Необходимость уничтожения касты в православном духовенстве
В минувший январь по возвращении из Петербурга в место своего служения киевский генерал-губернатор А.П. Безак получил от местного православного духовенства (Липовецкого уезда Киевской губернии) адрес, который появился затем в Киевлянине и воспроизведен в No 31 нашей газеты. В этом адресе духовенство наше первое отозвалось корпоративно на преобразования, коснувшиеся его быта и долженствующие в своем развитии возвратить ему, а с ним и вообще Церкви, достоинство, свободу и жизнь, в которых они так нуждаются. Полезно отыскивать значение во всяком обстоятельстве, даже в маловажном, и мы не можем не видеть некоторого значения в том, что потребность лучшего впервые с особенною энергией сказалась посреди духовенства Киевской епархии. В Киеве началась наша духовная жизнь; здесь в продолжение веков было средоточие нашего христианского просвещения; сюда восходят древнейшие и драгоценнейшие предания нашего православия; здесь оно выдержало испытание борьбы, которая развила в нем энергию, разумение и чувство достоинства; здесь православное духовенство не составляло особой породы, и несмотря на то, что общие условия, сковавшие нашу церковную жизнь, распространились и сюда, на здешнем духовенстве не отпечатлелся еще тип касты. Если здесь находится начало нашей духовной жизни, то здесь же весьма естественно должна с особенной живостью чувствоваться и потребность ее обновления. К великому счастью для нашего Отечества, эта потребность обновления духовной жизни не есть явление случайное и разобщенное, заглушаемое и подавляемое силой вещей противного свойства; она согласуется со всеми великими интересами нашего народного быта и настоятельно требуется ими. Преобразование, в котором нуждается гражданская организация нашей Церкви, предопределяется всем ходом наших нынешних преобразований, которые могут принести свой плод не прежде, как организация духовной жизни в нашем народе примет характер вполне ей соответственный.
Как читателям нашим известно, киевский генерал-губернатор ходатайствует о том, чтобы в трех вверенных его управлению губерниях православное духовенство было изведено из затворов касты. Ничего не может быть справедливее и, как мы убеждены, ничего своевременнее и легче для исполнения, как это требование. Постепенность есть мудрое правило во всем; но в чем состоит истинный смысл постепенности? Не в том, конечно, чтобы идти от последствий к основаниям, а в том, чтобы, положив твердой и решительной рукой основание делу, дать ему простор и время выработать подробности своей организация. Вот пример: у нас установился обычай предоставлять церковные места в приданое за дочерями священнослужителей. Просвещенное разумение и религиозное чувство отступают пред этим обычаем и справедливо видят в нем злоупотребление; но искренность прежде всего, и мы должны сознаться, что это злоупотребление не есть случайность, которую стоит только отсечь, чтоб очистить существующую систему, но что оно вытекает из основания системы, есть ее существенная принадлежность, один из ее плодов, по которому можно судить о ее природе. Прекращение какого-либо злоупотребления может иногда оказаться несправедливостью и сопровождаться потрясением и расстройством весьма уважительных интересов; это бывает именно в тех случаях, когда основания фальшивой системы удерживаются, а отсекаются только ветви ее. Все дурные последствия неправильного положения духовенства исчезнут сами собой, как только упразднится сама система с ее пролетариатом, с ее своего рода крепостным состоянием, с ее архиереями, обязанными быть не просто предстоятелями Церкви, но правителями особого в каждой епархии народа, именуемого духовным званием, который изъят из общих законов и составляет как бы status in statu [Государство в государстве (лат.)]. Все затруднения будут успешно побеждены, если только начать сначала, то есть законодательно признать основной канон Церкви и постановить, что духовное звание есть звание лиц, состоящих в церковных должностях, и что затем к этому званию никто принадлежать не может. Детям же священнослужителей справедливость требует предоставить права, по крайней мере, равные правам детей протестантских пасторов, то есть личного дворянства.
Администрация юго-западного края была приведена к этой истинно-государственной мысли потребностями гражданского свойства. Не только правило Церкви, -- крайняя государственная необходимость требует отмены этих условий, наложенных обстоятельствами на Церковь в противность ее духу. Действительно, освобождение Церкви есть теперь у нас необходимость для государства. Все вопиет об этом освобождении, в котором заключается тайна истинного обновления нашей народной жизни и без которого ничто не будет иметь прочного успеха, ничто не даст живого плода; а первым шагом в этом смысле есть освобождение духовенства от несвойственных христианскому и тем паче православному духовенству условий потомственного звания. Потребность, заявленная киевской администрацией, вполне согласуется с направлением нашего законодательства как вообще, так и в особенности по делам церковным. Меры, принятые в последние два-три года, дополняя одна другую, ясными чертами обозначают систему, которой правительство намерено держаться в вопросах, касающихся нашего церковного быта. Один значительный шаг в этом направлении, и великое по своему значению и последствиям дело будет совершено.
Давно уже наступила пора серьезно подумать о нуждах духовной жизни в нашем народе. Печальные признаки свидетельствуют, что медлить в вопросах этого свойства невозможно. Все, что может способствовать оживлению нравственных сил парода, все, что может вести к его просвещению и разрешать узы его духовной жизни, есть для нас спасение на всех путях и во всех направлениях. Церковь наша не может долее оставаться в тех условиях, которые обложили и как бы скрыли ее. Порядок вещей, основанный на механизме нынешнего давления, должен уступить место другому, который призвал бы к действию силы нравственного порядка. Церковь должна быть Церковью. Что бы ни говорили защитники папства, ей не может принадлежать государственная власть, но потому же самому она не может быть также и полицейским учреждением, не слабая в своем существе, не лишаясь своего духа. Ошибочно было бы думать, что Церковь, опираясь на силу ей не свойственную, может в то же время сохранять в себе и ту силу, которая ей свойственна. Нет, одно из двух. Чем более Церковь, как и всякое духовное дело, опирается на силу ей внешнюю, тем более бездействует она внутренне. Дух, без которого люди начинают обходиться, отлетает от них, и дело, лишенное жизни подпадает под закон механизма. Истина только там, где есть убеждение в ней, где есть вера в ее силу. Если люди привыкают поддерживать свое дело механическими способами, то дело мертвеет в их руках, и они теряют веру в него, ибо что бездействует, то лишается силы, и людям не остается ничего иного, как размножать и усиливать способы механические, обрекая себя во всем на духовное бесплодие и нравственное бессилие. Издали, по одному взгляду, по одной поступи, можно отличить тех, кто в своем деле привык опираться не на внутреннюю его силу, а на посторонние пособия и в ком от неупотребления осталась неразвитой сила нравственного действия, которая одна лишь дает и человеку и его делу характер истинного достоинства.
Увы! Мы должны сознаться, что наша народная жизнь страждет оскудением нравственной производительности. Мы почти вовсе не замечаем могучих духовных факторов в нашей жизни. Везде и во всем чувствуем мы себя несостоятельными и бессильными. Мы отступаем пред всякой нравственной силой и трепещем всякого состязания, всякой борьбы невещественного свойства. Вина этого заключается не в людях, а в положении дела, среди коего люди поставлены и которое не требует от них употребления нравственных сил.
Мы, по-видимому, с величайшей заботливостью охраняем нашу Православную Церковь; но в способах, которые для этого нами употребляются, не видно, чтобы мы были убеждены в ее истине и были уверены в ее силе. Мы охраняем ее как политическое учреждение и для этого слишком жертвуем ею как великой христианской Церковью. Мы довольствуемся тем, чтоб она представляла собой хорошо выработанный бюрократический механизм, и весьма естественно, что она дает у нас только такие результаты, которые свойственны механизму этого рода. При тех условиях, в которые поставлено у нас духовенство, мы не вправе и требовать от него чего-либо иного. Кто захотел бы выйти из обычной колеи, тот представил бы собой явление крайне странное и сам бы смутился и усомнился в себе.
Дела сложились так, что из церковной организации нашей совершенно исключено самое могущественное и великое начало, состоящее в силе призвания. Ничего не предоставлено свободе христианской совести и мысли, все поставлено под цензуру, даже слово священника; ничто не внушено верой в судьбы великой Христовой Церкви, все рассчитано только на механическое сцепление. У иноверных населений отнято право употребления отечественного языка в религиозных предметах, и под видом ограждения Православной Церкви целые населения воспитываются в духе отчуждения от своего Отечества. Чтобы Церковь была обеспечена в потребном количестве священнослужителей, к ней приписаны сотни тысяч семей, которые должны поставлять ей таковых и образовать из себя особое колено в народе, особое потомственное сословие в государстве. Самая паства нашей Церкви имеет вид только как бы приписанных к ней населений. Громадное множество народа находится в совершенно внешних к ней отношениях, чуждое всякого, хотя бы поверхностного разумения ее оснований, пребывая во тьме и коснея в грубейших суевериях. Дело Церкви считается исполненным, если человек зачислен в метрике православным. Нет нужды, что многочисленные населения живут в полном отчуждении от Церкви, лишь бы только они оставались помеченными в графе православных и поддерживали внешнюю связь с ней, либо усердно откупались от нее, составляя статью дохода для надзирающих за их православием местных властей. Что в таком положении находились у нас дела, то ни для кого не тайна, и из этого положения они едва ли вышли и теперь. Дабы дела могли принять иной вид, надобно, чтоб изменились условия, в которых они находятся; надобно, чтобы Церковь оживилась и начала действовать в свойственном ей духе, а для этого надобно, чтобы система механизма дала место духовному началу свободы и жизни.
Тяжело подумать, что великая Церковь Христова оказывается среди нас недостаточно сильной устоять против ламайства и магометанства. Ничего не может быть прискорбнее для христианского чувства и унизительнее для нашей цивилизации, как сведения, к сожалению, несомненно приходящие с нашего Востока, из бывшего царства Казанского, где христианство встречается с магометанством. Целые населения, спокойно зачисленные в графу христианских, оказываются весьма ревностными магометанами, и пред мечетью храм христианский поникает в бессилии. Магометанство посреди христианского народа возносится над христианством как сила нравственная и просветительная, и в то время как православные населения вокруг коснеют в невежестве, лишенные всякого нравственного воспитания, мечети становятся средоточием просвещения, и муллы усердно трудятся над образованием и нравственным возвышением паствы. Впервые, таким образом, доводится христианству видеть себя в положении слабейшего, имея за собой материальную силу. Не есть ли это потрясающее свидетельство о глубоко неправильном положении дел? Путем механического давления и нельзя поправить его; остается позаботиться о том, чтобы христианство в нашей народной среде обнаружило действие преимущественно ему свойственное, вызывало на служение себе силы духовные и основало свои храмы во глубине свободной человеческой совести.
Впервые опубликовано: "Московские ведомости", 1868, No 40, 23 февраля. С. 3.