная, острожная стена", ст. 9--10 "Не послухала боярыня-судьба, За гуленою повыслала раба", ст. 11 "Раб повышпилит булавочки с косы", ст. 14--15 "Захоронит в грановитом терему, Станет девушка приземнее травы", ст. 18 "Перехожую волынку к вечеру". - - ЛБ, 13. Положено на музыку В. И. Панченко.

111. Звт. 1912, No 7, с посвящ. "Сергею Городецкому", с вар. ст. 12 "Лазурные псалмы". - - МК. Городецкий Сергей Митро-фанович (1884--1967) -- русский поэт. Осенью 1911 г. познакомился с Клюевым и стал горячим приверженцем и пропагандистом его поэзии, способствовал сближению Клюева с "Цехом поэтов" и кругом журн. "Аполлон". Отношения между поэтами носили сложный и противоречивый характер. После революции Клюев отзывался о нем резко отрицательно: "Городецкий супротив Блока -- просто непросто вонючий мещанишко, настолько опустошенный, что и сказать нельзя" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 83). Садко -- гусляр и певец, герой одноименной новгородской былины, сюжет которой получил разработку в русском искусстве XIX в. (одноименная былина А. К. Толстого (1871--1872) и опера Н. А. Римского-Корсакова (1896). И кровь гвоздиных ран -- намек на раны распятого на кресте Иисуса Христа.

112. Гп. 1912, No 1, с вар. ст. 11 "Но бдите и бойтесь! В изваянном лоне". - - Песнослов, 1.

113. Гп. 1912, No 1, без загл., с вар. ст. 8 "Отчего ты утробой кручинишься", ст. 39 "Как в горах рассвет эхом скажется". - - ЛБ, 13. Адам -- см. примеч. 47.

118. Звт. 1912, No 8. Положено на музыку В. И. Панченко, Л. А. Половинкиным.

119. ЖД. 1912, No 24.

120. В кн.: Брихничев И. Что такое голгофское христианство? М., 1912. Беловой автограф -- ИРЛИ, без загл., с вар. ст. 31 "Как на облачном Фаворе". До седьмых дойдут небес -- в христианстве распространены представления о многих небесах. Апокрифическая литература и народные поверья указывают на семь или девять небес. Рай помещается либо на третьем из семи небес, либо на седьмом из девяти, в последнем -- "сокровища жизни и праведность души". Фавор -- гора, расположенная вблизи Назарета. По Евангелию, апостолы Иоанн, Петр и Иаков стали свидетелями Преображения Господня (Мф. XVII, 1; Мк. IX, 2; Лк. IX, 28).

121--123. Радельные песни

1. НвЗ. 1912, No 17/18, под загл. "Полуденная", второе ст-ние из цикла "Братские песни". - - Песнослов, 1, первое ст-ние из цикла "Радельные песни". Беловой автограф -- ИРЛИ. Саваоф -- одно из ветхозаветных имен Бога воинств и сил. Положено на музыку В. И. Панченко.

2. БрП, 1, второе ст-ние из цикла "Песня про судьбу", с вар. ст. 2 "Белый Светик и теперь во глазах". - - Песнослов, 1, второе ст-ние из цикла "Радельные пенис". Текст -- ИРЛИ, под загл. "Радельная песня", ст. 1--16 типографский оттиск, ст. 17-- 20 выполнены рукой Клюева. Беловой автограф -- ИРЛИ. Свет, Светик -- одно из именований Иисуса Христа. Положено на музыку В. И. Панченко.

3. НвЗ. 1912, No 17/18, под загл. "Вечерняя", третье ст-ние из цикла "Братские песни". - - Песнослов, 1, третье ст-ние из цикла "Радельные песни". Беловой автограф -- ИРЛИ. Невечерний Свет -- одно из именований Иисуса Христа. Положено на музыку В. И. Панченко.

124. ЛБ, 13, с вар. ст. 2 "Замурудные волосья по ветру", ст. 6 "Молодешеньке у мужа спеси приубавить". - - Г. 1913, 23 февр. (8 марта), с теми же вар. в ст. 2, 6. - - Звт. 1913, No 8, с тем же вар. в ст. 2. - - Песнослов, 1.

125--126. На кресте

1. БрП, 1, первое ст-ние из диптиха "На кресте", с вар. ст. 5 "В кущах братья-духи", ст. 7--8 "Ладан черемухи С ветром донесло". - - Песнослов, 1, первое ст-ние из диптиха "На кресте". Беловой автограф -- ИРЛИ. Да воскреснет Бог -- цитата из православной молитвы Честному Кресту.

2. БрП, 1, второе ст-ние из диптиха "На кресте", 1, с вар. ст. 3 "Чу! провеяло в тумане", ст. 12 "Мой Фавор и Назарет!" - -Песнослов, 1, второе ст-ние из диптиха "На кресте". Беловой автограф -- ИРЛИ, вар. ст. 12 аналогичен БрП, 1. Гвоздяные ноют раны -- см. примеч. 111. Назарет -- см. примеч. 99. Фавор -- см. примеч. 120.

127. БрП, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ.

128. БрП, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ. Саваоф -- см. примеч. 121. Положено на музыку В. И. Панченко.

129. БрП, 1. - - МК, с вар. ст. 10 "Жисть не дорога". - -Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ.

130. Вс. 1913 (фактич.: 1912), No 1, между ст. 32--33 дополн. строфа:

Ой, люба -- птица вьюжная,

Присуха -- боль недужная,

Блесни, взгляни на молодца,

Развей, как тучи, розмысли,

Размыкай душу черную!

с вар. ст. 36 "На грудь твою орлиную". - - ЛБ, 13.

131. ЛБ, 13. Беловой автограф -- РГАЛИ (альбом M. M. Марьяновой), с вар. ст. 2 "И всё, чем страшен смерти час", дата: 1917, подпись: Н. Клюев.

134. ЛБ, 13, под загл. "Полюбовная", с опечаткой в ст. 1 "На калином кусту". - - Песнослов, 1. Положено на музыку А. И. Михайловым.

135. ЛБ, 13, под загл. "Рыбачья". - - Песнослов, 1.

136. ЛБ, 13.

137. ЛБ, 13.

138. Л, 13.

139. ЛБ, 13.

140. ЛБ, 13, под загл. "Кабацкая". - - Песнослов, 1.

142. ЛБ, 13.

145. Хм. 1913, No 7/9.

146. ЕЖ. 1914, No 1, с посвящ. "Надежде Яковлевне Брюсовой". - - Песнослов, 1. Брюсова Надежда Яковлевна (1881--1951) -- сестра поэта Валерия Брюсова, проявляла большой интерес к поэтам "из народа", в 1910-е гг. жила в Олонецкой губ. (г. Каргополь), увлекалась музыкальным фольклором, впоследствии стала профессором Московской консерватории (1921--1943). Клюев подарил ей экземпляр своей книги "Сосен перезвон".

147. ЕЖ. 1914, No 1.

149. Звт. 1914, No 1, с вар. ст. 10 "На сучьях пляшет солнцепёк", ст. 12--14 "Соловый хохлится дымок. В избе потемки, смачный ужин, Медвежья пряжа, сказка, мать". - - Песнослов, 1.

151. Звт. 1914, No 1, с вар. ст. 13--16 "Изба руда (чепец старуший -- Облез сурмленный шеломок). И на припеке лен кукуший Янтарный теплит огонек. - - Песнослов, 1.

152. Звт. 1914, No1, с вар. ст. 1--2 "Оскал февральского окна Глотает залпы, космы дыма", ст. 6 "Зловеще отблески маячат". - - КрГ. 1918, 25 окт., (7 ноября): Окт. прил., под загл. "В дыму", с вар. ст. 1 "Оскал октябрьского окна". - - Пл. 1918, No 27, под загл. "Октябрь", с тем же вар. в ст. 1, что и в КрГ. - - МК, с теми же вар. в ст. 1, 2, 6, что и в Звт. - - ЗВ. 1919, 10 авг., в подборке "Голос святого мятежа".

153. ЕЖ. 1914, No 2, с посвящ. "Надежде Васильевне Плевицкой". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с тем же посвящ. Плевицкая (урожденная Винникова) Надежда Васильевна (1884--1941) -- русская эстрадная певица, блистательная исполнительница народных песен. Познакомилась с Клюевым в конце 1915 -- начале 1916 г., участвовала с ним в гастрольных поездках по городам России. После революции эмигрировала, опубликовала воспоминания "Дежкин корогод". Ч. 2. "Мой путь с песней" (1930), в которых рассказала о встречах с Клюевым и Есениным в Петрограде. Положено на музыку В. И. Панченко.

155. Песнослов, 1. Ст-ние навеяно строительством Мурманской железной дороги. ""Чугунка" у Клюева, -- отмечал В. Г. Базанов, -- это и условно-обобщенное изображение наступающего на деревню индустриального города, и нечто более грозное, фантастическое, предвещающее экологическую катастрофу" (База-нов В. Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева. Л., 1990. С. 147). В письме к Брюсову, написанном в конце нояб. 1911 г., Клюев с тревогой подчеркивал: "...мое бегство от повсюду проникающего красного света "новой звезды на востоке" есть бегство вымирающих пород животных в пущи, в пустыни и пещеры гор, -- всё дальше, всё вперед... Но бежать больше некуда. В пуще пыхтит лесопилка, в ущельях поет телеграфная проволока и лупеет зеленый глаз семафора. И чтобы не погибнуть, нужно если и не идти встречу "Красному Рыцарю", то забежать в тыл Ему, -- в полосу сравнительного затишья. Я избираю последнее. И вот кожаный пояс на чреслах моих и в руке грубое тесло, как бы у ученика-каменотесца" (Цит. по статье Азадовского К. М. "Переписка В. Я. Брюсова с Н. А. Клюевым (1911--1914)" // РЛ. 1989. No 3. С. 192). Обонежье -- или Обонежская пятина, административно-территориальная единица Новгородской земли до начала XVIII в.; земли вокруг Онежского озера (Карелия). С XVI в. делилась на Заонежскую и Нагорную половины. Датируется по письму к Миролюбову от февр. 1914 г., в котором Клюев писал: "Вы находите хорошим стихотворение "Пушистые, теплые тучи", мне бы очень хотелось, чтобы оно было напечатано" (ЛО. 1987, No 8. С. 106). В "Ежемесячном журнале", в котором сотрудничал Миролюбов, ст-ние не появилось по просьбе самого Клюева, так как он его отправил в журн. "Заветы", однако и здесь оно не было опубликовано из-за того, что на седьмом номере в 1914 г. издание прекратило свое существование.

156. ЕЖ. 1914, No 4. В письме к Миролюбову от 21 марта 1914 г. из Вытегры Клюев писал: "...а в стих<отворении> "Ноченька темная" в последней строке вместо слова "сироте" поставить "бобылю"" (ЛО. 1987, No 8. С. 107). Исправление не было сделано. Полнится вестью, что умерла мама. Мать поэта Прасковья (Параскева) Дмитриевна умерла 19 нояб. 1913 г. в возрасте 62 лет и похоронена была в селе Макачево, у Верхне-Пятницкой церкви Вытегорского уезда Олонецкой губ., (ныне Вытегорский р-он Вологодской обл.) Клюев тяжело переживал кончину матери и всю жизнь оплакивал ее. В письме к Миролюбову от февр. 1914 г. он сообщал: "...нахожусь в великой скорби: у меня умерла Мама. Былинщица, песельница моя умерла -- "от тоски" и оттого, что "Красного дня не видела"" (ЛО. 1987, No 8. С. 106). Современники поэта (В. Ф. Балуков, А. А. Епишев и др.) запомнили скорбные строки поэта на кресте могилы матери, написанные в духе традиционных народных плачей:

Ох, моя жаломнёшенька,

По тебе, родитель-матушка,

В эту осень непроходную

Не капельки с неба капали,

Аль снежинки падали,

А по тебе, родитель-матушка,

Детки с батюшкою плакали,

И без тебя, родитель-матушка,

Нам полынью сахар кажется,

И отдали твое цветное платьице

Нищим-любящим.

(Грунтов А. К. Материалы к биографии Н. А. Клюева // РЛ. 1973. No 1. С. 122). Положено на музыку В. И. Панченко.

158. ЕЖ. 1914, No 6. Беловой автограф -- ИРЛИ. Эпиграф -- отрывок из стиха, вошедшего в статью Клюева "С родного берега", опубликованную К. М. Азадовским в сб.: Русский фольклор. Л., 1975. Вып. 15. Социальный протест в народной поэзии. С. 209. Олон-река -- р. Олонка вытекает из озера Утозеро и впадает в Ладожское озеро (Карелия). Секир-гора -- в 1860-- 1861 гг. (Соловецкий о-в) на этой горе высотою 98,5 м был построен каменный двухэтажный Спасо-Вознесенский скит с двумя приделами: вверху в честь Вознесения Господня, внизу в честь чуда св. архистратига Михаила. На колокольне в 1862 г. установлен маяк. Палеостров -- о-в Палей, или Палеостров, находится неподалеку от юго-западного берега Онежского озера. Здесь в XII в. преподобным Корнелием, уроженцем Пскова, был основан Рождественский м-рь. В м-ре произошло два больших самосожжения раскольников. "Отец Игнатий скончался огнем за древнее благочестие и с ним народа к двум тысячам седмь сот от мироздания 7195 (1687) <...> монастырь со строением весь згоре, и отец Герман и Емелиан Повенецкий со всеми собравшимися скончашася за древлецерковное благочестие, числом к тысячи пять сот о Господе оусопша вечным сном, лета от мироздания 7197 (1689)..." (Филиппов Иван. История Выговской пустыни. СПб., 1862. С. 42, 61). "Палеостров, -- говорил Клюев, -- кость мужицкая: 10 000 заонежских мужиков за истинный крест да красоту молебную сами себя посреди Палеострова спалили. И доселе на их костях звон цветет, шумит Неопалимое Древо... Видел я, грешный, пречудное древо и звон слышал..." (Клюев Н. Гагарья судьбина // А. И. Михайлов. Автобиографическая проза Николая Клюева. Св. 1992. No 6. С. 155). Андома -- р. в Карелии. На суклин щербят кость Адамову, т. е. у подножья каменного креста высекают Адамову голову -- череп с двумя накрест лежащими костями. Саваоф -- см. примеч. 121.

159. ЕЖ. 1914, No 7. - - ГУ. 1920, No 1, второе ст-ние из диптиха "Избу строят", с вар. ст. 5 "Кругом земля-землица", ст. 7 "И бора-старичица", без ст. 17--23. - - ИзП. Черновой автограф -- ГЛМ, подпись: Клюев. Ст. 17--28 положены на музыку В. И. Панченко.

162. ЕЖ. 1915, No 11. Готовя к публикации в журн. "Заветы" подборку ст-ний, Клюев на том же листе, где помещен автограф ст-ния "В суслонах усатое жито", после даты: 16 авг. 1914, привел перечень текстов в таком порядке:

"Растрепало солнце

Сегодня в лесу именины

От сутемок до звезд

В суслонах"

(ГЛМ. Ф. 99. Ед. хр. 7 (No Р 85). Поскольку No 161 завершает перечень, то три предыдущие ст-ния, разумеется, написаны поэтом не позже авг. 1914 г., то есть до закрытия журн. "Заветы".

163. БВ. 1915, 25 дек. (1916, 7 янв.). Утр. вып., под загл. "Сегодня в лесу именины", между ст. 16--17 дополн. строфа:

Ему нипочем именины Без зорь, без русалок-подруг; Пусть мгла, словно пух из перины Ложится на речку и луг. - - Песнослов, 1. О датировке см. примеч. 162.

164. Ог. 1984, No 40, по беловому автографу -- ИРЛИ. Датируется по Книге регистрации рукописей редакции "Ежемесячного журнала", куда оно поступило вместе со ст-ниями 165, 166 1 сент. 1914 г., (No 1200 -- ИРЛИ), а также по беловым автографам этих ст-ний с пометой No 1200 (ИРЛИ. Ф. 185. Оп. 1. No 1403).

166. Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ. О датировке см. примеч. 164.

167. ЕЖ. 1914, No11, в подборке "Песни из Заонежья", с опечатками в ст. 17, 30 (о них говорит Клюев в письме к Миролюбо-ву, написанном в конце 1914 г.-- ИРЛИ. Ф. 185. Оп. 1. No 617. Л. 14 об.). - - МД. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

168. ЕЖ. 1914, No 11, в подборке "Песни из Заонежья", с опечатками в ст. 17, 23, на которые указано в письме, упомянутом в примеч. 167. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

169. ЕЖ. 1914, No 11, в подборке "Песни из Заонежья". Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

170. ЕЖ. 1914, No 11, в подборке "Песни из Заонежья". Беловой автограф -- ИРЛИ.

171. ЕЖ. 1914, No И, в подборке "Песни из Заонежья", между ст. 13--14 дополн. ст. "Я повешу чудо-завесу На ступенчато крылечко". - - M Д. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

172. БВ. 1914, 14(27) дек. Утр. вып. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

173. БВ. 1914, 16 (29) дек. Утр. вып. Эпиграф, а также ст. 1, 5, 11, 12, 15, 16 из ст-ния К. Р. -- литеры великого князя Константина Романова -- "Умер" (1885).

174. ЕЖ. 1914, No 12, в подборке "Песни из Заонежья". Беловой автограф -- ИРЛИ. Аверкий -- см. примеч. 161. Сесентий-калужник, точнее: Сисиний (ок. 320) -- св. мученик Севастийский. В народе пользовался глубоким уважением и известен как целитель от весенней лихорадки. Память 9(22) марта. Олексий, Алексей, человек Божий (411) -- преподобный, согласно житию, в юности тайно ушел из дома богатых родителей и провел жизнь в добровольных лишениях и подвижничестве. Память 17(30) марта. В народе известен под именем Алексея Теплого, так как с этого дня становилось все теплее и теплее. Стих об Алексее -- любимая песня бродячих певцов Христа ради -- калик перехожих.

175. БВ. 1914, 23 дек. (1915. 5 янв.). Утр. вып. Шамиль (1799--1871) -- вождь и объединитель горцев Дагестана и Чечни в их борьбе с царизмом и местными феодалами. 26 апр. 1859 г. взят в плен русскими войсками возле аула Гуниб и на почетных условиях вместе с семьей выслан в Калугу. Умер по пути в Мекку, в Медине (Аравия). Как бухарец бунтовал -- имеются в виду частые нападения вооруженных отрядов Бухарского эмира на русские гарнизоны в Средней Азии во второй половине XIX в. Пал Рущук (ныне г. Русе, Болгария). Во время русско-турецкой войны (1877--1878) к турецкой крепости Рущук было приковано внимание половины русской армии, т. н. рущукский отряд, и на подступах к крепости происходили упорные бои. По условиям Берлинского трактата (1878), укрепления Рущука были уничтожены. Турку белый генерал Потоптал конем лебяжьим -- имеется в виду Скобелев Михаил Дмитриевич (1843--1882), русский генерал. Успешно командовал отрядом под Плевной, затем дивизией при Шипке--Шейново. Обладал большой личной храбростью (его называли "белым генералом" за появление под огнем врага верхом на белом коне, в белом кителе и белой фуражке или папахе).

176. Сл. 1991, No 4, по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Беловой автограф -- ГЛМ. Будьте как дети -- измененная цитата из Евг. от Мф. (XVIII, 3): "...если не обратитесь и не будете как дети".

177. ИЛ. 1990, No 8, по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, с искажением в ст. 8, перенесенного из копии, где вместо "дар" следует "день", дата: 1914. Беловой автограф -- ГЛМ, здесь же, на обороте листа -- беловой автограф ст-ния No 178. Рублёв Андрей (ок. 1360--70 -- ок. 1430) -- преподобный, русский иконописец, крупнейший мастер московской иконописной школы. Память 4(17) июля. Два Плача и Троицын Дар -- речь идет об иконах Рублёва "Воскрешение Лазаря" и "Троица". Олимпий Печерский, точнее Алипий (?--1114) -- преподобный, Киево-Печерский чудотворец и родоначальник русской иконописи. Память 17(30) авг., 28 сент. (11 окт.). Никитин Гурий (1630-е гг.-- 1691) -- русский иконописец. Росписи (вместе с Силой Савиным) в церкви Ильи Пророка в Ярославле и иконы замечательны богатством фантазии, декоративной красочностью.

178. Песнослов, 2, без строфы 2. - - По беловому автографу -- ГЛМ. Свят, свят, свят -- см. примеч. 83. Крылатый Лев Евангелиста -- речь идет о евангелисте Марке, который "изображается на иконе с херувимом, имеющим лицо, подобное лицу льва. Сие лицо херувима означает владычное царское и божественное достоинство сына Божия над всеми видимыми и невидимыми Его тварями" (Беседа о символических изображениях животных: льва, тельца, орла и других тварей на святых иконах... Киев, 1910. С. 11). Вселися в ны и обожи -- вселися в нас и сделай причастными Божьей благодати -- перефразированная цитата из молитвы -- Полуночницы воскресной, глас 1-й: "...прииди вселися в ны, и очисти от всякой скверны, и спаси, Блаже, душа наша". О датировке см. примеч. 177.

179. БВ. 1914, 25 дек. (1915, 7 янв.). Утр. вып. Беловой автограф -- ИРЛИ. Русь Червонная -- историческое название Галиции в зарубежных источниках XVI--XIX вв.

180. ЕЖ. 1914, No 12, в подборке "Песни из Заонежья", с вар. ст. 5 "Красна девушка сдогадалась". - - МД. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

181. ЕЖ. 1914, No 12, в подборк "Песни из Заонежья", с вар. ст. 12 "Закрючили душу два огненных пса". - - МД. Беловой автограф -- ИРЛИ. Мостовую ли гривну утаивала -- имеется в виду мостовая повинность, или уплата мостовых денег, нужных для содержания улиц. В Страстной Пяток она стреснула, Не покаявшись, глупыш масляный. Во все дни Великого Поста, но особенно в Страстную неделю (Великая пятница посвящена погребению Спасителя), верующим запрещается есть мясо, яйца и молочные продукты. Положено на музыку В. И. Панченко.

182. ЕЖ. 1914, No 12, в подборке "Песни из Заонежья". Беловой автограф -- ИРЛИ.

183. МД. Беловой автограф -- ИРЛИ.

184--198. Избяные песни.

Впервые цикл ст-ний с посвящ. матери (см. примеч. 156) был опубликован в Скифах, 2. В 1920 г., готовя для берлинского издательства "Скифы" сб. "Избяные песни", Клюев перенес сюда текст цикла из Скифов, 2, опустив посвящ. матери. В сб. "Изба и поле" цикл оказался разбросанным и урезанным на пять ст-ний. Трудно судить, каким был корпус сборника, составленный поэтом. "Книжка моих избранных стихов,-- писал он Горькому в сент. 1928 г.,-- два года лежала в изд<ательстве> "Прибой" и, наконец, вышла в марте этого года. В книге не хватает девяноста страниц, недопущенных к напечатанию" (ЛО. 1987, No 8. С. 112).

В данном издании за основу взят текст Песнослова, 2, не свободный от опечаток и искажений, как и в целом двухтомник, о чем с горечью писал Клюев Миролюбову в конце 1919-- начале 1920 г.: "Народное просвещение издало мои стихи в двух книгах, издало так, что в отхожем месте на стене пальцем грамотнее и просвещеннее напишут" (Цит. по кн.: У истоков русской советской литературы. 1917--1922. Л., 1990. С. 44). Это издание цикла в отличие от Скифов, 2 идейно-эстетически наиболее выношенное и композиционно совершенное.

1. Страда, вместе со ст-нием No 188 в составе диптиха, с посвящ. "Памяти матери". - - Скифы, 2, первое ст-ние из цикла "Избяные песни", с вар. ст. 8 "А после с ковригою печь обошли", с опечаткой в ст. 15. - - Песнослов, 2, первое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - ИП, первое ст-ние из цикла "Избяные песни", с тем же вар. в ст. 8 и опечаткой в ст. 15, что и в Скифах, 2. - - Песнослов, 2. Беловой автограф -- РЫБ, с посвящ. "Памяти матери", в ст. 27 вместо "ендовы" "яндовы". Митрий Солунский, Димитрий Солунский -- св. великомученик, согласно житию, сын солунского воеводы, проконсул Солуни (ныне Салоники (Фессалоники), Греция), за исповедание христианской веры убит ок. 306 г. Пользовался особой популярностью как святой воин в Древней Руси. Память 26 окт. (8 ноября). Микола, Никола, Николай, Николай Угодник -- епископ из г. Мира в Ликии (юго-запад Малой Азии), самый популярный в России святой, персонаж множества народных легенд, сказок, заговоров. Его считали помощником крестьян, покровителем путешественников, победителем бесов. В народе признавалась именно такая форма его имени -- Микола, Никола, и старообрядцы, опиравшиеся на традицию, противопоставляли эту форму книжной -- Николай. На иконах он изображается держащим в левой руке Евангелие. Память 9(22) мая и 6(19) дек. Влас, Власий -- св. великомученик, епископ Севастийский (?--316). В России почитался как покровитель домашнего скота, так как, по преданию, благословлял и исцелял диких животных. В иконографии изображается в окружении домашних животных. Память 11 (24) февр. Креститель Иван, Иоанн Креститель -- по Евангелию, аскет, пустынник, пророк, предсказавший пришествие Иисуса Христа и крестивший Его в р. Иордан. Как ревнитель праведности, Иоанн выступил обличителем Ирода Антипы, который отнял у своего брата жену и при жизни прежнего мужа женился на ней, грубо нарушив иудейские обычаи. Память 24 июня (7 июля), 29 авг. (11 сент.), 23 сент. (5 окт.). Положено на музыку В. И. Панченко.

2. ЕЖ. 1915 No 3, первое ст-ние из цикла "Избяные песни", с общим посвящ. "Памяти матери". - - Скифы, 2, второе ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Избяные песни", ошибочно подверстано к ст-нию 186. Датируется, как и ст-ния 190 и 193, 1914 г. В конце 1914 г. в письме к Миролюбову Клюев сообщал: "Вскоре пришлю вам "Избяные песни"" (ИРЛИ. Ф. 185. Оп. 1. Nо 617. Л. 14 об.). Отправляя эти ст-ния вместе с письмом Миролюбову от янв. (до 27-го) 1915 г., Клюев писал: "Шлю Вам "Избяные песни". Радостно бы увидеть их в "Ежемесячном журнале". Песни немногословные, и потому желательно бы их напечатать в одном No в указанном порядке, который имеет мысль и, по-моему, обостряет впечатление" (ЛО. 1987, No 8. С. 107). 27 янв. 1915 г. ст-ния были отмечены в Книге регистрации рукописей редакции "Ежемесячного журнала" (No 1692 -- ИРЛИ).

3. ЕЖ. 1914, No 4, с вар. ст. 5 "Узнай, что снегири в саду справляют свадьбу", ст. 17 "Чем сумрак паперти баюкает мечту". - - Скифы, 2, шестое ст-ние из цикла "Избяные песни", в ст. 11 опечатка вместо "изжаждалась" "изждалась", перешедшая в ИП и ИзП. - - Песнослов, 2, третье ст-ние из цикла "Избяные песни", ошибочно подверстано к ст-нию No 185. В письме к Миролюбову от 21 марта 1914 г. Клюев писал: "...прошу Вас в стих<о-творении> "Осиротела печь" в пятой строке сверху вместо слова "в саду" поставить "в лесу"..." (ЛО. 1987, No 8. С. 107).

4. Песнослов, 2, четвертое ст-ние из цикла "Избяные песни".

5. Страда, вместе со ст-нием 184 в составе диптиха, под загл. "Памяти матери". - - Скифы, 2, пятое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, пятое ст-ние из цикла "Избяные песни", к нему ошибочно подверстано ст-ние No 189. Беловой автограф -- РЫБ, подпись: Николай Клюев.

6. Скифы, 2, седьмое ст-ние из цикла "Избяные песни", с опечатками в ст. 14, 21. - - Песнослов, 2, шестое ст-ние из цикла "Избяные песни", ошибочно подверстано к ст-нию No 188. Весь день поучатися правде Твоей -- перефразированная цитата из Псалтыри (Пс. 118, 7) "Я славил бы Тебя в правоте сердца, поучаясь судам правды Твоей". Трех отроков пещных и ангелов труд -- речь идет о христианских великомучениках Анании, Михаиле и Азарии. За отказ поклоняться золотому истукану, сделанному по велению вавилонского царя Навуходоносора, они были брошены в огненную печь, но спасены ангелом Господним (Дан. 1, 6--7; III, 23--24) Память 17(30) дек. Медост, Модест -- православный св., считавшийся покровителем овец. Память 18(31) дек. Иван -- Иоанн Креститель -- см. примеч. 183. Голубь над ним -- намек на эпизод из Евангелия о крещении Иисуса Христа, когда на Него снизошел Святой Дух в виде голубя.

7. ЕЖ. 1915, No 3, второе ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Скифы, 2, четвертое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, седьмое ст-ние из цикла "Избяные песни". - -ИП, с опечаткой в ст. 10, без строфы 4. - - Печ. по беловому автографу -- ИМЛИ, ибо только здесь слово "верша" приводится в ед. числе, что несомненно предпочтительнее версии мн. числа. Завтра год, как родная в гробу -- см. примеч. 156. О датировке см. примеч. 185.

8. ЕЖ. 1915, No 5. - - Песнослов, 2, восьмое ст-ние из цикла "Избяные песни". Черновой автограф -- ГЛМ, на обороте листа белового автографа ст-ния No 161. 26 марта 1915 г. отмечено в Книге регистрации рукописей "Ежемесячного журнала" (No 2002 -- ИРЛИ).

9. Скифы, 2, третье ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, девятое ст-ние из цикла "Избяные песни". Яко воск от огня -- перефразированная цитата из Псалтыри (Пс. 67, 3) "Яко тает воск от лица огня..." О датировке см. примеч. 162.

10. ЕЖ. 1915, No 3, третье ст-ние из цикла "Избяные песни", с общим посвящ. "Памяти матери". - - Скифы, 2. двенадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, десятое ст-ние из цикла "Избяные песни". Егорий, Егорий Храбрый, Георгий Победоносец (?--303) -- великомученик, казнен при римском императоре Диоклетиане. Являлся одним из наиболее почитаемых воинов-святых в Древней Руси, герой многих песен и сказаний, змееборец. В народных верованиях выступает как защитник людей и домашнего скота от злых сил. К Егорьеву (Юрьеву) дню 23 апр. (6 мая) приурочивался обычно выгон скота в поле и завершался сев яровых. Влас -- см. примеч. 184. О датировке см. примеч. 185.

11. НВЖД. 1916, No 1, с вар. ст. 18 "Теленья числя и удой". - -Скифы, 2, восьмое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, одиннадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни".

12. Скифы, 2, девятое ст-ние из цикла "Избяные песни". - -Песнослов, 2, двенадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". До горнего неба семь нижних небес -- см. примеч. 120. Фавор -- см. примеч. 120. Иона -- ветхозаветный пр. (VII в. до н. э.), в "Книге пророка Ионы" рассказывается, как за неисполнение Божьего повеления он был выброшен в море, проглочен китом, из чрева которого взмолился Богу, был прощен и отправился проповедовать слово Божье в г. Ниневию. Память 22 сент. (5 окт.).

13. НЖДВ. 1916 No 1, с вар. ст. 4 "И бел, как берёсто, испод", ст. 17 "Кусок у мамашки в подоле", ст. 19 "Поломаны мачты, пучиной". - - Скифы, 2, десятое ст-ние из цикла "Избяные песни", с те же вар. в ст. 4. - - Песнослов, 2, тринадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - ИзП, под загл. "Коврига". - - Песнослов, 2.

14. СЗ. 1914, No 5, в подборке "Из северных песен". - - Скифы, 2, одиннадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". - - Песнослов, 2, четырнадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". Иже херувимы -- слова из православной молитвы "Херувимская песнь". Положено на музыку В. И. Панченко.

15. СЗ. 1914, No 5, в подборке "Из северных песен". - - Песнослов, 2, пятнадцатое ст-ние из цикла "Избяные песни". Богородицын сон -- речь идет об апокрифе "Сон пресвятой Богоматери присной Девы Марии", который приобрел в крестьянской среде значение заговора. Тому, кто носит его с собой, будет от Богородицы "великая благодать и милость: здравие и благополучие и на полях большое изобилие, и урожай во всяком хлебе, и на лугах, и покосы сухие". Веря в это, крестьянин зарывал заговор под своим порогом (См.: Литературная энциклопедия. М., 1930. Т. 1. С. 543). Положено на музыку В. И. Панченко.

199. Песнослов, 1. Положено на музыку В. И. Панченко.

200. Печ. по беловому автографу -- ИРЛИ. Выгово, Выговская старообрядческая община (полное название -- Всепречестная и богоспасаемая киновия отец и братии Всемилостивого Спаса Господа и Бога нашего Иисуса Христа Богоявления), основанная дьячком Даниилом Викулиным (ок. 1695) и потому называвшаяся еще Даниловым м-рем в Заонежье на р. Выг и оз. Выгозеро Повенецкого уезда Олонецкой губ. Выг стал духовным центром не только Поморья, но и всего древлеправославия. "Известный исследователь раскола И. Н. Заволоко назвал Выг "Академией староверства". Помимо школ грамотности, были заведены школы подготовки искусных переплетчиков книг, знатоков знаменного пения и иконописцев. <...> Почти 150 лет обитель существовала довольно спокойно, достигнув необыкновенного духовного расцвета. В 1830 году, в царствование Николая I, началось разорение старообрядческих монастырей... В 1855 году монастырь был сожжен окончательно и дотла. Сгорело около 50 моленных и часовен, в огне погибли шедевры древней иконописи, редкой и старопечатной книги. <...> Монашеская пустынь превратилась в дикую пустыню" (Миролюбив Иоанн. К 300-летию основания Выговского общежительства) // Старообрядческий поморский церковный календарь на 1995 год. С. 5--6. Аввакум (Аввакум Петрович Кондратьев; 1620--1682), св. священномученик, протопоп, крупнейший представитель раннего старообрядчества, писатель и публицист. Память 14/27 апр. Иван Златоуст, Иоанн Златоуст (между 344 и 354--407) -- византийский церковный деятель, епископ Константинополя. В Византии и на Руси был идеалом проповедника и неустрашимого обличителя, в том числе и для протопопа Аввакума. Память 27 и 30 янв. (9 и 12 февр.), 13(26) нояб.

202. Песнослов, 1.

203. Песнослов, 1, без загл. - - ИзП. Медост -- см. примеч. 189. Со святыми упокой -- измененные слова из молитвы об умерших: "Упокой, Господи, душу раба твоего..."

207. Песнослов, 1.

208. Песнослов, 1. Блажен муж -- слова из Псалтыри (Пс. 1, 1). Кресту Твоему -- слова из молитвы (икос) во Святую и Великую неделю Пасхи. Три пришельца, три солнца, и я -- Авраам... "Родишь сына-звезду" -- имеется в виду эпизод из Ветхого завета: к Аврааму у дубравы Мамре явился Господь в образе трех мужей и сказал, что у него "будет сын" (Быт. XVIII, 1--2,10).

209. БВ. 1915, 3(16) янв. Утр. вып.

210. БВ. 1915, 15(28) февр. Утр. вып., с вар. ст. 35 "Стежки торные поразметаны". - - МД. Беловой автограф -- ИРЛИ. Славят Митрием... Свет-Солунским -- см. примеч. 184. Ко маврийскому дубу-дереву, -- Там столы стоят неуедные -- имеется в виду Мамврийский дуб, близ которого было явление Аврааму трех ангелов в виде странников. Авраам по обычаю гостеприимства пригласил их в свой шатер совершить омовение ног и отведать пищи (Быт. XVIII, 1--8). Положено на музыку В. И. Панченко.

211. БВ. 1915, 22 марта (4 апр.). Утр. вып. Муромцы, Дюки, Потоки -- потомки русских былинных богатырей Ильи Муромца, Дюка Степановича и Михаила Ивановича по прозвищу Поток или Потык. Радонеж -- древнерусский город, родина Сергия Радонежского, основателя Троице-Сергиевой лавры. Выгово -- см. примеч. 200. Саров -- речь идет о Саровской мужской пустыни Темниковского уезда Тамбовской губ. (ныне в Нижегородской обл.), расположенной при слиянии pp. Саровки с Сатисом. Основана в XII в, стала местопребыванием преподобного Серафима Саровского (в миру Прохор Исидорович Мошнин; 1759-- 1833). В годы революции пустынь была упразднена. Во время проведения антирелигиозной кампании по вскрытию мощей (1918-- 1920) мощи Серафима Саровского были вскрыты 19 дек. 1920 г. и отправлены в Московский Центральный антирелигиозный музей. 11 янв. 1991 г. мощи св. возвращены Русской Православной Церкви. Память 2(15) янв., 19 июля (1 авг).

212. СЗ. 1915, No 4, в составе диптиха, под общим названием "Перед ликом лесов", с посвящ. "Памяти матери", с вар. ст. 11 "И узывнее пташек". - - Песнослов, 1.

214. Ог. 1915, No 18. Беловой автограф -- ИРЛИ. Положено на музыку В. И. Панченко.

215. ГЖ. 1915, No 20. Беловой автограф -- ГЛМ, подпись: Николай Клюев. Другой беловой автограф -- ИРЛИ (альбом Ф. Ф. Фидлера "В гостях". XVI), вторая строфа, подпись: Николай Клюев, дата: 1 окт. 1915.

219. ГЖ. 1915, No 20. Беловой автограф -- ГЛМ. Другой беловой автограф -- ИРЛИ (альбом Ф. Ф. Фидлера "В гостях". XVII), третья строфа, подпись: Николай Клюев. Третий беловой автограф -- ИРЛИ (Архив Н. Б. Хвостова. Альбом), эта же строфа, подпись: Николай Клюев. Положено на музыку В. И. Панченко.

221. Ог. 1915, No 27, с вар. ст. 16 "Каргополы, лопь и пудожане". - - M Д. Беловой автограф -- ИРЛИ. Другой беловой автограф -- РЫБ, ст. 7--9:

Постоим за крещеную землю,

За зеленую матерь-пустыню,

За березыньку с вещей кукушкой.

Николай Клюев.

Год Великой Брани,

месяц февраль,

Прошеное воскресенье.

Эти же ст. вписаны поэтом в альбом автора (Уманов-Каплуновский В. Из моего собрания // Столица и усадьба. 1917. No 81/82). Лазарь преподобный -- речь идет об иноке Лазаре (XIV в.), основателе Муромского м-ря на берегу Онежского озера. Память 24 марта (6 апр.). Им любовь пригвождена к древу -- имеется в виду Иисус Христос. Свете Тихий, или Вечерняя песнь Сыну Божию -- православная молитва.

222. МД. Беловой автограф -- ИРЛИ. О чтении этого ст-ния в Петрограде в 1916 г. рассказывает Плевицкая: "...дочь хозяина уговорила Клюева прочесть что-нибудь из его произведений. Он согласился. Старомодные старушки зашевелились, зашептались, стали вскидывать лорнетки на поддевку и голенища Клюева <...>

-- Чтоб не пугать их, -- сказал мне Клюев о старушках, -- я больше в салон не пойду.

Он был обижен таким приемом, а между тем, он читал тогда те самые стихи, слушая которые, плакал у меня А. И. Шингарев. Я помню, как зябко прижимаясь к изразцовой печке в моей гостиной, плакал, не стесняясь, Шингарев хорошими слезами, слушая "Солдатские душеньки" Клюева..." (Плевицкая И. Дежкин корогод. Ч. 2. Мой путь с песней. Париж, 1930. С. 108). Шингарев Андрей Иванович (1869--1918) -- политический деятель, кадет. В первом составе Временного правительства -- министр земледелия. Убит матросами-анархистами в Мариинский больнице (Петроград). Михаил -- архангел, предводитель небесного воинства. На иконах изображается в воинских доспехах, попирающим Люцифера, в левой руке держит зеленую пальмовую ветвь, а в правой -- копье, наверху которого развивается хоругвь с красным крестом или пламенным мечом, опущенным вниз. Аввакум -- ветхозаветный пр. (ок. VI в. до н. э.). Пророчества третьей, заключительной главы его книги -- величественная песнь изображающая грозное пришествие Господа для суда, наказания нечестивых и для спасения своего народа. Память 2(15) дек. Златоуст Иван -- см. примеч. 200. Илья, Илия -- ветхозаветный пр. (IX в. до н. э.), прославившийся аскетической жизнью в пустыне и борьбой с языческим многобожием, живым был взят на огненной колеснице на небо (3 Цар., XVII; 4 Цар., II). Культ Илии был широко распространен на Руси. По народным поверьям, он мог укрощать огненную стихию, посылать дождь, исцелять недуги. Память 20 июля (2 авг.). Ерёма-запрягальник -- имеется в виду ветхозаветный пр. Иеремия (VI в. до н. э.), который считается одним из предтеч Христа. В народе получил название Запрягальника или Запашника, так как обычно около для его памяти 1(14) мая, начинались важнейшие сельскохозяйственные работы, которые преимущественно совершались с использованием подъяремных животных. Ст-ние датируется 1915 г. В письме критику и публицисту газ. "Биржевые ведомости" А. А. Измайлову (1873--1921) поэт отмечал: "Окромя прилагаемой "Мирской думы" Вам послал "Поминный причит", сверху я упустил поставить "Из песен о войне"" (Соч. 1. С. 191). Ст-ние "Мирская дума" напечатано в журн. "Огонек". 1915, No 27.

223. ЕЖ. 1915, No 8, под загл. "Смерть ручья", с вар. ст. 24 "Отрок-ручей опочил". - - Песнослов, 1, под тем же загл. - - ИзП.

224. БВ. 1915, 27 сент. (10 окт.). Утр. вып., под загл. "Речная сказка". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 14 "Камыша пустые трости", ст. 19 "Ты дрожишь бледней кудели". Святый Боже, Святый Крепкий -- слова из утренней молитвы "Трисвятое".

225. БВ. 1915, 11(24) окт. Утр. вып. - - 3. 1916, No 1 в подборке "Деревенские песни". - - Песнослов, 1, дата: 1915. Беловой автограф -- ИРЛИ. Егорьев дозор -- имеется в виду Егорий Храбрый, см. примеч. 193. Положено на музыку В. И. Панченко.

227. Рч. 1915, 6(19) дек., с вар. ст. 31 "Не отерта тумана ширинкою". - - ЕЖ. 1915, No 12, под загл. "Мирская дума", с эпиграфом: "Мирских умильных думушек В долгий летний день не высказать В ночь осеннюю не выслухать (Из северных причитов)", в ст. 31 вар. аналогичен Рч. - - МД. - - Песнослов, 1, с вар. ст. 25 "Вековать придется без селезня". - - ИзП. Беловой автограф -- ИРЛИ, с тем же вар. в ст. 31, что и в Рч, ст. 74 "Я накрыла ее епитрахилью". За мирскую Микулову пахоту -- речь идет о Микуле Селяниновиче, богатыре-пахаре. Дева-Пятенка -- св. мученица Параскева жила в III в. Ее родители особенно почитали день страдания Господня -- пятницу, поэтому родившуюся в этот день дочь назвали Параскевой, что в переводе с греческого означает -- пятница. За исповедание христианской веры она претерпела великие мучения. Параскева-Пятница -- покровительница полей и скота, поэтому в день ее памяти 28 окт. (10 нояб.) принято было приносить в церковь плоды для освящения. Она -- исцелительница от самых тяжелых телесных и духовных недугов. Теплый Никола или Вешний -- церковью празднуется перенесение мощей св. чудотворца Николая (см. примеч. 184) 9(22) мая.

228. ЕЖ. 1915, No 12, с вар. ст. 46 "Светить зобом в каменные норы", ст. 128 "Слухайте-смекайте", ст. 146 "Осенщину-дань сбирая с твари", ст. 161 "Зык другой, как трус снегов полярных", ст. 189 "Послесловье к присловью не станет", ст. 192 "Он гнездами с громами поменялся". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, в ст. 46 и 161 с теми же вар., что и в ЕЖ, в ст. 52 "С шеи ж солнца бобчатую гривну", ст. 141 "Выпеть денежек руб". 16 янв. 1916 г. в Москве, в собрании Общества свободной эстетики Клюев выступал вместе с Есениным, кроме лирических стихов, прочел и "Беседный наигрыш". "Клюев, -- писал литературовед и историк русской поэзии Розанов, -- поражал своею густою красочностью и яркой образностью" (Розанов И. Н. Воспоминания о Сергее Есенине // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1986. Т. 1. С. 430). Со Вильгельмищем -- имеется в виду Вильгельм II Гогенцоллерн (1859-- 1941), германский император и прусский король, объявивший в авг. 1914 г. войну России. Они веруют Лютеру-богу -- речь идет о Мартине Лютере (1483--1548), видном деятеле Реформации, основателе лютеранства -- первой и главной разновидности протестантизма в Германии. С уха же Стенькина славного кургана -- имеется в виду место в Жигулях, на берегу Волги, название которого связано с преданиями о Степане Разине. Мощи Маккавея. Под именем Маккавеи в ветхозаветной истории известная семья Маттафии Маккавея, которая освободила Иудею от сирийцев и восстановила богослужение. Память 1(14) авг. Петр апостол -- сын галилейского рыбака Ионы, брат Андрея, один из трех ближайших и преданных учеников Иисуса Христа. Память 16(29) янв. и 29 июня (12 июля). С Пятенкою-девой -- см. предыдущее примеч. Речка Сорога -- гидроним Клюева. Давид -- царь и псалмопевец Израильско-Иудейского государства в конце XI в.--ок. 950 до н. э. Иван Богослов, Иоанн Богослов (96-- 117) -- апостол и евангелист, один из двенадцати избранных учеников Господа, автор четвертого Евангелия, трех посланий и Откровения. Память 8(21) мая и 26 сент. (9 окт.). Онега -- р. на северо-западе Европейской части России. Угорские плиты, т. е. Закарпатская Украина, называвшаяся в X--XI вв. Угорской Русью. Валуны Валдая -- подразумевается Валдайская возвышенность на северо-западе России с холмистым рельефом и обилием валунов.

229. 3. 1916, No 1, в подборке "Деревенские песни". Беловой автограф -- ИРЛИ.

230. СЗ. 1916, No 2 (янв.), под загл. "Лесная любовь". - - Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ. Никита (1108) -- св., затворник Киево-Печерской обители, епископ Новгородский. Память 31 янв. (13 февр.), 30 апр. (13 мая). Лазарь -- персонаж распространенных в русском народе духовных стихов, первоисточником которых -- евангельская притча о богатом и Лазаре (Лк. XVI, 19--26). Народное творчество дополняло притчу. Кирик и Улита, точнее: Иуллита -- свв. мученики, пострадали в г. Тарсе (Малая Азия, ныне г. Тарсус, Турция) от наместника Александра (III--IV вв). Память 15(28) июля. Медост -- см. примеч. 189.

231. Песнослов, 1 без загл. - - ГУ. 1920, No 1, без загл., первое ст-ние из диптиха "Избу строят". - - ИзП. Беловой автограф -- ИРЛИ.

232. Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, под загл. "Белица", с вар. ст. 15 "И чую: "Я -- Вешний Никола"". Вешний Никола -- церковью празднуется перенесение мощей св. чудотворца Николая (см. примеч. 227) 9(22) мая. В народном календаре этот день называют вешним, травным. Давид убаюкал Саула Пастушеским красным псалмом -- имеется в виду библейский рассказ о Сауле, первом царе Израиля, который прогневал Бога и от него "отступил Дух Господень и возмущал его злой дух от Господа" и чтобы успокоить свою душу, Саул велел найти человека "искушенного в игре на гуслях". Им оказался Давид-псалмопевец и тогда "отраднее и лучше становилось Саулу, и злой дух отступал от него" (1 Цар., XVI, 14--23). Странник на Колу, т. е. в Печенгский Троицкий Трифонов мужской м-рь Кольского уезда Архангельской губ., являвшийся местом паломничества верующих, В сне тонцем -- во сне тонком. Украшенны вижу чертоги -- перефразированная цитата из ексапостилария (Триодь постная) во святый и великий четверток на утрени: "Чертогь твой вижду Спасе мой, оукрашенный..."

234. Песнослов, 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 1 "Тучи-коняги в ночном", ст. 5 "Только и ходу, что шлях". Двина, Северная Двина -- р. на Севере Европейской части России.

235. СЗ. 1916, No 7.

237. БВ. 1916, 10(23) апр. Утр. вып. Беловой автограф -- ИРЛИ. Гуриев образ -- имеется в виду икона в честь св. Гурия (в миру Григорий Руготин; ум. 1561) -- первого архиепископа Казанского, миссионера и просветителя. Память 20 июня (3 июля), 4(17) окт., 5(18) дек. Положено на музыку В. И. Панченко.

238. ЕЖ. 1916, No 9/10, под загл. "Смерть деда". - - Песно-слов, 1.

239. БВ. 1916, 20 нояб. (3 дек.). Утр. вып. Упокой мою душу, Господь -- измененные слова из молитвы об умерших: "Упокой, Господи, душу раба твоего..." Молчит всяка плоть -- цитата их тропаря, глас 8-й на вечерни во Святую и Великую субботу. Во святых упокоит себя -- измененные слова из молитвы об умерших: "Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего..."

240. ЕЖ. 1917, No 1, под загл. "Новый псалом". - - МК. Черновой автограф -- ГЛМ, без загл., дата: 1916, здесь же, на обороте листа -- черновой автограф ст-ния No 241. В дек. 1916 г. вместе с певицей Надеждой Плевицкой Клюев прибыл на гастроли в Н. Новгород. Здесь он навестил журналиста Бориса Лаврова, который позже на страницах местной газеты рассказал о встрече с Клюевым: "Чем-то осязаемо светлым и хорошим веет от разговора с нашим народным поэтом: в нем, в его простоте и красивых словах, чувствуешь вдохновенную веру в нетленную красоту мира и его преображение. И эта светлая вера нашла себе, между прочим, яркое выражение в его "Новом псалме", который он мне прочел и который пока еще нигде не напечатан. Видя Н. А. Клюева и беседуя с ним, невольно и радостно понимаешь тот религиозный гимн, который он поет природе и Богу" (Лавров Б. Беседа с Н. А. Клюевым // Волгарь. 1916. 23 дек.). Прозри и виждь -- перефразированная цитата из Псалтыри (Пс. 79, 15): "Боже сил! обратися оубо, и призри с небесе и виждь, и посети виноград сей..." Вижу не женой, одетой в солнце-- видоизмененная цитата из Откр. (XII, 1) "...жена, облеченная в солнце...", а также одна из мифологем младших символистов (А. Белый, А. Блок и др.), с которыми полемизирует здесь Клюев. В "Поддонном псалме" символика материнства вырастает из мифа и "крестьянского бытового уклада. У поэтов-символистов культ женщины имеет обычно теургический смысл, мистический ореол... У Клюева -- прежде всего "баба-хозяйка, кормилица, олицетворение власти земли" (Базанов В. Г. Поэзия Николая Клюева // БП. С. 25). Тебе только тридцать три -- Возраст Христов лебединый -- по Евангелию и трудам отцов церкви, Иисус Христос до тридцатилетнего возраста жил в небольшом г. Назарете в семье плотника Иосифа. В тридцать лет он принял крещение и три года проповедовал слово Божье, был распят и после крестной смерти воскрес из мертвых. Саваоф -- см. примеч. 121. Аз Бог Ведаю Глагол Добра... Есть Жизнь Земли... Ѳита -- здесь Клюев дает свое толкование букв церковнославянской азбуки (А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, З, Ф), стремясь постигнуть глубинный смысл русской речи. Синайский глаз и вышний трубный гром -- намек на библейский рассказ о древнееврейском пр. и вожде Моисее, который при блеске молний и ударах грома на горе Синай получил от Бога "скрижали завета" (законы) для своего народа (Исх. XIX, 16--20, XX-- XXIII). Во зеленых лузях -- слова из русской народной песни "Во лузях". Приложитесь ко мне, братья, К язвам рук моих и ног -- перефразированная цитата из Евг. от Лк. (XXIV, 39, 40): "Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это -- Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И сказав это, показал им руки и ноги". Снова голубь Иорданский Над землею воспарил -- намек на эпизод из Евг. от Мф. (III, 16) о крещении Иисуса Христа в р. Иордан. 30 сент. 1916 г. ст-ние отмечено в Книге регистрации рукописей редакции "Ежемесячного журнала" (No 4331 -- ИРЛИ).

242--245. Земля и железо

1. Скифы, 1, первое ст-ние из цикла "Земля и железо". Узнайте же ныне: на кровле конёк Есть знак молчаливый, что путь наш далек. Издревле у наших предков установился обычай украшать кровли своих изб фигурками деревянных коней, ибо, по словам Есенина, "конь... есть знак устремления... только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату колеснице <...> Это чистая черта Скифии с мистерией вечного кочевья" (Есенин С. А. Ключи Марии // Собр. соч.: В 6 т. М., 1979. Т. 5. С. 171).

2. Скифы, 1, второе ст-ние из цикла "Земля и железо".

3. Скифы, 1, третье ст-ние из цикла "Земля и железо".

4. Скифы, 1, четвертое ст-ние из цикла "Земля и железо". Ст-ния No 242--245 в Скифах, 1 имеют общую дату: 1916.

246--249. Поэту Сергею Есенину

1. Скифы 1, пятое ст-ние из цикла "Земля и железо", с посвящ. "Прекраснейшему из сынов крещеного царства, крестьянину Рязанской губернии поэту Сергею Есенину". - - Песнослов, 2, первое ст-ние из цикла "Поэту Сергею Есенину". Микола -- см. примеч. 184. "Братские песни", "Лесные были". "Мирские думы" -- сб. ст-ний поэта, ß поучение дали мне Игоря Северянина пудреный том. Клюев с иронией относился к поэзии Северянина (наст, имя и фам. Игорь Васильевич Лотарев, 1888-- 1941), что не помешало ему, однако, весьма внимательно прочесть "пудреный том". Клюевская поэзия обнаруживает не только "полярность", "но и "точки соприкосновения": размер, ритмика, неологизмы (См.: Полякова С. В. Клюев и Северянин // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988. С. 468--471). Русь Христа променяла на Платовых -- вероятно, речь идет о Матвее Ивановиче Платове (1751--1818), атамане Донского казачьего войска, герое Отечественной войны 1812 г., конница которого вошла в Париж. С рязанских полей коловратовых -- намек на Евпатия Коловрата, рязанского богатыря, который зимой 1237--1238 гг. нанес поражение монголо-татарам во Владимиро-Суздальской земле. Убит в бою. Его подвиги описаны в "Повести о разорении Рязани Батыем". Зашипели газеты: "Татария! И Есенин -- поэт-юдофоб!" -- В газетах этого не было. 22 июля 1916 г. в присутствии императрицы и ее дочерей в царскосельском лазарете No 17 перед ранеными поэт читал стихи. "Передовая общественность" негодовала. Издательница журнала "Северные записки" Софья Чацкина "на пышном приеме в своей гостеприимной квартире истерически рвала рукописи и письма Есенина, визжа: "Отогрели змею! Новый Распутин! Новый Протопопов!" Тщетно ее более сдержанный супруг Я. Л. Сакер уговаривал расходившуюся меценатку не портить здоровья "из-за какого-то ренегата". Последовали ярлыки типа "черносотенец" с его жестко определенным толкованием. Не произойди революции, двери большинства издательств России, притом самых богатых и влиятельных, были бы для Есенина навсегда закрыты. Таких "преступлений", как монархические чувства, русскому писателю либеральная общественность не прощала" (См.: Иванов Г. В. Есенин // Сергей Есенин в стихах и жизни. Воспоминания современников. М., 1995. С. 143). Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1869--1916) -- крестьянин Тобольской губ., подвизавшийся в качестве "провидца" и "целителя" при дворе Николая II и имевший большое влияние на царскую семью и ее окружение. Вмешивался в государственные дела. Убит монархистами. Протопопов Александр Дмитриевич (1866--1917/18) -- министр внутренних дел и шеф жандармов, ставленник Распутина. Пытался вооруженным путем подавить Февральскую революцию. Осужден органами ВЧК. Белая Индия -- образ, восходящий к древнерусским книжным и фольклорным сказаниям об "индийском царстве", скрывавшемся за многими морями, где земля дает изобилие, где царит райская, праведная жизнь, где люди благоденствуют, не зная лжи, преступлений, разврата и других пороков. В статье "Порванный невод" Клюев раскрывает свое представление о Белой Индии: "Иконописные миры, где живет последний трепет серафимских воскрылий... внутренний гром слова былинного, мысленного, моленного, заклинательного, радельного и еще особого человеческого состояния, которое мужики-хлысты зовут Рожеством ангелов -- вот тайные, незримые для гордых взоров вехи, ведущие Россию -- в Белую Индию, в страну высочайшего и сейчас немыслимого духовного могущества и духовной культуры" (ЗВ. 1919, 3 авг.).

2. Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Поэту Сергею Есенину".

3. ЕЖ. 1917, No 11/12, с вар. ст. 2 "Березка-голубица". - - Песнослов, 2, третье ст-ние из цикла "Поэту Сергею Есенину". Беловой автограф -- ИРЛИ, с загл. "Посвящается Сергею Есенину", с вар. ст. 2 "Березка-голубица", ст. 20 "Где стозвонный иней", ст. 22 "Где в углах, за печью", вместе со ст-ниями 293, 294 приложен к письму Миролюбову от <нач. окт.> 1917 г. Клюев писал: "Присылаю Вам три стихотворения, и на этот раз очень прошу напечатать, они для меня и лично нужны, но очень был бы благодарен, если бы Вам понравились они и литературно" (ИРЛИ. Ф. 185. Оп. 1. No 1403. Л. 13). Эпиграф -- слова Даниила Волохова, убийцы царевича Димитрия из "Жития святого Димитрия царевича". В ответ на вопрос царевич поднял голову и ответил тихим голосом: "Сие мое ожерелие" и был зарезан. Димитрий царевич (1582--1591) -- малолетний сын Ивана Грозного от последней (седьмой) жены Марии Нагой, получивший в удел Углич и отправленный туда вместе с матерью. 15 мая 1591 г. он погиб. До сих пор тайна смерти Димитрия не выявлена: была ли это случайная гибель во время "падучей болезни", которой он страдал, или преднамеренное убийство, спровоцированное Борисом Годуновым, расчищавшим себе путь к престолу. Православная церковь придерживается второй версии. В 1606 г. мощи его были доставлены в Москву и помещены в Архангельском соборе среди других царских гробов. Память 15 (28) мая, 23 мая (5 июня), 3(16) июня. Собор Успенский Московского Кремля, построенный в XV в., являлся усыпальницей московских митрополитов, патриархов и местом совершения торжественных актов (коронации, венчания князей и царей). Есенина глубоко задело клюевское ст-ние. В письме к Иванову-Разумнику от апр. 1918 г. поэт признавался: "Я больше знаю его, чем Вы, и знаю, что заставило написать его "прекраснейшему" и "белый свет Сережа, с Китоврасом схожий"". В черновом варианте этого же письма Есенин прокомментировал: "Ведь в этом стихотворении Годунов, от которого ему так тяжко, есть никто иной, как я. И это понятно, может быть, мне единому". "Ведь в стихотворении Годунов, от которого ему так тяжко, есть никто иной, как сей же Китоврас, и знает это только пишущий да читающий" (Есенин С. А. Собр. соч. Т. 6. С. 86, 283--284). 12 окт. 1917 г. ст-ния 248, 293, 294 были внесены в Книгу регистрации рукописей "Ежемесячного журнала" под общим загл. "Меня Распутиным" (No 5273-с --ИРЛИ). Записи в "Книге" не всегда носили обстоятельно описательный характер, часто были фрагментарны.

4. Песнослов, 2, четвертое ст-ние из цикла "Поэту Сергею Есенину". Буки, Веди, Аз... Фита -- буквы церковнославянской азбуки (Б, В, А... Ф). До воскрешающей трубы, т. е. до того времени, по Откр. Иоанна Богослова, когда царство мира сделается "царством Господа нашего и Христа, и будет царствовать во веки веков" (XI, 15). Заря-котенок моет рот. На сердце теплится лампадка -- цитаты из ст-ний Есенина "Не бродить, не мять в кустах багряных..." (1916): "В тихий час, когда заря на крыше, Как котенок, моет лапкой рот" и "Я странник убогий..." (1915): "На сердце лампадка, А в сердце Исус". Мы, как Саул, искать ослиц. В 1-й кн. Цар. рассказывается о том, как Саул, сын Киса, в поисках потерявшихся ослиц своего отца пришел в город пр. Самуила, помазавшего его после беседы с ним на царство (IX, X, I). От Соловков -- см. примеч. 108.

251. Песнослов, 2. Белая Индия -- см. примеч. 246. Павий летел Гавриил -- архангел, вестник Божьих тайн. В Новом завете он является носителем радостных благовестии: священнику Захарии в храме возвещает о рождении Иоанна и его служении как предтечи Христа (Лк. 1, 1--20), а деве Марии он предсказывает рождение от нее Спасителя (Лк. 1, 26--38). Микула -- см. примеч. 227. Сократ (ок. 470--399 до н. э.) -- древнегреческих философ, ставший для последующих эпох символом мудреца. Будда (просветленный) -- имя, данное основателю буддизма Сиддхарте Гаутаме (623--544 до н. э.), проповедавшему избавление от страданий путем отказа от желаний и достижение высшего просветления -- нирваны. Зороастр, Заратуштра -- пр. и основатель зороастризма -- учения, возникшего в Ср. Азии и окончательно сформировавшемуся к VII в. до н. э. Главное в 3. -- учение о постоянной борьбе двух противоположных начал: добра и зла. И бабка Маланья всем ранам сестра -- персонаж сказки Лескова "Маланья -- голова баранья" (1903), прозванная так потому, что "считали ее глупою, а глупою почитали за то, что о других больше, чем о себе, думала" (Лесков Н. С. Повести и рассказы. М., 1986. С. 319). Престолы, Начала, Власти -- согласно кн. афинского епископа Дионисия Ареопагита (I или V в.) "О небесной иерархии", третий, второй и первый, из девяти, ангельские чины. Соловки -- см. примеч. 108. Тибет -- р-он Центральной Азии, в пределах Тибетского нагорья. Золотая Орда -- монголо-татарское феодальное государство, основанное в XIII в. ханом Батыем. Я первенец Киса, свирельный Саул, Искал пегоухих отцовских ослиц И царство нашел многоцветней златниц -- см. примеч. 249.

254. Песнослов, 2. Илья -- см. примеч. 222. Адам -- см. примеч. 47.

255. Песнослов, 2.

256. Песнослов, 2.

257. Песнослов, 2. Гималаи -- высочайшая горная система земного шара, между Тибетским нагорьем и Индо-Гангской равниной.

258. Песнослов, 2. Беловой автограф -- ГЛМ. Всадник Саврасый -- см. примеч. 83. Углич -- один из древних уездных городов России, расположенный по обеим берегам Волги (ныне райцентр Ярославской обл.) Мы умрем, но воскреснем с народом, Как зерно, под Господней сохой -- ремисценция строк из Евг. от Иоан. (XII, 24): "Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода". Положено на музыку В. И. Панченко.

260. Песнослов, 2.

261. Песнослов, 2. Глинка Михаил Иванович (1804--1857) -- русский композитор, родоначальник русской классической музыки, создатель опер "Жизнь за царя" (1836) и "Руслан и Людмила" (1842). Верлен Поль (1844--1896) -- французский поэт-символист, ввел в лирическую поэзию сложный мир чувств и переживаний, придал стиху тонкую тональность. Клюев относил Верлена к своим любимым поэтам, читал его в подлиннике. В куньем раю громыхает Чикаго. Клюев отрицательно относился к Америке, видя в ней зловещий символ разрушения живой природы. В письме А. Ширяевцу от 19 нояб. 1914 г. поэт писал: "...Я каждый день хожу в рощу -- сижу там у часовенки -- а сосны столетние, в небе вершок <...> Сегодня такая заря сизоперая смотрит на эти строки, а заяц под окном щиплет сено в стогу. О матерь пустыня! рай душевный, рай мысленный! Как ненавистен и черен кажется весь так называемый Цивилизованный мир и что бы дал, какой бы крест, какую бы Голгофу понес -- чтобы Америка не надвигалась на сиэоперую зарю, на часовню в бору, на зайца у стога, на избу-сказку..." (Соч. 1. С. 189--190). И сиринам в гнезда Париж заглянул -- возможно, намек на французскую авиацию.

262. Песнослов, 2. "Свете" -- см. примеч. 221. Садко -- см. примеч. 111. Адам -- см. примеч. 47.

263. Песнослов, 2. Топтыгин -- шуточное прозвище медведя.

264. Песнослов, 2. Колесо мученицы Екатерины. Екатерина (305--313) -- великомученица, по преданию, ее привязали к четырем деревянным колесам с копьями, вертящимися в разные стороны (орудие казни), однако ангел Господень освободил ее и покарал истязателей. Память 24 нояб. (7 дек.).

265. Песнослов, 2. Ной Досель на дымном Арарате -- см. примеч. 218. Арарат -- вулкан на востоке Турции, близ границ Армении и Ирана, с двумя вершинами: Большой и Малый Арарат. Полагают, что на Б. А. остановился ковчег Ноя во время всемирного потопа. И что когда-то посох мой Сразил египетские рати -- имеется в виду библейский рассказ об исходе евреев из Египта во главе с Моисеем. Войска египтян, преследовавшие сынов Израиля, были поражены чудодейственным жезлом Моисея (Исх. XIV, 21--27). Иуда -- по Евангелию, один из двенадцати учеников Христа, предавший своего учителя за тридцать сребреников иудейским первосвященникам. Иуда -- символ предательства. Моисей -- см. примеч. 240. Синай -- п-в и гора в Аравии.

266. Песнослов, 2. Грядет на ны -- придет на нас. Сын Бездны семирогий -- намек на фантастического зверя, "выходящего из моря... с семью головами и десятью рогами..." (Откр. XIII, 1). Увы! Увы! Разбиты семь печатей... И лишь в избе, в затишье вековом -- измененная цитата из Откр. (VIII, 1): "И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса". Гавриил -- см. примеч. 251.

267. Песнослов, 2.

268. Песнослов, 2. По керженской игуменье Манёфе -- имеется в виду настоятельница Кемеровского скита (поповского толка), быт которого подробно описан в романе П. И. Мельникова (псевдоним -- Андрей Печерский; 1818--1883) "В лесах" (1871--1874). Скит находился в двенадцати километрах к юго-западу от г. Семенова Нижегородской губ. В истории скита были две настоятельницы с именем Манёфа: Манёфа Старая -- умерла ок. 1816., почти за сорок лет до изложенных в романе событий. Обитель продолжала носить ее имя. Прототипом для романа стала настоятельница Манёфиной обители в 40--50-е гг. XIX в. Матрена Филипповна (См.: Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах: В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 587). Днесь весна -- ныне весна -- цитата из ексапостилария, глас 1-й. Всемирная слава -- измененная фраза из Догматика: "Всемирную славу от человек прозябшую..."

269. Песнослов, 2.

270. Песнослов, 2.

271. Песнослов, 2. Вольф Маврикий Осипович (Болеслав Маурыцы, 1825--1883) -- русско-польский издатель, книготорговец, типограф. Попов -- имеется в виду Попова Ольга Николаевна (1848--1907) -- русская издательница, владелица книжного магазина в Петербурге. После ее смерти в 1908 г. изд-во было преобразовано в "Товарищество издательского дела и книжной торговли О. Н. Поповой". В Дерптах -- речь идет о Дерптском ун-те, основанном в 1802 г.,-- ныне Тартуский, Эстония.

272. Песнослов, 2. Царьград -- древнерусское название Константинополя, столицы Византийской империи. В 1453 г. город был захвачен турками и стал столицей Османской империи.

273. Песнослов, 2. Слепцы, различаете небо восточное. Мои же от зорь отличите ль уста -- перефразированная цитата из Евг. от Лк. (XII, 56): "Лицемеры! лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаёте?" Садко -- см. примеч. 111.

274. Песнослов, 2.

275. Песнослов, 2.

276. Песнослов, 2.

277. Песнослов, 2. Чикаго -- см. примеч. 261. Бысть воды и мрак -- перефразированная цитата из Ветхого завета (Быт. 1, 2): "Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою".

278. Песнослов, 2. Печенгский край -- просторечное название Кольского уезда Архангельской губ.

279. Песнослов, 2. Аз и Буки -- см. примеч. 240.

280. Песнослов, 2. - - ИзП, под загл. "Путешествие", опущены строфы 9--11, видимо, по цензурно-пуританским соображениям, что привело к искажению целостной композиции. - - Песнослов, 2. Магомет -- устаревшая транскрипция имени Мухаммеда (ок. 570--632) -- арабский религиозный и государственный деятель, основатель ислама. Ева -- по Ветхому завету, жена Адама, первая женщина и праматерь рода человеческого. Зороастр -- см. примеч. 251. Брама (Брахма) -- один из высших богов в индуистской религии, творец мира и всего живого.

281. Песнослов, 2. Нет Марии и вифанской Марфы -- по Евг. от Лк., сестры Лазаря из селения Вифания, Мария -- воплощает духовное начало, а Марфа -- суетное (X, 38--42).

283--290. Спас.

1. Песнослов, 2, первое ст-ние из цикла "Спас". Шамаим и Серис (др. евр.) -- небо и земля. Сочетание взято из Ветхого завета (Быт. 1, 1). Евфрат -- р. в Турции, Сирии, Ираке. В Ветхом завете под именем великой р. Евфрат считался северовосточной границей земли обетованной (Быт. XV, 18; Исх. XXIII, 21). Онега -- см. примеч. 228. Вавилон -- древний город в Месопотамии, к юго-западу от современного Багдада. В Ветхом завете образ Вавилона как города противника истинной веры относят ко времени разрушения Иудейского государства в 586 г. до н. э. и к так называемому вавилонскому пленению. В Новом завете Вавилон символизирует силы, враждебные христианству. Саров -- см. примеч. 211. Ева -- см. примеч. 280.

2. Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Спас". Эммануил. Евг. Матфей, повествуя о рождении Христа, предсказанном пр. Исайей, приводит его слова: "Се, Дева во чреве приимет и родит сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог" (1, 22--23). Петропавловские куранты -- часы с музыкой Петропавловского собора (Петербург), установленные на колокольне в 1724 г. "Привал комедиантов" -- петроградское литературно-артистическое кабаре (1915--1919), организованное Б. К. Прониным (1875--1946), помощником режиссера и артистом театра В. Ф. Комиссаржевской, и задуманное как продолжение известного кабаре "Бродячая собака" (1912--1915) (См.: Конечный А. М., Мордерер В. Я., Парнис Е. Е., Тименчик Р. Д. Артистическое кабаре "Привал комедиантов" // Памятники культуры. Новые материалы. Ежегодник 1988. М., 1989. С. 98-- 99). Назарет -- см. примеч. 99.

3. Песнослов, 2, третье ст-ние из цикла "Спас". Я родился в вертепе, В овчем теплом хлеву -- по Евангелию, Иисус Христос родился в пещере (вертепе) в г. Вифлееме и был положен родителями в ясли, "потому что не было им места в гостинице" (Лк. II, 7). По отцу-древоделу -- по Евангелию, Иисус Христос происходил из семьи плотника Иосифа.

4. Песнослов, 2, четвертое ст-ние из цикла "Спас". Соловки -- см. примеч. 108. Памир -- горная система в Ср. Азии. София -- здесь: храмы в честь Софии -- премудрости Божией. И в церквах обугленный Распутин -- см. примеч. 246. 11 марта 1917 г. труп Распутина был сожжен на окраине Петрограда на костре. По новейшим исследованиям, тело "старца" было кремировано в котельной Политехнического института (См.: Чепару-хин В. В. Григорий Распутин. Последняя точка? // Новый часовой. 1995, No 3. С. 35, 36). Многочисленные поклоннницы "целителя", так называемые "распутники", заказывали в церквах панихиды по убиенному Григорию.

5. Песнослов, 2, пятое ст-ние из цикла "Спас". Черновой автограф -- ГЛМ, ст. 1--24.

6. Песнослов, 2, шестое ст-ние из цикла "Спас". Испечены пять хлебов благодатных. Пять тысяч уст в пылающей алчбе -- намек на евангельский эпизод о взалкавшем народе (Мф. XIV, 15--21).

7. МК, с вар. ст. 10 "Надовратный голубь вороном стал". - - Песнослов, 2, седьмое ст-ние из цикла "Спас", с тем же вар. - -ЗВ. 1919, 10 авг. в подборке "Голос святого мятежа". Гвозди голгофские -- см. примеч. 111. Распутин -- см. примеч. 246. Надовратный голубь -- изображение Св. Духа в виде голубя над царскими вратами, ведущими в алтарь церкви. 8. Песнослов, 2, восьмое ст-ние из цикла "Спас".

291. Песнослов, 2. Шимановский Виктор Владиславович (1890--1954) -- актер, режиссер, в 1919 г. создал в Петрограде Рабочую драматическую студию при Доме культуры и просвещения Северо-Западных железных дорог, позже она стала Центральной студией, а в 1925 г.-- Центральной драматической студией. В 1920 г. им был организован Дом самодеятельного театра, называемый в обиходе студией Шимановского (ул. Стремянная, 10). Здесь часто бывали Клюев и Есенин. И восплачет над Авелем окровавленный Каин -- речь идет об убийстве Каином брата Авеля и оплакивании его, изложенном в духовном стихе "Плач Каина". Прослезится волчица над костью овечьей -- перефразированная цитата из кн. пр. Исайи (XI, 6): "Тогда волк будет жить вместе с ягненком..." Око насытится зрением -- измененная цитата из кн. Екклесиаста (1, 8): "Не насытится око зрением".

293. МК. Беловой автограф -- ИРЛИ, вместе со ст-ниями 248, 294, приложен к тому же письму Миролюбову, что и No 248. Распутин -- см. примеч. 246. Клюев был знаком с Распутиным. Язвительное сравнение Клюева с Распутиным было пущено в обиход Борисом Садовским (См.: С. А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1993. С. 368. На титульном листе ошибочно: 1992. См.: Шумихин С. Errata: 1. Невыделенные штрихи биографии Есенина // НЛО. 1995. No 15. С. 154). Царьград -- см. примеч. 272. В тысянестолпную Софию -- имеется в виду храм святой Софии в Константинополе. После завоевания города турками стал мечетью Айя-София, в настоящее время музей. Кольцовы-одиночки -- см. примеч. 76, 282. Заонежье -- архипелаг о-вов и п-овов в северной части Онежского озера. И не оберточный Романов -- здесь: самооправдание Клюева, попытка принизить в революционное время значение контактов (чтение стихов в великокняжеских салонах) с членами царской семьи: императрицей Александрой Федоровной и ее сестрой Елизаветой Федоровной. О датировке см. примеч. 248.

294. ЕЖ. 1918, No 1. Беловой автограф -- ИРЛИ, вместе со ст-ниями 248, 293 приложен к тому же письму Миролюбову, что и No 248. Китеж -- см. примеч. 292. Где с аспидом дитя играет у норы -- перефразированная цитата из кн. пр. Исайи (XI, 8): "И младенец будет играть над норою аспида..." Упокой, Господи, душу раба Твоего -- см. примеч. 239. Ирод -- царь Иудеи, по Евангелию, узнавший от волхвов о рождении царя Иудейского, т. е. Иисуса Христа. Отрок Пантелей -- имеется в виду Пантелеймон, св. великомученик, искусный врач. За проповедь христианства в 305 г. при императоре Максимилиане был казнен. В православной церкви призывается при елеосвящении (помазании маслом). Память 27 июля (9 авг.). Изведи из темницы душу мою -- цитата из Псалтыри (Пс. 141, 7). Михаил -- см. примеч. 222. Свят, свят Господь Саваоф -- см. примеч. 83, 121. Сей день, его же сотвори. Господь, Возрадуемся и возвеселимся в онь -- перефразированная цитата из Псалтыри: "Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!" (Пс. 117, 24). О датировке см. примеч. 248.

295. Дн. 1917, 22 окт. Ильмень -- озеро в Новгородской обл. Святогор -- см. примеч. 292. Садко -- см. примеч. 111. Бояновы сыны -- певцы-поэты, последователи Бояна, Баяна -- русского певца-дружинника второй пол. XI--нач. XII в., которого автор "Слова о полку Игореве" называет своим поэтическим предшественником. Положено на музыку В. И. Панченко.

296. Дн. 1917, 22 окт. Сгиб на Карпатах -- речь идет о Первой мировой войне 1914--1918 гг. На Карпатах русская армия вела бои с австро-венгерскими войсками.

298. Скифы, 2, без загл., с вар. ст. 30 "Свободы золотой". - - ЗТ. 1917, 28 дек. (1918, 10 янв.), с тем же вар. в ст. 30. - -Песнослов, 2. Беловой автограф -- ГЛМ, без загл.

301. Песнослов, 2. Онега -- см. примеч. 228. Таити -- о-в в Тихом океане. Помяни мя. Господи, Егда приидеши во царствие Твое! -- цитата из Евг. от Лк. (XXIII, 42).

303. Песнослов, 2. Хива -- город в Ср. Азии (Узбекистан). XVI -- нач. XX вв. столица Хивинского ханства. Иже херувимы -- см. примеч. 197. Зюлейка, Зулейка -- персонаж "Книги Зулейки" -- одного из центральных разделов "Западно-восточного дивана" И. В. Гете (1814--1819).

304. ЕЖ. 1918, No 2/3, под загл. "Республика". - - МК. Шираз -- город на юго-западе Ирана, славящийся садами, виноградниками и цветниками из роз. Каутский Карл (1854--1939) -- один из лидеров и теоретиков Германской социал-демократии и II Интернационала. В первые годы революции в России его работы выходил большими тиражами. Тень Егорья -- см. примеч. 193. Китеж-град -- см. примеч. 292. Глинка -- см. примеч. 261. Корсаков -- Римский-Корсаков Николай Андреевич (1844--1908) -- русский композитор, творчество которого было глубоко связано с миром сказки, былины, с поэзией русской природы и народным бытом. "Расцветай, мой садя -- см. примеч. 300. Датируется по Книге регистрации рукописей редакции "Ежемесячного журнала", куда оно поступило вместе со ст-ниями 305, 306 20 янв. 1918 г. (No 5384, под загл. "Республика" -- ИРЛИ), и было приложено к письму Миролюбову от конца 1917 г., автограф не сохранился. Клюев писал: "Присылаю Вам, дорогой Виктор Сергеевич, три стихотворения под общим названием "Республика". Не знаю, как они сложены, но по чувству истинны и необлыжны" (цит. по кн.: У истоков русской советской поэзии. 1917--1922. С. 47).

305. ЕЖ. 1918, No 2/3. Беловой автограф -- ИРЛИ. "Накинув плащ, с гитарой" -- начало романса на слова ст-ния В. А. Соллогуба "Серенада" (1830), музыка Э. Ф. Направника, приобрело известность среди студентов Дерптского ун-та в 1830-е гг., позже в переработанном виде стало популярным городским романсом. Волыа -- см. примеч. 206. Мемёлфа или Амёлфа Тимофеевна -- мать героя новгородских былин, предводителя новгородской вольницы Василия Буслаева. С Владимира-Залесска -- видимо, по аналогии с Переяславлем-Залесским так Клюев называет город Владимир с его древними церквами и храмами. Сгорим, о братие, телес не посрамим -- характерный призыв друг к Другу староверов-самосожженцев, отрицавших не только никонианские реформы, но и пришедших к убеждению, что со времен Петра I на святой Руси воцарился антихрист, изобретающий разные способы к уловлению верных христиан, а потому считавших, что "лучше в огне сгореть, чем антихристу служить и бесом быть..." (Островский Д. Каргопольские бегуны. Краткий исторический очерк // Олонецкий сборник. Вып. 4. Петрозаводск, 1902. С. 34). О датировке см. примеч. 304.

306. МК, без ст. 29--32, с вар. ст. 18 "Ликом же -- белес", ст. 36 "В звездном шалаше". - - Песнослов, 2, без ст. 29--32. - - Печ. по беловому автографу -- ИРЛИ. Другой беловой автограф, ст. 33--48 при письме Миролюбову вместе со ст-ниями 304, 305. Ной -- см. примеч. 218. Арарат -- см. примеч. 265. О датировке см. примеч. 304.

307. Песнослов, 2. Ниагара -- р. в Северной Америке. До кандального Байкала -- в дореволюционной России в Нерчинском округе Забайкалья располагалась группа каторжных тюрем. И говором московских просвирен -- см. примеч. 282.

308. Песнослов, 2.

309. В статье Субботина С. И. "Слышу твою душу..." по беловому автографу -- ИРЛИ, без ст. 14--18, 31--39 //В мире Есенина. Сб. статей. М., 1986. С. 512--513. - - Печ. по тому же автографу, с восполнением опущенных ст. Со святыми упокой -- см. примеч. 203. Датируется по Книге регистрации рукописей редакции "Ежемесячного журнала", куда ст-ние поступило между 18 и 28 февр. 1918 г. (No 5407-е -- ИРЛИ).

310. ЗТ. 1918, No 1. - - МК, под загл. "Ленин". - - Песно-слов, 2, первое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Беловой автограф --РЫБ, входит в раздел "Певучая руга" рукописной кн. "Ленин". Макет обложки книги выполнен поэтом: "Николай Клюев. Ленинъ. Стихотворения. 1918 г.". В раздел вошли ст-ния No 328, 329. Этим стихом открывается цикл ст-ний "Ленин" (No 328--336), созданный поэтом в течение 1918--нач. 1919 гг. В 1921 г. Клюев послал специально переплетенный оттиск цикла из "Песнослова", с новой обложкой: "Н. Клюев. Ленин. Стихи" через Н. И. Архипова, делегата IX Всероссийского съезда Советов Ленину с дарственной надписью: "Ленину от моржовой поморской зари, от ковриги-матери, из русского рая красный словесный гостинец посылаю я --Николай Клюев, а посол -- мой сопостник и сомысленник Николай Архипов. Декабря тысяча девятьсот двадцать первого года" (Библиотека В. И. Ленина в Кремле. Каталог. М., 1961. С. 497). В 1923 г. Клюев выпускает сб. "Ленин", выдержавший затем еще два издания, в которых отказывается от цикличности и помещает ст-ния в раздел "Багряный лев". В конце 20-х--нач. 30-х гг. поэт резко осудит свой "революционный порыв":

Увы... волшебный журавель

Издох в октябрьскую метель!

Его лодыжкою в запал

Я книжку <"Ленин"> намарал,

В ней мошкара и жуть болота,

От птичьей желчи и помёта

Слезами отмываюсь я,

И не сковать по мне гвоздя,

Чтобы повесить стыд на двери!..

(Песнь о великой матери)

"Поморские ответы" (подлинное название -- "Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита") -- основное апологетическое сочинение старообрядцев всех согласий, излагающее самое существо древлеправославной веры, написанное братьями Денисовыми Андреем и Семеном, настоятелями Выговской пустыни, главными вождями раскола XVIII в., при участии других выговских старшин. "Поморские ответы" были рождены вопросами, предложенными синодальным миссионером и обличителем "раскола" иеромонахом Неофитом, который в порядке полемики со староверами задал поморам 106 вопросов. Мужицкая ныне земля -- имеется в виду передача крестьянам, согласно декрету Советской власти о земле от 26 окт. (9 нояб.) 1917 г., всех конфискованных помещичьих, царских и монастырских земель. И церковь не наймит казенный -- речь идет о "Декрете об отделении церкви от гос-ва и школы от церкви" от 20 янв. (2 февр.) 1918 г. В нем проводился принцип секуляризации гос-ва. Православная церковь теряла свой привилегированный статус. Преподавание религиозных вероучений в учебных заведениях запрещалось. Устанавливалось право каждого исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. То Черной Неволи басму Попрала стопа Иоанна -- речь идет об Иване III (1440-- 1505) -- великом князе Московском, который возглавил объединение разрозненных феодальных княжеств в единое Московское гос-во, известное под названием "собирание земель". При нем произошло окончательное освобождение от монголо-татарского ига. Борис -- златоордный мурза. Борис Годунов (ок. 1552-- 1605) -- русский царь, происходивший, по сказаниям древних родословцев, от татарского мурзы Чета, в крещении Захария, который в 1329 г. выехал из Золотой Орды к великому князю Московскому Ивану Даниловичу. Иван Великий -- колокольня высотою 81 м на территории Московского Кремля, воздвигнутая в 1505--1508 гг. и надстроенная в царствование Бориса Годунова. Смольный, здание б. Смольного ин-та благородных девиц. В 1917 г. здесь находились Петроградский Совет и Петроградский ВРК, до 10 марта 1918 г. -- резиденция Совнаркома. Коневец -- о-в в Ладожском озере. В XIV в. преподобным Арсением здесь был основан Коневский Рождественский м-рь.

311--312. Из "Красной газеты"

1. Из. 1918, 27 июля, с надписью "Посв<ящается> тов. Мехнецову", с вар. ст. 2 "И пляшут на распятии чехо-словаки", ст. 4 "На вас, буржуазные собаки", ст. 13 "Сгинут кинематографы, проститутки", ст. 17 "Англичанам и желтым корейцам", между ст. 21-- 22 дополнит, строфа:

Слава солнценосцам-революционерам,

Огненным большевикам и анархистам!

Братья, мы не укроемся от врагов по пещерам,

А пойдем к бессмертью по дорогам лучистым. - -

МК, без загл. и посвящ. - - Песнослов, 2, первое ст-ние из цикла "Из "Красной газеты"". Мехнецов Михаил Николаевич (1890--1943) -- уроженец Вытегорского уезда, один из организаторов советской власти в Вытегре, председатель уездисполкома. В 1919 г. ушел добровольцем на гражданскую войну. С 1932 г. работал на одном из заводов Ленинграда, погиб в блокаду. Чехо-словаки -- речь идет о мятеже чехословацкого корпуса в мае--авг. 1918 г. в Поволжье, на Урале и в Сибири против Советской республики. Мы не укроемся от врагов по пещерам -- полемика со ст-нием В. Брюсова "Грядущие гунны" (1905). "Красная газета" выходила в Петрограде, Ленинграде в 1918--1939 гг. Керенки -- казначейские знаки Временного правительства достоинством в 20 и 40 руб., презрительно названные народом по имени министра-председателя А. Ф. Керенского. Христос отдохнет от иголок -- по Евангелию, Иисусу Христу перед казнью возложили на голову терновый венец. Искариотский путь -- см. примеч. 265 (Иуда). Разин Степан Тимофеевич (ок. 1630--1671) -- донской казак, предводитель Крестьянской войны 1670--1671 гг. Казнен в Москве. Перовская Софья Львовна (1853--1881) -- революционная народница, участница покушения на Александра II. Повешена в Петербурге.

2. Окт. прил. к КрГ. 1918, 25 окт., под загл. "Врагам". - -Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Из "Красной газеты"". Черные белогвардейцы -- имеется в виду духовенство, осудившее богоборческий характер Октябрьской революции. Романовский дом -- династия царей Романовых. Распутин -- см. примеч. 246.

313. Записки. 1918, No 11, без посвящ., с вар. ст. 16 "Вспенит львиный рыкающий вал". - - Песнослов, 2. Аннушка Кириллова -- Кириллова Анна Васильевна (р. 1901) -- жена поэта Владимира Кириллова, в своих мемуарах "А. В. Кириллова вспоминает" пишет: "Я познакомилась с Николаем Алексеевичем Клюевым летом 1918 года в Петрограде... Клюев не оказался пророком, у меня родилось трое детей..." (КЗ. 1990, 20 окт.).

314. Пл. 1918, No 27, под загл. "Товарищ", с вар. ст. 19 "Потемки шахт, дымок овинный". - -Лн. Беловой автограф -- ГЛМ, под загл. "Товарищ", с тем же вар. в ст. 19, что и в Пл. Пошехонье -- город в Ярославской губ. (с 1918 г. -- Пошехонье-Володарск).

315. Записки. 1918, No 14. Китеж -- см. примеч. 292.

316. Ал. 1918, No 1, под загл. "Полесник". - - Песнослов, 2.

317. Пл. 1918, No 29, с вар. ст. 5 "Ужели в кислой бумажной манишке". - - Песнослов, 2. Малявинский плат -- имеется в виду картина русского живописца Ф. А. Малявина "Крестьянка в узорном платке" (1900). На Беле-озере -- т. е. на озере Белое Вологодской обл. Синеус -- легендарный князь, правивший на Белоозере, брат Рюрика. Когда Дон испивался шеломом -- перефразированная цитата из "Слова о полку Игореве": "...испити шеломом Дону..." Выражение "испить шеломом" из реки, протекающей в глубине вражеской земли, означало в Древней Руси победить этих врагов. Бах Иоганн Сабастьян (1685--1750) -- немецкий композитор и органист. Менделеев Выводит удельный вес. Менделеев Дмитрий Иванович (1834--1907) -- русский химик, открыл периодический закон химических элементов. Организатор и первый директор Главной палаты мер и весов в Петербурге.

320. МК. Ст-ние написано на мотив гимна Российской империи "Боже, царя храни" с некоторым нарушением размера.

322. МК, без загл. - - Песнослов, 2. Здесь всё стоит за Царя Из Давидова красного дома, т. е. за Иисуса Христа. По Евг. от Мф. (1, 1--6), он наследник Давида, основателя новой царской династии в едином Израильско-Иудейском гос-ве, "сын Давидов". И Некрасов, бумажный лгун. К Некрасову Николаю Алексеевичу (1821--1877/78) -- русскому поэту, "певцу народной жизни" Клюев относился пристрастно. В янв. 1928 г. в юбилейные некрасовские дни Клюев выскажется о поэте еще резче и нетерпимее: "Живописание Некрасова ничуть не выше изделий Творожникова, Максимова и при самом добром отношении -- Богданова-Бельского. По мудрости он идет плечо с плечом с Демьяном Бедным.

Глухонемой к стройному мусикийскому шороху, который, как говорит Тютчев, струится в зыбких камышах, как художник, Некрасов мне ничего не дал ни в юности, ни тем более теперь.

Его отвратительный дешевый социализм может пленить только товарищёв из вика или просто невежд в искусстве, которым не дано познать очарования ни в слове, ни в живописи, ни в музыке, ни тем более испить глубокого вина очей человеческих" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 148 об.). Творожников Иван Иванович (1848--1919) -- художник-жанрист, представитель русской реалистической школы второй пол. XIX в. Широкой известностью пользовались его картины "Бабушка и внучка" (1888) и "Нищие около церкви" (1889). Максимов Василий Максимович (1844--1911) -- русский живописец, передвижник. Жанровые картины показывают нравы и обычаи русской деревни. Богданов-Вельский Николай Петрович (1868--1945) -- художник, передвижник, жанрист, произведения 1890-х гг. отмечены демократической направленностью, теплотой в изображении крестьянских детей. Демьян Бедный (наст, имя и фам. Ефим Алексеевич Придворов, 1883--1945) -- русский поэт. В годы революции и гражданской войны агитационные стихи и песни, с характерной грубостью и простоватостью, пользовались огромной популярностью. Тютчев Федор Иванович (1803--1873) -- русский поэт. Его духовно-напряженная философская поэзия передает трагическое ощущение противоречий бытия. Глухонемой к стройному муси-кийскому шороху, который, как говорит Тютчев, струится в зыбких камышах -- слегка измененная цитата из ст-ния Тютчева "Певучесть есть в морских волнах..." (1865): "И стройный мусикийский шорох Струится в зыбких камышах". Но Луна, по прозванью Февраль -- намек на Февральскую революцию. Обида -- см. примеч. 29. Рублёв -- см. примеч. 177.

324. МК. Арахлин-град -- в апокрифах и в русских духовных стихах город, которого покарал Бог за грехи, наслав на него змея-дракона, пожиравшего девушек. Очередную жертву Елизавету, Елисафию-царевну спас Егорий Храбрый -- см. примеч. 193. Эдисон Томас Алва (1847--1931) -- американский изобретатель. Пролеткульт (пролетарская культура) -- просветительская и литературно-художественная добровольная организация (1917--1932), пропагандировала идею "чистой" пролетарской культуры, отрицая предшествующую культуру и классическое наследие. Карфаген -- гос-во в Северной Африке, после поражения в Пунических войнах (264--146 гг. до н. э.) Карфаген был разрушен римлянами. Оборвался Дивеевский гарус. В селе Дивеево Ардатовского уезда Нижегородской губ. находился женский м-рь. Отшельницы его занимались шитьем риз, пряли, ткали холсты, во время жатвы нанимались к крестьянам в работницы. В 1918 г. м-рь был упразднен. Увял Серафима Саровского крин -- см. примеч. 211. Топтыгин -- см. примеч. 263. Чапыгин Алексей Павлович (1870--1937) -- русский писатель, запечатлевший в раннем творчестве природу и уклад северной деревни, автор исторических романов "Разин Степан" и "Гулящие люди". Инония-град -- утопический город счастья в поэме Есенина "Инония" (1918). "Белый скит" -- роман Чапыгина (1914), в котором образ далекого непостижимого скита является символом духовной чистоты. Почаев -- имеется в виду Почаевская Успенская лавра, находящаяся неподалеку от г. Почаев (Тернопольская обл., Украина). Аввакум -- см. примеч. 200. Мамай -- имеется в виду Казак-Мамай. Имя "Мамай" не связано с определенным лицом, а является прозвищем казака (с XVIII в.-- гайдамака) вообще. Казак-Мамай -- традиционное название украинской народной картины, известной в двух вариантах: "Казак-бандурист" и "Казак -- душа праведная" (сообщено Л. А. Киселевой). Образ Казака-Мамая явился героем кн. украинского писателя А. Е. Ильченко "Казацкому роду нет переводу, или Мамай и Огонь-Молодица: украинский озорной роман из народных уст" (1958, рус. пер. 1961). Снял семь печатей -- перифраз цитаты из Откр. (VIII, 1): "И когда он снял седьмую печать..." Спас ярославский -- речь идет об иконе "Спас" (XIII в.). Устная легенда называет ее моленной иконой Василия (1238--1249) и Константина (1249-- 1252), последних ярославских князей первой династии. Она стояла в Успенском соборе у гробниц князей (ныне в Ярославском областном краеведческом музее). Скуратовы очи -- речь идет о Скуратове-Бельском Григории Лукьяновиче (Малюте Скуратове, ?--1573) -- думном дьяке, приближенном Ивана Грозного, главе опричного террора. Царьград -- см. примеч. 272. Всепетая -- обращение к Богородице из 4-й песни канона молебного ко Пресвятой Богородице. Псковская Ольга -- в крещении Елена, равноапостольная, псковитянка, после гибели мужа князя Игоря (946) управляла Киевским княжеством. Память 11(24) июля. Микола -- см. примеч. 184. Егорий -- см. примеч. 193. И вошь -- наша гибель. Имеются в виду массовые эпидемии сыпного тифа, который передается вшами. Устюг, Великий Устюг -- город в Вологодской обл. Рублёв -- см. примеч. 177. Девятое небо пошло на плакат. Согласно средневековой картине мира, созданной Данте в "Божественной комедии", "Вокруг земли находятся девять небес: первое небо -- Луны, второе -- Меркурия, третье -- Венеры, четвертое -- Солнца, пятое -- Марса, шестое -- Юпитера, седьмое -- Сатурна, восьмое -- неподвижных звезд, девятое, кристальное,-- Перводвигателя или ангельских иерархий" (Голенищев-Кутузов И. Н. "Божественная комедия" // Данте Алигьери. Божественная комедия. М., 1968. С. 486). Марсово поле -- см. примеч. 299. Матросы, матросы, матросы, матросы -- повторенная цитата из ст-ния Владимира Кириллова "Матросам" (1918).

325. Пл. 1919, No 37 (19 янв.). Нарым -- Нарымский край, так называлась в Российской империи северная часть Томского уезда по обеим берегам Оби. Лесисто-болотистая местность с суровым климатом. Здесь находилась Нарымская политическая ссылка. Хирам -- царь тирский, современник Давида и Соломона, отправивший к Давиду плотников и кедровые деревья для постройки дворца в Иерусалиме. Это имя носил также главный зодчий храма Соломона.

326--327. Владимиру Кириллову

1. Пл. 1918, No 27, с посвящ. "Владимиру Кириллову", в части тиража журн. это ст-ние отсутствует. - - Песнослов, 2, первое ст-ние из цикла "Владимиру Кириллову". Кириллов Владимир Тимофеевич (1890--1938) -- пролетарский поэт. Необоснованно репрессирован. Посмертно реабилитирован. В 1918 г. Клюев часто встречался с ним в Петрограде. "В это время, -- отмечал в автобиографии Кириллов, -- произошло мое знакомство с поэтом Н. Клюевым, горячие споры и стихи Клюева, посвященные мне" (Цит. по кн.: Пролетарские поэты первых лет советской эпохи. Л., 1959. С. 522). В ст-нии Кириллова "Из дневника 18-го года" (1921--1922) отразились воспоминания об этих спорах. Позже Кириллов обратился с корректным и доброжелательным стихотворным посланием к поэту "Николай Клюев" (1927). В предисловии к публикации ст-ний Есенина, Кириллова, Ширяевца, Клюева в газ. "Звезда Вытегры" (1919, 7 сент.) под общим загл. "Поэты Великой Русской Революции" Клюев писал о Кириллове: "Истинный и единственный в настоящее время выразитель городской рабочей жизни. Поэт бедных людей, из крестного пути в светлую страну социализма".

2. Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Владимиру Кириллову". Твое прозвище -- русский город -- намек на г. Кириллов Вологодской обл. Азбучно-славянский святой. Фамилия Кириллов ассоциируется у Клюева с азбукой "кириллицей", названной по имени славянского просветителя, христианского проповедника, св. Кирилла (ок. 827--869, до принятия монашества -- Константин). Гастев Алексей Капитонович (1882--1941) -- пролетарский поэт, певец железа и машинного труда, автор широко известной книги "Поэзия рабочего удара" (1918). Необоснованно репрессирован. Посмертно реабилитирован. Марат, разыгранный понаслышке -- речь идет о пьесе Антона Амнуэля (псевдо-ни Н. С. Николаева) "Марат", опубликованной вместе со статьей Клюева "Красный конь" в петроградском пролеткультовском журн. "Грядущее" (1919, No 5/6), ставилась в провинциальных театрах и клубах.

328. Песнослов, 2, второе ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Беловой автограф -- РНБ, под загл. "25 октября 1918 г." вместе со ст-ниями No 310 и 329 вошли в раздел "Певучая руга" -- см. примеч. 310. Монблан -- см. примеч. 300. Пустозерск -- см. примеч. 282. Кемь -- город на р. Кемь в Карелии. Валдай -- город в Новгородской обл. у Валдайского озера. Верхарн Эмиль (1855--1916) -- бельгийский поэт, драматург. Кривополенова Мария Дмитриевна (1843--1924) -- русская сказительница былин, скомороший, сказок, песен. Рябинин-Андреев Иван Германович (1873--1926) -- сказитель русских былин, принадлежащий к четырем поколениям одной крестьянской семьи, от которых записаны многочисленные былинные тексты и напевы в классическом исполнении. Тургенев грустит об усадьбе. В годы революции многие дворянские усадьбы подверглись стихийному разрушению и уничтожению со стороны крестьян. Тургенев Иван Сергеевич (1818--1883) -- русский писатель, в романе "Дворянское гнездо" (1859) воспел поэзию дворянской усадьбы.

329. Песнослов, 2, восьмое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Беловой автограф -- РНБ -- см. примеч. 310. И пуля в лопатке -- имеется в виду покушение на Ленина, совершенное Ф. Каплан 30 авг. 1918 г.

330. Песнослов, 2, третье ст-ние из цикла "Ленин", с вар. ст. 24 "Над пучиной столетий воздвигши маяк. - - Лн. Смольный -- см. примеч. 310. В куртках кожаных. При создании Красной Армии были приняты различные образцы военной формы. Командиры, комиссары и политработники носили кожаные куртки и фуражки. Гороховая, 2 -- с 7(20) дек. 1917 г. здесь размещалась ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем). С 10 марта 1918 по 1933 гг. в этом здании и в прилегающим к нему домах располагалась Петроградская (Ленинградская), ЧК, ГПУ, НКВД. Урицкий Моисей Соломонович (1873--1918) -- председатель Петроградской ЧК. 30 авг. 1918 г. убит поэтом Леонидом Канегиссером. Браунинге-вый чох всколыхнул океан,-- Это ранен в крыло альбатрос капитан -- см. примеч. 329. Ниагара -- см. примеч. 307. Датируется по содержанию.

331. Песнослов, 2, четвертое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Царскосельские помнят липы Окаянный хохот пурги -- намек на содержание под стражей Николая II с семьей в первые месяцы Февральской революции в Царском Селе. И въехали гробные дроги В мертвый Романовский дом -- имеется в виду расстрел Николая II вместе с членами семьи в Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 г.

332. Песнослов, 2, пятое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Словаки -- см. примеч. 311.

333. Песнослов, 2, шестое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Заонежье -- см. примеч. 293. Скрябин Александр Николаевич (1871--1915) -- русский композитор и пианист, по словам Клюева, "изумительный русский звукописец". Парсифаль (Парцифаль) -- легендарный рыцарь, герой средневекового эпоса XII-- XIV вв., связанный с циклом рыцарских романов "Круглого стола" и королем бриттов Артуром. Одной из обработок этого эпоса явилась поэма немецкого миннезингера Вольфрама фон Эшенба-ха (XIII в.), на сюжет которой Рихард Вагнер написал одноименную оперу (1882). Будда -- см. примеч. 251. Царь-град -- Петроград. Гермоген, Ермоген (ок. 1530--1612) -- русский патриарх. Во время оккупации поляками Москвы с дек. 1610 г. рассылал по городам грамоты с призывом к всенародному восстанию против интервентов. Был заточен в Чудов м-рь и уморен голодом. Память 17 февр. (2 марта), 12(25) мая, 5(18) окт. Филипп (в миру Колычев Федор Степанович; 1507--1569) -- русский митрополит. Публично выступил против опричных казней Ивана Грозного, низложен в 1568 г. и задушен по приказу царя Малютой Скуратовым. Память 9(22) янв., 5(18) окт. Разин бурунный с ерсидской красой. Во время одного из походов в Персию пленил персидскую княжну Фатиму.

334. Песнослов, 2, седьмое ст-ние из цикла "Ленин". - - Лн. Про "последний, решительный бой" -- цитата из первой ст. припева гимна "Интернационал", слова французского поэта Э. По-тье (1887), музыка французского композитора Д. Дегейтера (1888), русский текст создан А. Я. Коцем (1902). Великий Сфинкс -- речь идет о наиболее величественном и грандиозном скульптурном изображении сфинкса с лицом египетского фараона Хефрена. Высота гизехского сфинкса 20 м, длина 57 м. Умбрия -- обл. в Италии. Люди с Естью, Наш, Иже, Еры -- название букв церковнославянской азбуки, образующих слово "Ленин".

335. Песнослов, 2, под загл. "Воздушный корабль", девятое ст-ние из цикла "Ленин", с вар. ст. 7--8 "Стихотворная трубная медь Оглашает журнальную мглу", ст. 10--15:

Но рубиново-красный солдат

Белой нежности чайку убил

Пулеметно суровым "назад".

Половецкий привратный костер,

Как в степи, озарял часовых.

Здесь презрен ягелевый узор.

между ст. 16--17 дополн. строфа:

С книжной выручки Бедный Демьян

Подавился кумачным хи-хи...

Уплывает в родимый туман

Мой корабль -- буревые стихи,

с вар. ст. 18--20 "С укоризной на Смольный глядит, Где брошюрное море на миг Потревожил поэзии кит". - - Лн. Цаплъ -- примеч. Клюева: "Моя вольность". Смольным -- см. примеч. 310. Бедным Демьян -- см. примеч. 322. С 1918 по 1921 гг. книги и брошюры Бедного были изданы тиражом 5 млн. экз.

336. Песнослов, 2, десятое ст-ние из цикла "Ленин", под загл. "Посол от медведя". - - Лн. Китеж -- см. примеч. 292.

337. Песнослов, 2. Нил Сорский (в миру Майков Николай; 1433--1508) -- постриженник Кирилло-Белозерского м-ря, основатель обители близ р. Соры, первооснователь скитского жития в России, автор устава о скитском житии, многочисленных посланий к ученикам на темы духовной жизни. Память 7(20) мая. Не юлите лишь у Иверской подолы -- речь идет о московской чудотворной иконе Иверской Богоматери, находившейся у Воскресенских ворот в часовне, вблизи Исторического музея. В 1929 г. часовня была снесена. В 1995 г. восстановлена и освящена патриархом русской православной церкви. Соловки -- см. примеч. 108. Великая Пирамида -- имеется в виду самая высокая пирамида (146,6 м) египетского фараона Хеопса в Гизе, сооруженная в 2800 г. до н. э. Вавилон -- см. примеч. 283. Сады Семирамиды -- царицы Ассирии (IX в. до н. э.), с именем которой связано сооружение "висячих садов" в Вавилоне, одного из "семи чудес света". Стена Плана -- сохранившаяся западная стена наружной ограды Иерусалимского храма, разрушенного римским императором Титом. Место религиозного паломничества иудеев. Жертвенник Обиды -- см. примеч. 29. Каргополь -- один из старинных городов Северной Руси, по красоте и количеству церквей не имел себе равных в Олонецкой губ. (ныне райцентр Архангельской обл.) Пустозерск -- см. примеч. 282.

338. Песнослов, 2. Пудож -- город в Карелии. Приведет Алисафия змея -- мотив из духовных стихов о Егории Храбром "Егорий Храбрый", "Егории, Лизавета прекрасная".

339. Песнослов, 2. Китеж -- см. примеч. 292. Орина, солдатская мать -- персонаж поэмы Н. А. Некрасова "Орина, мать солдатская" (1863). Углич -- см. примеч. 258. Светлояр -- см. примеч. 292.

340. Песнослов, 2. "Красная газета" -- см. примеч. 311. Светлояр -- см. примеч. 292. Садко -- см. примеч. 111. Парси-фаль -- см. примеч. 333.

341. Песнослов, 2. Да будет воля Твоя -- цитата из молитвы Господней (Мф. VI, 10). "Красная газета" -- см. примеч. 311. Как и при Осипе патриархе -- имеется в виду пятый патриарх Московский и всея Руси Иосиф (1642--1652), высоко ценимый старообрядцами, для которых он "последний перед Никоном истинно православный патриарх древней Руси... в напечатанных при нем богослужебных книгах широко закреплены и старые... русские рукописные тексты, и... наши обряды: двуперстие, седми-просфорие, хождение посонь, сугубая аллилуйя, начертания Исус X. и т. д." (Карташов А. В. Очерки по истории русской церкви: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 114)

342. Песнослов, 2. Григорий Новых -- см. примеч. 246. Серафим Саровский -- см. примеч. 211. Святогор -- см. примеч. 292.

343. Из. 1919, 12 февр. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 3 "Она от клеветы и гнусных сплетен пьяна", ст. 16 "Без праздничных одежд, без солнечных венцов". Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: февраль 1919. Мехнецов -- см. примеч. 311. Вытегра -- уездный город Олонецкой губ. (ныне райцентр Вологодской обл.). После смерти отца (февр. 1918 г.) Клюев поселяется в Вытегре, по его словам, -- "городишке с кулачок, в две улицы с третьей поперек, в старом купеческом доме" (цит. по статье Азадовского К. М. "Неизвестное письмо Н. А. Клюева к Есенину" // ВЛ. 1988. No 2. С. 278). В 1923 г. он переезжает в Петроград.

344. Из. 1919, 23 февр. - - Пл. 1919, No 43, под загл. "Песнь похода". - - ТС. 1922, 22 февр. Ладога -- см. примеч. 300. Мир хижинам, война дворцам -- выражение французского писателя С. Н. Шамфора, ставшее лозунгом французской революции 1789-- 1794 гг. В дни Октября этот лозунг использовался для плакатов и часто цитировался поэтами и публицистами. Вращают жернов горя С Архангельском Кавказ. Подразумевается иностранная интервенция против Советской республики: высадка на Севере англо-франко-американского десанта и вторжение английских, а затем и германо-турецких войск в Закавказье. Кивач -- водопад на р. Суна, в Карелии. Олонец -- город в Олонецкой губ., ныне райцентр Карелии.

345. Пл. 1919, No 44.

346. Пл. 1919, No 44, между ст. 8 и 9 три дополн. строфы:

Спрут и морской огнезуб

Стали бесстрашных добычей.

Дали, прибрежный уступ

Помнят кровавый обычай:

С рубки низринуть раба

В снедь брюхоротым акулам...

Наша ли, братья, судьба

Ввериться пушечным дулам!

В вымпеле солнце-орел

Вывело красную стаю;

Мачты почуяли мол,

Снасти -- причальную сваю.

- - ЮМ. 1921, No 14. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, без строф 3, 4, 5, в <Оглавлении> дата: 1919.

348. Пл. 1919, No 46, с вар. ст. 5 "Да где-нибудь в пестром Харране". - - Песнослов, 90 по Набор. экз. Беловой автограф -- РГАЛИ, с тем же вар. в ст. 4, что и в Пл. Пролеткульт -- см. примеч. 324. Смольный -- см. примеч. 310. Харран -- в Ветхом завете местность и город на северо-востоке от Месопотамии, между реками Евфратом и Хароном. Судан -- обл. в Африке, от южных границ Сахары и от Атлантического океана до Эфиопского нагорья. Мекка -- см. примеч. 323.

349. ЗВ. 1919, 30 марта, под загл. "Вытегра", с вар. ст. 23-- 24 "Малой капле -- просини морские, Алой искре -- звездные истоки", без ст. 25--28. - - ЛХ. Беловой автограф -- ГЛМ, под загл. "Вытегра", с теми же вар., что и в ЗВ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, под загл. "Вытегра", с теми же вар., что и в ЗВ, дата: март 1919. Вытегра -- см. примеч. 343. Собор же помнит Грозного, Бориса -- имеется в виду Вытегорский погост, упоминаемый в письменных источниках XV в. Главным украшением его являлась двадцатичетырехглавая Покровская церковь -- одно из чудес деревянного зодчества Северной Руси, построенная в 1708 г. и сгоревшая в 1963 г. Она находилась в селе Анхимове, в семи километрах от Вытегры. В 1914 г. Клюев отправил Ширяевцу открытку с видом этой церкви: "Всмотрись, милый, хорошенько в этот погост, он много дает моей душе, еще лучше он изнутри, а около половины марта на зорях -- кажется сказкой. <... > Неизъяснимым очарованием веет от этой двадцатичетырехглавой церкви времен Ивана Грозного" (Соч. 1. С. 189). Грозный -- Иван IV (1530-- 1584) -- первый русский царь. Его внутренняя политика сопровождалась массовыми опалами и казнями. Борис -- Годунов -- см. примеч. 310. Илья -- см. примеч. 222. Царевна София -- Софья Алексеевна (1657--1707) -- русская царевна. За организацию стрелецкого заговора с целью свержения Петра I была заточена в Новодевичий м-рь. Удгоф-барон -- лицо не установлено.

350. Пл. 1919, No 47, с вар. ст. 4 "Желто-грязен январский закат", ст. 13 "Дохнёт ли вертоград изюмом", ст. 22 "Посетит зырянский овин". - - ЛХ, с тем же вар. в ст. 22, что и в Пл. - - Лн, с теми же вар. ст. 13, 22, что и в Пл. - - Печ. по Набор. экз. Память расстрелянных рабочих -- вероятно, речь идет о дне памяти жертв Ленского расстрела 4(17) апр. 1912 г., так как ст-ние было опубликовано 30 марта в журн. "Пламя". Бах -- см. примеч. 317.

351. ЗВ. 1919, 24 апр. Вырезка из ЗВ, Архиповым записана дата: апрель 1919. Была разлука с Единым -- намек на изгнание Богом из рая за нарушение наказа (Быт. III, 23, 24). Гора гор -- по Библии, Сион -- святая гора, дом Бога. Река животная -- Евфрат -- см. примеч. 283. Иерусалим -- город в Палестине, священный центр христиан, иудеев и мусульман. Харран -- см. примеч. 348. Олонец -- см. примеч. 344. Улыбчивой твари даю имена -- намек на библейский рассказ о том, как Адам давал имена "всем скотам и птицам и всем зверям полевым" (Быт. II, 19--20).

352. ЗВ. 1919, 24 апр., без посвящ., с вар. ст. 16 "Где чернильный и мысленный сор". - - Пл. 1919, No 66, без посвящ., без ст. 1--4, с вар. ст. 16 "Где книжный и мысленный сор". - - Лн, без посвящ., с тем же вар., что и в ЗВ. - - Песнослов, 90 по Набор. экз. Беловой автограф -- РГАЛИ, без посвящ. Медведев Павел Николаевич (1892--1838) -- русский критик и литературовед. Ладога -- см. примеч. 300. Троеручица -- икона Богородицы, с именем которой, по преданию, связана история св., церковного деятеля первой пол. VIII в. Иоанна Дамаскина. Его рука, отрубленная врагами, срослась чудесным образом с помощью Богородицы. Тогда Иоанн на иконе снизу подписал серебряное изображение своей руки.

353. ЗВ. 1919, 27 апр., между ст. 4--5 дополн. строфа:

В севечерний час, как варенье,

Восковой, антидорный час,

И беличье дальнее пенье:

"Святый Боже, помилуй нас!"

- - ЛХ. Беловой автограф -- ГЛМ, с тем же вар., что и в ЗВ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ. Набор. экз. Святый Боже, помилуй нас -- см. примеч. 224.

354. ЗВ. 1919, 27 апр., с вар. ст. 21 "Есть Купало и Красная горка", ст. 23 "Мы забыли про цветик душистый". - - Зн (Берлин). 1921, No 1, под загл. "Ямбы", с теми же вар., что и в ЗВ. - -Песнослов, 90 по Набор. экз. Беловой автограф -- ГЛМ, с теми же вар., что и в ЗВ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ, с теми же вар., что и в ЗВ. Филаретовских риз -- имеется в виду Филарет (ок. 1554/55--1633) -- патриарх, отец царя Михаила.

355. ЗВ. 1919, 27 апр., под загл. "Поэту-товарищу Александру Богданову". - - ЛХ. Беловой автограф -- ГЛМ, с тем же загл., что и в ЗВ; подпись: Николай Клюев. Другой беловой автограф -- РГАЛИ. Набор. экз. Богданов Александр Васильевич (1898--1925) -- поэт, газетный работник, редактор газ. "Звезда Вытегры" с марта по май 1919 г. Блузник, сапожным ножом, Раздирающий лик Мадонны. Это в тумане ночном Достоевского крик бездонный. Реминисценция строк из книги В. Розанова "Опавшие листья" (Пг., 1915. Короб 2-й. С. 21)): "Достоевский, видевший все это "сложение обстоятельств", жёлчно написал строки: и вот, в XXI столетии,-- при всеобщем реве ликующей толпы, блузник с сапожным ножом в руке поднимается по лестнице к чудному Лику Сикстинской Мадонны: и раздирает этот Лик во имя всеобщего равенства и братства". Эта мысль явилась вольной перефразировкой высказываний С. Т. Верховенского о Сикстинской Мадонне (См.: Достоевский Ф. М. Бесы // Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1974. Т. 10. С. 265, 266). Картину Рафаэля "Сикстинская Мадонна" (1515--1519) Достоевский относил к величайшим проявлениям человеческого гения. Неневестной Матери лик, т. е. Богородицы. Неневестно неневестная -- частое обращение к ней в молитвах. На валдайском ямщицком небе -- в дореволюционной России уездный г. Валдай Новгородской губ. славился производством ямщицких поддужных колокольчиков.

356. ЗВ. 1919, 4 мая, под загл. "Всемирного солнца восход", в ст. 9, 19, 29, 39, 49 "осьмнадцатый" вместо "семнадцатый", с вар. ст. 14 "С лозой покумив бурелом". - - Лн. Беловой автограф -- ГЛМ, под тем же загл. и с теми же вар., что и в ЗВ. Таити -- см. примеч. 301. Нарым -- см. примеч. 325.

357. ЗВ. 1919, 11 мая, с вар. ст. 12 "Повяжет лишайный плат". - - ЛХ, с вар. ст. 12 "Повяжет зеленый плат". - - PC. 1924, No 1, второе ст-ние из цикла "Песни на крови", с вар. ст. 12 "Наденет зеленый плат". - - Песнослов, 90 по Набор. экз. Беловой автограф -- РГАЛИ, с тем же вар. ст. 12, что и в ЛХ. Терновый лик -- по Евангелию, Иисус Христос в терновом венке перед казнью (Мф. XVII, 29). Слеза Петрова -- по Евангелию, апостол Петр непрестанно свидетельствует Христу свою любовь и преданность. По совершении тайной вечери Христос предрекает троекратное отречение Петра "в ту ночь, нежели пропоет петух". Когда Христос был схвачен, то узнанный людьми Петр трижды отрекся от Него. Пение петуха напомнило ему пророчество Христа и вызвало слезы горького раскаяния (Мф. XVI, 69--75; Лк. XXIII, 56--62, Иоан. XVIII, 25--57). О, распните меня, распните, Как Петра,-- головою вниз -- по преданию, в царствование Нерона прибыв в Рим, он претерпел мученическую кончину на кресте. Признавая себя недостойным быть распятым так, как был распят Христос, апостол Петр упросил, чтобы его распяли головою вниз.

358. ЗВ. 1919, 1 июня, под загл. "Голод", между ст. 12--13 дополн. строфа:

Родина, я умираю,--

Погаси закат-сарафан!

Не тебе поет, а Китаю

Заонежский красный баян.

- - ЛХ. Беловой автограф -- РНБ, под загл. "Голод" с той же дополн. строфой. Другой беловой автограф -- РГАЛИ, под тем же загл. и с той же дополн. строфой. Набор. экз. без дополн. строфы. В ст-нии отражены реальные события. Живя в Вытегре, Клюев очень бедствовал, голодал, просил друзей о помощи. В письме Миролюбову конца 1919 -- нач. 1920 г. он писал: "Молю Вас, как отца родного, потрудитесь, ради великой скорби моей, сообщить Есенину, что живу я, как у собаки в пасти, что рай мой осквернен и разрушен, что Сирин мой не спасся и на шестке, что от него осталось единое малое перышко. Всё, всё погибло. И сам я жду погибели неизбежной и беспесенной. Как зиму переживу -- один Бог знает. Солома да вода -- нет ни сапог, ни рубахи. На деньги в наших краях спички горелой не купишь. Деревня стала чирьем-недотрогой, завязла в деньгах по горло. Вы упоминаете про масло, но коровы давно съедены, молока иногда в целой деревне не найти младенцу в рожок..." (Цит. по кн.: У истоков русской советской поэзии. 1917--1922. С. 44). В марте 1922 г. Есенин сообщал Иванову-Разумнику: "Положение его там ужасно, он почти умирает с голоду. Я встормошил здесь всю публику, сделал для него что мог с пайком и послал 10 миллионов руб. Кроме этого, послал еще 2 миллиона Клычков и 20 -- Луначарский" (Есенин С. А. Собр. соч. Т. 6. С. 113--114). Кольцов -- см. примеч. 76, 282. Кардуччи Джозуэ (1835--1907) -- итальянский поэт.

359. Пл. 1919, No 57, с вар. ст. 20 "Прыгают дятлы и векши-столетья". - - ЛХ. Беловой автограф -- РНБ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ. Набор. экз. Маяковскому грезится гудок над Зимним. Маяковский Владимир Владимирович (1893--1930) -- русский поэт-урбанист, певец революции. В ст-нии "Радоваться рано" (1918), с которым полемизирует Клюев, поэт отказывается признать живое значение классического наследия, зовет к атакам на классиков, ратует за утилитарно-производственное искусство. К началу 30-х гг. у Клюева сложилось резко негативное отношение к творчеству Маяковского. Сапоги с набором -- с мелкими поперечными складками на голенище, "гармошкой". Маркони Гульельмо (1874--1937) -- итальянский радиотехник и предприниматель. Менделеев -- см. примеч. 317. "Изобразительным искусствам" -- речь идет об отделе Изобразительных искусств Наркомпроса, в деятельности которого в 1918--1919 гг. принимал участие Маяковский и даже некоторое время был в штате его, печатался в газ. "Искусство коммуны", опубликовал здесь ст-ние "Радоваться рано", вызвавшее острую полемику в печати. Свете Тихий -- см. примеч. 221. Простой, как мычание, и облаком в штанах казинетовых -- перефразировка названий сб. ст-ний Маяковского "Простое как мычание" (1916) и поэмы "Облако в штанах" (1915).

360. ЗВ. 1919, 29 июня. - - Пл. 1919, No 67, без загл. и строф 4--6. - - Печ. по ЗВ, как художественно законченный текст. Заонежье -- см. примеч. 293. Кйжи -- о-ва в Онежском озере; комплекс деревянных сооружений Кижского погоста (XVIII--XIX) -- памятник крестьянского зодчества. Стальнок-лювый гость из Парижа Совершает черный обряд -- речь идет о налетах французской авиации в 1919--1920 гг. (в рамках Антанты) на объекты Советской республики. Голгофа -- см. примеч. 48.

361. ЗВ. 1919, 29 июня, под загл. "Трепет знамен". - - ЛХ. Беловой автограф -- РГАЛИ, без ст. 24--28, с вар. ст. 29 "Заревые рощи-иконы". Набор. экз. Строгановские иконы -- иконы Строгановской школы -- условное название стилистического направления в русской иконописи конца XVI -- нач. XVII вв. (мастера Прокопий Чирин, Истома, Никифор и Назарий Савины, Ем. Москвитин). Название Строгановские иконы происходит от фамилии купцов Строгановых -- постоянных заказчиков и собирателей миниатюрных икон, с их изысканной цветовой палитрой, изумительной тщательностью исполнения. Не зовите нас в Вашингтоны, В смертоносный железный рай -- см. примеч. 261 (Чикаго). Кааба -- мечеть в Мекке, место паломничества мусульман. И восплачет с главой на блюде Плясея Кровавых Времен -- имеется в виду Саломея, племянница царя Иудеи Ирода, во время празднования его дня рождения угодила ему своею пляской. В награду за это, по совету матери, попросила голову Иоанна Крестителя. Палач совершил казнь и, по условию, подал Саломее на блюде голову Иоанна. "Се Жених грядет" -- цитата из евангельской притчи о девяти женах (Мф. XXV, 6).

362. ЗВ. 1919, 29 июня, под загл. "Родные берега", между ст. 8-- 9 дополн. строфа:

О главе Адамовой красной,

Омытой кровавой росой,

В жасминовый вечер ясный,

По книге сурово простой,

между ст. 20--21 дополн. строфа:

Хризопраз сразится с Железом,

С Бумагой -- Халколиван,

Лучезарным, виссонным Крезом

Предстанет дурак -- Иван,

с вар. ст. 23 "И возлюбит багряный Ленин". - - ЛХ. Беловой автограф -- РГАЛИ, между ст. 8--9 та же дополн. строфа и вар. ст. 23, что и ЗВ. Набор. экз. С пронырою-кодаком -- с фотоаппаратом фирмы "Истмен Кодак". О черепе под крестом -- в иконографии место распятия Христа -- Голгофа (букв, место черепа) -- и могила Адама. У ног Распятого изображается череп с двумя лежащими крестообразно костями -- подразумевается, что это череп Адама. Салтычиха -- Салтыкова Дарья Николаевна (1730--1801) -- помещица Подольского уезда Московской губ., замучившая более ста крепостных девушек, была заключена в монастырскую тюрьму. Тамерлан, Тимур (1336-- 1405) -- среднеазиатский полководец, покоривший десятки стран с небывалой жестокостью. В одном из сражений он был тяжело ранен в бедро и остался хромым, русское прозвище Железный Хромец -- перевод с тюркского Темир Аксак; персидский вариант Тимур-ленг дал в Европе произношение Тамерлан. Марко-ни -- см. примеч. 359. Саваоф -- см. примеч. 121. Зороастр -- см. примеч. 251. Есенин -- примеч. Клюева: "Есенин -- известный народный поэт". Крез (595--546 гг. до н. э.) -- последний царь Лидии, его богатство вошло в поговорку.

363--364. Из цикла "Песни утешения"

В основу ст-ний легли события из личной жизни Мехнецова (см. примеч. 311). Вероятно, что и "эпизод с "убитой шляпой"... связан с неким столкновением Мехнецова со стражниками либо с карателями" (Грунтов А., Субботин С. "Пылайте, напевы-маки!" // Св. 1984. No 3. С. 103). Мехнецов -- см. примеч. 311.

1. ЗВ. 1919, 20 июля, первое ст-ние из цикла "Песни утешения". Беловой автограф -- ИРЛИ. Копия, выполненная Ар-хиповым -- ИРЛИ, дата: 20 июля 1919. Тян-Дзин, точнее: Тянь-Цзинь -- город и порт в Китае. Мариинская система -- важнейший из водных путей, соединяющий Волгу с Петербургским портом, сооруженный в нач. XIX в.; с 1964 г. после коренной реконструкции -- часть Волго-Балтийского водного пути.

2. ЗВ. 1919, 20 июля, второе ст-ние из цикла "Песни утешения". Беловой автограф -- ИРЛИ. Копия, выполненная Архи-повым -- ИРЛИ, дата: июнь 1919. Олонец -- см. примеч. 344.

365. ЗВ. 1919, 20 июля, третье ст-ние из цикла "Песни утешения". - - Пл. 1919, No 69. Беловой автограф -- ИРЛИ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ. Набор. экз.

366--368. Песни Вытегорской коммуны

1. ЗВ. 1919, 27 июля, первое ст-ние из цикла "Песни Вытегорской коммуны". Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: июль 1919. "Лучинушка" -- русская народная песня. Сезанн Поль (1839--1906) -- французский живописец, представитель постимпрессионизма. Вазы этрусские -- керамические изделия древних племен, населявших в первой пол. I тысячелетия до н. э. Апеннинский полуостров, область Этрурию (совр. Тоскана). Отличались богатством и разнообразием форм, выполненные как в традиционной технике "буккеро", так и в подражании греческим чернофигурным образцам. Ладога -- см. примеч. 300. Дождик яблочный, ветер малиновый Попретил Маяковскому с Бриками -- намек на широкую пропаганду индустриально-технического развития страны, преклонение перед технизацией жизни в ущерб природе. Маяковский -- см. примеч. 359. Брик Осип Максимович (1888--1945) -- критик, один из теоретиков Лефа. Брик Лилия Юрьевна (1891--1978) -- жена Осипа Максимовича.

2. ЗВ. 1919, 27 июля, второе ст-ние из цикла "Песни Вытегорской коммуны", с вар. ст. 5--6 "Что они, как столб комаров, Запевают под сердцем деревни", без строфы 4. - - Песнослов, 2. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: 27 июля 1919. Родить нашей Саре древней -- намек на библейский рассказ о Саре, жене Авраама, остававшейся бесплодною в течение многих лет супружества. Лишь после предрешения Бога у Сары, которой было около 90 лет, родился сын Исаак (Быт. XVII, 16, XXI, 1--3).

3. ЗВ. 1919, 27 июля, третье ст-ние из цикла "Пени Вытегорской коммуны", с опечаткой в ст. 7. - - Печ. по вырезке из ЗВ, с устраненной опечаткой -- ИРЛИ.

369--371. Вороньи песни, с посвящ. "Возлюбленному А. Б."

1. ЗВ. 1919, 4 окт., первое ст-ние из цикла "Вороньи песни". Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: октябрь 1919. А. Б. -- Богданов -- см. примеч. 355. Луначарский Анатолий Васильевич (1875--1933) -- государственный и общественный деятель, с 1917 по 1929 гг. нарком просвещения РСФСР. Зиновьев Григорий Евсеевич (наст, фам., имя и отчество Радомысльский (по метрической записи -- Радомышельский) Евсей (Овсей-Гершен) Аронович; 1883--1936) -- политический деятель. С дек. 1917 г. председатель Петроградского Совета Северной коммуны (куда входила и Олонецкая губ.). Углич -- см. примеч. 258. Ростов Великий -- один из красивейших северных городов России, славу которому создали памятники архитектуры XVI--XVII вв. Остров Елены -- остров св. Елены (Атлантический океан), место ссылки Наполеона Бонапарта. Из Гейне "двух гренадер" -- имеется в виду ст-ние Г. Гейне "Гренадеры" (1831).

2. ЗВ. 1919, 4 окт., второе ст-ние из цикла "Вороньи песни". Беловой автограф -- ГЛМ. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: октябрь 1919. Ст-ние навеяно неурядицами с родными поэта. "Сестра и зять, -- с горечью писал Клюев Есенину 28 янв. 1922 г., -- вдобавок обокрали меня; я уезжал в Белозерский уезд, они вырезали замок в келье, взломали дубовый кованый сундук и выкрали всё, что было мною приобретено за 15-ть лет,-- теперь я нищий, оборванный, изнемогающий от постоянного недоедания" (Цит. по статье Азадовского К. М. "Неизвестное письмо Н. А. Клюева к Есенину" С. 278). Марсельеза -- см. примеч. 292. Генеральским смехом Деникин Покрывает борьбы напев -- к осени 1919 г. на Южном фронте Советской республики создалась критическая ситуация. Главком вооруженными силами юга России генерал-лейтенант А. И. Деникин (1872--1947) был в двухстах километрах от Москвы и поражение красных казалось неизбежным, однако Деникин был разгромлен и в 1920 г. эмигрировал за границу. Содом -- город у Мертвого моря, на жителей которого, как рассказывается в Ветхом завете, за развращенность и жестокий нрав пал гнев Божий, в результате чего город был испепелен. В переносном смысле означает -- распущенность, беспорядок. Саломия -- см. примеч. 361.

3. ЗВ. 1919. 1919, 4 окт., третье ст-ние из цикла "Вороньи песни". Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: октябрь 1919. Гималаи -- см. примеч. 257. Машук -- гора на Северном Кавказе. Помпеи -- город в Южной Италии, засыпанный при извержении вулкана Везувия пеплом в 79 г. Крикливых нищих Фелиц. Под именем Фелица Г. Р. Державин в своей оде "Фели-ца" (1782) воспел Екатерину II, покровительствовавшую изящным искусствам. Клюев же имел в виду новоявленных "покровительниц" литературы.

372. ЗВ. 1919, 1 нояб., в подборке "Октябрьские листья", в ст. 2 без слов "русские тракты" между ст. 16--17 дополн. строфа:

Облетели червонные Кижи...

Глядь, и Спас Нередицы в пенснэ!

Златокудрый Есенин в Париже

Триолеты строчит обо мне.

с вар. ст. 17--18 "Всеплеменная, пестрая рожа Над олонецкой пущей взошла", ст. 20--21 "Где Россию пурга замела, Где багряная треплется лента". - - ЛХ, в ст. 2 без слов "русские тракты", с вар. ст. 14 "Аду Негри дарил перстеньком". - - Печ. по Набор. экз. Беловой автограф -- РГАЛИ, с теми же вар. в ст. 2, 14, что и в ЛХ. Ломоносов Михаил Васильевич (1711--1765) -- первый русский ученый-естествоиспытатель, поэт, историк, родился в с. Холмогоры Архангельской губ., в семье помора. Ермак Тимофеевич (?--1585) -- казачий атаман. Походом ок. 1581 г. начал освоение Сибири Русским гос-вом. Погиб в бою с ханом Кучу-мом. От валдайской ямщицкой тоски -- см. примеч. 355. Соловки -- см. примеч. 108. "Марсельеза" -- см. примеч. 292. В напеве "Варяга" -- в начале русско-японской войны крейсер "Варяг" вместе с канонерской лодкой "Кореец" героически сражался с японской эскадрой. Ввиду угрозы захвата противником был затоплен командой, а "Кореец" взорван. Этому подвигу посвящено несколько песен. Печора -- см. примеч. 323. Бах -- см. примеч. 317. Внук Коловрата -- намек на Есенина. Светланина треплется лента -- имеется в виду героиня баллады В. А. Жуковского "Светлана" (1813). Спас Нередицы -- церковь Спаса Преображения на Нередице (1198) в Новгороде, памятник древнерусского зодчества. Златокудрый Есенин в Париже -- предвосхищение Клюева. Есенин впервые приехал в Париж летом 1922 г. Ада Негри (1870--1945) -- итальянская поэтесса.

373. ЗВ. 1919, 15 нояб. в подборке "Неопалимое знамя", под загл. "Сентябрь", с вар. ст. 2 "С кадила Божьего сапфирный уголек", ст. 10 "До мамушки-зари прикурнуло, грустя". - - ЛХ, с теми же вар., что и в ЗВ. - - ИзП. Беловой автограф -- ГЛМ, под загл. "Сентябрь", с теми же вар., что и в ЗВ. Другой беловой автограф -- РГАЛИ, с теми же вар., что и в ЗВ. Третий беловой автограф -- РНБ (альбом Э. Ф. Голлербаха), с теми же вар., что и в ЗВ, подпись: Николай Клюев. Дата: 1924. Набор. экз. Копия, выполненная неустановленным лицом, с пропусками ст. и слов -- ИРЛИ, дата: июнь в Питере 1921 г., с припиской, несомненно, принадлежащей Клюеву: "Многострунным перстам Вашим, Валентина Ильинична, и за ласковые слова в моем сиротстве великом. Кланяюсь Вам, как березке, как певучим улыбкам родимых зорь" Валентина Ильинична -- сестра Н. И. Архипова, пианистка (сообщено К. М. Азадовским).

374. ЗВ. 1919, 15 ноября, в подборке "Неопалимое знамя". - -ЛХ. Беловой автограф -- РГАЛИ. Другой беловой автограф -- ИРЛИ (Музей), подпись: Николай Клюев. Третий беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 10 "Что на солнце плетут власяничный башлык". Набор. экз.

375. ЗВ. 1919, 27 дек. Беловой автограф -- ИРЛИ, подпись: Николай Клюев. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: 27 декабря 1919. Грошников Василий Александрович -- заместитель председателя Вытегорского уездного комитета РКП(б). Погиб на Нарвском фронте 18 дек. 1919 г. Нарва -- город в Эстонии. Повенеи, -- уездный город Олонецкой губ., в то время важный узловой пункт на Петербургском тракте и пристань на Онежском озере (ныне пос. городского типа, Карелия). Муч -- так в старину называли о-в Муромский, точнее: п-в на Онежском озере -- см. примеч. 221. В своем биографическом повествовании "Гагарья судьбина" Клюев рассказывает об этом заповедном месте: "На острове, в малой церковке царьградские вельможи живут Лазарь и Афанасий Муромские. Теплится их мусикия -- учеба Сократова в булыжном жернове, в самодельных горшочках из глины, в толстоцепных веригах, до наших дней онежские мужики рачением церковным и поклонением оберегают" (Клюев Н. Гагарья судьбина // Св. 1992. No 6. С. 155).

376. Св. 1984, No 3 по беловому автографу -- РГААИ (ошибочно указано -- ГЛМ). Черновой автограф -- ГЛМ. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, с вар. ст. 16 "Дуновенье дамасских роз", ст. 21 "Братья, верен сердце-проселок", ст. 28 "Нива -- солнце, звезды -- анис", в <Оглавлении> дата: 1919. Пошехонье -- см. примеч. 314. Пустозерск -- см. примеч. 282. Таити -- см. примеч. 301. Соловки -- см. примеч. 108. Тунис -- столица одноименного гос-ва в Северной Африке.

377. ДнП. 1984, по беловому автографу -- РГАЛИ, с опечаткой в ст. 13. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, после ст. 16 три дополн. строфы:

Глядь, слоны полощутся в Онеге,

Казуар -- в клетушке у карела,

По-ямщицки солнце на телеге

Прискакало к дому угорело.

Самоед в тюрбане Али-Бабы

Запевает про Каир узорный,

Потянулися к вратам Каабы

Вотяки тропинкою нагорной.

Соловецкий бахарь в Ливерпуле

Славит избу -- наковальню слова...

В стихотворном водопадном гуле

Зреет миру львиная обнова.

В <Оглавлении> дата: 1919. Борнео (Калимантан) -- самый крупный из о-вов Малайского архипелага. Шуя -- город в Ивановской обл. Али-Баба -- персонаж сказок "Тысячи и одной ночи". Кааба -- см. примеч. 361. Онега -- см. примеч. 228.

378. ИЛ. 1990, No 8 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, перед текстом другими чернилами написано "Поэт", в <Оглавлении> дата: 1919? Отрубленная голова -- намек на евангельский рассказ о казни Иоанна Крестителя -- см. примеч. 361 (Плясея Кровавых времен) Пулково -- Главная астрономическая обсерватория Российский Академии наук (Пулковская).

379. ЛО. 1987, No 8 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, в <Оглавлении> дата: 1919. Вторая копия, выполненная Богдановым -- ГЛМ, с вар. ст. 20 "Загурчит словно ключ под ивою". Зингер -- имеется в виду электронная и электротехническая компания "Зингер", США. Топтыгин -- см. примеч. 263. И "Белым скитом" Чапыгин -- см. примеч. 324. Тихвинская колыбельная Богородица -- Тихвинская икона Богоматери. Мильтон Джон (1608--1674) -- английский поэт. Кириллов -- см. примеч. 326.

380. В статье Маквея Г. "Есенин, Клюев, Клычков и Орешин: Новые фотографии и текст" // Russian Literature Triquarterly. 1979, No 16 по беловому автографу -- частное собрание (Москва). Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, в <Оглавлении> дата: 1919. Ермак -- см. примеч. 372. Кольцо Иван -- казачий атаман, сподвижник Ермака, предательски убит вместе с сорока товарищами ханом Карача в 1584 г. Соловки -- см. примеч. 108. Казанка -- р., левый приток Волги, упоминаемая в русской народной рекрутской песне "Вдоль да по речке". Сарай -- имеется в виду столица Золотой Орды Сарай- Бату, с первой пол. XIV в. Сарай-Берке (Нижнее Поволжье).

381. ИЛ. 1990, No 8 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, в <Оглавлении> дата: 1919. Беловой автограф -- РГАЛИ, в ст. 4 вместо "смоет" "омоет", без строф 3, 4, с вар. ст. 17 "Глядь, молоту верба далась молодицей", ст. 22 "И шкипере-рассудок всхрапнул на руле", в ст. 24, в слове "Байрам" описка. Коломна -- древний пограничный город Рязанского княжества, впервые упоминаемый в Лаврентьевской летописи в 1177 г. (ныне в Московской обл.). И Ремизов нижет загиблое слово. Ремизов Алексей Михайлович (1877--1957) -- писатель, знаток русской старины, мифов, апокрифов, сказок, прекрасно владевший образным русским языком. Осенью 1917 г. Ремизовым было написано полное скорби и тревоги за будущее России "Слово о погибели Русской земли", впервые опубликованное в литературном приложении "Россия в слове" к петроградской газ. "Народная" (на колонтитуле "Воля народная") первоначально под загл. "Слово о погибели земли русской" 28 нояб. 1917 г. (См.: Субботин С. И. Еще раз о дате первой публикации "Слова о погибели..." // НЛО. 1995. No 14. С. 154--155). С 1921 г. в эмиграции. Ярославна -- см. примеч. 323.

382. Зв. 1991, No 3 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. О событиях, которые легли в основу этого ст-ния, см. примеч. 370.

383. Сл. 1991, No 4 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, с искажением в ст. 4 "мутную" вместо "лунную". - -Печ. по этому же источнику.

384. В статье Субботина С. И. "Где черт валяется, там шерсть останется!" // Сл. 1990, No 4, по беловому автографу -- ГЛМ. Беловой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 3 "Натрудили ему голубиные плеченьки", после ст. 8 приписка: "Пропущена строфа, см. ниже", четвертая строфа зачеркнута, с вар. ст. 17 "На лежанке два гостя -- саврасые саваны", ст. 20 "Обронила Россия венчальный платок", ст. 24 "Окровавлен родной боговидящий лик", между ст. 24--25 дополн. строфа:

Оттого каплют сосны медынью багровою,

Полыхает лампадка и вопли в трубе,

Грезит кашей горшок, маслобойка -- коровою,

Постучалася оторопь в гости к судьбе.

с вар. ст. 26--28 "Что цветет как напев мирликийской весной, Ты катися, слеза, куманика узрелая, Сочетая поэзию с тайной живой", восьмая строфа опущена. Добролюбов Александр Михайлович (1876--1945?) -- поэт-символист. В 1898 г. ушел "в народ", странствовал по Олонецкой губ., жил в Соловецком м-ре, позже в Поволжье основал религиозную секту "добролюбовцев". Брама -- см. примеч. 280. Будда -- см. примеч. 251. Аксаков Сергей Тимофеевич (1791--1859) -- русский писатель, проникновенно воспевший природу. Микола -- см. примеч. 184. Егорий -- см. примеч. 193. Поморье -- см. примеч. 253. Датируется, как и ст-ния No 384--391, согласно <Перечням> -- СРЗ.

385. ЛО. 1987, No 8 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, с вар. ст. 6 "И в пляске дервишей в газетных листках", ст. 15 "И "Франции сердце" мой "Кит Меднобрюхий"", с искажением в ст. 17 "китовом" вместо "китовьем", с вар. ст. 18 "Не страшен поэту свинца поцелуй", ст. 19 "Меня расстреляют в грозовом июле", с искажением в ст. 20 "струн" вместо "струй". - - Печ. по беловому автографу -- ГЛМ. Телок с ягуаром живет без опаски -- отзвук стихов из кн. пр. Исайи (XI, 6): "...волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок и молодой лев и волк будут вместе..." "Кит Меднобрюхий" -- символический образ из ст-ния "Медный кит" (1918). Смольный -- см. примеч. 310. Харран -- см. примеч. 348. О датировке см. примеч. 384.

386. БП, по беловому автографу -- ГЛМ. Копия первых двух строф, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, строфы зачеркнуты, приписка: "Из сожженных стихов". Другая копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ. Таити -- см. примеч. 301. Пресня -- исторический р-н Москвы, после 1918 г.-- Красная Пресня. О датировке см. примеч. 384.

387. АО. 1987, No 8 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Отречься от петухов. Как Петру, с пугливой клятвой -- см. примеч. 357. Гааз Федор Петрович (1780--1853) -- русский врач. Как главный врач московских тюрем добился улучшения содержания заключенных, организации тюремной больницы, школ для детей арестантов. О датировке см. примеч. 384.

388. КЗ. 1990, 27 окт. по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, с искажением в ст. 3 "затвердеют" вместо "завередеют". Бах -- см. примеч. 317. Скрябин -- см. примеч. 333. Мыслящий тростник -- образ, принадлежащий французскому мыслителю Б. Паскалю: "Человек всего лишь тростник, самый слабый в природе, но это мыслящий тростник" (Мысли, VI). Тютчев -- см. примеч. 322. О датировке см. примеч. 384

389. КЗ. 1990, 27 окт. по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Еще более резче, беспощаднее скажет Клюев о носителях "чугунного искусства" в нач. 1923 г.: "Исчадие питерских помойных ям, завсегдатаи заведений двенадцатого сорта, слизь и писуарная нежить, выброшенная революционной улицей, усвоившая для себя только пикейную жилетку и фиксатуарный пробор, со смердяковским идеалом открыть кафе в Москве "для благородных" -- проклята в моем сердце и не прощена в моей молитве. У нежити крылья нетопыря, ей не взлететь выше крыши "Европейской гостиницы". Там она и правит свой смрадный шабаш своим будто бы железным искусством, ругаясь над народной душой и кровью. Мой же путь -- тропа батыева ко стенам Града Невидимого. Да будет так! Да совершится! Иду и пою" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 83). Княжна Тараканова Елизавета (псевдоним, известна также под именем девицы Франк, госпожи Тремуль и т. д.; ок. 1745--1775) -- авантюристка-самозванка, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы и графа А. Г. Разумовского. Умерла от туберкулеза в Петропавловской крепости. Предание о гибели ее в Петербурге во время наводнения 1777 г. послужило сюжетом картины художника К. Д. Флавицкого (1864). Гете Иоганн Вольфганг (1749--1832) -- немецкий поэт, писатель, мыслитель и естествоиспытатель. Садофьев Илья Иванович (1889--1965) -- поэт. Гюго Виктор Мари (1802--1885) -- французский поэт-романтик, писатель. Маширов Алексей Иванович (псевдоним Самобытник; 1884--1943) -- пролетарский поэт, один из организаторов петроградского Пролеткульта. О датировке см. примеч. 384.

390. КЗ. 1990, 27 окт. по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Старых поморских писем -- имеются в виду иконы, написанные в Выгово-Лексинском Поморском общежительстве. Сначала иконописцы подражали иконам Соловецкого письма, потом Строгановского. Позже у них выработался свой стиль (пошиб). Они придали ликам святых очень светлый беловатый оттенок, сильно оживили золотом пробелку облачений. В изображение горок, земли и деревьев ввели свой рисунок, особенно в ландшафте: на иконе появилось изображение бедной северной природы (См.: Дружинин В. Г. К истории крестьянского искусства XVIII--XIX веков в Олонецкой губернии (Художественное наследие Выгорецкой Поморской обители) // Известия Академии наук СССР. 1926. С. 1479--1490. Отд. оттиск). Акатуй -- главная сибирская каторжная тюрьма в дореволюционной России, находилась в Нерчинском горном округе Забайкалья. О датировке см. примеч. 384.

391. ИЛ. 1990, No 8 по беловому автографу -- ИРЛИ, с искажением в ст. 10 "безответно" вместо "безотзывно". Цареград -- см. примеч. 272. О датировке см. примеч. 384.

392. Зн. 1920, No 6, без посвящ., с вар. ст. 2 "На буйной русской земле", ст. 6 "Олонецкому рыбаку", др. ред. ст. 9--27:

Сошло женатое солнце

К арабскому очагу

Пропеть о Красном Олонце,

О брачном боге Гу-гу.

И араб, вперясь в пустыню,

Видит пламенный караван,

Он везет волшебную скрыню

Орлиных яростных ран.

То от сосен пальмам подарок,

От моржа ягуару дар.

Многокрыл и слепяще ярок

Мировой священный пожар.

И не басня, что у араба

Солнце тундр и снегов в гостях...

Пестрядинная вятская баба

На мемфисских пляшет лугах.

Что в знаменном алом пожаре

Звездотечный плещет Ефрат

И в московском родном самоваре.

- - ЛХ, с посвящ. "Вящему другу А. Богданову". ЛХ, 1, без посвящ. Богданов -- см. примеч. 355. Олонец -- см. примеч. 344. Ефрат -- см. примеч. 283. Чад -- озеро в Африке.

393. ЛХ, без посвящ., с вар. ст. 8 "Расцветет соловьиный сад", ст. 30 "На безбрежность песенных нив". - - PC. 1924, No 1, третье ст-ние из цикла "Песни на крови", без посвящ., с теми же вар. в ст. 8 и 30, что и в ЛХ. - - Песнослов, 90, по Набор. экз. ЛХ, 1 без посвящ., с теми же вар. в ст. 8 и 30, что и в ЛХ. Подготавливая ко второму изданию сб. "Львиный хлеб", Клюев писал из Вытегорского уезда 18 авг. 1924 года Н. И. Архипову и П. В. Соколовой: "Да исправь "безбрежность" на "безбрежье" в стихотворении "Я знаю, родятся песни"" (Сергей Есенин в стихах и жизни. С. 339). Соколовский Михаил Владимирович (1901--1941) -- режиссер, один из ведущих деятелей трамовского движения 20--30-х гг. Участник "Театра митингов и манифестаций" при Доме коммунистического воспитания молодежи им. М. Глерона. С 1925 по 1935 гг. руководил Ленинградским агитационным театром рабочей молодежи (ТРАМ). В начале войны вступил в народное ополчение и погиб в бою. В своей творческой практике Соколовский исходил из установок, характерных для всей деятельности ТРАМов: отказ от классического репертуара, отрицание профессионального искусства и актерского мастерства, что, вероятно, и дало повод Клюеву сказать в 1929 г.: "Был в "ТРАМе" -- не театр, а дрессированный собачник" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 154). Изюмеи. -- вероятно, город Изюм Харьковской обл. Выгов -- см. примеч. 200. Онега -- см. примеч. 228. Китеж-град -- см. примеч. 292. Рублёв -- см. примеч. 177. Холмогоры, Холмогоры -- село, пристань на Северной Двине Архангельской обл. Целебей, Цебес (современное название -- Сулавеси) -- о-в в Малайском архипелаге. Датируется 1920 г. -- это ст-ние цитировалось в информации С. Вечернего (псевдоним А. Богданова) "Умрет ли Сказка?" // ТС. 1920, 12 авг.

394. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Пржевальский Николай Михайлович (1839--1888) -- русский путешественник, исследователь Центральной Азии. Памир -- см. примеч. 286. Чикаго -- см. примеч. 261. Нарым -- см. примеч. 325. Датируется, как и ст-ния 395--397, 1920-м г.-- эти ст-ния цитировал Ф. Грошиков в информации "Последний из могикан: (Два вечера поэзии Н. Клюева в Петрограде)" // КрГ. 1920, 27 окт.

396. ЛХ, с вар. ст. 16 "Ала Россия без хмеля недужного", без пятой строфы, с вар. ст. 22 "Кто породил вас, Зиновьев с Егорь-ем?" - - ДнП, 1989 по Набор. экз. ЛХ, 1, с теми же вар. в ст. 16, 22, что и в ЛХ, ст. 17 "Песня моздокская -- степь многозвенная". Домик Петра Великого построен 24--27 мая 1703 г. и явился самой первой жилой постройкой города. Петр I жил в доме с 1703 по 1708 гг. во время коротких наездов в Петербург. Домик стоит в центре города, на берегу Невы, неподалеку от Петропавловской крепости и является историко-художественным музеем. Бревна в лапу, т. е. врубка в лапу -- соединение в венец без выхода концов бревен за плоскость стены. Сапоги -- шлюзы амстердамские -- намек на заграничную поездку царя в 1697-- 1698 гг., во время которой он полгода работал на верфях Амстердама, изучая корабельную архитектуру и черчение планов. Егорий -- см. примеч. 193. Ни базара лещужного, т. е. без больших осенних ярких сельских торгов -- намек на ст-ние С. А. Есенина "На плетнях висят баранки..." (1915). Разин с персидкою -- см. примеч. 333. Зиновьев -- см. примеч. 369. О датировке см. примеч. 394.

397. ЛХ, с вар. ст. 10 "Запряженных в кузов, где Есенина поэмы", ст. 12 "Променяли на манишку ржаные Дамаски", ст. 16 "Где челюсть осла с Менделеевым рядом". - - Песнослов, 90 по Набор. экз. ЛХ, 1, в ст. 10, 12, 16 с теми же вар., что и в ЛХ, без ст. 17--20. В <Перечнях> СРЗ -- под загл. "Поле Иезекии-лево". Поле Иезекиилево -- образ, восходящий к книге ветхозаветного пр. Иезекииля, видение пророком оживления и воскрешения костей человеческих является образом восстановления и обновления Израильского царства и духовного возрождения и обновления всего человеческого рода во Христе. И нет Ярославня поплакать зигзицею -- см. примеч. 323. Прекрасной Евпраксии низринуться с чадом -- речь идет о жене рязанского князя Федора Юрьевича, которая была вынуждена выброситься вместе со своим сыном Иваном из высокого терема, чтобы избежать бесчестья со стороны хана Батыя (См.: Повесть о разорении Рязани Батыем // Памятники литературы Древней Руси: XIII. М., 1981. С. 187). Менделеев -- см. примеч. 317. О датировке см. примеч. 394.

398. КЗ. 1990, 27 окт. по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Арский Павел Александрович (1886--1967) -- поэт, писатель. Аксён, точнее: Аксень-Ачкасов -- псевдоним Садофьева -- см. примеч. 389. Яссы -- город на северо-востоке Румынии. Гастев -- см. примеч. 327. Скрябин -- см. примеч. 333.

399. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Ладога -- см. примеч. 300. Онего -- древнерусское название Онежского озера. Вавилон -- см. примеч. 283. Монблан -- см. примеч. 300.

400. ЛХ, с вар. ст. 8 "Рассказы про Царьград". - - РСв. No 1, первое ст-ние из цикла "Песни на крови", с тем же вар., что и в ЛХ. - - Песнослов, 90 по Набор. экз. ЛХ, 1, с тем же вар., что и в ЛХ. Алексий -- Алексей Михайлович (1629--1676) -- русский царь из дома Романовых, обладал мягким, добродушным и общительным характером, уважал человеческое достоинство в подданном, что "производило обаятельное действие на своих и чужих и заслужило Алексею прозвище "тишайшего царя"" (Ключевский В. О. Сочинения: В 8 т. М, 1957. Т. III. С. 325). Китеж-град -- см. примеч. 292. Аввакум -- см. примеч. 200. Бухара -- см. примеч. 300. Ева -- см. примеч. 280. Царьград -- см. примеч. 272.

401. ЛХ, опечатка в ст. 2, перенесенная из ЛХ, 1, вопреки рифмовке и размеру: "Оранжевая масть, валторны в мыке". - - Соч. 2. Набор. экз., с той же опиской в ст. 2, что и в ЛХ. Удрас и Барыба -- персонажи ст-ний С. М. Городецкого "Славят Яри-лу" (1905) и "Барыбу ищут" (1907), сочиненные им по фольклорному образцу, якобы древнеславянские божества плодовитости и плодородия.

402. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Сиам -- официальное название Таиланда до 1939 и 1945--1948 гг.

403. ЛХ. ЛХ, 1, с вар. ст. 14 "По буквам -- старым ухабам". Набор. экз. Вольгова домбра -- см. примеч. 206.

405. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Мокробородый Спас -- имеется в виду икона "Спас Мокрая борода". По преданию, святая Вероника подала Иисусу, изнемогавшему под крестной ношей, плат (убрус), чтобы Спаситель мог отереть свой лик. И на плате изобразился лик Христа в терновом венке, с каплями крови и пота, стекающими с бороды. Великий Сфинкс -- см. примеч. 334.

406. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Ломоносов -- см. примеч. 372.

407. ЛХ. Беловой автограф -- РНБ. Другой беловой автограф -- Собрание М. С. Лесмана (Санкт-Петербург), строфы 1 и 2, подпись: Н. Клюев, дата: май 1921. ЛХ, 1. Набор. экз. Толстой -- см. примеч. 250. Фет (наст. фам. Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820--1892) -- русский поэт, являлся одним из любимых поэтов Клюева, который говорил: "Кто Фета не чувствует да не любит, то не поэт" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 129 об.). Милюков Павел Николаевич (1859--1943) -- русский политический деятель, историк, публицист, один из организаторов партии Народной свободы или конституционной демократии. В 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства. После Октябрьской революции -- эмигрант. Набоков Владимир Дмитриевич (1869--1922) -- юрист, публицист, отец писателя Владимира Набокова, один из лидеров кадетской партии. В 1917 г. управляющий делами Временного правительства. После Октябрьской революции -- эмигрант.

408. АХ. АХ, 1. Набор. экз. Эскуриал, Эскориал -- резиденция испанских королей, построенная в XVI в. Пустозерье -- см. примеч. 282. Харран -- см. примеч. 348.

409. АХ. АХ, 1. Набор. экз. Рюрик -- согласно летописи, начальник варяжского военного отряда, якобы призванный ильменскими славянами вместе с братьями Синеусом и Трувором княжить в Новгороде. Основатель династии Рюриковичей. Гостомысл -- полулегендарный предводитель новгородских словен, первый князь или посадник (первая пол. IX в.), который якобы завещал призвать варягов. Бах -- см. примеч. 317.

410. АХ. АХ, 1. Набор. экз. Царырад -- см. примеч. 272. Фавор -- см. примеч. 120.

411. АХ. АХ, 1. Набор. экз. В Софию въехал Мурат -- по легенде, после падения Константинополя (1453), в знак победы над "неверными" сын турецкого султана Мурада II (ум. 1451), султан Мехмед II (1423--1481) въехал на белом коне в храм святой Софии. Влахерны -- местность в Константинополе, где был построен в честь Богоматери храм, куда, по преданию, в 458 г. были перенесены священные ризы, омофор и часть пояса Богородицы. В 1434 г. храм сгорел.

412. АХ. АХ, 1. Набор. экз. Чарджуй (до 1940), Чарджоу -- областной город Туркмении, большая часть области занята пустыней Каракумы. Микула -- см. примеч. 227. Исав -- в Ветхом завете, сын Исаака и Ревекки, старший брат-близнец Иакова, родившийся косматым.

413. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз.

414. ЛХ. Беловой автограф -- Собрание М. С. Лесмана (Санкт-Петербург), с эпиграфом "Хвалите имя Господне, Хвалите, рабы, Господа", строфы 1, 2, 3, с вар. ст. 1 "За обедней два человека". Эпиграф -- перефразированная цитата из Псалтыри (Пс. 112, 1): "Хвалите, рабы Господни, хвалите имя Господне". ЛХ, 1. Набор. экз. Садко -- см. примеч. 111. Верхарн -- см. примеч. 328. Кривополенова -- см. примеч. 328. Кааба -- см. примеч. 361.

415. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Гималаи -- см. примеч. 257. Барабинская степь -- обширная низменная равнина Западной Сибири, простирающаяся между Обью и Иртышом. Тян-Дэин -- см. примеч. 363.

416. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Голубые баварцы -- преобладающий цвет обмундирования в армии Баварского королевства XIX-- нач. XX вв., входившего в состав Германии. Тургенев -- см. примеч. 328. Фет -- см. примеч. 407.

417. ЛХ, с вар. ст. 24 "Бесструнных времен прокаженный Коран". - - Песнослов, 90 по Набор. экз. ЛХ, 1, с тем же вар., что и в ЛХ. Поморье -- см. примеч. 253. Карфаген -- см. примеч. 324. Буслаев кафтан -- см. примеч. 305 (Мемёлфа).

418. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз. Припять -- р., правый приток Днепра. Евфрат -- см. примеч. 283.

419. ЛХ, с вар. ст. 53 "И вышла поэма -- ферганский базар". - - Печ. по Набор. экз. ЛХ, 1, с тем же вар., что и в ЛХ. Ломоносов -- см. примеч. 372. Брама -- см. примеч. 280. Медина -- город в Саудовской Аравии, здесь находится гробница Муххамеда -- второе после Каабы в Мекке место паломничества мусульман. Таити -- см. примеч. 301. Памир -- см. примеч. 286. Магомет -- см. примеч. 280. Карнак -- селение в Верхнем Египте, где находятся руины комплекса храмов (XX в. до н. э. -- конец первого тыс. до н. э.) на территории Фив. Памятник архитектуры Нового царства.

420. ЛХ. ЛХ, 1. Набор. экз.

421. ЛХ, под загл. "Львиный хлеб". - - Печ. по Набор. экз. ЛХ, 1, под тем же загл. что и в ЛХ. Другой беловой автограф -- ИРЛИ, под загл. "33", с вар. ст. 32 "Отныне певец Онега". Онего -- см. примеч. 399. Юм Давич (1711--1776) -- английский философ, психолог и историк. Судан -- см. примеч. 348. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

422. ЛХ, с вар. ст. 15 "Что, соловьиный сад трепля". - - Пес-нослов, 90 по Набор. экз. Черновой автограф -- ИРЛИ. Беловой автограф -- РГАЛИ, с тем же вар. в ст. 15, что и в ЛХ. И груз "Кобыльих кораблей" -- имеется в виду ст-ние С. А. Есенина "Кобыльи корабли" (1919). Коловратовый -- см. примеч. 246. Мариенгоф Анатолий Борисович (1897--1962) -- поэт, один из основателей имажинизма, был дружен с Есениным. Клюев отрицательно относился к их дружбе. В 1922 г. он писал Есенину: "Много слез пролито мною за эти годы. Много ран на мне святых и грехом смердящих, много потерь невозвратных, но тебя потерять -- отдать Мариенгофу как сноп васильковый, как душу сусека, жаворонковои межи, правды нашей, милый, страшно, а уж про боль да про скорбь говорить нечего" (Цит. по статье Азадовского К. М. "Неизвестное письмо Н. А. Клюева к Есенину". С. 276). В 1924 г. возникшие разногласия идейно-творческого характера привели к разрыву отношений Есенина с Мариенгофом. Голгофа -- см. примеч. 48. Тропа к иудиным осинам, т. е. путь к позорной смерти. Согласно устным легендам, Иуда Искариот, предавший Христа, терзаясь угрызением совести, повесился на осине. "Голубень" (1918), "Трерядница" (1921) -- сборники Есенина. Садко -- см. примеч. 111. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

423. ЛХ, с пометой "Надпись на портрете", с посвящ. "Николаю Ильичу Архипову". - - Печ. по Набор. экз. Черновой автограф -- СРЗ, дата: 8 апр. 1921. ЛХ, 1, с пометой "Надпись на портрете" и посвящ. "Николаю Ильичу Архипову". Архипов Николай Ильич (1887--1967) -- историк, журналист. 1919--1923 гг. -- член редколлегии вытегорских газ. "Известия", "Вытегорская коммуна", "Звезда Вытегры", редактор газ. "Трудовое слово". В Вытегре Архипов сблизился с Клюевым и стал его верным другом, организовал кружок "Похвала народной песне и музыке", издавший сборник ст-ний Клюева "Неувядаемый цвет". В 1924 г. он становится хранителем Петергофских дворцов и музеев, с 1926 г. -- заведующим Управления Петергофских дворцов и парков. В начале 1937 г. репрессирован. После реабилитации, с 1956 г. -- научный консультант по реставрации памятников в Государственной инспекции по охране памятников. Автор книг "Сады и фонтаны Петергофа" (1930), совместно с А. В. Шеманским "Историко-бытовой музей XVIII в. в Петергофе" (1930); "Бартоломео Карло Растрелли" (1964); совместно с А. Г. Рас-киным "Петродворец" (1961), "Прогулка по Петродворцу" (1966), "Прогулка по паркам Петродвороца" (1967).

424. ЛХ. Черновой автограф -- ИРЛИ. ЛХ, 1. Набор. экз. С седьмого певчего неба -- см. примеч. 120. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

425. ЛХ. Черновой автограф -- ИРЛИ. ЛХ, 1. Набор. экз. Меня хоронят, хоронят Построчная тля, жуки. В начале 1920-х гг. выпады против Клюева в центральной печати становятся все чаще и чаще. "Пишут обо мне, -- с горечью говорил поэт в янв. 1923 г., -- не то, что нужно. Треплют больше одежды мои, а о моем сердце нет слов у писателей.

Не литератором модным хотелось бы мне стать, а послушником у какого-нибудь Исаака Сириянина, чтобы повязка на моих бедрах да глиняный кувшин были единственным имуществом моим, чтоб тело мое смуглое и молчаливое, как песок пустыни, целовал шафранный ветер Месопотамии.

Вот отчего печаль моя и так глубоки морщины на моем лбу... Милый мой братец, радость моя не в книгах, а в изумлении духовном, и покой мой в мятеже и в обвалах гор, что окружают внутреннюю страну мою.

Люблю эти обвалы, потоки горных вод, львиную яростную пляску слов последних.

Приходит ли это в голову моим критикам?" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 81 об.). Исаак Сириянин, Исаак Сирин -- св. отец церкви (VIII в.), родом из г. Ниневии, непродолжительное время был его епископом. Затем удалился в м-рь. Автор многих сочинений на сирийском языке об управлении духовном, о божественных таинствах, судах и благочинии. Память 12(25) апр. Месопотамия -- Междуречье, Двуречье, природная обл. в Западной Азии в бассейне pp. Тигр и Евфрат. В конце III тыс. до н. э. здесь существовали государства Аккад, Ур и др., позже -- Вавилония. М. -- один из крупнейших культурных очагов Древнего Востока. И брюсовским сюртуком -- выражение, по-видимому, заимствовано Клюевым из статьи А. Белого "Брюсов" // Белый А. Луг зеленый. Книга статей. М., 1910. С. 205: "Брюсов надел на безумие свой сюртук... Безумие, наглухо застегнутый сюртук -- вот что такое Валерий Брюсов". "Песнослову" грозится Брюсов Изнасилованным пером -- имеется в виду весьма предвзятая рецензия Брюсова на первую кн. "Песнослова", которая, по сути дела, перечеркивала его же раннюю оценку клюевского таланта. Брюсов, в частности, писал: "Полукрестьянин, полуинтеллигент, полуначетчик, полураскольник, Николай Клюев не вышел из узкого круга своих наблюдений. Картинки северной природы, пересказы духовных книг, изредка -- подражания частушкам, всё -- пропитанное религиозным пафосом, в духе нашего раскола, вот -- поэзия "Песнослова"" // Художественное слово. 1920 (на обл.: 1921), No 2. С. 64. На клюевскую инвективу Брюсов на ответил. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

426. КЗ. 1990, 27 окт. по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Беловой автограф -- Государственный историко-литературный и природный музей А. А. Блока (Шахматов, альбом С. М. Алянского), подпись: Николай Клюев, дата: май 1921. Григорий Новых -- см. примеч. 246. Бессалько Павел Карпович (1887--1920) -- писатель, один из деятелей Петроградского Пролеткульта. Творчеству его присущ мелодраматизм, патетика и схематизм образов. Пересыплют в "Известиях" Кии Перья сиринов сулемой -- речь идет о статье П. В. Пятницкого (псевдоним Кий) "Крестьянские поэты" (Известия. 1920. 24 мая), в которой дается оценка двум книгам "Песнослова" и говорится о поэте как о талантливом, даровитом авторе, его самобытной и колоритной лирике. Однако ставится в вину содержание "Песносло-ва" и его полезность "пролетариям и крестьянам, тем более тяготеющим к коммунизму. В этом отношении поэзия Клюева мало ценна, потому что он в неизмеримо большей степени является певцом былой статики, чем поступательной динамики мирового размаха". Смольный -- см. примеч. 310. Печора -- см. примеч. 323. Буг -- возможно, имеется в виду Западный Буг -- р. Белоруссии и Польши. Майна -- р. Самарской обл. и Татарстана, впадает в Куйбышевское водохранилище. Хирам -- см. примеч. 325.

427. ЮМ. 1921, No 14. ЛХ, 1. Набор. экз. Олонеи, -- см. примеч. 344. Семирамида -- см. примеч. 337.

428. Зн. 1921, No 9 (май), без посвящ., с вар. ст. 17 "Города журавлиной станицей". - - ЛХ, с посвящ. "Виктору Шиманов-скому", с тем же вар. в ст. 17, что и в Зн. - - ИзП. ЛХ, 1 с тем же вар. в ст. 17, что и в Зн. Другой беловой автограф -- ИРЛИ, сверху текста дата: 1922, подпись: Николай Клюев, с тем же вар. ст. 17, что и в Зн, на обратной стороне автографа посвящ. "Павлу Николаевичу Медведеву". Набор. экз. Шимановский -- см. примеч. 291. Медведев -- см. примеч. 352. Харран -- см. примеч. 348. Каин -- см. примеч. 291. Повенец -- см. примеч. 375.

429. ДнП, 1989 по Набор. экз. Черновой автограф -- ИРЛИ, с вар. ст. 22 "Для ха-хи-хи Прова и Пуда", ст. 27 "О дождик словесный, капай", дата: 19 нояб. 1921. Голова на блюде -- измененная цитата из Евг. от Мк. (VI, 28): "...и принес голову его на блюде..." Топтыгин-- см. примеч. 263.

430. РП. 1989, 23 июня, по машинописи -- ИРЛИ. Черновой автограф -- ИРЛИ. Набор. экз. Гоби -- название пустынных и полупустынных территорий на севере и северо-востоке Центральной Азии. Толстой -- см. примеч. 250. Гоголь Николай Васильевич (1809--1852) -- русский писатель. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

431. Р. 1988, No 6 по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ. Черновой автограф -- ИРЛИ. Рубленной в лапу -- см. примеч. 396. Пирогощая (от греч. -- "башенная") -- икона, привезенная из Константинополя вместе со знаменитой "Владимирской". Икона Пирогощая до нас не дошла, в честь нее великий князь киевский Мстислав (1076--ИЗО) заложил в Киеве церковь Богоматери, называемой также Пирогощею. С козельской сечи -- речь идет о жителях города Козельска, которые в 1238 г. оказали героическое сопротивление войскам хана Батыя. Лив-ны -- город в Орловской обл. на р. Сосна, во время татарско-монгольского нашествия был разрушен. Буслаи -- см. примеч. 305 (Мемёлфа). Калка -- приток р. Кальмиус в Донецкой обл. (Украина), на котором произошло первое сражение (1223) войск русских князей и половецкого хана Котяна с монголо-татарскими войсками, одержавшими победу. Христофор с головой собаки -- речь идет о св. Христофоре, великане, сказочном герое средневековых сказаний. Восточнославянские предания наделяют его песьей головой, с которой он изображен и на древних иконах. Мстислав -- Мстислав Мстиславич Удалой (ум. 1228), князь торопецкий, новгородский и галицкий. В битве при Калке проявил храбрость, но как полководец был неосмотрителен, что привело в конечном счете к поражению всего русского войска.

432. КрГ. 1925, 22 окт. Веч. вып., в ст. 57 ошибочно переставлены местами слова "бородах", "бороздах". Черновой автограф -- ИРЛИ, без загл. Набор. экз., без загл., с припиской Клюева: "Это ненавистное мне стихотворение печатаю только по просьбе моего друга Н. Архипова". Архипов -- см. примеч. 423. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ. Положено на музыку А. И. Михайловым.

433. Записки. 1922, No 37. Черновой автограф -- ИРЛИ. Набор. экз. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ. Положено на музыку В. И. Панченко.

434. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ, с вар. в ст. 14 "половецким" вместо "татарским". - - СП, по другому беловому автографу -- ИРЛИ, подпись: Николай Клюев, дата: 1 июля 1924.. Черновой автограф -- ИРЛИ. Икона Бориса и Глеба посвящена древнерусским князьям, святым. Аввакум -- см. примеч. 200. Добрыня -- богатырь, герой русских былин. Пересвет, Ослябя -- см. примеч. 297. Святополк I (ок. 980--1019) -- князь туровский и киевский. Убил своих братьев Бориса и Глеба (по святом крещении Роман и Давид), завладел их уделами, за что и прозван был Окаянным. Ярослав Мудрый изгнал его из Киева. С помощью поляков и печенегов Святополк захватил город, но был окончательно разбит. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ. О ст. 9--10 Клюев сказал Архипову: "Сегодня во сне слышал стихи: "Чтоб Русь, как серьга, повисла в моем цареградском ухе"" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No681. Л. 108 об.).

435--436. Вавила

1. Пт. 1923, No 7, первое ст-ние из цикла "Вавила", с посвящ. "Н. И. А-ву", с вар. ст. 6 "И к первенцу -- кому сметаны". - -ИзП. Черновой автограф -- ИРЛИ. Второй черновой автограф-- ИРЛИ. Н. И. А-ву-- Архипов-- см. примеч. 423. Микула -- см. примеч. 227. И крыльями плещет София -- Орлица запечных ущелий -- имеется в виду икона Софии, Премудрости Божией. В статье "Сорок два гвоздя" Клюев пишет: "Закатал я на исход чистым рушником свой любимый образ Софии -- Премудрости Божией,-- крылата она и ликом багряна, восседает на престоле-яхонте, и Пречистая с Иваном-постителем ей предстоят главопреклонны. А Спас золотой, в пламенных кружалиях, за плечьми ее вознесся, благословляющие длани на все миры простирая. Да еще Некая книга на этой же иконе превыше херувимов здынута. Пречудное письмо!" (ЗВ. 1919. 9 июля).

2. Записки. 1923, No 47, с посвящ. "Н. И. Архипову", с вар. ст. 9 "Вечерние зори -- ширинка в бучиле". - - Пт. 1923, No 7, второе ст-ние из цикла "Вавила". Черновой автограф -- ИРЛИ, дата: окт. 1922. Архипов -- см. примеч. 423.

437. Лн. Черновой автограф -- ИРЛИ. Ладога -- см. примеч. 300. Датируется по расположению ст-ния в разделе беловых и черновых автографов -- СРЗ.

438. В статье Швецовой Л. и Субботина С. "Эти гусли -- глубь Онега..." // Св. 1986. No 9 (отрывок) по черновому автографу -- ИРЛИ. - - Песнослов, 90 по тому же черновому автографу -- ИРЛИ. В сносках к ст. 7 и 47 публикатор ст-ния приводит вар. этих ст. "Как на мусор метлу", "На рублевской ладье не отчалит в Варяги", с искажением в ст. 40 "подавец" вместо "поставец". Звенигород -- город в Московской обл., известен с XII в., славится памятниками церковного зодчества. Андрей -- Рублёв, см. примеч. 177. "Сказанье о Сифе" -- по всей видимости, ошибка памяти, так как о Сифе нет отдельного сказания или апокрифа. В средневековой христианской историографии он почитается как создатель письменности и начинатель астрономических знаний. Сиф -- третий сын Адама и Евы (См.: Русский хронограф редакции 1512 г. Глава 4. О Сифе и грамотах // Полное собрание русских летописей. СПб., 1911. Т. 22. Ч. 1. С. 27--28). Челмогорский Кирилл -- преподобный, является основателем Челшенской, или Челмогорской, пустыни при озере Челмогорском, неподалеку от Каргополя (см. примеч. 337). Преставился в конце XI в. Иринарх -- игумен Соловецкого м-ря. Много потрудился во славу и процветание обители. Преставился в 1628 г. Память 17(30) июля. Макарий на Желтых Водах -- преподобный Унженский и Желтоводский чудотворец (1349-- 1444), сын посадского из Н. Новгорода, поселился на Желтом озере, где и основал обитель. Позже поселился на р. Унже Костромской губ. и положил основание новой обители, где и преставился. Память 25 июля (7 авг.) "Не рыдай мене Мати" -- православная икона. "Мокробородый Христос" -- см. примеч. 405. Барабинские шляхи -- см. примеч. 415. Туран -- имеется в виду Туранская равнина в Средней Азии. Глава Иоанна -- см. примеч. 361, 378. Даниил -- четвертый из больших пророков, автор "Книги пророка Даниила". Печора -- см. примеч. 323. То "Зачатия Образ" -- речь идет об иконе "Зачатие св. Анною Пресвятой Богородицы". Маточкин Шар -- пролив между Северными и Южными о-вами Новой Земли, соединяет Баренцево и Карское моря. Вайгач -- о-в на границе Баренцева и Карского морей. Топтыгин -- см. примеч. 263. Стенькин палач -- см. примеч. 311. Глаза Василько -- см. примеч. 297. Что "Тридневен во гробе" -- слова из ирмоса, песнь 3-я, неделя 3-я седмицы Святого поста (Триодь постная). Выга -- р. Выг, до впадения в Выгозеро носит название Верхний Выг, по выходе из него -- Нижний Выг, впадает в Белое море, Карелия. Что Данилову с Лексой -- см. примеч. 200, 282.

439. Сл. 1991, No 4 по беловому автографу -- ИРЛИ.

440. ЛО. 1987, No 8 по беловому автографу -- ИРЛИ. Перовская -- см. примеч. 311.

441. Печ. по беловому автографу -- ИРЛИ, дата: окт. 1922. Два черновых автографа -- ИРЛИ. Н. А. Архипов -- см. примеч. 423. Ильюша -- Архипов Илья Николаевич (1911 -- 1942) -- сын Н. А. Архипова, погиб при защите Ленинграда на Пулковских высотах.

442. Р. 1988, No 6 по черновому автографу -- ИРЛИ. Его-рий -- см. примеч. 193.

443. РП. 1989, 23 июня, по авторизованной копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, без строф. 1, 2. - - Печ. по этому же источнику, с восполнением опущенных строф. Радонеж -- см. примеч. 211. Саров -- см. примеч. 211. Сиам -- см. примеч. 402. Андрей Рублев -- см. примеч. 177. Стенькины плёса -- намек на походы Разина по Волге и Яику.

444. КрГ. 1925, 20 дек. Веч. вып. Черновой автограф -- ИРЛИ, дата проставлена Архиповым: декабрь 1925. Беловой автограф -- (Архив семьи H. H. Брауна, Санкт-Петербург), подпись: Николай Клюев. Колчак Александр Васильевич (1873-- 1920) -- адмирал, глава военной диктатуры, установленной в нояб. 1918 г. на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. К началу 1920 г. армии Колчака были разгромлены, а сам он расстрелян. И голод на поволжской шири -- в 1921--1922 г. Поволжье переживало жестокий голод. Буг -- см. примеч. 426. Вайгач -- см. примеч. 438. И кровь моздокских ямщиков -- см. примеч. 300.

445. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ. Черновой автограф -- ГЛМ, дата рукой Архипова: апр. 1926. Другой беловой автограф -- ГЛМ, под загл. "Песня о Бахметьеве", подпись: Николай Клюев, ниже приписка: "При недоразумении одиннадцатую строку снизу можно заменить строкой: Дозорным факелом горя. Строка: Челом бунтующим царя -- имеет тот же смысл, что и Над равниною Бештау чалмою снежного царя и т. д.". "Ин. Оксенов, -- пишет Архипов, -- в разговоре с Н. А. выразил недоумение по поводу строк в "Песне о Бахметьеве":

И над пучиной городскою,

Челом бунтующим царя,

Лассаль гранитной головою

Кивнет с проспекта Октября...

Оксенов недоумевал слову "царя", как сравнению Лассаля с Николаем II (царя -- дееприч. от гл. царить). "Вот уж воистину, -- заметил Н. А., -- приходится скорбеть не об упадке своего таланта, а о критиках с пробковыми головами!"" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. No 681. Л. 145 и об.). Бахметьев -- лицо вымышленное (примеч. Клюева). Оксенов Иннокентий Александрович (1896--1942?) -- поэт, критик. Кашмир -- см. примеч. 252. Смольный -- см. примеч. 310. Лассаль гранитной головою Кивнет с проспекта Октября -- 7 окт. 1918 г. у здания бывшей Городской думы на Невском проспекте (до 1944 г. проспект 25 Октября) был установлен памятник Фердинанду Лассалю (1825-- 1864) -- деятелю немецкого рабочего движения (скульптор В. А. Синайский). В первоначальном варианте голова Лассаля была отлита из гипса, в 1921 г. скульптор перевел ее в гранит. В настоящее время скульптурная часть -- голова -- находится в Государственном Русском музее (Санкт-Петербург).

446. Р. 1988, No 6 по черновому автографу -- ГЛМ. Лик Егорья -- см. примеч. 193. Выпью с горя, где же кружка -- Сердцу будет веселей\ -- измененная цитата из ст-ния А. С. Пушкина "Зимний вечер" (1830): "Выпьем с горя: где же кружка? Сердцу будет веселей".

447. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ, с вар. ст. 24 "Звенит обида в стихах", без строф 7, 8, с вар. ст. 33 "И в словесных вэвивах и срывах", ст. 34 "Страстотерпный испив удел". - -ДН, 1987, No 12 по другому беловому автографу -- ИРЛИ, в сноске Клюев привел те же вар. ст. 24 и 34, что и в Соч. 2. Черновой автограф -- ГЛМ, дата рукой Архипова: июнь 1926. Ситец да гвоздей немного -- измененная цитата из ст-ния С. А. Есенина "Русь уходящая" (1924): "Теперь бы ситцу... Да гвоздей немного..." Богданов-Вельский -- см. примеч. 322. Себастьян, Севастиан (ум. ок. 287) -- христианский великомученик. При императоре Диоклетиане занимал должность начальника дворцовой стражи. Будучи тайным христианином, много помогал братьям по вере. Когда открылась тайна, он был подвергнут пыткам, привязан к дереву и пронзен стрелами. Память 18(31) дек. Этот сюжет часто использовался мастерами западноевропейского искусства (Перуджино, Рибера). В ст-нии Клюева речь идет о картине венецианского художника Тициана "Св. Себастьян". Мемфис -- крупный религиозный, политический и культурный центр, столица Египта в XXVIII--XXIII вв. до н. э.

448--451. Новые песни

1. КрГ. 1926, 21 янв. Веч. вып. - - Зв. 1926, первое ст-ние из цикла "Новые песни". Черновой автограф -- ИРЛИ (Музей). Машинопись -- ИРЛИ, первое ст-ние из цикла "Новые песни", с посвящ. "Моему юному художнику Яр-Кравченко на память и в назидание и как ответ на его вопросы о политике", с вар. ст. 2 "Где яр и тревожен закат", ст. 32 "Из ран нестерпимых растут", ст. 52 "Стоит исполин Ленинград", ст. 53--54 "У ног его волны как стаи, За тучами бурь голоса". "Размер "Ленинграда",-- отмечал Клюев,-- взят из ощущения ритма корабля, из ощущения волн и береговых отгулов, а вовсе не из подражания "Воздушному кораблю" Лермонтова" (Цит. по кн.: Азадовский К. М. Николай Клюев: Путь поэта. С. 259). Яр-Кравченко Анатолий Никифо-рович (1911--1983) -- народный художник РСФСР. Ученик В. Е. Савинского и И. И. Бродского, продолживший в своих работах традиции русской реалистической школы. Большой мастер рисунка, портретист. Его знакомство с Клюевым состоялось в 1928 г. в Ленинграде, на выставке картин общества имени А. И. Куин-джи в залах Общества поощрения художеств, затем перешло в большую дружбу, длившуюся до последних дней поэта. По совету Клюева Кравченко добавил к своей фамилии приставку Яр, чтобы подчеркнуть особую эмоциональную и эстетическую направленность своего творчества. Художник оставил ряд акварельных и масляных портретов поэта, а также множество карандашных набросков во время их совместных поездок. Клюев посвятил ему большую часть ст-ний, написанных в 1930-е гг. "Трансваль" -- популярная в России в нач. XX в. песня "Трансваль, Трансваль, страна моя..." -- устная переработка ст-ния Г. А. Галиной "Бур и его сыновья" (1899), явившегося откликом на англо-бурскую войну 1899--1902 гг. Марсово поле -- см. примеч. 299. Володарский В. (настоящая фамилия и имя Гольдштейн Моисей Маркович; 1891--1918) -- комиссар по делам печати, пропаганды и агитации, редактор "Красной газеты". Убит эсером. Морава -- р. Чехии и Словакии, левый приток Дуная. Рим семихолмный -- большая часть Древнего Рима расположена на левом берегу Тибра, на семи холмах: Авентин, Виминал, Капитолий, Квиринал, Палатин, Целий, Эсквилин.

2. КрГ. 1925, 12 нояб. Веч. вып. - - Зв. 1926, No 2, второе ст-ние из цикла "Новые песни". Черновой автограф -- ГЛМ. Беловой автограф -- РНБ, ст. 2--25. Не про Татьянину усадьбу -- речь идет об усадьбе Татьяны Лариной, героини романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин".

3. Прж. 1926, No 9, первое ст-ние из цикла "Новые песни". Черновой автограф -- ГЛМ вместе с черновым автографом ст-ния No 452. Бебель Август (1840--1913) -- один из основателей и руководителей германской социал-демократической партии и II Интернационала. Повенец -- см. примеч. 375. Сиракузы -- город на о-ве Сицилия.

4. Прж. 1926, No 9, второе ст-ние из цикла "Новые песни".

452. ЛП. 1927, 27 нояб., без ст. 21--32. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ. В статье Субботина С. И. "На путях к Николаю Клюеву", по черновому автографу -- ГЛМ, с вар. ст. 1 "Мы пролетарские поэты", ст. 8 "За Пушкиным не воспоем", между ст. 8--9 дополн. строфа:

Нам ненавистна глушь Чарджуев,

Где воронье -- поводыри,

Пуская песнобородый Клюев

Бубнит лесные тропари,

с вар. ст. 9 "И что нам блоковские ямбы", ст. 22 "Владимир Ленин боль земли", ст. 27 "Мы океанские поэты", ст. 28 "Везем неслыханный напев", ст. 29 "И вея далью, вербным пухом" (Св. 1988, No 5). Перед избушкой две рябины -- цитата из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (Отрывки из путешествия Онегина, строфа 7). Чарджуй -- см. примеч. 412. Блоковские ямбы -- намек на цикл ст-ний А. А. Блока "Ямбы" (1907--1914). О датировке см. примеч. 450.

453. В сб.: Собрание стихотворений. Ленинградский Союз Поэтов. Л., 1926, Черновой автограф -- ГЛМ. Машинопись -- ИРЛИ, с вар. ст. 9 "А и тепло жилось братьям Елисеевым", ст. 30 "Вышить небывалое кровью и огнем", ст. 31 "Наша ль корноухая у ворот отлаяла". Замело пургою башмачок Светланы -- см. примеч. 372. Братаны Елисеевы -- имеется в виду крупное дореволюционное товарищество "Братья Елисеевы", которому в разных городах России принадлежали магазины гастрономических продуктов. Молога -- р. в Европейской части России, левый приток Волги. Хороша была Настенька у купца Чапурина -- персонаж романа П. И. Мельникова (Андрей Печерский) "В лесах", дочь крупного тысячника-раскольника Патапа Максимовича Чапурина, умершая на девятнадцатом году жизни. Пинега -- р. на севере Европейской части России, правый приток Северной Двины. Кашин --один из старинных городов Тверской обл. Мемёлфа Тимофеевна -- см. примеч. 305.

454. БП по черновому автографу -- ГЛМ. - - Печ. по этому же источнику, с уточнениями в ст. 5 и 7. Степанко бог -- возможно, имя шамана или знахаря у коми-пермяков. Волынь -- Волынская обл. на северо-западе Украины.

455. КП. 1927, No 39. Черновой автограф -- ГЛМ, без загл., дата рукой Архипова: 7 марта 1927. Беловой автограф -- РГАЛИ.

457. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ. Копия, выполненная Архиповым -- ИРЛИ, дата: 7 апр. 1928. Роман Менский, навестивший Клюева в 1929 г. в Ленинграде, рассказывает об истории появления этого ст-ния: "Время было тревожное -- развертывалась вовсю коллективизация. Судьба народа глубоко волновала Н. А. Он понимал, что большевики собираются закрыть, открытый им, мир народа, а с ним и его поэтический "монастырь". Еще в самый расцвет НЭПа он отчетливо угадывал будущее <...> Поговорили о деревне, о надвинувшемся на крестьян горе. Когда мы уходили, Н. А. почти шепотом несколько раз сказал: "Будет гарь... Ох, будет гарь"... Насильственная коллективизация у него ассоциировалась с насильственным никонианством. Вскоре после этого, когда крик о коллективизации в прессе и журналах стал истошным, Н. А. принес в редакцию журнала "Звезда" стихи. Они начинались так: "Кто о чем, а я о двуперстии"..." (Менский Р. Н. А. Клюев// Новый журнал. 1953. No 32. С. 150--151). Ст-ние в журн. не появилось. Разгадано ль русское безвестье Пушкинской золотою рыбкой -- намек на "Сказку о рыбаке и рыбке" (1833). Припять -- см. примеч. 418. Чудь -- здесь: Чудское озеро. Волынь -- см. примеч. 454. Вятка -- р. в Европейской части России, правый приток Камы. Суздаль -- один из старинных и красивейших городов Владимирской обл.

458. Соч. 2 по беловому автографу -- ИРЛИ. Ст-ние навеяно пребыванием Клюева на Украине в 1928 г. Рогатых хозяев жизни, т. е. властей предержащих. Нерушимая Стена -- имеется в виду одно из редких мозаичных изображений Богоматери во весь рост, с воздетыми в молитве руками (XI в.), находящееся в конхе центральной апсиды Киево-Софийского собора. Богоматерь предстает как образ несокрушимой, почти воинственной мощи в заступничестве за людей, а по выражению церковного песнопения, она есть "Царствия Нерушимая Стено" (12 икос в акафисте Пресвятой Богородицы). София Палеолог (Зоя Палеолог, ?-- 1503) -- племянница последнего византийского императора Константина XI, жена великого князя Московского Ивана III, брак его с Софией Палеолог способствовал провозглашению Русского гос-ва преемником Византии. Не в чулке ли нянином Пушкин Обрел певучий Кавказ -- по поводу этих строк Клюев заметил: "Вот подлинно поэтическая капля, хотя и беззаконная" (ИРЛИ. Р. 1. Оп. 1. No 681. Л. 136). И не веткой ли Палестины -- намек на ст-ние М. Ю. Лермонтова "Ветка Палестины" (1837). Парагвай -- гос-во в Южной Америке. Бебрян рукав -- выражение заимствовано из "Слова о полку Игореве": "...омочю бебрян рукав в Каяле реце..." и означает шелковый рукав. В Древней Руси для знати рукава верхней одежды шились длинными. Омочив такой рукав в воде, можно было утирать им раны, как платком. То пресветлому князю Батый Преподнес поганый кумыс -- Клюев имеет в виду князя тверского (с 1285) и великого князя владимирского (1305--1317) Михаила Ярославича (1271--1318), боровшегося с Юрием московским за великое княжение, убитого в Золотой Орде и приобщенного церковью к лику святых, но подобный факт угощенья, согласно летописям, произошел с Даниилом Романовичем (1202--1261) -- князем галицким и волынским. Он оказался более удачливым в своих отношениях с Золотой Ордой, которая требовала от него или искать милости у Батыя, или отказаться от земли Галицкой. Для этого ему пришлось отправиться на поклон к хану. Хан "в знак особого благоволения, немедленно впустил его в свой шатер без всяких суеверных обрядов, ненавистных для православия наших князей. "Ты долго не хотел меня видеть,-- сказал Батый,-- но теперь загладил вину повиновением". Горестный князь пил кумыс, преклоняя колена и славя величие хана" (Карамзин H. M. История государства Российского. Кн. I--IV. М., 1988. Кн. 1. Т. IV. С. 25). Батый, Бату (1202--1255) -- монгольский хан. Возглавил нашествие монголо-татар на Восточную Европу в 1236-- 1242 гг. При нем возникла Золотая Орда и началось монголо-татарское владычество над Русью. Оранта -- молительница. Богоматерь изображается без младенца, с воздетыми кверху руками, кисти которых приподняты до уровня плеч, ладони открыты. Подобная поза символизирует предстояние Богу.

459. СП, по копии, выполненной Архиповым -- ИРЛИ, ст. 1 счищена и восстановлена по <Оглавлению>, ст. 39--40 счищены. Мелентьевна Василиса -- имеется в виду прекрасная вдова Василиса Мелентьева, ставшая без венчания в 1577 г. шестой женой Иоанна Грозного (См. о ней: Скрынников Р. Василиса Прекрасная -- историческое лицо или легенда? // Наука и жизнь. 1972. No 9. С. 57); героиня одноименной пьесы А. Н. Островского и С. А. Гедеонова (1867). Михайло -- см. примеч. 458. И боярыни Морозовой терем. Морозова Феодосия Прокопьевна (1632--1675) -- св. преподобномученица, боярыня, любимая духовная дочь протопопа Аввакума. Вопреки угрозам и пыткам осталась верной древнему благочестию. В 1670 г. приняла тайный постриг от игумена Досифея, став инокиней Феодорой. Умерла в заточении. Ей посвященая картина В. И. Сурикова "Боярыня Морозова" (1877). Память 11(24) сент. Стратилат Феодор -- св. великомученик. За отвагу был назначен военачальником (стратилатом) в городе Гераклее. Когда начались гонения на христиан, то в их числе оказался и Феодор. По приказу императора в 319 г. был обезглавлен. Память 8(21) февр. На Косовом поле Узнают царя Лазаря сербы. 15 июня 1389 г. в Нижней Сербии, на Косовом поле произошло решающее сражение между объединенными силами сербов и боснийцев, которые возглавлял князь Лазарь (ок. 1329--1389), с турецкой армией. Турки победили. Лазарь погиб в бою. Сербия утратила независимость.

461. НН. 1991, No 1 по машинописи -- ИРЛИ.

462. Св. 1986, No 9 по беловому автографу -- ГЛМ, без ст. 55. -- Печ. по машинописи -- ИРЛИ. Ст-ние, относящееся к жанру

посланий, возможно, было приурочено Клюевым к 70-летию со дня рождения Кнута Гамсуна (наст, фамилия Педерсен; 1859-- 1952) -- норвежского писателя, пользовавшегося широкой популярностью в России в первой трети XX в. Тунис -- см. примеч. 376.

463. НН. 1991, No 1 по машинописи -- ИРЛИ. Хлоя -- героиня любовно-буколического романа греческого писателя Лонга "Дафнис и Хлоя" (II--III вв. н. э.)

464. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с опечатками в ст. 12, 13. - - ДН. 1987, No 12, с уточнениями по тому же источнику. Вятка -- см. примеч. 457. Нет по избам девушек Светлан -- см. примеч. 372.

465--476. О чем шумят седые кедры. Цикл посвящ. "Анатолию Яр-Кравченко" -- см. примеч. 448. В авг. 1932 г. Клюев предложил редакции журн. "Новый мир" цикл ст-ний "О чем шумят седые кедры", написанный в 1930--1932 гг., однако публикация не состоялась. Тогда поэт составил под тем же названием сборник, состоящий из старых и новых ст-ний и передал его в "Издательство писателей в Ленинграде", но издательство вскоре прекратило свое существование, и сборник так и не вышел в свет.

1. БП по Тетр. ГЛМ, первое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры", с искажен, в ст. 7 "пенится" вместо "чинится", ст. 16 "и" вместо "у", с вар. ст. 30 "Горою выросла капуста". - -Печ. по ОШСК. Плат по бровь -- реминисценция из ст-ния А. А. Блока "Россия" (1908): "Да плат узорный до бровей".

2. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 3 "У заброшенного сада", ст. 5--6 "Голосок хрустальный твой! Тая флейтой за рекой", ст. 18 "душистый" вместо "свирельный", ст. 20 "неприглядней" вместо "непроглядней", ст. 38--39 "Словно девичий платок, Как стозвонного павлина". - - П., с тем же вар. в ст. 3, что и в Соч. 2. - - Песнослов, 90 по Тетр. ГЛМ, второе ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Под Татьяниным окном -- намек на героиню романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" Татьяну Ларину (глава вторая, строфа XXV). Клюв булатный из Дамаска -- в средние века Дамаск, столица Сирии, славился производством булатной стали, обладающей твердостью и упругостью.

3. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без ст. 13, 14. - -СиП по Тетр. ГЛМ, третье ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Перекоп -- Перекопский перешеек, соединяющий Крымский п-в с материком. Волчицей северного Рема -- намек на эпизод из римского предания о Реме, вскормленным вместе с братом-близнецом Ромулом волчицей.

4. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без ст. 7, с вар. ст. 16 "И буйным миром не разгадан", ст. 24 "В мою татарщину, в бурьян", ст. 36 "Забвения ирисы режут", ст. 37 "Подснежники -- дары апреля", ст. 49 "С олонецким сосновым звоном". - - БП по Тетр. ГЛМ, четвертое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры", с теми же разночтен. в ст. 24, 36, что и в Соч. 2. - - Печ. по ОШСК. Как перс священному огню -- намек на древних персов, поклонявшихся огню и совершавшим огненные ритуалы. Микула -- см. примеч. 227. Гавриил -- см. примеч. 251. Гималаи -- см. примеч. 257.

5. ПС по ОШСК. Тетр. ГЛМ, пятое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры", с вар. ст. 4 "И задрала по грудь сорочку", ст. 17 "Его ласкать у очага". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, второе ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко". ИсМ по машинописной копии, приложенной вместе со ст-ниями 6 и 9 к письму к Яр-Кравченко из Москвы от июня 1932 г., второе ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с теми же вар., что и в Тетр. ГЛМ.

6. ПС по ОШСК. Тетр. ГЛМ, шестое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры", с вар. ст. 2 "За умный лоб, за мудрый глаз...", ст. 3 "Апрельский палевый закат", ст. 6 "И дружба руку обожгла". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, первое ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с вар. ст. 21 "В плоенном фартучке, косичках", ст. 25 "Поведает другим до боли". ИсМ по машинописной копии, приложенной вместе со ст-ниями 5 и 9 к тому же письму, что и No 5, первое ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с теми же вар., что и в Тетр. ГЛМ. Толя -- Яр-Кравченко -- см. примеч. 448.

7. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ. Тетр. ГЛМ, седьмое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ.

8. Бл. 1978, No 3, с опечатками в ст. 23, 26, 48. - - Тетр. ГЛМ, восьмое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". ИсМ по машинописной копии, приложенной к письму к Яр-Кравченко из Москвы от 25 мая 1932 г. Салим -- древнее название Иерусалима. Содрогнись, памятник чугунный -- речь идет о памятнике А. С. Пушкину в Москве (скульптор А. М. Опекушин, 1880).

9. Бл. 1978, No 3, с вар. ст. 6 "Ты -- сыночек, я -- батька", ст. 27 "Сын, как вятское поле", ст. 29 "Сын -- калина под кровлей", ст. 37 "И не ломит под бровь". - - Печ. по Тетр. ГЛМ, девятое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с вар. ст. 27 "Друг, как русское поле", ст. 29 "Друг, как ветка над кровлей", дата: июнь 1932. ИсМ по машинописной копии, приложенной вместе со ст-ниями 5 и 6 к тому же письму, что и No 5, четвертое ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с вар., аналогичным копии.

10. Бл. 1978, No 3, с вар. ст. 27 "Чистит языком", ст. 44 "На некошеной поляне". - - Печ. по Тетр. ГЛМ, десятое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с вар. ст. 49--51 "Сладко верится в находку, В звезды, в русскую слободку, Песню за рекой", дата: 1932.

11. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 6 "Грустить за пряжей голубой", ст. 7 "Лишь у пузатого сома", ст. 9 "Таят берилла груды зерен", ст. 16 "Неотвратимо, без возврата", ст. 18 "Подводным узорочьем полн", ст. 26 "Пора журчит, как ручеек", ст. 36 "Я допряду свои кудели", ст. 43 "Стихов жемчужная верея". - - СиП по Тетр. ГЛМ, одиннадцатое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с теми же вар. в ст. 6, 7, 9, 18, 36, 43, что и в Соч. 2.

12. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 21 "Супруг поженится в Мемфисе", ст. 42 "С малиновым калужским словом".-- СиП по Тетр. ГЛМ, двенадцатое ст-ние из цикла "О чем шумят седые кедры". Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ. Мемфис -- см. примеч. 447.

477. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без загл., с вар. ст. 38 "В лесную темь и глуботу", ст. 46 "О том, что есть Москва и Крым". - - ДН. 1987, No 12, без загл., с тем же вар. в ст. 38, что и в Соч. 2. - - Печ. по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ, под загл. "Анатолию Яр-Кравченко". ОШСК под загл. "Анатолию Яр-Кравченко", с опечатками в ст. 24, без ст. 34--49. Анатолий Яр-Кравченко -- см. примеч. 448. Москва] Как много в этом звуке -- строка из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (глава седьмая, строфа XXXVI). Вятка -- см. примеч. 457. И в тициановский гарем Стремил лишь кисть -- намек на венецианского художника Тициана, создавшего в ранние годы своего творчества множество женских образов. Клин -- город в Московской обл. И что любовь -- всегда Мария У ног Христа -- намек на эпизод из Евг. от Лк. о том, как в одном селении Христа пригласили в дом сестры. Марфа заботилась об угощении, а Мария "села у ног Иисуса и слушал слово Его" (X, 39).

478. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ в контаминации с последними 16-ю ст. ст-ния No 469, с вар. ст. 5 "черемуха" вместо "березынька", ст. 11 "дружбу" вместо "песню". - - Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, третье ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с теми же вар. в ст. 5 и 11, что и в Соч. 2. ИсМ по машинописной копии, приложенной вместе со ст-ниями 468, 473 к тому же письму, что и No 468, третье ст-ние из цикла "Анатолию Яр-Кравченко", с теми же вар. в ст. 5, 1, что и в Соч. 2.

479. Бл. 1978, No 3 по машинописи -- ИРЛИ, с вар. в ст. 36 "ярмарка" вместо "ярманка", с опечаткой в ст. 56. - - Тетр. ГЛМ. Черновой автограф -- (Архив семьи Клычковых, Москва). Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: 22 авг. 1932, деревня Потрепухино.

480. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без загл., с вар. ст. 35 "С андротиком лесным под мышкой", ст. 42 "Обложенный асфальтом серым", ст. 71 "И ветер-конь в дождливом церазке", ст. 76 пропущен предлог "в". - - СиП по Тетр. ГЛМ, с опечаткой в ст. 98. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, без загл., с вар. ст. 104 "Звенят как травы по весне", ст. 106 "Мой песноглаз, судьбы цветок", ст. 111 "Прибоем слов о гребни дюн", ст. 112 "Победно трудный, как органы". Ст-ние ходило в списках. В "Листках из дневника" Ахматова писала: "Осип читал мне на память отрывки стихотворения Н. Клюева "Хулители искусства" -- причину гибели несчастного Николая Алексеевича. <...> Я своими глазами видела у Варвары Клычковой заявление Клюева (из лагеря, о помиловании): "Я, осужденный за мое стихотворение "Хулители искусства" и за безумные строки моих черновиков..."" (ВЛ. 1989, No 2. С. 203--204). Осип -- поэт Осип Эмильевич Мандельштам (1891--1938). Варвара Клычкова -- Горбачева Варвара Николаевна (1901--1975) -- жена поэта Сергея Клычкова. И за безумные строки моих черновиков -- речь идет о цикле "Разруха". Кольцов -- см. примеч. 76, 282. Клычков Сергей Антонович (1889--1937) -- поэт и прозаик, был дружен с Клюевым. Вскоре после выхода романа Клычкова "Чертухинский балакирь" (1926) Архипов записал слова Клюева об этой книге: "Я так взволнован сегодня, что и сказать нельзя. Получил я книгу, написанную от великого страдания, от великой скорби за русскую красоту. Ратовище, белый стяг с избяным лесным Спасом на нем за русскую мужицкую душу. Надо в ноги поклониться. С. Клычкову за желанное рождество слова и плача великого.

В книге "Балакирь" вся чарь и сладость Лескова, и чего Лесков недосказал и не высказал, что только в совестливые минуты чуялось Мельникову-Печерскому от купальского кореня, от Дионисиевской вапы, от меча-кладенца, что под главой Ивана-богатыря -- всё в "Балакире" сказалось, ажио терпкий пот прошибает. И радостно, и жалостно смертельно" (Цит. по кн.: Азадовский К. М. Николай Клюев: Путь поэта. С. 271--272). Ахматова -- см. примеч. 75. Ахматова -- жасминный куст... Где Данте шел и воздух густ. Эти строки, процитированные Ахматовой по памяти ("...жасминный куст, где Данте шел и воздух пуст") были поставлены ею эпиграфом ко второй части ("Решка") "Поэмы без героя" (1963). "Лучшее, что сказано о моих стихах" -- такова была краткая оценка Ахматовой клюевских строк (См.: Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. Л., 1979. С. 518). Данте Алигьери (1265--1321) -- итальянский поэт, вершиной творчества которого является поэма "Божественная комедия". Васильев Павел Николаевич (1909/1910--1937) -- поэт, родился в Прииртышье (г. Павлодар), обвинялся в "кулацкой" идеологии и "клюевщине". Чтоб гость в моей подводной келье -- намек на московскую квартиру в полуподвальном помещении в Гранатном пер. (ныне ул. Щусева, дом не сохранился), в которую он поселился, вероятно, в мае 1932 г. Ермак -- см. примеч. 372. Иерихон -- город VII--II тыс. до н. э., в Палестине (на территории современной Иордании). И от Печенеги -- имеется в виду Печенга -- поселок городского типа в Мурманской обл. Бийск -- город в Алтайском крае. Анатолий -- см. примеч. 448. Датируется, как и ст-ния No 481, 482, по расположению в Тетр. ИМЛИ, стоящих впереди No 483.

481. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 17 "И электрических восходов", ст. 27 "Ах, кто же в старо-русском тверд", без ст. 31--45. - - В статье Г. Маквея "Николай Клюев и Сергей Клычков: Неопубликованные тексты" (Oxford Slavonic Parère: New Séries. 1984. Vol. XVII. P. 93) по беловому автографу -- ГЛМ, с теми же вар. в ст. 17, 27, что и в Соч. 2, с вар. ст. 34 "Осьмнадцатой весной вспоенный", ст. 40 "Где вещий Суслов и Сезанн", ст. 43 "Новорожденных вод и поля". - - Печ. по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: январь 1933. Москва. Вятка -- см. примеч. 457. Сезанн -- см. примеч. 366. Суслов Владимир Васильевич (1857--1921) -- русский архитектор, исследователь древнерусского искусства, реставратор. Гоген Поль (1848--1903) -- французский живописец, один из главных представителей постимпрессионизма. Рублёв -- см. примеч. 177. Оксфорд -- город в Великобритании, в котором находится старейший в стране ун-т. "Вставай, проклятьем заклейменный" -- см. примеч. 334. О датировке см. примеч. 480.

482. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 36 "Кинет воску на березку". - - Песнослов, 90, с уточнением по тому же источнику. О датировке см. примеч. 480.

483. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без ст. 7, 8, с вар. ст. 22 "Их стон не укоризна пиру", ст. 27 "Я поверну иш-чаью шею", ст. 31 "Чиня былые корабли", ст. 35 "[Строй] розо-веньких облачат", ст. 44 "Смолистый хвойный Алконост", ст. 47 "В твою палитру, где лазори", ст. 100 "Я распахну оконце вежи". - -Печ. по машинописи -- ИРЛИ, дата: 19 нояб. 1932. Анатолий Яр -- см. примеч. 448. Саломея -- см. примеч. 361 (Плясея Кровавых Времен). Вятка -- см. примеч. 457. Красная Пресня -- см. примеч. 386. В подвальце, как в гнезде гусином -- см. примеч. 480.

484--487. Стихи из колхоза

1. ЗС. 1932, No 12, первое ст-ние из цикла "Стихи из колхоза". Беловой автограф -- РНБ, первое ст-ние из цикла "Стихи из колхоза", с вар. ст. 4 "Цветет овечий бедый сад?!" Другой беловой автограф -- ИРЛИ, с тем же вар. в ст. 4, что и в ЗС, ст. 7 "Иглой пастушеской киргиз", ст. 16 "И тянет ветер Индостана", ст. 21 "Двенадцать лет пленяет нас".

2. ЗС. 1932, No 12, второе ст-ние из цикла "Стихи из колхоза". Беловой автограф -- РНБ, второе ст-ние из цикла "Стихи из колхоза", с вар. ст. 21 "Пшенично солнечного льва", ст. 29 "Недаром хлеборобный батька", ст. 32 "Из тяжких гроздьев и колосьев". Византия (Восточная Римская империя, Византийская империя) -- гос-во IV--XV вв. В течение 1000 лет она отражала напор азиатских народностей от Европы, просветила светом христианства многие варварские народы, была очагом православия, светочем истинной и неповрежденной веры Христовой, хранительницей учения вселенской Церкви.

3. ЗС. 1932, No 12, третье ст-ние из цикла "Стихи из колхоза". Беловой автограф -- РНБ, третье ст-ние из цикла "Стихи из колхоза", с вар. ст. 2 "Орленок Васюха и кречет Степан", ст. 6 "С горою пшеницы и розовых прос", ст. 7 "Привольным орлам похвала не нужна", ст. 12 "Но ждет и орленка коварный удар", ст. 14 "И коростель тренькал за дымкой ночной", ст. 26 "Кулацкая пуля сразила орла", ст. 35 "Он прозвал Орлиным за гибель без слез", ст. 40 "Где вьюгой на саван спрядая кудель".

4. ЗС. 1932, No 12, четвертое ст-ние из цикла "Стихи из колхоза". Беловой автограф -- РНБ, четвертое ст-ние из цикла "Стихи из колхоза", с вар. ст. 19 "От ржаных материков", ст. 20 "Стая праздничных снопов", между ст. 24--25 дополн ст. "Я смуглянка Октябрина Запою на именинах", ст. 26 "За мирской матерых стог", ст. 27 "Лист кленовый тих и ал", ст. 29 "Это вещая пороша", ст. 33 "Поглядеть, как в море щей", ст. 34 "Плещет стадо лебедей", между ст. 34--35 дополн. ст. "Краше всех лебедок -- я Дочь Кормильца-Октября", ст. 41 "До пшеничных островов". Подпись: Николай Клюев. С припиской: "В случае пригодности данных стихов усердно прошу не замедлить высылкой гонорара по адресу: Ленинград, ул. Герцена, 45, кв. 8. Стихи печатать циклом в указанном порядке. Порознь печатать нежелательно. Н. К.". Суда -- пос. городского типа в Череповецком р-не Вологодской обл., расположен при впадении р. Суда в Рыбинское водохранилище. Лаба -- р. на Северном Кавказе, во время паводков ее вода становится светло-желтой.

488. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 11 "Красота кипит как сальце", ст. 15 "В бисере по лопатки", ст. 16 "Что Распутина [шулятки]", ст. 17 "Ставлю я горбатой Пресне", ст. 31 "Не корчажным [вспенным] суслом", ст. 45 "Ковш мой -- ярую росу", ст. 69 "Смуглой нежен, -- плат по щеки". - - ДнП, 1986, с уточнениями по тому же источнику в ст. 6, 11, 16, 42, 69. - - Песнослов, 90, с уточнениями по этому же источнику. ОШСК, в разделе "Стихи из подвала". По-барсучьи жить в подвальце -- см. примеч. 480. Распутин -- см. примеч. 246. Данте -- см. примеч. 480. Аврелий Марк (121--180) -- римский император, автор философского сочинения "Размышления". Александрия -- порт и древняя столица Египта, центр эллинистической культуры. Опошня -- село в Полтавской обл. (Украина), славящееся изделиями художественной керамики. Датируется по расположению ст-ния в Тетр. ИМЛИ, стоящее первым после ст-ния No 483.

489. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 9 "Ненастна воронья губерния". - - БП. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с вар. ст. 9 "Ненастна воронья губерня". ОШСК. Датируется по расположению в Тетр. ИМЛИ, стоящее вторым после ст-ния 483.

490. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ.

491. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без ст. 25-- 40. - - ДН. 1987, No 12 по черновому автографу -- ИМЛИ, без ст. 1--24. - - Р. 1988, No 6 по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ. Я лето зорил на Вятке -- с 1929 г. Клюев вместе с художником Анатолием Яр-Кравченко летом отдыхал в дер. Потрепухино Вятской обл., неподалеку от г. Кукарки (ныне г. Советск Кировской обл.), позже к ним присоединился и брат Анатолия Борис. В 1932 г. Клюев последний раз побывал на Вятке и вернулся в Москву (См.: Кравченко Б. Н. "Через мою жизнь..." // НН. 1991. No 1. С. 121--124). Вятка -- см. примеч. 457.

492. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 9 "Лебединый хоровод на плёсе", ст. 11 "Разгадай, где плещется строка", ст. 18 "Что забытый туром бард могучий", ст. 38 "Горним льном, наливами пшеницы", дата: сентября 6-го. - - Печ. по ОШСК. Суламифь, Суламита -- в Ветхом завете возлюбленная Соломона, воспетая им в книге "Песнь песней Соломона". Елена -- в греческих сказаниях, прекраснейшая из женщин, жена царя Спарты Менелая. Похищение Елены Парисом послужило поводом к Троянской войне.

493. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 5 "Обветшали липы за окном", ст. 26 "Налитой густой мужицкой кровью". - - Песнослов, 90. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с вар. ст. 5 "Облетели липы за окном", ст. 6 "На костыль оперся хворый дом", в ст. 26 тот же вар., что и в Соч. 2, ст. 39 "Как допрежде принимай-ка Клима". Нарым -- см. примеч. 325. Верлен -- см. примеч. 261. "Ах вы, сени" -- цитата из русской народной песни "Ах вы сени мои, сени". Светлояр -- см. примеч. 292. Датируется, как и ст-ние No 492: их черновые автографы находятся на одном листе.

494. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с искажением в ст. 28 "кимена" вместо "калина", без ст. 40--45, ст. 56 "Подвалу, где клюют синицы", ст. 58 без союза и, ст. 60 "На Рождестве закличет елку", ст. 61 "[На] последки [на] сруб в подвале", ст. 62 без союза и, ст. 74 "Запрячет сок земной и боли". - - Песнослов, 90. Беловой автограф -- ГЛМ. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, с пометой: записано в Москве 11 янв. 1933. Как лось матерый жил в подвале -- см. примеч. 480. Печора -- см. примеч. 323. И не Есенина веревкой -- намек на самоубийство С. А. Есенина.

495. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 8 "Сизее щеки, [чтобы] глаже", ст. 18 "Отужинать дождусь я гостью", ст. 28 "В ничьем, бездомном, [под полом]", ст. 33 "Ползет змея -- хозяйка будни", ст. 37 "а" вместо "и", ст. 55 "К прибою, чайкам, солнца бубну". - - Печ. по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: январь 1933. Москва. ОШСК. "По морям, по волнам. Нынче здесь, а завтра там" -- строки из популярной в годы гражданской войны песни "Ты, моряк, красивый сам собою", явившуюся переработкой строф драмы В. С. Межевича "Артур, или Шестнадцать лет спустя" (1839).

496. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 3 "В тайге золы -- седой бурластой", ст. 20 "Роился жемчуг серебристый". - - Печ. по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: янв. 1933. Москва. Топтыгин -- см. примеч. 263.

497. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ. Датируется по расположению в Тетр. ИМЛИ, следующее после ст-ния No 496. Константинополь -- см. примеч. 272 (Царьград).

498. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: янв. 1933. Москва.

499. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 15 "Пляшет ответно ночник", ст. 17 "Плюнул бы дурню в бельмо", ст. 19 "Двадцать ему или сотня", ст. 35 "[Буйственным] алым плащом" ст. 36 "Видятся меч и шелом", ст. 49 "В пустую, в худую постель". - - Печ. по копии, выполненной неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: янв. 1933. Москва.

500. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без загл., с вар. ст. 3 "И в снежных сиверках готовы", ст. 28 "Продрогла грудь, замглился дух", между ст. 34--35 две дополн. ст. "Что водят с лешим хлеб и соль, Любя поземок хмарь и голь", без ст. 53-- 69. - - В статье Субботина С. И. "На путях к Николаю Клюеву" по машинописи -- ИРЛИ, с пометой: получено в Ленинграде 20. II. 1993. Копия, выполненная неустановленным лицом -- ИРЛИ, дата: февр. 1933. Москва. ОШСК, в разделе "Стихи из подвала". Анатолий Яр -- см. примеч. 448.

501. НН. 1991, No 1 по машинописи -- ИРЛИ, эпиграфы из книги Павла Флоренского "Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодиции" (М., 1914). Первый эпиграф из письма XII. Ревность, второй эпиграф из письма XI. Дружба, с перестановкой предложений. Другая машинопись -- ИРЛИ, без эпиграфов. Анатолий Яр -- см. примеч. 448. И не дослушанной певицы -- намек на Зинаиду Николаевну Воробьеву (1902-- 1985), певицу, меццо-сопрано. Окончила Ленинградскую консерваторию. В начале 30-х гг. познакомилась с Яр-Кравченко, осенью 1934 г. стала его женой (сообщено С. А. Кравченко). Не песней Грузии печальной -- измененная цитата из ст-ния А. С. Пушкина "Не пой, красавица, при мне..." (1828): "Ты песен Грузии печальной..."

502. НН. 1991, No 1 по машинописи -- ИРЛИ. Другая машинопись -- ИРЛИ. Эпиграф -- строки из ст-ния No 500. Беловежье -- Беловежская пуща, лесной массив на границе Белоруссии и Польши. Нарым -- см. примеч. 325.

503. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 36 "Трухлявя кору у сосны", ст. 50 "Орел под стремниною, внове". - - Печ. по машинописи -- ИРЛИ. Углич -- см. примеч. 258. Отрок Димитрий -- см. примеч. 248. Вкушая вкусих мало меда -- вкушая вкусил мало меда -- цитата из 1 Цар. (XIV, 43).

504. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 17 "Я знаю, что за хмурой бородой", ст. 37 "Пожрать заклятый колобок", ст. 38 "И кто рожден в громах, как тучи", ст. 44 "Казним за нежность, [сказку], слов", ст. 53 "Я мальчуган, по голенище", ст. 54 "Забрел в цымбалы, лютни, скрипки", ст. 55 "И ронят шерсть на пряжу сказке", ст. 62 "Лишь в пойме серебра чешуйки", ст. 67 "Иртыш баюкает тигренка", ст. 83 "Авось попимши и поемши", между ст. 87--88 дополн. ст. "Забыв о стонах и увечьях". - - П. Вып. 43. 1985 в приложении к статье Субботина С. И. "Моя славянская, узорная и избяная" по беловому автографу -- РГАЛИ. Автограф имеет помету: "Стихи, посвященные мне в 1933 г. Николаем Клюевым. P. S. Писано его рукой". Между постскриптумом и основным текстом есть полустертая подпись. По мнению публикатора, почерк -- помета и подпись -- принадлежит Павлу Васильеву. Поскольку собственного посвящения Клюева Васильеву в автографе нет (возможно, оно было устным), то оно берется в угловые скобки. Васильев -- см. примеч. 480. Колывань -- пос. городского типа в Алтайском крае. Кемь -- см. примеч. 328.

505. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, без посвящ., с вар. ст. 9 "Что за края, лесная округа", ст. 10 "Отвечают: Рязань да Калуга", ст. 20 "Обожжено грозовым русским июлем", ст. 34 "Костыньки в пекле". - - Николай Клюев. Завещание. М., 1988. С. 59 по беловому автографу -- РГАЛИ, помещенному на форзаце сб. ст-ний "Костер" (Л., 1927), с дарственной надписью: "Моей чародейной современнице -- славной русской артистке Надежде Андреевне Обуховой", подпись: Николай Клюев, дата: 1933. Обухова Надежда Андреевна (1886--1961) -- певица, народная артистка СССР. Исполняла партии Любаши ("Царская невеста" Римского-Корсакова), Марфы ("Хованщина" Мусоргского), Любавы ("Мазепа" Чайковского) и др., в камерном репертуаре певицы романсы русских и зарубежных композиторов, народные песни. Давид -- см. примеч. 228. Его духовные песнопения (псалмы) стали основой библейской кн. Псалтырь. Хвалынское дно -- см. примеч. 105.

506. Соч. 2 по черновому автографу -- ИМЛИ, с вар. ст. 10 "Всей головой, как роща, знамя", ст. 18 "Я, златострунным и пригожим", без ст. 48--52, с вар. ст. 55 "За ними Грузии узор". - -СиП по тому же автографу, с теми же вар. в ст. 10, 18, 55, 59, что и в Соч. 2, с вар. ст. 33 "Душистой и слепой кобзы", ст. 48 "И в шапке, в зарослях курганных". - - Печ. по этому же автографу. Датируется по расположению ст-ния в Тетр. ИМЛИ, идущее после ст-ния No 505.

507. Р. 1988, No 6 по машинописи -- ИРЛИ, с искажениями в ст. 5 "порубы" вместо "порубе", ст. 26 "пролетных" вместо "пролетних", ст. 28 "веселый" вместо "веселой". - - Песнослов, 90 по машинописному фрагменту ст. 1--64 -- ИРЛИ (Архив Иванова-Разумника) и беловому автографу-фрагменту, ст. 65-- 88 -- (Архив семьи Б. Н. Кравченко, Санкт-Петербург), приложенному к письму Клюева А. Яр-Кравченко. Почему ст-ние оказалось разделенным на две части, объясняется так. Вместе с письмом оно направлялось в "Издательство писателей в Ленинграде", как добавление к основному корпусу сб. "О чем шумят седые кедры". Новым ст-нием заинтересовался Иванов-Разумник, давний ценитель клюевской поэзии. Яр-Кравченко отдал ему первый лист с основной частью ст-ния, оставив себе второй лист с концовкой ст-ния и текстом письма. В архиве Иванова-Разумника, к сожалению, сохранилась только машинопись этой основной части ст-ния, автограф не разыскан (См.: Михайлов А. И. К биографии Н. А. Клюева последнего периода его жизни и творчества // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 169--170). Письмо не датировано, но по некоторым реалиям: упоминание жены Яр-Кравченко З. Н. Воробьевой, с которой он постоянно встречался, кн. "О чем шумят седые кедры", находящейся в "Издательстве писателей в Ленинграде" с 7 июня 1933 г., -- его можно отнести ко второй половине 1933 г. Арарат -- см. примеч. 265.

508--509. Из цикла "Разруха". Стихи цикла были приложены "как улика, как вещественное доказательство" виновности Клюева "в составлении и распространении контрреволюционных произведений" к протоколу допроса поэта в ОГПУ от 15 февр. 1934 г. и, по словам Клюева, они были "незавершенными" (Шенталинский В. Гамаюн -- птица вещая // Ог. 1989. No 43. С. 10). Цикл открывается ст-нием "Песня Гамаюна" -- отрывком из поэмы "Песнь о великой матери".

1. Ог. 1989, No 43 по машинописи -- Архив КГБ, второе ст-ние из цикла "Разруха", с опечатками в ст. 10, 14, 32, 47, 65 с поврежденным текстом в ст. 39, 40. - - Песнослов, 90, с устранением опечаток и предложенным восполнением поврежденного текста. Лаче -- см. примеч. 206. Выг -- см. примеч. 438. Данилове -- см. примеч. 200. Где Неофиту Андрей и Симеон, как сыту, Сварили на премноги леты Необоримые "Ответы" -- см. примеч. 310. Александрия -- см. примеч. 488. Китеж -- см. примеч. 292. То беломорский смерть-канал -- речь идет о Беломоро-Балтийском канале, соединившем Белое море с Онежским озером. Канал длиною в 227 км был создан менее чем за два года каторжным трудом десятков тысяч заключенных и открыт в 1933 г. Ветлуга -- город в Нижегородской обл. По-венец -- см. примеч. 375. Арарат -- см. примеч. 265. Поморье -- см. примеч. 253. Конь Егорья -- см. примеч. 193.

2. Ог. 1989, No 43 по машинописи -- Архив КГБ, третье ст-ние из цикла "Разруха", с опечатками в ст. 8, 74. - - Песнослов, 90, по ксерокопии с того же источника, а также устранением ошибки в членении цикла. Публикатор (в полном соответствии с машинописным текстом, где нумерация ст-ний цикла была проставлена от руки неизвестным лицом) под номером 4 обозначил ст. 95--151. На самом деле они являются прямым логическим продолжением третьей части цикла. Рыдает Новгород, где тучкою златимой Грек Феофан свивает пасмы фресок С церковных крыл. Феофан Грек (ок. 1340 -- после 1405) -- иконописец, родом из Греции. В Новгороде расписал церковь Спаса Преображения (1378), закрытую в конце 1920-х гг. и превращенную позже в музей. Владимира червонные ворота -- речь идет о Золотых воротах города -- редчайший памятник русской военно-оборонительной архитектуры XII в. Коломна -- см. примеч. 381. Касимов -- город в Рязанской обл., славится памятниками христианского и мусульманского зодчества. Муром -- город во Владимирской обл., родина древнерусского богатыря Ильи Муромца. Жигули -- горы на правом берегу Волги, огибаемые ее излучиной, так называемой Самарской Лукой. Скакун из Карабаха -- имеется в виде верховая лошадь, выведенная на территории Нагорного Карабаха, отличающаяся выносливостью и гармоничным сложением. Чернигов, Курск -- города, воспетые в "Слове о полку Игореве". Чтобы в печерские оконца Взглянуть на песноликий рай -- имеются в виду искусственно созданные пещеры (печеры) Киево-Печерской лавры, основанной в 1051 г. В древности пещеры были храмами и местом жительства монахов-затворников. Подвиг их затворничества состоял в том, что они навсегда входили в тесную келью (затвор), как бы погребая себя заживо. Позже кельи стали усыпальницами. Служители лавры показывали паломникам оконца келий, за которыми находились нетленные мощи особо чтимых затворников. В 1926 г. власти превратили лавру в музей. Вот город славы и судьбы -- имеется в виду Москва, по рассуждению старца псковского Елизарова монастыря Филофея (XVI в.), третий Рим, хранительница православия. Князь Даниил -- Даниил Александрович (1261--1303) -- князь московский, сын Александра Невского, положившем начало роста Московского княжества. Золотой Рог -- здесь: бухта у европейских берегов южного входа в пролив Босфор. На обоих берегах -- город и порт Стамбул. Веспасиан (9--79 г. н. э.) -- римский император. Константин, по всей вероятности, Константин VII (906--959 г.) -- византийский император. Автор сочинений, содержащих сведения о русско-византийских отношения X в. Скрипит иудина осина -- см. примеч. 422. Не для некрасовского Власа Роятся в притче эфиопы -- отзвук ст-ния Н. А. Некрасова "Влас" (1855): "Говорят, ему видение Всё мерещится в бреду: Видел света преставление, Видел грешников в аду, Мучат бесы их проворные, Жалит -- ведьма-егоза, Эфиопы -- видом черные И как углие глаза". К жилью зловещего кота -- намек на И. В. Сталина. Злодей, чья флейта -- позвоночник, Булыжник уличный -- построчник -- имеется в виду В. В. Маяковский, автор поэмы "Флейта-позвоночник" (1915) См. примеч. 359 (Маяковский). Иван Великий -- см. примеч. 310. Брама -- см. примеч. 280.

Оставить комментарий Клюев Николай Алексеевич (bmn@lib.ru) Год: 1937 Обновлено: 04/07/2024. 1988k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Стихотворения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: "Не сбылись радужные грезы..." "Широко необъятное поле..." Проснись! ("Проснись, проснись!.. Минула ночь...") "Слушайте песню простую..." Народное горе ("Пронеслась над родимою нивой...") Гимн свободе ("Друг друга обнимем в сегодняшний день...") Пусть я в лаптях ("Пусть я в лаптях, в сермяге серой...") Мужик ("Только станет светать -- на работу...") "Плещут холодные волны..." "Холодное, как смерть, равниной бездыханной..." Казарма ("Казарма мрачная с промерзшими стенами...") "Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты..." "Вот и лето прошло, пуст заброшенный сад..." "Я поведаю миру былину..." "Мы любим только то, чему названья нет..." Немая любовь ("Поведай мне, дитя с безбрежными глазами...") "Ночью дождливою, ночью осеннею..." "Темной ночью сердцу больно..." "Рота за ротой проходят полки..." Прогулка ("Двор, как дно огромной бочки...") "За лебединой белой долей..." "Осенюсь могильною иконкой..." "Под плакучею ракитой..." "Я говорил тебе о Боге..." Обидин плач ("В красовитый летний праздничек...") Песня о Соколе и о трех птицах Божиих ("Как по озеру бурливому...") Осинушка ("Ах, кому судьбинушка...") "Прошли те времена, когда нелицемерно..." "Помню я обедню раннюю..." Победителям ("Свое вы счастье проклянете...") "Дрёмны плески вечернего звона..." "Как звезде, прилетной тучке... " Пловец ("В страну пророков и царей...") Завещание ("В час зловещий, в час могильный...") "Я был в духе в день воскресный..." Песня о мертвом женихе ("Вы не пойте, вихри звонкие...") "Я надену черную рубаху..." Поэт ("Наружный я и зол и грешен...") Предчувствие ("Пусть победней и сумрачней своды...") "Путь надмирный совершая..." Прельщение ("Не надо тишины, она для нас смертельна...") "Сердцу сердца говорю..." Слободская ("Как во нашей ли деревне...") "Не оплакано былое..." В разлуке ("Мне хотелось бы плакать, моя дорогая...") "Не говори, -- без слов понятна..." "Сколько перепутий, тропок-невидимок..." "Облака -- нагорная церковь..." "Есть то, чего не видел глаз..." "Я за гранью, я в просторе..." "Нам закляты и заказаны..." Родное ("Сторона наша забытая...") "Сегодня небо, как невеста..." "С осенью повеяло новыми восторгами..." "Ты не плачь, моя касатка..." "Темным зовам не верит душа..." "Ветхая ставней резьба..." "Позабыл, что в руках..." "Белизна небесных риз..." Родное ("Лапти новые с котомкою...") Брачная песня ("Белому брату...") "Старый дом зловеще гулок..." "Я был прекрасен и крылат..." "Отвергнув мир, врагов простя..." "Наша радость, счастье наше..." "Как вора дерзкого, меня..." Ожидание ("Кто-то стучится в окно...") "Есть на свете край обширный..." Бегство ("Я бежал в простор лугов...") "Я пришел к тебе убогий..." "В Моем раю обитель есть..." "Отгул колоколов то полновесно-четкий..." "Ты не плачь, не крушись..." "Весна отсняла... Как сладостно больно..." "Спят косогор и река..." "Косогоры, низины, болота..." "Ржавым снегом-листопадом..." Братская песня ("Поручил ключи от ада...") Песнь похода ("Братья-воины, дерзайте...") Усладный стих ("Под ивушкой зеленой...") "Он придет! Он придет! И содрогнутся горы..." "О, поспешите, братья, к нам..." Полунощница ("Всенощные свечи затеплены...") Песня про судьбу ("Из-за леса лесу темного...") "Прохожу ночной деревней..." "Западите-ка, девичьи тропины..." Посадская ("Не шуми, трава шелкова...") Свадебная ("Ты, судинушка -- чужая сторона...") "Без посохов, без злата..." "Я -- мраморный ангел на старом погосте..." Святая быль ("Солетали ко мне други-воины...") "Певучей думой обуян..." Красная горка ("Как у нашего двора...") "Горные сосны звучат..." Песнь утешения ("Что вы, други, приуныли...") Радельные песни "Ах вы, други -- полюбовные собратья..." "Мне сказали -- Света век не видать..." "Ты взойди, взойди, Невечерний Свет..." Бабья песня ("Страховито деревинке под грозой стояти...") На кресте "Лестница златая..." "Гвоздяные ноют раны..." "О ризы вечера, багряно-золотые..." Лес ("Как сладостный орган, десницею небесной...") "По тропе-дороженьке..." Плясея ("Я вечор, млада, во пиру была...") "Простятся вам столетий иго..." "На малиновом кусту..." "Как по реченьке-реке..." Сизый голубь ("Сизый голубь ворковал...") Досюльная ("Не по зелену бархату...") "Дымно и тесно в избе..." "Я борозду за бороздою..." "Летел орел за тучею..." "Невесела нынче весна..." "Слышишь пенье топоров..." "Радость видеть первый стог..." "От дрёмы, от теми-вина..." "Я дома. Хмарой-тишиной..." "Осинник гулче, ельник глуше..." "Теплятся звезды-лучинки..." "Чернь: проталины, навозом..." "Оскал февральского окна..." "Ах вы цветики,

Клюев Николай Алексеевич Стихотворения

1

2

3. Проснись!

6

7. Народное горе

8. Гимн свободе

9. Пусть я в лаптях

10. Мужик

11

12

13. Казарма

14

15

16

17

18. Немая любовь

19

20

21

23. Прогулка

24

25

26

28

29. Обидин плач

30. Песня о Соколе и о трех птицах Божиих

31. Осинушка

32

33

34. Победителям

35

36

37. Пловец

38. Завещание

40

42. Песня о мертвом женихе

43

44. Поэт

45. Предчувствие

46

47. Прельщение

48

50. Слободская

51

52. В разлуке

53

54

56

57

59

60

63. Родное

64

65

66

67

68

69

70

71. Родное

72. Брачная песня

73

74

75

76

79

80. Ожидание

82

83. Бегство

84

85

87

90

92

93

94

95

97. Братская песня

98. Песнь похода

Клюев Николай Алексеевич
Стихотворения