Lib.ru/Классика: Картавцев Евгений Эпафродитович. Поездка в стовратные Фивы

Поѣздка въ стовратныя Ѳивы

(1889 г.)

18-го марта, чуть свѣтъ, пріѣхали мы въ Сіутъ, главный городъ Верхняго Египта, гдѣ оканчивается линія желѣзной дороги. Большинство пассажировъ вышло на станціи; насъ же, не перемѣняя вагона, провезли до Нила, какъ разъ къ пристани.

Немедленно перебрались мы на пароходъ, взяли билеты и устроились въ доставшихся намъ каютахъ.

Оставалось еще часа три до отхода парохода, и мы, воспользовались этимъ, чтобы осмотрѣть Сіутъ и получить, такимъ образомъ, понятіе объ египетскомъ провинціальномъ городѣ.

Поѣздку совершали, конечно, на ослахъ. Между Ниломъ и городомъ въ собственномъ смыслѣ -- раскинуты дачи, жилье болѣе состоятельныхъ обывателей, преимущественно европейцевъ; всѣ онѣ размѣщены просторно и окружены садами; послѣдніе обведены глубокими канавами, за которыми насыпи, усаженныя кактусами. Вотъ гдѣ посмотрѣть кактусы: стволы невысокіе, выгнутые, припавшіе къ землѣ, но нерѣдко въ ногу толщиною; вѣтви или, вѣрнѣе сказать, какіе-то широкіе, лопатообразные отростки или ползутъ во всѣ стороны, или поднимаются другъ надъ другомъ и сажени на полторы надъ корневищемъ. Изогнутые стволы и вѣтви -- отростки одного кактуса спутываются и пересѣкаются со стволами и вѣтвями, отростками другихъ; вдобавокъ, они усажены сплошь здоровыми твердыми и длинными иглами; все это вмѣстѣ составляетъ такую ограду, сквозь которую не пробраться мы животному, ни человѣку. Надежна да и красива эта ограда. Особенно она красива теперь, когда кактусы въ цвѣту; на каждомъ отросткѣ сѣраго, зеленаго или сѣро-зеленаго цвѣта десятокъ или дюжина яркихъ цвѣтковъ красно-кирпичныхъ, розовыхъ или малиновыхъ.

Мы проѣхали городскія ворота. У самыхъ воротъ нѣчто въ родѣ нашей гауптвахты и десятка полтора, два солдатъ. Въ городѣ попадаются улицы и узкія, какъ вообще на Востокѣ, и широкія, на европейскій ладъ. Дома сложены преимущественно изъ нильскаго кирпича; только мечети каменныя. Характеръ построекъ въ узкихъ улицахъ тотъ же, что и въ азіатской части Каира; широкихъ, хорошихъ домовъ мало. Проѣхались по городу въ разныхъ направленіяхъ и часа черезъ два вернулись на пароходъ. Въ первомъ классѣ, кромѣ насъ, оказалось еще три пассажира, всѣ трое англичане: одинъ военный докторъ, а двое -- офицеры; всѣ трое ѣдутъ въ Вади-Яльфу. Мѣсто это у вторыхъ нильскихъ пороговъ, въ 1.500 верстахъ отъ Александріи. Тамъ стоитъ англійскій гарнизонъ, наблюдающій за тѣмъ, что дѣлается въ Суданѣ; составъ его постоянно мѣняется, такъ-что одни и тѣ же люди рѣдко остаются тамъ болѣе полутора года. Есть, однако, офицеры, принимающіе на себя обязанность пробить тамъ три года къ ряду; такими особенно дорожитъ британское правительство; они получаютъ ежегодно 2-хъ-мѣсячный отпускъ, не считая въ томъ числѣ время проѣзда отъ Вади-Яльфа до Александріи и обратно, и эти три года по чинопроизводству и по пенсіи считаютъ имъ за шесть лѣтъ службы.

Ушли мы изъ Сіута часовъ въ девять утра. Почтовый пароходишко, на которомъ мы ѣдемъ, довольно невзраченъ и очень невеликъ, Огромное движущее его колесо прикрѣплено сзади на кормой, какъ въ паровыхъ баржахъ, которыми у насъ по Каспійскому морю возятъ ныньче керосинъ наливомъ. Трясеть оно пароходъ ужасно. Оказалось потомъ, что всѣ нынѣшніе почтовые пароходы египетскаго правительства на Нилѣ построены по одному типу и одинаково неудобно; строили ихъ англичане для экспедиціи своей въ Судатъ; къ каждому пароходу справа и слѣва прикрѣплялась широкая баржа съ войсками и съ припасами, и поэтому-то они и построены такъ, что движущее колесо одно и находится сзади. Когда экспедиція кончилась, большинство пароходовъ и баржъ оказались англичанамъ ненужными; они и уступили ихъ египетскому правительству, которое и возитъ теперь на нихъ и пассажировъ, и почту. Капитана на пароходѣ нѣтъ. Кто его замѣняетъ -- сказать трудно; боцманъ, или кассиръ, или почтовый чиновникъ -- не знаю; распоряжался то тотъ, то другой, то третій, но добиться отъ нихъ, кто хозяинъ на пароходѣ, намъ такъ и не удалось.

Важнѣйшей для насъ лично особой былъ прислуживавшій намъ мальчикъ лѣтъ 14-ти. Сначала мы было ворчали на него, но потомъ только дивились. И въ первомъ, и во второмъ классѣ, онъ убиралъ каюты, чистилъ обувь и платье, подавалъ чай, завтракъ, ленчъ, обѣдъ и вечерній чай; онъ же исполнялъ всѣ порученія и требованія, и до свѣту, и въ серединѣ дня, и поздно вечеромъ; онъ спалъ не раздѣваясь, сидя на деревянномъ стулѣ; откликался на всякій зовъ во всякую пору, дня и ночи, и отвѣчалъ на всѣхъ языкахъ, на которыхъ обращались къ нему,-- во всякомъ случаѣ, не менѣе, какъ на пяти -- на арабскомъ, на турецкомъ, англійскомъ, французскомъ и итальянскомъ, да, кажется, понималъ по-гречески и по-нѣмецки.

Мы шли довольно узкимъ русломъ среди совершенно ровныхъ, широкихъ песковъ, составляющихъ въ обыденное время русло рѣки. Я говорю: "въ обыденное время", потому что время нашей поѣздки было временемъ самаго низкаго стоянія водъ Нила.

Мы ѣдемъ Ниломъ и невольно удивляемся. Это не рѣка; это словно большая, широкая улица немалаго города. Движеніе судовъ постоянное -- пароходы, груженыя барки, дахабіи, большія лодки и крошечные челноки.

Всего меньше, конечно, пароходовъ. Грузы идутъ почти исключительно сверху внизъ, и потому могутъ пользоваться обоими даровыми двигателями -- теченіемъ и вѣтромъ.

Дахабіи, чрезвычайно красивыя, легкія суда съ громадными бамбуковыми мачтами, поворотливыя, прекрасно идущія и по теченію, и противъ теченія, и по вѣтру, и противъ вѣтра; въ нихъ двѣ-три каюты; особенно любятъ ихъ путешественники, не боящіеся потерять много времени и достаточно богатые, чтобы оплатить поѣздку въ нихъ въ теченіе мѣсяца или двухъ. Путешествуютъ въ дахабіяхъ обыкновенно цѣлымъ обществомъ, пять-шесть человѣкъ; берутъ съ собой повара; кочуютъ на суднѣ, а днемъ или ѣдутъ по рѣкѣ, или дѣлаютъ экскурсіи въ глубь долины, преимущественно уже на ослахъ. Дахабію можно нанять и самому или условиться съ драгоманомъ, и тогда уже его дѣло озаботиться объ ѣдѣ, о ослахъ, лошадяхъ и проводникахъ. Есть египетскіе вельможи, а также богатые англичане и американцы, у которыхъ свои собственныя дахабіи; въ такомъ случаѣ эти послѣднія смотрятъ какъ самыя роскошныя игрушки, корма, носъ, борта покрыты рѣзьбой и вызолочены; палуба или выложена дорогимъ деревомъ, или обита кожей; снасти и такелажъ изумительной чистоты отдѣлки; каюты же устроены какъ пароходные будуары.

Сколько интереснаго для новичка попадается сначала на Нилѣ!

Вотъ подходимъ мы къ пристани. У самой барки, въ которой причаливаетъ пароходъ, стоятъ два пѣшихъ полицейскихъ и два всадника, съ карабинами и саблями. Костюмъ полицейскихъ прекурьезный: коротенькія свѣтло-голубыя курточки, обшитыя золотымъ позументомъ, и того же цвѣта брюки; нижняя часть ноги покрыта бѣлыми штиблетами; сапоги огромные, толстые; въ рукахъ у каждаго длинная, порядочной толщины бамбуковая трость, которую они ежеминутно пускаютъ въ дѣло съ самымъ притомъ равнодушнымъ видомъ; на лѣвомъ боку тесакъ, на головѣ красная феска. Едва мы остановились, на пароходъ взошелъ широкій, могучій негръ. Ему на голову взвалили небольшой сундучокъ; одинъ полицейскій пошелъ около него справа, другой -- слѣва; одинъ конный поѣхалъ впереди, другой -- сзади, и оба держатъ карабины въ рукахъ. Это, видите ли, пароходъ нашъ везетъ мѣсячное жалованье чиновникамъ; на каждой пристани отпускаемъ мы по сундучку, набитому французскими наполеонами или англійскими гинеями, и всюду, подъ добрымъ эскортомъ четырехъ вооруженныхъ людей, отправляются они въ ближайшій городъ. Прежде посылали только съ двумя полицейскими, но въ послѣднее время народъ такъ оголодалъ, что не разъ отбивали у полицейскихъ ящикъ, всегда заключающій отъ 50 до 60.000 франковъ, а то и болѣе; потому и усилили теперь охрану. Но вотъ что замѣчательно и что поразило нашъ глазъ. При конвойныхъ золота начальства нѣтъ; принимая сундукъ, конвойные расписки въ полученіи его не даютъ, а сдающій его чиновникъ ея и не требуетъ. Меня это заинтересовало. Я сталъ разспрашивать, и кассиръ пояснилъ мнѣ такъ. "Всякій знаетъ, когда придетъ пароходъ и что онъ привезетъ деньги; за ними высланы негръ, полицейскіе и конвойные; и пассажиры на пароходѣ, и народъ на пристани видѣли, что сундукъ я сдалъ, а посланные его приняли -- чего же мнѣ бояться? Черезъ 1 ¹/₂ часа онъ будетъ на мѣстѣ назначенія, его вскроютъ и пересчитаютъ деньги; а не будетъ его на мѣстѣ черезъ два часа, или не всѣ деньги окажутся въ цѣлости -- поднимутъ такой шумъ, что скоро все выяснится.

Идемъ мы рѣкой, нерѣдко въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ отмелей, бывшихъ еще недѣлю тому назадъ подъ водой. Ближайшія къ рѣкѣ пространства ихъ засажены огородиной; между каждымъ рядомъ посадокъ натыканы почти сплошныя стѣнки изъ засохшихъ переломанныхъ пальмовыхъ вай, или что-то въ родѣ низенькихъ соломенныхъ щитовъ; но расположеніе загородочекъ этихъ различное; одинъ -- подъ прямымъ угломъ къ рѣкѣ, другія -- подъ острымъ или тупымъ, третьи -- параллельно. Земля, видите ли, дорога, особенно влажныя мѣста; поэтому, какъ только вода достигнетъ своего наименьшаго уровня, ближайшія къ ней мѣста засаживаются овощами; одни изъ нихъ любятъ отѣненіе, другія -- солнопекъ; натыканныя стѣнки и имѣютъ цѣлью или отѣнить растеніе, или, напротивъ, усилить и такъ уже жгучее освѣщеніе -- отсюда разнообразіе направленій въ посадкѣ растеніи и раздѣляющихъ ряды ихъ стѣнокъ.

Деревни и города попадаются часто, но наружный видъ ихъ мало обѣщающій; всѣ дома сложены изъ необожженыхъ кирпичей, сдѣланныхъ изъ нильскаго ила; такъ они и остаются -- темно-сѣрые, не отштукатуренные. Выдѣляются только мечети и минареты ихъ, обыкновенно выкрашенные въ бѣлый цвѣтъ. Кровли домовъ плоскія, нерѣдко у самаго края уставлены высокими горшками, опрокинутыми вверху дномъ; это придаетъ нѣкоторымъ домамъ,-- особенно тѣмъ, что побольше,-- характеръ башенъ съ бойницами; впечатлѣніе это еще сильнѣе, когда дома трехъ-этажные, стоятъ особнякомъ и имѣютъ пирамидальную форму (т.-е. форму пирамиды, усѣченной на половину высоты, вообще очень любимую въ Египтѣ).

Но вотъ обращаютъ на себя вниманіе наше, особенно въ деревняхъ, высокіе узкіе дома, вокругъ каждаго изъ этажей которыхъ идутъ какіе-то широкіе выступы. Присматриваемся въ бинокли. Выступы словно изъ хворосту. Такъ оно и есть въ дѣйствительности. Устроены они для того, чтобы на нихъ жили и водились голуби, которые въ Египтѣ носятся цѣлыми тучами. На хворостяныхъ, заплетенныхъ соломой, выступахъ этихъ накопляется масса голубинаго помета; его очищаютъ раза два, три въ годъ и большими партіями сбываютъ въ Англію и Германію, гдѣ онъ употребляется какъ одно изъ лучшихъ удобрительныхъ средствъ.

Нерѣдко на берегу видимъ людей, идущихъ съ толстыми кривыми палками въ рукахъ; палки эти они отъ поры до времени прикладываютъ къ колѣну, отламываютъ кусокъ, препровождаютъ въ ротъ и потомъ жуютъ. Это сахарный тростникъ. При первой болѣе продолжительной остановкѣ драгоманъ нашъ m-r Дмитри (мы взяли его съ собой въ Верхній Египетъ) купилъ вамъ нѣсколько кусковъ его. Довольно вкусно,-- сокъ дѣйствуетъ очень прохлаждающе; древесину выплевываютъ.

Въ этой части теченія Нила не мало сахарнаго тростнику; его переработываютъ на особыхъ заводахъ; въ одинъ день мы проѣхали мимо трехъ изъ нихъ.

День склоняется къ вечеру. Темнота наступила быстро. На пароходѣ зажгли огни. Пообѣдали. Опять вышли на палубу. Какъ холодно! ужъ мы на 23° широты, а чуть солнце зашло -- приходится кутаться въ плэдъ.

Но вотъ появились свѣтящіяся точки... одна, двѣ, а потомъ и дѣлая сотня. Это городъ -- мѣсто ночевки. Пароходы ходятъ только днемъ. Причалили и стали.

-----

19-го марта, рано утромъ, двинулись дальше.

Чѣмъ больше подвигаемся мы въ югу, тѣмъ чаще попадаются вдоль береговъ "садуфы" и "сакіи" -- приспособленія для поднятія воды на окрестныя поля.

Для устройства "садуфа" выкапываютъ у самаго берега яму такъ, чтобы въ все свободно втекала вода рѣки; на откосѣ берега ставятъ столбъ съ утвержденнымъ вверху его длиннымъ бревномъ въ видѣ коромысла и съ прикрѣпленной въ концу его бадьей; устройство точь-въ-точь какъ журавли нашихъ колодцевъ; бадьей зачерпываютъ воду изъ ямы, подымаютъ вверхъ, гдѣ и выливаютъ въ другую яму, откуда вода канавками расходится по полямъ. Таково устройство садуфа въ Нижнемъ Египтѣ, гдѣ берега Нила невысоки; дальше, вверхъ по теченію, садуфы изъ одноярусныхъ обращаются въ двухъ-трехъ и даже четырехъярусные. Первая яма -- у поверхности Нила, вторая -- на откосѣ берега, аршина четыре выше первой, третья -- на томъ же откосѣ, тоже аршина на четыре надъ второй, и т. д., и надъ каждой по журавлю; изъ первой ямы воду поднимаютъ журавлемъ и льютъ во вторую; изъ второй въ третью и т. д. У каждаго изъ журавлей работаетъ одинъ или два человѣка. Такимъ образомъ, въ Верхнемъ Египтѣ приходится каждую, нужную для поливки, бадью воды зачерпнуть четыре раза и четыре же раза поднять ее вверхъ работой человѣческихъ мускуловъ прежде, чѣмъ дойдетъ она до уровня волей. Отъ восхода солнца до самаго его заката работаетъ у каждаго садуфа отъ 6 до 10 человѣкъ (отъ 4 до 8 собственно подымаютъ воду, остальные направляютъ воду по канавамъ); работаютъ они нагіе, какъ мать родила, не имѣя на себѣ ничего кромѣ пояса благопристойности, работаютъ на горячемъ тропическомъ солнцѣ, работаютъ даже нерѣдко при жгучемъ дыханіи хамсина. Смотришь на эту работу и диву-дивишься. Поставить бы, кажется, насосъ -- и двухъ человѣкъ за-глаза довольно. Но нѣтъ, какъ мы дешево стоитъ насосъ, средствъ на устройство его нѣтъ, а трудъ феллаха нипочемъ. И работаютъ тысячи ихъ, вдоль всѣхъ береговъ Нила, работаютъ какъ каторжные... Изрѣдка только, тамъ, гдѣ къ рѣкѣ подходятъ земли богатыхъ владѣльцевъ, является нѣкоторое сбереженіе человѣческаго труда, замѣной его быками или буйволами; для этого вмѣсто "садуфа" устроивается "сакія". Въ берегѣ вырывается нѣчто въ родѣ узкаго, въ аршинъ шириной, заливчика; въ него вставляется огромное колесо, иного больше нашихъ мельничныхъ; на наружной сторонѣ обода насажены кувшины. Низъ колеса въ водѣ, и потому кувшинчики, одинъ за другимъ, наполняются ею; когда, съ поворотомъ колеса, кувшинъ, полный воды, окажется на самомъ верху, вода выливается въ резервуаръ, устроенный немного ниже уровня верхней части колеса; отсюда вода, если берегъ невысокъ, расходится по полю, или же колесомъ второй "сакіи", черпающей воду изъ этого уже резервуара, подымается еще выше.

Чѣмъ больше подымаемся мы по Нилу, тѣмъ рѣже попадаются города. Деревень все же много, но не у самаго берега. Онѣ преимущественно на возвышенностяхъ, менѣе затапливаемыхъ рѣкой, и всегда притомъ у одного изъ безчисленныхъ каналовъ, прорѣзывающихъ долину по всѣмъ направленіямъ.

Каналы -- одна изъ главныхъ особенностей Египта; ими достигается болѣе равномѣрное распредѣленіе разлива, они же даютъ воду для поливки такихъ частей долины, которыя безъ содѣйствія ихъ не произвели бы ни былинки, а теперь родятъ богатѣйшія жатвы. Каналы самой разнообразной величины; есть шире и глубже нашей Фонтанки; по нимъ вверхъ и внизъ ходятъ суда на парусахъ, а есть въ два, три аршина ширины. Вдоль береговъ и большихъ, и малыхъ каналовъ -- "сакіи" и "садуфы", также какъ и вдоль Нила. Когда воды рѣки уже сильно спадутъ, выходы изъ каналовъ закрываются чѣмъ-то въ родѣ "застолокъ", подобныхъ нашимъ мельничнымъ; вода, слѣдовательно, сверху изъ Нила, иногда за многіе десятки верстъ, можетъ еще входить въ каналъ, но выхода ей уже нѣтъ; она, значитъ, у устья канала будетъ стоять выше, чѣмъ безъ запруды, и такимъ образомъ наполняетъ второстепенные и третьестепенные каналы, которые безъ этого не принесли бы населенію столь необходимую имъ влагу.

Мѣстность вдоль по Нилу очень однообразна. Рѣка проходить въ восточной части долины, преимущественно невдалекѣ отъ аравійской цѣпи горъ; западныя же ливійскія возвышенности отдѣлены отъ Нила почти всей шириной долины и съ парохода едва замѣтны въ видѣ легкихъ холмовъ, всегда покрытыхъ дымкою. Иногда рѣка подходитъ къ самымъ скаламъ аравійской цѣпи. Совсѣмъ отвѣсно высятся тогда онѣ надъ всю. Желтые и сѣрые камни этихъ громадъ смотрятъ сумрачно, грозно и дико. Нерѣдко зіяютъ въ нихъ глубокія мрачныя пещеры. Не природа образовала ихъ. Она выдвинула изъ нѣдръ земли сплошныхъ могучихъ великановъ, и люди, многія тысячелѣтія тому назадъ, поднялись на страшную высоту и высѣкли пещеры эти, добывая въ нихъ тѣ огромные камни, изъ которыхъ сложены были потомъ пирамиды. И чѣмъ ближе къ Нилу, чѣмъ отвѣснѣе, выше и неприступнѣе скалы, тѣмъ болѣе выбито въ нихъ пещеръ, тѣмъ больше ихъ и тѣмъ мрачнѣе смотрятъ онѣ. Неудивительно, что это именно такъ; двигать по суху безъ дорогъ тысячепудовые камни куда тяжелѣе, чѣмъ со скалы, отвѣсно внизъ, осторожно спустить ихъ на судно и водой доставить туда, гдѣ воздвигались искусственные исполины-пирамиды.

Но мѣстъ, гдѣ горы неприступными головокружительной высоты, обрывами спускаются прямо въ рѣку, не много. Обыкновенно горы излучистой линіей тянутся вдоль лощины, гдѣ течетъ теперь Нилъ, то приближаясь къ нему сажень на двѣсти, на триста, то уходя на версту, на двѣ и даже на три. Пейзажъ выигрываетъ или тогда, когда онѣ здѣсь прямо у берега, или когда онѣ тамъ всего дальше. Въ первомъ случаѣ дѣйствуютъ на глазъ и воображеніе громадность, дикость и рѣзкость формъ; во второмъ случаѣ размѣры уменьшаются, формы округляются, дикій характеръ вовсе стушевывается; а между тѣмъ солнечные лучи, проходящіе сквозь воздухъ, полный мелкихъ, невидимыхъ глазу частицъ, освѣщающіе горы подъ острымъ угломъ, придаютъ имъ лиловатый оттѣнокъ, и только гребни ихъ вырисовываются надъ зеленоватой площадью долины.

Но все это вторые планы пейзажа. Къ нимъ можно причислить и города, и деревни, и кущи пальмъ, преимущественно на западной, лѣвой сторонѣ нильской долины.

Первые же планы куда какъ мало приглядны. Рѣка протоками идетъ по обсохшему руслу. То направо, то налѣво тянутся песчаныя безконечныя отмели. Самые берега изъ засохшаго ила, безъ всякой растительности, и всѣ слоями отъ ¹/₄ до ¹/₂ аршина толщины каждый.

И сколько ни идемъ мы -- все тоже и тоже.

Ходишь, смотришь, вглядываешься -- и все тоже. Тѣ же пески, тѣ же берега, то же освѣщеніе. Утомительное, тяжелое однообразіе.

Невольно взглянешь на пароходъ, даже заинтересуешься, что на немъ дѣлается.

Удивляютъ насъ, признаться, спутники наши, англичане. Ѣдятъ они какъ и мы. Но пьютъ на удивленіе. Мы знаемъ, что подъ египетскимъ солнцемъ днемъ мясо ѣсть не слѣдуетъ, а отъ спиртныхъ напитковъ -- Боже избави. Для нихъ же, видно, законъ этотъ не писанъ. Вчера былъ вѣтеръ сѣверный, и потому было не такъ-то жарко. Сегодня же вѣтра нѣтъ. Жжетъ солнце неумолимо. Натянули надъ палубой тентъ, и все же дышать нечѣмъ. Докторъ-англичанинъ тоже жалуется на жару и начинаетъ прохлаждаться. Потребовалъ тарелку чего-то въ родѣ пикулей, до того нашпигованныхъ перцемъ, гвоздикой и тому подобнымъ, что я самаго маленькаго кусочка съѣсть не могъ; взялъ онъ также полбутылки сельтерской воды и бутылку рому,-- и прохлаждается. Просидѣлъ часа полтора, съѣлъ ¹/₄ часть пикулей, выпилъ съ стаканъ сельтерской воды и не оставилъ ни одной капли рому. Приходить одинъ изъ офицеровъ; докторъ говоритъ ему: "прекрасное отъ жары средство сельтерская вода и капельку рома для вкуса", и вотъ пресерьезно требуютъ они еще бутылку рому и уже вдвоемъ допиваютъ остатокъ сельтерской воды и осушаютъ ромъ.

Кормятъ на пароходѣ невозможно скверно, берутъ же за обѣдъ и завтракъ полгинеи съ лица, т.-е. по 12 ¹/₂ франковъ, по тогдашнему курсу болѣе 5 рублей; обѣдъ куда хуже, чѣмъ полуторарублевый въ любомъ петербургскомъ ресторанѣ; тоже и завтракъ. За все остальное нужно платить отдѣльно, а цѣны очень серьезныя: напр., полбутылки сельтерской воды 60 коп. Шесть дней провели мы на пароходѣ, три дня ѣдучи вверхъ и три дня возвращаясь, и каждый день ѣда обходилась намъ по 10 руб. съ лица, а чай былъ съ нами московскій.

Бродя по пароходу, усѣлся я какъ-то у самаго носа въ третьемъ классѣ, наблюдая суетню прислуги и нѣкоторыхъ изъ пассажировъ. Прямо противъ меня, вытянувшись пластомъ на самомъ солнышкѣ, лежитъ юноша лѣтъ 20--21, видимо европеецъ и сѣверянинъ. Долго внимательно смотрѣлъ онъ на меня, и потомъ вдругъ на чистѣйшемъ русскомъ языкѣ обратился ко мнѣ: "далеко ли ѣдете?" Удивился я. Оказывается -- воспитанникъ московскаго межевого института; заболѣлъ, доктора послали его на ютъ, начальство же дало годовой отпускъ. Вотъ и поѣхалъ онъ сначала на Кавказъ, оттуда, въ октябрѣ, въ Каиръ. Средствъ мало, думалъ при содѣйствіи консульства получить какую-нибудь работу или уроки -- ничего не вышло. Позвали его недавно въ гости въ Вади-Яльфу, да и билеты на проѣздъ туда и обратно дали,-- вотъ и ѣдетъ, а въ маѣ опять на Кавказъ. Призналъ онъ меня по цвѣтной вышивкѣ ворота моей рубашки.

Ночевать остались въ Кенэ, третьемъ по величинѣ городѣ Египта, болѣе 100.000 жителей.

-----

На слѣдующій день, 20-го марта, берега были все тѣ же. Въ Нилѣ воды какъ будто бы побольше; на глазъ это, впрочемъ, мало замѣтно, но обозначается движеніемъ парохода. Въ первый день нашего пути мы то-и-дѣло садились на мель; это, впрочемъ, задерживало насъ мало; песокъ на двѣ рѣки настолько неплотный, что стягиваются съ него очень легко,-- покачаются, покачаются на мѣстѣ, сразу дадутъ сильный задній ходъ и -- пошли. Во второй день врѣзывались мы въ мель всего разъ, да нѣсколько разъ зацѣплялись дномъ парохода. Теперь же, въ третій день, идемъ совершенно свободно. Одна изъ особенностей Нила состоитъ въ томъ, что количество воды увеличивается въ немъ не къ устью, а отъ устья вплоть до того мѣста, гдѣ впадаетъ въ него Атбара, несущая воды сѣверной Абиссиніи. Съ перваго раза это можетъ показаться страннымъ, но это такъ въ дѣйствительности и очень притомъ естественно. Отъ впаденія Атбары до устья Нилъ проходитъ около 2.500 верстъ, не принимая ни одного притока; между тѣмъ идетъ онъ по песчаному руслу, въ странѣ вѣчнаго солнца и жары; количество воды въ рѣкѣ не только поэтому не увеличивается, но масса ея теряется, путемъ просасыванія въ почву, испареніемъ и еще болѣе отводится каналами на орошеніе полей.

Къ полудню будемъ въ Луксорѣ, на развалинахъ древнихъ стовратныхъ Ѳивъ. прежде мы думали проѣхать еще дальше до Ассуана и первыхъ пороговъ -- это верстъ на двѣсти выше Ѳивъ,-- но выяснилось, что въ такомъ случаѣ мы или вовсе не будемъ имѣть времени для осмотра замѣчательныхъ разваливъ ѳивскихъ храмовъ, или же намъ придется очень долго жить въ Луксорѣ, такъ какъ пароходы, по окончаніи сезона, ходятъ не часто.

Не было еще одиннадцати часовъ, когда m-r Дмвтри началъ указывать намъ далеко впереди на правомъ берегу рѣки какіе-то высокіе предметы. Одинъ онъ называлъ обелискомъ, другой -- пилономъ, третій -- большою залой и т. д. Мы, однако, ничего разобрать не могли, поняли только, что эти отдаленные великаны, замаскированные другими постройками -- остатки громаднѣйшаго карнакскаго храма.

Но вотъ показалась деревушка; среди ней высится европейское зданіе съ вывѣскою: Hôtel Karnac. Проходимъ мимо -- окна забиты, нѣтъ и признака жизни. Намъ объясняютъ, что хозяева другого отеля, Hôtel Louxor, гдѣ мы должны остановиться, купили Hôtel Karnac для устраненія конкурренціи, а купивъ его -- заколотили всѣ входы и выходы.

Но вотъ и приставь. Раздались пароходные свистки. Мы причалили. Наконецъ-то мы у цѣли нашего долгаго странствованія.

Нетерпѣливо сбѣжали мы съ парохода и быстро взобрались на кручу берега. Пыльная набережная окружала насъ; налѣво лѣпились крохотные домики; направо возвышались какія то развалины; передъ нами -- Нилъ, за нимъ -- широкая долина, а дальше -- разорванные гребни горъ.

На той почвѣ, которую попираемъ мы теперь, стоялъ одинъ изъ величайшихъ городовъ не Египта только, а всего древняго міра. Сто воротъ, сто выходовъ было изъ него и -- въ случаѣ войны -- 2.000 съ головы до ногъ вооруженныхъ воиновъ выходило изъ каждыхъ воротъ.

По этому Нилу, что спокойно струитъ передъ вами тихія воды свои, многіе вѣка звучали тимпаны, гремѣло оружіе, къ небу неслись грозные крики безчисленныхъ ратей, съ угрозой врагамъ подымались они по немъ далеко, далеко за предѣлы эѳіопскіе или спускались къ морю, а тамъ шли и несли знамена фараоновъ до Каспія и до уходящаго въ небо хребта кавказскаго.

A эти пустынные, тамъ за долиной разорванные гребни горныхъ кряжей! Тысячелѣтія хранили они въ нѣдрахъ своихъ могилы фараоновъ и бренные останки ихъ,-- да и кто знаетъ, не хранятъ ли они и теперь могилъ и останковъ куда болѣе того, что открыто было до сихъ поръ? Мы направились въ гостиницу мимо величественной колоннады, остатка прежняго храма, потомъ свернули по узенькой песчаной улицѣ и шли вдоль высокой каменной стѣны, но вотъ въ ней ворота -- это входъ въ гостинницу.

Цѣлыхъ три дня видѣли мы вокругъ себя только скалы, пески да неприглядные илистые берега. И вдругъ разомъ, переступивъ только порогъ калитки, очутились мы въ роскошномъ тропическомъ саду.

Широкая, убитая щебнемъ, дорожка, ведетъ къ отелю. Направо, налѣво и впереди, у самыхъ стѣнъ гостинницы, высятся стройныя пальмы. Между ними и вокругъ нихъ, на веселящемъ зеленью своею газонѣ -- олеандры, сплошь покрытые своими чудными колокольчиками; кусты розъ, сажени въ полторы высотой, сверху до низу усыпанные алыми и розовыми цвѣтами и бутонами, раскинулись между стволами тополей и грецкихъ орѣховъ; померанцы стоятъ, какъ молокомъ облитые своими крохотными бѣлыми цвѣточками; пестрыя клумбы высятся вдоль дорожекъ; зелень блеститъ весенней свѣжестью. Отовсюду несетъ пріятной сыростью только-что обильно облитой земли.

Отель двухъ-этажный. Внизу кругомъ его крытая галерея, аркадами отдѣленная отъ сада; во второмъ этажѣ, какъ разъ надъ нею, широчайшая терраса, тоже охватывающая все зданіе. Намъ, по выбору нашему, дали комнаты во второмъ этажѣ окнами на сѣверъ, съ выходами на террасу.

Мы заказали завтракъ. Спѣшно устроились у себя въ нумерахъ и пошли смотрѣть садъ. Оказалось, что за окончаніемъ сезона въ порядкѣ только лицевая сторона его отъ входа; остальное не прибрано, не выметено, но все же хорошо. Пальмы, бамбукъ, акаціи, грецкіе орѣхи, лимоны, апельсины, померанцы, рожки, кактусы, алое -- словомъ, вся южная флора. Но для насъ главная прелесть сада была даже не въ этомъ, а въ живыхъ голосистыхъ его обывателяхъ. Богъ знаетъ, когда въ послѣдній разъ слышали мы птицъ,-- еще, конечно, минувшимъ лѣтомъ на родинѣ,-- а тутъ ихъ видимо-невидимо; большое пространство, сплошь покрытое растительностью, привлекло пернатыхъ со всей окрестности; весело носятся они съ вѣтви на вѣтвь, щелкаютъ, свистятъ, щебечутъ и поютъ.

Вернувшись въ гостинницу, мы усѣлись въ лекторіи. Но едва успѣли мы развернуть -- кто каррикатурный, кто иллюстрированный журналъ, какъ одинъ изъ слугъ пришелъ сообщить, что насъ спрашиваетъ господинъ, и онъ назвалъ длиннѣйшую и мудренѣйшую арабскую фамилію.

Мы подумали, не есть ли это обыденное въ тѣхъ мѣстностяхъ приставаніе, и уже хотѣли отправить "господина" по добру во здорову, но онъ, изъ другой комнаты видимо слѣдившій за переговорами слуги, самъ появился въ дверяхъ и, любезно раскланиваясь, подошелъ въ намъ. Это былъ мужчина высокаго роста, красивый, видный, одѣтый по-европейски; цѣпочка съ брелоками, перстни на пальцахъ, чистота и модный покрой жакетки ясно показывали, что не попрошайство -- его цѣль. Мы поднялись. Рекомендуется -- русскій и британскій, и бельгійскій консулъ въ Луксорѣ. Очень, конечно, рады. По-французски говоритъ плохо, такъ что едва его поймешь. Одинъ изъ насъ обратился къ нему по-италіянски; консулъ обрадовался, и они затараторили очень оживленно. Но вотъ подали завтракъ; за столомъ насъ всего пятеро: какой-то бельгіецъ съ женой да мы трое. Ѣда прескверная; всему, говорятъ, виною конецъ сезона. Въ гостинницѣ 150 нумеровъ, и съ ноября по конецъ февраля рѣдко бываютъ пустые; теперь же занято всего четыре; вся европейская прислуга -- повара, прачки, лакеи-кельверы -- уже уѣхали въ Италію и Швейцарію и вернутся оттуда только по окончаніи тамошняго сезона, въ октябрѣ; готовятъ же и служатъ намъ мѣстные.

За завтракомъ мы сидѣли довольно долго. Я спросилъ вторую чашку кофе. Только-что подалъ мнѣ ее слуга и отошелъ къ прилавку, какъ быстро вбѣжалъ другой слуга, очень скоро заговорилъ съ первымъ и энергическими жестами сталъ показывать на насъ вообще и на меня въ особенности. Нѣсколько мгновеній недоумѣніе было видно на лицахъ ихъ, но потомъ они бросились въ намъ. Подававшій мнѣ кофе обратился ко мнѣ тономъ, въ которомъ и восклицаніе, и вопросъ слышались въ одинаковой мѣрѣ: "московъ, московъ, московъ!?" Я недоумѣвающе смотрѣлъ на него. Тогда, забывъ, повидимому, принятые въ отелѣ порядки, онъ началъ слегка пальцемъ тыкать меня въ плечо, снова повторяя: "московъ, московъ!"... а затѣмъ билъ себя въ грудь и говорилъ: "Копть, коптъ! Кристосъ, коптъ! Кристосъ!"

Копты пришли въ восторгъ. Быстро на лѣвой рукѣ засучили они до плеча рукава одежды и показывали татуированный ниже плеча большой православный крестъ. Ударяя по немъ и цѣлуя его, они повторяли: "Московъ, коптъ, Кристосъ, ami, ami, ami! Коптъ, Акъ-падишахъ, ami, ami!"

Большинство сельчанъ Верхняго Египта копты-христіане, въ городахъ же -- мусульмане. Здѣшнее христіанство -- дѣло проповѣди, трудовъ и мученичества великихъ ѳиваидскихъ отшельниковъ; оно уже со времени женитьбы Іоанна III на Софіи Палеологъ стало видѣть въ Москвѣ своего защитника; побѣды Екатерины надъ турками еще болѣе укрѣпили эту мысль.

Послѣ завтрака мы надумались, что англичане въ консулы дурака не выберутъ, что, слѣдовательно, консулъ можетъ намъ оказаться полезенъ, да и сообщитъ многое, чего безъ знакомства не узнаешь,-- поэтому рѣшили сдѣлать ему визитъ. Оказалось, консульство перешло въ нему отъ отца и не мало содѣйствовало его обогащенію, такъ что онъ самый состоятельный изъ обывателей Луксора. Отъ гостинницы до его дома не болѣе сотни шаговъ. Принялъ онъ насъ предупредительно, угостилъ кофе, шербетомъ, вареньями; показывалъ старое оружіе, монеты и тому подобное, звалъ на слѣдующій день отобѣдать чисто по-арабски, безъ ножей, вилокъ и салфетокъ, и съ арабской кухней, и затѣмъ вызвался проводить въ Карнакъ.

Поѣхали, конечно, на ослахъ. Большой карнакскій храмъ состоялъ изъ множества частей. Главнѣйшая -- въ видѣ длиннаго прямоугольника, вытянутаго съ востока на западъ. Въ ней примыкаютъ пристройки. Важнѣйшія изъ нихъ идутъ длинной полосою прямо на югъ, выходятъ за прежнюю ограду храма и тянутся въ видѣ аллеи сфинксовъ, изрѣдка прерываемыхъ постройками меньшихъ храмовъ.

На встрѣчу этой линіи шла прежде другая отъ Луксорскаго храма, такъ что обѣ главныя святыни древнихъ Ѳивъ, отстоящія слишкомъ на двѣ версты одна отъ другой, все же соединялись между собою.

Главный входъ въ карнакскій храмъ былъ съ запада, со стороны Нила. Сначала шла аллея сфинксовъ; потомъ небольшой пропилонъ, т.-е. преддверіе, въ родѣ тѣхъ тріумфальныхъ воротъ, которыя особенно часто строились у насъ въ царствованіе Александра I и Николая I; только, конечно, египетскія ворота покрупнѣе нашихъ, складывались изъ огромныхъ камней не имѣли сводовъ. За пропиловомъ -- новая коротенькая аллея сфинксовъ, а затѣмъ пилонъ. Каждый пилонъ представляетъ собой не что иное, какъ огромную стѣну, воздвигнутую поперекъ храма, т.-е. по его ширинѣ; стѣна эта въ основаніи шире и все съуживается вверхъ, такъ что наружныя стороны ея наклонены подобно боковымъ гранямъ пирамидъ, но наклонъ только гораздо круче, такъ что издали сооруженіе можно счесть совсѣмъ отвѣснымъ; по самой серединѣ этой стѣны проходъ, отличающійся отъ всякаго рода каменныхъ воротъ нашихъ не одной только громадностью, но и тѣмъ, что стѣнки его скошены вверхъ, какъ и внѣшнія стѣны пилона, и что надъ нимъ верхней покрышки, потолка, никогда не дѣлалось. Первый самый большой пилонъ выстроенъ позже остальныхъ частей главнаго храма, во времена Птолемеевъ; онъ даже не былъ никогда окончательно достроенъ, и, несмотря на это, онъ -- самый большой изъ пилоновъ храма; нынѣшняя его высота около 21 сажени, длина 53 сажени, ширина болѣе 7 саженъ. Сѣверная, лѣвая отъ входа, половила его значительно повреждена.

За пилономъ идетъ первый дворъ храма; западную его сторону составляетъ 1-й пилонъ, восточную -- 2-й пилонъ; сѣверная же и южная -- изъ толстыхъ стѣнъ, впереди которыхъ рядъ колоннъ; пространство между стѣнами и колоннами прикрыто сверху огромными камнями, такъ что образуетъ закрытыя галереи. Во дворѣ этомъ на стѣнѣ перваго пилона высѣчена надпись, сдѣланная по распоряженію ученой коммиссіи, сопровождавшей Наполеона въ его экспедиціи; она указываетъ градусы широты и долготы, подъ которыми находятся главнѣйшія развалины Египта.

За первымъ дворомъ идетъ второй пилонъ, нѣсколько меньшихъ размѣровъ, но болѣе древній, чѣмъ первые пилонъ и дворъ.

У входа стояли двѣ огромныхъ статуи; одна изъ нихъ еще на ногахъ -- это, повидимому, Рамзесъ I.

За вторымъ пилономъ идетъ большая зала колоннъ, замѣчательнѣйшая изъ залъ, оставленныхъ вамъ Египтомъ. Потолокъ поддерживался 134 громадными колоннами; 12 изъ нихъ, ближайшихъ къ серединѣ у самой оси храма, чуть-чуть больше остальныхъ. Высота колоннъ этихъ почти 11 саженъ, окружность семь аршинъ, т.-е. каждая изъ нихъ такой же величины, какъ Вандомская колонна въ Парижѣ, воздвигнутая въ память побѣдъ наполеоновской великой арміи. Изъ колоннъ этихъ двѣ упали, одна накловилась, а остальныя стоятъ, такъ же высоко поднявъ головы, какъ и при постройкѣ ихъ за 15 вѣковъ до Рождества Христова.

И стѣны, и колонны залы покрыты изображеніями, обыкновенно раскрашенными, и надписями. Одна изъ замѣчательнѣйшихъ картинъ, высѣченная, впрочемъ, на внѣшней сторонѣ пилона, составляющаго восточную стѣну залы, изображаетъ Сети I въ боевой колесницѣ; передъ нимъ склонились побѣжденныя имъ племена; сирійцы и евреи устилаютъ древесными вѣтвями его путь и возносятъ славу царю, "взглядъ котораго, подобно солнцу, даруетъ жизнь". Другой рисунокъ изображаетъ возвращеніе Сети домой; его встрѣчаютъ подданные, самъ онъ на Нилѣ, въ лодкѣ, подъ которой въ водѣ плаваютъ и играютъ крокодилы и бегемоты. На третьемъ Сети приноситъ жертву богамъ. На четвертомъ Сети избиваетъ колѣнопреклоненныхъ у ногъ его плѣнниковъ, а возлѣ него стоить Ѳивавда, олицетворенная женщиной, и подаетъ ему колчанъ, полный стрѣлъ.

За залой колоннъ идетъ третій пилонъ, меньше второго; за третьимъ пилономъ -- узкій дворъ, а потомъ четвертый, еще меньшій, пилонъ. Передъ проходомъ сквозь этотъ пилонъ, слѣдовательно въ узкомъ дворѣ, стояли два обелиска изъ сіенскаго гранита, въ 11 саженъ высоты каждый; одинъ изъ нихъ упалъ и разбить въ куски.

За четвертымъ пилономъ -- "дворъ карріатидъ", названный такъ потому, что вдоль стѣны пилона приставлены въ нему огромныя человѣческія фигуры, теперь сильно попорченныя, а частью и вовсе уничтоженныя. Дворъ этотъ былъ нѣкогда украшенъ 24 огромными колоннами; часть ихъ сняли еще при знаменитой царицѣ-регентшѣ Хоттасу, для того, чтобы поставить два обелиска передъ проходомъ въ пятый пилонъ. Эти обелиски -- лучшіе изъ оставленныхъ намъ древнимъ Египтомъ; тотъ изъ нихъ, который стоитъ еще на мѣстѣ, имѣетъ болѣе 14 саженъ высоты и почти на три сажени выше украшающаго теперь площадь Согласія въ Парижѣ; оба обелиска эти самой тонкой работы, покрыты письменами, а верхушки ихъ были въ свое время вызолочены.

За пятымъ пилономъ -- дворикъ, гораздо меньше предъидущаго, съ выходами на сѣверъ и на югъ. Затѣмъ шестой и наименьшій изъ пилоновъ, замѣчательный своими "географическими таблицами"; это не что иное какъ изображеніе Тутмеса III, грозно занесшаго руку надъ цѣлою толпою плѣнныхъ; они стоятъ рядами, руки связаны сзади; тѣло прикрыто чѣмъ-то въ родѣ щита, на которомъ написано названіе страны или города, откуда взятъ плѣнникъ. Изученіе этихъ именъ -- въ связи съ лицомъ и формами плѣнника, до котораго относятся -- дали возможность очень пополнить географію древняго міра временъ, на два или на три столѣтія предшествовавшихъ исходу евреевъ изъ Египта; всѣхъ названій было до 1.200, но надписей, сохранившихся достаточно хорошо для того, чтобы прочесть ихъ, осталось всего 628.

За шестымъ пилономъ идетъ небольшой дворикъ, а затѣмъ такъ-называемыя гранитныя комнаты, предшествовавшія самому святилищу; эти комнаты долго принимались за святилище, но Марріэтъ доказалъ ошибочность этого мнѣнія; онѣ невысоки, сложены изъ полированнаго гранита и сплошь покрыты надписями и рисунками, отлично раскрашенными; ихъ окружаетъ нѣчто въ родѣ корридора, на стѣнахъ котораго найдены и прочтены "таблицы лѣтосчисленія", въ которыхъ погодно описаны подвиги Тутмеса III.

Отъ святилища храма, по странной случайности, не сохранилось почти ничего, кромѣ части фундамента. Повидимому, сложено оно было изъ известковаго камня; тутъ, во время наполеоновской экспедиціи, арабы брали камень, употреблявшійся ими на добываніе извести; отдѣльные камни, зарытые въ землѣ, показываютъ величиной своей, что они должны были служить основаніемъ дѣйствительнымъ гигантамъ.

Около 25 саженъ въ длину занимаетъ почти пустое пространство прежняго святилища. Потокъ начинаются развалины построекъ, отдѣлявшихъ святилище отъ прочаго міра. Такова "комната предковъ", на стѣнахъ которой изображенъ Тутмесъ III, приносящій жертву 57 предшественникамъ своимъ на престолѣ египетскомъ; всѣ они посажены въ четыре ряда и подъ каждымъ изъ нихъ подписано его имя.

Затѣмъ идетъ цѣлый рядъ залъ и комнатъ, въ одной изъ которыхъ были найдены останки священныхъ крокодиловъ; потомъ еще нѣсколько стѣнъ, образующихъ корридоры и наружную стѣну храма.

Длина всего храма 172 сажени; наибольшая его ширина -- длина перваго пилона, 53 сажени, а окружность 445 саженъ, т.-е. почти верста.

При этомъ не слѣдуетъ еще забывать, что все вышеописанное относится только въ главной части храма; въ нему, и съ востока, и съ запада, примыкали и примыкаютъ другіе храмы; въ непосредственной съ ними связи находились искусственныя озера, на которыхъ помѣщались употреблявшіяся при богослуженіи священныя ладьи. Этотъ главный храмъ и важнѣйшіе, примыкавшіе къ нему и составлявшіе съ нимъ нѣчто нераздѣльное, обнесены были толстою стѣной въ формѣ четырехъ-угольника; въ стѣнѣ этой было, повидимому, пять выходовъ,-- четыре изъ нихъ черезъ храмы, и только одинъ, близь сѣверо-восточнаго угла, употреблялся, вѣроятно, для нуждъ обыденной жизни.

Окружность этой стѣны, охватывавшей карнакскій храмъ, со всѣми къ нему пристройками, равняется 1.125 саженямъ, а вся площадь храма внутри этихъ стѣнъ составляетъ около 240 десятинъ, т.-е. не менѣе средней величины помѣстья центральной нашей черноземной полосы.

Постройка храма тянулась безконечно долго. Самыя древнія части его -- святилище и комнаты крокодиловъ -- возведены фараономъ Усартезеномъ болѣе чѣмъ за три тысячи лѣтъ до Р. X. Затѣмъ къ храму стали дѣлать пристройки, пригоняя ихъ съ западной его стороны. Главнѣйшія: Тутмеса I (около 1678 до Р. X.); залъ карріатидъ, великой царицы-регентши Хатосу, установившей большіе обелиски; Сети I и Рамзеса II (съ 1456 по 1339 г. до Р. X.), воздвигшихъ большой залъ съ колоннами; Торока и Псамметиха (съ 715 по 527 г. до Р. X.), устроившихъ первый большой дворъ съ колоннадами, и, наконецъ, Птолемеевъ, сложившихъ первый гигантскій пилонъ (съ 108 по 81 годъ до Р. X.).

Не видя храма, мы уже знали изъ описаній главнѣйшіе размѣры и пилоновъ, и дворовъ, и колоннъ; но когда увидѣли все это, то были совершенно поражены: все оказалось и красивѣе, и величественнѣе, чѣмъ думали мы, и все сохранилось гораздо лучше, чѣмъ ожидали.

Часа три прошло, пока мы бѣгло, въ общихъ чертахъ, осмотрѣли эту величайшую изъ развалинъ міра; солнце было уже очень низко, и приходилось спѣшить возвращеніемъ домой.

Послѣ обѣда бесѣдовали мы съ супругами-бельгійцами и потомъ поднялись на широкую террасу, куда выходили двери нашихъ комнатъ. Ночь была удивительно хороша. Тепло; воздухъ насыщенъ запахомъ розъ и померанца; тихо такъ, что листъ не шелохнется, ни звука вокругъ; звѣзды ярко горятъ въ темно-синей, скорѣе даже черной глубинѣ неба.

-----

21 марта встали мы чуть свѣтъ, напились кофе и -- въ путь. Ѣдемъ на лѣвую сторону Нила осматривать гробницы царей, въ ливійскомъ кряжѣ горъ.

Очень холодное утро! Нилъ переѣзжаемъ въ большой лодкѣ и преусердно кутаемся въ плэды. Остановились у песчанаго откоса; здѣсь лодка будетъ ожидать нашего возвращенія. Невдалекѣ толпа погонщиковъ и чуть не цѣлое стадо осѣдланныхъ ословъ.

Идемъ къ нимъ. Къ каждому изъ насъ бросается нѣсколько человѣкъ. Поднимается неистовый гвалтъ. Высматриваю осла и хочу сѣсть на одного изъ нихъ, но двое здоровыхъ дѣтинъ не только не помогаютъ мнѣ, а тянутъ долой. Съ сотоварищами моими тоже. Вижу -- m-r Дмитри что-то неистово кричитъ по направленію къ лодкѣ. Трое дюжихъ гребцовъ съ веслами въ рукахъ бросаются въ вамъ. "Остановитесь, подождите, господа!" -- вопитъ m-r Дмитри. Начинается свалка. Дмитри, гребцы и часть погонщиковъ колотятъ остальныхъ. Особенно усердствуетъ m-r Дмитри; ременная короткая плеть его дѣйствуетъ преисправно. Черезъ минуту или двѣ вся группа раздѣлилась; около насъ остались Дмитри, гребцы, человѣкъ пять погонщиковъ и двѣ дѣвочки; отдѣлены отъ насъ и побиты человѣкъ десять, двѣнадцать. Усаживаемся верхомъ. Оказывается, что возлѣ насъ тѣ погонщики, съ которыми наканунѣ заключилъ условіе m-r Дмитри. Остальные явились въ надеждѣ оттѣснить ихъ и захватить кліентовъ. Многіе изъ нихъ и награждены за это ударами веселъ и кнута,-- и все же ничего, смотрятъ весьма спокойно.-- "Оттого эти канальи и уважаютъ меня больше всѣхъ драгомановъ, вмѣстѣ взятыхъ", говорилъ m-r Дмитри, "что расправа у меня съ ними короткая и... энергичная".

Обращаютъ на себя вниманіе наше дѣвочки. Одной лѣтъ девять, другая примѣрно на годъ старше. Обѣ онѣ босыя, въ длинныхъ черныхъ платьяхъ, съ черными же покрывалами, падающими съ головы назадъ, на плечи; цвѣтныя бусы, голубыя, красныя, желтыя, бѣлыя, висятъ на шеѣ. Обѣ худощавы, стройны, съ черными прелестными глазами. Та, что постарше, удивительно хороша собою. Возлѣ нихъ -- большіе высокіе глиняные кувшины. Съ любопытствомъ поглядываютъ онѣ на насъ. Но вотъ перекинулись онѣ нѣсколькими словами, опять посмотрѣли на насъ, ловкимъ и быстрымъ движеніемъ подняли кувшины на голову, затѣмъ подошли въ намъ и граціозно раскланялись съ нами. Я уже сидѣлъ на своемъ ослѣ и, перегнувшись съ сѣдла, ласково потрепалъ по щекѣ Фатьму,-- такъ звали старшую. Веселый смѣхъ былъ мнѣ отвѣтомъ. Фатьма потеряла свою серьезность, побѣжала къ m-r Дмитри и весело затараторила съ нимъ по-арабски. Мы, конечно, хотѣли звать, зачѣмъ здѣсь эти дѣвочки. M-r Дмитри объяснилъ, что намъ предстоитъ путь, который продлится отъ семи до восьми часовъ, что нигдѣ мы не встрѣтимъ ни капли воды, что обойтись безъ нея, а тѣмъ болѣе завтракать, немыслимо, и что дѣвочки эти побѣгутъ за нами, неся на головѣ свои полные водой кувшины. Онѣ не знали, согласятся ли "господа" взять ихъ съ собою, но наша привѣтливая встрѣча Фатьмы убѣдила ихъ, что "господа" ничего противъ нихъ не имѣютъ и при прощаніи не забудутъ труды ихъ. Мы сомнѣвались только, поспѣютъ ли за нами дѣвочки пѣшкомъ, да еще и съ такими кувшинами на головахъ. Но m-r Дмитри сказалъ, что Фатьма -- его старинная знакомка: "ей одиннадцатый годъ, и она уже третій сезонъ провожаетъ къ гробницамъ царей моихъ путешественниковъ". Что же касается свѣжести воды, то чѣмъ жарче будетъ день, тѣмъ холоднѣе вода въ кувшинахъ; они сдѣланы изъ очень пористой глины, солнечные лучи вызываютъ испареніе, которое такъ охлаждаетъ ихъ, что вода становится холодной, словно ледяной.

Наконецъ мы двинулись. Путь нашъ идетъ сначала по песчаному дну рѣки. Потомъ взбираемся на островъ, низкій, тоже песчаный -- обыкновенную нильскую отмель,-- затѣмъ переѣзжаемъ притокъ Нила, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ даже по водѣ, и, наконецъ, взбираемся на берегъ, на нильскую долину, каждая пядь которой обработана, засѣяна и приноситъ удивительные урожаи, благодаря ежегоднымъ разливамъ рѣки.

Съ полчаса ѣхали мы среди посѣвовъ вызрѣвающей пшеницы, арбузовъ, огурцовъ и луку. Пшеница и лукъ занимаютъ особенно много мѣста. Попадаются изрѣдка группы пальмъ, гораздо чаще тамарискъ и касторовое дерево; послѣдимъ въ одномъ мѣстѣ усажена тропинка на цѣлыхъ полверсты или болѣе.

Проѣхали мимо деревни. За нею каналъ, и вдругъ совершенно неожиданное зрѣлище. Въ каналѣ и по откосамъ его работаетъ человѣкъ полтораста или двѣсти, почти всѣ голые, только головы обернуты чалмой; у большинства въ рукахъ большія круглыя корзины. Одни стоятъ на днѣ канала, теперь совсѣмъ сухого, и копаютъ; другіе подходятъ къ нимъ, вмѣстѣ съ ними насыпаютъ землею корзинки, подымаютъ ихъ на голову и выносятъ изъ канала наверхъ. Это -- чистка канала. При разливѣ Нила илъ осѣдаетъ всего болѣе въ тихихъ и удаленныхъ отъ стержня теченія мѣстахъ и, слѣдовательно, въ ближайшихъ къ краю долины каналахъ; ихъ, поэтому, приходятся чистить ежегодно. Это огромная работа. Мы видѣли рядомъ вычищенныя части канала и такія, въ работѣ надъ которыми еще не приступали. Въ вычищенныхъ вынуто земли сажени на полторы въ глубину. Кто-то изъ изслѣдователей Египта исчислилъ, что ежегодная очистка каналовъ требуетъ такого количества труда, что имъ можно бы было вырыть ¹/₃ всѣхъ нынѣ существующихъ каналовъ страны, а еслибы не производить эту ежегодную очистку, то черезъ три года ⁷/₁₀ нынѣ обработываемой площади обратились бы въ совершенную пустыню.

Мы переѣхали каналъ. Опять потянулись поля. Снова перебрались черезъ протокъ рѣки и затѣмъ сразу очутились въ пустынѣ.

Мы въѣзжали въ дикую долину, быстро съуживавшуюся впереди насъ. Дно долины твердое, чуть-чуть прикрытое тонкимъ налетомъ сѣраго песку и густо усѣянное камнями разной величины, отъ куринаго яйца до самой крупной тыквы. Мы ѣдемъ словно по руслу рѣки. Такъ оно и есть. Здѣсь, на мѣстѣ стовратныхъ Ѳивъ, дождь бываетъ въ два, въ три года разъ. Но когда пойдетъ дождь, вода сбѣгаетъ въ эту долину со всѣхъ окрестныхъ холмовъ, и потокъ пріобрѣтаетъ такую силу, что несетъ съ собою всѣ эти камни.

Подъемъ становится круче, а долина все уже и уже. Вотъ поворотъ. Отъѣхали немного и очутились въ замкнутомъ со всѣхъ сторонъ пространствѣ.

Направо и налѣво, и впереди, и сзади насъ высятся крутыя горы. Кажется, будто онѣ сплошь залиты были когда-то разжиженной глиной; она застыла и въ нее вправлены въ дикомъ безпорядкѣ кучи камней сѣрыхъ, бурыхъ, желтыхъ, коричневыхъ, иногда черныхъ; камни эти -- и мелкіе, въ человѣческую голову, и гигантскіе утесы въ десятки сажень; углы камней неправильны, остры; самыя горы изборождены рытвинами, обрывами, пропастями. Никакого, ни самаго малѣйшаго признака растительности или почвы. Глина, кремни, известняки. Солнце не видно за гребнями окружающихъ насъ высотъ, но свѣтитъ оно убійственно ярко. Ни шелеста въ воздухѣ, ни признака дуновенія вѣтра. Прямо надъ головой раскинулся шатеръ небеснаго свода, и что за сила и яркость его темно-синяго цвѣта! Смотришь надъ головой -- глазамъ неловко, а взглянешь нѣсколько въ бокъ, такъ, чтобы край неба сливался съ верхушкой горы -- и невольно закрываешь глаза: противоположность между буро-сѣрой массой камней и яркимъ свѣтящимся сводомъ небесъ такъ сильна и шатеръ небесъ сіяетъ такъ изумительно, что глазамъ становится невыносимо.

Чѣмъ дальше, тѣмъ хуже дорога. Чѣмъ дальше, тѣмъ уже долина.

Ни сосредоточенная мысль Данте, ни пылкое воображеніе Гюстава Доре не показали вамъ ничего подобнаго и не въ силахъ были бы создать хотъ сколько-нибудь приближающееся въ долинѣ этой по дикости, по безнадежности, скажу болѣе -- по отталкивающей, отвратительной пустынности ея.

Но вотъ еще поворотъ дороги. Горы надъ вами становятся ниже. Вотъ обозначилась груда мелкихъ камней -- это слѣдъ раскопокъ, человѣческой работы. Даже эта безжизненная масса кажется привлекательной, даже она останавливаетъ на себѣ вниманіе и, какъ слѣдъ чего-то живого, оживляетъ это проклятое мѣсто. Куча эта -- раскопанный входъ первой царской могилы.

Могилы вырывались въ горѣ, а по установкѣ гроба входы нерѣдко задѣлывались и засыпались такъ, что трудно было разъискать ихъ. Теперь открыто болѣе 40 могилъ, и надъ входомъ каждой поставленъ нумеръ. Мы осмотрѣли пять изъ нихъ. Типъ устройства одинъ и тотъ же. Въ середину горы идетъ накловенный корридоръ или лѣстница; оканчиваются они комнатой, въ формѣ куба, иногда же продолговатой; въ комнатахъ большихъ размѣровъ встрѣчаются колонны: двѣ, три, четыре, а въ одной даже и шесть; затѣмъ идетъ новый спускъ, обыкновенно тщательно задѣлывавшійся, потомъ опять комната или новый спускъ и т. д. Устроивать себѣ могилу начиналъ каждый фараонъ, какъ только вступалъ на престолъ, и чѣмъ болѣе правилъ онъ, тѣмъ больше расширялась могила, т.-е. тѣмъ болѣе уходили внутрь горы все новые и новые комнаты и спуски. Въ то же время, чѣмъ дольше правилъ фараонъ, тѣмъ тщательнѣе становилась отдѣлка стѣнъ, спусковъ и комнатъ его гробницы, тѣмъ разнообразнѣе были картины и тѣмъ лучше окраска ихъ.

Наибольшая и наилучше отдѣланная гробница -- Сети I, умершаго около 1400 до Р. X., послѣ 51 года царствованія. Отъ самаго ея входа -- крутая лѣстница въ 27 ступеней, затѣмъ широкій проходъ или корридоръ, новая лѣстница и еще корридоръ, вводящій въ продолговатую комнату, всѣ стѣны которой покрыты рисунками, изображающими переходъ Сети I въ другой міръ, причемъ онъ является и, такъ сказать, рекомендуется разнымъ божествамъ; по рисункамъ комнаты этой можно было бы думать, что это конечный пунктъ гробницы; въ этой мысли еще болѣе могла укрѣпить находка въ одномъ изъ угловъ комнаты начатаго, не вполнѣ оконченнаго и наскоро затѣмъ задѣланнаго спуска; но Бельцони, первый изслѣдователь этой усыпальницы, зная, какъ долго царствовалъ Сети, усомнился въ томъ, чтобы здѣсь кончалась его гробница; онъ принялся слегка выстукивать стѣны массивнымъ желѣзнымъ стержнемъ и вслушивался въ звукъ, который получался при этомъ; долго повторяя этотъ опытъ, онъ пришелъ къ заключенію, что въ одномъ изъ угловъ комнаты звукъ менѣе глухъ, чѣмъ въ прочихъ, и что тамъ, слѣдовательно, можетъ оказаться пустота. Онъ приказалъ ломать стѣну, и черезъ нѣсколько времени предположенія его оправдалась -- открылся новый спускъ; за нимъ слѣдовала комната въ четыре сажени въ длину и ширину и потолокъ; стѣны ея покрыты были удивительно отчетливо выполненными рисунками, сохранившимися притомъ безподобно; одинъ изъ наиболѣе интересныхъ изображаетъ представителей главнѣйшихъ, извѣстныхъ тогда человѣческихъ расъ, присутствующихъ при погребеніи фараона; египтяне окрашены въ красный цвѣтъ, азіатскіе народы представлены болѣе свѣтлыми; негры черные, а обитатели сѣверо-западной части африканскаго побережія, острововъ и полуострововъ Средиземнаго моря -- бѣлые, съ голубыми глазами и заостренной бородой. За этой комнатой новый спускъ и комната, въ которой рисунковъ относительно мало; много ихъ расчерчено чернымъ, но почему-то они не были исполнены. Но гробница углубляется еще болѣе; еще длинный проходъ и комната, потомъ еще проходъ, а за нимъ самая большая изъ всѣхъ комнатъ гробницы, потолокъ которой подпертъ шестью могучими колоннами; затѣмъ еще проходъ и, наконецъ, комната, въ которой помѣщевъ былъ саркофагъ, нынѣ покоящійся въ Британскомъ музеѣ Лондона. И этимъ не кончается гробница. Дальше идетъ длинный корридоръ, конечная часть котораго обрушилась такъ, что нельзя быть увѣреннымъ, представляетъ ли этотъ проходъ остатокъ работы, прерванной смертью Сети, или же и за нимъ есть другія погребальныя помѣщенія.

Длина гробницы Сети отъ входа до конца послѣдняго спуска 71 сажень; при общемъ углубленіи ея, считая отъ поверхности входного порога -- 26 сажень.

Всѣ стѣны и потолки лѣстницы, проходовъ и комнатъ покрыты рисунками, выбитыми въ нихъ и потомъ раскрашенными. Чистота отдѣлки удивительная, лучше чѣмъ во всѣхъ остальныхъ гробницахъ Египта, за исключеніемъ только гробницы Ти, близь сахарской пирамиды. Но предметы рисунковъ все мрачные. У входовъ въ комнаты и корридоры чудовищныя змѣи вытягиваются вверхъ, упираясь на хвостъ и изображая какъ бы грозныхъ стражей входовъ; въ комнатахъ тѣ же змѣи вьются и скользятъ недалеко отъ полу. Нерѣдко видишь изображенія избіенія плѣнныхъ или сожженія преступниковъ. Даже религіозныя сцены и тѣ подернуты мрачнымъ флёромъ -- загробный судъ души, очистительныя ея испытанія, мученія, которымъ она подвергается. Надо думать, что на стѣнахъ гробницъ помѣщались рисунки въ зависимости отъ характера и воззрѣній того лица, для котораго изготовлялась гробница. Такъ, въ гробницѣ Сети господствуютъ сюжеты мрачнаго характера; совсѣмъ не то въ гробницѣ Рамзеса III. Здѣсь исполненіе рисунковъ куда хуже, но зато предметъ ихъ много веселѣе; но преобладанію мотивовъ домашней, обыденной жизни гробница эта нѣсколько напоминаетъ гробницу Ти. Вотъ, напримѣръ, цѣлая толпа рабовъ, рѣжущихъ и варящихъ мясо и зелень, а тамъ другіе съ помощью сифоновъ разливаютъ вино изъ большихъ бочекъ въ малые сосуды. Здѣсь роскошно убранная комната, съ вазами, леопардовыми шкурами вмѣсто ковровъ, съ цѣлыми бассейнами воды, и другая, вся увѣшенная знаменами, разнообразнѣйшимъ оружіемъ и чѣмъ-то въ родѣ барабановъ и флейтъ. Тутъ -- сѣятель на нивѣ, съ которой только что сошли плодотворныя нильскія воды, а тамъ -- кормежка цѣлыхъ стай домашнихъ, а теперь частью и дикихъ птицъ. A вотъ и артистическая сцена -- изображеніе божества, передъ которымъ двое музыкантовъ играютъ на арфахъ. Очень хороши формы этихъ арфъ, и очень живо передано движеніе пальцевъ играющихъ.

Удивительно интересны всѣ эти рисунки на стѣнахъ царскихъ гробницъ. Но невольно овладѣваетъ досадливое чувство, которымъ мы обязаны современнымъ путешественникамъ: съ вандальствомъ, совершенно неизвинительнымъ въ наше время, портятъ они стѣны гробницъ всюду, гдѣ эти стѣны не изъ твердаго гранита или песчаника. Путешественники, при содѣйствіи, конечно, проводниковъ, отбиваютъ себѣ на память отъ стѣнъ болѣе или менѣе крупные куски рисунковъ, и чѣмъ тоньше работа въ гробницѣ, тѣмъ болѣе обезображена она; особенно пострадала гробница Сети, со стѣнъ которой отбита чуть не половина рисунковъ.

II.

Послѣ осмотра гробницъ царей, мы взобрались на самую вершину горы. Передъ нами, какъ на ладони, была та часть нильской долины, гдѣ разстилались когда-то Стовратныя Ѳивы. Центральная часть прежняго города обозначается теперь четырьмя группами развалинъ: на правой сторонѣ -- Нила Луксоръ и Карнакъ, на лѣвой -- Гурна и Мединетъ-Абу. Развалины эти образуютъ прямоугольный четырехъ-угольникъ, каждая изъ нихъ во главѣ угла, а стороны четырехъугольника версты по три длиной. Это была центральная часть города; всѣ же развалины представляютъ площадь, окружность которой около 25 верстъ, что соотвѣтствуетъ показаніямъ Діодора Сицилійскаго: по его словамъ, Ѳивы имѣли 140 стадій въ окружности.

Возвращались мы изъ гробницъ царей другою дорогой -- по узкой, крутой тропѣ, въ послѣднее время нѣсколько расширенной, но которая еще въ тридцатыхъ годахъ была, по словамъ Муравьева, доступна только при помощи лѣстницъ и веревокъ.

Внизу, подъ горой, среди колоннъ какихъ-то развалинъ, мы пріютились, наконецъ, чтобы отдохнуть и позавтракать.

Теперь только вполнѣ оцѣнили мы услугу дѣвочекъ, сопровождавшихъ насъ. Холодная вода кувшиновъ ихъ утолила жажду, облегчила завтракъ и дала возможность промыть глаза, обтереть лицо и руки. Какъ были удивлены дѣвочки, когда мы покормили ихъ обильнымъ завтракомъ, взятымъ изъ гостинницы: ни онѣ, ни погонщики ословъ не имѣли съ собой никакихъ запасовъ и, слѣдовательно, на цѣлый день осуждены были оставаться безъ пищи.

Вообще невольно удивляешься, какъ мало ѣдятъ злосчастные египетскіе феллахи; обѣдъ ихъ -- какая-то жижица съ укропомъ и лукомъ или чеснокомъ, крохотныя тонкія лепешки, вмѣсто хлѣба, да горсть финиковъ, изрѣдка замѣняемая рисомъ, но и эта ѣда -- домашняя, въ обстановкѣ наиболѣе благопріятной; въ другихъ же случаяхъ, на работахъ въ полѣ или по найму -- ничего кромѣ сухихъ финиковъ, да воды, и это нерѣдко цѣлыя недѣли подъ-рядъ. Чѣмъ тутъ, кажется, живу быть, а они не только живы, но весь день работаютъ подъ безоблачнымъ жгучимъ небомъ страны своей.

Подкрѣпясь завтракомъ и кофе и отдохнувъ затѣмъ съ часокъ, мы двинулись на осмотръ ближайшихъ отъ стоянки нашей развалинъ.

Большія и прекрасныя сами по себѣ, онѣ, однакоже, кажутся мелкими послѣ величественныхъ громадъ Карнака.

Поэтому на этотъ разъ мы отдали болѣе вниманія іероглифическимъ надписямъ и "картушамъ" царей.

Какъ, въ самомъ дѣлѣ, отстаютъ отъ жизни учебники наши, въ особенности учебники исторіи. Всѣ мы, люди, учившіеся исторіи лѣтъ двадцать-пять, тридцать тому назадъ, привыкли соединять со словомъ іероглифы представленіе о чемъ-то невѣроятно запутанномъ, совершенно даже непонятномъ. Между тѣмъ уже шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ извѣстны были всему ученому міру работы Шамполіона, съумѣвшаго прочесть іероглифы и доказавшаго, что они представляли одинъ изъ наиболѣе легкихъ для пониманія способовъ письма. До работъ Шамполіона мы знали исторію Египта, его бытъ и религію по крайне отрывочнымъ даннымъ, сохранившимся у Геродота, Страбона и Діодора Сицилійскаго. Между тѣмъ безконечныя стѣны, колонны и потолки громадныхъ развалинъ и гробницъ, оставленныхъ древнимъ Египтомъ, сплошь расписаны были рисунками и надписями; но что обозначали эти рисунки, что говорили эти надписи оставалось покрытымъ непроницаемою тьмою. Геній Шамполіона раскрылъ и прочелъ эту великую книгу, развернулъ передъ нами исторію одного изъ величайшихъ народовъ, выяснилъ разнообразныя стороны древнѣйшей и чрезвычайно высокой культуры. Послѣдующія изслѣдованія облекли плотью остовъ, созданный Шамполіономъ, обогатили свѣденія наши о бытѣ, религіи и искусствѣ египтянъ, но они не измѣнили ни одного изъ существенныхъ выводовъ геніальнаго француза.

Въ 1798 году найденъ былъ близь крѣпости Розетты камень, теперь извѣстный въ наукѣ подъ именемъ розеттскаго камня, на которомъ выбиты были три надписи: одна іероглифами, другая письменами, которыми покрыты древніе папирусы и которые теперь извѣстны подъ названіемъ "дэмотическихъ", и третья -- на греческомъ языкѣ. Можно было думать, съ огромной долей вѣроятности, что всѣ три надписи означаютъ одно и то же, но на разныхъ только языкахъ. Такъ поняли это во всемъ тогдашнемъ ученомъ мірѣ. Въ греческой надписи было два собственныхъ имени -- "Птолемей" и "Клеопатра"; оба начинались съ большой буквы; въ двухъ другихъ надписяхъ было тоже по два слова, начинавшихся болѣе крупными знаками; естественно было предположить, что эти слова соотвѣтствуютъ словамъ: Птолемей и Клеопатра. Англичанинъ Юнгъ началъ работать надъ этимъ вопросомъ, но изъ изслѣдованія его ничего не вышло, такъ какъ основная его мысль, господствовавшая въ то время во всемъ ученомъ мірѣ, была та, что іероглифы -- письмена исключительно символическія. Прошло много лѣтъ, и въ 1821 году за изслѣдованіе розеттскаго камня принялся Шамполіонъ. Онъ попробовалъ совершенно отказаться отъ господствовавшаго тогда пониманія дѣла и теорій и работать по новому пути. Онъ разсуждалъ приблизительно такъ: египтяне были великій народъ и народъ, создавшій высокую цивилизацію. Немыслимо, чтобы великій народъ не оставилъ какого-нибудь слѣда языка своего; а если оставилъ слѣдъ, то гдѣ же какъ не въ своей странѣ, какъ не у потомковъ своихъ? Какой же изъ народовъ Египта всего скорѣе можетъ считаться потомкомъ древнихъ египтянъ? очевидно, копты,-- во-первыхъ, потому, что они одни изъ всѣхъ народовъ Египта, о времени перехода которыхъ сюда нѣтъ никакихъ свѣденій, и, во-вторыхъ, потому, что лицо многихъ вождей, фараоновъ или боговъ, изображенныхъ на стѣнахъ развалинъ, очень сходно съ типомъ лица современныхъ коптовъ. Такова была первая посылка Шамполіона. Вторая была менѣе обоснована, но проще. Онъ думалъ: взглядъ на іероглифы какъ на письменаисключительно символическія -- не привелъ ни къ какимъ открытіямъ, не далъ возможности прочесть ихъ. Что выйдетъ, если принять іероглифы какъ письмо звуковое, т.-е. если каждый знакъ считать соотвѣтствующимъ вполнѣ опредѣленному звуку?

И вотъ, Шамполіонъ, изучивъ коптскій языкъ и письмо, приступилъ, на основѣ вышеизложенныхъ двухъ посылокъ своихъ, къ изслѣдованію розеттскаго камня. Конечно, онъ остановился прежде всего на словахъ: Птолемей и Клеопатра. Что же вышло? Буква п -- первая въ словѣ ГГтолемей и пятая въ словѣ Клеопатра. Въ начертаніяхъ словъ обѣихъ негреческихъ надписей розеттскаго камня первый знакъ одного слова и пятый другого были тождественны по формѣ. Буква о -- третья въ словѣ Птолемей и четвертая въ словѣ Клеопатра. Въ негреческихъ надписяхъ третій знакъ одного слова и четвертый другого были тождественны.

Идя такимъ путемъ и съ помощью звуковъ коптскаго языка, Шамполіонъ доказалъ съ полной ясностью, что оба начинающіяся большими знаками слова негреческихъ надписей розеттскаго камня соотвѣтствуютъ словамъ Птолемей и Клеопатра въ надписи греческой. Затѣмъ, какъ послѣдствіе этого, были установлены имъ два положенія, тогда совершенно новыя: что древнеегипетскій языкъ такъ же близокъ къ коптскому, какъ латинскій къ французскому или итальянскому, и что іероглифы -- письмена не символическія, а звуковыя.

Дальнѣйшія изслѣдованія повели къ поразительнымъ открытіямъ; не прошло десяти лѣтъ, и Шамполіонъ не только прочелъ и перевелъ множество надписей, но научилъ отличать іероглифическія изображенія отъ картинъ и даже составилъ грамматику древнеегипетскаго языка. Заслуга его была тѣмъ выше, что письмо египетское оказалось сложнѣе, чѣмъ можно было думать вначалѣ при изслѣдованіи розеттскаго камня. Выяснилось, что двѣ негреческія надписи камня сдѣланы не на разныхъ, а на одногмъ и томъ же языкѣ, но разными способами: іероглифами, письмомъ общеизвѣстнымъ всѣмъ сколько-нибудь образованнымъ древнимъ египтянамъ, и способомъ скорописи, письмомъ "дэмотическимъ", употреблявшимся только жрецами, учеными и изрѣдка царями въ письменныхъ сношеніяхъ ихъ.

Разсмотрѣніемъ іероглифовъ и картушей царей преимущественно занялись мы во вторую половину дня, такъ какъ уже порядкомъ намаялись, бродя по гробницамъ царей, взбираясь затѣмъ на горы и спускаясь оттуда.

Домой отправились мы раньше обыкновеннаго, когда солнце было еще достаточно высоко.

Подъѣзжая къ Нилу, я обратился къ спутникамъ:-- Ну, какъ, господа! добрались мы почти до тропика, а въ Нилѣ не выкупались,-- право совѣстно; давайте окунемся, пополощемся.

Предложеніе было принято. Мы доѣхали до нашей лодки,. отпустили до завтра погонщиковъ и дѣвочекъ-спутницъ и раздѣлись въ лодкѣ.

Что за чудная вода въ Нилѣ! -- чистая, свѣтлая, совсѣмъ мягкая и очень пріятная на вкусъ. Не даромъ существуетъ арабская поговорка: "кто разъ попробовалъ нильской воды, непремѣнно еще придетъ пить ее". Великолѣпное купанье; мелко только съ нашей стороны, такъ какъ русло теченія у этого берега подъ Луксоромъ. Я забрался въ воду первый, затѣмъ и мои спутники А. И., и К. Н. Я уже вышелъ и почти одѣлся, а A. И. у самой лодки присѣлъ и какъ-то странно разводилъ руками.

-- Вы, А. И., такъ разводите руками, что даже нильскую воду замутили; не пора ли вамъ выбираться въ лодку?

Но А. И. не отвѣчаетъ, а лицо его приняло какое-то особенное выраженіе, не то грустное, не то растерянное.

-- Да что вы? ужъ не крокодилъ ли васъ схватилъ за ногу и держитъ? -- спрашиваю я шутя.

Но лицо у A. И. изображаетъ чуть не ужасъ; я машинально перегибаюсь изъ лодки и схватываю его за руку.

-- Что съ вами, что съ вами?

-- Кольцо, кольцо обронилъ, обручальное кольцо,-- растерянно, съ разстановкой, еле выговариваетъ наконецъ несчастный.

Песокъ въ Нилѣ очень неплотный; стоишь; напр., въ сажени отъ берега на сухомъ мѣстѣ; простоишь двѣ-три минуты и уйдешь въ песокъ, а кругомъ прососалась вода. Тяжелое золотое кольцо, упавшее въ такой песокъ, всосется въ него мигомъ, а тутъ, можетъ быть, и самъ А. И., разыскивая его и шаря руками по дну, еще глубже втопталъ его. Моментально кормчій нашъ и гребцы раздѣлись и принялись искать, но напрасно. Полтора часа до захода солнца бились мы тутъ, а кольца все-таки не нашли. Въ самомъ скверномъ настроеніи вернулись мы въ гостинницу. Не разъ вопросъ возвращался къ тому же предмету.

К. Н. принялъ роль обличителя.

-- Ну что,-- говорилъ онъ:-- тратите вы денегъ не мало на разные пустяки, а тутъ что... Я въ такомъ бы случаѣ ничего бы не пожалѣлъ... Весь бы Луксоръ на ноги поднялъ...

-- Да и я не пожалѣю,-- отвѣчаетъ А. И.:-- только что толку, добьешься ли?

-- A не обратиться ли къ консулу? -- посовѣтовалъ я.

Мысль мою приняли. А. И. разсказалъ консулу все и обѣщалъ 1.000 франковъ за находку кольца. Консулъ отвѣчалъ, что не только за тысячу, но и за двѣсти франковъ отыскалъ бы кольцо, что намъ безпокоиться нечего, чтобы мы отдыхали, и напомнилъ о приглашеніи къ нему на обѣдъ_; а кольцо -- увѣрилъ онъ -- отъищется непремѣнно.

Въ восемь часовъ вечера, какъ условлено было наканунѣ, пришли мы къ консулу.

Домъ его построенъ не совсѣмъ такъ, какъ у насъ. Камень очень пористъ, такъ что легко пропускаетъ сквозь себя воздухъ, что, конечно, улучшаетъ вентиляцію; оконъ много, и они довольно велики. Входъ крыльцомъ въ четыре или пять ступеней; съ крыльца стеклянная дверь, и рядомъ съ ней два окна. Первая комната, куда попадаешь прямо съ крыльца, длинная, въ родѣ широкаго корридора; полъ каменный, вдоль стѣнъ узкіе диваны; противоположная входу стѣна сплошная, безъ выходовъ. Изъ первой комнаты двери направо въ кабинетъ и пріемную, большую комнату, въ пять оконъ, два по одному и три по другому фасаду; налѣво отъ входной комнаты двѣ двери: первая, ближайшая къ входу -- въ столовую, обставленную широкими турецкими диванами, а вторая, въ самой глубинѣ, ведетъ, видимо, во внутреннюю часть дома, на женскую половину.

Разговоръ плохо клеился. Скоро стали собираться гости. Первымъ пришелъ мѣстный докторъ, арабъ. А. И. что-то особенно присталъ къ нему съ разспросами, все добиваясь, въ какомъ университетѣ прошелъ онъ курсъ медицины, и какая такая его медицина -- въ родѣ ли настоящихъ эскулаповъ, или скорѣе какъ знахарки наши; но толку отъ него онъ такъ и не добился. Потомъ пришелъ начальникъ мѣстной полиціи. Затѣмъ губернаторъ луксорскаго округа, родной братъ консула. Но обѣдать не даютъ. Ѣсть хочется до тошноты. А. И. объявляетъ безъ церемоніи, по-русски, конечно, что если ему ѣсть не дадутъ, то онъ заснетъ. Начинаемъ думать, не ошиблись ли,-- можетъ, званы мы на завтра? Но вотъ въ половинѣ девятаго входитъ въ кабинетъ арабъ-слуга въ бѣлой рубахѣ и чалмѣ и въ синемъ балахонѣ и раздаетъ каждому изъ насъ по полотенцу, а черезъ минуту хозяинъ приглашаетъ гостей въ столовую. Передъ входомъ въ нее стоятъ двое арабовъ: одинъ держитъ тазъ съ крышкой, въ верхней части которой, въ особо для того устроенномъ углубленіи, лежитъ мыло; у другого въ рукахъ нѣчто въ родѣ большого чайника. И тазъ, и чайникъ изъ желтой мѣди съ рисунками, вырѣзанными на металлѣ, обѣ вещи -- очень изящныя. Насъ пригласили приступить къ умыванію, но мы просили начать кого-нибудь изъ мѣстныхъ, чтобы намъ только подражать ему и, слѣдовательно, быть увѣреннымъ, что не сдѣлаемъ ничего, по мѣстнымъ понятіямъ, неприличнаго или неловкаго. Арабъ красивымъ движеніемъ снялъ крышку съ таза, а другой сталъ поливать водой изъ чайника; умывали надъ тазомъ руки, обтирали полотенцами и брали ихъ съ собою. Мы сдѣлали то же.

Столовая -- довольно большая комната. По серединѣ ея круглый, весьма немалыхъ размѣровъ столъ, примѣрно аршина полтора въ діаметрѣ. На столѣ огромный круглый мѣдный подносъ, такой величины, что онъ совсѣмъ покрываетъ столъ. Весь подносъ покрытъ очень хорошо вырѣзанными на немъ рисунками; загнутые края около вершка высоты и всѣ изогнуты какъ гофрировка дамской кофточки; на краяхъ этихъ тоже рисунки. Подносъ матовый и вычищенъ превосходно. Мѣста приготовлены для семи человѣкъ; противъ каждаго мѣста у краевъ подноса лежатъ четвертушка круглаго тонкаго хлѣбца, обыкновенная серебряная ложка и другая ложка костяная, очень тонкая и длинная.

Хлѣбъ и серебряная ложка лежатъ какъ у насъ; при приборѣ, гдѣ у насъ ножъ и вилка, тонкая костяная ложка, какъ наша ложечка, ножи и вилки, приготовляемые для пирожнаго и десерта. Въ трехъ мѣстахъ стоятъ на подносѣ блюдечки съ салатомъ изъ огурцовъ.

Вотъ мы и усѣлись, К. Н. проситъ дозволенія записывать названія кушаній. Ему, конечно, разрѣшаютъ это съ большой предупредительностью.

Сидимъ, положа полотенца на колѣни.

Слуга арабъ ставитъ въ серединѣ подноса маленькую мисочку съ какой-то красноватой жидкостью -- это чорба, супъ изъ голубей и баранины, приправленный томатами (или, что тоже, помидорами). Каждый беретъ его своею ложкой, такъ же, какъ у насъ крестьяне ѣдятъ изъ одной миски. Супъ вкусенъ, потому ли, что аппетитъ у насъ адскій, или потому, что дѣйствительно вкусенъ -- не знаю. Кончивъ супъ, гости обтираютъ свою серебряную ложку кусочкомъ хлѣба и, смотря по желанію, или отправляютъ кусочекъ этотъ себѣ въ ротъ, или кладутъ на подносъ у края. Мы предпочли послѣднее. То же повторялось послѣ всякаго кушанья, которое ѣли ложкой; ложки же не перемѣнялись.

Второе блюдо -- бинза -- кругленькія маленькія лепешечки, величиной съ наши старинные трехъ-копѣечники Николаевскаго чекана; лепешки эти сдѣланы изъ рису, приправлены лукомъ и перцемъ и сильно обжарены на бараньемъ салѣ.

На третье блюдо подали четырехъ вареныхъ голубей; хозяинъ собственноручно разрывалъ ихъ на части и подавалъ по куску каждому изъ гостей; кости и остатки складывали тутъ же на подносѣ, каждый у своего мѣста.

Четвертое блюдо -- картофель въ бараньей подливкѣ съ томатомъ; каждый беретъ его собственными перстами, обмакиваетъ въ соусъ, а по окончаніи ѣды пальцы облизываетъ и потомъ обтираетъ полотенцемъ.

Пятое кушанье -- фаршированная баранья нога. По тому виду, съ какимъ смотрѣли на нее хозяинъ и гости, и по тону ихъ -- видимо это plat de résistance. Хозяинъ успѣлъ уже замѣтить, что аппетитъ у меня лучше, чѣмъ у сотоварищей моихъ, да и къ ѣдѣ пальцами отношусь я мужественнѣе, помня твердо: "взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ", а "назвался груздемъ, полѣзай въ кузовъ". Пробую баранью ногу -- хороша; пробую начинку -- еще лучше; приготовленіе ея сложное: туда идетъ протертое мясо и рисъ, лукъ, перецъ, гвоздика, коринка и еще разныя спеціи; ароматъ превосходный. Хозяинъ, видя, что я быстро покончилъ со своей порціей, отламываетъ мнѣ здоровенный кусище и подаетъ, держа его за кость; сотоварищи мои не такъ счастливы -- имъ отрываютъ руками и подаютъ мягкія части.

Шестое блюдо -- мелохія -- шпинатъ въ бараньемъ жирѣ; въ него мокаютъ кусочки хлѣба и обсасываютъ ихъ; попробовали и мы было, но не могли продолжать -- гадость ужасная.

Седьмое -- кебабъ -- жареные бараньи позвонки и хвостъ -- не представляетъ ничего особеннаго.

Восьмое -- косамаши -- то, что мы называемъ "сальсяфи", но начиненное рисомъ и бараньимъ фаршемъ.

Хозяинъ особенно усердно угощаетъ меня; онъ даже говоритъ, что хорошихъ гостей у него сегодня только два -- я да начальникъ полиціи. И подлинно хороши. Я ѣмъ за двоихъ, полицейскій же -- по малой мѣрѣ за четверыхъ. К. Н. такъ даже съ ужасомъ поглядываетъ на него и повторяетъ: "вотъ утроба-то! и на Москвѣ такихъ не видѣлъ, а самъ какъ спичка... не въ коня, видно, кормъ".

Девятое блюдо -- кофта -- бараньи сосиски, съ огромнымъ количествомъ перца.

Десятое -- пилавъ -- рисъ, вареный въ бараньемъ жирѣ.

Одиннадцатое рузъ-блябанъ -- рисъ, вареный въ молокѣ съ сахаромъ, съ маленькой примѣсью миндаля и какихъ-то спецій.

Это было послѣднее кушанье, и для него-то и были положены длинныя тоненькія костяныя ложки.

Съ концу обѣда, на подносѣ противъ каждаго изъ насъ накопилась препорядочная кучка всякихъ отбросковъ -- костей, крошекъ и прочаго. Салатъ, конечно, былъ тоже весь уничтоженъ. Питье давали какое-то неопредѣленное, въ родѣ лимонада. Хмельного не было видно; не пьютъ ли они дѣйствительно, или только иностранцамъ хотѣли показать строгое соблюденіе мусульманскаго правила -- не знаю. Подаютъ за столомъ очень быстро. Едва оканчиваетъ ѣду послѣдній гость -- блюдо снимается со стола и сейчасъ же становится слѣдующее.

Какъ только встали изъ-за стола, началось умыванье, на этотъ разъ не только рукъ, но и рта, усовъ и бороды. Каждый утирался своимъ полотенцемъ и потомъ отдавалъ его арабу-слугѣ. Хозяина за обѣдъ не благодарили, а немедленно усаживались на окружавшіе комнату диваны, поджавъ подъ себя ноги. Хозяинъ сѣлъ даже первый. Оказалось, обѣдъ не считался конченнымъ. Едва усѣлись гости, кто по-турецки, кто по-нашему, подали кофе, варенье и длинныя трубки. Я не курю. Е. Н. и А. И., отказавшись отъ трубокъ, затянулись московскими папиросами. Кофе былъ такъ хорошъ, что я выпилъ три чашки, чѣмъ, видимо, очень польстилъ хозяину.

Не прошло и получаса послѣ обѣда -- гости стали подниматься, благодарить хозяина и уходить. Мы послѣдовали общему примѣру.

Темнота была -- зги не видно; насъ съ фонарями проводили до гостинницы.

Передъ самымъ сномъ встрѣтили мы конторщика гостинницы. Оказывается, о потерѣ кольца знаетъ уже весь Луксоръ. Консулъ заказалъ особую молитву въ мечети и передъ ней объявилъ, что кольцо "москова" отыскать нужно, что нашедшій его получитъ хорошую награду, а что пока нужно молиться объ удачѣ завтрашнихъ розысковъ.

-----

На слѣдующій день, 22-го марта, встали мы опять чуть-свѣтъ, чтобы ѣхать на тотъ берегъ Нила осматривать развалины Мединетъ-Абу. У того мѣста, гдѣ А. И. обронилъ вчера обручальное кольцо свое, толпилось уже человѣкъ пятьдесятъ; они еще не принимались за работу, выжидая, чтобы солнце согрѣло воздухъ.

Какъ и наканунѣ, двинулись мы на ослахъ. До МединетъАбу всего какихъ-нибудь три версты, и мы скоро пріѣхали туда.

Значительная часть развалинъ этихъ была затянута иломъ и занесена пескомъ, а главное, засыпана горами мусора: въ юго-западной части ихъ образовался даже большой и крутой холмъ, на которомъ стояла арабская деревушка. Теперь, послѣ продолжительныхъ раскопокъ, большая часть развалинъ снова увидѣла свѣтъ Божій.

Всѣ здѣшнія древнія постройки обращены были къ Нилу, прямо на востокъ, и вся совокупность ихъ обнесена надежной кирпичной оградой.

Въ настоящее время среди развалинъ этихъ ясно можно отличить три главныя части: храмъ Тутмеса II, Большой храмъ и храмъ Рамзеса III.

Всѣхъ меньше да и не особенно интересенъ храмъ Тутмеса II,-- самое, впрочемъ, древнее зданіе всей этой группы. Часть его комнатъ покрыта надписями на коптскомъ языкѣ, потому что въ ней была устроена христіанская церковь и богослуженіе отправлялось нѣсколько вѣковъ подъ-рядъ.

Большой храмъ посвященъ богу Аммону, а выстроенъ Рамзесомъ III. Это -- послѣ карнакскаго и луксорскаго храма -- самое большое изъ зданій древнихъ Ѳивъ.

Онъ состоитъ -- также какъ и храмъ карнакскій -- изъ ряда чередующихся пилоновъ, дворовъ съ колоннадами по стѣнамъ ихъ и залъ, заполненныхъ колоннами. Прототипъ колоннъ, какъ и во всѣхъ храмахъ Ѳивъ -- стебель священнаго лотоса, увѣнчанный или бутономъ этого цвѣтка, или цвѣткомъ, уже распустившимся; особенность же колоннъ этого именно храма та, что онѣ, изображая лотосъ, представляютъ верхушкой своей увядающій уже цвѣтокъ его; при этомъ бросается еще въ глаза такая особенность: если въ одномъ отдѣленіи потолокъ положенъ надъ колонной прямо на цвѣтокъ, то въ слѣдующемъ на цвѣткѣ лежитъ четырехъугольный каменный прямоугольникъ, и на него уже опирается потолокъ.

Храмъ этотъ, воздвигнутый въ память подвиговъ Рамзеса III, замѣчателенъ, кромѣ архитектуры своей, еще рисунками и надписями, посвященный походамъ и побѣдамъ этого одного изъ славнѣйшихъ фараоновъ.

Еще Шамполіонъ описалъ картины, покрывающія три стѣны второго двора храма, представляющія празднованіе годовщины вступленія Рамзеса на престолъ.

На первой картинѣ 12 военачальниковъ выносятъ изъ Дворца богатѣйшія носилки, съ установленнымъ на нихъ подобіемъ трона, на которомъ сидитъ фараонъ, украшенный всѣми знаками своего царскаго достоинства; тронъ осеняютъ крылами своими золотыя фигуры Истины и Справедливости; передъ нимъ же стоятъ сфинксъ -- эмблема Мудрости, соединенной съ Силой -- и левъ, символъ Смѣлости; вокругъ трона идутъ дѣти жрецовъ, несущія скипетръ, колчанъ и другіе доспѣхи царя; важные сановники огромными опахалами колеблютъ воздухъ вокругъ царскихъ носилокъ. Впереди идутъ музыканты, родственники царя, и сынъ его, несущій передъ нимъ благовоніе; сзади же -- жрецы и воины.

На другой картинѣ царь уже въ храмѣ Горуса; онъ подходитъ къ жертвеннику, плещетъ на него духами и жжетъ ароматы.

На третьей -- 22 жреца несутъ статую божества; царь идетъ за ними; одинъ изъ жрецовъ читаетъ молитву. установленную на случай, когда божество переходитъ порогъ своего храма.

На четвертой картинѣ верховный жрецъ выпускаетъ изъ рукъ своихъ птицъ, повелительницъ четырехъ странъ свѣта, и проситъ ихъ летѣть и повѣдать Сѣверу и Югу, Востоку и Западу, что Рамзесъ возложилъ на голову свою корону, символъ власти надъ всѣми верховыми и низовыми странами (т.-е. надъ всѣми расположенными и вверхъ, и внизъ по теченію Нила).

На пятой картинѣ Рамзесъ благодаритъ боговъ.

На шестой -- онъ золотымъ серпомъ срѣзываетъ снопъ пшеницы и возвращается домой.

Вся живопись этой залы даетъ ясное изображеніе торжественныхъ церемоній древняго Египта. Живопись же наружныхъ стѣнъ храма представляетъ подробное описаніе тѣхъ походовъ и битвъ, которые, въ теченіе семи лѣтъ, требовали напряженія всѣхъ силъ страны, для отраженія соединенныхъ силъ девяти народовъ, и закончились такими блестящими побѣдами, что въ память ихъ воздвигнутъ былъ этотъ храмъ. И самыя картины, и обширнѣйшіе іероглифическіе тексты подъ ними даютъ такое подробное описаніе этой борьбы, какихъ не имѣемъ мы ни объ одномъ историческомъ событіи ранѣе нашествія Ксеркса на Грецію (не считая, конечно, троянскаго похода, такъ какъ передаваемыя Иліадой событія могутъ быть оспорены во многихъ подробностяхъ). Таблицъ и надписей всего десять, и подъ каждой обозначено время, къ которому относятся изображаемыя и описываемыя ими событія. Много мѣста потребовалось бы, чтобы изложить ихъ, и потому скажу только о тѣхъ двухъ, которыя особенно врѣзались мнѣ въ память. Одна изъ нихъ изображаетъ морское сраженіе у устья Нила. Форма и отдѣлка египетскихъ судовъ, вооруженіе и пріемы борьбы египтянъ, устройство парусовъ и дѣйствіе ими -- одни и тѣ же. Противъ нихъ сражается соединенный флотъ нѣсколькихъ народовъ, и суда каждой націи очень отличны отъ судовъ ихъ союзниковъ; отличается и вооруженіе, и способъ управленія, не говоря уже о лицахъ сражающихся. Эта картина поражаетъ удивленіемъ при видѣ того совершенства, съ которымъ рѣзецъ египетскаго художника умѣлъ самыми общими чертами и нерѣдко въ самомъ небольшомъ размѣрѣ передать главнѣйшія особенности типа каждой народности, такъ что всегда отличишь еврея отъ египтянина, негра отъ кочевника сѣверной Африки, жителя острововъ Средиземнаго моря отъ малоазіица. По той же картинѣ ясно начинаешь понимать, какъ велико, должно быть, было могущество Египта, если и въ тѣ отдаленныя времена, при рѣдкости и враждебности сношеній между чуждыми народами, все же соединялись вмѣстѣ и финикіяне, и жители Малой Азіи, и островитяне, предки древнихъ грековъ, и поселенцы сѣверной Африки, чтобы всѣмъ вмѣстѣ, совокупными силами, ударить на общаго врага.

На другой картинѣ царь представленъ сидящимъ на большомъ возвышеніи; передъ нимъ, но ниже его, стоитъ человѣкъ и пишетъ подъ его диктовку; дальше тянется рядъ запряженныхъ быками и буйволами телѣгъ, наполненныхъ какими-то неопредѣленной формы кусками, а еще далѣе -- горы человѣческихъ тѣлъ и головъ. Содержаніе картины поймешь не сразу, но его разъясняетъ подпись. Одно изъ племенъ Палестины, вѣроятно подвластныхъ Египту, ослушалось велѣній фараона, который и пришелъ наказать его; а чтобы дать сосѣднимъ племенамъ понятіе о мѣрѣ взысканія своего, онъ велитъ написать, что хотѣлъ бы послать имъ на показъ головы убитыхъ, но такая посылка потребовала бы слишкомъ много подводъ, а потому приказываетъ онъ оскопить 12.535 человѣкъ и шлетъ сосѣдямъ вещественныя тому доказательства, добавляя, что будетъ и съ ними то же, если когда-нибудь ослушаются воли его.

Трудно передать то сначала отвратительное, а потомъ прямо гнетущее впечатлѣніе, которое производитъ картина эта, когда смотришь на нее, только-что услышавъ переводъ ужасной надписи... Вотъ были времена!.. Болѣе десятка тысячъ оскопленій живыхъ людей, чтобы избѣжать неудобствъ посылки головъ или прикосновенія къ мертвымъ тѣламъ! Я смотрѣлъ на эту картину; мнѣ было противно; и все же я не могъ оторваться отъ нея -- воля была подавлена, воображеніе полонено исполинскимъ размахомъ звѣрства, звѣрства надъ десятками тысячъ людей. И есть еще люди, которые утверждаютъ, что человѣчество не движется впередъ, что цивилизація -- только лицемѣріе!.. Да мыслима ли теперь хоть тѣнь урока, подобнаго Рамзесову, не только у насъ -- даже въ Индіи, даже въ Китаѣ?!.. Скажутъ, быть можетъ, что фараонъ этотъ былъ особенно жестокимъ правителемъ, кровожаднымъ звѣремъ. Нѣтъ; его ужасный поступокъ былъ въ нравахъ того времени, а самъ онъ въ обыденной жизни былъ человѣкъ не злой -- прекрасный семьянинъ, любящій мужъ и нѣжный отецъ -- такъ гласитъ исторія. Одно изъ доказательствъ тому -- въ третьемъ храмѣ группы развалинъ Мединетъ-Абу. Этотъ храмъ построенъ тѣмъ же Рамзесомъ III, но рѣзко отличается отъ всѣхъ прочихъ храмовъ древняго Египта. Думали даже, что это остатокъ дворца, а не храма; но потомъ такое предположеніе было опровергнуто. Архитектурная особенность этого храма -- въ томъ, что онъ выстроенъ въ три этажа и имѣетъ окна, чего нѣтъ ни въ одномъ изъ другихъ храмовъ; окна эти легки, красивы и отлично отдѣланы. Особенность же декоративная въ томъ, что часть выступовъ упирается на тонко-исполненныя карріатиды, и сценамъ войны и жизни внѣшней отведена только одна стѣна; всѣ же прочія представляютъ Рамзеса III въ семьѣ, съ женой и дѣтьми. Эти картины показываютъ человѣка не только не злого, но прямо добродушнаго. Изъ числа ихъ обращаютъ на себя особенное вниманіе двѣ. Одна на внутренней сторонѣ второго этажа; царь сидитъ въ красивомъ глубокомъ креслѣ; царица стоитъ возлѣ него и подаетъ ему какой-то плодъ, а онъ одной рукой беретъ ее за руку, а другой нѣжно треплетъ за подбородокъ; поза его превосходна, выраженіе лица такъ полно ласки и доброты, губы улыбаются такъ привѣтливо, а глаза смотрятъ такъ тепло и хорошо, что на картину эту смотришь, смотришь и глазъ отвести не хочется. Другая, еще лучшая, картина на наружной стѣнѣ третьяго этажа, такъ что разсмотрѣть ее хорошо можно только въ бинокль и отойдя довольно далеко. Рамзесъ играетъ съ женою въ шахматы. Видимо, онъ сдѣлалъ неожиданный для нея и опасный ходъ; она, только-что смѣявшаяся передъ тѣмъ, какъ будто слегка растерялась и удивленно приподняла лѣвую бровь. Одна изъ ногъ Рамзеса вытянута подъ столомъ и онъ слегка толкаетъ ногу жены; рука царицы съ откинутымъ широкимъ рукавомъ лежитъ на шахматномъ столикѣ, и Рамзесъ, протянувъ руку, чуть-чуть касается жениной ниже локтя, и по положенію пальцевъ видно, что тихонько гладитъ ее; удачный ходъ царя отразился на немъ: нижняя губа словно подобрана, какъ будто чтобы скрыть добродушно-насмѣшливую улыбку, которая все же пробивается наружу; голова наклонена впередъ, глаза смотрятъ весело и свѣтло.

Высоко у египтянъ стояла женщина, и глубоко внѣдрено было семейное начало на основѣ вниманія, любви и нѣжности къ женѣ и дѣтямъ. Это доказываютъ безчисленныя картины и надписи на стѣнахъ гробницъ и храмовъ и другіе памятники; такъ, въ одномъ изъ послѣднихъ, въ "Наставленіяхъ Пта-Хотепа",-- соотвѣтствующемъ по значенію своему для исторіи быта Египта нашему Домострою Сильвестра,-- между прочимъ, говорится: "если ты человѣкъ благоразумный, устрой хорошо домъ твой; люби жену твою безъ ссоръ, корми ее, говори съ нею -- это краса членовъ твоихъ; обливай ее благовоніями; весели ее, пока ты живъ; она -- имущество, которое должно быть достойно своего владѣльца".

Болѣе четырехъ часовъ пробыли мы въ Мединетъ-Абу. Къ завтраку нужно было поспѣть въ гостинницу, и въ половинѣ двѣнадцатаго мы были уже у Нила.

Человѣкъ пятьдесятъ по прежнему работало въ водѣ, въ поискахъ за кольцомъ.

У каждаго въ рукахъ -- кубической формы жестянки, такія, въ какихъ возятъ керосинъ,-- снята только верхняя крышка. Стоятъ работающіе длиннымъ рядомъ, плотно другъ возлѣ друга, жестянки опущены въ воду и каждый захватываетъ ими и загребаетъ въ нихъ песокъ. Шагахъ въ пяти за первымъ рядомъ работаетъ второй рядъ по слѣдамъ перваго, выбирая слѣдующій, болѣе глубокій, слой песку. Когда жестянки наполнятся, весь рядъ выноситъ ихъ на берегъ, разсыпаетъ на пескѣ и, разгребая руками, ищетъ кольцо. Начальникъ полиціи и консулъ лежатъ, развалясь въ лодкѣ, перевозящей насъ черезъ Нилъ, и изрѣдка окрикомъ подбодряютъ рабочихъ.

Мы садимся въ лодку.

-- Тутъ есть представители почти каждой луксорской семьи,-- говоритъ консулъ.

А. И. безнадежно смотритъ на всю эту возню. Намъ кажется весьма рискованной мысль вычерпать изъ воды Нила слой песку въ полъ-аршина толщиной на пространствѣ саженъ тридцати въ длину и саженъ пятнадцати въ ширину. Но луксорцы смотрятъ на это видимо иначе и работаютъ уже болѣе пяти часовъ и живо, и весело. A. И. говоритъ. что ему совѣстно смотрѣть на нихъ. К. Я. соглашается и предлагаетъ ему во всякомъ случаѣ вознаградить слегка этихъ своеобразныхъ кладоискателей.

-- Дамъ я имъ сотню франковъ сегодня вечеромъ,-- говоритъ А. И.:-- а то и кольцо потерялъ, я совѣстно еще будетъ, что эти несчастные цѣлый день проработали изъ-за меня.

Намъ пора было переѣзжать черезъ Нилъ,-- иначе могли бы опоздать къ завтраку. Я поднимаюсь первый... Но что такое?! Направо отъ насъ раздались протяжные сдержанные крики: "хо, ох-хо, ох-хо-хо!" Работавшіе около насъ подняли головы, повернулись, смотрятъ. Еще крики, болѣе громкіе крики. Работающіе кто медленно поворачивается, выходитъ на берегъ и бросаетъ жестянку, кто бѣгомъ кидается къ той кучкѣ людей.

Смотримъ -- какого-то феллаха подхватили на руки и подняли на воздухъ. Веселые, радостные крики слышатся со всѣхъ сторонъ. Консулъ вскочилъ, вскочилъ полицейскій, вскочилъ и драгоманъ нашъ Дмитри. Всѣ трое кричатъ неистово. Имъ отвѣчаютъ веселые, довольные голоса.

-- Нашли кольцо, нашли! -- говоритъ консулъ, и то же повторяетъ за нимъ m-r Дмитри.

Толпа приближается къ намъ. Поднятый на руки феллахъ отбивается; его опускаютъ на землю, онъ лѣзетъ въ воду и, подойдя къ кормѣ, гдѣ сидитъ А. И., осторожнымъ, нерѣшительнымъ движеніемъ подаетъ ему кольцо. Сильное волненіе и сомнѣніе видны на лицѣ его:-- "то ли кольцо", повидимому, думаетъ онъ. Совершенно машинально, съ какимъ-то отупѣвшимъ лицомъ, смотритъ А. И. на кольцо и видимо не вѣритъ удачѣ. Мгновенно сомнѣніе его передается и намъ:-- Не подкинули ли чужое?-- вырывается замѣчаніе у К. Н.

-- Да смотрите же внутрь на надпись! -- почти неистово кричу я.

А. И. поворачиваетъ кольцо, нагибается, читаетъ. Еще секунда,-- и радостное, торжествующее лицо его показываетъ намъ, что сомнѣнія нѣтъ. Это его, его обручальное кольцо.

-- По-русски... и годъ... и... и мѣсяцъ, и число... имя...-- заикаясь, говоритъ онъ.-- Мое, мое! -- и быстрымъ движеніемъ надѣваетъ его на палецъ, и опять, словно не вѣря тому, что самъ видѣлъ и прочелъ, снимаетъ его, читаетъ еще разъ и опять плотно надвигаетъ на палецъ.

Съ шумомъ, смѣхомъ и крикомъ толпа окружаетъ лодку. Въ одну минуту сдвинули ее съ мели. Десятка два народу усѣлось съ нами, и мы плывемъ къ Луксору. Насъ встрѣчаетъ толпа, и толпа же провожаетъ насъ до воротъ гостинницы.

Туда входятъ съ вами консулъ и три или четыре человѣка. Консулъ рѣшаетъ, что нашедшій получитъ три наполеона, т.-е. 60 франковъ, цѣлое состояніе для бѣднаго феллаха. А. И. просить дать ему 5 наполеоновъ, т.-е. 100 франковъ, и уплачиваетъ 1.000 франковъ, чтобы наградить всѣхъ работавшихъ, такъ какъ безъ общей работы одинъ ничего не сдѣлалъ бы.

Послѣ того мы отправились осматривать луксорскій храмъ, ближайшій къ гостинницѣ и пристани.

Теперь идутъ тамъ раскопки. Кто не видѣлъ подобныхъ работъ въ Мединетъ-Абу и Луксорѣ, тотъ едва-ли представитъ себѣ, какія горы мусора накопляются мало-по-малу, среди развалинъ Ѳивъ. Ходили мы, напр., по одной изъ залъ луксорскаго храма; колонны тѣ же, что и въ древнихъ храмахъ, но только показались намъ поприземистѣе; но вотъ подходимъ къ новому ряду ихъ, и за нимъ обрывъ сажени три, четыре,-- это французы вычистили мусоръ; въ этой части зала колонны обнажались отъ самаго основанія, и теперь очевидно, что онѣ такъ же стройны и легки, какъ и въ другихъ храмахъ. Но какъ могло накопиться въ серединѣ храма мусору на три, четыре сажени въ высоту!?

Съ луксорскомъ храмѣ особенно замѣчателенъ обелискъ у входа въ первый пилонъ; прежде ихъ было два: одинъ, меньшій, подаренъ Франціи Мегмедомъ-Али и украшаетъ теперь площадь Согласія въ Парижѣ, а другой -- и выше, и болѣе тонкой работы -- стоитъ еще на своемъ мѣстѣ. Въ томъ же храмѣ есть продолговатый залъ, въ родѣ корридора, раздѣленнаго вдоль на три части двумя рядами колоннъ; всѣхъ колоннъ этихъ 14, и каждая болѣе семи саженъ высоты.

Нѣкоторыя изъ картинъ и надписей превосходно исполнены и очень интересны. Недалеко отъ святилища, напр., на одной изъ стѣнъ, представлено рожденіе строителя храма Аменотепа, причемъ боги не только присутствуютъ при этомъ, но и облегчаютъ матери тяжелое дѣло разрѣшенія отъ бремени.

Одна изъ надписей, прославляя фараона, говоритъ, что ему приносятъ въ дань "и дѣтей своихъ, и лошадей, и безчисленное количество серебра, желѣза и слоновой кости" -- такіе даже народы, которые по удаленности своей "не знали не только путь къ Египту, но даже и самое имя его".

Выстроенъ храмъ такъ, что длиною своей онъ параллеленъ Нилу; для защиты его отъ наводненій возведена была при Птолемеяхъ надежная плотина, вполнѣ сохранившаяся и понынѣ и у которой находится теперешняя луксорская пристань.

Остатокъ дня мы употребили на выясненіе себѣ, по имѣвшимся у насъ пособіямъ, нѣкоторыхъ подробностей, касавшихся религіи и божествъ древнихъ египтянъ.

Была ли религія ихъ единобожіемъ или многобожіемъ?

Она была единобожіемъ по существу и многобожіемъ по формѣ, "пантеистическимъ единобожіемъ", какъ мѣтко характеризовалъ ее Шамполіонъ.

"На вершинѣ египетскаго пантеона,-- говоритъ Масперо,-- парилъ богъ единый, безсмертный, несотворенный, невидимый, сокрытый въ недоступныхъ глубинахъ бытія". Это -- "Ну", творецъ и вседержитель. Онъ существо высшее, само собой и само въ себѣ зародившееся, всесовершенное и всезнающее. Не порожденный ни небомъ. ни землею, Ну -- самъ отецъ отцовъ и матерей мать; самъ себѣ равный, недвижный въ своихъ совершенствахъ, онъ присутствуетъ и въ прошедшемъ, и въ будущемъ. "Я -- все", гласитъ о немъ одна изъ надписей; "я -- все, что было, есть и будетъ, и ни одинъ изъ смертныхъ не снялъ завѣсы, покрывающей меня". Ну всюду чувствуешь, но не осязаешь. Онъ наполняетъ вселенную, но никакой образъ не можетъ дать какое-нибудь, хотя бы самое слабое, представленіе о немъ и о его величіи. Вотъ почему египтяне не строили ему храмовъ, не пытались изобразить его въ какой-нибудь доступной пониманію человѣка формѣ и даже не рѣшались возносить непосредственно къ нему мольбы свои".

Каждое проявленіе Ну есть божество. Всѣ божества эти -- и велики, и могущественны, но у всякаго свои особыя, только ему одному присущія черты и отдѣльная цѣль существованія. Эти божества хотя и не въ полной мѣрѣ, но все же могутъ быть поняты человѣческимъ разумомъ, а потому люди въ состояніи изобразить ихъ въ томъ или другомъ видѣ; сообразно съ свойствами каждаго люди могутъ обращать и обращаютъ къ нимъ молитвы свои.

Божества эти -- посредники между великимъ "Ну" и міромъ, людьми и вещами. Имъ строятъ храмы и приносятъ жертвы; изображеніями ихъ украшаютъ виднѣйшія и красивѣйшія мѣста.

Число этихъ божествъ очень велико. Одни изъ нихъ пользовались исключительнымъ уваженіемъ въ однѣхъ, а другія въ другихъ частяхъ Египта; одни считались какъ бы старшими и болѣе почетными, другія чествовались менѣе.

Въ каждой мѣстности было три божества, троица, пользовавшаяся особымъ почетомъ. Первое лицо троицы -- божество дѣятельное мужского пола; оно соединяется обыкновенно съ представителемъ болѣе коснаго принципа, олицетворяемаго богиней; соединеніе ихъ даетъ жизнь третьему существу, нерѣдко столь же и даже болѣе могущественному, нежели произведшіе его.

Всего извѣстнѣе -- троицы Мемфиса, Ѳивъ и Абидоса.

Мемфисская троица -- Фта, Сахтъ и Иммутесъ. Фта -- "властитель мудрости, тотъ, что все исполняетъ съ искусствомъ и мудростью"; "онъ отецъ началъ, творецъ яйца, солнца и луны, тотъ, что воздвигнулъ сводъ небесный". Изображаютъ его обыкновенно стоящимъ на крокодилѣ (символъ побѣды надъ тьмою и зломъ) и съ священнымъ жукомъ на головѣ (символъ творенія). Сахтъ -- подруга Фта; она творящая и разрушающая сила природы, она изгоняетъ нечестіе, наказуетъ виновныхъ; изображаютъ ее въ видѣ женщины съ головою львицы. Иммутесъ -- сынъ Фта и Сахтъ.

Ѳиванская троица -- Аммонъ, Му и Коонъ. Аммонъ во многихъ свойствахъ своихъ сливается съ Горусомъ или Ра, третьимъ лицомъ Абидосской троицы, и потому я не буду здѣсь говорить о немъ.

Троица Абидоса -- Озирисъ, Изида и Горусъ. Эта троица пользовалась исключительнымъ почетомъ не только въ Абидосѣ и прилегавшей къ нему части Египта, но и во всей странѣ, на что явно указываетъ множество храмовъ какъ въ нижнемъ, такъ и въ верхнемъ Египтѣ; ея же касается и множество надписей, такъ что египтологи всего полнѣе знакомятъ насъ съ этими именно божествами.

Озирисъ -- воплощенное добро и справедливость. Когда зло овладѣло міромъ, Озирисъ спустился на землю и началъ борьбу. Зло, въ лицѣ Тифона, брата Озириса, одолѣло его; онъ былъ убитъ, тѣло его изрублено на куски, и куски эти разбросаны по всей землѣ. Изида, неутѣшная жена Озириса, стала собирать куски этого дорогого ей тѣла, собрала ихъ и похоронила на островѣ Филэ, нѣсколько выше первыхъ пороговъ Нила, въ очаровательнѣйшей изъ мѣстностей Египта. Но, хороня куски тѣла Озириса, Изида не знала еще, что Озирисъ уже воскресъ. A между тѣмъ онъ не могъ не воскреснуть: зло могло временно подавить добро и справедливость, но погибнуть окончательно онѣ не могли. Великая жертва Озириса не осталась безъ слѣда: онъ самъ воскресъ вмѣстѣ съ добромъ и справедливостью. Сыну своему Горусу, восходящему сіяющему солнцу, поручилъ онъ отплатить Тифону за поруганіе добра и справедливости, и Горусъ исполнилъ волю отца.

Озирисъ олицетворяетъ добро и справедливость; но временно онъ погибалъ, оставлялъ землю, поэтому онъ же является представителемъ солнца, оставившаго землю,-- солнца въ ночи. Какъ представитель добра, Озирисъ овладѣваетъ душой каждаго умершаго, едва только перейдетъ она въ подземное царство, и онъ же защищаетъ ее тамъ отъ всякихъ нападеній. Какъ представитель солнца въ ночи, Озирисъ указываетъ душѣ въ подземномъ царствѣ путь къ судилищу ея. Какъ представитель справедливости, Озирисъ судитъ душу и объявляетъ ей приговоръ. Судитъ же онъ въ присутствіи сына своего Горуса (восходящаго, сіяющаго солнца), причемъ Горусъ держитъ вѣсы, на одной чашкѣ которыхъ добрыя, а на другой злыя дѣла покойника, а Анубисъ (всегда изображаемый. человѣкомъ съ шакальей или собачьей головой) заправляетъ душой во время суда, между тѣмъ какъ Тоотъ (божество въ видѣ человѣка съ головой ибиса) записываетъ худыя и добрыя дѣла и постановленное Озирисомъ рѣшеніе.

Итакъ, Озирисъ -- олицетвореніе добра и справедливости и солнца въ ночи; онъ страдаетъ за зло, искупаетъ грѣхи людей; онъ -- владыка и путеводитель души въ подземномъ мірѣ, и онъ же верховный судья всѣхъ дѣлъ человѣческихъ.

Изображаютъ его обыкновенно въ видѣ человѣка или муміи съ зеленоватой головой.

Изида -- сестра и жена Озириса; въ ней прирожденная любовь къ добру; она стремится къ нему, чтобы оно оплодотворило ее; ея отчаяніе, ея слезы облегчаютъ воскресеніе Озириса. Изображаютъ Изиду въ видѣ женщины, на головѣ которой каменная табличка съ ея именемъ.

Горусъ или Ра -- сынъ Озириса и Изиды. Озирисъ -- солнце въ ночи; его сынъ Горусъ -- солнце восходящее, сіяющее. Онъ пользовался особымъ почтеніемъ и поклоненіемъ въ Египтѣ. Послѣ смерти и воскресенія отца своего Озириса онъ, по его приказанію и при содѣйствіи Анубиса и Тоота, поражаетъ Тифона, представителя зла. По этому поводу "похоронный отпустъ" египтянъ (въ гробъ каждаго покойника клался такой отпустъ) говоритъ: "Силенъ Ра -- слабо нечестіе. Высокъ Ра -- попрано нечестіе, живъ Ра -- погибло нечестіе". Блескъ побѣды надъ Тифономъ дѣлаетъ Горуса представителемъ торжествующей справедливости и торжествующаго свѣта. Какъ представитель торжествующей справедливости, онъ на судилищѣ Озириса держитъ вѣсы съ добрыми и злыми дѣлами; какъ представитель торжествующаго свѣта онъ восходящее, сіяющее солнце, явленіемъ своимъ побѣдившее тьму; а такъ какъ яркое солнце есть солнце животворящее, то Гору,съ -- творецъ всѣхъ существъ: животныхъ и людей.

Будучи творцомъ людей, Горусъ естественный представитель нуждъ ихъ и ходатай за нихъ, и передъ другими божествами, и передъ самимъ великимъ Ну; отсюда и весьма распространенное поклоненіе ему.

Вотъ какъ обращается къ Горусу тотъ же похоронный отпустъ: "Слава тебѣ, Горусъ, слава тебѣ! Когда ты движешься по тверди небесной, боги идутъ вслѣдъ за тобою съ радостными криками"... "Ты выходишь, ты восходишь, ты проходишь въ самой выси небесной истиннымъ благодѣтелемъ, по приказу Ну. Торжествуетъ небо, радуется земля, ликуютъ боги и люди".

Горусъ считается также главнымъ покровителемъ Египта и отцомъ фараоновъ.

Итакъ, Горусъ или Ра, восходящее сіяющее солнце, облегчаетъ страданія отца своего Озириса, побѣждаетъ зло и тьму, даетъ жизнь и свѣтъ всему на землѣ, помогаетъ отцу въ загробномъ судилищѣ и покровительствуетъ Египту и его фараонамъ.

Изображаютъ Горуса различно; особенно же часто -- человѣкомъ съ головой копчика, на которой покоится солнечный дискъ, охваченный сверху змѣей.

Перечисленными божествами далеко, конечно, не исчерпывается египетскій пантеонъ. Но всѣ они образуютъ одну семью, всѣ исходятъ изъ одного начала -- отъ великаго Лу, всѣ представляютъ первичныя силы или явленія природы. Всѣ они лишь звенья между богомъ съ одной стороны, природой и людьми -- съ другой. Они живутъ, движутся, борются и торжествуютъ. Но и борьба, и торжество ихъ -- только изъ-за человѣка, и только ради человѣка.

Въ вѣчной заботѣ своей о человѣкѣ,-- божества, чтобы укрѣпить въ немъ благочестіе и имѣть при немъ всегдашнихъ представителей своихъ и наблюдателей за нимъ, вложили въ нѣкоторыхъ животныхъ частичку божественнаго существа своего. Естественно, что такимъ животнымъ люди оказывали особый почетъ и уваженіе. Одни изъ этихъ животныхъ распространяли наблюденіе свое на всю страну, и поэтому и почитались всюду -- таковъ былъ Аписъ; другіе были вліятельны въ одной мѣстности и не имѣли значенія въ другой.

Итакъ, единство бога и множественность формъ, подъ которыми проявился онъ -- основная черта египетской ѳеогоніи. Каждая форма проявленія бога соотвѣтствовала одновременно и извѣстному принципу, и какой-нибудь силѣ или явленію природы; Озирисъ, напр. -- олицетвореніе добра и справедливости и представитель зашедшаго солнца,-- солнца въ ночи. Поэтому-то Шамполіонъ былъ вполнѣ правъ, назвавъ религію египтянъ "пантеистическимъ единобожіемъ".

Общераспространенное понятіе о религіи египтянъ далеко не соотвѣтствуетъ ея существу; второстепенная добавка къ вѣроученію, касавшаяся почитанія нѣкоторыхъ животныхъ, дала поводъ считать вѣру египтянъ системой грубаго обожанія животныхъ; такою изображали намъ ее въ школѣ; къ этому, правда, прибавляли, что высшіе, развитые классы, поклоняясь животнымъ, видѣли въ нихъ, конечно, только образы божествъ; но и съ такою даже добавкой въ умахъ юношества складывались весьма превратныя понятія.

A между тѣмъ религія Египта -- высокая религія, достойная гораздо большаго вниманія, чѣмъ отводилось ей до сихъ поръ. Ихъ Ну, дѣйствительно, великій богъ. Онъ допустилъ дитя свое, Озириса, совершеннѣйшаго представителя добра, сойти на землю, пасть подъ ударами зла и умереть для того, чтобы добро и справедливость снова могли взять верхъ и спасти людей. Вся семья исшедшихъ изъ Ну боговъ -- боги-учители и покровители человѣка -- нравственные, честные, великодушные. Ни одинъ изъ нихъ не запятнанъ дурнымъ поступкомъ, ни одинъ не служитъ къ соблазну; каждый, напротивъ, даетъ огромный матеріалъ для размышленій и самыхъ глубокихъ, и самыхъ возвышенныхъ...

Вечеромъ отправились мы, А. И. и я, посмотрѣть "алмей". Мы не разъ читали про ихъ танцы; одно изъ лучшихъ описаній такихъ танцевъ встрѣчается у Флобера, кажется, въ "Иродіадѣ"; знаменитая ихъ пчелка художественно описана Максимомъ Дюканъ и г. Крестовскимъ въ его "Дальнихъ водахъ и странахъ". Еще въ Каирѣ думали мы взглянуть на алмей, но знакомцы наши, мѣстные публицисты, объяснили, что тамъ алмей нерѣдко притѣсняетъ полиція, и что лучшія изъ нихъ перебираются на время сезона путешественниковъ въ Ѳивы. Здѣсь же въ Луксорѣ оказалось, что за окончаніемъ сезона хорошія алмеи уже выѣхали, остались же только третьестепенныя. Рѣшили мы взглянуть хоть на этихъ. Звали съ собой К. Н., но онъ сталъ браниться и говорить, что на "срамныя" зрѣлища не ходитъ.

Повели васъ съ фонарями -- и вели довольно долго. По дорогѣ Дмитри купилъ нѣсколько бутылокъ вина. Наконецъ, у небольшого, низенькаго домика потушили огонь и осторожно постучали нѣсколько разъ. Дверь открыла какая-то старуха, которая и провела насъ черезъ дворъ къ небольшой постройкѣ; черезъ низенькое крылечко вошли мы въ невысокую комнату, аршинъ семь, восемь длины и аршинъ пять, шесть ширины. Вся комната устлана цыновками; у одной изъ стѣнъ широчайшій диванъ, высотой менѣе шести вершковъ, а длиной во всю ширину комнаты; въ противоположной сторонѣ нѣсколько низкихъ скамеечекъ, обитыхъ ковровой матеріей; съ потолка виситъ лампа, въ родѣ тѣхъ, что приняты у насъ въ учебныхъ заведеніяхъ; на подоконникахъ -- разная домашняя утварь.

Насъ встрѣтили три женщины и одинъ мужчина. Усадили на диванъ и стали разсыпаться въ любезностяхъ; переводилъ ихъ намъ Дмитри. Мы отвѣчали поднесеніемъ вина, руками того же Дмитри. Черезъ нѣсколько времени мужчина, встрѣтившій насъ, вышелъ. Ему вынесли одну изъ скамеекъ, на которой онъ помѣстился за дверью на крылечкѣ, и началъ играть. Двѣ женщины стали переминаться съ ноги на ногу, какъ бы подготовляя себя къ танцамъ; потомъ движенія ихъ сдѣлались нѣсколько быстрѣе, но ни изящества, ни красоты въ нихъ не было. Къ игравшему на дудкѣ присоединилась старуха, мѣрно бившая въ бубны. Женщины мало-по-малу раздѣвались и, наконецъ, на нихъ не осталось ничего, кромѣ ботинокъ на босу ногу. Все это было въ высшей степени противно. Мы скоро сказали, что съ насъ довольно. Женщины моментально одѣлись, а Дмитри объяснилъ, что третья, оставшаяся въ комнатѣ, молодая и довольно интересная, хочетъ протанцовать намъ свой любимый танецъ. Мы стали-было отнѣкиваться, но и Дмитри, и танцорка, настаивали. Танцовала она въ томъ же костюмѣ, въ которомъ мы нашли ее по приходѣ, и танцовала хотя и безъ особаго увлеченія, но очень недурно.

Музыка шла медленнымъ темпомъ, но мотивъ премилый. Сначала алмея что-то выдѣлывала на мѣстѣ, потомъ стала сгибать ноги какъ разъ такъ, какъ нужно, чтобы сдѣлать реверансъ; затѣмъ изгибала тѣло, то наклоняясь впередъ горизонтально и почти касаясь пола, то откидываясь назадъ, то медленно вращаясь слѣва направо и справа налѣво; но куда бы ни двигалось тѣло, нижняя часть ногъ -- отъ колѣна до ступни -- и голова были совершенно недвижны. О плавности движеній можно судить по тому, что она поставила на голову пустую бутылку, а на горлышко ея зажженную стеариновую свѣчку, и не только бутылка, но даже и свѣча, ничѣмъ не поддерживаемыя, не шелохнулись ни разу.

Послѣ танца этого Дмитри раскупорилъ одну изъ бутылокъ. Хозяйка стала пить и поить Дмитри. Не прошло и пяти минутъ, какъ одна изъ нихъ усѣлась возлѣ насъ на диванъ. Въ то же время Дмитри, схвативъ другую, сталъ обнимать и цѣловать ее и говорилъ, обращаясь къ намъ: "il faut les encourager". Что за курьезную картину изображалъ этотъ старый, жирный сатиръ, обнимая танцорку! Но было очевидно, что и хозяйки, и чичероне нашъ, имѣли очень превратныя понятія о намѣреніяхъ нашихъ, а потому мы поспѣшили встать, раскланяться и уйти безъ дальнихъ околичностей.

Какъ потомъ смѣялся надъ нами К. Н., когда мы все разсказали ему!

-- И подѣломъ вамъ! Въ вертепѣ побывали, 60 франковъ за это заплатили,-- ну, и подѣломъ вамъ, господа!

-----

23-го марта, утромъ рано, отправились мы пѣшкомъ осмотрѣть въ подробности большой карнакскій храмъ и другія связанныя съ нимъ постройки.

Послѣ завтрака, въ третій разъ, поѣхали на лѣвую сторону Нила. Въ поляхъ работающихъ было немного; большая часть хлѣбовъ ужъ убрана, а пахота для третьяго посѣва еле-еле начинается. Убираютъ египтяне жатву очень своеобразно; они не только не косятъ, они даже не жнутъ, а просто-напросто руками вырываютъ вызрѣвшія растенія и тутъ же вяжутъ ихъ въ небольшіе снопики. Если въ корняхъ оказываются земляные комья, они обтряхиваютъ ихъ. Работа эта, конечно, куда копотливѣе нашей уборки, но зато она разрыхляетъ въ извѣстной степени землю, да и сверхъ того на нивѣ не пропадаетъ ни одинъ стебель, а если хлѣбъ не перезрѣлъ, то не упадетъ ни одинъ колосъ, ни одно зерно. Послѣ такой уборки поле совсѣмъ не имѣетъ того вида, какъ у насъ; оно скорѣе похоже на только-что тщательно вспаханное и забороненное. Такая уборка принята не только для злаковъ, но и для травъ; ихъ также рвутъ руками, но только не вяжутъ въ снопы, а даютъ полежать на солнцѣ, потомъ собираютъ въ кучи, навьючиваютъ на ословъ, везутъ въ деревню и тамъ только складываютъ въ запасъ.

Пашутъ плугами самаго первобытнаго устройства. Запряжка -- невольно останавливающая непривычнаго человѣка; идутъ часто въ плугѣ вмѣстѣ волъ и оселъ, верблюдъ и корова; лошади же въ упряжи мы не видѣли ни разу въ Египтѣ, кромѣ, конечно, Александріи и Каира.

Еще одна особенность этой части Египта. Несмотря на то, что намъ приходилось не разъ цѣлыми часами ѣздить и ходить при 50--55° жары по Цельзію (40--44° по Реомюру), въ тѣни никто изъ насъ не вспотѣлъ ни разу; воздухъ до того сухъ, что влажность на тѣлѣ испаряется моментально. Здѣсь, въ стовратныхъ Ѳивахъ, быть можетъ самая сухая мѣстность земного шара. Поясъ тропическихъ дождей начинается южнѣе; съ сѣвера дожди сюда тоже не доходятъ, такъ какъ до Средиземнаго моря болѣе 800 верстъ; съ востока, отъ Краснаго моря, долина защищена горами, а съ Запада тянутся безбрежныя песчаныя пустыни -- Ливійская и Сахара.

Дождь въ Ѳивахъ бываетъ въ два, три года разъ, въ видѣ сильнѣйшаго тропическаго ливня, весьма впрочемъ непродолжительнаго. Его хватаетъ, чтобы обмыть пилоны, колонны и статуи храмовъ, но сырость пропадаетъ очень скоро. Этою сухостью воздуха, быть можетъ, и объясняется то поразительное явленіе, что картины, раскрашенныя четыре, пять тысячъ лѣтъ тому назадъ, всюду сохранились очень удовлетворительно; а если онѣ писаны на тѣневой сторонѣ стѣнъ и колоннъ или на потолкѣ, то краски ихъ такъ свѣжи и ярки, что имъ можно дать столько лѣтъ, сколько тысячелѣтій тому назадъ наложены онѣ.

На этотъ разъ мы смотрѣли Ремезіонъ и колоссы Мемнона. Ремезіонъ, погребальный памятникъ, въ видѣ храма, сооруженный Рамзесомъ II, въ воспоминаніе собственнаго его царствованія, побѣдъ и славы и чтобъ замѣнить ему гробницу. Въ сочиненіяхъ греческихъ писателей Рамзесъ II извѣстенъ подъ именемъ Сезостриса Великаго; его долго считали грознѣйшимъ и славнѣйшимъ изъ фараоновъ-завоевателей. Имя его стоитъ на огромномъ числѣ памятниковъ, подъ описаніями и картинами блистательнѣйшихъ побѣдъ. Однако тщательныя изслѣдованія послѣдняго времени приводятъ къ тому, что ореолъ славы, окружавшій его, меркнетъ все болѣе и болѣе. Онъ дѣйствительно былъ и побѣдитель, и завоеватель, но совершилъ далеко не всѣ тѣ дѣла, которыя прежде ему приписывались. Многое, что было сдѣлано предшественниками его, и въ особенности Тутмесомъ III, онъ для чего-то пожелалъ представить какъ собственныя свои дѣла; достигнуто это простымъ, хотя и оригинальнымъ способомъ, вводившимъ потомъ въ заблужденіе многія поколѣнія. Я говорилъ уже выше, что у каждой картины и у каждой большой надписи есть "картушъ" царя, до котораго онѣ относятся ("картушъ" -- имя царя, написанное іероглифически и обведенное овальной чертой). Рамзесъ II распорядился выбить многіе картуши Тутмеса III и нѣкоторыхъ другихъ фараоновъ и на мѣстѣ ихъ приказалъ начертать свои. Такимъ образомъ, послѣдующія поколѣнія, видя картины и читая надписи, относили къ его дѣламъ многое, сдѣланное Тутмесомъ III и ближайшими его преемниками. Такая поддѣлка могла имѣть тѣмъ болѣе успѣха, что храмы воздвигались обыкновенно цѣлыя столѣтія и память людей, вопреки надписямъ, не легко удерживала свѣденія, какія именно картины той или другой части зданія относятся до того или другого фараона.

Но Ремезіонъ, къ которому пріѣхали мы, безспорно -- созданіе Рамзеса II. Сохранилось отъ этого храма меньше, чѣмъ отъ остальныхъ трехъ большихъ храмовъ Ѳивъ: карнакскаго, луксорскаго и Мединетъ-Абу, такъ какъ онъ сильнѣе всѣхъ пострадалъ при землетрясеніи 27 года до Р. X. Размѣры храма были очень обширны, а по красотѣ формъ и по богатству украшеній онъ, кажется, превосходитъ всѣ другіе. Во дворѣ, слѣдующемъ за первымъ пилономъ, лежатъ остатки огромной статуи Рамзеса, невольно поражающіе зрителя. Высота статуи была въ восемь съ половиной саженъ, а вѣсъ -- около 81.000 пудовъ. И вся громада эта выработана изъ одной каменной глыбы. Невольно поражаешься терпѣніемъ людей, рѣзецъ которыхъ способенъ былъ выполнить такую работу, и удивляешься механическимъ средствамъ, давшимъ возможность на сотни верстъ двигать такія чудовищныя массы. Но сколько затрачено было съ другой стороны безсмысленнаго труда также и персами, которые, по приказанію Камбиза, сбросили съ пьедестала и обезобразили такую поразительную статую!

Картины, сохранившіяся въ храмѣ, посвящены изображенію личныхъ подвиговъ фараона, его строителя. На одной изъ нихъ войско его обращено уже въ бѣгство, но онъ бросается въ толпу враговъ, поражаетъ вождя ихъ и возвращаетъ побѣду знаменамъ своимъ. Потолокъ одной изъ залъ храма выкрашенъ въ цвѣтъ небесной лазури и усыпанъ золотыми звѣздами.

Колоссы Мемнона не далѣе версты отъ Ремезіона; лицомъ они обращены къ Нилу, спиной къ горамъ. Мы подъѣзжали къ нимъ сзади. Странное впечатлѣніе производятъ эти исполины, возвышающіеся среди гладкаго, какъ ладонь, поля. Сидятъ они рядомъ, высоко къ небу вздымаютъ свои головы, а вокругъ нихъ все голо, пустынно, уныло; ни постройки, ни груды камней, ни дерева, ни куста, ни былинки,-- одна сѣрая ровная поверхность засохшаго нильскаго ила.

Эти колоссы -- самыя большія статуи въ мірѣ. Обѣ почти одинаковыхъ размѣровъ, обѣ изъ цѣльнаго куска камня, обѣ около десяти саженъ высоты. Изображаютъ онѣ, кажется, Аменотефа III, сидящаго плотно, сжавъ колѣни и ноги, опустивъ руки вдоль туловища и чуть-чуть наклонивъ голову.

Одна изъ нихъ снаружи очень попорчена, другая нѣсколько расколота сверху. Кто говоритъ, что это дѣло землетрясенія, а кто -- и, кажется, съ большимъ основаніемъ -- что это работа Камбиза. Расколотая статуя -- славный, нѣкогда звучавшій при восходѣ солнца, колоссъ. Въ настоящее время доказано, что издававшіеся колоссомъ звуки совсѣмъ не были дѣломъ воображенія слушателей или обмана со стороны жрецовъ; есть въ Египтѣ нѣкоторые роды камней, которые, будучи смочены ночью росой, начинаютъ быстро терять влагу при первыхъ лучахъ восходящаго солнца, и въ нихъ при этомъ происходитъ какое-то сотрясеніе или движеніе частицъ, сопровождаемое звукомъ. Чтобы слышать этотъ звукъ, нужно, конечно, чтобы масса камня была очень велика и хорошо очищена отъ всякихъ другихъ тѣлъ. Экспедиція ученыхъ, сопровождавшая Наполеона въ Египетъ, занесла въ свои журналы, что въ карнакскомъ храмѣ на восходѣ солнца нерѣдко многіе изъ членовъ ея слышали звуки, очень подходившіе по описанію греческихъ авторовъ къ тѣмъ, что издавала одна изъ статуй Мемнона, только звукъ этотъ былъ слабѣе, что и понятно, такъ какъ въ карнакскомъ храмѣ ни одного монолита, подобнаго колоссамъ Мемнона, не было. Звуки свои колоссъ издавалъ до временъ Птолемеевъ. Тогда вздумали поправить изъяны, сдѣланные временемъ въ статуѣ, и среди работъ этихъ, сопровождавшихся закраской и даже замазкой шапки на головѣ великана, онъ вдругъ замолкъ, повидимому, на вѣки.

У подножія этихъ исполиновъ, также какъ и среди развалинъ карнакскаго храма, можно вполнѣ ясно видѣть, какъ повышается почва Египта, подъ вліяніемъ слоевъ ила, отлагаемыхъ разливами Нила. Камни, на которыхъ стоятъ колоссы, на нѣсколько уже аршинъ въ илѣ, между тѣмъ какъ прежде вода никогда не доходила до нихъ. Въ карнакскомъ храмѣ илъ въ серединѣ храма и, кромѣ того, по колоннамъ и пилонамъ совершенно ясно, до какой высоты захватываетъ ихъ вода; она придала другой цвѣтъ камнямъ, да и кромѣ того точитъ камень такъ, что уже теперь основанія колоннъ тоньше и болѣе разрушены, чѣмъ середина и верхушка ихъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ выше подниматься будетъ вода, будетъ портить великія развалины и заносить ихъ иломъ. Если ближайшія поколѣнія не займутся тѣмъ, чтобы оградить всѣ памятники египетской старины крѣпкими сплошными каменными плотинами.-- храмы, конечно, не простоятъ столько вѣковъ, сколько видѣли они уже до сихъ поръ...

Вторую половину и вечеръ этого дня провели мы очень разнообразно. Сначала пошли къ консулу. Угостилъ онъ насъ кофе и вареньемъ съ холодной водой, потомъ далъ цѣлое представленіе. Вооружилъ нѣсколько человѣкъ такими щитами и копьями, которыми дерутся махдисты, и въ первой отъ крыльца комнатѣ своего дома устроилъ нѣчто въ родѣ турнира. Зрѣлище оказалось довольно забавное. Люди консула, частью уроженцы Судана, частью принимавшіе участіе въ экспедиціи противъ Махди, изображали собой дикарей и всѣ пріемы борьбы ихъ; они то извивались какъ змѣи, то присѣдали, прикрываясь щитами, то ползли, держа щитъ выше головы, то кувыркались и прыгали, норовя поразить противника. Все это дѣлалось довольно ловко; но какъ все это въ дѣйствительности жалко и ничтожно не только передъ ужасной шрапнелью или ружейными залпами, но даже я передъ сѣрой щетиной штыковъ хотя бы и развернутаго строя!

Послѣ боя бельгійцы отправились домой, а насъ консулъ повелъ по домамъ и лавкамъ разныхъ антикваріевъ. Спутники мои купили какія-то мелочи; К. Н. между прочимъ, пріобрѣлъ маленькую статуэтку Озириса, которой по малой мѣрѣ 4.000 лѣтъ отъ роду. Когда же совсѣмъ стемнѣло, мы всѣ пятеро путешественниковъ, оба драгомана, консулъ и трое слугъ его, двинулись на ослахъ въ карнакскій храмъ посмотрѣть его ночью при бенгальскихъ огняхъ.

Луна еще не всходила, и дорога совсѣмъ была не видна. Не отъѣхали мы и полуверсты отъ Луксора, а въ воздухѣ уже все замерло -- ни звука, ни шелеста вѣтерка. Иногда попадались намъ пальмы; фантастически вырисовываются онѣ въ темнотѣ, и какъ-то странно глядятъ сквозь вѣтви ихъ мерцающія въ небѣ звѣзды. Но вотъ впереди передъ нами сумрачно и высоко въ небо подымается какая-то громадная темная масса: это -- первый исполинскій пилонъ; вотъ мы уже подъѣхали къ нему вплотную, вотъ вступили въ серединный проѣздъ; глухо отразились отъ стѣнъ его звуки копытъ нашихъ осликовъ, и таинственно глядѣло темное пространство перваго двора; мы въѣхали туда и спѣшились.

Въ залѣ колоннъ и во дворѣ карріатидъ и обелисковъ m-r Дмитри показалъ намъ десятка полтора картинъ,-- одна другой лучше. Онъ то заставлялъ насъ уйти въ глубь залы, а самъ въ серединѣ центральнаго прохода зажигалъ красный, синій, желтый или зеленый огни; то помѣщалъ насъ въ серединѣ, а освѣщеніе дѣлалъ сбоку; то посылалъ насъ дальше въ глубину храма, то заставлялъ подняться на нѣкоторую высоту, а самъ оставался внизу. Эффектъ освѣщенія былъ безспорно особенно хорошъ тогда, когда свѣтъ, все поднимаясь, доходилъ до верхушекъ колоннъ. Колонны эти при громадной высотѣ ихъ кажутся снизу слившимися съ небомъ, и только въ тѣ моменты, когда пламя засвѣтитъ особенно ярко и дойдетъ до верхушекъ ихъ,-- сумрачно и строго выдвинутся съ воздушной высоты ихъ широкія капители, станутъ видны на нѣсколько мгновеній и потомъ опять мало-по-малу тонутъ во мракѣ ночи, и самая ночь, по мѣрѣ того, какъ догораетъ и гаснетъ огонь, спускается ниже и ниже, наконецъ охватываетъ также и насъ.

Когда всѣ огни были сожжены, мы вереулись на большой дворъ; оказалось, взошла луна,-- правда, въ видѣ узкаго серпа, но все же прибавляя много свѣта. Мы думали возвращаться, но Дмитри услалъ ословъ и погонщиковъ въ противоположную часть храма, и намъ предстояло сдѣлать по развалинамъ чуть не цѣлую версту. Дмитри совѣтовалъ осторожность и вниманіе, чтобы не наткнуться въ темнотѣ на острые углы многочисленныхъ каменныхъ грудъ. Мы ничего противъ прогулки не имѣли; другіе же были какъ будто недовольны. Но Дмитри явно до тонкости зналъ свое дѣло, и едва вступили мы въ середину развалинъ, какъ всѣ сразу и вполнѣ оцѣнили его распоряженія.

Мы до сихъ поръ видѣли развалины эти при яркомъ сіяніи дня, въ глубокой темнотѣ и при дрожащемъ неровномъ свѣтѣ бенгальскихъ огней; теперь увидѣли мы ихъ въ полусвѣтѣ молодого мѣсяца. Картина вышла поразительная; описывать ее я не берусь. Этотъ лѣсъ колоннъ, таинственно дремлющихъ въ полумракѣ ночи; эти тонкія иглы обелисковъ, какъ бы пронизывающія снизу вверхъ и воздухъ, и небо; эти неправильно изломанныя, угловатыя развалины, то рѣзко выступающія освѣщенными углами, то уходящія въ глубь, въ полутѣнь, а потомъ и въ совершенную тьму,-- все это и фантастично, и красиво въ высочайшей степени. Но все это, быть можетъ, еще превосходятъ заваленные мусоромъ проходы пилоновъ боковыхъ храмовъ съ разросшимися на нихъ пальмами; сквозь возносящіяся къ небу вѣтви этихъ исполиновъ прорываются таинственныя тѣни; онѣ то движутся на встрѣчу намъ, ростутъ и словно хотятъ охватить и заполонить насъ, то вдругъ быстро, словно боязливо трепеща, удаляются отъ насъ и исчезаютъ.

Всѣ мы разсыпались; каждый отыскивалъ путь по одному лишь общему направленію. Никому не хотѣлось говорить; никто не былъ радъ, если кто другой подойдетъ и вопросомъ или замѣчаніемъ своимъ помѣшаетъ отдаваться всѣми силами души наслажденію дивными развалинами этихъ въ безпорядкѣ разбросанныхъ, громадныхъ пилоновъ, воротъ, залъ, колоннъ, насыпей, пальмъ, всего этого, освѣщеннаго слабымъ сіяніемъ мѣсяца, будто стыдящагося того, что онъ явился въ небѣ такой маленькій и блѣдный, явился и смѣетъ спорить съ красавицей Венерой, сыплющей съ ея гордой высоты цѣлый фонтанъ самоцвѣтныхъ, играющихъ всѣми лучами, камней...

Вотъ и наши ослы. Неохотно, вяло и молча усаживаемся мы на нихъ. Консулъ затараторилъ съ драгоманомъ бельгійцевъ; они ѣдутъ впереди, и весь караванъ нашъ вытянулся такъ, что я и Дмитри, ѣдущіе сзади, уже не слышимъ говора передовыхъ; ѣдемъ мы молча. Дмитри не мѣшаетъ мнѣ наслаждаться южной ночью и уноситься мыслью далеко, далеко...

Но вотъ раздался протяжный, жалобный стонъ. Еще разъ, и еще, и еще. Какъ щемяще дѣйствуетъ онъ! Онъ надрываетъ душу. Я оборачиваюсь къ Дмитри.

-- Что такое? Неужели здѣсь дитя?! ночью!

Улыбкой отвѣтилъ онъ мнѣ.-- Это гіена, обыкновенная гіена. Нерѣдко арабы сосѣднихъ деревень вывозятъ сюда падаль. На нее собираются гіены и шакалы. На нихъ любятъ охотиться англичане въ храмѣ или возлѣ него; такъ чтобы не отбивать отсюда звѣрей, здѣшніе жители и вывозятъ сюда падаль, хотя бы охотниковъ и не было.

Опять послышался тотъ же стонъ, но уже дальше и слабѣе.

Минутъ черезъ двадцать мы опять были въ Луксорѣ. Ѣдемъ черезъ все поселеніе и по базарной площади подъѣзжаемъ къ мечети, гдѣ сегодня торжественное служеніе въ память какого-то святого шейха, особенно почитаемаго въ этой мѣстности.

Вводятъ насъ боковымъ входомъ, надѣваютъ туфли, ведутъ узкимъ корридорчикомъ, и затѣмъ мы оказываемся на самыхъ почетныхъ мѣстахъ: справа -- миргабъ, слѣва -- гробница шейха. Часть мечети, гдѣ мы теперь, устлана коврами; все же остальное пространство -- цыновками. Здѣсь сидитъ губернаторъ, кади, мулла, полиціймейстеръ, консулъ, еще три, четыре человѣка и мы. Всѣ сидятъ, поджавъ подъ себя ноги. Черезъ минуту послѣ того, какъ усѣлись мы, явился негръ, чернѣе чернаго дерева, весь словно отполированный; онъ въ бѣломъ костюмѣ и чалмѣ, съ бѣлыми, какъ жемчужина, зубами, съ ярко-красными губами и такого же цвѣта туфлями; въ рукѣ подносъ съ графинами и стаканами -- это лимонадъ и сахарная вода; ловкимъ и красивымъ движеніемъ поднесъ онъ угощеніе нашей спутницѣ дамѣ, бельгійкѣ, потомъ намъ, потомъ губернатору и прочимъ.

Напиться было очень кстати -- жарко и душно. Черезъ двѣ, три минуты тотъ же негръ обнесъ всѣхъ тамарисковымъ шербетомъ, а потомъ явился въ третій разъ, нагруженный блюдцами со всевозможными сластями. Пили и ѣли всѣ сидѣвшіе въ почетномъ отдѣленіи мечети. Совершенно неожиданно раздались вдругъ звуки хорового пѣнія. Пѣло человѣкъ тридцать; голоса молодые и сильные. Пѣніе это хотя и носило тотъ же характеръ, какъ и въ оперѣ, которую уже слышали мы въ Каирѣ, но было гораздо менѣе носовое, менѣе даже гунявое, нежели греческое. Иногда хоръ голосами дѣлалъ такъ, какъ будто онъ по ступенькамъ поднимается все вверхъ выше и выше. Не знаю, что именно (я очень плохой цѣнитель и знатокъ музыки и пѣнія), но что-то въ хорѣ этомъ напомнило мнѣ теноровую сольную партію извѣстнаго духовнаго концерта "Господи, Боже израилевъ". Затѣмъ хоръ словно спускался назадъ ниже и ниже, высокіе голоса пѣли тише, потомъ вовсе замолкали; усиливались же и расширялись звуки альтовъ, басовъ и октавъ. Во всякомъ случаѣ, пѣніе было очень недурное.

Пробыли мы въ мечети съ часъ, или три четверти часа. К. Н. ходилъ къ хору; остальные сидѣли на своихъ мѣстахъ.

Проводили насъ очень любезно, сначала внизъ, а потомъ съ факелами до самой гостинницы.

-----

24-го марта встали мы изъ-за духоты рано, хотя никуда не собирались, такъ какъ въ 11 часовъ уходитъ пароходъ, съ которымъ оставимъ мы Ѳивы. Уложились, сходили къ фотографу, накупили его работъ, напились кофе, разсчитались въ гостинницѣ и отправили вещи на пристань.

Въ четверть одиннадцатаго зашли проститься къ консулу.

Мы застали его въ очень возбужденномъ состояніи. Онъ о чемъ-то горячо спорилъ съ драгоманомъ нашимъ Дмитри. Дмитри, видимо сильно выпилъ, лицо совершенно багровое, сидитъ въ углу комнаты, насупясь, и не всталъ даже, когда мы вошли.

Видя, что происходитъ крупный разговоръ, К. Н. спросилъ консула, въ чемъ дѣло. Тотъ уклонился отъ отвѣта. Дмитри изрѣдка словно стрѣлялъ отрывочными фразами. Мы смотрѣли и ничего не понимали. Послѣ какого-то восклицанія Дмитри, консулъ не выдержалъ и, обращаясь къ К. Н., сказалъ: "онъ недоволенъ семью двадцати-франковиками, которые я, по приказанію вашему, выдалъ ему послѣ находки кольца; онъ требуетъ еще".

-- Какіе семь наполеоновъ! никогда и никто изъ насъ не просилъ ничего давать ему. Онъ-то въ находкѣ кольца при чемъ? Что это значитъ?!

Консулъ объясняетъ, что Дмитри, тотчасъ послѣ полученія имъ, консуломъ, 1.000 франковъ -- пришелъ и сказалъ, что мы приказали выдать ему 140 франковъ; "я и не смѣлъ ослушаться и выдалъ",-- съ выраженіемъ неожиданной застѣнчивости, заключилъ онъ.

-- Лжетъ! ничего мнѣ не давалъ, самъ все забралъ; народу развѣ двѣсти, двѣсти пятьдесятъ франковъ досталось.

-- Не вѣрьте этому мерзавцу! -- вопилъ консулъ.

Видимъ ясно, что тутъ что-то нечисто; понимаемъ, что провели насъ, или, скорѣе, не насъ провели, а обидѣли населеніе. Мы готовы рѣзко вмѣшаться въ дѣло. Но до насъ долетаетъ свистокъ подходящаго изъ Ассуана парохода; стоитъ онъ только ¹/₄ часа; если не попадемъ на него -- придется ожидать недѣлю, и къ пасхѣ намъ не попасть въ Іерусалимъ. Дѣлать нечего, поднимаемся съ мѣстъ, сухо раскланиваемся. Консулъ провожаетъ насъ на крыльцо и говоритъ намъ: "Вы можете опоздать, господа; позвольте, я проведу васъ кратчайшей дорогой".

И онъ идетъ впереди насъ такъ быстро, что мы, всѣ недурные ходоки, едва поспѣваемъ за нимъ...

Вотъ мы и на пароходѣ, на томъ же самомъ, на которомъ пріѣхали; онъ прошелъ до Ассуана, пробылъ тамъ два дня и возвращается назадъ; занимаемъ тѣ же каюты, что и прежде. Устроиваемся. Проходитъ минутъ десять. Пароходъ еще не далъ второго свистка. Выходимъ на палубу. Консулъ тутъ, и горячо начинаетъ толковать намъ, какой негодяй нашъ драгоманъ Дмитри. Но вотъ показывается на набережной самъ Дмитри, идетъ спокойно, не спѣша, и, войдя на пароходъ, говоритъ мнѣ, стоящему подальше отъ консула:

-- Каковъ?! Навѣрное сказалъ вамъ, что опоздаете, и повелъ поскорѣе другой дорогой. A тамъ на пути отъ гостинницы къ пристани ждала васъ толпа. Провѣдали, что вы дали 1.000 франковъ, а они получили 200, можетъ быть 250, вамъ и хотѣли жаловаться. Полиціймейстеру онъ далъ 100 франковъ, чтобы до васъ никого не допускали. Полиція перегородила тамъ дорогу,-- взгляните!

По-русски передаю я слова его сотоварищамъ. Консулъ, кажется, понимаетъ нашу мимику и дѣлаетъ равнодушный видъ. Черезъ нѣсколько минутъ Дмитри говоритъ:

-- Семь наполеоновъ! что такое семь наполеоновъ? Стоитъ ли о нихъ хлопотать! Эта арабская собака захватила франковъ 500,-- это стоитъ. Сейчасъ второй свистокъ, и посмотрите, тогда пустятъ толпу, да и она сама догадается, что вы прошли другою дорогою.

И правда, едва раздался второй свистокъ, какъ изъ-за угла показались полицейскіе, и къ пристани бѣгомъ бросилась цѣлая толпа. У входа на сходни стояло двое полицейскихъ. Едва добѣжали до нихъ передовые изъ толпы -- палки засвистали въ воздухѣ, удары посыпались направо и налѣво. Толпа все же напирала. Тогда на баркѣ, составлявшей пристань, показалась фигура полиціймейстера, котораго мы не замѣчали до сихъ поръ. Зычно крикнулъ онъ; полицейскіе, не спѣша слѣдовавшіе за толпой, бросились впередъ,-- и пошла свалка.

Негодованіе овладѣло нами. Мы подбѣжали-было къ трапу, но раздался третій свистокъ, пароходъ дрогнулъ, качнулся и двинулся. Было поздно.

Палочная расправа прекратилась моментально; бившіе и битые спокойно и совершенно равнодушно смотрѣли на отваливавшій пароходъ, а консулъ стоялъ на кручѣ берега, весело смѣялся, оживленно махалъ шляпой, посылалъ намъ воздушные поцѣлуи и кричалъ: "до свиданья, до свиданья, добраго пути!"...

Вотъ мы и на серединѣ рѣки, вотъ спустились къ Карнаку и еле видимъ Луксоръ.

Не до свиданья, а -- прощайте, прощайте всѣ вы, и исполины Мемнона, и изящно-расписныя глубины царскихъ гробницъ, и широко разсѣвшіяся дивныя громады Карнака! Прощайте всѣ и навсегда!

-----

Ночь на 25-е марта мы провели въ Кенэ. Тронулись же въ путь поздно. Оказывается, что хотя по теченію пароходъ идетъ скорѣе, но пробудемъ мы въ дорогѣ то же время, что и поднимаясь вверхъ по рѣкѣ. Удивительные порядки! Пришли въ Кенэ засвѣтло и простояли до 9 часовъ утра все для того, чтобы около трехъ сутокъ ѣхать отъ Ѳивъ до Сіута, т.-е. триста верстъ.

Дорога знакомая и однообразная, а жара смертная. Солнце свѣтитъ тускло и уныло, такъ какъ въ воздухѣ стоитъ тонкая желтая пыль, закрывающая даже вторые планы. Душно такъ, что дышать нечѣмъ. Я совсѣмъ разболѣваюсь -- это дѣйствіе жары, и кромѣ кофе и чаю полтора сутокъ ничего не беру въ ротъ.

Единственное развлеченіе -- пристани. Въ толпѣ мало знакомой страны найдется всегда на что посмотрѣть, чѣмъ заинтересоваться. На каждой пристани нѣсколько человѣкъ встрѣчаютъ и провожаютъ криками: "бакшишъ, бакшишъ!" Едва ли гдѣ въ мірѣ попрошайничество развито болѣе, чѣмъ въ Египтѣ; мы ознакомились съ нимъ уже въ Александріи,-- въ Каирѣ оно еще сильнѣе и увеличивается вплоть до самыхъ Ѳивъ.

Низшіе классы египетскаго населенія считаютъ всѣхъ пріѣзжихъ европейцевъ богачами. "Еслибы не были они богачами и еслибы у нихъ было дѣло дома, то зачѣмъ бы пріѣхали они къ намъ въ Египетъ?" -- разсуждаютъ арабы и феллахи. Разъ же человѣкъ -- богачъ, которому вдобавокъ и дѣлать нечего, естественно стремиться сорвать съ него "бакшишъ". Поэтому и арабы, и феллахи одинаково пристаютъ къ путешественнику. Какую бы малую услугу ни оказалъ вамъ арабъ, и какъ бы щедро ни заплатили вы ему, онъ все же попроситъ прибавки. Большинство же, особенно въ верхнемъ Египтѣ, окружаютъ васъ и просятъ "бакшипгь", кажется, только потому, что вы стоите на почвѣ, нѣкогда принадлежавшей предкамъ нынѣшнихъ обывателей. Просятъ старики, просятъ здоровые, бодрые люди, просятъ женщины, просятъ и дѣти. Послѣднія особенно многочисленны и назойливы. Едва вышли вы за ворота отеля, и толпа дѣтей окружаетъ васъ съ криками: "бакшишъ!". Горе вамъ поддаться на этотъ крикъ: тогда начинаютъ приставать еще несноснѣе, хватаютъ за платье, за руки, за ноги. Показываться безъ провожатаго, знающаго мѣстный языкъ, очень и очень непріятно; энергичные возгласы, а чаще палка или хлыстъ такого провожатаго очень облегчаютъ прогулку. Въ испрашиваніи бакшиша египтяне доходятъ просто до виртуозности. Намъ нерѣдко случалось видѣть цѣлую толпу дѣтей, версты двѣ, три бѣгущихъ по берегу, провожающихъ пароходъ неумолчнымъ крикомъ: "бакшишъ, бакшишъ!".

Ѣдете иной разъ по деревнѣ -- дѣти играютъ; завидя васъ, все моментально останавливается, и вотъ цѣлый рядъ искривившихся физіономій; вы думаете, что напугали ихъ, что они сейчасъ разревутся,-- ничуть! они приподнимаются на носкахъ, вытягиваются всѣмъ тѣломъ вверхъ (какъ разъ какъ пѣтухи, когда вздумаютъ огласить воздухъ своимъ сильнымъ и увѣреннымъ "ку-ку-ре-ку!") и вдругъ сразу на всѣ голоса закричатъ и запищатъ одно и то же слово: "бакшишъ!". Тѣ, что побольше, ясно кричатъ "бакшишь", поменьше: вопятъ "шишъ, шишъ!", а самые крохотные, полутора, двухлѣтніе клопы, захлебываясь, лепечутъ: "сиссъ, сиссъ, сиссъ!". Такъ всюду и постоянно.

Подъѣзжая къ одной изъ пристаней, мы замѣтили на ней очень много народу; съ нея же неслись крики, но не "бакшишъ", а отчаянные, раздирающіе. Подходимъ ближе и видимъ, что съ десятокъ полицейскихъ окаймляетъ бортъ барки, составляющей пристань, а вся она биткомъ набита народомъ, который топчется и толчется на мѣстѣ, то поднимая, то опуская руки и неистово воя. Иногда толпа надвигается на полицейскихъ, словно собираясь сбросить ихъ въ воду, но полицейскіе съ самымъ спокойнымъ видомъ вытаскиваютъ исподмышки длинныя бамбуковыя палки и начинаютъ ровно и не спѣша, словно цѣпомъ работая на молотьбѣ, тузить во всѣ стороны не разбирая по чемъ попадаютъ -- по тѣлу, по рукамъ, по плечамъ, по лицу или по головѣ; толпа кричитъ, отшатнется, а потомъ опять напираетъ -- и опять та же работа полицейскихъ и ихъ палокъ.

Подошли къ пристани. Толпа имѣетъ совсѣмъ особый видъ. На мужчинахъ и женщинахъ платье, или, вѣрнѣе сказать, темно-синіе халаты и рубашки, изорванные почти въ клочки; все тѣло, руки, ноги, голова и волосы въ грязи; на женщинъ взглянуть страшно: длинныя космы волосъ залѣплены засохшей -- а у иныхъ сырой -- грязью, грязь течетъ съ головы на лицо и грудь.

Едва привалилъ пароходъ -- и вой усилился. Бросили трапъ. На пароходъ вводятъ шесть молодыхъ мужчинъ, чисто и даже не по-феллахски щеголевато одѣтыхъ. Вся толпа заревѣла какъ одинъ человѣкъ, натискъ на полицію сталъ сильнѣе, палки полицейскихъ свистали теперь въ воздухѣ безъ перерыва, а удары ихъ сыпались какъ градъ.

Оказалось, что населеніе сдаетъ рекрутовъ, которыхъ и ввели на пароходъ. При этомъ въ обычаѣ выражать свое горе воемъ, плачемъ, раздираніемъ лохмотьевъ, особенно для такихъ случаевъ хранимыхъ, обливаніемъ себя грязью съ головы до ногъ. Но чтобы ясно и осязательно дать почувствовать силу горя, большая часть толпы, всѣ, не только близкіе, но и дальніе родственники, должны подставлять себя подъ палочные удары. Какой бы имѣли смыслъ крики, вой и попытки ворваться будто бы на пароходъ для освобожденія новобранцевъ, если бы попытки эти не сопровождались чувствительною болью! Уклоняться въ этомъ случаѣ отъ ударовъ значило бы не только показать равнодушіе къ увозимымъ новобранцамъ, но и заслужить упрекъ всей деревни, лишающейся здоровыхъ, хорошихъ работниковъ.

Едва сталъ отваливать пароходъ, вой и стонъ усилились еще болѣе. Особенно неистовствовала какая-то старуха, а палки работали. Намъ казалось, что вотъ-вотъ толпа сама свалится и полицейскихъ столкнетъ въ воду. Но лишь корма парохода прошла пристань и узкая полоска воды мелькнула за нею, какъ на пристани мгновенно все преобразилось: вой и крики замолкли, полицейскіе спокойно засунули подъ лѣвую мышку палки свои, толпа равнодушно повернулась къ берегу, а старуха, такъ неиствовавшая за секунду передъ тѣмъ, съ довольнымъ видомъ стала что-то разсказывать сосѣдкѣ.

Перемѣна была такъ быстра и неожиданна, что мы невольно расхохотались.

Передъ вечеромъ, наконецъ, мы пришли въ Сіутъ, откуда недавно выѣхали въ путь, распростились затѣмъ съ нашимъ пароходишкомъ, перебрались на желѣзную дорогу -- и утромъ 26-го марта были въ Каирѣ.

Евг. Картавцевъ.

"Вѣстникъ Европы", No 5--6, 1891.

OCR Бычков М. Н.

Оставить комментарий Картавцев Евгений Эпафродитович (bmn@lib.ru) Год: 1891 Обновлено: 08/02/2018. 147k. Статистика. Описание: Путешествия Путевые заметки	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Вѣстникъ Европы", No 5--6, 1891.

Картавцев Евгений Эпафродитович Поездка в стовратные Фивы

Поѣздка въ стовратныя Ѳивы

Картавцев Евгений Эпафродитович
Поездка в стовратные Фивы