Карпов Пимен Иванович
Поджигатель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Пименъ Карповъ.

ПОДЖИГАТЕЛЬ

   У меня нѣтъ слезъ -- онѣ всѣ выплаканы; нѣтъ свѣта -- душа моя ослѣпла отъ страданій, нѣтъ голоса -- я говорю шопотомъ.
   А какое это счастье -- буйный, отчаянный плачъ навзрыдъ, надежда на утѣшеніе покаянная.
   Я ищу утѣшенія въ жертвѣ -- и несу мою жизнь и душу въ жертву.
   Бѣжало ужаса все живущее, а я надъ полемъ, замѣшаннымъ кровью и потомъ, пѣлъ пѣсни радости. И, благословивъ земное, отдалъ несчастнымъ землякамъ своимъ отверженную мою душу. И жизнь. Больше отдать нечего.
   Я пришелъ въ деревню, гдѣ выросъ и прожилъ полжизни. Когда-то я пахалъ здѣсь чужую землю, потомъ бросилъ родныя поля, проклялъ скудную жизнь батрака, съ кровью вырвалъ ее изъ груди и ушелъ въ городъ. Хата моя въ деревнѣ была разломана и всѣ слѣды заметены.
   Въ городѣ понесли мы, я и мои духовные братья -- свѣтодатели трудную, но радостную работу Господню. Мы ходили по рабочимъ кварталамъ, по стогнищамъ, по вертепамъ, помогали заблудшимъ, озлобленнымъ и немочнымъ. Главное же, главное -- мы зажигали ихъ любовью попаляющей, какъ огонь, любовью ревнующей о Божьемъ свѣтломъ градѣ и о тайной, скрытой правдѣ души. За нами ходили уже толпы освѣтленныхъ ближнихъ, воскресшихъ: пьяницы дали зарокъ не искать проклятаго зелья, не мучить себя и близкихъ, развратники -- не осквернять землю и души, жестоковыйные -- созиждать въ себѣ сердце чистое и зрящее Бога, и сотворить благо и милосердіе. Въ какой-нибудь мѣсяцъ -- другой, рабочаго квартала нельзя было и узнать. Куда дѣвались пьяные крики, драки, а то и убійства? Гдѣ мерзость запустѣнія, приниженность, жестокость? Мы зажгли въ душахъ заблудшихъ и коснѣющихъ любовь попаляющую, и вотъ, въ ней, какъ въ огнѣ, истлѣла муть жизни.
   За это-то насъ и возненавидѣли...
   Я вернулся въ деревню, неся въ жертву послѣднее, что у меня осталось -- душу.
   Кормильцы и работники ушли сражаться. Въ деревняхъ оставались только старики, да женщины, да еще дѣти -- много дѣтей.
   Со мною была больная старуха -- мать. Ей отвели избу, дали хлѣба. А меня посадили читаремъ въ сборнѣ сельской, гдѣ я читалъ газеты, зачитывалъ землякамъ лютую ихъ тугу.
   Мнѣ какъ будто обрадовались вдвойнѣ: стараго земляка спасли съ матерью отъ голодной смерти, и читаря безплатнаго нашли -- зачитываетъ ихъ горе лютое. Нерадостна была только моя душа: когда я повелъ какъ-то рѣчь о любви попаляющей, о душахъ, взыскующихъ града, меня никто не вздумалъ и слушать, только какой-то старикъ...
   -- Ты это о себѣ... аль о насъ?.. Мы, братъ, спасены... Насъ неча спасать!..
   Тогда я, бросивъ сборню, пошелъ изъ избы въ избу, помогая немочнымъ и недужнымъ -- лѣченіемъ, работой, совѣтомъ, утѣшеніемъ...
   На меня еще пуще;
   -- Помогъ, такъ думаешь, и спасся? Да мы-то не желаемъ, чтобъ ты на нашей шкурѣ душу свою спасалъ!
   А когда я вышелъ въ поле работать за одну больную бобылиху, старики прямо набросились на меня съ проклятьями и угрозами:
   -- Какъ ты смѣлъ выходить въ поле? Брехалъ бы языкомъ лучше.
   Изъ ночи въ ночь кто-то лютый поджигалъ села. Какъ только поля окутывала ночь,-- то на востокѣ, то на западѣ, то на сѣверѣ, то на югѣ плясало зарево надъ соннымъ доломъ. И, охваченныя ужасомъ, толпы мужиковъ метались по оврагамъ, тщетно спасались, тщетно гонялись за поджигателями. Говорили, будто поджигаютъ бѣглые. Или свои же осатанѣлые душегубы. Или кара отъ Бога,-- ангелъ мщенія поджигаетъ села кровавой звѣздой.
   А я открыто ходилъ по селамъ. Мнѣ и невдомекъ было, отчего мужики прятали отъ меня глаза, а на мои разспросы о ихъ горѣ загадочно отмалчивались.
   А бобыли, немочные и вовсе бѣжали отъ меня, какъ отъ чумы. И теперь для меня ясно было, что жертвы моей земляки страшились, какъ какой-то кары. Когда-же увидѣли, что моего участія, ревности моей все-таки имъ не избѣжать, они ощерились на меня.
   -- Убить его, анаѳему!-- кричали въ толпѣ.
   Отступалъ я, шепча безсмысленно, плача отъ обиды:
   -- Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ... Вѣдь я и душу стою въ жертву -- принесъ. Я не беру, я отдаю.
   -- А-а-а! Жертва! Отдаешь...-- ревѣла толпа,-- поджигаешь, а жертвой глаза загораживаешь?
   Кто-то ударилъ меня въ затылокъ и сбилъ съ ногъ.
   -- Убить его! Чтобъ другимъ не повадно было!
   -- Много будетъ чести бить его!-- ухалъ староста, сивобородый старикъ,-- въ станъ его, вотъ и вся недолга! Поджигатель. Законопатятъ анаѳему въ каменный мѣшокъ. Пропадетъ охота!
   -- Сумасшедшіе,-- кричалъ кто-то,-- да кой же ему прокъ -- поджигать!
   -- Я такой: подожгу, дескать, подѣлаю нищими, а потомъ начну помогать. И меня, дескать, за это на рукахъ будутъ носить. И душу свою, дескать, спасу.
   И еще что-то выкрикивали, но я уже не помню, что со мной было. Только въ тюрьмѣ я догадался.
   
   О, многострадальная родина, прости мнѣ безумную мою любовь къ тебѣ, нѣжная мать. Пощади ты меня! Усталъ я смертельно.
   Или молитвы мои тебѣ недоходимы -- такъ глухо и люто гудитъ въ окнѣ вѣтеръ твоего дикаго простора.
   Но услыши, услыши, родимая страна, какъ велика и пламенна любовь моя къ тебѣ, вспомни и прости меня. Имя твое -- радость мнѣ.
   Только что приходилъ ко мнѣ сивобородый старикъ изъ села, староста. Онъ принесъ мнѣ мѣдный тѣльникъ благословеніе моей матери и вѣсть о ней.
   -- Прости ты насъ! Голубь ты нашъ! Прости-и!-- падалъ старикъ мнѣ въ ноги,-- нечистый попуталъ насъ. Мы не виноваты.
   -- Проститъ Богъ...-- подымалъ я его, ты изъ села? Какъ тамъ моя мать? Жива? Когда благословеніе посылала, ничего не велѣла передать мнѣ больше? Ничего не говорила?
   -- Да что-жъ... ничего...-- повелъ старикъ затуманенными, слезными глазами,-- только, вишь ты, несчастье. Сгорѣла.
   -- Сгорѣла?..
   -- Не мы виноваты! Сердце! грохнулся на полъ опять старикъ, поджигатели ходятъ теперь по селамъ. Внадысь поймали одного. Наше село, вѣдешь, тоже сгорѣло. Ну и матушка твоя. А передъ тѣмъ будто чуяла. Позвала меня: "Передай, говоритъ, сынку въ замокъ, благословеніе!" -- сняла съ себя крестикъ и отдала.
   А мнѣ нечѣмъ было дышать.
   -- Жалко тебя до смерти... убивался старикъ,-- а только чего ты полѣзъ... съ жертвой этой самой? Поздно теперь жертвовать. Кто другъ, кто недругъ -- не разберешь теперь. А коли совѣсть твоя нечиста -- нечего жертвой ее обѣлять. Лучше выйди на ростань, покайся на міру. Вишъ какъ надо это! Тугу нашу хотѣлъ ты загладить... А намъ нечего заглаживать, коли сердце разрываете и...

"Пряникъ осиротевшим дѣтямъ", Петербургъ, 1916

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru