Сашенька. Повѣсть въ трехъ частяхъ Дѣдлова. Спб., 1892 г. Цѣна 2 руб. Авторъ положилъ въ основу своей повѣсти старый вопросъ объ "отцахъ и дѣтяхъ". Но хотя это и очень старо, повидимому, тѣлъ не менѣе, это весьма интересно и навсегда останется интереснымъ, такъ какъ вопросъ объ отношеніяхъ между старымъ и новымъ поколѣніемъ принадлежитъ къ числу неисчерпаемыхъ, представляющихся, по истеченіи извѣстныхъ промежутковъ времени, все въ новомъ видѣ и въ иныхъ комбинаціяхъ. Одно, что остается неизмѣннымъ, это -- разладъ между старыми или старѣющимися и молодыми, отъ котораго въ большинствѣ случаевъ страдаютъ родителя и дѣти. Правда, съ теченіемъ времени нѣсколько сглаживаются внѣшнія проявленія такой розни, въ нѣкоторыхъ семьяхъ они доведены до минимума, незамѣтнаго постороннему наблюдателю. Изъ этого не слѣдуетъ, однако, чтобы не было совсѣмъ внутренняго разлада и неизбѣжнаго, притомъ, скрытаго, затаеннаго страданія той или другой стороны, чаще же всего обѣихъ сторонъ, но только въ различной степени. Въ томъ, что такой разладъ существуетъ, не виноваты ни "отцы", ни "дѣти", говоря вообще, разумѣется. И драматизмъ положенія заключается въ томъ, что обѣ стороны считаютъ себя правыми, а виновною считаютъ другую сторону. Въ дѣйствительности же и въ большинствѣ случаевъ правы обѣ стороны и вся вина обѣихъ сторонъ въ томъ, что онѣ не сознаютъ этой обоюдной правды и ищутъ причинъ разлада не тамъ, гдѣ онѣ кроются. Бываетъ, конечно, и иное положеніе, когда обѣ стороны болѣе или менѣе неправы и, слѣдовательно, обѣ несутъ послѣдствія собственной вины. Тутъ уже вопросы сводятся къ частностямъ, кто виноватъ первый, кто виноватъ больше, кто подалъ поводъ къ разладу. Наибольшій интересъ представляетъ литературная разработка этой стороны семейныхъ отношеній, при несомнѣнной правотѣ отцовъ и дѣтей, въ томъ смыслѣ, что и тѣ, и другіе люди умные, искренніе, честные, добрые и взаимно благожелательные. Вотъ этого-то и нѣтъ въ повѣсти г. Дѣдлова. Родители героя, Сашеньки Кирипчева, по меньшей мѣрѣ -- чудаки, немного смахивающіе на психопатовъ. Пунктики ихъ психоза довольно безобидны: папаша слегка помѣшанъ на статистикѣ и на охраненіи собственнаго здоровья, маменька -- на педагогіи и на гигіенѣ, которыя примѣняетъ самымъ неуклоннымъ и точнымъ образомъ, сообразно "послѣднему слову науки", къ воспитанію дѣтей, къ заботамъ о мужѣ и о взросломъ сынѣ. Старики Кирпичевы -- убѣжденные "люди шестидесятыхъ годовъ", такъ и застывшіе на томъ, во что они въ тѣ годы увѣровали. Въ повѣствованіи г. Дѣдлова всѣ чудачества этихъ слишкомъ наивныхъ родителей отмѣчены довольно ярко и не безъ нѣкоторой язвительности, дѣлающей родителей Сашеньки фигурами немного смѣхотворными, по нисколько не типичными представителями взятаго авторомъ времени. Своего первенца они воспитали какъ нельзя лучше, но всѣмъ правиламъ гигіены и педагогіи, съумѣли даже дать ему блестящее образованіе въ дополненіе къ пройденному имъ курсу гимназіи семидесятыхъ годовъ. Сашенька уменъ, ловокъ, начитанъ, одаренъ прекрасными способностями, краснорѣчіемъ, находчивостью въ спорѣ, въ обществѣ и съ товарищами держитъ себя безукоризненно, скромно и съ большимъ достоинствомъ, съ необыкновеннымъ тактомъ, что даже удивительно нѣсколько въ подросткѣ и въ воспитанникѣ растрепы-маменьки и отца, ничего не знающаго и не видящаго, кромѣ излюбленной имъ земской статистики и собственной діэты. Какъ бы то ни было, по волѣ автора, такимъ удался Сашенька и отправился въ Петербургскій университетъ съ компаніей своихъ гимназическихъ товарищей. Первымъ дѣломъ юные студенты закутили, вѣрнѣе -- запили и забезобразничали самымъ отчаяннымъ образомъ. Надо отмѣтить, что время это было еще "не мундирное", студенты щеголяли въ обыкновенныхъ штатскихъ костюмахъ, одни съ непомѣрно длинными и лохматыми волосами и въ истертыхъ пиджакахъ, другіе -- настоящими свѣтскими франтами. Сашенька, сынокъ богатыхъ родителей, попалъ въ эту послѣднюю категорію и затѣмъ очень скоро (по-нашему, какъ будто даже слишкомъ скоро) вошелъ въ общество болѣе или менѣе пожилыхъ адвокатовъ, артистовъ, офицеровъ, инженеровъ, кутящихъ и прожигающихъ жизнь на широкую ногу въ первоклассныхъ ресторанахъ и съ первосортными дамами полусвѣта. Въ силу какихъ-то невыясненныхъ и непонятныхъ побужденій накипающій уже старѣть инженеръ, не стѣсняющійся никакими расходами, беретъ юнца подъ свое особливое руководительство, пристраиваетъ его въ любовники къ опереточной примадоннѣ, своей собственной любовницѣ, и вдвоемъ съ этою дамой, общими усиліями, они вскружили голову Сашенькѣ до полной потери сознанія. По наивности своей, Сашенька ничего не видитъ, не понимаетъ и едва выкарабкивается изъ всей этой гнусной исторіи съ разбитымъ сердцемъ, когда узнаетъ, что "за любовь пѣвицы къ нему все время ей платилъ инженеръ". На что эта гадость нужна была инженеру, такъ и осталось невыясненнымъ. Вся первая часть повѣсти (10 печатныхъ листовъ) занята описаніемъ разнородныхъ пьянствъ съ ихъ дополненіями.
Во второй части Сашенька дома, пріѣзжалъ на каникулы. Начинается разладъ между нимъ и родителями, и начинается не изъ-за того, какъ юноша провелъ этотъ годъ, а изъ-за ничтожнѣйшихъ пустяковъ, которымъ значеніе придавать могутъ только "комическіе" родители, склонные изображать изъ себя курицу, высидѣвшую утятъ. Далѣе разладъ усиливается нѣсколько болѣе серьезными поводами: Сашенька увлекается обществомъ губернаторши, ея родственниковъ и губернской аристократіи, становится тамъ первымъ "кавалеромъ", "львомъ", какъ говорилось встарину. Его отецъ считаетъ своею обязанностью быть въ оппозиціи со всею администраціей. Сашенька пытается доказать, что возможно "примиреніе" земства съ администраціей; папаша унерся на томъ, что этого никакъ нельзя сдѣлать. Мамаша вступается въ споръ, кончающійся обоюдными колкостями, рѣзкостями и полнымъ разрывомъ между родителями и сыномъ. Неправыми оказываются обѣ стороны, но, по волѣ автора, "посрамленною" остается сторона "отцовъ". Тутъ они уже не только смѣшны, но и глупы, и довольно противны, причемъ ни малѣйшаго сочувствія не вызываетъ и ихъ сынокъ. Выходитъ, что разладъ возникъ между плохими родителями,-- но автору, полоумными "либералами",-- и гаденькимъ сыномъ, недоумкомъ "консерваторомъ". Третья часть опять сплошное и еще большее, чѣмъ въ началѣ, пьянство и развратъ въ Петербургѣ. Къ этому приплетается романтическій эпизодъ, кончающійся самоубійствомъ кадета, влюбленнаго въ барышню, которая въ свою очередь влюбилась въ Сашеньку, и, сказать къ слову, прескверно влюбилась -- не сердцемъ, не душою, а инстинктомъ дѣвицы, слишкомъ долго не находившей мужа. Сашенька счелъ себя виновникомъ смерти кадета, въ то же время отказался укрыть у себя стараго товарища, искавшаго у него спасенія государственнаго преступника, котораго черезъ нѣсколько дней повѣсили. Подъ впечатлѣніемъ этихъ двухъ смертей, молодой человѣкъ совсѣмъ обезумѣлъ и бросился искать утѣшенія, наставленія и поученія къ "геніальному" человѣку, къ "великому писателю" земли русской. Кого тутъ разумѣетъ авторъ и кого хотѣлъ изобразятъ, этого нѣтъ надобности пояснять,-- и безъ того понятно всякому читателю. Но далеко не всѣмъ понятно и не намъ подсказывать, конечно, чьи еще портреты извѣстныхъ или знаменитыхъ людей выступаютъ тамъ и сямъ въ произведеніи г. Дѣдлова. "Геніальный" человѣкъ говоритъ юношѣ о любви всеобъемлющей и дѣятельной, о всепрощеніи и т. д., обращаетъ его на путь своего ученія и добродѣтели, и Сашенька стремительно выходитъ отъ него "перерожденнымъ" и "обновленнымъ". Неукоснительно онъ помчался въ свой родной городъ, въ родительскій домъ, куда прибылъ, возглашая торжественнымъ голосомъ: "Иду! Великій демонъ земли русской послалъ меня обновленнымъ, инымъ, небывалымъ, и несу обновленіе всѣмъ!" Тутъ и конецъ третьей и послѣдней части повѣсти г. Дѣдлова. И разумѣй, читатель, какъ знаешь, что симъ хотѣлъ сказать авторъ: совсѣмъ ли Сашенька спятилъ съ ума, и его придется отправить въ психіатрическую лечебницу, или въ правду въ его лицѣ авторъ препровождаетъ въ N-скую губернію вдохновленнаго апостола "великаго демона", долженствующаго нравственно "обновить" русскую землю? Темпа вода во облацѣхь... Одно несомнѣнно, что г. Дѣдловъ не умѣетъ писать коротко, въ его романѣ около 30 печ. листовъ и, все-таки, нѣтъ, конца. Добрая половина этого произведенія должна бы подлежать сокращенію, и тогда осталось бы только необходимое и хватило бы мѣста для окончанія, живыя и не безъ таланта написанныя сцены не тонули бы въ пустословія, часто далеко не симпатическаго характера.