Господа, называющие себя охранительною партией, заодно с нашими революционерами не шутя возбуждают новый политический вопрос в России под именем "рабочего" и, устрашая красным спектром, стараются победить всех и каждого в необходимости скорейшего разрешения этого вопроса. "На рубеже нового года мы желали бы обрисовать не столько положение дел, сколько настроение умов и положение общественной мысли, как оно нам представляется", -- такими словами встретил 1870 год орган охранителей "Весть", заговорив снова о рабочем вопросе. Вслед за тем с таинственностью, как будто на ухо читателям, она сообщает: "Бывают моменты, когда все находятся в каком-то недоумении, все как будто потеряли путеводную нить и никто не видит ясно, куда идти и что делать. Нам кажется, что переживаемое нами время отличается именно этими последними свойствами" ("Весть", 31 декабря). Никто не видит ясно, куда идти и что делать, само собою разумеется, кроме руководителей консервативной партии, которые, очевидно, знают, куда идти и что делать. После таких знаменательных слов делается еще более таинственное сообщение, предназначенное для успокоения встревоженных умов: "Впрочем, уже начинают появляться в зародыше, выясняться и вырабатываться идеи, которым суждено, кажется нам, укрепить общественное здание на тех новых основах, кои заложены преобразованиями нынешнего царствования". Из этих откровений можно заключить, что если не в полном своем виде, то в зародыше программа консервативной партии готова и близка к своему исполнению. В чем же дело и какие это готовятся нам спасительные меры? Как ни любопытствуем мы найти ответ на этот вопрос, но кроме общих фраз о грозном характере рабочего вопроса, висящего над нашими головами, о необходимости прав собственности, потрясенной реформами, и т.п. мы ничего не можем добиться из этой агитации, разыгрывающей роль предвестницы близкого исполнения программы, чувствующей себя всесильною политическою властью. Давно ли наши охранители трубили о необходимости радикального лечения государства, о необходимости чрезвычайных и энергических мер для его спасения, а теперь, возвещая свои созревающие идеи, они успокаивают общественное мнение, напуганное их толками о диктатуре. "Мы разумеем, -- говорят они, -- конечно, не какие-либо экстренные меры, которые совершили бы крутой поворот; мы разумеем меры органические, которые воспособляли бы работе живых сил самого организма, не нарушая ничьего права, никому ничего не навязывая". На подобное фразерство, конечно, не стоило бы обращать внимания, если б оно украшало собою только учебники государственного права, а не служило для напущения тумана на замыслы, гораздо менее наивные, чем теории об органическом развитии законодательства. Но пропаганда таких благонравных и скромных идей, против которых едва ли найдутся спорщики между сколько-нибудь благомыслящими людьми, не требует никаких шумных демонстраций, никакого подготовления публики к чему-то необычайному и неожиданному. Почему же рядом с таким миролюбивым заявлением проповедуется ежедневно поход против всех людей, желающих лишь одного, именно чтобы не было пресечено враждебными руками органическое развитие реформ нынешнего царствования и национальная политика, им начатая, без которой ничто не устоит и не войдет в жизнь? Почему те же самые таинственные политики, стремящиеся, по их признанию, к органическому развитию этих реформ, твердят только о бедственных последствиях их в своих русских и иностранных органах? Как вяжется с мирною проповедью об уважении ко всем приобретенным правам беспрестанная брань против всех, кто принимает за правду Положение 19 февраля 1861 года? Вслед за заверением относительно своего расположения к органическим, не крутым мерам и своего беспредельного уважения к приобретенным правам, орган лжеконсервативной партии ставит в упрек людям, противодействующим его тенденциям, что они "защищают поземельные отношения, сложившиеся у нас в силу Положения 19 февраля 1861 года". Стоять за сохранение поземельного устройства крестьян, основанного Положением 19 февраля, это значит быть виновным в преступных и анархических убеждениях. Вместе с тем та же партия утверждает, что только клеветники, сознательно распространяющие ложь, могут заподозрить ее в посягательстве на великий акт освобождения крестьян; она осыпает ругательствами всякий намек на ее сочувствие к крепостному праву и беспрерывно маскирует фальшивыми огнями по окольным либеральным тропинкам свои потаенные вылазки против крестьянской реформы. Посреди ругательств против всех поддерживающих эту реформу она вдруг заговаривает о необходимости расторжения круговой поруки, подавляющей энергию труда в крестьянских обществах, о вреде общинного землевладения и пользе водворения на его место личной собственности, о свободе земли и от земли ("Весть", 31 декабря). Удивительно, что все это говорится как будто против нас и людей, нам единомышленных, когда между тем все это было высказано нами, когда так называемая консервативная партия и на свет еще не рождалась. Но зачем же публицисты "Вести" рассказывают во всеуслышание, при других обстоятельствах, о прелестях общинного пользования землею в России (см. сочинения Григория Бланка) и о невозможности отмены круговой поруки по податям и повинностям (см. сочинение "Земля и Воля", печатавшееся первоначально в "Вести"). Только страшный шум, поднимаемый у нас партией этих непризванных охранителей, может побуждать к указанию на подобную отъявленную недобросовестность. Если бы только в круговой поруке и общинном пользовании землею заключались те плевела, которые, по словам "Вести", примешались к преобразовательному движению нынешнего царствования ("Весть", 31 декабря) и от которых ее партия поставила себе задачею освободить Русское государство, то, конечно, никого не могли бы испугать ее замыслы, и мы искренне пожалели бы, что они находятся в фазе только зародыша, а не осуществления. Но, во-первых, Положения 19 февраля 1861 года не вводили у нас ни круговой поруки, ни общественного землевладения, а только признали эти порядки как существующие факты и потому, желая отменить их, нет никакой надобности становиться в сколько-нибудь враждебные отношения к сущности Положений 19 февраля и говорить о каких бы то ни было плевелах, к ним примешавшихся. Во-вторых, законодатель в крестьянских положениях мог отнестись к этим издавна существовавшим порядкам с большим или меньшим уважением или мог открыть более или менее широкие двери к выходу из них, но он поступил весьма осторожно и, во всяком случае, весьма консервативно, не решившись отменить эти порядки крутыми и радикальными мерами. Можно ли в охранительном духе стремиться к каким бы то ни было перерывам в экономическом порядке, зачавшемся 19 февраля, хотя бы даже и порицая многие распоряжения законоположения о крестьянах? При сколько-нибудь искреннем обращении с государственным делом наши противники никогда не заставили бы нас объяснять им эту азбуку охранительного образа мыслей.
Но эта консервативная партия -- сущий хамелеон, в котором только что уличишь один цвет, как он сейчас же бросается в другую краску. Продолжая в солидарности с нашими радикалами, так же фальшивыми, как и наши охранители, свою бурную агитацию по рабочему вопросу, имеющему у нас, по описаниям публицистов "Вести" точно так же, как и по радикальным описаниям, все грозные признаки социального переворота и гражданских междоусобий, они говорят теперь, что ничего иного, как крепости договора, гражданской равноправности обеих сторон и безусловно свободных экономических между ними отношений они не желают ("Весть", 30 декабря и 9 января). Между тем кто может сомневаться, что для укрепления этих начал в жизни есть единственное средство -- суд и судебная охрана договора? А разве не в столбцах той же "Вести" пропечатывается и ею поддерживается обращенное, по ее словам, к правительству ходатайство промышленников, которые буквально заявляют, что судебные решения по спорам между нанимателями и рабочими не только ни к чему не ведут, но даже причиняют вред нанимателям, отрывая их от дела, вовлекая их в судебные издержки на наем поверенных и заставляя тратить время на поездки к мировым судьям? Гораздо лучше было бы-де обращаться с жалобами непосредственно к начальству (т.е. к полиции), помимо суда, а начальство само могло бы взыскивать с рабочих. Признавая эти притязания прекрасными и правильными, "Весть" решается утверждать, что она ничего иного не требует и не желает, как свободных экономических отношений и гражданской равноправности рабочих и хозяев...
Впервые опубликовано: "Московские ведомости". 1870. 20 января. No 15.