Вокругъ Россіи. Портреты и пейзажи. В. Дѣдлова. Изданіе М. М. Ледерле. Спб., 1895 г. Цѣна 2 рубля. Г. Дѣдловъ, повидимому, большой "патріотъ своего отечества", даже слишкомъ большой: такого патріотизма, какъ у него, хоть отбавляй. Конечно, патріотизмъ -- чувство прекрасное и почтенное, но лишь до тѣхъ поръ, пока чувство это не переходитъ извѣстныхъ границъ и не увлекаетъ людей до ненавистничества ко всему, что, по ихъ разумѣнію, находится внѣ излюбленнаго ими тѣснаго круга. Г. Дѣдловъ, судя по его книгѣ,-- "патріотъ" такого своего круга, и хотя авторъ называетъ себя въ предисловіи "русскимъ литераторомъ", патріотизмъ его мы не можемъ признать за "русскій", а почитаемъ за какой-то иной, кружковой, истинно русскому человѣку противный и никакъ несовмѣстимый съ другимъ, не менѣе высокимъ, чувствомъ гуманности, т.-е. братолюбія не приходскаго, а общечеловѣческаго. Въ томъ же предисловіи авторъ говоритъ: "Изъ этого не слѣдуетъ, однако, что русскій литераторъ долженъ Россіи льстить. Россіи лесть не нужна, и нужна ей не лесть". На этомъ конецъ: что, по мнѣнію г. Дѣдлова, Россіи нужно, онъ не объясняетъ. Мы же думаемъ, что Россіи прежде всего и больше всего нужна правда о ней самой, о всей Россіи, не исключая изъ нея и не выдѣляя никакихъ "окраинъ", какъ то дѣлаетъ г. Дѣдловъ. И отнюдь уже никому не нужны ругательства, глумленія и поношенія какихъ либо окраинъ и ихъ обитателей, чѣмъ наполнена книга г. Дѣдлова. Въ первыхъ строкахъ предисловія сказано: "Русскій читатель все еще слишкомъ мало знаетъ свое отечество и его окраины въ особенности. Всякая попытка придти въ этомъ случаѣ на помощь -- не безполезна"... По нашему мнѣнію, книга г. Дѣдлова "не безполезна", а вредна: всякій знакомящійся по ней съ "нашими окраинами" получитъ о нихъ совершенно невѣрное, нерѣдко превратное понятіе. Что же касается "лести", о которой говоритъ авторъ, то всѣмъ извѣстно, что льстить можно двумя способами, прямо, какъ лисица льститъ воронѣ въ баснѣ, и косвенно, обругивая и позоря передъ сильнымъ его ближнихъ и родственниковъ: вотъ, молъ, они каковы, а стало-быть ты-то у насъ не имъ чета!... "Тѣ" и жить-то не умѣютъ, у нихъ въ окна дуетъ, и экипажи у нихъ скверны, и извозчикъ ихъ возитъ гадкій, и ѣдятъ они плохо, и говорятъ нелѣпымъ и потѣшнымъ языкомъ. Живутъ "они" скромно, хозяйничаютъ усердно, это мерзко, скаредно; въ свободное время "они" веселятся, это отвратительно, ибо и разилоченія-то ихъ "не нашенскія"... Въ такомъ тонѣ г. Дѣдловъ раздѣлываетъ Польшу, Бессарабію, Финляндію, къ Крыму и Уралу относится снисходительно, къ Нижнему даже съ нѣкоторымъ умиленіемъ,-- это, впрочемъ, уже не окраина, а совсѣмъ "нашенское". Раздѣлываніе Польши и поляковъ начинается съ того, что тамъ -- "Эуропа" и все Эуропа, и говорятъ тамъ даже съ прислугой"по-эуропейски", и даже на базарѣ нѣтъ "ни суеты, ни мущинскихъ словъ", всѣ, обращаясь другъ къ другу, говорятъ: "пане". Названіе варшавскаго общества поощренія изящныхъ искусствъ звучитъ, по мнѣнію г. Дѣдлова, "для русскаго уха далеко не изящно", и авторъ демонстративно, для увеселенія такихъ же патріотовъ, каковъ онъ самъ, прописываетъ русскими буквами польское названіе общества. Про народъ польскій мы читаемъ на 20 стр.: "Дворянство физически выродилось, простой народъ въ Польшѣ былъ изнуренъ, буржуазіи не было, и народъ можетъ поспорить своими старческими недугами не только съ французами, но и съ итальянцами". А на 12 стр. напечатано: "Народъ все рослый, стройный, со спокойными, нѣсколько утомленными небольшими голубоватыми глазами"... Это ли признаки вырожденія? "Миновали тѣ времена (стр. 16), когда Польша была классическою землей ѣды, питія, пьянаго веселья и буйства".-- За это въ своемъ мѣстѣ поляки обруганы.-- "Теперь -- это одна изъ самыхъ разсчетливыхъ и скопидомныхъ странъ, ближе всего напоминающая скаредныхъ итальянцевъ. Какъ въ Римѣ, такъ и въ Варшавѣ ѣдятъ только по необходимости. Кухмистерскія полнымъ-полны, а гастрономическіе рестораны пусты". Стало быть, и это плохо. Посмотримъ дальше, на стр. 79 и слѣд.: "Скота много, хлѣба, судя по сараямъ, тоже много, несмотря на то, что у помѣщика средней руки всего двѣсти-триста десятинъ. Помѣщики средней руки хозяйничаютъ, выучившись у нѣмцевъ, хорошо и, подъ давленіемъ необходимости, усердно"... Польскій панъ въ высокихъ сапогахъ и короткой курткѣ изъ дешеваго сукна "бѣгаетъ съ поля въ хлѣвъ, изъ хлѣва въ огородъ, оттуда на лугъ, съ луга на шоссе, гдѣ подчищаютъ грязь, чтобы вывезти ее въ качествѣ удобренія на поля. Нельзя сказать, чтобы панъ не любилъ хозяйства, земли"... "Ноо,-- и послѣ этого "но" идетъ всяческое поношеніе этого самаго пана, у котораго очень многому слѣдовало бы поучиться нашимъ господамъ, помѣщику-"барину", бѣгущему съ земли на жалованье. Домишки у такихъ пановъ плохіе, но въ нихъ, по словамъ г. Дѣдлова, принимаютъ гостей радушно, угощаютъ усердно, "съ видимымъ желаніемъ поразить и блеснуть",-- укорительно замѣчаетъ авторъ. Гостя занимаютъ разговорами о театрѣ, о скачкахъ, о картинахъ, о выставкахъ,-- тоже, чтобы блистать, по мнѣнію г. Дѣдлова. Гостя отвозятъ въ хорошемъ экипажѣ, но "экипажъ, лошади и кучеръ всегда безукоризненны, какъ принадлежность обстановки, наиболѣе бросающейся въ глаза". Какъ видитъ читатель, подобными пріемами писанія,-- вѣрнѣе, расписыванія,-- можно загадить все, что угодно. Любопытно только знать, ради чего это дѣлается и кому нужно такое описываніе незнакомыхъ читателю краевъ.
Въ такомъ же тонѣ "расписываетъ" авторъ и Бессарабію, называя ее "Молдо-Жидовіей",-- необыкновенно остроумно! "Молдоване и валахи именуютъ себя румынами..." они "страдаютъ романоманіей, то-есть болѣзненно убѣждены, будто они происходятъ отъ древнихъ римлянъ..." "Говорятъ, что ихъ языкъ латинскаго корня..." За симъ слѣдуетъ опять глумленіе надъ румынскимъ языкомъ съ приведеніемъ примѣровъ, могущихъ вызвать нелѣпый смѣхъ людей, не имѣющихъ никакого представленія о другихъ языкахъ, кромѣ того, на какомъ говорятъ въ "ихъ приходѣ". "Молдоване,-- говоритъ авторъ,-- хорошія созданія: добрыя, тихія, красивыя, опрятныя, наивныя. Но..." -- и пошла писать: они -- "великіе лѣнтяи", "образецъ безпечности", женщины "чрезвычайно легкомысленны", "какъ мужчины, такъ и прекрасный полъ -- мелкій воръ..." Крупныя помѣстья нажиты грабежами, разбоями, предательствами, работой фальшивыхъ ассигнацій (стр. 122). "Изъ всего этого сомнительнаго сброда не могло образоваться хорошаго общества. Оно богато, но жадно и только..." Такое сплошное опозориваніе цѣлаго народа, цѣлаго края, производитъ отвратительное впечатлѣніе, которое усиливается до крайней степени послѣ прочтенія описанія Аккерманскаго уѣзда; называемаго авторомъ "Аккерманландіей" за то, что тамъ много нѣмецкихъ колоніи. Про нѣмцевъ-колонистовъ нельзя сказать ничего худого: они честны, трудолюбивы, трезвы, нравственны, и все это вынужденъ признать даже г. Дѣдловъ, но... онъ такъ изображаетъ честность, трудолюбіе, трезвость и нравственность нѣмцевъ-колонистовъ, что, конечно, никому "не поздоровится отъ эдакихъ похвалъ". Нѣмцы эти сто лѣтъ назадъ пришли въ Россію нищими, изъ пустырей сдѣлали вполнѣ культурный уголокъ, никого не грабили, живутъ тихо и смирно, никому жить не мѣшаютъ, честнымъ трудомъ пріобрѣли достатокъ. Г. Дѣдловъ находитъ нужнымъ и умудряется и ихъ опозоривать, и на нихъ извѣстнымъ образомъ подмигивать, инсинуировать. Молятся нѣмцы въ своей церкви, читаютъ молитву Господню, противъ этого, казалось бы, уже сказать нечего, а г. Дѣдловъ говоритъ: "но слова эти произносятся машинально, равнодушно: эти люди сыты. Это бы слава Богу, но эти люди, кромѣ того, злы, не помнятъ сдѣланнаго имъ добра и, вдобавокъ, далеко не малочисленны".-- Словомъ, "русскій литераторъ" г. Дѣдловъ, по мѣрѣ своихъ силъ и способностей, обгадилъ всѣхъ, кого могъ, и книгу написалъ гадкую, которую истинно-русскому человѣку читать стыдно и обидно, да къ тому же и томительно скучно, ибо написана она безъ признака таланта и съ большими претензіями на остроуміе, каковымъ авторъ не обладаетъ.