Катков Михаил Никифорович
Университетский вопрос

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М.Н. Катков

Университетский вопрос

   В университетском вопросе мы не считали себя призванными адвокатствовать за права и достоинство правительства. Имеется столько учреждений и лиц, призванных ограждать эти права и поддерживать это достоинство: и министры, и члены Государственного совета, которых так много и которые, конечно, прежде всего заботятся о восстановлении авторитета правительства там, где он пошатнулся, и об усилении его действия там, где оно ослабело. Если бы, по неисповедимому велению рока, правительственные учреждения и лица вместо того, чтобы поддерживать авторитет правительства, старались ослабить его, то нам не приходится быть plus royaliste que le roi (большим реалистом, чем сам король). Если правительственные лица вздумали бы почему-нибудь изгонять правительство оттуда, где оно должно присутствовать и действовать, то что же нам тут делать? Наш крик был бы напрасен, и нас сочли бы за нарушителей тишины и общественного спокойствия, нас ославили бы агитаторами и революционерами более опасными и, во всяком случае, более вредными, чем агитаторы антиправительственные, ибо эти последние шли бы дружно к одной цели с теми невозможными правительственными деятелями, каких мы только в фантазии можем представлять себе возможными.
   В университетском вопросе мы говорили только в интересе науки, учащегося юношества, родителей, общества, которое нуждается в образованных и сведущих людях. Всякому русскому человеку позволительно желать, чтобы в наших университетах действительно жила наука, чтобы учащееся в них юношество действительно выносило из них образование, которое и самих учащихся поднимало бы на высоту, и стране обращалось бы в пользу.
   Непонятно, для чего нужно было бы учреждать и содержать университеты, если не для того, чтобы учащееся в них юношество получало возможно лучшее образование. Было бы ни с чем не сообразно привлекать в университеты тысячи молодых людей для науки и не принимать мер к тому, чтобы они действительно получали образование, соответственное требованиям избираемой ими отрасли ведения. Приманивая льготами и правами молодых людей к университетам, правительство, очевидно, принимает на себя ответственность за то, чтобы годы университетского учения протекали для молодых людей не бесплодно и завершались бы не одними только этими правами, которыми оно привлекает их, но и образованием по каждой специальности, достойным этого имени. Провести без пользы лучшие годы жизни, в которые человек окончательно формируется, значит провести их не только без пользы, но прямо во вред и себе, и обществу. Было бы ничем необъяснимым небрежением, даже, можно сказать, жестокостью, относительно этих молодых людей оставлять их на произвол случая, не зная, учатся ли они и чему и как учатся. Если бы наши университеты были свободными университетами, то есть если бы они были заведениями частными и правительство не принимало бы никакого участия ни в их учреждении, ни в их содержании, не привлекало бы в них юношество дарованием прав, то вопрос имел бы иной характер, и очень может быть, что эти заведения давали бы, в силу конкуренции, результаты хорошие, то есть соответствующие требованиям науки по разным специальностям. Но наши университеты суть заведения правительственные, преподаватели их состоят на государственной службе и на казенном содержании, и молодые люди обязываются слушать именно этих преподавателей. Не обязана ли в свою очередь государственная власть знать близко этих преподавателей и удостоверяться, действительно ли учащиеся по окончании установленного курса приобрели то образование, какое соответствует избранной ими профессии и требованиям науки в ее современном состоянии? Действительно ли будущий врач способен врачевать, а не морить людей, действительно ли будущий учитель будет учить, а не портить молодые поколения, действительно ли будущие администратор и судья окажутся на высоте своего призвания? Все это знать и посредством особых органов во всем этом удостоверяться необходимо правительству, коль скоро оно привлекает молодых людей в свои университеты и обязывает их учиться в них для достижения прав, сопряженных с так называемыми свободными, или высшими, общественными профессиями. Что же, однако, мы видим?
   Правительство вовсе не знает и не заботится знать тех ученых, которым доверяет таким образом участь отборной молодежи своего народа, а с тем вместе и судьбы его. Оно предоставило профессорским коллегиям право не только давать прямо ученые степени, с которыми непосредственно соединяются права и чины, но и право самопополнения, то есть подбора своих членов, тех преподавателей, которые бесконтрольно и самовластно моделируют умы и решают участь своих обязательных слушателей. Созданы корпорации, которым предоставлен правительственный авторитет, но которые в своей деятельности и в ее результатах совершенно от правительства независимы. Свобода и власть -- вот два термина, которые смешиваются самым грубым образом. Если хотите, предоставляйте всякому свободу учить и учиться. Но если вы обязываете учиться, если вы обязываете кого-нибудь к чему-нибудь, то вы принимаете на себя всю ответственность в деле. Все обязательное, всякая власть в государстве может быть предоставляема только государственным органам, которые не могут действовать по своему произволу и должны быть регулируемы и контролируемы общей государственной системой; государство должно знать тех лиц, кому оно предоставляет власть действовать в известной сфере, наблюдать за ними и знать, как они действуют.
   Мы просим наших г-д Ласкеров и Рихтеров нашего парламентаризма не набрасываться на нас. Мы, право, не обскуранты, не ретрограды, не враги свободы. Мы даже не считаем себя заслужившими почему-то придаваемую нам кличку консервативной партии. Мы ни к какой партии не принадлежим, и всего менее к тем партиям, которые под какой бы то ни было кличкой ратуют против науки, просвещения, свободы.
   Мы всегда стояли на страже интересов науки и, сколько было наших сил, боролись и с невежеством, и с самодурством, и со злокозненностью, которая под предлогом либерализма тщилась освободить наше образование от науки. И чего нам стоило поддерживать требования науки при всех возникавших у нас учебных вопросах! Не мы ли были неумолкавшими адвокатами основательного учения в наших гимназиях, дабы учащиеся в них подростки выходили людьми, способными для высших задач образования, и чтобы русское образование было не ниже, чем где бы оно ни было? Нас могли упрекать разве в том, что мы слишком высоко поднимаем требования науки в борьбе с противниками, которые бьются из того, чтобы ослабить и подорвать их. Не противники ли наши всех оттенков прибегали ко всяким ухищрениям и неправдам, домогаясь, чтобы в наших гимназиях учили и учились как можно менее и как можно хуже и чтобы наши университеты были отворены настежь для неучей? Бесстыдство доходило до того, что все это высказывалось без обиняков. Под именем науки нашими противниками предлагалось фальшивое подобие ее, а самая наука как путь к знанию провозглашалась не только делом излишним, но чуть ли не обскурантизмом, во всяком случае началом не либеральным, так как она забивает-де головы и стесняет свободу мысли.
   Мы желаем, чтобы наши университеты давали нам людей поистине знающих и более или менее сильных в своей специальности, ибо scientia est potentia (знание -- сила), между тем как наши противники клонятся к тому, чтобы из наших университетов выходили хлыщи, которых, к истинному бедствию русского народа, не оберешься у нас.
   Как стоим мы за науку, так стоим и за свободу. Мы высоко ценим свободу, а потому стараемся более всего оберегать ее чистоту, ее существо, ее права. Что предоставляется свободе, то не должно быть обязательно: вот что несомненно и твердо. В каждой области ведения, во всем, что зовется наукой, есть нечто необходимое и, стало быть, обязательное для тех, кто претендует на обладание наукой, и есть нечто предоставляемое свободе. Мы хотим -- и всякий, кто понимает дело, не может не хотеть вместе с нами, -- чтобы предоставленное свободе оставалось свободным, а не навязывалось умам через авторитет власти. Мы желаем, чтобы у нас широко и обильно развивался интерес знания и исследования во всех сферах ведения, по всем факультетам. Всякая попытка, хотя бы односторонняя и ошибочная, в области научного исследования может принести только пользу. В этих попытках, в этих исканиях (причем неизбежны и заблуждения) состоит жизнь науки, а только живая наука чего-нибудь стоит и может быть плодотворна. Нечего опасаться заблуждений, свойственных всякому исканию, лишь бы оно было предпринято в духе науки, то есть по ее методам, в которых заключаются ее сила, ее существо, ее самокритика и самоповерка.
   Итак, мы не только не против свободы научного исследования, но ждем не дождемся, чтобы у нас пробудилась эта неутомимо исследующая, самоотверженно ищущая, бесконечно преданная своему предмету мысль, не щадящая ни усилий, ни труда и обращающая всю жизнь и душу человека на предмет его изучения. Как были бы мы счастливы, если бы довелось нам и у себя дожить до появления таких подвижников умственного труда, в котором заключается благороднейшая и плодотворнейшая сила прогресса народов и человечества. Но во имя свободы и в интересе науки мы считаем своим долгом протестовать против обязательности тех учений, которые предоставляются свободе, а по тому самому подлежат разномыслию и спору. Только бесспорное есть достояние науки, и только оно должно иметь обязательную силу для претендующего на обладание ею, только это бесспорное может быть требуемо именем государства и сообщать признаваемые им права. Мы отнюдь не желаем стеснения свободы преподавания, но мы весьма естественно желаем, чтобы преподаватели в наших университетах были ученые, достойные этого имени, действительно знающие, проникнутые духом своей науки, любовью к ней, освоенные с ее источниками и методами. Весьма естественно, что, кому дорого дело, тот не может желать, чтобы оно попадало в руки шарлатанов, вертопрахов, пустословов и тупиц.
   Итак, предоставляя свободное свободе, мы не можем по силе логики не желать, чтобы обязательно требовалось только обязательное. Испытанию может и должен подвергаться испытуемый не из всего того, что предоставлено свободе его любознательности, а только из основных предметов факультета, и только из того, что есть в них общепризнанного, для всех знающих равно обязательного. При развитии научного интереса могут возникать разные гипотезы, которые, быть может, со временем оправдаются и войдут в науку как дознанная истина, а быть может, окажутся пустоцветом. Есть, наконец, ученая роскошь -- утонченные и дробные специальности в каждой области ведения, которые интересуют лишь немногих, но не могут стать предметом обязательного требования без умственного насилия для учащихся.
   Мы говорим наука; но этим словом обозначаются весьма разнородные вещи. Есть науки точные и положительные, которые по своему содержанию везде одни и те же, науки строгих методов, поступающие шаг за шагом, отличающие верное от вероятного в разных степенях. Преподаватель связан в этих науках предметом их, и все достоинство преподавания состоит в том, чтобы слушатели усвоили себе должным образом и доказательно истины, факты и обобщения, установленные в науке и всеми знающими одинаково понимаемые. Но есть доктрины, которые изменяются во всем своем составе от страны к стране, от университета к университету, от головы к голове. Такими доктринами наполнены у нас особенно два факультета, которые в том виде, как они у нас существуют, могут быть названы азинариями наших университетов. Мы разумеем факультеты юридический и историко-филологический, куда поступают не только искатели знаний, которым эти факультеты, по своему именованию, посвящены (эти искатели, к сожалению, не находят, чего ищут), но и те молодые люди, которые ищут только получить легким способом права, связанные с высшим образованием; вот эти не ошибаются и действительно находят, что ищут: то, что составляет силу этих факультетов, что сообщает им по преимуществу научный или ученый характер, то, ради чего они существуют -- насущного хлеба науки, -- в них теперь нет или почти нет, если же что и окажется, то разве для вида, а не для питания. Зато перца и корицы в них сколько угодно. Под разными наименованиями -- философии права, государственного права, уголовного права, истории литератур и т.п. -- тут есть все: и отрывочные афоризмы, вырванные из систем разных мыслителей, ни на чем не основанные обобщения, бездоказательные мнения в ассерторической и аподиктической форме, произвольные подборы фактов без научного метода и критики. Об изучении источников права нет и помину. Классической филологии, без которой филологические факультеты не имеют смысла, в них не ищите.
   Теперь спрашивается: на каком основании правительство обязывает изучать эти произвольные доктрины, эти мнения и суждения, которые на лучший конец представляют собою только выражение разномыслящих партий? Ради чего правительство принуждает юных слушателей усваивать воззрения той или другой партии? Какой партии держится оно само? Весьма естественно думать, что в политических и философских воззрениях правительство держится законов, преданий, народной мудрости, наконец, Церкви своей страны. Если так, то следовало бы предполагать, что правительство обязывает преподавателей преподавать, а слушателей -- слушать патриотические и православные доктрины. Но если правительство возымело бы такие виды, то оно поставило бы себе неисполнимые задачи. Где нашло бы оно этих просвещенных патриотов, которые из недр своей страны, из ее истории и духа ее народа извлекали бы мудрость своих проповедей? Не вернее ли, напротив, в заведениях, посвященных науке, строго держаться только ее требований? Патриотической мудрости для обязательного преподавания и усвоения в университетах правительство административными способами не создаст. Зато, придавая свободному обязательность, оно обязывает учащуюся молодежь усвоять себе чужие воззрения и доктрины партий, с которыми ни русский народ, ни русская государственная власть не имеют ничего общего. Скажем попросту: благодаря странной системе, господствующей в наших университетах, выходит так, что правительство нередко прямо вынуждает учащуюся в них молодежь моделировать свой образ мыслей по тем доктринам и воззрениям, которые противоречат законам и государственному строю страны. Зачем же правительству нужно, чтобы учащиеся в университетах молодые люди для получения прав экзаменовались не из науки, как остроумно сказано в "Санкт-петербургских ведомостях", а из профессора! Зачем придавать обязательную силу тому, что во всяком случае может быть только допускаемо? Как же теперь нам, свободным людям, бороться с воззрениями, которые правительство посредством своих заведений вбивает учащимся насильно в голову? Или в самом деле правительству нужно, чтобы все мыслили, как, например, профессор Градовский, или судили, как профессор Орест Миллер?
   Правительство не может установить правильное и плодотворное учение в своих университетах иначе, как строго разграничив свободное и обязательное и для этого отделив испытания на государственные права от преподавания. Только посредством правильной системы экзаменов, не зависимых от произвола университетских коллегий, может правительство регулировать и состав факультетов, и характер преподавания в них; только этим средством можно установить правильные и чистые отношения между наставниками и слушателями. В странах, где наука у себя дома, где она возросла в великую силу, где университетские кафедры занимаются первоклассными учеными, авторитетами по своей части, и там испытания, которыми определяются государственные права, отделяются от преподавания. Какие же могли бы оказаться затруднения у нас, где в этом крайняя необходимость?
   
   Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1884. No 178, 28 июня.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru