Киреевский Иван Васильевич
Киреевский И. В.: биобиблиографическая справка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   КИРЕЕВСКИЙ, Иван Васильевич [22.III(3.IV)1806, Москва -- 11(23).VI.1856, Петербург] -- прозаик, критик, публицист, теоретик литературы. Издатель, брат собирателя народных песен Петра Киреевского. С самого детства К. окружали люди талантливые, увлекающиеся литературой, философией, искусством. Близким родственником Киреевских был В. А. Жуковский.
   Получив блестящее домашнее образование, К. восемнадцати лет поступил на службу в Московский главный архив Иностранной коллегии. Его друзьями и сослуживцами стали "архивные юноши" (Д. и А. Веневитиновы, В. Титов, С. Шевырев, В. Одоевский), как и К., жадно тянувшиеся к философскому знанию. Тогда же, в 1824 г., "архивные юноши" и близкие к ним молодые люди создали "Общество любомудрия", к которому примкнули А. Кошелев и др. Поражение декабристов привело к роспуску кружка. К. оставил службу и решил посвятить себя литературе, он рассматривал литературные занятия как способ служения народу и обществу. "Я могу быть литератором,-- писал К. в письме к А. И. Кошелеву,-- а содействовать просвещению народа не есть ли величайшее благодеяние, которое можно ему сделать?" (Критика и эстетика.-- С. 335).
   Литературное творчество К. стало реализацией этого принципа. Так, напр., "Обозрение русской словесности 1829 года" он начинает с разбора нового Цензурного устава, считая его способным "очистить дорогу" просвещению европейскому. Эту расчистку начал, по мнению критика, Н. И. Новиков, который "не распространил, а создал у нас любовь к чтению" (Там же.-- С. 57), "он способствовал рождению общего мнения" (Там же). Вслед за Новиковым К. пытается выработать в читателях сознательное отношение к культурным и духовным ценностям, объединить общество, показав ему общие цели и идеалы. Уже в ранних критических статьях К. заметно желание постигнуть закономерности, которым подчиняется развитие литературы и в целом -- искусства. Он прослеживает смену определенных стадий в литературном процессе, различает их не только в плане содержания, но и в плане формы. Новейший период русской литературы К. называет "русско-пушкинским". Содержание этого периода -- синтез, или, в терминологии К., "поэзия действительности". Исходя из мысли о непрерывности развития, К. утверждал: "семена желанного будущего заключены в действительности настоящего" (Там же.-- С. 59). Но и само стремление к поэзии действительности, по мнению критика, возникло в русской литературе потому, что "уважение к действительности", понимаемое как "историческое направление всех отраслей человеческого бытия и духа" (Там же), стало господствующим в европейской литературе и просвещении.
   В 1830 г. К. предпринял путешествие за границу, слушал лекции Гегеля, Окена, Шеллинга, Шлейермахера, Ганса, Риттера, Раумера, Шорна, с некоторыми из них (Гегелем, Океном и Шеллингом) познакомился лично. Вернувшись в Россию, К. в 1831 г. приступает к изданию своего журнала "Европеец", который хотел превратить "в аудиторию европейского университета" (Там же.-- С. 357). Первый номер журнала вышел в 1832 г. К. помещает в нем рецензии, критическое "Обозрение русской литературы за 1831 год", программную статью "Девятнадцатый век".
   В "Обозрении" 1831 г. К. подробно анализирует "Бориса Годунова" Пушкина и "Наложницу" Баратынского. Единственный из всех критиков К. рассматривал центральную проблему "Бориса Годунова" как проблему "трагического воплощения мысли" (Там же.-- С. 107). Годунов, по мнению К., гибнет не от реального превосходства Самозванца, не от его силы, а от чувства вины действительной или мнимой, от самой "идеи" преступления. Это преступление, с точки зрения К., еще гипотетично, Годунов, может быть, и не совершал его. Но общее мнение обвиняет царя, и он обречен. "Тень умерщвленного Димитрия" сама становится как бы действующим лицом трагедии. Это она, по выражению критика, "управляет ходом всех событий", она создает в трагедии "один общий тон, один кровавый оттенок" (Там же.-- С. 106). В центре трагедии оказывается не лицо и даже не действие, но идея, "коренная мысль", которая "заступает место господствующего лица, или страсти, или поступка" (Там же.-- С. 107). Все это позволяет критику утверждать, что произведение Пушкина требует отказаться от "многих ученых и школьных предрассудков" (Там же.-- С. 107). К. сближает "Бориса Годунова" не только с древними трагедиями, но и с новейшей литературой -- "Манфредом" Байрона и "Фаустом" Гете. Все это необходимо К., чтобы показать особое положение "Бориса Годунова" в русской литературе. К. считает, что Пушкин добивается большей объективности именно за счет соединения мысли и чувства.
   Основные тенденции общеевропейского развития анализирует К. в статье "Девятнадцатый век". Европейская культура воспринимается им как диалектическая, возникшая в процессе борьбы античного начала с варварским и христианским. Отличие России от Западной Европы К. видит в том, что она не испытала влияния древнего мира, т. е. Греции и Рима. Это имело двоякие последствия: с одной стороны, сама вера в России была "еще чище и светлее" (Там же.-- С. 93), с другой же -- страна не избежала раздробленности, которая привела к монголо-татарскому завоеванию.
   Статья К. послужила поводом для запрещения журнала. Издатель был обвинен в неблагонамеренном образе мыслей, в поддержке Французской революции и т. п. В защиту К. выступили В. А. Жуковский, написавший письма Николаю I и шефу жандармов, начальнику III отделения графу А. X. Бенкендорфу, и князь П. А. Вяземский, также пытавшийся смягчить гонения на К. Однако эти попытки оказались неудачными, и имя К. на двенадцать лет исчезло со страниц русской периодической печати (редкие статьи выходили под псевдонимами). Е. А. Баратынский, близкий друг К., писал ему после запрещения "Европейца": "Что делать! Будем мыслить в молчании и оставим литературное поприще Полевым и Булгариным" (Баратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма.-- М., 1951.-- С. 516).
   Результатом размышлений К. стала статья "В ответ А. С. Хомякову" (1839), написанная для чтения на одном из вечеров в салоне матери, А. П. Елагиной. Поводом для нее послужила статья Хомякова "О старом и новом", также прочитанная в салоне Елагиной. К. пересматривает свое отношение к основным элементам европейской цивилизации и культуры, вводит понятие "истинная образованность". Залогом последней он считает христианство, а наследие античного мира, которого как раз и лишилась Россия, представляется ему уже ненужным, ибо ассоциируется с "торжеством формального разума человека над всем, что внутри и вне его находится..." (Критика и эстетика.-- С. 145). Основное противоречие между образованностью западной и восточной формулируется как противоречие между схемой и жизнью, формальным разумом и живым чувством, самовластием индивидуума и общинным согласием.
   К. пользуется прежней категорией "синтез", но придает ей другое значение. В статье "Девятнадцатый век" он предполагал соединение мечты и существенности, воображения и действительности, "правильности форм с свободою содержания" (Там же.-- С. 84). Применительно к искусству это означало синтез классицизма и романтизма.
   Через восемь лет он рассуждает уже иначе. В статье "В ответ А. С. Хомякову" речь идет о выработке в самом христианстве новых форм, более свободных и более соответствующих его духу, чем романтические, заимствованные из языческой античности. Так одним из первых в русской эстетике он поставил проблему "примирения" христианства и язычества, важную для понимания таких писателей; как Гоголь, Достоевский и т. п.
   В 30 гг. К. пробует свои силы в художественной прозе. Первый его рассказ "Царицынская Ночь" (1829) прочитан был в салоне З. Волконской и не предназначался для печати. В журнале "Европеец" он печатает волшебную сказку "Опал". Выступая в своих критических статьях сторонником "поэзии действительности", приближения к реализму, в собственной прозе К. все же выступает как романтик. Герой "Опала", царь Нурредин, очарованный мечтой, приобщается к Всемирному Духу. Но, постигая предустановленную гармонию, человек забывает о земном и в мире действительном оказывается беззащитным. Для "Европейца" К. писал роман "Две жизни". Сохранился и посмертно опубликован только начальный фрагмент этой неоконченной вещи.
   В 1839 г. К. пишет повесть "Остров", которую обычно рассматривают как утопию, сближая ее со сном Версилова о золотом веке в "Подростке" Ф. М. Достоевского. В "Острове" явственно прослеживается мотив бегства с острова, неудовлетворенность героя идиллией. К. отказывается от традиционного романтического и утопического представления о стране счастья. Трудно сказать, как развернулся бы замысел К. дальше (повесть не окончена), но несомненна попытка приблизиться к "поэзии действительности".
   В 1845 г. К. становится неофициальным редактором "Москвитянина", журнала, издававшегося М. П. Погодиным и бывшего органом "официальной народности". Желая преодолеть кружковую ограниченность, он пригласил участвовать в журнале Т. Н. Грановского, А. И. Герцена. Он писал Грановскому: "Я желал бы своего "Москвитянина" сделать журналом хорошим, чистым, благородным, сочувствующим всему, что у нас есть благородного, чистого и хорошего" (Вопросы литературы.-- 1979.-- No 11). Однако из-за разногласий с Погодиным, не желавшим передавать право издания, К. выпустил только три номера "Москвитянина" и отказался от обязанностей редактора. Концепция К. полнее всего выразилась в это время в статье "Обозрение современного состояния литературы" (не доведенной до конца вследствие прекращения редакторской деятельности).
   В отличие от "Обозрений" 1829 и 1831 гг. К. практически не анализирует конкретные литературные произведения. Его цель -- выявить общее направление литературного движения России, показать его особенности и связь с литературой Западной Европы. Отмечая противоречие "между литературною образованностью" нашей и "коренными стихиями нашей умственной жизни" (Критика и эстетика.-- С. 181), критик задается вопросом: как преодолеть это "искусственное состояние"? (Там же.-- С. 183). Речь идет, в сущности, о том же, что и раньше: какой путь выбрать для дальнейшего развития России? К. отвергает и подражание Западу, и одностороннее подчинение старине, формам, уже исчерпавшим себя. Он полагает возможным примирить просвещение внутреннее ("устроение духа") и внешнее ("формальное развитие разума"), ибо они оба совпадают в стремлении к "всечеловеческому просвещению", т. е. христианскому.
   В этом утверждении заметна преемственность с высказываниями 30 гг., когда К. видел общность русской и западноевропейской культуры в "стремлении к лучшей действительности" (Там же.-- С. 59). Но акценты, особенно по сравнению с началом 30 гг., существенно сместились. Если раньше России предстояло догнать Европу, пользуясь благоприятными историческими обстоятельствами, то в 40--50 гг. речь идет о том, что Европа должна обратиться к коренным началам русского (и шире -- славянского) просвещения, к нравственному идеалу восточно-христианской церкви. Синтез европейского и русского теперь означает у К. нравственное пробуждение и очищение западного мира под влиянием восточного и одновременно -- усвоение Россией последних достижений европейской цивилизации, главным образом технических.
   В 1852 г. К. принимает участие в славянофильском "Московском сборнике", в котором помещает статью "О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России". Он продолжает исследовать проблему национальной самобытности русской культуры и русского народа. Статья К. вызвала разные отклики, не все славянофилы с ней согласились. И. Аксаков в предисловии к I тому "Московского сборника" (запрещенном цензурой) отмечал дискуссионность статьи К.., объясняя, что многие сотрудники "Сборника" придерживаются других взглядов. Хомяков оспаривал идеализацию "древней Руси", в частности возражал против предположения К. о полноте и истинности выражения христианства в древней Руси. Рецензируя статью К.., Чернышевский отметил, что им двигала "горячая ревность к просвещению и к улучшению русской жизни" (Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч.-- М., 1947.-- Т. 3.-- С. 86). III отделение нашло эту "ревность" неуместной, а авторов "Московского сборника" -- неблагонадежными, запретив им печатать и читать свои статьи без разрешения Главного управления цензуры, а фактически -- без ведома и согласия III отделения.
   Опалу со славянофилов сняли лишь после смерти Николая I, в 1856 г., когда они предприняли издание журнала "Русская беседа". Во второй книге журнала (1856) печатается статья К. "О необходимости и возможности новых начал для философии". Таким началом К. признает стремление православного мышления "самый разум поднять выше своего обыкновенного уровня" (Там же.-- С. 318). Статья осталась незаконченной; автор так и не увидел ее опубликованной.
   В своей критике и публицистике К. исследует (пользуясь его собственным термином) "одну необозримую задачу" -- самобытность русского просвещения и культуры, соотношение русской национальной и мировой литературы. Этой задаче подчинены не только собственно теоретические рассуждения критика, но и конкретный анализ произведений Пушкина, Баратынского, Жуковского в "Обозрениях русской словесности", позднее -- отзывы о В. Соллогубе, Н. М. Языкове, Л. Н. Толстом, Н. В. Гоголе.
   В небольшой библиографической заметке, касаясь творчества Гоголя (1845), К, провозглашает его провозвестником новой литературы, заявляя, что ожидает от него "совершенного переворота в литературе" (Там же.-- С. 213).
   К. поставил проблему национальной самобытности как философскую проблему об итогах предшествовавшего и перспективах будущего развития народа. Он разграничил литературную теорию и литературную критику. Даже в коротких рецензиях он обращался к коренным проблемам эстетики, связывая достоинства и недостатки произведения с тем, насколько удачно и своеобразно писатель отразил жизнь.
   К. принадлежал к особому направлению в русской критике 20--40 гг. XIX в., к "философской эстетике", пытавшейся связать эстетику с общим ходом размышлений о мире, раскрыть в литературе не только специфическое, художественное, но и универсальное, общечеловеческое содержание. Он призывал обратиться к реальному, а не выдуманному миру. Анализируя проблемы нового, "синтетического" направления в литературе, он способствовал "переходу" ее к реализму, становлению теории этого направления.
   
   Соч.: Полн. собр. соч.: В 2 т. / Под ред. М. О. Гершензона.-- М., 1911; Критика и эстетика / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю. В. Манна.-- М., 1979; Избр. статьи / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. А. Котельникова.-- М., 1984; Царицынская Ночь; Опал // В царстве Муз: Литературный салон Зинаиды Волконской. 1824--1829.-- М., 1987.-- С. 538--553.
   Лит.: Гершензон М. О. Исторические записки (о русском обществе).-- М., 1910; Астров Вл. Не нашли пути. Из истории религиозного кризиса.-- Спб., 1914; Ковалевский М. Ранние ревнители философии Шеллинга в России Чаадаев и Иван Киреевский // Русская мысль.-- 1916.-- No 12.-- С. 125; Гершензон М. О. Письма Жуковского о запрещении "Европейца" // Русская литература.-- 1965.-- No 4.-- С. 114--124; Вацуро В., Гиллельсон М.. Сквозь "умственные плотины".-- М., 1972.-- С. 114--138; Гуминский В. "Некто Иван Васильевич Киреевский" // Литературная учеба.-- 1980.-- No 6.-- С. 176--187. Манн Ю. В. Русская философская эстетика.-- М., 1969.-- С. 76--103; Сахаров В. И. От "движущейся эстетики" к литературной теории // Контекст 1980. Литературно-теоретические исследования.-- М., 1981; Фризман Л. К истории журнала "Европеец" // Рус. литература.-- 1967.-- No 2.

В. И. Греков

   Источник: "Русские писатели". Биобиблиографический словарь.
   Том 1. А--Л. Под редакцией П. А. Николаева.
   М., "Просвещение", 1990
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru