Катков Михаил Никифорович
"Партия" в правительстве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М.Н. Катков

"Партия" в правительстве

   Противники дела, которому мы служим, -- им же имя легион, -- издавна прибегают к разным гласным и негласным выдумкам, чтоб унизить дело, а вместе набросить тень и на побуждения, обязывающие нас на занимаемом нами наблюдательном посту говорить без утайки о делах государственного интереса.
   Во время польского мятежа или тотчас вслед покойный барон Фиркс под именем Шедо-Ферроти издал по-французски целую большую книгу в оправдание польских притязаний и в осуждение русского патриотизма. В этом памфлете положительно и серьезно утверждалось, что генерал-губернатором в Вильну Муравьев был назначен нами (nornme par M. Katkof). В буквальном смысле это была бы слишком грубая нелепость. Что же могла означать эта басня, сказанная очень ловким человеком, который даром слов не бросал? То ли, что Monsieur Katkof в подходящую минуту как-нибудь подсказал имя Муравьева? Фиркс и его внушители знали, что ничего подобного не было. Истинный смысл басни заключается в том, что благодаря решению Государя послать Муравьева в Вильну была решена победа одного из двух боровшихся тогда в самом правительстве направлений: русского над антирусским. Назначением Муравьева определился весь характер политики России как по отношению к мятежу, так и к наседавшим на нас державам. Памфлет Фиркса был парфянскою стрелой антирусской партии и грубою попыткой представить единственно возможную для русского правительства политику, -- политику государственного единства и целости, -- как нелепую случайность, как выдумку d'un energumene [буйный человек (фр.)], как нас тогда называли... Кстати сказать, что памфлет был напечатан на казенные деньги и рассылался тогдашним министром народного просвещения по учебным заведениям в назидание учащим и учащимся.
   Вот и теперь, сколько нам известно, распускаются слухи, будто мы потому так часто возвращаемся к финансовому вопросу и позволяем себе высказываться против мер финансового управления, что у нас есть кандидаты на место министра финансов. Смеем уверить почтенную публику, среди которой слухи эти пускаются, что все это выдумки вроде басни барона Фиркса. Как всегда, так и теперь наши суждения в вопросах политических совершенно свободны от личных соображений. В этом полагаем мы всю честь нашего служения. Никто ни в каком отношении не может упрекнуть нас в лицеприятии; никогда не потворствовали мы чьей-либо интриге, никогда не служили чьему-либо честолюбию. Ошибочно или не ошибочно высказываемся мы по вопросам политическим, мы руководимся исключительно своим крайним разумением государственной пользы. В наших изданиях появляются более или менее подходящие к их направлению статьи разных авторов за их подписью и под их ответственностью, но никогда не служили мы трубой чужих мнений и не печатали от себя статей, откуда-либо посланных, как это обычно делается и у нас, и в других странах.
   Что касается нынешнего министра финансов, то мы имеем честь давнего знакомства с ним; его учено-литературная деятельность началась в наших изданиях; личные отношения между нами всегда имели характер совершенно приязненный; никогда не было между нами личного столкновения или недоразумений. Ни одно из тех лиц, которых интрига называет кандидатами на его место, отнюдь не ближе и не знакомее нам. Называют даже лиц, которых мы едва знаем и с которыми никогда ни в каких отношениях не находились.
   Но мы не виноваты, что есть партия, к сожалению, и там, где не должно бы быть партий, которая имеет свои виды на нынешнего министра финансов. Мы не виноваты также, что Николай Христианович не успел отнять у этой партии всякий повод рассчитывать на его управление. Не раз отзывались мы с полным сочувствием о воззрениях и предположениях министра финансов, излагавшихся в, его всеподданнейших докладах. Виноваты ли мы, что меры финансового управления нередко идут вразрез с тем, что министр сам признает правильным и полезным, что полезное задерживается и парализуется, а сомнительное и прямо несогласное с принципами, торжественно заявленными, исполняется легко и поспешно?
   Что же это за партия, о которой мы упомянули? Заговорив, выскажемся с полною откровенностью. Это партия, или, точнее, коалиция партий и разных честолюбий, потерпевшая поражение в день 29 апреля 1881 года. Судя по заявлениям ее органов, по ее корреспонденциям в иностранной печати, наконец, по ходу дел, ясному для имеющих очи, она вовсе не считает себя побитою. Она только посторонилась, но не оставила поля; она только уступила на время, как она полагает, некоторые позиции, но удержала другие, дающие ей возможность не только наблюдать за делами, но и деятельно вмешиваться в них. Она видит себя в силах не только препятствовать посредством обструкционизма в принятии полезных мер во имя принципа 29 апреля, но и принимать свои меры, чтоб его дискредитировать. Дело в том, что партия, состоящая в оппозиции к нынешнему режиму, уверена, что имеет своих ревнителей и вождей в высших учреждениях. Сложилось странное положение: оппозиция правительству не вне его, а в нем самом, чего не бывает, по крайней мере не должно быть, ни в каких государствах, ни при каком образе правления.
   Соображая то, что этою партией высказывается, и то, что творится вокруг, нельзя не заметить, что она против всякого улучшения в наших делах не потому, чтоб у ней не было людей, которые не могли бы отличить лучшего от худшего, белого от черного, но потому, что она не желает никакого шага к лучшему на почве 29 апреля. Ее заправилы и глашатаи не могут не видеть безобразий, созданных фальшивою постановкой многих наших учреждений, старых и новых, и издеваются над ними, но не дозволяют касаться их или предлагают развивать их далее в том же фальшивом направлении, конечно, для того чтобы привести в тупик режим 29 апреля.
   Органы этой партии нередко сами, с удивительным цинизмом, признают очевидную, впрочем, несостоятельность некоторых мер, в одно и то же время порицая и отстаивая их. На почве 29 апреля все должно-де идти не к лучшему, а к худшему. И вот эта-то партия, прежде возлагавшая свои надежды на народное просвещение, юстицию и финансовое управление, потом только на два последние, теперь же главным образом возлагает их только на последнее, имеющее в своем ведении жизненные силы страны.
   Партия не ограничивается домашними органами. Из Петербурга она посылает свои корреспонденции и в иностранную печать. В минувшем январе в мюнхенской "Allgemeine Zeitung", одной из самых значительных и распространенных в Германии газет, читали мы корреспонденцию из Петербурга, где рассуждается о нашей государственной росписи на новый год. При этом, конечно, с ужасом говорится о нашем финансовом положении, указывается на кризис, который мы переживаем, на застой нашей промышленности и торговли. Но объясняется это не тем, что не принимается должных мер или принимаются не должные по финансовой и экономической части. А как бы вы думали, чем? Нашею агитацией. Виновата die Katkowsche Agitation в пользу повышения пошлин на некоторые предметы и против жжения кредитных билетов и заключения займов ради этой операции. Как были бы мы рады, если бы в самом деле имели возможность удержать наше финансовое управление от этой разорительной операции! Правда, в нынешнем году кредитные бумажки не будут предаваемы огню, но не вследствие "катковской агитации", а потому, что министр финансов во всеподданнейшем докладе должен был сам сознаться, что истребление денежных знаков в настоящее время, при всеобщем безденежье, было бы вредно. Петербургский корреспондент все-таки не совсем верит этому заявлению и полагает, что если министр воздержался от действия, им самим признаваемого вредным, то все-таки надобно объяснять это в значительной доле катковскою агитацией (ist jedenfalls zu einem gewichtigen Theil auf die Katkowsche Agitation zu Gunsten des Papiergeldes zuruck-zuftihren {во всяком случае, в значительной степени восходит к катковской агитации в пользу бумажных денег (нем.).}). Согласно с суждением легальных и нелегальных органов партии, петербургский глашатай ее в мюнхенской газете приписывает все зло господствующему у нас якобы реакционно-клерикальному направлению, лишающему Россию "свободы и света". "Замечательно также, -- пишет этот добрый петербургский друг России, -- что г. Бунге категорически объявляет, что в настоящее время повышение прежних или введение новых податей невозможно, ибо затруднения, причиняемые кризисом, могли бы только усилиться, хотя финансовые источники России, что вполне соответствует действительности, не исчерпаны. Конечно, в настоящий момент полной заминки в торговых делах и удручающего застоя во внутреннем политическом развитии богатой и щедро наделенной страны платежные силы слишком высоко натянуты и дальнейшего напряжения выносить не могут. Нельзя также ожидать, чтобы в ближайшее время, в следующие за сим годы, пошло лучше; скорее, пойдет хуже. Но тогда экономический кризис, который нельзя уже будет никоим образом осилить, всеми своими недобрыми последствиями повелительно потребует обновления политического организма России, который все более и более погрязает в болото при господствующем ныне клерикально-реакционерном течении".
   Вот аспирации той партии, которая рассчитывает на финансовое расстройство России для достижения своих целей! Ото всей души и с полною искренностью желаем, -- полагаем, что это не есть только наше желание, -- чтобы Н.X. Бунге самым решительным образом отнял у этой партии всякий повод рассчитывать на финансовое управление для достижения ее целей. Не в случайных ошибках дело, но в системе, в направлении, в последовательном действии. Пусть со всею энергией оттолкнет он от себя эту партию, и он найдет в нас искренних и усердных во всем пособников.
   На этих днях пришлось нам оспаривать высказанное им мнение, будто войны оставляют, как свое последствие, постоянную причину финансового расстройства, от которого нельзя избавиться, а если можно, то разве каким-нибудь героическим средством. Расстройство, причиняемое войною, как и всякий кризис, есть дело временное; постоянною же причиною расстройства бывает лишь постоянно ошибочное финансовое управление.
   Говоря об ошибочных финансовых манипуляциях прежнего времени, мы были далеки от того, чтоб упрекать тогдашних министров. Тогда все платили дань господствовавшей экономической доктрине, которая никаких других сил в жизни народов и государств не признает, кроме управляемых принципом спроса и предложения, и учит только laissez faire, laissez passer [позволяйте делать, позволяйте идти (фр.)], все предоставляя так называемой "гармонии интересов". Упрекая других, нам пришлось бы упрекать и самих себя, потому что мы также учились и также вынесли из школы эту доктрину, хотя, слава Богу, никогда не находились в полном у нее порабощении. Мы высказывали наши опасения в 1857 году, когда коснулись наших старых кредитных учреждений. Мы высказывались против операции размена в 1863-1864 годах. Но, признаемся, и мы также находили, что наш рынок переполнен избытком бумажных денег, хотя вместо изъятия склонялись к мысли о фиксации кредитного рубля по курсу тогдашнего времени, еще довольно высокому. Эти и подобные манипуляции, -- вот что расстраивало наше народное хозяйство задолго до последней войны. На равном почти расстоянии от Крымской кампании и от последней Турецкой войны наш кредитный рубль падал чуть-чуть не до курса Плевненских дней. Во время этих дней вексельный курс на Париж стоял на 233; в 1864 году он стоял с небольшим на 300, а в 1866 падал даже до 266. Но опыт учит людей. Люди умные и желающие добра становятся умнее вследствие своих собственных ошибок. Операция размена уже не повторялась. Ни к девалюации, ни к сожжению кредитных билетов финансовое управление не прибегало. Напротив, оно по временам даже выпускало миллионов по пятнадцати, по двадцати новых кредитных билетов для воспособления банкам. Все более и более освобождалось оно от отвлеченностей доктрины, и все ближе и ближе всматривалось в потребности жизни. И вот финансы наши мало-помалу стали приходить в равновесие, так что в семидесятых годах, пред нашею последнею войной, мы уже сводили наши бюджеты не только без дефицитов, но с излишками, а курс кредитного рубля шел в гору и держался в 1874 году на 349 3/4. Начавшиеся политические осложнения, а затем и война не замедлили, конечно, отозваться понижением наших вексельных курсов. Но вслед за окончанием войны, в 1878 году, вексельные курсы наши начинают крепнуть и в 1880 году доходят до 272, обнаруживая устойчивость и наклонность к повышению. Затем вдруг начинается падение курса. Что же это значит? Сторонники сожжения кредитных билетов объясняют упадок нашего вексельного курса выпуском 417 000 000 кредитных билетов на военные расходы; но, по иронии рока, случилось так, что падение курса началось как раз с того времени, когда финансовое управление перешло в руки сторонников сожжения, и пошли заем за займом для этой операции, с каждым годом все более и более обременяя наш бюджет. С каждым годом возрастают дефициты. Будущее, по показанию самого министра, представляет мало надежд на улучшение, между тем как он же в 1882 году утверждал, что "освободиться от финансовых дефицитов Россия может в течение немногих лет". В чем же причина столь печального оборота дел? Об этом стоит подумать. Подумаем.
   
   Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1886. 26 февраля. No 56.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru