Клюев Николай Алексеевич
Порванный невод

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Клюев Н. А. Словесное древо. Проза
   СПб.: ООО "Издательство "Росток", 2003.
   

ПОРВАННЫЙ НЕВОД

   В проклятое царское время на каждом углу стоял фараон -- детина из шестипудовых кадровых унтеров, вооруженный саблей и тяжелым, особого вида револьвером, -- а все-таки девушек насиловали даже на улице. Оно, конечно, не так часто, но и нередко.
   Черным осенним вечером из какого-нибудь гиблого переулка есть-есть и донесутся, бывало, смертельные, обжигающие душу вопли.
   Искушенный обыватель боязливо привертывал фитиль в запоздалой лампе и с головой нырял в проспанное, пахнущее загаженной тумбой одеяло: "дескать, не мое дело", "начальство больше нас знает".
   А бравое начальство тем временем спокойно откатывалось на другой конец квартала и сладострастно, во славу престола и отечества, загибало каналью-цигарку.
   На фараонском языке вся Россия, весь белый свет прозывались канальей -- вся русская жизнь от цигарки до участка.
   Положим, и сама русская жизни не шла дальше участка. -- Все реки впадали в это поганое, бездонное устье.
   Раз во сто лет порождала русская земля чудо: являлись Пушкин, Толстой, Достоевский -- горящие ключи, чистые реки, которых не осиливало окаянное устье.
   Мы живем водами этих рек.
   Мы и наша революция.
   Огненные глуби гениев слились с подземными истоками души народной. И шум вод многих наполнил вселенную. Красный прибой праведного восстания смыл чугунного фараона, прошиб медный лоб заспанного обывателя и отблеском розового утра озарил гиблый переулок -- бескрайнюю уездную Рассею.
   Все мы свидетели Великого Преображения.
   Мы с ревностным тщанием затаили в своих сердцах розовые пылинки Утра революции.
   Бережно, как бывало, Великочетверговую свечечку, проносим мы огонек нашей веры в чистую, сверкающую маковой алостью, грядущую жизнь.
   Розовая пылинка творит чудеса.
   Тысячи русской молодежи умирают в неравной борьбе с лютым, закованным в сталь -- чудищем старым, мудрым, подавляющим своей мелинитной цивилизацией -- Западом.
   Злой Черномор, Кощей бессмертный, чья жизнь за семью замками, в заклятом ларце, потом в утке, после в яйце и, наконец, в игле, как говорится в олонецких сказках, пьет нашу кровь, терзает тело, размалывает бронированными зубами наши кости.
   Какое неодолимое мужество и волю непреклонную нужно носить в сердце, чтобы не погибнуть напрасно, не потерять веры во Всемирное утро, не обронить, не погасить в себе волшебную пылинку, порождающую в слабых дерзание мучеников, радостно идущих в пасть львиную!
   Рабоче-крестьянская власть носом слышит, что вся наша сила в малом, в зерне горчичном, из которого вырастет могучее дерево жизни, справедливости и возможного на земле человеческого счастья.
   В братском попечении о чудесном зернышке Советская Россия покрывается бесчисленными просветительными артелями, избами-читальнями, библиотеками, и хотя несуразно названными, но долженствующими быть всех умственней агитпросветами при коммунах и военных братствах.
   Вся эта просветительная машина обходится народу в миллионы, и цель ее быть как бы мехом, неустанно раздующим красный горн революции, ее огонь, святой мятеж и дерзание.
   Путь к подлинной коммунальной культуре лежит через огонь, через огненное испытание, душевное распятие, погребение себя, ветхого и древнего, и через воскресение нового разума, слышание и чувствования.
   Почувствовать Пушкина хорошо, но познать великого народного поэта Сергея Есенина и рабочего краснопевца Владимира Кириллова мы обязаны.
   И так во всем.
   От серой листовки до многоликой, слепящей оперы...
   По какой-то свинячьей несправедливости Есенины и Кирилловы пухнут от голода, вшивеют, не имея "смены" рубахи, в то время как у священного горна искусства и юной красной культуры зачастую стоят болваны, тысячерублевые наймиты, всесветные вояжёры, дельцы и головотяпы, у которых, как говорится, ноздря во всю спину.
   Заплечные мастера Колчаки, Деникины и т. п., идущие с плетью и виселицей на революцию, как на физическую силу, по глупости и невежеству ничего не могущие обмозговать, окромя полка Иисуса, стократ менее вредны и опасны для духовных корней Коммуны, чем люди с обрезанным сердцем, лишенные ощущения революции как величайшей красоты, мировой мистерии, как возношения чаши с солнечной кровью во здравие кровной связи и гармонии со всеми мирами.
   Тоска народная по Матери-Красоте, а следовательно, и по истинной культуре, сказывалась и сказывается многолико и многообразно.
   Иконописные миры, где живет последний трепет серафимских воскрылий, волок, преодолев который, человек становится космическим существом и надмирным гражданином, внутренний гром слова -- былинного, мысленного, моленного, заклинательного, радельного и еще особого человеческого состояния, которое мужики-хлысты зовут Рожеством ангелов -- вот тайные, незримые для гордых взоров вехи, ведущие Россию -- в Белую Индию, в страну высочайшего и сейчас немыслимого духовного могущества и духовной культуры. Вещественный узор Ангельского рожества -- совокупления с Богоматерью-девой -- следующий: человек лежит где-нибудь на солнопёке, среди бескрайних русских меж, можно бы сказать в тишине, если бы не Внутреннее Ухо, в котором
   
   ...горний ангелов полет,
   И гад морских подводный ход,
   И дольней лозы прозябанье,
   
   если бы не трубы солнечные, не мед из чрева девы -- души мира, вкусив которого, Адонайя (одно из бесчисленных имен человека) обуревается, что нередко, "накатом", на рассудочном же языке -- особым, невыразимо блаженным, супротив телесного, половым возбуждением, исход коего -- рождение херувима и смерть.
   Мертвые тела, причиняющие так много хлопот разному начальству, иногда обретаемые на чародейных русских проселках, на лесных луговинах, обыкновенно под Белой березынькой -- мистическим деревом народных красотоделателей и светоносцев, -- суть Мощи нетленные, и чаще всего принадлежат всемирным гражданам, подлинным интернационалистам по любви и по всеземному совокуплению. По народному пониманию, искусство -- ключ, открывающий человеку неведомое, чертог брачный, где таинственная дева-жизнь, облеченная в солнце, да совершится между ними Красный брак, огненное семяизвержение, чтобы укрепился человек, омылся внутренне, стал новым Адамом.
   Всё, что вне этого -- есть грех, мошенничество, гной и смрад трупный. Доказательством последнего служит один из бесчисленных, особенно поразивший меня агитационно-просветительный вечер.
   Городская гимназия ломится от чающих капельки воды живой. Всё молодежь. Русская, желанная, жертвенная...
   В начале вечера господин в серой паре ошарашивает собрание заявлением, что он "как психолог" и т. д.
   На поверку оказывается, что он и есть главный светоподатель, товарищ, стоящий во главе агитационно-просветительного дела всей губернии.
   Начинается само "психологическое действо" "Денщик перепутал". На подмостках "она", как водится, клубничка с душком, и "он" -- золотопогонный офицер, чистяк, дворянин и, конечно, верный слуга царю с отечеством.
   Оба -- воплощение порядочности, хорошего тона и того рабовладельческого, разбавленного глубоким презрением к народу апломба, которым так гордилась на Руси страшная помещичья каста.
   Третье же действующее лицо -- денщик. Под ним надо разуметь русский народ, наше великое чудотворное крестьянство, которое автор действа противопоставляет "возлюбленному дворянству" как быдло комолое, свиное корыто, холопскую, собачью душонку. Не лиха, только добра желая, от корней сердца и крови моей пишу я эти строки.
   Товарищи! За такие ли духовные достижения умножаются ряды мучеников на красных фронтах?
   За такой ли мед духовный в невылазных бедах бьется родимый народушко?
   За такую ли красоту и радость в жизни ушли из жизни кровавыми, страдальческими тенями наши братья -- тысячи дорогих товарищей, удавленных, утопленных, четвертованных, сожженных заживо нашими врагами?
   Невежество или безнадежность создать что-либо исходящее из бурнопламенных бездн революции руководит нашими агитпросветами.
   Или они, как бывало, фараон, только "для близиру", в то время как кто-то за их спиной насилует народную душу?
   Не знать родословного дерева искусства таким, как оно предстоит красному зрению народа, агитпросветителям, в большинстве своем вышедшим из городских задворок, простительно, но, как хорошо грамотным людям, им должно быть известно, что при разделении России на белую и черную кость существовала хитро слаженная организация, состоящая из продажных борзописцев, двенадцатой пробы художников, стихотворцев и проходимцев с хорошо подвешенным языком.
   Вся эта шайка кормилась с барского стола, носила платье с плеча их сиятельств и возглавлялась солидным "Новым временем", в кандальном отделении которого, в братском единении с охранкой, фабриковалось подобие литературы.
   Отсюда выходили и здесь одобрялись замыслы патриотических песенников, романов с описанием прелести дворянских гнезд и их героев, непременно графинь и графов, пьес, где выводился народ -- немытое рыло, или наоборот -- вылощенное до блеска фарфорового пастушка.
   В первом случае доказывалось, что подлому народишку без станового не обойтись, во втором же случае закреплялось понятие, что под дворянской десницей мужик живет как в медовой бочке, ест писаные пряники, водит на ленточке курчавых барашков, постукивает сафьянными каблучками... Через казарму, школу, театр и Церковь вся эта бумажная чума вливалась в народ. Народ, особенно та часть его, которая отслоилась к городскому трактиру, гноился духовно.
   Жажда легкой наживы, барства, щегольства, а отсюда проституция и преступность во всех ее разветвлениях, потеря ощущения человека как высшей ценности и, наконец, органическая потребность в убийстве, в пролитии крови -- вот душепагубные плоды самодержавной литературной уголовщины.
   Это была "хитрая механика", приводы и нити которой, проходя через -- с виду такой многоумный и важный -- книжный магазин какой-нибудь "Земщины", терялись в кабинете начальника охранного отделения, по пути задевая митрополичьи покои и горностаевую спальню блестящей балерины "из императорских".
   Всё сие должно быть ведомо агитпросветам.
   Сердце народное сочится живой кровью, и посыпать священные раны народа стриженным волосом проклятого полицейски-буржуазного наследия, будь то пьеса, книга, песня или музыка, -- может только или самое чернолицее невежество, или хорошо замаскированная деловитейшим портфелем и многокарманными френчами куриная душонка, которая зубом и ногтем держится "за местишко" ради детишек и молочишка.
   Терпимо ли что-либо подобное в коммунизме? Могут ли жандармские штаны, вывернутые рубцами наружу и подперченные простодушным "Денщик перепутал", преподноситься революционному народу в самые страстные, крестные дни его истории?
   Какое глубокое, историческое оскорбление! И всё сие от лица революции, под одетым страшной святостью и трепетом знамен коммуны...
   Поистине вол знает ясли господина своего, пророки же Мои не знают Меня.
   А потому вот слово Моё к пророкам народа Моего: столпом облачным днем и огненным ночью поставил Я пророков для народа Моего. Солью земли и светом миру.
   Трубою для трупов ходящих.
   И вот они, как дети, пускающие пузыри. Не от мыльных пузырей загорятся жаждущие души.
   Зазеленеет пустыня неплодная и преобразится земля.
   К чему Мне множество слов ваших и писаний ваших и речей ваших!
   Вот смрад сердец ваших дошел до престола Моего.
   И не могу терпеть.
   Любостяжания и самолюбования исполнены души ваши, из слов своих вы вырыли ров для ближних ваших.
   Соткали паутину для народа Моего. Вот Я обращу ложь сердец ваших на вас же самих...
   Захлебнетесь в волнах рассудка без духа животворящего.
   И пошлю народу Моему пастыря верного.
   И вложу слова Мои в уста его и вложу в сердце его пламя поядаю-щее.
   И возвестит он народу правду Мою, восстановит жертвенник красоты Моей, и тогда будет Свобода вся и во всех...
   Простите меня, братья, -- ненавидящие и любящие меня.
   Не могу больше писать к вам...
   Слезы каплют на бумагу...
   Порванный невод не починить словами.

<1919>

   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Порванный невод. -- ЗВ. 1919. 3 авг.
   Печатается и датируется по тексту газетной публикации.
   ...Великочетверговую свечечку... -- См. примеч. с. 508.
   Кощей бессмертный -- персонаж русских народных сказок.
   ...сила в малом, в зерне горчичном... -- Реминисценция стихов из Евг. от Мк. (IV, 31, 32): "...как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков...".
   Кириллов Владимир Тимофеевич (1890--1943) -- поэт. Его стихи проникнуты пафосом пролетарского интернационализма, солидарности и патриотизма. Репрессирован.
   ...окромя полка Иисуса... -- Полки Иисуса, полки Богородицы -- белогвардейские отряды, организованные в годы гражданской войны при участии православных церковников для борьбы с большевиками.
   ...в Белую Индию... -- Белая Индия -- образ, восходящий к древнерусским книжным и фольклорным сказаниям об "индийском царстве", скрывавшемся за многими морями, где царит райская, праведная жизнь.
   ...горний ангелов полет ~ И дольней лозы прозябанье... -- Строки из ст-ния А. С. Пушкина "Пророк" (1826).
   ...Адонайя... -- Адонаи (Ис. X, 10) -- имя Господа, часто встречающееся в Ветхом Завете; оно нередко прилагается к людям, в смысле господина, в знак особого почтения.
   ...солидным "Новым временем", в кандальном отделении... -- Известный журналист и театральный критик В. М. Дорошевич в начале 1900-х гг. в фельетоне "Старый палач" писал о сотруднике суворинской газ. "Новое время" (1868-1917), близко стоявшей к правительственным кругам, писателе и критике В. П. Буренине: "В кандальном отделении "Нового времени", в подвальном этаже, живет старый, похожий на затравленного волка, противный человек..." (Дорошевич В. М. Собр. соч.: [В 10 т.] М., 1907. Т. 10. С. 107).
   ...какой-нибудь "Земщины"... -- Земщина. Политическая, общественная и литературная газета черносотенской ориентации. СПб., 1909--1916.
   ...горностаевую спальню блестящей балерины "из императорских". -- Намек на балерину М. Ф. Кшесинскую, фаворитку императора Николая П.
   ...вол знает ясли господина своего, пророки же Мои не знают Меня... -- Неточное цитирование стихов из кн. пр. Исайи (I, 3): "Вол знает владетеля своего, и осел ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru