Каронин-Петропавловский Николай Елпидифорович
По Ишиму и Тоболу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Из путешествий и исследований крестьянского быта Западной Сибири).

  

Собраніе сочиненій Каронина (Н. Е. Петропавловскаго).

Съ портретомъ, факсимиле и біографическимъ очеркомъ.

Редакція А. А. Попова.

Изданіе К. Т. Солдатенкова.

Том I.

Москва.

Типо-литографія В. Рихтеръ, Тверская, Мамоновскій пер., с. д.

1899.

По Ишиму и Тоболу.
(Изъ путешествій и изслѣдованій крестьянскаго быта Западной Сибири).

   I. Очеркъ природы
   II. Очеркъ землевладѣнія
   III. Очеркъ культуры
   IV. Очеркъ переселеній
   V. Очеркъ отношеній крестьянъ къ землѣ
   VI. Очеркъ обрабатывающей и добывающей промышленности
   VII. Очеркъ будущаго
  

I.

Очеркъ природы.

Происхожденіе страны.-- Поверхность и видъ.-- Орошеніе: рѣки и озера. -- Климатъ; господствующіе вѣтры.-- Лѣто въ Курганскомъ округѣ въ 1883 г.-- Лѣто въ Ишимскомъ округѣ въ 1884 г.-- Осень въ Курганскомъ окр. въ 1881 г.-- Почва.-- Характерныя особенности фауны и флоры, касающіяся крестьянской жизни.-- Богатство края.-- Вопросъ о многоземельи.

  
   Если раздѣлить Тобольскую губ. пополамъ отъ запада къ востоку, то это будетъ приблизительно точная грань, раздѣляющая двѣ страны, характеризующіяся совершенно различными физическими свойствами. Въ то время, какъ сѣверная половина губерніи обильна лѣсами, преимущественно хвойными, и болотами, занимающими огромныя пространства, -- южная, напротивъ, сравнительно бѣдна лѣсами, а хвойныя породы встрѣчаются въ ней какъ исключеніе, но зато эта часть губерніи отличается огромными степями.
   Происхожденіе этихъ двухъ странъ также различное. Тогда какъ сѣверная половина губерніи въ послѣдніе геологическіе періоды образовалась преимущественно подъ вліяніемъ Ледовитаго океана, южная половина губерніи составляетъ часть той безконечной равнины, которая, начинаясь съ Каспійскаго моря и оканчиваясь предгоріями Алтая, составляла нѣкогда дно моря, оставившаго послѣ себя Каспійское и Аральское моря и безконечное число мелкихъ озеръ. Послѣднія разсѣяны въ Башкиріи (восточно-уральская часть Пермской губ.), по Ишимской и Барабинской степямъ, а также въ предѣлахъ киргизскихъ степей.
   Предлагаемая статья содержитъ лишь описаніе южной половины губерніи и преимущественно округовъ: Курганскаго, Ишимскаго и Тюкалинскаго, имѣющихъ между собою много общаго.
   Всѣ три округа представляютъ равнину съ незначительными возвышеніями, увалами. То, что называется ровною, безлѣсною степью, можно встрѣтить только на границахъ киргизскихъ степей. Все же остальное пространство, занятое округомъ, не производитъ впечатлѣнія степи. Всюду, куда хватаетъ глазъ, видны березовые перелѣски, долины съ озерами, возвышенія съ богатою растительностью. Перелѣски такъ часто слѣдуютъ другъ за другомъ, что сливаются передъ глазами въ безконечный лѣсъ. Впрочемъ, нерѣдко попадаются дѣйствительно сплошные лѣса, занимающіе сотни десятинъ лиственными породами. Кое-гдѣ встрѣчаются и хвойные боры, на которыхъ отдыхаетъ взглядъ, утомленный однообразіемъ ландшафта. Сплошными лѣсами богата въ особенности сѣверная часть Ишимскаго округа, смежная съ Тобольскимъ, средина Курганскаго и сѣверозападная Тюкалинскаго.
   Въ общемъ же -- бѣдность картинъ. Эти вѣчные березовые перелѣски на плоской равнинѣ такъ утомляютъ, что путешественникъ радуется, когда встрѣчаетъ густой лѣсъ съ высокими деревьями. Но этихъ лѣсовъ немного; они давно вырублены или вырубаются; вмѣсто нихъ, остались густыя заросли по болотамъ и мелкія березы, годныя на дрова, по возвышеніямъ.
   Орошается страна двумя только рѣками -- Ишимомъ и Тоболомъ, прорѣзывающими ее съ юга на сѣверъ. Какъ всѣ степныя рѣки, онѣ имѣютъ крайне извилистое теченіе, во многихъ мѣстахъ ежегодно мѣняя русло и оставляя послѣ себя множество богатыхъ водою старицъ. Что касается притоковъ этихъ двухъ огромныхъ рѣкъ, то они совершенно незначительны, какъ Мергень въ Ишимскомъ округѣ, Икъ въ Курганскомъ и другіе. Бѣдность рѣчного орошенія выкупается богатствомъ озеръ.
   Крупныхъ озеръ, какія существуютъ, напр., въ Башкиріи, вовсе не встрѣчается въ описываемой странѣ, но болѣе мелкихъ безчисленное множество. Одни изъ нихъ занимаютъ не болѣе квадратной полуверсты, другія тянутся на десятки верстъ въ окружности, причемъ одни озера содержатъ прѣсную воду. другія горькосоленую. Химическій составъ послѣднихъ, впрочемъ, не изслѣдованъ, хотя несомнѣнно, что въ недалекомъ будущемъ будутъ открыты озера съ цѣлебными свойствами.
   Сообразно съ такимъ орошеніемъ, разселилось по странѣ я населеніе. Наиболѣе густое населеніе образовалось по берегамъ двухъ большихъ рѣкъ; другая часть населенія устроилась возлѣ озеръ, прѣсноводныхъ и не высыхающихъ. Въ Ишимской степи, отличающейся особеннымъ обиліемъ озеръ, большая часть населенія осѣла по озерамъ, а меньшая по рѣкѣ Ишиму.
   Старожилы говорятъ, что озеръ въ прежнія времена было несравненно больше, чѣмъ теперь, многія мелкія озера вовсе исчезли, образовавъ послѣ себя болота, топи и заросли. Рри всеобщемъ и безпорядочномъ истребленіи лѣсовъ, это убѣжденіе жителей имѣетъ естественное основаніе, и несомнѣнно, что постепенное высыханіе мелкихъ озеръ и замѣтная убыль въ крупныхъ озерахъ замѣчается повсемѣстно, во всѣхъ трехъ округахъ. Въ связи и рядомъ съ этимъ фактомъ идетъ столь же повсемѣстное уменьшеніе рыбы въ озерахъ.
   Благодаря тому обстоятельству, что распространеніе озеръ по странѣ неравномѣрно, что въ однѣхъ ея частяхъ, какъ Ишимская степь, озеръ больше, а въ другихъ меньше, какъ это видно въ южной половинѣ Курганскаго и во всемъ почти Тюкалинскомъ округѣ, -- и степень влажности воздуха неравномѣрно распредѣляется по округамъ. Ишимскій климатъ отличается большею умѣренностью, нежели Курганскій, а послѣдній, въ свою очередь, мягче Тюкалинскаго. Впрочемъ, вліяніе мѣстныхъ условій настолько незначительно, что даетъ наблюдателю полное право только вскользь отмѣтить эти условія и перейти къ общей характеристикѣ климата, зависящаго отъ географическаго положенія страны.
   Въ общемъ климатъ всѣхъ трехъ округовъ континентальный, сухой и съ внезапными колебаніями въ состояніи погоды. Зима суровая, лѣто знойное, переходъ отъ зимы къ лѣту крайне рѣзкій, такъ что самая восхитительная часть года -- май здѣсь является наиболѣе гибельной для здоровья людей, для роста растеній. Того теплаго, благоухающаго, нѣжнаго мая, какой мы знаемъ, здѣсь вовсе нѣтъ. Часто до половины этого мѣсяца дуютъ холодные, пронизывающіе до костей сѣверные вѣтры, а во вторую половину вдругъ наступаетъ знойная тишина. Солнце палитъ, какъ въ полѣ; воздухъ сухой, горячій. Перемѣна совершается такъ быстро, что производитъ гнетущее вліяніе на тѣло, сильно разслабляя весь организмъ.
   Иногда бываетъ хуже: днемъ жаръ, ночью холодъ. Нерѣдка также внезапная перемѣна въ теченіе дня: въ первую половину дня, благодаря южному вѣтру, стоитъ знойная погода, а къ вечеру вдругъ вѣтеръ мѣняется на сѣверный и наступаетъ пронизывающій холодъ.
   Въ началѣ лѣта, а иногда и въ серединѣ поля, наблюдается интересное метеорологическое явленіе. Дуетъ сѣверный вѣтеръ, въ воздухѣ распространяется холодъ. Небо заволакивается облаками. Но облака не имѣютъ вида дождевыхъ тучъ; по формѣ и цвѣту, они несомнѣнно содержатъ снѣгъ. Снѣгъ дѣйствительно и падаетъ иногда среди іюня. Но чаще всего таяніе снѣга совершается въ верхнихъ слояхъ атмосферы, и тогда на землю падаетъ холодный дождь, температура котораго едва поднимается выше нуля.
   Явленіе это настолько часто наблюдается, что невольно обращаетъ на себя вниманіе. Сѣверный вѣтеръ постоянно приноситъ съ собой холодъ, но часто онъ наноситъ прямо снѣжныя облака, разрѣшающіяся ледянымъ дождемъ. Можетъ быть, это явленіе и полезно для растительности, увеличивая общее количество влаги, но на людей оно дѣйствуетъ крайне вредно.
   Господствующіе вѣтры -- сѣверо-западный и сѣверо-восточный. Разница между вліяніемъ ихъ огромная. Сѣверо-западный вѣтеръ приноситъ влагу и умѣренную теплоту; сѣверо-восточный вѣтеръ, наоборотъ, сухой и холодный.
   Юго-западный вѣтеръ характеризуется сильными грозами, но онъ не часто дуетъ.
   Болѣе его оказываютъ вліяніе юго-восточный и южный вѣтры; оба они, въ особенности первый, какъ чаще дующій, несутъ съ собой знойную засуху и несомнѣнно оказываютъ вредное дѣйствіе, тѣмъ болѣе, что чаще всего они перемежаются сѣверными вѣтрами, обладающими прямо противоположными свойствами.
   Рѣзко мѣняя направленіе, вѣтры западно-сибирскіе производятъ тотъ особенный климатъ, въ которомъ внезапные переходы изъ одной крайности въ друтую составляютъ законъ. Нѣсколько примѣровъ изъ послѣднихъ лѣтъ дадутъ наглядное понятіе о климатическихъ условіяхъ страны.
   Съ начала весны 1883 г. въ Курганскомъ округѣ стояли сильные холода. Зима была суровая, но безснѣжная, такъ что въ концѣ апрѣля снѣгъ оставался только въ мѣстахъ, гдѣ было больше тѣни, чѣмъ свѣта, но и онъ скоро и незамѣтно исчезъ. Въ природѣ совершалось оригинальное явленіе: несомнѣнно начиналась весна, но земля на поляхъ лежала сухая; не бѣжали ручьи по ложбинкамъ; не видно было весеннихъ лужъ; не раздавался шумъ вешнихъ водъ по оврагамъ. Снѣгъ невидимо пропалъ, испарился безъ слѣда.
   Рѣка Тоболъ не выходила изъ береговъ. Въ половинѣ апрѣля она была еще крѣпко скована льдомъ, но ледъ не трескался и не замѣчалось какихъ-нибудь признаковъ его скораго разрушенія. Разрушенія и на самомъ дѣлѣ не было. Въ концѣ апрѣля солнце среди полудня сильно жгло, и ледъ подъ его горячими лучами быстро таялъ, но ночью наступали холода, и ледъ, повидимому, еще крѣпче сковывалъ рѣку. Ждали, когда же будетъ ломаться ледъ, и не дождались. Онъ до послѣдней минуты нетронутою массой стоялъ отъ берега до берега; только видъ его измѣнился: изъ синяго онъ сначала сдѣлался тусклымъ, какъ матовое стекло, потомъ въ немъ образовались ноздри, и онъ походилъ на губку. Такимъ его видѣли еще вечеромъ 27 апрѣля, а на утро его уже никто не видалъ. Рѣка спокойно плескалась о берега и на всемъ ея протяженіи не было слѣда льда, который еще нѣсколько часовъ назадъ держалъ ее въ оковахъ, Превратившись въ губку, ледъ вдругъ разсыпался на милліарды ледяныхъ иголъ, которыя смѣшались съ водой и безслѣдно исчезли.
   Насколько быстро исчезли всѣ слѣды зимы, настолько же крутъ былъ переходъ отъ весны къ лѣту.
   Съ начала мая уже начались жары, доходившіе до 23®. Дождей не было. Полное отсутствіе влаги. Вѣтеръ дулъ южный. Плохо еще распустившіеся листья на деревьяхъ уже вяло висѣли. Травы росли рѣдкія и сухія.
   Въ началѣ іюня солнце палило тропическимъ жаромъ. Воздухъ раскалялся, какъ въ печи; горизонтъ, казалось, дрожитъ, волнуется. Это происходило послѣднее испареніе почвенной влаги. Травы сгорѣли, а дождей все не было. Вѣтеръ дулъ съ юга.
   Весь іюль былъ сплошнымъ днемъ мученій для людей и животныхъ и смертью для растительности. Въ тѣни температура показывала 29® R, а на солнцѣ она достигала 37® R. Хлѣба сгорѣли. Корнеплодныя пропали. Въ сухомъ и раскаленномъ воздухѣ носилась пыль изъ остатковъ посохшей растительности. Единственная зелень, не принявшая бураго цвѣта, -- это камыши по болотамъ. На нихъ и накинулись люди, думая ими прокормить голодный скотъ. Но это изобрѣтеніе только скорѣе погубило животныхъ: острые и твердые стволы изрубленнаго камыша протыкали кишечный каналъ животнаго, и послѣднее издыхало.
   Въ Ишимскомъ округѣ 1884 годъ является прямою противоположностью только что описанному. Всю весну, все лѣто и всю осень шли безпрерывные дожди и стоялъ холодъ, а солнечные лучи, казалось, потеряли свою силу. Вѣтеръ дулъ сѣверный -- тотъ самый, который приноситъ съ собой нестерпимый холодъ, снѣжныя облака и ледяной дождь.
   Съ апрѣля, когда только что сходилъ снѣгъ, уже начались эти ужасные дожди. Кругомъ на поляхъ лежалъ еще снѣгъ, рѣка Ишимъ стояла еще покрытою льдомъ, а небо уже цѣлый день висѣло мутное, и холодный, какъ зимняя вода, дождь безконечно обливалъ холодную землю. Снѣгъ и ледъ не горячими солнечными лучами были растоплены, а механически разрушены безпрерывнымъ дождемъ. Большая часть мая прошла лучше; много было красныхъ дней; солнце грѣло, вѣтеръ съ сѣвера прекратился. Деревья быстро распустились; трава густымъ зеленымъ ковромъ покрыла мокрую землю. Хлѣба взошли великолѣпные.
   Но насталъ іюнь. Вѣтеръ снова вдругъ подулъ съ сѣвера. И опять поползли эти снѣжныя облака, и полилъ ледяной дождь. Сплошнымъ потокомъ лилъ онъ, перемежаясь только съ снѣгомъ, который тотчасъ же таялъ на поверхности почвы, превратившейся въ глубокую жидкую грязь. Но поля стояли зеленыя; трава, густая, какъ ткань, выросла мѣстами въ ростъ человѣка, и даже на безплодныхъ мѣстахъ появились роскошные луга.
   Настало время косьбы. Косили часто подъ дождемъ, одѣтые въ зипунѣ, убирали мокрое сѣно, мокрымъ складывая его въ стога. И вся эта страшная работа пропала даромъ: сѣно сгнило и зимой продавалось дорого, хотя урожай травъ былъ безпримѣрный.
   Насталъ іюль. Вѣтеръ все былъ тотъ же -- сѣверный; зловѣщія облака съ снѣгомъ закрывали солнце. 2 іюля съ самаго утра пошелъ снѣгъ; къ полудню хлопья его были такъ густы, падалъ онъ въ такой массѣ, что къ вечеру этого дня вся земля покрылась бѣлымъ саваномъ. И хотя на другой же день онъ растаялъ, но холодный дождь не прекратился. Иногда на день, на два выглядывало солнышко, а потомъ ледяной дождь. Такъ прошелъ весь іюль.
   Хлѣба тянулись въ верхъ; ихъ толстыя дудки, необыкновенный ростъ выше роста человѣческаго, густота дѣлали ихъ похожими на заросли кустарниковъ. Но они стояли зеленые. Прошелъ іюль, наступилъ августъ, а хлѣба едва только бурѣли.
   Прошелъ и августъ, кое-гдѣ убирали хлѣба, однако, зерно было зеленое. Уборка продолжалась до конца сентября. Работали въ теплыхъ шапкахъ, въ бараньихъ шубахъ, въ рукавицахъ, потому что холодъ, перемежающійся дождемъ, стоялъ нестерпимый. Скоро повалилъ хлопьями снѣгъ, полилъ дождь, и оставшіеся неубранными хлѣба залило и засыпало дождемъ и снѣгомъ. А хлѣбъ убранный, высушенный и обмолоченный оказался никуда негоднымъ: мука по цвѣту походила на красный солодъ, и хлѣбъ, испеченный изъ нея, разсыпался, какъ плохая глина.
   Такъ прошло это лѣто, похожее скорѣе на тяжелую осень.
   Но зато осень иногда походитъ на лѣто.
   Всѣмъ памятна осень 1881 г. Уже съ конца августа установилась тихая и теплая погода. Въ началѣ сентября все зеленѣло; деревья, повидимому, долго еще не сбросятъ своихъ листьевъ; травы на поляхъ стояли живыми, какъ среди лѣта, а по лугамъ, на скошенныхъ мѣстахъ, густо покрывала землю ярко-зеленая отава.
   Весь сентябрь стоялъ теплый, нѣжный, благоухающій. Чистый, прозрачный воздухъ, голубое небо, ласкающая теплота, -- все это было такъ необыкновенно, что напоминало о другихъ временахъ и иныхъ странахъ. Въ концѣ сентября ходили въ лѣтнихъ костюмахъ. Ночью было пріятно спать на открытомъ воздухѣ, прямо подъ звѣзднымъ небомъ. Весь скотъ разжирѣлъ, находя въ поляхъ обильную и сочную траву.
   Насталъ и октябрь. Большая Медвѣдица описала уже большую дугу на небѣ. Утренники сдѣлались холодными. Но днемъ разливалась въ воздухѣ нѣжная теплота. Люди перестали, кажется, ждать суровую зиму, одѣвались весь октябрь въ лѣтнюю одежду.
   Прошла половина ноября. Все также было тепло, сухо и нѣжно; днемъ теплые солнечные лучи, яркій свѣтъ, прозрачный воздухъ; ночью бодрый холодокъ, чистый воздухъ и великолѣпное небо, на которомъ теперь во всей красотѣ сіяли: Полярная звѣзда, Вега, Сѣверная Корона, въ обыкновенное время едва видимыя.
   Только во второй половинѣ ноября выпалъ первый снѣгъ.
   Безъ сомнѣнія, описанныя явленія должны быть отнесены съ области ненормальностей. Но, изучая нормальныя условія климата, мы все-таки приходимъ къ заключенію, что климатическія явленія страны внезапны, переходы отъ одного состоянія погоды къ другому рѣзки и неожиданны, и это на протяженіи всего какихъ-нибудь сутокъ.
   Переходимъ къ почвѣ.
   На вопросъ, какая у васъ почва, большинство крестьянъ отвѣчаютъ: ровная. Этотъ отвѣтъ сначала кажется неудовлетворительнымъ и уклончивымъ. Но ближайшее изученіе почвенныхъ условій всѣхъ трехъ округовъ немедленно же объясняетъ отвѣтъ крестьянъ и показываетъ глубокую вѣрность дѣйствительности.
   Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ земля покрыта солончаками, въ особенности вблизи озеръ Ишимскаго округа. Суглинокъ мало распространенъ, а что касается песчаныхъ равнинъ, то онѣ встрѣчаются, какъ рѣдкое исключеніе, въ Ишимскомъ округѣ, что вполнѣ объясняется удаленностью округа отъ горныхъ породъ, которыя доставляли бы кварцъ и полевой шпатъ. Богаче песчаными мѣстностями Курганскій округъ, въ которомъ сохранились и до сихъ поръ сравнительно большіе участки сосноваго лѣса, растущаго на пескахъ. Но болѣе обширную область пески занимаютъ въ Тюкалинскомъ округѣ. Тѣмъ не менѣе, солончаки и пески не составляютъ основного характера почвы.
   Черноземъ -- вотъ господствующая почва. Въ низкихъ мѣстахъ онъ достигаетъ до полусажени глубины, а на возвышенныхъ доходитъ до четверти аршина. Общая же глубина равняется приблизительно тремъ четвертямъ. Крестьяне говорятъ: земля у насъ ровная. Почему? Отвѣтъ и подтвержденіе крестьянскаго мнѣнія сейчасъ же находятся. Въ самомъ дѣлѣ, при отсутствіи значительныхъ углубленій и возвышеній, черноземъ ровно распредѣлялся по поверхности, при отсутствіи овраговъ и горъ, не могло образоваться ни оголенныхъ отъ перегноя плѣшинъ, ни скопленій его по ложбинамъ и берегамъ рѣкъ. Гдѣ листья падали, тамъ они и гнили. А при равномѣрномъ распредѣленіи лѣсовъ и толща перегноя была приблизительно одинакова. Этому способствовало и крайне ничтожное развитіе рѣчного орошенія, которое является главною двигательною силой при распредѣленіи органическихъ остатковъ. Словомъ, всѣ условія края способствовали одинаковому удобренію поверхности.
   Выяснивъ этотъ характеръ климата и почвы, мы вкратцѣ упомянемъ и о томъ, какія животныя и растенія отсутствуютъ. Было бы точнѣе назвать, прежде всего, тѣ виды, которые являются характерными представителями края, но, къ сожалѣнію, мѣсто не позволяетъ намъ поговорить объ этомъ предметѣ. Скажемъ лишь то, что непосредственно касается нашей цѣли -- описанія крестьянской жизни.
   Прежде всего замѣтно полное отсутствіе суслика -- этого бича восточныхъ и южныхъ губерній Россіи. Быть можетъ, на югѣ Курганскаго округа онъ и существуетъ, но въ такомъ, безъ сомнѣнія, незначительномъ количествѣ, что не приноситъ никакого вреда. Сибиряки зовутъ его "полевою кошечкой".
   Изъ другихъ вредныхъ животныхъ въ большомъ обиліи распространены только волки.
   О саранчѣ сибиряки ничего не знаютъ. "Кузьки", -- знаменитаго кузьки, также нѣтъ, хотя, напр, Курганскій округъ находится на одной широтѣ съ нѣкоторыми изъ тѣхъ мѣстностей Россіи, гдѣ кузька производитъ опустошенія. Другихъ породъ вредныхъ насѣкомыхъ также нѣтъ. Упомянемъ кстати о томъ, что любимая всѣми ласточка не обитаетъ здѣсь; климатъ слишкомъ мало подходитъ къ ея веселому нраву. Иногда она вдругъ среди іюня или въ маѣ появляется, но черезъ нѣсколько дней также внезапно исчезаетъ, залетая сюда, вѣроятно, только пролетомъ въ болѣе удобныя для нея страны.
   Изъ хлѣбныхъ растеній хорошо родятся ярица, озимая рожь, ячмень, овесъ, горохъ, пшеница русская.
   Проса сѣется мало; въ Курганскомъ округѣ оно родится удовлетворительно, но въ Ишимскомъ плохого качества -- мелкое, бѣлесоватое. Зависитъ-ли это отъ климата и почему или есть результатъ вырожденія вслѣдствіе плохой сортировки сѣмянъ -- неизвѣстно.
   Пшеница высокихъ качествъ, какъ кубанка, египетка и др., совсѣмъ не сѣется въ Ишимскомъ и Тюкалинскомъ округахъ. Въ Курганскомъ, въ южной части, производились небольшіе засѣвы кубанкой, но фактъ тотъ, что она черезъ нѣсколько лѣтъ вырождается и требуетъ черезъ опредѣленное число лѣтъ полной перемѣны сѣмянъ.
   Гречиха въ Ишимскомъ округѣ вовсе не сѣется, въ Курганскомъ -- ничтожное количество. Неизвѣстно, дѣлались-ли опыты посѣва ея въ Ишимскомъ и Тюкалинскомъ округахъ, но сомнительно, чтобы это нѣжное растеніе привилось здѣсь. Всего болѣе гречиха терпитъ отъ преждевременныхъ заморозковъ, а заморозки здѣсь не исключеніе.
   Изъ корнеплодныхъ отлично родятся: картофель, морковь, рѣпа и пр. Но свекловица плохого качества, съ малымъ содержаніемъ сахара.
   Огурцы поспѣваютъ только на огородахъ, гдѣ для нихъ, прежде всего, стелятъ толстый слой навоза и на этомъ уже возвышеніи дѣлаютъ грядки; всходы по ночамъ нерѣдко закрываютъ рогожами. Безъ этихъ приспособленій огурцы не созрѣваютъ. Что касается капусты, то она родится безъ особеннаго ухода.
   Изъ ягодъ -- клубника, земляника, малина, смородина ростутъ хорошо. По полямъ можно встрѣтить низкіе кусты дикой вишни, но плодъ почти не дозрѣваетъ.
   Упомянувъ въ началѣ главы объ однообразіи ландшафта, занятаго сплошъ березовыми перелѣсками, мы теперь скажемъ о другихъ древесныхъ породахъ. Послѣ березы, осина и сосна наиболѣе распространены. Серебристый тополь, ива являются какъ рѣдкость. Дубъ и кленъ вовсе отсутствуютъ. Изъ кустарниковъ чаще всего попадаются рябина и черемуха.
   Перечисленіе недостатковъ и богатствъ края даетъ намъ возможность прямо перейти къ разсмотрѣнію вопросовъ о многоземельи и объ изобиліи описываемаго врая. О богатствахъ Сибири вообще и "благодатномъ" кургано-ишимскомъ краѣ столько писалось, что и пишущій эти строки даетъ себѣ право сказать нѣсколько словъ по этому поводу.
   Въ чемъ заключаются богатства описываемыхъ округовъ? Минеральной добычи здѣсь, очевидно, не можетъ быть. Не открытъ также каменный уголь. Соль привозная. Строевыхъ лѣсовъ уже нѣтъ. Озера, нѣкогда богатыя рыбой, пересыхаютъ. Дровяные лѣса быстро таютъ подъ ударами необходимости, о чемъ мы скажемъ въ слѣдующихъ главахъ. Какая-нибудь дичь, создающая промышленность, давно вывелась, за исключеніемъ зайцевъ. Въ чемъ же богатства края?
   Очевидно, дѣло идетъ о землѣ. Земли дѣйствительно много. Земля эта хорошаго качества, съ неистощимымъ слоемъ чернозема. Мы, повидимому, вправѣ констатировать фактъ многоземелья и вытекающій изъ него фактъ благосостоянія жителей, обитающихъ въ этомъ обширномъ краѣ. Но почему Тюкалинскій округъ, наиболѣе многоземельный, гдѣ крестьянинъ беретъ земли сколько хочетъ и въ какомъ мѣстѣ угодно, -- почему Тюкалинскій округъ наиболѣе бѣдный изъ трехъ округовъ?
   Задача эта разрѣшается послѣ разспросовъ крестьянъ, которые разъясняютъ дѣло основательно и со всѣхъ сторонъ. Несмотря на громадныя залежи чернозема, несмотря на столь же огромную поверхность, занятую тучною почвой, крестьяне не имѣютъ часто фактической возможности пользоваться этимъ богатствомъ. Если земля лежитъ въ дальнемъ разстоянія отъ деревни, то только богатые крестьяне не терпятъ неудобства отъ большихъ разстояній. Имѣя достаточное количество скота и рабочихъ силъ, они занимаютъ отдаленные участки, строятъ на нихъ избушки, сараи, овины и обработываютъ земли. Въ рабочую пору они по мѣсяцу живутъ на этихъ заимкахъ, исполняя здѣсь, вдали отъ своей деревни, всѣ земледѣльческія работы, вплоть до молотьбы.
   Бѣдные крестьяне, даже съ среднимъ достаткомъ, не могутъ широко практиковать эту систему заимокъ, по недостатку работниковъ, скота и времени. Они стараются обработывать тѣ участки, которые лежатъ вблизи деревни, хотя, безъ сомнѣнія, эти выпаханныя земли не могутъ по плодородности равняться съ землями удаленными. Необходимость заставляетъ дѣлать это. Та же необходимость заставляетъ среднихъ крестьянъ арендовать близкія къ деревнѣ земли у бѣдняковъ. Вслѣдствіе этого большая часть отдаленныхъ земель пустуетъ, хотя земли эти несомнѣнно превосходнаго качества.
   Но самое могущественное вліяніе на обезцѣненіе и количество запашекъ оказываетъ климатъ съ его рѣзкими особенностями. Научившись горькимъ опытомъ мѣстной метеорологіи, узнавъ въ совершенствѣ, какія штуки выкидываетъ сибирскій климатъ, крестьяне съ крайнею осторожностью относятся къ выбору земель подъ обработку. Нерѣдко можно замѣтить необъяснимое на первый взглядъ явленіе: крестьяне выбираютъ подъ посѣвъ худшую землю, не обращая вниманія на участки, которые содержатъ глубокій пластъ чернозема, неизвѣстно когда паханнаго. Но при ближайшемъ разсмотрѣніи это необъяснимое явленіе вполнѣ разъясняется: при выборѣ участка, старожилы-сибяряки всегда сообразуются съ климатическими вліяніями, облюбовывая, прежде всего, такую землю, которая, хотя и менѣе доброкачественная, находятся въ болѣе благопріятномъ положеніи передъ рѣзкими перемѣнами жары и холода, засухи и дождя. Въ тѣхъ деревняхъ, которыя имѣютъ ограниченный выборъ земли, происходитъ больше всего земледѣльческихъ несчастій: то хлѣбъ, выросшій высокою стѣной, сгніетъ на корню отъ поздняго созрѣванія, то его зальетъ и вымочитъ дождемъ, то засуха истребитъ его, то убьетъ его іюльскій иней.
   Крестьяне отлично знакомы, на основаніи точныхъ наблюденій, съ климатическими особенностями своего края и въ совершенствѣ, до мельчайшихъ подробностей, разработали вопросъ, какая земля ихъ края можетъ считаться наиболѣе цѣнною. Такъ, напр., ишимскіе крестьяне всѣ поголовно указываютъ на Гагаринскую волость и утверждаютъ, что такой доброй земли, какою одарена эта волость, не найдешь, пожалуй, во всѣхъ трехъ округахъ.
   Какое же отличіе этой волости отъ другихъ? Поверхность ея волнистая. Всюду разсѣяны озера. По всѣмъ направленіямъ тянутся увалы. Но главное направленіе уваловъ съ запада на востокъ. По гребнямъ уваловъ ростетъ березовый лѣсъ. Болотистыхъ мѣстъ мало; обширныхъ низинъ вовсе нѣтъ. Такое устройство поверхности даетъ землѣ Гагаринской волости огромное преимущество въ борьбѣ съ климатическими крайностями. Во время засухи посѣвы, расположенные по уваламъ, питаются влагой изъ озеръ, ле:жащихъ надъ ними, и хотя этой мѣстной влаги недостаточно, но хлѣбъ не погибаетъ отъ жары. Отъ холодныхъ, ледяныхъ вѣтровъ и дождей сѣвера гагаринскіе посѣвы также защищены. Лѣтній иней не въ силахъ имъ повредитъ такъ, какъ онъ вредитъ хлѣбамъ, расположеннымъ по ровнымъ низменностямъ. Есть также стокъ для излишковъ воды во время сильныхъ дождей.
   И въ самомъ дѣлѣ, хлѣба этой волости никогда не подвергаются такому опустошенію отъ засухъ, отъ ледяныхъ дождей, отъ заморозковъ въ полѣ. Въ самые несчастные годы у крестьянъ этой волости родится хлѣбъ. Тутъ же, почти рядомъ, верстахъ въ пяти, расположилась деревня другой волости на обширной низинѣ, съ глубокимъ, неистощимымъ слоемъ чернозема... "Да, чортъ-ли мнѣ въ этомъ черноземѣ, когда онъ не имѣетъ никакой силы? -- говорилъ мнѣ крестьянинъ этой деревни.-- Посѣешь хлѣбъ, а онъ вымерзнетъ или вымокнетъ. А земли у насъ, точно, много, и земля черноземная, да чортъ въ ней толку".
   Этимъ энергичнымъ выраженіемъ мнѣнія по надоѣвшему всѣмъ вопросу о сибирскомъ многоземельи мы и закончимъ. Говоря однимъ словомъ, многоземелья въ краѣ потому не существуетъ, что крестьяне, при настоящихъ своихъ средствахъ, благодаря климатическимъ вліяніямъ, фактически не пользуются многими землями, которыя подвержены всѣмъ крайностямъ физическихъ условій страны. Пока эти многія земли совершенно негодны, давая чистый убытокъ, такъ что судить о достаточности надѣловъ на основаніи одного абсолютнаго количества земель было бы вредною ошибкой.
  

II.

Очеркъ землевладѣнія.

Происхожденіе населенія.-- Борьба съ инородцами.-- Порядки въ землевладѣніи: земли близкія и дальнія; земли общинныя и заимки, начало захвата и индивидуальность сибирской общины.-- Недостаточная прочность земельныхъ порядковъ; примѣры безпорядочности во владѣніи.-- Типическая форма землевладѣнія; соединеніе индивидуальной и общинной собственности.-- Вопросъ объ интенсивной культурѣ.

  
   Край, занятый теперь тремя округами, заселился съ незапамятныхъ временъ, почти на другой день послѣ побѣдъ Ермака, когда въ открытыя этими побѣдами ворота Сибири двинулась могучая волна русскихъ людей. Изъ какихъ элементовъ состояла эта масса? Существуетъ мнѣніе, что предки сибиряковъ были "штрафные людишки" Московскаго царства, причемъ совершенно неосновательно смѣшиваются въ одну кучу жители городовъ и деревень. Не трудно показать всю ошибочность такого взгляда. Въ самомъ дѣлѣ, если обитатели сибирскихъ городовъ не могутъ похвастаться своими предками, пришедшими съ бубновыми тузами на спинахъ, то происхожденіе крестьянъ сибирскихъ иное.
   И въ настоящее время существуетъ ссылка въ огромныхъ размѣрахъ всего, что стало негоднымъ для Россіи, и этотъ сбродъ наполняетъ Сибирь отъ Урала до Тихаго океана, но весь этотъ людъ не осѣдаетъ по деревнямъ. Развращенные до мозга костей, привыкшіе къ легкой наживѣ, съ органическимъ отвращеніемъ къ труду, современные посельщики ютятся по городамъ, всѣми средствами отдѣлываясь отъ деревни. Да и деревня ихъ не выноситъ. Относясь спокойно къ тѣмъ исключительнымъ посельщикамъ, которые, по приходѣ въ Сибирь, принимаются за землю, крестьяне безпощадно гонятъ прочь всю остальную массу "хвосторѣзовъ". Борьба между коренными сибиряками и посельщиками идетъ на жизнь и смерть. Самое это слово -- "хвосторѣзъ" показываетъ, насколько безпощадны взаимныя отношенія между двумя сторонами: посельщикъ, которому не удалась кража крестьянской лошади, всегда, изъ-за одной злобы, отрѣжетъ съ корнемъ у ней хвостъ.
   Каковы теперь отношенія между крестьянами и посельщиками, такія же отношенія существовали и тогда между людьми труда и вольницей. Вольница могла и умѣла воевать, драться, грабить, но на трудъ она была не способна. Колонизовали край черносошные, крѣпостные, монастырскіе крестьяне, бѣжавшіе съ родины отъ притѣсненій и голода. Правда, они были бѣглецы, но бѣжали они не отъ труда, а отъ московской волокиты, отъ воеводскаго кормленія и другихъ жестокостей. И шли они въ открывшійся край не за легкою наживой, а ради упорной работы среди безконечнаго простора. Это были людишки Московскаго царства, но закаленные въ трудѣ, энергичные, свободолюбивые. Они шли за вольницей или даже вмѣстѣ съ ней, но, облюбовавъ мѣста новой страны, прочно садились на нихъ, въ то время, какъ вольница, состоявшая поголовно изъ "штрафнаго" элемента, разнузданная, съ органическимъ отвращеніемъ къ труду, двигалась дальше въ глубь Сибири, дралась, грабила, убивала инородцевъ и сама погибала.
   Колонизаторы Сибири, по самому характеру своему, не имѣли ничего общаго съ вольницей, завоевывавшей страну, люди труда, они были прямою противоположностью людямъ легкой наживы. Такое же коренное раздѣленіе существовало между этими двумя группами и въ послѣдующія времена, существуетъ и теперь. Одни изъ выходцевъ Россіи устраиваются по городамъ, воруя, нищенствуя или занимаясь ремесломъ -- такихъ подавляющее большинство, другіе -- ничтожное меньшинство -- садятся на земельные надѣлы, увеличивая собою деревенское народонаселеніе. Такъ заселялись сибирскія страны.
   Единственную точку соприкосновенія обѣихъ группъ составляла всегдашняя боевая готовность отстаивать съ оружіемъ въ рукахъ занятыя земли. Сибирскимъ крестьянамъ пришлось сѣсть не на умиротворенныхъ мѣстахъ, а въ странѣ чужой, населенной храбрыми инородцами, которые долго не могли забыть, что они хозяева земли. Шагъ за шагомъ крестьянамъ приходилось отражать набѣги инородцевъ, отстаивать занятые лѣса и степи и нападать, чтобы захватить въ окрестностяхъ новыя земли. И чѣмъ храбрѣе были инородцы, тѣмъ труднѣе доставалась крестьянамъ ихъ земля, на которой они проливали не одинъ потъ, но и кровь.
   Въ описываемыхъ трехъ округахъ борьба шла съ киргизами. Дикіе, ловкіе и храбрые, киргизы чуть не до послѣдняго времени отстаивали свои права хозяевъ; еще въ сороковыхъ годахъ нашего столѣтія происходили кровавыя стычки между крестьянами и киргизами, которые, впрочемъ, уже перешли въ оборонительное положеніе. Главныя ихъ нападенія были направлены на скотъ, который они то и дѣло угоняли у крестьянъ. Старожилы здѣшніе ярко рисуютъ эту борьбу изо дня въ день. Большинство крестьянъ имѣло винтовки; только бѣдные не были вооружены. Выѣзжали въ поле съ оружіемъ, совершался-ли сѣнокосъ, жнитво или пахота. Старались по возможности выѣзжать на работы толпами; у одиночекъ то и дѣло отнимали киргизы лошадей, нерѣдко убивая ихъ самихъ. Въ Курганскомъ округѣ по рѣкѣ Тоболу во многихъ деревняхъ вамъ покажутъ мѣста, гдѣ происходили сраженія съ киргизами, кочевавшими на одной изъ сторонъ рѣки. "Кыргызы!" -- это былъ боевой кличъ. Моментально собиралась вся деревня и гналась за шайкой киргизовъ, угонявшихъ стада коровъ. Встрѣчались возлѣ рѣки и начиналась рѣзня. Успѣвшіе броситься вплавь черезъ рѣку киргизы спасались, но остальныхъ крестьяне убивали, бросая трупы съ кручи берега въ рѣку. Иногда приходилось, наоборотъ, плохо крестьянамъ, въ особенности, когда крестьяне стояли на одномъ берегу, а киргизы на другомъ; удачные выстрѣлы киргизовъ много клали наповалъ мужиковъ.
   Кромѣ киргизовъ, крестьяне имѣли противъ себя и суровую природу: дремучіе лѣса, болота. И здѣсь шла борьба, только болѣе постоянная и тяжелая. Берега рѣкъ и озеръ покрыты были непроницаемыми дубровами и, прежде чѣмъ селиться, колонисты должны были очищать лѣса, бороться съ волками и медвѣдями, пролагать дороги сквозь заросли и пр.
   Подъ такими вліяніями и соотвѣтственно имъ установились формы землевладѣнія. Русскіе люди принесли съ собой общинные порядки, но здѣсь, въ новой странѣ, эти порядки подверглись сильному видоизмѣненію. Безъ сомнѣнія, начало земледѣльческихъ работъ возникало вблизи поселенія; къ этому вынуждали киргизы, звѣри, лѣса; безъ сомнѣнія также, что борьба съ этими условіями новой страны сначала велась сообща. Поэтому извѣстное регулированіе правъ на эту землю, добытую цѣлою общиной, началось тотчасъ же, какъ только основалось поселеніе, -- регулированіе, производившееся на обширныхъ началахъ. Не было податей, воеводъ и другихъ проявленій государственной власти, подъ давленіемъ которой, по мнѣнію нѣкоторыхъ, держалась община, но община возникла необходимымъ и естественнымъ образомъ, благодаря не столько преданію, вынесенному изъ Россіи, сколько общей борьбѣ съ грозными условіями новой страны, гдѣ отдѣльная личность погибла бы.
   Но колонисты не могли ограничиться только землями, лежащими вблизи деревень; безконечный просторъ окружающей природы манилъ ихъ дальше, въ особенности людей энергичныхъ и безстрашныхъ; они, оставляя позади себя болѣе робкихъ и менѣе сильныхъ, удалялись въ поискахъ за пахотой, сѣнокосами и лѣсами далеко отъ деревень и захватывали облюбованные участки. Община не завидовала этимъ смѣльчакамъ, оставляя на ихъ страхъ ихъ предпріятія; не могла она имѣть и притязаній на эти участки, захваченные смѣльчаками. Послѣдніе владѣли участками, какъ хотѣли и сколько могли, не встрѣчая ни малѣйшаго контроля со стороны своихъ односельчанъ, у которыхъ не было не только повода, но и желанія вмѣшиваться въ эти рискованные захваты земель.
   Такъ возникъ приблизительно индивидуализмъ сибирскихъ крестьянъ и такимъ образомъ освящено было право захвата.
   Впослѣдствіи, когда опасность отъ набѣговъ киргизовъ прошла, когда можно было работать за десятки верстъ отъ деревни безъ всякаго риска, право захвата, уже освященное, перешло и на тѣ земли, которыя находились недалеко отъ деревень, но которыя община почему-либо не включила въ мірскую собственность. Завладѣвшіе ими также не встрѣтили возраженія со стороны цѣлой общины. Могли происходить ссоры между отдѣльными лицами, но общество не вмѣшивалось въ эти споры, признавая неотъемлемое право каждаго брать всякую землю, которою не владѣлъ другой, и только въ послѣднемъ случаѣ, когда одинъ покушался отобрать отъ другого уже захваченный участокъ, вмѣшивалась въ споръ община.
   Такъ укрѣпилось право захвата. Земли было еще такъ много, что каждому хватало по извѣстной долѣ хорошей земли. И каждый сталъ безконтрольно владѣть тѣмъ, что успѣлъ взять. Онъ могъ засѣвать свою землю, могъ на десятки лѣтъ оставить ее пустовать, но она все-таки принадлежала ему. Состоятельные крестьяне строили на своихъ земляхъ заимки, т.-е. лѣтнія избушки съ сараями и овинами. Заимки еще болѣе санкціонировали индивидуальную собственность, которая начала передаваться по наслѣдству, отъ отца къ сыну и далѣе.
   Съ теченіемъ времени индивидуализація подвинулась такъ далеко, что въ общій строй захватной системы вошли и тѣ земли, которыя лежали вблизи деревень; современемъ онѣ стали передаваться по наслѣдству.
   Тѣ же самыя причины вліяли на способъ сѣнокошенія. Косилъ всякій тамъ, гдѣ ему нравилось и куда онъ явился первымъ. Впрочемъ, это практиковалось только на удаленныхъ отъ деревни участнахъ, да и то вело за собой безконечныя и непрекращавшіяся распри. Что касается луговъ, находящихся неподалеку отъ деревень, то они ежегодно передѣлялись, и сомнительно, чтобы было время, когда эти луга не передѣлялись.
   Нарисованная нами схема землевладѣнія и выясненіе того пути, по которому шло развитіе сибирскихъ общинныхъ порядковъ, даютъ возможность представить прошедшее этого землевладѣнія лишь въ общихъ чертахъ. Схема не всегда совпадаетъ съ дѣйствительно существующими фактами.
   Причина этому та, что порядки сибирскаго землевладѣнія не установились прочно до настоящаго времени. Зависитъ это не только отъ обилія земли, которое позволяетъ крестьянамъ относиться съ меньшею ревностью къ каждому клочку ея, но и отъ другихъ явленій сибирской деревни. Упомянемъ, напр., о той легкости, съ какой крестьяне бросаютъ свои надѣлы въ одномъ, перебираясь на другую землю другого общества; эти постоянныя перебѣжки совершаются всего чаще среди одного общества; одинъ домохозяинъ покупкой или другимъ какимъ путемъ пріобрѣтаетъ землю другого, а этотъ другой тоже какимъ-нибудь путемъ завладѣетъ землей третьяго; и если бы еще участки переходили изъ рукъ въ руки цѣликомъ, а то переходятъ они мелкими частями, производя непонятную пестроту въ землевладѣніи. Нерѣдко замѣчаются такія явленія: крестьянинъ владѣетъ безспорно извѣстнымъ участникомъ или группой участковъ, а платитъ подати за другія земли, находящіяся въ другомъ обще.ствѣ; далѣе, нѣсколько домохозяевъ сразу предъявляютъ притязанія на одинъ и тотъ же участокъ, и между ними начинаются нескончаемые споры.
   Система заимокъ также составляетъ источникъ путаницы въ землевладѣніи; такъ какъ заимки строятъ почти исключительно только богатые домохозяева, то бѣдные, вслѣдствіе захвата, часто лишаются очень существенныхъ частей земли, вслѣдствіе чего въ нѣкоторыхъ деревняхъ происходятъ отмежевыванія извѣстнаго количества земли отъ богатыхъ въ пользу недостаточныхъ.
   Но самый ужасный безпорядокъ производятъ мертвыя души или, какъ онѣ здѣсь называются, "упалыя души". Въ исключительно рѣдкомъ хозяйствѣ нѣтъ этихъ мертвыхъ душъ, высылающихъ изъ своихъ могилъ подати. Большинство же домохозяевъ принуждено вѣчно считаться съ мертвецами. Принципіальный порядокъ при этомъ такой: всякій долженъ платить столько мертвыхъ душъ, сколько имѣетъ, и владѣетъ тою землей, какая искони принадлежитъ его роду. Это выходитъ просто. Но на практикѣ этого почти никогда не бываетъ. Домохозяева несостоятельные просятъ міръ сбавить съ нихъ часть мертвыхъ душъ. Міръ уважаетъ просьбы и перекладываетъ души на болѣе зажиточныхъ, а зажиточные требуютъ за это извѣстныхъ привилегій при землевладѣніи, напр., при дѣлежѣ покосовъ; часто ихъ требованія исполняются, а иногда нѣтъ -- происходятъ безконечныя ссоры.
   Особенно обильная пища для ссоръ является въ тѣхъ частыхъ случаяхъ, когда перелагается съ одного общинника на другого не цѣлая душа, а, напр., половина, четверть, -- тогда происходитъ путаница, въ которой и сами крестьяне нерѣдко ничего не могутъ сообразить. Извольте-ка удовлетворить надлежащимъ количествомъ земли, напр., осьмушку души!
   Изъ сказаннаго видно уже, что сибирская община не пришла еще къ опредѣленнымъ формамъ землевладѣнія. Въ одномъ случаѣ захватные участки признаются неприкосновенными и передаются по наслѣдству: въ другомъ случаѣ тѣ же самые участки признаются подлежащими урѣзкѣ или прибавкѣ -- рѣзкое противорѣчіе крестьянской мысли. Въ одномъ случаѣ община предъявляетъ свои верховныя права, въ другомъ она какъ бы забываетъ объ этихъ правахъ. Она пока считаетъ себя безсильною внести равномѣрный порядокъ во взаимныя отношенія между своими сочленами и ограничивается ожиданіемъ новой ревизіи, -- ожиданіемъ, которое въ нѣкоторыхъ деревняхъ сдѣлалось просто мучительнымъ, -- до такой степени безконечныя столкновенія всѣмъ надоѣли.
   Это регулированіе владѣніемъ землей все-таки идетъ естественнымъ путемъ, хотя и медленно, почти незамѣтно. Чтобы указать, въ какую сторону направляется это движеніе, мы разскажемъ два случая изъ деревенской жизни Ишимскаго округа.
   Одинъ касается разграниченія земель между двумя или нѣсколькими общинами, владѣвшими землею до этого времени сообща. До послѣднихъ лѣтъ между крестьянами разныхъ деревень происходили ежегодно схватки, ссоры, драки; то и дѣло крестьянинъ одной общины завладѣвалъ землей крестьянина другой общины, пользуясь тѣмъ, что междуобщинвой грани не было и земля считалась общей. Чаще же всего схватки происходили между двумя деревнями во всемъ ихъ составѣ; при сѣнокосѣ драка между двумя мірами была дѣломъ до такой степени обыкновеннымъ, что, собираясь на сѣнокосъ, всѣ запасались оружіемъ: кто бралъ хорошую сырую березу, кто ограничивался литовкой, надѣясь, что на мѣстѣ побоища онъ всегда можетъ найти достаточно толстое дерево. Обыкновенно одна деревня успѣвала раньше пріѣхать на луга и выкосить много травы; въ такомъ случаѣ другая деревня, приведенная въ негодованіе этимъ поступкомъ, сразу нападала съ кольями и косами. И, прежде чѣмъ убирать сѣно, обѣ партіи успѣвали сдѣлать достаточное число фонарей подъ глазами и глубокихъ дыръ на тѣлѣ.
   Это продолжалось, повторяемъ, до послѣдняго времени, когда всѣ рѣшили такъ или иначе покончить съ этими драками. Приглашали землемѣровъ и разверстывали свои угодья. При этомъ раздѣлъ совершался не на основаніи только права захвата, но и на принципѣ равноправности: къ тѣмъ землямъ, которыми члены общины владѣли испоконъ вѣка и на правахъ наслѣдственной собственности, пріобрѣтенной захватомъ, прибавлялись земли, не принадлежащія собственно данной общинѣ, а прирѣзанныя къ ней другою общиной въ виду равноправности и соблюденія справедливости. Правда, во многихъ случаяхъ, при этихъ размежеваніяхъ, происходилъ подкупъ землемѣра одною общиной, чтобы заставить его обрѣзать въ угодьяхъ другую общину, но даже и въ этомъ случаѣ признаніе каждымъ права за каждымъ другимъ на ровное надѣленіе землей было несомнѣнно, хотя на дѣлѣ это признаніе и не осуществлялось, благодаря подкупу.
   Другой случай рисуетъ взаимныя отношенія односельчанъ.
   Въ одной изъ ишимскихъ деревень рѣшили сдѣлать прирѣзку по десятинѣ на каждую душу. Прирѣзка должна была совершиться на счетъ луговъ, которые каждый годъ передѣлялись; но случайно было открыто, что на этихъ лугахъ родится отличный хлѣбъ, и рѣшено было сѣнокосы обратить въ пашни. Къ несчастію, во время дѣлежа нѣсколько десятковъ домохозяевъ находились въ отсутствіи, такъ что раздѣлъ произошелъ безъ нихъ; сходъ рѣшилъ только, что дастъ имъ землю въ другомъ мѣстѣ, если луговъ недостанетъ. Но когда отсутствовавшіе собрались и узнали, что безъ нихъ совершился раздѣлъ, подняли такой шумъ, что деревня надолго превратилась въ сущій адъ; на улицахъ и въ домахъ, на сходкахъ и въ одиночку люди сходились и ругались. Наконецъ, когда всѣмъ стало тошно отъ этой распри, послали старосту къ посреднику. Возвратившись, староста объявилъ рѣшеніе: сидѣть каждому тамъ, гдѣ кто сидѣлъ въ старыя времена, а луговъ не трогать.
   Но это легко было сказать, а не исполнить. Многіе уже успѣли вспахать пары на лугахъ. Такимъ образомъ, и луга были испорчены, и пашни не оказалось, и на шеѣ сидитъ безконечная тяжба.
   Случайно сошлись въ моей квартирѣ два крестьянина этой деревни, мои знакомые. Чуть не съ первыхъ же словъ они принялись укорять другъ друга въ недобросовѣстности, забывъ совершенно обо мнѣ. Ссорились они все о томъ же. Когда луга были раздѣлены, то одинъ изъ двухъ крестьянъ, которому ничего не досталось, купилъ у какого-то Васьки его надѣлъ на этихъ лугахъ, -- купилъ около двухъ десятинъ за 16 копѣекъ и обработалъ землю подъ будущую пашню, т.-е. вырубилъ и выкорчевалъ кусты. Но когда приказано было всю дѣлежку считать недѣйствительной и раздѣлить луга, попрежнему, подъ сѣнокосъ, то эти двѣ десятины очутились принадлежащими второму моему знакомому. И началась между ними ссора, не разбиравшая ни мѣста, ни времени. Только вмѣшательство посторонняго лица оказало дѣйствіе: первый крестьянинъ согласился уступить купленную (арендованную) землю законному владѣльцу ея. а этотъ послѣдній обязался выплатить первому 16 копѣекъ. Но очевидно, что вырубка кустовъ, а для другого 16 копѣекъ пропали совершенно напрасно; очевидно также, что оба они, каждый свое, будутъ помнить и эти кусты, и эти 16 копѣекъ вплоть до будущей ревизіи, если когда-нибудь она будетъ.
   Наиболѣе безпорядочные случаи въ пользованіи земельными угодьями совершаются въ Тюкалинскомъ округѣ {Мы считаемъ пріятнымъ долгомъ выразить г-жѣ Ш-вой благодарность за доставленіе многихъ свѣдѣній о Тюкалинскомъ округѣ.}. Тамъ, при населеніи, далеко уступающемъ по количеству населенію Ишимскаго и Курганскаго округовъ, и до настоящаго времени много свободныхъ земель, не вошедшихъ въ захватные и наслѣдственно передающіеся участки. Рядомъ съ этими участками существуютъ поля, гдѣ каждый беретъ столько земли, сколько ему хочется, и дѣлаетъ на ней все, что ему угодно: пашетъ, коситъ, запускаетъ въ залежи или бросаетъ, предоставляя пользоваться брошенною землей другому. Правда, практика установила и для такого рода землепользованія нѣкоторыя ограниченія; такъ, крестьянинъ, облюбовавшій извѣстный участокъ, но не поставивщій на немъ какого-нибудь знака, не можетъ заявлять притязанія на этотъ участокъ; если другой крестьянинъ завладѣлъ имъ, онъ долженъ поставить знакъ присвоенія, и тогда земля считается его собственностью; но эта собственность ограничена во времени; если крестьянинъ надолго заброситъ свою землю, -- положимъ, по недостатку силъ обработаться или потому, что занялъ другое мѣсто, -- то всякій другой имѣетъ права взять ее. Относительно покосовъ существуетъ также извѣстное ограниченіе, состоящее въ томъ, что снятіе сѣна въ одномъ году не даетъ права считать своимъ этотъ сѣнокосъ и на другой годъ. Община, главнымъ образомъ, наблюдаетъ за тѣмъ, чтобы вольныя земли въ дѣйствительности были вольными, чтобы участки пахотной земли не закрѣплялись въ однѣхъ рукахъ на вѣчныя времена, чтобы покосы не считались частною собственностью, чтобы вольные лѣса не вырубались однимъ, оставляя безъ дровъ другого, -- однимъ словомъ, община нѣкоторыми ограниченіями и здѣсь наблюдаетъ, чтобы окружающій просторъ былъ доступенъ одинаково для всѣхъ.
   Но, тѣмъ не менѣе, безпорядочность землевладѣнія въ Тюкалинскомъ округѣ подтверждается чуть не ежедневными фактами. Одинъ вдругъ начинаетъ отбивать участокъ, занятый на томъ основаніи, что онъ нѣкогда владѣлъ имъ; другой отбиваетъ землю, занятую просто потому, что она ему нравится. И фактическое рѣшеніе этихъ споровъ не всегда совпадаетъ со справедливостью.
   Теперь мы перейдемъ къ возможно точному описанію типической формы землевладѣнія, безспорно существующей въ изучаемой мѣстности Сибири, несмотря на безпорядочность, хаотичность и разнообразіе въ способахъ пользованія земельными богатствами. Самое броженіе это показываетъ, что кажущееся разнообразіе имѣетъ явное стремленіе принять типическую, однообразную и организованную форму землевладѣнія.
   Для удобства мы раздѣлимъ всѣ угодья на пахотныя, сѣнокосныя, выгоны, огороды, усадьбы, лѣса, озера и рѣки.
   Пахотныя земли, ближайшія къ деревнѣ, а часто и отдаленныя, находятся въ подворномъ владѣніи, причемъ количество земли въ исключительныхъ только случаяхъ соотвѣтствуетъ числу душъ, такъ что по размѣрамъ своимъ эти участки безконечно разнообразны: доходя иногда до 50 десятинъ, они нерѣдко содержатъ только одну-двѣ десятины. На каждый дворъ такихъ участковъ приходится по нѣскольку въ разныхъ поляхъ. Верховное право на нихъ принадлежитъ общинѣ, которая считаетъ ихъ мірскою собственностью; это идеально, но фактически они являются собственностью домохозяевъ, никогда не передѣляются и передаются на наслѣдству изъ поколѣнія въ поколѣніе. Неравномѣрность этихъ участковъ сильно безпокоитъ крестьянъ, но они ждутъ ревизіи.
   Другая часть пахотныхъ земель -- это тѣ мѣста, которыя почему-либо остались незахваченными, вслѣдствіе-ли отдаленности ихъ, или вслѣдствіе другихъ какихъ причинъ. Крестьяне называютъ ихъ "вольными", потому что ихъ каждый имѣетъ право брать въ пользованіе, хотя въ большинствѣ случаевъ съ извѣстными ограниченіями, на извѣстное только число лѣтъ. Міръ этими землями распоряжается уже фактически; не стѣсняя въ захватѣ ихъ на извѣстное число лѣтъ, онъ при случаѣ отбираетъ ихъ. Прирѣзки производятся на счетъ этихъ вольныхъ земель, а не на счетъ подворныхъ участковъ; послѣдніе крестьяне не трогаютъ, боясь путаницы. Такимъ образомъ, вольныя земли практически являются общинными; когда нѣтъ нужды, ими пользуется всякій, кто въ силахъ, а когда необходимо, міръ дѣлитъ ихъ, какъ это мы и видѣли, на лугахъ, которые крестьяне вздумали-было обратить въ пашни.
   Сѣнокосы также по существу двухъ родовъ.
   Одни, находящіеся по близости деревень или особенно цѣнные, хотя и удаленные отъ деревень, ежегодно передѣляются по числу душъ, причемъ самый механизмъ раздѣла ничѣмъ не отличается отъ способовъ дѣлежки въ русскихъ губерніяхъ.
   Другіе принадлежатъ къ вольнымъ лугамъ. Всего чаще сѣнокосы эти расположены на тѣхъ вольныхъ земляхъ, о которыхъ только что сказано: между, кустарниками и по залежамъ, съ незапамятныхъ времемъ не знавшимъ сохи. По мелочамъ здѣсь всякій можетъ косить; возъ-два не запрещаются. Но большее количество сѣна уже- входитъ въ сферу вмѣшательства міра. Обыкновенно въ такомъ случаѣ практикуется слѣдующій порядокъ.
   Общимъ голосомъ деревни назначается день захвата этихъ вольныхъ сѣнокосовъ, и рано утромъ въ назначенный день всѣ наличные работники собираются въ условномъ мѣстѣ за деревней. Когда всѣ уже въ сборѣ, подается сигналъ, и вся масса косцовъ, сломя голову, скачетъ къ мѣстамъ сѣнокоса, гдѣ каждый и коситъ, сколько успѣетъ и сможетъ, для чего каждый предварительно закашиваетъ косой такой кругъ, какой успѣетъ. И вотъ этотъ-то кругъ считается уже его собственностью. Извѣстно, что порядокъ этотъ свойственъ не одной Сибири, но, напр., является распространеннымъ обычаемъ среди уральскихъ казаковъ, которые, въ свою очередь, также, вѣроятно, не первые выдумали его. Въ Сибири, въ описываемыхъ здѣсь странахъ, онъ, должно быть, скоро отойдетъ въ область преданія, потому что частыя ссоры, переходящія въ драки, всѣмъ крестьянамъ наскучили. Медленно, но изъ года въ годъ этотъ, такъ сказать, безпорядочный порядокъ замѣняется ежегоднымъ дѣлежемъ по всѣмъ правиламъ деревенскаго землемѣрнаго искусства.
   Выгоны или какъ ихъ здѣсь называютъ "поскотины" (подъ скотины) находятся въ общемъ пользованіи. Міромъ нанимаютъ пастуха для каждаго стада, и онъ пасетъ порученный ему скотъ въ поскотинахъ. Но пастьба длится здѣсь только до "бызовки" {Это оригинальное слово звукоподражательнаго характера. Ко времени наступленія жаровъ, когда появляются оводъ, слѣпень и другія жалящія насѣкомыя, издающія извѣстный звукъ, скотъ отбивается отъ рукъ; заслышавъ страшный для него звукъ, онъ въ бѣшенствѣ кидается въ разсыпную, и никакая сила уже не удержитъ его. Все это вмѣстѣ и называется "бызовкой".}.
   Бызовка дѣлитъ выгоны на два разряда. О первомъ мы сказали. Второй состоитъ вотъ въ чемъ: когда начинается бызовка, стада разбираются по рукамъ и каждый владѣлецъ скота пасетъ своихъ животныхъ отдѣльно, или отправляя ихъ на заимки, если онѣ у него имѣются, или на тѣ собственные участки, которые расположены близь деревни. Затѣмъ, когда жаръ спадетъ, оводы пропадаютъ, скотъ опять собирается въ стала и пасется по скошеннымъ лугамъ лѣтомъ и на пашняхъ въ началѣ осени. Понятно, что тамъ, гдѣ, по мѣстнымъ климатическимъ условіямъ, оводъ не производитъ такого вреда, скотъ все лѣто пасется въ стадахъ на общинныхъ земляхъ.
   Огороды не имѣютъ большого значенія здѣсь, не представляя существеннаго элемента хозяйства. Но, тѣмъ не менѣе, они въ большинствѣ хозяйствъ имѣются. При этомъ тѣ огороды, которые непосредственно примыкаютъ къ деревнѣ, состоятъ въ наслѣдственномъ пользованіи каждаго дома и совершенно изъяты изъ сферы власти міра; они никогда не передѣляются, не отрѣзываются и не прирѣзываются, да, по своей незначительности и ничтожной роли въ хозяйствѣ, этотъ родъ угодій никогда и не вызываетъ недоразумѣній; только бабы иногда возбуждаютъ по поводу капустниковъ пререканія между собой. Когда же является надобность отрѣзать мѣсто подъ огородъ для новаго хозяйства, то пустопорожнее мѣсто всегда находится возлѣ деревни.
   Кромѣ этого, есть много любителей рѣпы или моркови, которымъ обыкновенный огородъ кажется неудовлетворительнымъ; тогда они садятъ овощи на поляхъ, вдали отъ деревни, очень часто на вольныхъ земляхъ, не встрѣчая никакого возраженія со стороны односельчанъ.
   Усадьбы и права владѣнія ими соотвѣтствуютъ всему, что сейчасъ разсказано о другихъ родахъ угодій. Онѣ также раздѣляются на два порядка, смотря по силѣ власти міра надъ ними. Усадьбы, на которыхъ стоятъ собственно дома и другія постройки деревни, находятся въ личномъ владѣніи каждаго домохозяина, переходятъ наслѣдственно изъ поколѣнія въ поколѣніе, передаваясь иногда даже по духовному завѣщанію. Если обществу встрѣчается необходимость отвода новой усадьбы подъ строенія новаго семейства, то земля всегда отыскивается среди пустопорожнихъ мѣстъ, никѣмъ въ частности не занятыхъ и принадлежащихъ вообще деревнѣ.
   Другой родъ усадебъ -- это такъ называемыя заимки съ такимъ правомъ давности (онѣ возникли сотни лѣтъ назадъ), что ихъ не трогаютъ ни въ какомъ случаѣ, ожидая для ихъ раздѣла ревизіи; онѣ передаются изъ поколѣнія въ поколѣніе и не входятъ въ кругъ вмѣшательства общества. На нихъ строятся избушки, овины, сараи, гумны, и никто не считаетъ себя вправѣ выражать на это неудовольствіе. Но большинство заимокъ, болѣе поздняго захвата и болѣе мелкіе по своимъ строеніямъ, признаются собственностью домохозяина до тѣхъ только поръ, пока онъ не бросилъ ихъ, а затѣмъ они или дѣлаются вольными, или поступаютъ въ полное распоряженіе міра. То же самое можно сказать и о земляхъ, принадлежащихъ къ этимъ заимкамъ. Такъ, у знакомаго мнѣ крестьянина сгорѣла заимка, состоящая изъ избушки и сарая, а вмѣстѣ съ этими постройками сгорѣли и двѣ его лошади, на которыхъ въ этотъ день семья пріѣхала въ поле на работу. Крестьянинъ сильно обѣднѣлъ и не въ силахъ построить новую заимку; и если нѣкоторое время снова не займетъ ее, то она перейдетъ въ распоряженіе міра или въ качествѣ вольнаго мѣста будетъ занята другимъ.
   Лѣса не являются исключеніемъ изъ общаго порядка.
   Одни изъ нихъ съ незапамятныхъ временъ раздѣлены по дворамъ, за которыми и закрѣпились неподвижно. Участки эти, разумѣется, неравномѣрны, рѣдко находясь въ соотвѣтствіи съ количествомъ душъ двора. Лежатъ они преимущественно недалеко отъ деревень, чѣмъ отличаются своимъ хорошимъ качествомъ. Пользованіе ими не ограничено никакими стѣсненіями; всякій владѣлецъ можетъ безконечное число лѣтъ ростить свой лѣсъ, но можетъ и до чиста его вырубить, выкорчевать и обратить подъ пашню или покосъ, можетъ даже просто опустошить свой участокъ безпорядочно, и никто слова ему на это не скажетъ. Тѣмъ не менѣе, крестьяне ждутъ только ревизіи, чтобы уровнять лѣсныя дачи пропорціонально количеству душъ.
   Всѣ остальные лѣса, не вошедшіе въ наслѣдственные участки по отдаленности или вслѣдствіе малоцѣнности, принадлежатъ къ числу вольныхъ. Никто не станетъ возражать изъ односельчанъ, если крестьянинъ вырубитъ изъ этихъ лѣсовъ какія-нибудь мелочи для хозяйскихъ нуждъ -- оглобли, ось, корягу для дуги или возъ прутьевъ для плетня. Во многихъ мѣстахъ до послѣдняго времени были даже такія лѣсныя дачи, изъ которыхъ каждый могъ рубить дровъ сколько ему нужно. Но въ большинствѣ случаевъ для крупныхъ порубокъ назначается время и мѣсто, и лѣсъ дѣлится пропорціально числу душъ.
   Озера и рѣки съ каждымъ годомъ теряютъ свое значеніе угодій, вслѣдствіе постояннаго уменьшенія рыбы въ нихъ, но пока онѣ все-таки должны идти въ счетъ. На обыкновенныхъ озерахъ каждый крестьянинъ имѣетъ право ловить рыбу сколько можетъ и какими угодно снастями. Дѣломъ этимъ заняты по большей части одни старики, неспособные уже къ другой работѣ.
   Что касается озеръ рыбныхъ, то міръ распоряжается ими на правахъ общиннаго угодья; отдаетъ ихъ въ аренду или оставляетъ за собой, эксплоатируя собственными наличными силами всѣхъ общинниковъ. Къ сожалѣнію, мы не имѣли возможности собрать подробныхъ свѣдѣній о формахъ этого пользованія и потому, не касаясь многихъ частностей, скажемъ только самое общее. Вся деревня составляетъ артель, въ которой каждый имѣетъ извѣстныя обязанности при неводѣ; иногда общество разбивается на нѣсколько артелей, причемъ каждая артель имѣетъ свою организацію, а всѣ вмѣстѣ подчиняются общинѣ, которая дѣлитъ все озеро на участки, достающіеся каждой артели по жеребью. Затѣмъ уже каждая артель дѣлитъ уловъ между своими членами.
   Итакъ, вотъ та типическая форма сибирскаго землевладѣнія, которая въ большинствѣ случаевъ покрываетъ собою всѣ явленія, относящіяся къ землевладѣльческимъ порядкамъ, хотя иногда цѣликомъ и не совпадаетъ съ дѣйствительнымъ ходомъ вещей, то удаляясь отъ общаго типа, то приближаясь къ нему.
   Разсматривая эту форму землевладѣлія, мы, прежде всего, замѣчаемъ, что, за исключеніемъ сѣнокосовъ и водъ, всѣ роды угодій дѣлятся въ неизмѣнмомъ порядкѣ на два класса: одинъ классъ заключаетъ въ себѣ постоянные, непередѣляющіеся и наслѣдственно передаваемые участки, на которые община простираетъ свое верховное право только въ прошедшемъ и будущемъ, не вмѣшиваясь въ настоящемъ; община во всемъ составѣ своихъ членовъ помнитъ, что нѣкогда эти земли принадлежали всѣмъ общинникамъ вообще и что онѣ всегда будутъ принадлежать міру и на будущее время. При первомъ удобномъ случаѣ, напр., при всеобщей переписи, онѣ отойдутъ къ общинѣ и передѣлятся снова, сообразно съ новымъ составомъ населенія.
   Другой классъ угодій заключаетъ въ себѣ земли вольныя, подлежащія праву захвата каждымъ общинникомъ, и земли, состоящія въ полномъ распоряженіи общины. Ясно, что оба эти вида земель отличаются другъ отъ друга только по той степени власти, какая простирается на нихъ со стороны общины. Вольныя земли -- это тотъ фондъ, изъ котораго удовлетворяются вновь нарождающіяся нужды. Когда является необходимость прирѣзки, это совершается на счетъ вольныхъ земель; когда заимка на вольной землѣ оказывается нужной общинѣ, то послѣдняя отбираетъ ее; когда, наконецъ, настаетъ необходимость правильно раздѣлить всѣ вольныя земли, то онѣ и раздѣляются.
   Другая черта, замѣчаемая нами въ сибирскомъ землевладѣніи и прямо вытекающая изъ первой, состоитъ въ своеобразномъ смѣшеніи наслѣдственности съ передѣломъ, частной собственности съ верховною властью міра, индивидуальности съ солидарностью. Разъ міръ надѣлитъ своего сочлена землей, онъ уже не вмѣшивается въ пользованіе ею; каждый имѣетъ право передать землю своимъ дѣтямъ безъ участія общины; каждый можетъ съ своимъ надѣломъ дѣлать что угодно -- вырубить лѣсъ, засѣять пашню какимъ ему хочется родомъ хлѣба, до всего этого міру нѣтъ ни малѣйшаго дѣла. Но міръ вообще и каждый членъ его въ частности знаютъ, что, при всеобщей надобности, участки смѣшаются въ общую массу общинной земли и снова передѣлятся, какъ передѣляются теперь ежегодно или черезъ нѣсколько лѣтъ тѣ сѣнокосы и вольныя земли, которыми фактически и постоянно распоряжается міръ.
   На основаніи всего только что сказаннаго мы уже и теперь можемъ указать тотъ путь, по которому пойдетъ сибирская община въ описываемой странѣ, и тотъ типъ, къ которому постепенно приближается сибирское землевладѣліе.
   Вольныя земли, составляющія до сихъ поръ предметъ захвата, современемъ все болѣе и болѣе будутъ переходить въ фактическій контроль общества, причемъ сѣнокосы войдутъ въ общую массу ежегодно передѣляющихся угодій, а пахотныя земли обратятся въ участки, фактически принадлежащіе отдѣльнымъ домохозяевамъ, хотя съ юридическою властью общины.
   Теперешніе отдѣльные участки при первомъ удобномъ случаѣ снова разверстаются по началамъ справедливости, но затѣмъ опять на долгое время перейдутъ въ отдѣльное пользованіе каждаго общинника, безъ мелочнаго вмѣшательства общины, безъ страха отчужденія ихъ въ другія руки.
   Другія угодья примкнутъ къ этимъ двумъ классамъ, смотря по характеру своему; такъ, лѣса, вѣроятно, послѣ новаго раздѣла опять будутъ розданы по отдѣльнымъ рукамъ и на долгія времена, а выгоны останутся общиннымъ достояніемъ ежегодно.
   Въ этомъ направленіи и теперь уже во многихъ обществахъ идетъ горячая борьба и возбужденіе. И если пока мы можемъ назвать нѣсколько волостей, гдѣ эта борьба кончилась какими-нибудь результатами, то это потому, что крестьяне боятся путаницы, которая можетъ произойти отъ общаго передѣла, не надѣются собственными силами уладить дѣла общины и ждутъ высшей, государственной санкціи. Эта боязнь основательная. Въ самомъ дѣлѣ, представимъ себѣ, что въ какомъ-нибудь обществѣ начался общій пересмотръ владѣній; но одно существованіе мертвыхъ душъ внесло бы такую путаницу, что превратило бы деревню въ адъ.
   Насколько сибирская форма землевладѣнія, сейчасъ описанная, способствуетъ введенію интенсивной культуры и въ какой мѣрѣ эта культура уже существуетъ?
   Добрую половину этого вопроса мы сочли бы праздною шуткой, неумѣстною подъ перомъ уважающаго себя изслѣдователя, но, въ виду раздающихся съ нѣкоторыхъ сторонъ жалобъ на хищничество сибирскаго мужика и обвиненій его въ полной неспособности въ культурной предусмотрительности, мы отвѣтимъ на этотъ вопросъ.
   Въ сибирской деревнѣ мы нашли общину глубоко сознающею свои верховныя права на землю, но не позволяющую себѣ вмѣшиваться въ отдѣльныя хозяйства своихъ сочленовъ; мы нашли духъ солидарности, своеобразно соединенный съ духомъ свободы для каждой индивидуальности; мы узнали, что во владѣніи своею землей каждый можетъ производитъ какія угодно операціи. Несомнѣнно, что такая форма очень удобна для введенія интенсивной культуры. Пользуясь своимъ участкомъ неопредѣленно долгое число лѣтъ, на протяженіи, по крайней мѣрѣ, двухъ поколѣній, работникъ не можетъ опасаться за цѣлость произведенныхъ улучшеній; не встрѣчая со стороны міра мелкихъ придирокъ, постоянныхъ ограниченій и вмѣшательства въ его земледѣльческія работы, онъ можетъ въ полной мѣрѣ считать себя свободнымъ и въ состояніи дѣлать какіе угодно опыты на своемъ участкѣ.
   Почему же въ Сибири нѣтъ даже признака интенсивнаго хозяйства?
   Потому, что въ этомъ до сихъ поръ не было надобности. Когда подъ руками есть неизмѣримый просторъ полей, когда земля богата черноземомъ, когда этотъ черноземъ не истощенъ, тогда нелѣпо было бы требовать отъ крестьянина интенсивной культуры. Колонисты Запада, Америки и Канады, помѣщикъ Венгріи и нашей Малороссіи также практикуютъ залоговое хозяйство, распахивая новыя земли и забрасывая на много лѣтъ старыя, но ихъ никто не обвиняетъ въ хищничествѣ. Придетъ время -- и это хозяйство приметъ высшую культуру, какъ приметъ ее въ свое время и русскій крестьянинъ и сибирякъ. А теперь этотъ крестьянинъ былъ бы помѣшаннымъ безумцемъ, если бы, въ виду простора, сѣлъ на маленькій клочекъ земли и ухаживалъ бы за нимъ съ ревностью французскаго крестьянина, имѣющаго два акра.
   Недавно въ одной изъ деревень Ишимскаго округа, вблизи города, произошло такое событіе. Крестьяне этой деревеньки, видя, что ихъ хлѣбъ то померзаетъ, то вымокаетъ и вообще плохо родится, рѣшили общимъ голосомъ и общими силами удобрить землю. И начали они возить на поля навозъ, возили день, два, цѣлый мѣсяцъ; свозили сотни тысячъ возовъ; свезли все, что было въ деревнѣ вонючаго, и стали ждать слѣдствій. Къ ихъ удивленію, хлѣбъ почти вовсе пересталъ родиться, на унавоженныхъ мѣстахъ выросла такая густая и высокая трава, что походила на лѣсъ, трава-лѣсъ съ невѣроятною силой душила хлѣбъ, пока крестьяне не рѣшились бросить, наконецъ, это ужасное мѣсто.
   Крестьяне въ этомъ случаѣ сыграли роль Иванушки; они смутно слыхали, что землю можно удобрять; слыхали, что для этого употребляется навозъ, и рѣшили сдѣлать опытъ, упустивъ изъ виду, что земля ихъ и безъ того богата, что посѣвы страдаютъ отъ климатическихъ условій и что противъ климатическихъ вліяній есть другія мѣры, въ число которыхъ ни въ какомъ случаѣ навозъ не входитъ...
   Хищническое истребленіе лѣсовъ безспорно, но оно зависитъ отъ другой причины, болѣе глубокой, болѣе общей и болѣе печальной, нежели отсутствіе интенсивнаго хозяйства, -- мы разумѣемъ потерю сибирскихъ богатствъ безъ всякаго результата для умственнаго развитія сибирскаго крестьянина.
   Но объ этомъ въ слѣдующей главѣ.
  

III.

Очеркъ культуры.

Рѣзкая разница между сибирякомъ и русскимъ.-- Но измѣнился не сибирякъ, а русскій; сибирскій крестьянинъ есть чистый типъ русскаго человѣка Московскаго періода.-- Удовлетвореніе потребностей. -- Пища; ежедневное питаніе одного семейства; водка.-- Одежда; заимствованіе отъ инородцевъ и собственныя издѣлія.-- Жилыя и хозяйственныя строенія.-- Земледѣльческія орудія.-- Земледѣліе и его пріемы.-- О чемъ стоитъ жалѣть въ жизни крестьянъ.

  
   Есть въ Самарской губерніи одинъ уголъ (въ Бузулуксковъ уѣздѣ), населенный сибиряками въ количествѣ нѣсколькихъ большихъ селъ, которыя расположились на протяженіи болѣе чѣмъ на пятьдесятъ верстъ въ діаметрѣ. Переселились они сюда изъ Челябинскаго уѣзда въ 20-хъ или 30-хъ годахъ нашего столѣтія по той причинѣ, что когда образовалась одна изъ казачьихъ линій въ Оренбургской губерніи, то имъ было предложено или выселиться, или перейти въ казаки; они выбрали первое и ушли огромною массой, въ нѣсколько тысячъ душъ, въ Самарскую губ, въ-то время еще пустую. Впослѣдствіи рядомъ съ ихъ деревнями стали основываться другіе поселенцы изъ внутреннихъ губерній, но сибиряки не сливались съ ними; складъ ихъ жизни былъ настолько отличный отъ обычаевъ русскихъ крестьянъ, что они продолжали жить особнякомъ, не допуская въ свою среду русскихъ крестьянъ; отношенія между ними были если не враждебныя, то во всякомъ случаѣ брезгливыя. Со стороны сибиряковъ считалось позоромъ вступать въ бракъ съ женщиной русскихъ крестьянъ; сибиряки презирали русскихъ за ихъ нечистоту, за ихъ костюмъ, за ихъ языкъ. Въ свою очередь, русскіе крестьяне, признавая безспорно превосходство сибиряковъ въ домашней жизни, злобно называли ихъ колдыками, (отъ слова "колды", вмѣсто "когда"), неумѣющими говорить настоящимъ русскимъ языкомъ. Это продолжалось до 70-хъ годовъ, когда пишущій эти строки потерялъ изъ виду этотъ уголъ, но несомнѣнно продолжается и до настоящаго времени.
   Мы разсказали объ этомъ съ цѣлью констатировать несомнѣнно существующее различіе между "россійскими" и сибиряками. Да и странно было бы, если бы эти два класса крестьянъ, проживъ почти въ полномъ разъединеніи нѣсколько сотъ лѣтъ, сохранили одинаковый типъ. Находясь подъ вліяніемъ различныхъ условій, они въ своемъ развитіи пошли по различнымъ дорогамъ, образовавъ два различные типа людей.
   Но отклонились отъ общаго типа не сибиряки, а русскіе, или, по крайней мѣрѣ, сибиряки менѣе, нежели русскіе, подверглись измѣненію. Поселившись въ Сибири, они долгое время жили отдѣленными отъ всего міра; ихъ сношенія съ русскимъ міромъ были случайны; они помнили все, что принесли съ собой изъ Руси, но ничего новаго не могли прибавлять. Тамъ, гдѣ масса инородцевъ была плотная, они много переняли отъ дикарей, но тамъ, гдѣ туземное населеніе не было многочисленно и не охватывало кольцомъ русское населеніе, послѣднее не подвергалось вліянію даже и со стороны дикарей.
   Именно такъ дѣло стояло въ описываемой странѣ. Киргизы, съ которыми долго пришлось бороться крестьянамъ, не могли оказать замѣтнаго вліянія на нихъ; крестьяне перенимали отъ своихъ дикихъ враговъ нѣкоторыя вещи, напр., одежду, утварь и прочее, въ чемъ видѣли пользу, но не скрещивались съ ними, не ассимилировались.
   Такимъ образомъ, сохранивъ въ неизмѣнной цѣлости русскій типъ, вынесенный ими изъ прежней родины, они въ то же время не подверглись вліянію и со стороны туземныхъ обитателей новой родины. И если бы кто вздумалъ искать чистый русскій типъ Московскаго періода нашей исторіи, то наиболѣе чистый онъ нашелъ бы, вѣроятно, въ южной половинѣ Тобольской губерніи, среди Ишимской степи.
   Мы не имѣемъ права дальше распространяться здѣсь объ этомъ предметѣ и потому перейдемъ прямо къ занимающему насъ вопросу о культурѣ сибирскаго крестьянина изучаемой страны, Для удобства и во избѣжаніе недоразумѣній, опредѣлимъ "культуру" въ смыслѣ извѣстной степени матеріальнаго благосостоянія и умѣнья пользоваться этимъ благосостояніемъ для всесторонняго человѣческаго развитія.
   Переселившись въ новую страну, крестьяне нашли въ ней неизмѣримый просторъ и огромныя естественныя богатства, не тронутыя человѣческою рукой. Подъ руками у нихъ были обширные дремучіе лѣса, озера, полныя рыбой и дичью, земля, которую не бороздила соха. Когда они принялись работать среди этой дѣвственной природы, у нихъ скоро развелись огромныя стада скота, распаханы были широкія пространства тучной земли, накошены горы сѣна.
   Ничего не было запретнаго для поселенца. Для постройки дома онъ вырубалъ лучшія деревья лѣса; въ пищу могъ употреблять отборный хлѣбъ и неограниченное количество мяса; для производства одежды обладалъ также неограниченнымъ количествомъ шерсти, льну, пеньки. Всего было въ волю.
   Но зато произведенія заводской и фабричной промышленности были недоступны для крестьянъ; во всей странѣ не было даже попытокъ въ этомъ родѣ; города долгое время походили на деревни. Крестьяне поневолѣ должны были изворачиваться сами, удовлетворяя всѣ свои потребности собственными измышленіями. Когда надо было пріобрѣсти дугу, они искали въ лѣсу подходящей коряги, когда изнашивалась обувь, они шили себѣ бродни -- сапоги, похожіе на мѣшки изъ кожи. Часто ни за какую цѣну нельзя было достать косы, а бороны нерѣдко дѣлались съ деревянными зубьями.
   Изворачиваясь своимъ умомъ, крестьяне до послѣдняго времени всѣ нужды свои удовлетворяли сами: ткали изъ льва и шерсти одежду для себя, строили собственными руками свои дома, замѣняя стекла требушиной, сколачивали, какъ умѣли, телѣги, бороны, колеса, плуги и т. п.
   Эта печать собственнаго измышленія лежитъ на всѣхъ вещахъ сибиряка. При этомъ мы не беремъ въ разсчетъ тѣхъ крестьянъ, которые разселились по большимъ трактамъ и которые высотой своего обезпеченія и развитія подали поводъ ко многимъ недоразумѣніямъ, но смѣшивать этихъ крестьянъ съ тѣми, которые живутъ въ глубинѣ лѣсовъ и степей, значитъ то же, что смѣшивать въ одну кучу мужиковъ, живущихъ около Петербурга, вообще съ мужиками. Имѣя это въ виду, мы воздержимся отъ описанія всего исключительнаго и несущественнаго и разскажемъ только то, что наиболѣе распространено, наиболѣе обще и наиболѣе типично.
   Предоставленная исключительно самой себѣ, мысль крестьянина, тѣмъ не менѣе, все-таки изобрѣтала въ области матеріальныхъ улучшеній.
   Это въ особенности относится къ пищѣ. Въ то время, какъ русская баба, не жившая нигдѣ въ городѣ, является положительно безпомощною сдѣлать сколько-нибудь человѣческій обѣдъ, сибирячка знаетъ множество поварскихъ секретовъ чисто-крестьянскаго произведенія. Обставленная большими средствами въ выборѣ сырыхъ матеріаловъ, служащихъ пищей, она выучилась лучше печь хлѣбъ, варить и жарить мясо и приготовлять молочные продукты. Затѣмъ явилась уже и прямая изобрѣтательность, какъ слѣдствіе обезпеченія первыхъ потребностей и большаго досуга. Въ сибирской деревнѣ умѣютъ сдѣлать множество видовъ печенья, хорошо обращаются съ соленьемъ и знаютъ, какъ нѣкоторыя вещи приготовлять въ прокъ. Правда, все это умѣнье можетъ возбудить въ городскомъ жителѣ брезгливость и иронію, но это умѣнье, поставленное рядомъ съ таковымъ же русскаго крестьянина, показываетъ несомнѣнное превосходство сибиряка: разнообразіе въ пищѣ, чистота приготовленія, питательность.
   Иногда сибирскія кушанья поражаютъ невѣроятными комбинаціями; пироги съ рѣпой, рѣдька со сметаной, сладкое сусло съ хрѣномъ, чай съ лукомъ -- вообще нѣчто невообразимое и непонятное. Но если мы не потеряемъ изъ виду сказанную выше отчужденность отъ всего міра сибирскаго крестьянина, то для насъ все объяснится. Несомнѣнно, что мысль женской половины здѣшняго населенія сильно работала въ этомъ направленіи, изобрѣтая невѣроятныя комбинаціи пищевыхъ средствъ, которыхъ въ сыромъ видѣ было много.
   Выберемъ среднюю крестьянскую семью средней зажиточности, притомъ въ деревнѣ, удаленной отъ постороннихъ, не-сибирскихъ вліяній, и посмотримъ, какъ она питается.
   Знакомое гамъ семейство состоитъ изъ мужа и жены, сына-работника и двухъ подростковъ-дѣвочекъ. Обрабатываетъ она отъ шести до десяти десятинъ земли въ годъ.
   Имѣетъ 4 лошади, три коровы, съ десятокъ овецъ, пару свиней и птицу -- куръ и гусей.
   Утромъ она завтракаетъ молокомъ, сыромъ, сметаной съ хлѣбомъ, запивая все кто кирпичнымъ чаемъ безъ сахару. Чай пьется въ неограниченномъ количествѣ, но сахаръ подается только гостямъ или въ праздники. Такой завтракъ совершается два раза въ день, утромъ рано и часовъ въ десять.
   На обѣдъ подается супъ изъ мяса съ мукой или мясныя щи. Второе блюдо состоитъ изъ жаренаго въ маслѣ картофеля.
   Вечеромъ закусываютъ чаемъ съ хлѣбомъ.
   На ужинъ остатки обѣда и опять молоко, сыръ, сметана съ хлѣбомъ, -- все это опять запивается чаемъ.
   Иногда того или другого вида изъ перечисленной пищи недостаетъ, но общій видъ питанія остается одинъ и тотъ же. Главное содержаніе этой пищи -- чай, мясо, молоко, творогъ, сметана, хлѣбъ, картофель; это круглый годъ, изо дня въ день, готовится. Чай вошелъ въ такое употребленіе, что самый бѣдный крестьянинъ пьетъ его цѣлый годъ, даже тогда, когда у него больше ничего нѣтъ. Мясо составляетъ всеобщую потребность. Зимой крестьяне нерѣдко покупаютъ его въ городѣ, но самое распространенное мясо -- это сушеное или вяленое, приготовляемое самими крестьянами; оно держится у нихъ круглый годъ, такъ что все лѣто они его употребляютъ. У моего семейства потребляется его до 15 пуд. въ годъ, кромѣ того, еще двѣ три свиныя туши, нѣсколько десятковъ птицы и сушеная рыба. Послѣдняя также сильно распространена между крестьянами и употребляется ими въ посты.
   Въ посты семейство ѣстъ грибы сушеные и соленые, капусту, картофель, рыбу.
   Въ праздники готовятся тѣ изобрѣтенія кухонной мысли, которыми славятся сибиряки. Въ общемъ питаніе крестьянъ обильно по количеству, разнообразно и хорошо по качеству. оставивъ далеко позади себя питаніе русскаго мужика.
   Что касается водки, то о ней мы должны сказать, можетъ быть, къ огорченію тѣхъ людей, которые увѣрены въ природной склонности русскаго мужика къ безшабашному пьянству, что потребленіе ея здѣсь больше, и все-таки пьянства нѣтъ между крестьянами. Зажиточные крестьяне держатъ водку въ домѣ круглый годъ для себя, для гостей и для всякаго другого случая; передъ страдой даже недостаточные покупаютъ водку цѣлыми боченками въ два-три ведра -- это для угощенія помочи. Къ праздникамъ Пасхи и Рождества всѣ поголовно запасаются водкой. И все-таки пьянства по деревнямъ здѣсь нѣтъ.
   Крестьянинъ здѣшнихъ мѣстъ не пропьетъ шапку, не сниметъ ради водки панталонъ и не стащитъ у жены сарафана; водку онъ покупаетъ тогда, когда ему есть на что купить, и пьетъ столько, сколько можетъ, но хозяйство его не терпитъ отъ этого никакого убытка. Потому что у нихъ нѣтъ болѣзни пьянства. Даже прогулявъ нѣсколько дней, онъ встаетъ здоровымъ, работящимъ, умнымъ. Пьетъ онъ не затѣмъ, чтобы загасить болѣзненную страсть, а ради удовольствія и всегда остается душевно трезвымъ и умѣреннымъ.
   Объ одеждѣ можно сказать немного. Мы намекнули выше, что здѣшній крестьянинъ перенялъ кое-что отъ киргизовъ. Это всего болѣе относится къ одеждѣ. Поставленные въ необходимость прясть и ткать самолично, они часто не имѣли ни времени, ни умѣнья сдѣлать себѣ одежду, а подъ руками были дешевые киргизскіе халаты изъ верблюжьей ткани, по-моему красивые, легкіе, необыкновенно прочные и непромокаемые, и русскіе усвоили эту одежду. Когда стали распространяться издѣлія московской хлопчато-бумажной промышленности, крестьяне стали дѣлать одежду изъ нихъ, но не бросили и азіятскихъ халатовъ, какъ не бросили ткать и свое домашнее сукно. Вмѣстѣ съ ситцами, коленкорами и шерстяными матеріями, сбытъ которыхъ въ Сибири составляетъ одинъ изъ крупныхъ разсчетовъ русскихъ фабрикантовъ, продолжаютъ носиться и матеріи туземныя.
   Если лѣтомъ здѣшній крестьянинъ одѣвается хорошо, то зимой тепло; здѣсь трудно встрѣтить крестьянина-оборванца, подобно русскому мужику, незащищенному отъ дождя и холода. Теплые кафтаны и шубы у всякаго есть. Въ холодные зимніе дни крестьяне носятъ двѣ шубы -- одну короткую внизу, другую на верху; послѣдняя въ формѣ дохи, т.-е. выворочена мѣхомъ вверхъ. Такая же шапка, такія же рукавицы шерстью вверхъ и точно также иногда надѣваются сапоги мохнатые. Правда, это одѣяніе дѣлаетъ здѣшняго мужика похожимъ на какого-то невиданнаго звѣря, но зато тепло. Обычай этотъ -- выворачивать одежду шерстью вверхъ -- заимствованъ, вѣроятно, отъ сѣверныхъ инородцевъ и привился потому, что въ самомъ дѣлѣ такая одежда хорошо защищаетъ отъ сильныхъ морозовъ, для которыхъ обыкновенный тулупъ просто шутка. Сибирскія пимы (валенки) не менѣе распространены; ихъ носитъ старый и малый, мужчины и женщины, деревенскій и городской житель.
   Трудно сказать, есть-ли какая-нибудь вещь изъ одежды, которая впервые здѣсь произведена была; за исключеніемъ развѣ половиковъ изъ коровьей шерсти, да, можетъ бытъ, нѣсколькихъ мелочей, нѣтъ ничего, что явилось бы непосредственнымъ крестьянскимъ творчествомъ.
   Перейдемъ къ постройкамъ.
   Странное впечатлѣніе производитъ внѣшній видъ здѣшней деревни. Столько было говорено про эти сибирскія хоромы изъ толстыхъ бревенъ, веселыя, чистыя, прочныя, сейчасъ же рисующія довольство ихъ хозяевъ, что наблюдателемъ, увидавшимъ дѣйствительно сибирскую деревню, а не трактовую, овладѣваетъ сильное разочарованіе. Сначала, въ первое время, деревня кажется даже просто жалкою. Кривые, неправильно построенные домишки, множество запутанныхъ переулковъ, безалаберность всѣхъ построекъ, -- отъ всего этого дѣлается просто тяжело. Одна улица дѣлаетъ такіе зигзаги что кажется ущельемъ; другая улица въ десять саженей длины и когда въѣдешь въ нее, то кажется, что изъ вся нѣтъ выхода. Одинъ домъ выглядываетъ окнами на улицу, а стоящій рядомъ съ нимъ обратилъ окна куда-то въ поле; у одного на улицу выдвинулась стѣна, а другой домохозяинъ построилъ чуть не на серединѣ улицы огородъ; надѣясь попасть въ ворота двора, попадешь на скотскій загонъ.
   И долго это впечатлѣніе не изглаживается. Разсматривая каждый домъ въ отдѣльности, сейчасъ видишь, что онъ построенъ собственными руками хозяина, при помощи столь же неумѣлыхъ односельчанъ. Бревна хорошія, крыша изъ сосновой драни, но все это такъ неправильно придѣлано другъ къ другу. что домъ кажется нежилымъ помѣщеніемъ. Неискусная рука криво, параллелограмомъ вырубила косяки, криво вдвинула въ нихъ дверь, забывъ въ то же время, что окна должны стоять на одинаковой высотѣ; видно, что хозяину-плотнику было не до симметріи. Точно также, ставя свой дворъ, онъ рѣшительно не обращалъ вниманія, въ какую сторону онъ будетъ обращенъ -- на улицу или въ поле, или на сосѣдній домъ, наслаждаясь, можетъ быть, неиспытанною дотолѣ свободой дѣлать, что угодно.
   Но когда ближе ознакомишься съ этимъ домомъ, грубо сдѣланнымъ, и съ этимъ дворомъ, безалаберно расположеннымъ, мало-по-малу замѣчаешь и убѣждаешься въ ихъ удобствахъ. Изба всегда просторная, теплая, прочная. Дворовыя постройки мизерны, но ихъ такъ много, что онѣ способны удовлетворить всѣ нужды хозяйства, исполняя каждая свое собственное назначеніе. Амбары, кладовыя, погреба, хлѣвы, холодные и теплые, открытые и закрытые, баня, подполье, курятникъ, -- все это есть налицо. Свинью не зачѣмъ держать вмѣстѣ съ курами; коровы не будутъ поставлены въ одномъ навѣсѣ съ лошадью; телятъ не привяжутъ къ ножкѣ стола, за которымъ обѣдаютъ хозяева, а куры не станутъ зимовать подъ лавкой въ домѣ; каждая вещь и каждое животное въ здѣшней деревнѣ имѣютъ свое мѣсто. И грязь съ вонью въ домѣ, сдѣлавшіяся синонимами русской избы, необязательны для сибирскаго дома.
   И поэтому внутренность этого дома не имѣетъ ничего общаго съ избой русскаго мужика. Обыкновенно домъ дѣлится на двѣ половины -- горницу и кухню. Въ горницѣ чистота постоянная. Стѣны выбѣлены бѣлою глиной, известью или мѣломъ, не рѣдки шпалеры. По стѣнамъ лубочныя картинки, зеркальце. Вмѣсто лавокъ, стулья, столы, табуреты, застланные половиками сундуки. Печка голландская. У кого одна только маленькая избушка, но поддерживается она съ упорною чистотой. Въ бѣдномъ и богатомъ домѣ множество самодѣльщины, и эта самодѣльщина грубая, неостроумная, но зато всегда опрятная.
   Говорятъ, что сибирская деревня производитъ впечатлѣніе зажиточности или даже богатства. На насъ она произвела впечатлѣніе какъ разъ обратное, впечатлѣніе бѣдности, гордой каждою вещью, которою она обладаетъ. Въ сибирской деревнѣ все грубо, неостроумно, мизерно, плохо, но все опрятно и полезно. Крестьянская мысль, предоставленная самой себѣ въ степяхъ и лѣсахъ, не произвела ничего большаго и новаго въ матеріальной обстановкѣ, вовсе понемногу улучшила, вычистила, приспособила. Сибирскіе крестьяне ничего не прибавили къ тому, что они вынесли изъ Россіи, но все вынесенное сохранили въ лучшемъ видѣ.
   Если такой выводъ относится къ одеждѣ, домашней обстановкѣ и отчасти къ пищѣ здѣшняго крестьянина, то онъ въ особенности приложимъ къ пріемамъ по обработкѣ земли, къ земледѣлію и къ земледѣльческимъ орудіямъ.
   Небольшіе огороды взрываютъ желѣзнымъ заступомъ. Пахота производится паровознымъ плугомъ, который есть только дальнѣйшая степень улучшенія сохи: онъ состоитъ изъ большого лемеха, горизонтально лежащаго къ поверхности земли, и обрѣза, наклоненнаго въ лемеху подъ тупымъ угломъ. Деревянныя части этого плуга обыкновенно грубо сдѣланы, иногда тяжелы безъ всякой пользы и неудобны; ось и колеса подъ плугомъ ставятся такія, которыя буквально уже никуда не годятся, -- они взяты отъ разломанной телѣги.
   Но, несмотря на свою грубость, онъ достаточно хорошо удовлетворяетъ своему назначенію, Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ земля почему-либо не подъ силу парѣ лошадей, запрягаются три и даже четыре.
   Еще не такъ давно бороны повсемѣстно были деревянныя, но теперь никто уже ихъ не употребляетъ, имѣя возможность поставить желѣзныя зубья.
   Жнутъ серпами, косятъ "литовкой". Овсы по большей части идутъ подъ косу.
   Молотятъ хлѣбъ цѣпами и лошадями.
   Рѣдко у кого нѣтъ овина. Крестьяне позволяютъ себѣ пускать въ обращеніе только овесъ сыромолотный. Большая часть другихъ хлѣбовъ сушится передъ молотьбой. Да и климатъ не дозволяетъ обходиться безъ овина; исключительна та осень, когда въ деревняхъ еще до снѣга успѣютъ убраться съ молотьбою; часто же приходится жать въ снѣгу. Ронятно, что если не высушить такой хлѣбъ, то онъ сгніетъ, оставленный до весны, и не поддастся никакому способу молотьбы.
   Другія хозяйственныя принадлежности -- телѣги, коробки, сбруя и пр. могутъ только лишній разъ засвидѣтельствовать вѣрность нашего вывода: ничего крупнаго и новаго, но все удобно и прочно, лучше, чѣмъ у русскаго мужика. Здѣсь невозможно встрѣтить хомутъ безъ шлеи и телѣгу, которая реветъ отъ недостатка дегтя. У большинства крестьянъ штукъ пять телѣгъ, столько же всякой сбруи, столько же саней. Точно также у большинства имѣются, такъ сказать, показныя, праздничныя телѣги и сани; на этотъ случай держатся и росписная дуга, и колокольчики.
   Единственный рабочій скотъ -- это лошадь. Выше мы уже назвали среднее число лошадей на каждую семью. Неистощимымъ конскимъ заводомъ для здѣшнихъ жителей служатъ табуны киргизовъ, пригоняемые изъ глубины степей на здѣшнія многочисленныя ярмарки.
   Но крестьяне въ большинствѣ случаевъ употребляютъ помѣсь киргизской лошади съ русской, какъ болѣе пригодную. Въ самомъ дѣлѣ, лошадь, получившаяся отъ этого скрещиванія, крайне вынослива, неутомима, хотя и лишена уже дикости и скакового бѣга чистой киргизской лошади; возъ въ тридцать пудовъ эта лошадь легко везетъ по шестидесяти верстъ въ сутки и не утомляется, дѣлая на легкѣ по сту слишкомъ верстъ въ сутки.
   Другой скотъ ничѣмъ не выдается. Коровы русской породы; свиньи тоже; только овцы мѣстнаго происхожденія; вѣроятно, здѣшнія овцы помѣсь русской породы съ киргизской.
   Небольшое отличіе можетъ представить и та совокупность работъ, которая составляетъ земледѣліе. Искусственнаго удобренія, какъ сказано выше, не можетъ быть. Только огороды и капустники передъ посадкой огурцовъ и капусты требуютъ значительныхъ приготовленій. Въ земляхъ, поросшихъ кустарниками, приходится вырубать и корчевать кусты, но чаще всего это дѣлается помощью огня, пусканіемъ "паловъ". Палы пускаютъ и въ степяхъ, и на жнивахъ, если это не грозитъ опасностью пожара. Во все продолженіе осени, если благопріятствуетъ погода, кругомъ видно зарево степного пожара; въ одномъ мѣстѣ видно, какъ огонь змѣйкой пробирается по полямъ высохшей травы, то почти потухая, то вспыхивая; въ другомъ вдругъ цѣлый снопъ искръ и клубы дыма поднимаются вверхъ -- это огонь встрѣтилъ забытую копну сѣна или кучу валежника.
   "Палы" -- это все, что можетъ быть названо искусственнымъ подготовленіемъ почвы для будущей жатвы и сѣнокоса.
   Но зато самая пахота земли производится съ рѣдкою тщательностью. Одинъ знающій сельскій хозяинъ говорилъ намъ, что онъ нигдѣ въ Россіи, въ степныхъ полосахъ, не встрѣчалъ такой превосходной обработки земли подъ пашню, какую онъ увидѣлъ здѣсь. Правда, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, напр., Курганскаго округа, гдѣ почва -- смѣсь чернозема и песку, по своей рыхлости, требуетъ только одинъ разъ вспахать и одинъ разъ взборонить ее, обработка не требуетъ ни особенныхъ усилій, ни тщательности. Но въ прочихъ частяхъ страны пахота отнимаетъ много времени, требуя страшнаго напряженія силъ.
   Пары приготовляются слѣдующимъ образомъ. Весной, послѣ посѣва, земля вспахивается въ первый разъ. Затѣмъ послѣ сѣнокоса пашется во второй разъ, причемъ поперекъ, и въ первый разъ боронуется; въ концѣ сентября земля иногда снова перепахивается и боронуется, наконецъ, весной передъ посѣвомъ она еще разъ тщательно разрыхляется бороной, послѣ этого засѣвается и въ послѣдній разъ заборанивается. Вообще, два раза вспахать и три раза заборонить считается для всѣхъ обязательнымъ правиломъ. Хозяева, особенно старательные, пашутъ три раза и боронятъ четыре раза.
   Надо, впрочемъ, замѣтить, что этого требуетъ здѣшняя почва, лишенная примѣси песку, -- такъ какъ кварцу и полевому шпату здѣсь и взяться не откуда, -- составленная изъ одного перегноя и глины; она вязкая и липкая, какъ тѣсто; во время засухи твердѣетъ подобно кирпичу, а въ дождливое время размокаетъ на большую глубину, превращаясь въ болото.
   Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Курганскаго округа вводится обычай на новыхъ земляхъ и залежахъ сначала сѣять картофель, а потомъ уже хлѣбъ. Дѣлается это потому, что поле, засаженное картофелемъ, естественнымъ и необходимымъ образомъ разрыхляется, во-первыхъ, самыми клубнями и, во-вторыхъ, копаніемъ при снятіи урожая. Кромѣ того, почва отъ картофеля удобряется ея травой. Но это нововведеніе входитъ туго и совершается безъ всякой системы.
   Въ общихъ чертахъ мы показали теперь все, что характеризуетъ степень культуры. Дѣлая послѣдній выводъ, мы должны сказать, что жизнь сибирскаго крестьянина здѣшнихъ мѣстъ не оправдываетъ надеждъ и ожиданій, которыя естественно являются при первомъ же вопросѣ: куда дѣвались неизмѣримыя степи и безконечные лѣса? Какое употребленіе сдѣлано изъ окружавшихъ его естественныхъ богатствъ?
   Прошли вѣка съ начала переселенія сюда русскаго крестьянина. Онъ пользовался на новомъ мѣстѣ сравнительною свободой; подъ его руками имѣлось все, что необходимо для удовлетворенія человѣческихъ потребностей, и мы видѣли, какъ онъ воспользовался такимъ положеніемъ: свято сохранивъ обычаи, пріемы и преданія, онъ ничего не прибавилъ новаго, только количественно и качественно улучшивъ вынесенное изъ старой Руси. Типъ его культурнаго развитія неизмѣнно остался тотъ же самый, но только степенью выше. Достоинства и недостатки, вынесенные изъ старой родины, -- все онъ сохранилъ и все поднялъ на одну ступень выше.
   На старой родинѣ было поголовное невѣжество -- и крестьянинъ принесъ его на мѣсто родины, сохранивъ его здѣсь до послѣднихъ дней, въ продолженіе нѣсколькихъ вѣковъ. Мы должны констатировать абсолютное отсутствіе грамотности въ странѣ. Существующія при волостяхъ школы только роняютъ достоинство школы. Большинство деревень имѣетъ только одного грамотнаго человѣка -- сельскаго писаря. Можно то и дѣло наткнуться на слѣдующую потрясающую до глубины души картину.
   Во весь опоръ скачетъ куда-то мужикъ верхомъ на лошади, безъ шапки и босикомъ, и, очевидно, крайне взволнованный. Это деревенскій староста. Ему пришла изъ города черезъ волость бумага, и онъ бросился къ своему писарю, но тотъ куда-то уѣхалъ. Староста поскакалъ въ другую деревню, но тамошній писарь лежитъ безъ сознанія, и его никакъ не могутъ три дня вытрезвить. Волненіе старосты доходитъ до послѣднихъ предѣловъ, и онъ мечется въ большомъ страхѣ. А и вся бумага-то, можетъ быть, состоитъ изъ записки засѣдателя: "Приказываю тебѣ ко дню Благовѣщенія купить и привести мнѣ щуки въ три четверти каждая".
   Но мало того, что здѣшній крестьянинъ сохранилъ всю умственную безпомощность Московскаго періода, но онъ еще на одну степень увеличилъ ее. Тамъ, гдѣ крестьяне живутъ плотною массой, невѣжество приняло только болѣе яркую окраску, но тамъ, гдѣ были часты сношенія съ инородцами, умственный уровень ихъ совершенно понизился.
   А, между тѣмъ, жизнь все-таки измѣняется. Явились новыя нужды, новыя задачи, требующія своего разрѣшенія, но крестьянинъ только чувствуетъ ихъ тяжесть, не умѣя взяться за нихъ, и приписываетъ всѣ свои тяжести природѣ и тѣснотѣ, но это составитъ предметъ слѣдующей главы.
  

IV.

Очеркъ переселеній.

Прекращеніе массоваго переселенія изъ Россіи въ описываемый край.-- Примѣры переселенческой деревни и переселенческой единицы; порядокъ ихъ устройства здѣсь.-- Относительное количество народонаселенія края и вопросъ о тѣснотѣ, рядомъ съ вопросомъ о соотвѣтствіи новыхъ условій жизни старой культурѣ; сущность сибирской культуры.-- Вмѣстѣ съ прекращеніемъ переселеній сюда фактъ выселеній отсюда; выселеніе единицъ и близость массоваго выселенія.

  
   Населились эти степи и лѣса не вдругъ, конечно; шли сюда въ продолженіе нѣсколькихъ вѣковъ массами и единицами, шли вольные и невольные переселенцы, примыкая къ тому ядру населенія, которое образовалось съ начала открытія и завоеванія. Такъ продолжалось вплоть до семидесятыхъ приблизительно годовъ, когда переселенческое движеніе нашло для себя новыя мѣста впаденія -- Томскую губ. и отчасти Востокъ Сибири. Объясняется это тѣмъ, что именно около этого времени открылась для русскихъ крестьянъ большая свобода переселеній, большая свобода выбора и большая возможность руководиться основательными знаніями о будущемъ мѣстѣ поселенія. А до этого времени переселенецъ радъ былъ, если успѣвалъ выбраться безъ особенныхъ приключеній изъ Россіи, и радъ былъ остановиться въ первомъ попавшемся мѣстѣ, вѣчно опасаясь быть возвращеннымъ назадъ, на разоренное старое пепелище. Когда же переселенческое движеніе сдѣлалось болѣе регулярнымъ и болѣе или менѣе оффиціально руководимымъ, русскіе крестьяне узнали, что въ Сибири есть мѣста богаче Тобольской губ., мало населенныя и вольныя; туда, въ Бійскій и Барнаульскій округа и въ другіе углы Томской губ. и направилось массовое движеніе переселяющихся, минуя Курганъ, Ишимъ, Тюкалу.
   Такимъ образомъ, къ названному времени въ эти округа почти совершенно превратилось массовое переселеніе, сдѣлавшись явленіемъ для этихъ мѣстъ исключительнымъ. Когда въ Курганѣ или Ишимѣ останавливалась партія, то это былъ уже чистый случай, не поддававшійся предвидѣнію, и сами переселенцы являлись только частью движенія, отставшею отъ общей массы движенія, законъ котораго можно объяснить и предсказать заранѣе, какъ явленіе природы. Въ послѣдніе же, восьмидесятые, годы, благодаря тяжелымъ мѣстнымъ бѣдствіямъ, переселенческое движеніе сюда, можно сказать, совсѣмъ прекратилось. Отъ времени до времени только приходятъ или, лучше сказать, невзначай забредаютъ сюда только маленькія группы, чаще же всего -- единицы. Забредая, они приписываются къ обществу уже сложившемуся.
   Въ виду такого ничтожнаго значенія переселенческихъ вопросовъ для описываемой страны, мы коснемся ихъ вскользь, не вдаваясь въ мелкія подробности, и дадимъ только самое общее понятіе о здѣшнихъ переселенцахъ.
   Для примѣра возьмемъ два случая: переселенческую деревню и переселенческую единицу.
   Въ Ишимскомъ округѣ есть Старо-Локтинское село, населенное сибиряками съ незапамятнаго времени. Но въ шестидесятыхъ годахъ сюда прибыла партія переселенцевъ изъ средней полосы Россіи. Сначала они помѣщены были возлѣ Локтинскаго на особомъ мѣстѣ, но это мѣсто имъ не понравилось, и они перебрались со всѣми постройками на другое мѣсто, также возлѣ Локтинскаго, но по другую сторону его. Въ первые годы между старожилами и новоселами происходили частыя недоразумѣнія изъ-за земли, тѣмъ болѣе, что подлежащія власти долго не утверждали законнымъ порядкомъ факта переселенія. Такъ, напр., старожилы, зная напередъ, что къ нимъ назначены новоселы, поспѣшили вырубить лучшія деревья въ лѣсу, жалѣя, что не могутъ вырубить всего лѣса. Но года черезъ два, черезъ три вводъ во владѣніе землей для новоселовъ былъ совершенъ, новая деревня названа Ново-Локтинской, отношенія опредѣлились между старыми и новыми крестьянами, и недоразумѣнія окончились.
   Тѣмъ болѣе, что пришлые люди были необыкновенно честны, мягки и добродушны. Пріѣхали они, конечно, совершенно разоренными, оборванными, голодными, но ни одинъ изъ нихъ не запятналъ себя воровствомъ; старожилы удивлялись видя, что въ Новыхъ локтяхъ ворота и двери не запирались, замковъ не было, и все оставалось цѣлымъ. Когда богатому крестьянину надо было работника, онъ искалъ его, прежде всего, между новоселами; когда нужна была нянька, ее выбирали изъ новоселовъ; и это не потому, что тамъ, въ Новыхъ Локтяхъ, было много рабочихъ рукъ, а потому, что всѣ безъ возраженія признавали ихъ честность, трудолюбивость, услужливость и -- забитость...
   Такимъ образомъ, отношенія между двумя деревнями установились самыя дружескія. Но онѣ долго не сливались, живя каждая по своему. Пришельцы ничего не перенимали отъ старожиловъ. Видъ Новыхъ Локтей для сибиряка былъ просто нелѣпостью. Избушки маленькія, кособокія, безпременно пригнувшіяся къ землѣ; дворишки непокрытые; телѣги, сбруя, лошади, -- все это рваное, разбитое, убогое. Классическая грязь на улицахъ, во дворахъ, въ домахъ; телята, привязанныя въ передній уголъ, куры подъ лавкой, поросята въ сѣняхъ. Полъ чистятъ скребкомъ. волосы чешутъ руками; моются и парятся въ печкахъ. Мужчины ходятъ въ обычныхъ полушубкахъ, въ которыхъ за множествомъ лохмотьевъ нельзя разобрать покроя: женщины съ раскрытыми грудями, а ребята безъ всякаго одѣянія чумазые, грязные, какъ поросята. Ко всему этому надо прибавитъ лапти. Новоселы упорно носили лапти, несмотря на то, что въ Ишимскомъ окрутѣ совсѣмъ нѣтъ липы, не продавали лыка и на ярмаркахъ. Не имѣя подъ руками лыка, ново-локтинцы терпѣли изъ-за лаптей положительныя страданія: они выписывали лыко изъ Тарскаго округа и даже далѣе, пока не убѣдились, что съ такимъ же удобствомъ только съ меньшими хлопотами можно носить сапоги кожаные.
   Въ земледѣльческихъ пріемахъ новоселы также сначала держались того, что они вынесли изъ Россіи: иногда пытались унавоживать поля, переворачивать сѣно, пахать настоящимъ плугомъ залежи и сохой воздѣланныя земли, но скоро бросили все это, приглядывались къ старожиламъ и, наконецъ, всѣ дѣлали такъ, какъ они.
   Относительно землевладѣнія новоселы еще скорѣе усвоили сибирскіе порядки. Когда земля была утверждена за ними, они раздѣлили ее по душамъ, съ намѣреніемъ передѣлить ее, когда будетъ нужно, черезъ нѣсколько лѣтъ, но шли года, а участки не передѣлялись; не передѣлены и теперь.
   Ту же систему пользованія, какая существуетъ у старожиловъ, восприняли ново-локтинцы и по отношенію къ другимъ угодьямъ -- лѣсамъ, лугамъ, выгонамъ и проч. Оказались у нихъ и вольныя земли, но только ничтожное количество.
   Итакъ, мы видимъ, что новая деревня не сливалась долгое время съ старою, сибирскою деревней, за исключеніемъ способовъ земледѣлія и формъ землевладѣнія, которые быстро усвоивались новопришельцами. Они до послѣдняго дня сохранили въ неприкосновенности вынесенные изъ Россіи обычаи и порядки. Старики, пришедшіе уже сформировавшимися работниками, такъ и въ могилу понесли лапти, и только молодежь мало-по-малу, подъ давленіемъ окружающаго, подчинялась новымъ порядкамъ.
   Теперь Ново-Локтинская имѣетъ хорошій видъ; построенная на прекрасномъ мѣстѣ, она весело глядитъ изъ-за зелени лѣсовъ, отражаясь въ зеркальной поверхности окрестныхъ озеръ. Половина домишекъ замѣнилась прочными избами, въ которыхъ введено раздѣленіе на двѣ половины; наружный видъ самихъ обитателей много перемѣнился. Молодежь, выросшую на мѣстѣ, даже трудно отличить отъ сибиряковъ, отъ которыхъ она заимствовала все, начиная отъ чисто выбѣленной печки и вплоть до языка. Впрочемъ, нужно еще цѣлое поколѣніе, чтобы окончательно сгладить послѣдніе слѣды различія между Старой и Новой Локтинской.
   То же можно сказать и объ остальныхъ массовыхъ переселеніяхъ. Вновь образовавшаяся деревня туго сливается съ сибирскою деревней, дѣлая сначала опыты жить и работать по-своему. Иногда эти опыты плодотворны, -- вводятся не только новые пріемы земледѣльческіе, но и самые продукты земледѣлія. Такъ, брюквы лѣтъ двадцать назадъ сибиряки даже не видали; не имѣли понятія о цвѣтной капустѣ и о другихъ овощахъ.
   Новоселы всегда что-нибудь приносятъ съ собой новое, освѣжая сибирскую культуру новыми пріемами, но въ общемъ они безъ остатка сливаются съ старожилами.
   Совершенно обратныя отношенія возникаютъ между сибирскою массой и русскою единицей.
   Тѣмъ или инымъ путемъ попадая въ сибирскую деревню, переселенецъ на первыхъ порахъ теряется. Окруженный со всѣхъ сторонъ чуждыми порядками и чужими людьми, онъ считаетъ себя какъ бы погибшимъ и одинокимъ. Онъ начинаетъ все хвалить русское и все ругать сибирское, съ презрѣніемъ отзываясь о всей жизни "братановъ". Но это продолжается не долго; давимый со всѣхъ сторонъ общественнымъ мнѣніемъ, онъ, самъ того не замѣчая, быстро усвоиваетъ новую жизнь, пока совсѣмъ не пропадаетъ въ толпѣ, какъ исключительная личность. Черезъ нѣсколько лѣтъ его можно признать русскимъ потому только, что онъ горячѣе, чѣмъ сами сибиряки, отстаиваетъ сибирскіе порядки.
   Впрочемъ, во многихъ случаяхъ и эти единицы, пропадающія въ толпѣ, оказываютъ значительное вліяніе на старожиловъ, внося новыя ремесла. Едва-ли не этимъ путемъ возникли кустарныя производства описываемой страны, т.-е. искусствомъ и знаніями единицъ, прибывающихъ сюда съ запада.
   Переселеніе единицъ сюда очень часто; чуть не въ каждомъ большомъ обществѣ есть пришельцы, и ежегодно можно встрѣтить въ данномъ обществѣ переселенца, который хлопочетъ о припискѣ. За количествомъ, точно такъ же, какъ за ихъ жизнью на новомъ мѣстѣ, конечно, трудно услѣдить и почти невозможно вывести какія-нибудь общія положенія объ ихъ условіяхъ.
   Но есть нѣкоторыя черты, которыя связываютъ ихъ и позволяютъ наблюдателю сдѣлать немногія общія заключенія. Мы сказали, что, приписываясь къ обществу старожиловъ, переселенецъ испытываетъ сильнѣйшее давленіе со всѣхъ сторонъ. Но это относится не къ одной нравственной области, но и къ чисто-практической. Пользуясь одиночествомъ переселенца, его беззащитностью и неопытностью въ новомъ положеніи, старожилы со всѣхъ сторонъ обсчитываютъ и обмѣриваютъ его, давая ему худшій надѣлъ по качеству и меньшій по количеству. Правомъ голоса, по незнанію мѣстныхъ условій, онъ долгое время не пользуется; въ раскладкахъ платежей не участвуетъ; вообще на міру является ничтожествомъ. Словомъ, его заѣдаютъ.
   Положеніе это такъ тяжело, что многіе, поживъ съ годъ, просятся отпустить ихъ дальше, въ Томскую губернію; выхлопотавъ право новаго переселенія, они и уходятъ.
   Безъ сомнѣнія, относительно переселенцевъ, основывающихся цѣлыми поселками, давленіе со стороны старожиловъ въ такой рѣзкой формѣ немыслимо, но оно есть. Обыкновенно самоходы селятся на общественныхъ земляхъ, примыкая къ существующему уже старому поселенію. А въ такомъ случаѣ это послѣднее имѣетъ множество обстоятельствъ, удобныхъ для выраженія своей силы и власти надъ новоселами. Земли отрѣзываются недоброкачественными, лѣса мелкими, луга по размѣру недостаточными. Кромѣ того, часто старыя общества требуютъ извѣстной платы за пріемъ, и эта плата въ нѣкоторыхъ мѣстахъ значительная, во всякомъ случаѣ, произвольная.
   Въ виду этого, въ послѣднее время, вслѣдствіе нескончаемыхъ споровъ между старожилами и новоселами, подлежащая власть вмѣшалась въ это дѣло и во многихъ мѣстахъ уже обязала сельскія общества заранѣе опредѣлять мѣста подъ будущія поселенія самоходовъ и размѣръ надѣловъ, вслѣдствіе чего образовались опредѣленные участки, только ожидающіе поселенія.
   Тѣмъ не менѣе, переселенческая волна минуетъ эту страну, напуганная невыгодами, которыя плохо покрываются выгодами здѣшней жизни. Сами старожилы жалуются на свою жизнь и покидаютъ свои пепелища, чтобы искать счастья дальше на востокѣ.
   Но, прежде чѣмъ разсматривать эти вопросы, мы займемся народонаселеніемъ трехъ округовъ.
   Говоря это, мы не имѣемъ въ виду абсолютной цифры народонаселенія трехъ изслѣдуемыхъ округовъ, -- цифры, которую всякій можетъ узнать изъ отчетовъ тобольскаго статистическаго комитета {Хотя надо сознаться, что къ цифрамъ этимъ слѣдуетъ относиться съ величайшею осторожностью.}. Намъ нужно выяснить относительную густоту населенія, для чего мы рѣшимъ вопросъ: соотвѣтствуетъ-ли данное количество населенія существующему типу культуры?
   Отъ всѣхъ крестьянъ, въ особенности Ишимскаго и Тюкалинснаго округовъ, можно то и дѣло слышать жалобы на то, что ихъ жизнь стала нехорошая, что ихъ стала одолѣвать бѣдность и что скоро, вѣроятно, многимъ придется убирпться отсюда и отыскивать болѣе счастливыхъ мѣстъ. Когда начинаешь допытывать крестьянъ, чтобы узнать, какая, по ихъ мнѣнію, главная причина обѣднѣнія и безпокойства ихъ, то получаешь самые разнородные отвѣты, но всѣ они сводятся къ нѣсколькимъ неизмѣннымъ положеніямъ.
   Одни говорятъ, что бѣдствія ихъ происходятъ отъ перемѣны климата. Никогда прежде не бывало, чтобы снѣгъ падалъ въ іюнѣ; никто не запомнитъ года, когда бы поля убиты были іюльскимъ заморозкомъ. Правда, хлѣбъ на низкихъ мѣстахъ иной разъ размокалъ, были и морозцы и засухи, но все это не достигало той ужасной силы, какъ теперь.
   Другіе просто ссылаются на тѣсноту. Прежде не было людности и всего было въ волю -- лѣсовъ, хлѣба и пр... а теперь идетъ новый народъ и требуетъ своей доли. Приволье не увеличилось, конечно, а людей прибавилось много.
   Большинство же только перечисляетъ неудобства и лишенія, не объясняя ихъ, но, тѣмъ не менѣе, жалобы ихъ отъ этого не уменьшаются.
   Какъ бы то ни было, но, сводя всѣ жалобы въ одно, мы получимъ только перемѣну климата и тѣсноту.
   Первое едва-ли можно отрицать. Истребленіе лѣсовъ, шедшее безъ всякой системы въ продолженіе вѣковъ, должно было сказаться же когда-нибудь. И вотъ оно теперь сказалось. Сами крестьяне признаютъ безполезное истребленіе лѣсовъ, но только обвиняютъ въ этомъ посельщиковъ. Посельщики, въ самомъ дѣлѣ, практиковали и до сихъ поръ практикуютъ слѣдующее: получивъ надѣлъ отъ общества, они не занимаютъ пахотные участки; ихъ единственная забота вырубить лѣсъ, данный имъ, и продать; тѣ, которые не имѣютъ сами средствъ производить вырубку, продаютъ его на срубъ. Покончивъ съ лѣсомъ, они прощаются съ деревней. "А глядя на нихъ, и мы рубимъ", -- говорятъ сибиряки.
   Однимъ словомъ, измѣненіе климата неоспоримо и совершенно вѣрно признается самими крестьянами, хотя связь между этимъ измѣненіемъ и истребленіемъ лѣсовъ смутно входитъ въ сознаніе жителей.
   Но совсѣмъ иное отношеніе у насъ должно быть къ жалобамъ на тѣсноту. Какая можетъ быть тѣснота въ странѣ, гдѣ на душу приходится земли отъ десяти до пятидесяти десятинъ, гдѣ черноземъ глубокъ и плодороденъ, гдѣ есть вольные участки, гдѣ много лѣсовъ, луговъ, озеръ? Въ такой странѣ абсолютной тѣсноты не можетъ быть. А, между тѣмъ, нельзя не признать справедливости жалобъ крестьянъ, нельзя не видѣть, что ихъ жизнь начинаетъ дѣлаться иногда мучительною. Въ чемъ же разгадка?
   По нашему мнѣнію, загадка разрѣшается очень просто: возникаетъ новая жизнь съ новыми явленіями, и эта жизнь уже не соотвѣтствуетъ старой культурѣ, по существу московской. надвигается новая жизнь въ видѣ новыхъ потребностей, вздорожанія предметовъ первой необходимости, увеличенія экспорта сырья, уменьшенія этого сырья за мѣстѣ, но существующая форма культуры не можетъ вмѣстить въ себя этихъ явленій. Эта культура Московскаго періода научила человѣка фатализму во взглядѣ на природу, но не дала понятія о возможности борьбы съ ней; она научила только брать готовое въ природѣ, не научивъ создавать богатства искусствомъ; развитіе мысли и даже простой грамотности было чуждо ея основѣ.
   Такимъ фаталистомъ крестьянинъ здѣшній дожилъ и до нашего времени. Онъ не хищникъ природы, а нахлѣбникъ ея, оплачивающій трудомъ ея столъ. Было приволье во всемъ -- и крестьянинъ жилъ хорошо, но ничего не припасалъ на черный день, а когда это приволье уменьшилось -- и онъ, вмѣстѣ съ природой, сократился. Приволье и богатства природы пропали для него совершенно безслѣдно, онъ не воспользовался ими, чтобы укрѣпить себя въ борьбѣ съ природой, чтобы развить свою мысль, чтобы настроить школъ, чтобы чему-нибудь научиться; ничему онъ не научился, и съ какими мыслями онъ явился въ Сибирь, съ такими же и теперь живетъ; все время, нѣсколько вѣковъ, онъ какъ бы спалъ, хотя во снѣ ѣлъ, а когда проснулся, увидѣлъ уже не то, что было до сна; приволье уменьшилось, людей стало больше, отношенія сложнѣе; но такъ какъ въ продолженіе сна онъ ни о чемъ не думалъ, то не могъ обдумать и того новаго, что онъ увидѣлъ.
   Старинная культура научила его только одному: когда природа переставала кормить его хорошо въ данномъ мѣстѣ, онъ покидалъ его и шелъ искать новаго готоваго стола, ожидающаго только нахлѣбника, который бы платилъ.
   Такимъ образомъ, рѣшая вопросъ о народонаселенія и тѣснотѣ въ описываемой мѣстности, мы должны отказаться отъ мысли признать эту тѣсноту абсолютною. Многія невзгоды и тяжести здѣшняго крестьянина несомнѣнны, дѣйствительны, осязательны, но онѣ зависятъ не отъ тѣсноты, а отъ несоотвѣтствія старой крестьянской культуры съ вновь нарождающимися сложными условіями. На здѣшнихъ крестьянъ надвигаются со всѣхъ сторонъ новыя явленія, а онъ не только бороться, но и понимать ихъ не можетъ, потому что его старинная культура ничему не выучила его, даже грамотности, несмотря на все богатство, которымъ онъ былъ окруженъ долгое время. На него, напр., надвигается желѣзная дорога, а онъ еще не знаетъ, что она ему принесетъ хорошаго и худого, онъ знаетъ только самыя простыя отношенія нахлѣбника: работать и ѣсть.
   Точно также есть у него самое наипростѣйшее средство отъ всѣхъ золъ -- уходить. И когда онъ уходитъ, это значитъ, что ему плохо и что онъ шлетъ лучшаго.
   Такъ и происходитъ теперь здѣсь. Начались уже выселенія дальше, въ глубь Сибири. Правда, что выселенія эти не приняли еще характера массовыхъ передвиженій, но переселеніе отдѣльными семействами стало явленіемъ зауряднымъ. Нѣтъ той волости, изъ которой бы каждый годъ не выбралось нѣсколько старожиловъ. Общій ихъ голосъ -- приволья не стало, жить сдѣлалось тяжело.
   Прежде всего надо замѣтить, что покидаютъ свою родину не бѣдняки, а зажиточные крестьяне, которые, повидимому, имѣютъ всѣ средства, чтобы жить хорошо; очевидно, что они уходятъ не вслѣдствіе наступившей бѣдности и тяжести, а изъ страха за будущее; очевидно также, что такое явленіе показываетъ только начало переселеній, которыя этимъ именемъ могутъ быть названы только тогда, когда потянутся и бѣдняки.
   У знакомаго мнѣ домохозяина, впослѣдствіи ушедшаго въ Томскую губернію, былъ на старомъ мѣстѣ хорошій домъ, со всѣми хозяйственными приспособленіями, до десятка лошадей, штукъ пять рогатаго скота, овцы, свиньи и пр.
   Земли въ его владѣніи болѣе сорока десятинъ одной пашни, луга, табачный огородъ и проч. Только лѣсу не было. Большую часть всего этого, за исключеніемъ движимости, онъ сдалъ на два года на аренду (продалъ, какъ здѣсь говорятъ), опасаясь, что ничего не найдетъ хорошаго на новомъ мѣстѣ, а старое потеряетъ.
   Впрочемъ, подобная сдѣлка совершается не изъ одной только боязни возвращенія, но и вслѣдствіе другихъ причинъ, изъ которыхъ главная состоитъ въ томъ, что при оффиціально заявленномъ выселеніи возникаетъ множество непріятныхъ хлопотъ по выпискѣ изъ общества. Между тѣмъ, вышеупомянутая сдѣлка требуетъ только, чтобы все продать и взять паспортъ. Въ продажу (въ отдачу на аренду) міръ никогда не вмѣшивается; паспортъ выдается легко.
   Устроившись на новомъ мѣстѣ, выходецъ, наконецъ, проситъ общество совсѣмъ выписать его.
   Уходятъ въ самыя разнообразныя мѣста -- одни тянутся за общимъ движеніемъ -- въ Бійскій и Барнаульскій округа, другіе идутъ въ Минусинскъ, третьи на Амуръ, четвертые на Олекминскіе пріиски. Бываетъ и такъ, что изъ одной волости Ишимскаго, напр., округа переѣзжаютъ только въ другую волость того же округа.
   Это начавшееся движеніе идетъ рядомъ съ другимъ -- бросаніемъ земли и поисками другихъ, неземледѣльческихъ занятій, особенная склонность существуетъ къ торговлѣ, въ особенности въ Ишимскомъ округѣ.
   Иногда земля не совсѣмъ бросается, хотя и не составляетъ уже главнаго занятія, такъ дѣлаютъ тѣ крестьяне, новыя занятія которыхъ, напр., скупка и продажа скота, требуютъ присутствія хозяина въ деревнѣ.
   Но подробности этихъ явленій мы разберемъ въ слѣдующей главѣ, а здѣсь въ заключеніе скажемъ только, что достаточно еще нѣсколькихъ неурожайшихъ годовъ, и мы увидимъ здѣсь массовое переселеніе сибиряковъ въ отдаленныя мѣста Сибири.
  

V.

Очеркъ отношеній крестьянъ къ землѣ.

Прежніе и теперешніе урожаи.-- Равнодушіе къ землѣ; сокращеніе запашекъ.-- Стремленіе бросать земледѣліе для другихъ занятій.-- Торгово-промышленное настроеніе въ Курганскомъ и Ишимскомъ округахъ.-- Степное хозяйство въ Тюкалинскомъ округѣ.-- Сдача крестьянами своей земли въ аренду въ Ишимскомъ округѣ и прямая продажа ея въ постороннія руки.-- Объясненіе всего явленія.

  
   Разсказы стариковъ-старожиловъ о прежнемъ обиліи теперь могутъ показаться легендарными; размѣры тогдашнихъ урожаевъ также для настоящаго времени мало вѣроятны.
   Говорятъ, что сборъ въ 200 пуд. съ яровыхъ полей считался только хорошимъ, но не высокимъ. Земля не требовала усиленнаго труда. Ростъ хлѣбовъ не останавливался заморозками. Амбары были набиты хлѣбомъ. Продавали его не пудами, во избѣжаніе хлопотъ, а прямо возами, напр., два рубля за возъ. Куры клевали прямо зерна; свиней, назначавшихся на убой, откармливали чистою рожью. Вся скотина пользовалась хлѣбнымъ кормомъ. Въ деревняхъ не знали, что дѣлать съ хлѣбомъ. Продавать -- никто не покупаетъ; оставлять, въ кладяхъ -- мыши ѣдятъ, въ амбарахъ лежитъ -- сгорается.
   Когда наступала весна, то много было труда съ очисткой погребовъ и завозенъ отъ наваленныхъ туда овощей. Пролежавъ не съѣденными, овощи выбрасывались на задворки. вывозились въ ямы или гнили на своихъ мѣстахъ. Всякій предлагалъ брать ихъ сколько угодно, но у всякаго было всего въ волю, даже черезъ силу, сверхъ всякой мѣры...
   Не станемъ больше передавать эти легенды. Приволье это безслѣдно исчезло, амбары опустѣли, запашки сократились и урожаи уменьшились.
   Въ какой мѣрѣ уменьшились? Это трудно, конечно, сказать, но нѣкоторыя данныя говорятъ, что уменьшеніе это не настолько сильно, какъ увѣряютъ здѣшніе старики-крестьяне. Во-первыхъ, неистощенной земли еще громадное количество во всѣхъ трехъ округахъ. Во-вторыхъ, урожаи и теперь даютъ нерѣдко двѣсти пуд. съ десятины ярового. Слѣдовательно, если сократилось количество хлѣба въ странѣ, и цѣна его поднялась до цифры россійской, то это зависитъ отъ другихъ причинъ, изъ которыхъ одну мы уже упомянули -- случайность сбора хлѣбовъ, вслѣдствіе рѣзкой измѣнчивости погоды.
   Назвали и другую причину жалобъ да тяжелое положеніе здѣшнихъ жителей -- устарѣлость культуры здѣшняго крестьянина, который былъ до сихъ поръ добросовѣстнымъ нахлѣбникомъ, но плохимъ хозяиномъ, его фатализмъ, его первобытное невѣжество, не соотвѣтствующее уже усложнившимся обстоятельствамъ.
   Наконецъ, мы указали и на тотъ первобытный выходъ изъ тяжелаго положенія, который уже и практикуется отдѣльными единицами, именно -- переселеніе изъ здѣшнихъ мѣстъ на новыя, словомъ, уходъ, бѣгство.
   Теперь укажемъ на другую форму этого бѣгства, неизмѣримо болѣе общую и давно уже найденную здѣшнимъ крестьяниномъ. Этотъ рядъ явленій мы назвали для краткости равнодушіемъ крестьянъ къ землѣ и стремленіемъ замѣнить ее другими занятіями, хотя заранѣе признаемся, что это опредѣленіе настолько узко, что не совмѣщаетъ въ себѣ всѣхъ разнородныхъ и глубокихъ фактовъ, названныхъ нами этимъ именемъ. Однако, общій смыслъ его вѣренъ, и если на первыхъ порахъ оно кажется удивительнымъ, то потому только, что и самые-то факты кажутся невѣроятными.
   Въ самомъ дѣлѣ, равнодушіе крестьянъ къ землѣ -- явленіе, повидимому, настолько парадоксальное, что сначала трудно вѣрить ему и легко признать ошибочнымъ само наблюденіе, приведшее къ такому, повидимому, нелѣпому выводу.
   Земля для крестьянъ всѣми признается, какъ нѣчто дорогое, родное и неизбѣжно;, земля -- это то дѣло, въ которое крестьянинъ вкладываетъ всю свою душу. Крестьянинъ Европейской Россіи употребляетъ нечеловѣческія усилія, чтобы добыть лишній клочекъ земли, при полномъ недостаткѣ средствъ для покупки ея, платитъ громадныя цѣны, чтобы только засѣять лишнюю полосу; и если многіе бросаютъ землю и уходятъ на заработки въ промышленные центры, то тогда лишь, когда нѣтъ уже никакихъ силъ оставаться дома, при полнѣйшемъ безземельи. Однимъ словомъ, трудно, повидимому, предположить, чтобы нашлась страна, гдѣ деревня бросалась бы при достаточномъ количествѣ удобной земли.
   А, между тѣмъ, это такъ, и многочисленные факты покажутъ намъ, что бросаніе земли, вопреки ея обилію, существуетъ, а рядомъ съ нимъ существуетъ и та легкость, съ которой это бросаніе совершается ради другихъ занятій.
   Надо, впрочемъ, сдѣлать оговорку, что въ Курганскомъ округѣ интересующее насъ явленіе распространено менѣе, чѣмъ въ Ишимскомъ и Тюкалинскомъ округахъ, но и тамъ дальнѣйшее его движеніе въ ширь и глубь есть лишь вопросъ времени, и не будетъ большою смѣлостью сказать, что равнодушіе къ землѣ и тенденція мѣнять ее на другія занятія присущи, въ большей или меньшей степени, всѣмъ здѣшнимъ крестьянамъ.
   Когда мнѣ приходилось разговаривать съ курганскими жителями то я постоянно наталкивался на крестьянъ, которые были недовольны однимъ земледѣльческимъ трудомъ и мечтали о болѣе широкой дѣятельности. Общее между всѣми ними было то, что всѣ они желали заняться торговлей, и характеристично для большинства ихъ было то, что они убѣжденно доказывали невозможность "разжиться одною землей".
   Когда я спросилъ одного крестьянина, зачѣмъ ему хочется разжиться, то получилъ довольно неожиданный отвѣтъ: "Я бы купилъ у киргизовъ гуртъ." -- "Ну, а продавъ этотъ гуртъ, чтобы сталъ дѣлать?* -- купилъ бы другой гуртъ, поболѣе, и разжился бы".-- "И не сталъ бы больше заниматься землей?" -- спросилъ я.-- "На что же тогда мнѣ земля? Земля -- это ежели для бѣднаго, а коли есть деньги, такъ я лучше тушами буду торговать бараньими".
   Сначала приписывая это торгово-промышленное настроеніе единицамъ изъ крестьянъ, я потомъ, послѣ болѣе широкихъ и точныхъ справокъ, долженъ былъ придти къ заключенію, что настроеніе это чисто-массовое.
   Такъ, многіе крестьяне, привозя въ городъ продукты своего хозяйства -- хлѣбъ, дрова, сѣно, молочные скопы и пр., покупаютъ, въ свою очередь, разные товары и распродаютъ ихъ по деревнямъ. Другіе, занимающіеся извозомъ, покупаютъ на свои деньги и на свой страхъ въ пунктахъ доставки другую кладь, напр., соль и распродаютъ ее на обратномъ пути. Третьи то же продѣлываютъ съ соленою и сушеною рыбой. Я зналъ въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ одного крестьянина, который въ одинъ годъ скупалъ горшки, на другой годъ арбузы, на третій -- свиныя туши.
   Было бы ошибочно думать, что все это, вѣроятно, деревенскіе кулаки; подобная избитая кличка положительно не имѣетъ смысла тамъ, гдѣ, какъ въ Курганскомъ округѣ, если не всѣ крестьяне занимаются, то всѣ желаютъ заняться оборотами, не имѣющими ничего общаго съ землей. Про крестьянина, который скупаетъ и перепродаетъ, говорятъ здѣсь, что это мужикъ оборотливый. Всѣ вообще здѣшніе крестьяне думаютъ, что занятіе одною землей недостаточно, землепашество не удовлетворяетъ всѣхъ потребностей.
   Надо сознаться, что это правда. Нужда въ деньгахъ здѣсь огромная, въ виду почтенной цифры всякаго рода повинностей, и эту цифру вмѣстѣ съ нуждами семьи нельзя покрыть одною продажей собственнаго хлѣба. Въ урожайные годы, когда собственно только и могутъ крестьяне продавать свой хлѣбъ, цѣна послѣдняго, вслѣдствіе отсутствія сбыта, падаетъ до баснословнаго minimum'а, а въ годы неурожайные поднимается, вслѣдствіе отсутствія привоза, до не менѣе баснословнаго maximum 'а.
   Такимъ образомъ, убѣжденіе, что одною землей нельзя прожить, ведетъ къ сокращенію запашекъ. Правда, въ Курганскомъ округѣ это сокращеніе стало замѣтно только въ послѣдніе годы и притомъ находится въ связи съ другими причинами; раньше, наоборотъ, мужики снимали земли у казны (изъ оброчныхъ статей), не уменьшая въ то же время посѣвовъ на своей землѣ. Но вотъ въ послѣдніе годы количество запахиваемыхъ земель сразу такъ упало, что трудно предположить случайность этого факта. Сами крестьяне объясняли это одинаково въ одинъ голосъ; на вопросъ, почему мало засѣваютъ, они отвѣчаютъ, что боятся неурожая; опасно иного высѣвать -- иной годъ засуха уничтожитъ всходы, иной годъ морозъ ударитъ. Однимъ словомъ, для большинства крестьянъ посѣвъ неразлученъ съ рискомъ, и земля въ ихъ глазахъ является уже нѣкоторою игрой, изъ которой не всегда можно выйти съ выигрышемъ, въ то время, какъ другія занятія не заключаютъ въ себѣ такой опасности.
   Но, повторяемъ, въ большинствѣ курганскихъ волостей фактъ сокращенія запашекъ и пустованія земель не настолько еще сдѣлался рельефнымъ, чтобы встать наряду явленій, которыя съ перваго же взгляда бьютъ въ глаза. Несмотря на отсутствіе точныхъ данныхъ о количествѣ производимаго хлѣба, можно только сказать, основываясь на показаніяхъ самихъ крестьянъ, что въ Курганскомъ округѣ крестьяне еле-еле сводятъ концы съ концами однимъ земледѣліемъ, и потому при первой возможности готовы промѣнять свое вѣковое занятіе на болѣе легкое и менѣе рискованное -- барышничество.
   Въ Ишимскомъ округѣ описываемое явленіе выражено уже. такъ рѣзко, что не оставляетъ больше сомнѣнія.
   Въ базарные дни, съ утра и до окончанія торговли, вы можете встрѣтить множество крестьянъ, которые покупаютъ муку и на слѣдующій базаръ продаютъ ее; можно даже встрѣтить и такихъ, которые въ одинъ и тотъ же день покупаютъ и продаютъ, выбиваясь изъ силъ наживать копѣйку. Часто изъ пятидесяти возовъ, привезенныхъ на базары только какой-нибудь десятокъ принадлежитъ продавцамъ своего продукта; остальные воза съ перекупнымъ хлѣбомъ.
   Но наружность этихъ торговцевъ такова, что у васъ не хватитъ смѣлости обозвать ихъ кулаками, а достаточно немного поразспросить одного изъ нихъ, чтобы убѣдиться въ ихъ несомнѣнной жалости. Въ самомъ дѣлѣ, изъ всѣхъ хлопотъ такого торговца по покупкѣ и продажѣ выходитъ, въ концѣ-концовъ, буквально одна копѣйка. Покупая цѣлымъ возомъ пудъ муки, положимъ, по 1 р. 15 к., онъ продаетъ его въ розницу по 1 р. 16 к. Если онъ купитъ настоящій возъ, то въ барышахъ останется четвертакъ. На языкѣ самихъ крестьянъ это называется -- "пересыпать изъ пустого въ порожнее".
   Если прослѣдить за однимъ изъ этихъ крестьянъ въ его деревнѣ, то окажется вотъ что: надѣлъ этого крестьянина равняется десятинамъ пятидесяти, но, по разнымъ причинамъ, онъ обрабатываетъ только одну десятину ярового и двѣ десятины озимаго хлѣба. Ѣстъ онъ свой хлѣбъ, но не въ состояніи ни одной горсти пустить на продажу, иначе потомъ самому придется покупать. Для удовлетворенія же другихъ потребностей (подати, сѣмена, чай и пр.) онъ ѣздитъ каждый базаръ въ городъ за двадцать верстъ и здѣсь, на площади, какъ въ биржевой залѣ, пересыпаетъ изъ пустого въ порожнее, выручая этою биржевою игрой самое большее полтинникъ въ недѣлю. Если у него есть лишніе кони и если подвернется случай, то онъ отправляется въ Петропавловскъ и, купивъ тамъ хлѣба, продаетъ его въ Ишимѣ, -- въ этомъ случаѣ его барышъ достигаетъ 5 коп. на пудъ.
   Переходя отъ этихъ бѣдняковъ, живущихъ копѣйками, къ болѣе зажиточнымъ, можно подмѣтить ту же черту, только въ болѣе широкихъ размѣрахъ. Жители, засѣвавшіе въ первые годы по двадцати десятинъ, теперь запахиваютъ по семи-восьми; другіе, обрабатывавшіе нѣкогда пятнадцать десятинъ, теперь ограничиваются пятью. Чѣмъ же они занимаются?
   Торговлей или извозомъ, а чаще всего тѣмъ и другимъ вмѣстѣ. Богатые являются скупщиками деревенскихъ продуктовъ; средніе круглый годъ возятъ кладя, мѣряя тысячеверстныя пространства; ѣдутъ въ Ирбитъ, въ Кресты, въ Омскъ, Томскъ и пр. Земля для такихъ составляетъ лишь подспорье. Иногда они владѣютъ сотней десятинъ, но обрабатываютъ изъ нихъ только какихъ-нибудь шесть-семь десятинъ, лишь бы не покупать хлѣбъ. И опять на вашъ вопросъ, почему они бросаютъ земледѣліе, получается тотъ же отвѣтъ: "не стоитъ"... "опасливо".
   Въ осенніе и весенніе мѣсяцы мужики всѣ поголовно мечутся въ тоскливыхъ поискахъ за деньгами, запродавая дрова по дешевымъ цѣнамъ, съ обязательствомъ представить ихъ лѣтомъ или зимой, и называя эти сезоны самымъ "гиблымъ" для себя временемъ. Ясно -- почему. Распутица всѣхъ загоняетъ домой. Одни "перестаютъ пересыпать изъ пустого въ порожнее", другіе должны бросать торговлю, третьи лишаются извоза. Находясь въ полной зависимости отъ постороннихъ занятій, они сразу лишаются почвы подъ ногами, когда остаются дома, при одной землѣ, которая для нихъ стала ненадежнымъ источникомъ благосостоянія.
   Вообще мы должны сказать, что торговля вошла въ плоть и кровь здѣшняго крестьянина, -- не сбытъ своихъ земледѣльческихъ продуктовъ и произведеній своего труда, а именно торговля въ полномъ значеніи этого слова, т.-е. покупка и продажа. У кого вовсе уже нѣтъ денегъ для торговыхъ операцій, такъ онъ хоть скупитъ десятокъ тетеревовъ и продаетъ ихъ копѣйкой дороже. На Ишимской ярмаркѣ съѣзжается нерѣдко до ста тысячъ народа, и половина изъ этого числа торговцы-крестьяне. Склонность къ торговлѣ здѣшняго жителя, кажется, непреодолимая.
   Мнѣ придется очень немногое сказать по поводу Тюкалинскаго округа.
   Не отличаясь рѣзко отъ Ишимской степи, Тюкалинскій округъ даетъ наблюдателю тѣ же явленія, то же отношеніе къ землѣ, какъ и первая. Оригинальная черта его заключается въ степномъ хозяйствѣ. Степнымъ хозяйствомъ я называю такое, въ которомъ преобладаетъ скотоводство надъ земледѣліемъ. Это преобладаніе и существуетъ во многихъ волостяхъ округа. При переѣздѣ изъ Ишима въ Тюкалу васъ поражаетъ видъ пустыни. На протяженіи сотни верстъ вы видите только безконечную степь, покрытую солончаковою растительностью, да рѣдкіе березовые перелѣски, да небо. Вашъ взоръ привыкъ къ обработаннымъ полямъ; вы до сихъ поръ ѣхали между двухъ волнующихся стѣнъ хлѣбовъ -- и вдругъ все это исчезло. Мѣсто кажется совершенною пустыней, и эта пустыня производитъ тоскливое настроеніе.
   Крестьяне въ этихъ волостяхъ засѣваютъ ничтожное количество земли, судя по ея абсолютному пространству. Все вниманіе ихъ обращено на скотоводство и сѣнокошеніе. Деньги они добываютъ отъ продажи скота, котораго держатъ помногу; въ рѣдкомъ домѣ не имѣется двадцати штукъ рогатаго скота.
   Уровень ихъ благосостоянія очень низокъ. Въ домашней обстановкѣ они представляютъ рѣзкое исключеніе между сибиряками; они грязно живутъ, скверно ѣдятъ. Въ общественной жизни они вялы, непредпріимчивы. Въ умственномъ отношеніи тупы. Все это, кажется, имѣетъ близкую связь съ скотоводствомъ, которое представляетъ болѣе низкую ступень сравнительно съ земледѣліемъ. Тяжело подумать, что русскій человѣкъ въ этихъ мѣстахъ сдѣлалъ шагъ назадъ. Но едва-ли можно обвинять самихъ крестьянъ за этотъ переходъ отъ земледѣлія къ пастушеству, да мы и не пишемъ ни обвиненій, ни похвалъ, а желаемъ только уяснить себѣ данное явленіе.
   Безъ сомнѣнія, сначала скотоводство здѣсь было наиболѣе выгоднымъ дѣломъ, но когда жизнь усложнилась, потребовался переходъ къ другому роду жизни. А привычка была уже сдѣлана, крестьяне обратились въ хорошихъ пастуховъ и неумѣлыхъ пахарей. Теперь ихъ положеніе печальное. Требуется выходъ, а они только могутъ жаловаться на наступившую тяжелую жизнь, не умѣя, что дѣлать, и даже не понимая, что имъ собственно надо. Эти крестьяне-степняки еще больше, чѣмъ другіе здѣшніе крестьяне, зависятъ отъ природы, еще больше неумѣлы и еще въ болѣе крайней степени фаталисты.
   Живя бокъ-о-бокъ съ киргизами, они всецѣло воспользовались ихъ уроками, хотя надо было бы ожидать обратнаго; здѣсь не русскій былъ учителемъ инородца, а наоборотъ: киргизъ спустилъ русскаго ниже того уровня, на которомъ послѣдній раньше стоялъ.
   Возвращаясь въ интересующему насъ предмету, мы должны констатировать фактъ, что эти тюкалинскіе крестьяне съ какимъ-то глубокимъ недовѣріемъ смотрятъ на землю, боясь, повидимому, приступиться къ ея громаднымъ пространствамъ. Они не могутъ кормиться своимъ хлѣбомъ, они покупаютъ его. Въ этихъ мѣстахъ установился даже особый видъ торговли; прасолы, -- если такъ можно назвать самыхъ обыкновенныхъ мужиковъ, -- разъѣзжаютъ по деревнямъ съ возами хлѣба, и крестьяне-скотоводы раскупаютъ его, кто сколько можетъ. Безъ этихъ странствующихъ хлѣботорговцевъ большинство степныхъ жителей остались бы голодными, потому что въ своей деревнѣ достать хлѣба невозможно.
   Остальная часть волостей Тюкалинскаго округа ничѣмъ не отличается, напр., отъ Ишимской степи. Сѣверо-западная часть округа считается житницей Тюкалинской, ибо тамъ степь уступаетъ мѣсто лѣсамъ и чернозему; но читатель уже изъ прежнихъ страницъ этого труда убѣдился, съ какимъ недовѣріемъ и осторожностью надо относиться къ сибирскимъ "житницамъ". Дѣло въ томъ, что, несмотря на развитое хлѣбопашество этихъ черноземныхъ волостей, крестьяне толпами уходятъ отсюда на сторонніе заработки, и, разумѣется, прежде всего, бросаются въ торговлю, или занимаются извозомъ. И когда они говорятъ, что по деревнямъ у нихъ дѣлать нечего и нечѣмъ жить, то нельзя не вѣрить ихъ словамъ.
   А земли ихъ лежатъ безконечныки пространствами... но жители не знаютъ, что съ ними дѣлать. Культурная отсталость ихъ такъ велика, что они ходятъ по богатству, не умѣя взяться за него и занимаясь пересыпаніемъ изъ пустого въ порожнее -- покупкой и продажей. Въ заключеніе надо замѣтить, что изъ Тюкалинскаго округа раздаются неумолкаемыя и наиболѣе упорныя жалобы на наступившую тяжесть жизни.
   Теперь мы перейдемъ къ изложенію своеобразнаго явленія, которое едва-ли имѣетъ подобіе себѣ въ какомъ бы то ни было другомъ уголкѣ Россіи. Мы говоримъ о продажѣ земли.
   Еслибы читателю Европейской Россіи сказать, что мужики каждую весну ищутъ арендаторовъ своей земли, то онъ не повѣрилъ бы этому парадоксу, но если бы ему сказать, что многіе крестьяне отдаютъ землю за полтинникъ десятину на 10 лѣтъ, то онъ считалъ бы себя вправѣ предположить, что надъ нимъ потѣшаются. Между тѣхъ, все это дѣйствительные, безспорные факты изъ жизни сибирскаго крестьянина описываемыхъ мѣстъ. Къ сожалѣнію, мы не имѣли возможности не только провѣрить, но и просто констатировать эти факты относительно Курганскаго и Тюкалинскаго округовъ; всѣ наши свѣдѣнія объ этомъ предметѣ касаются исключительно только Ишимскаго округа.
   Ежегодно, особенно весной, можно встрѣтить, безъ особенныхъ усилій, крестьянъ ближнихъ и дальнихъ деревень, которые предлагаютъ городскимъ жителямъ купить у никъ земли. Надо замѣтить, что на мѣстномъ языкѣ слова купить и продать землю означаютъ взять и отдать на аренду, на извѣстное число лѣтъ. Какъ мы раньше говорили не разъ, крестьяне для своихъ нуждъ засѣваютъ только незначительную часть своей земли, остальная часть которой лежитъ у нихъ по-пусту. Эти-то части незасѣянной земли они и предлагаютъ.
   Но спросъ несравненно ниже предложенія. Поэтому арендная плата крайне ничтожна. Крестьянинъ радъ, если ему удастся сдать землю по рублю за десятину ла 10 лѣтъ. "Да еще никто и не возьметъ!" -- говорили мнѣ знакомые крестьяне, и говорили чистую правду. Выше мы вскользь упоминали, что въ одной деревнѣ крестьянинъ продалъ другому крестьянину землю болѣе десятины за 16 коп. Покупатель (арендаторъ) снялъ бы съ этой земли, прежде всего, сѣнокосъ, потомъ обратилъ бы землю въ паръ и на другой уже годъ засѣялъ бы. Такъ что земля была продана (сдана) по 16 коп. на два года. Вотъ настоящая норма цѣны земли.
   Чаще всего городскіе жители даютъ по полтиннику за десятину на 10 лѣтъ. И даже послѣ этого большинство владѣльцевъ, желающихъ сдать свои земли, остается безъ арендаторовъ. Земля здѣсь никому не нужна и считается самымъ невыгоднымъ предметомъ приложенія труда.
   Въ послѣдніе годы сдача крестьянами своихъ земель практиковалась на болѣе тяжкихъ условіяхъ, даже просто нелѣпыхъ. Арендаторъ давалъ сѣмена и рублей шесть денегъ крестьянину на десятину; за это послѣдній обязанъ былъ два раза вспахать, три раза взборонить и засѣять; потомъ сжать, убрать и смолотить; потомъ привезти и ссыпать въ амбаръ арендатора.
   Въ знакомой мнѣ деревнѣ одинъ отдалъ городскому жителю большую часть своего участка, заключавшаго пахотныя, сѣнокосныя и выгонныя земли, всего десятинъ сорокъ. Точной цифры арендной платы я не помню, но что-то крайне нелѣпо. Сдана земля на два года. Въ теченіе года покупщикъ, поселившійся въ деревнѣ со всѣмъ своимъ хозяйствомъ, произвелъ такой переворотъ, что крестьяне и опомниться не могли. Пріѣхавъ въ деревню, жадную къ деньгамъ, онъ понемногу скупилъ множество всякаго рода имущества. Пользуясь нуждой, купилъ домъ у хозяина земли; скупилъ всѣхъ его овецъ, а потомъ набралъ и со всей деревни овецъ; набравъ овецъ цѣлое стадо въ триста головъ, онъ принялся за коровъ и т. д. Когда стада его сдѣлались громадны, онъ сталъ нуждаться въ большомъ выгонѣ. Здѣсь крестьяне хотѣли его прижать, но почему-то не прижали, а сдали ему весь свой выгонъ въ неограниченное пользованіе за ничтожную плату. Теперь стоитъ только этому городскому жителю пожелать остаться въ деревнѣ надолго, для чего возобновить аренду, то вся деревня будетъ, если не куплена имъ со всѣми жителями ея, то, во всякомъ случаѣ, закабалена на вѣчныя времена.
   До сихъ поръ рѣчь идетъ объ арендованіи крестьянскихъ земель въ точномъ значеніи этого слова, но изъ разспросовъ крестьянъ оказывается, что понятія "купить" и "продать" землю не всегда равносильны понятіямъ арендовать и сдать на аренду. Фактически дѣло происходитъ иногда не въ сибирскомъ значеніи этихъ словъ. Замѣчается слѣдующее явленіе. Сдавъ на аренду извѣстную часть своей земли, положимъ, уѣзжаетъ въ другое мѣсто жить или заводитъ торговлю, или умираетъ, во всѣхъ этихъ случаяхъ онъ перестаетъ владѣть своею, отданною въ аренду, землей не только de facto, но и de jure. Арендаторъ пользуется этимъ и мало-по-малу дѣлается настоящимъ собственникомъ.
   Такимъ образомъ, въ деревню вторгается чуждый ей элементъ купцовъ, мѣщанъ, писарей, лицъ духовнаго званія, которые считаютъ себя внѣ власти деревенскаго міра.
   Наконецъ, говорятъ, что существуетъ, хотя и не въ такихъ размѣрахъ, прямая, въ буквальномъ значеніи этого слова, продажа крестьянами своей земли деревенскимъ и городскимъ жителямъ. Я, впрочемъ, не имѣлъ возможности провѣрить этого и потому оставляю кто явленіе безъ дальнѣйшаго вывода.
   Говоря вообще о сдачѣ земли, мы можемъ спросить, вмѣшивается-ли въ это дѣло міръ? По большей части нѣтъ, какъ и слѣдовало ожидать. судя по описанной формѣ землевладѣнія. Отдавая свою землю на аренду, крестьянинъ не спрашиваетъ разрѣшенія общества, да и общество не вмѣшивается, и когда среди деревни является новый владѣлецъ извѣстнаго участка -- кто никого не удивляетъ.
   При настоящемъ равнодушіи къ землѣ и ея малоцѣнности въ глазахъ всѣхъ, какъ деревенскихъ, такъ и городскихъ жителей, передача ея изъ рукъ въ руки совершается съ легкостью товара, но не приняла еще опасныхъ формъ. Однако, это не всегда такъ будетъ. При первомъ поднятіи цѣнности земли, -- а это совершится, напр., тотчасъ послѣ проведенія желѣзной дороги, -- явится общее стремленіе обладать землей. Теперь вышеприведенный примѣръ городского жителя, поселившагося въ деревнѣ, есть случай исключительный, но тогда, при вздорожаніи земли, можетъ легко случиться такъ, что въ каждой деревнѣ будетъ свой господинъ, и если онъ не будетъ юридически пользоваться землей, какъ частною собственностью, то фактически онъ будетъ помѣщикомъ.
   Сводя въ одну сумму перечисленные факты, мы получимъ слѣдующее. Въ то время, какъ русскій крестьянинъ жаждетъ земли, крестьянинъ здѣшній равнодушно смотритъ на нее; первый старается всѣми силами увеличить запашку, послѣдній сокращаетъ ее; одинъ платитъ непомѣрныя деньги, чтобы арендовать владѣльческую землю, другой беретъ ничтожную плату, чтобы только сбыть ее; русскій крестьянинъ покупаетъ землю, сибирскій готовъ продать ее.
   Я назвалъ бы это своего рода крестьянскимъ абсентеизмомъ, если бы не боялся вызвать путаницу понятій, тѣмъ болѣе, что какія бы мы слова ни употребляли для опредѣленія этого явленія, самое явленіе не потеряетъ отъ этого свою загадочность и парадоксальность.
   Впрочемъ, то, что мы назвали равнодушіемъ къ землѣ, объяснено нами въ предъидущихъ страницахъ, когда мы констатировали истребленіе лѣсовъ и измѣненія климата съ одной стороны и нахлѣбническуіо культуру -- съ другой. Равнодушіе къ землѣ, даже тягость, доставляемая ею, неизбѣжно должна была явиться, когда кормилица-природа отвернулась отъ своего нахлѣбника-крестьянина и когда земля стала не такъ обильна, какъ прежде. Неизбѣжно вслѣдъ за естественными бѣдствіями явилось и сокращеніе запашекъ.
   А разъ это сокращеніе совершилось, крестьянину въ слѣдующіе годы уже невозможно стало возвратиться къ прежнимъ размѣрамъ; у него стало меньше хлѣба, меньше скота, меньше всѣхъ продуктовъ, которые доставляли ему средства. Въ самомъ дѣлѣ, часто у здѣшнихъ крестьянъ просто недостаетъ сѣмянъ для большого посѣва, такъ что если бы нѣкоторые изъ нихъ и не побоялись рискнуть, то силы уже нѣтъ у нихъ обрабатывать много земли. И чѣмъ дальше шло это сокращеніе, тѣмъ меньше оставалось у крестьянина земледѣльческой силы. А, между тѣмъ, расходы сибирскаго крестьянина, пожалуй, больше расходовъ русскаго. Гдѣ достать средствъ для погашенія ихъ?
   На это даетъ отвѣтъ крестьянину массовое настроеніе, о которомъ мы раньше упомянули, назвавъ его торгово-промышленнымъ.
   Въ Сибири, какъ извѣстно, никто ничего не производитъ, но всѣ желаютъ торговать и самое распространенное сибирское явленіе среди городскихъ классовъ -- это, безъ сомнѣнія, легкая нажива. Крестьяне не избѣгли этого массоваго настроенія. Когда уменьшеніе прежняго обилія стало сильно замѣтно и урожаи хлѣбовъ сдѣлались хуже, то крестьяне волей-неволей стали считать земледѣліе недостаточнымъ средствомъ жизни и принялись отыскивать другія занятія, болѣе прибыльныя; иные и вовсе бросили землю, чтобы всецѣло отдаться "легкой наживѣ", которою здѣсь, кажется, самый воздухъ пропитанъ. Торговля и всякаго рода, барышничество сдѣлались всеобщими потому еще, что никакихъ другихъ промысловъ почти и не было подъ руками, какъ это будетъ показано въ слѣдующей главѣ. Только слабые остались при одной землѣ; они рады бы торговать, да неспособны или бѣдны. Но даже и они при удобномъ случаѣ начинаютъ "пересыпать изъ пустого въ порожнее", не находя другихъ занятій для себя.
   Въ заключеніе мы прибавимъ, что эти крестьяне, принужденные жить одною землей, всегда крайне бѣдствуютъ.
  

VI.

Очеркъ обрабатывающей и добывающей промышленности.

Случайность кустарныхъ ремеслъ: ихъ подражательный характеръ и искусственность.-- Примѣръ Тебенякской волости, Курганскаго округа, населенной кузнецами.-- Оригинальныя и хорошо поставленныя производства.-- Примѣръ пимокатовъ.-- Общее заключеніе -- какія производства могли бы упрочиться здѣсь.-- Перечисленіе другихъ ремеслъ.-- Промысла.-- Охота на рыбу и дичь.-- Случайные заработки.-- Жизнь типической семьи. -- Общій выводъ объ источникахъ крестьянскихъ доходовъ.

  
   Изъ прежнихъ страницъ уже видно было для читателя, какія здѣсь установились отношенія между природой и человѣкомъ: брать лишь то, что она давала, не употребляя въ дѣло того, что называется искусствомъ.
   Точно такія же отношенія установились и между сырьемъ, производимымъ въ странѣ, и трудомъ человѣка. Прй обиліи этого сырья, не было нужды въ переработкѣ его для обмѣна на другіе предметы обрабатывающей промышленности. Правда, такъ или иначе, а надо было удовлетворять эти потребности, правда также, что чуть не до послѣдняго времени доставка этихъ предметовъ фабричной и кустарной промышленности совершалась неправильно, дорого и плохо во всѣхъ отношеніяхъ, такъ что крестьянину, обладавшему лишь дешевымъ сырьемъ, по большей части не хватало средствъ для покупки ихъ. Но зато у крестьянина была ничтожная культурная требовательность, позволявшая ему довольствоваться лишь суррогатами предметовъ промышленности.
   При крайне невыгодномъ обмѣнѣ своего сырья на чужіе предметы фабричной и кустарной промышленности, онъ могъ ограничиваться лишь своимъ умѣньемъ. Когда ему надо было пріобрѣсти телѣгу, онъ самъ топоромъ дѣлалъ ее; при отсутствіи хомута, онъ ѣздилъ при одной сѣделкѣ безъ шлеи. Тѣмъ же топоромъ онъ вырубалъ себѣ корыто, колоду, ось, скамейку, сани, кадушку изъ пня и пр. И это дошло до послѣдняго времени. Когда теперь осматриваешь хозяйство здѣшняго крестьянина, то часто поражаешься тѣмъ, что рядомъ лежатъ вещи, которыя не имѣютъ ничего общаго, являясь представителями разныхъ эпохъ человѣческаго развитія; видишь, напр., корягу лѣсную, употребляющуюся въ качествѣ дуги, и тюменскія санки, обитыя войлочнымъ ковромъ, и въ то время, какъ дуга-коряга напоминаетъ древлянъ и радимичей, при взглядѣ на тюменьскія санки и коверъ фабричный, вспоминаешь лишь недалекіе годы нынѣшняго вѣка. Рядомъ съ грубѣйшею и безобразнѣйшею поддѣлкой у каждаго крестьянина имѣется предметъ, въ которомъ видны чистота, вкусъ и техническая ловкость.
   Это только показываетъ, что пріобрѣтеніе такого рода вещей шло независимо отъ воли крестьянина. Привезена такая-то вещь на ярмарку и соотвѣтствуетъ его карману -- онъ пріобрѣтаетъ ее, а если она не привезена или дорога ему кажется -- онъ обходился безъ нея или замѣнялъ ее произведеніями своихъ собственныхъ неумѣлыхъ рукъ.
   Такимъ образомъ, существованіе всѣхъ здѣшнихъ производствъ ремесленныхъ является чистою случайностью, такъ же, какъ и происхожденіе ихъ. Попадали случайно сюда какіе-нибудь ремесленники -- и въ данной мѣстности возникала промышленность, и, если она совпадала съ потребностями этой мѣстности, то существованіе ея было упрочено. Сами же коренные жители не обладали ни техническою ловкостью, ни техническими знаніями, ни даже жаждой этихъ знаній, являющейся при извѣстной развитости мысли, а мысль здѣсь была первобытная, неповоротливая, лѣнивая.
   Такимъ образомъ, на вопросъ, какія есть здѣсь ремесла, каждый крестьянинъ отвѣчаетъ, что никакихъ ремеслъ здѣсь не было и нѣтъ. Первое -- несомнѣнная правда. Но что касается настоящаго времени, то кое-какія ремесла все-таки есть здѣсь, хотя въ общей экономіи страны они играютъ крайне незначительную роль. Случайно возникшія, они и не представляютъ собой существеннаго содержанія народной жизни.
   Здѣсь есть заводы и кустарныя производства. О первыхъ мы не станемъ говорить, не столько по ихъ ничтожному числу, сколько потому, что собственно для крестьянъ и для характеристики ихъ жизни они не имѣютъ значенія. Принадлежатъ они городскимъ жителямъ и держатся не коренными рабочими силами, а пришлымъ, по большей части ссыльнымъ элементомъ. Для крестьянъ же заводы имѣютъ только то значеніе, что сейчасъ же вслѣдъ за возникновеніемъ ихъ является усиленный спросъ на деревенское сырье, -- для винокуренныхъ заводовъ является сильный спросъ на хлѣбъ, для паточныхъ на картофель, для кожевенныхъ на кожи, а, кромѣ того, возникаетъ усиленное истребленіе лѣсовъ, идущихъ на дрова для заводовъ.
   Кустарныя производства, напротивъ, поддерживаются самими сибиряками, хотя происхожденіе ихъ не здѣшнее. По своему характеру эти производства дѣлятся на два рода; одни изъ нихъ еле влачатъ свое существованіе, не представляютъ оригинальнаго развитія мѣстной техники, а являются лишь подражательными, случайность ихъ возникновенія несомнѣнна; не подлежитъ сомнѣнію и случайность ихъ настоящаго существованія.
   Другія ремесла представляютъ выраженіе мѣстной, самобытной потребности, не зависятъ отъ ввозной торговли и по своей выгодности и прочному существованію не имѣютъ ничего общаго съ первыми.
   Мы разсмотримъ сначала кустарныя ремесла перваго рода.
   Въ Курганскомъ округѣ есть такъ называемая Тебеньковская или Тебенякская волость. По своимъ естественнымъ условіямъ она мало чѣмъ отличается отъ всѣхъ остальныхъ волостей этого округа, развѣ только тѣмъ, что земля здѣсь менѣе плодородна, лѣса рѣже и мельче, чѣмъ въ другой какой волости. Посѣвы хлѣбовъ здѣсь меньше, сѣнокосы не даютъ такого количества, какъ въ другихъ волостяхъ. Но все это могло случиться не отъ естественныхъ недостатковъ почвы, климата и пр., а отъ того, что жители этой волости отвлекаются отъ земледѣлія другими занятіями, именно кузницами и слесарными заведеніями, разсѣянными въ огромномъ числѣ по всей волости.
   Производство желѣзныхъ и стальныхъ предметовъ въ общемъ очень значительно; предметы эти расходятся на значительное разстояніе -- въ Ялуторовскѣ, въ Курганѣ, въ Ишимѣ, въ Тюкалѣ, въ Туринскѣ и Тарѣ. Быть можетъ даже они заходятъ на крайній сѣверъ. Во всякомъ случаѣ, пожаловаться на отсутствіе сбыта для издѣлій Тебенякской волости нельзя, тѣмъ болѣе, что издѣлія эти не предметы роскоши, а предметы первой необходимости для крестьянскаго хозяйства: здѣсь дѣлаютъ кольца къ дугамъ, кольца къ хомутамъ, гвозди, шилья, петли, пробои, вилки, ножи, топоры, косари, замки, терки, шабалы и пр. Нѣтъ такого предмета первой необходимости изъ желѣза или стали, на которомъ бы тебенякскіе кустари не попробовали свое искусство. Даже складные ножи сложнаго устройства и замки можно встрѣтить иногда между ихъ издѣліями.
   Но, можетъ быть, эта разносторонность и составляетъ одну изъ причинъ всѣхъ неудачъ, которыя терпятъ тебенякскіе кустари. Въ самомъ дѣлѣ, очень трудно быть совершеннымъ во всѣхъ родахъ искусства.
   На каждой ярмаркѣ здѣшнихъ мѣстъ вы можете встрѣтить торговца желѣзными издѣліями, сидящаго на рогожкѣ, прямо на землѣ, безъ всякой лавки. Потому что продаетъ онъ издѣлія тебенякскихъ кустарей, которыя въ лавки желѣзныя попадаютъ только случайно. Въ самомъ дѣлѣ, несмотря на разнообразіе тебенякскихъ издѣлій, всѣ они крайне грубы и баснословно дешевы; обыкновенный столовый ножъ вовсе не очищенъ и воткнутъ въ ручку, которая еле обтяпана топоромъ, но зато это тебенякское чудовище стоитъ двѣнадцать коп.; тутъ же рядомъ лежитъ другой ножъ, сдѣланный изъ сабли прекрасной стали, но продается онъ за пятнадцать коп. И здѣсь же нерѣдко вы встрѣтите чистую, отличную вещь, которая васъ поражаетъ своею цѣной: за маленькій топорикъ, прочный и красиво сдѣланный, вы платите четвертакъ. H есть много другихъ хорошихъ издѣлій, но столь же малоцѣнныхъ.
   Разбирая причины этой загадки, мы узнаемъ, наконецъ. что вся эта промышленность поставлена искусственно, случайно и основана на недобросовѣстности.
   Прежде всего, кустари, имѣющіе кузницы, закупаютъ желѣзо не сами, а черезъ особыхъ скупщиковъ, которыхъ всего нѣсколько человѣкъ на всю волость. Скупщики имѣютъ сношеніе съ уральскими заводами, откуда и берутъ желѣзо. Но покупаютъ его не на наличныя, а въ кредитъ, вслѣдствіе чего цѣна желѣза, по которой они берутъ, всегда значительно выше дѣйствительной. Кромѣ того, по ограниченности кредита, скупщики еще искусственно поднимаютъ цѣну желѣза, перебивая другъ у друга благосклонность начальства уральскаго завода, пуская въ ходъ и лесть, и пресмыканіе.
   Раздобывъ такимъ путемъ желѣза, скупщики раздаютъ его уже кустарямъ, конечно, также въ кредитъ и съ обязательствомъ купить у кустаря всѣ вещи, которыя онъ надѣлаетъ изъ даннаго желѣза. Но такъ какъ кустарь беретъ въ долгъ не только желѣзо, но и деньги впередъ, то цѣна на издѣлія зависитъ вполнѣ отъ скупщика: какую онъ цѣну назначитъ, ту и долженъ взять мастеръ-кустарь.
   Послѣднему, въ свою очередь, нѣтъ никакого разсчета дѣлать хорошій предметъ, иначе онъ умеръ бы съ голоду. Онъ работаетъ надъ каждою вещью столько, сколько нужно для того, чтобы она походила на свое названіе, хотя онъ способенъ произвести и болѣе удовлетворительные предметы, да и производитъ ихъ, но затѣмъ, вѣроятно, раскаивается; его добросовѣстность и трудъ не окупаются, отнимая y него только кусокъ хлѣба.
   Все это понимаютъ и сами тебенякскіе кустари, говоря, что сдѣлать изъ хорошаго желѣза можно и хорошую вещь, да только надо, чтобы и самая-то вещь не теряла цѣны. а, между тѣмъ, низкая цѣна для тебенякскихъ издѣлій обязательна, въ виду подавляющей конкурренціи русскихъ, напр., тульскихъ издѣлій. "А какъ-же я буду стоять супротивъ россійскаго, ежели тотъ пускаеть свою вещь дешево? Ему можно дешевитъ, онъ, ежели ужь ножъ дѣлаетъ, такъ всю жизнь и сидитъ на ножѣ, а потому скоро работаетъ. Мнѣ же на одной вещи нельзя держаться, а все надо умѣть; вдругъ ножъ не пойдетъ, куда же мнѣ его дѣвать? Мнѣ съ россійскимъ нельзя равняться, а потому я долженъ дѣлать все кое-какъ. Какая же мнѣ выгода дѣлать честно, если я и желѣзо-то въ три дорога возьму, да и работу-то свою долженъ продать за ничто? Ножъ этотъ самый на базарѣ двѣнадцать копѣекъ, а вѣдь скупщикъ мнѣ заплатитъ не двѣнадцать, а пять копѣекъ, а то и три копѣйки. Вотъ тутъ и живи!
   Ясно, что все это дѣло случайно возникло, искусственно поставлено и поддерживается только благодаря традиціи, слишкомъ глубоко пустившей корни, чтобы по желанію бросить его. A было бы лучше, если бы тебенякскіе кустари бросили свое пропащее дѣло и перешли къ другимъ занятіямъ. Теперь же они только отвлечены отъ земледѣлія, но и къ дѣлу выгодному не приставлены.
   Ихъ земледѣльческое хозяйство ведется плохо. Нерѣдко они покупаютъ хлѣбъ. Но заработки ихъ ничтожные. Поэтому живутъ они хуже крестьянъ не-мастеровыхъ, работа ихъ тяжелѣе, положеніе болѣе зависимо. Всѣ они цѣликомъ находятся въ рукахъ скупщиковъ, у которыхъ они забираютъ желѣзо и деньги; продавать самостоятельно свои издѣлія также не могутъ, всегда принужденные отдавать весь свой товаръ кредиторамъ. Ихъ положеніе даже несравненно хуже тѣхъ кузнецовъ-одиночекъ, которые не владѣютъ землей и которые разсѣяны тамъ и сямъ по большимъ селамъ и городамъ, потому что работа послѣднихъ заказная и находится внѣ сферы конкурренціи, а потому и оплачивается хорошо: такой кузнецъ не только за три копѣйки, но и за сорокъ копѣекъ не согласится дѣлать кухонный ножъ.
   Мы привели Тебенякскую волость, во-первыхъ, потому, что это единственное большое кустарное гнѣздо, гдѣ цѣлая масса людей работаетъ надъ однимъ ремесломъ, и, во-вторыхъ, затѣмъ, чтобы выяснить вообще положеніе здѣсь той кустарной промышленности, которая принуждена конкуррировать съ россійской. Чрезвычайная дешевизна издѣлій русскихъ ложится тяжелымъ гнетомъ на мѣстную производительность того же рода. Вообще эта производительность является безцѣльною, подражательною и искусственно поддерживающеюся. Издѣлія такого рода съ меньшими хлопотами и лучшаго качества доставляются Россіей.
   Да и нѣтъ такой кустарной дѣятельности во всѣхъ трехъ округахъ; Тебенякская волость единственная въ своемъ родѣ, по крайней мѣрѣ, намъ неизвѣстно болѣе ни одной волости, села, деревни, жители которой сплошь занимались бы какимъ-нибудь ремесломъ въ подражаніе русскимъ кустарямъ. Очевидно, что положеніе и условія мѣстной жизни не вызываютъ такого рода труда.
   Остальныя производства находятся въ рукахъ единицъ и по своей ничтожности не оказываютъ никакого вліянія на мѣстную жизнь.
   Совсѣмъ въ иномъ положеніи находятся тѣ производства, которыя вызваны мѣстною потребностью, оригинальны по своему характеру и избавлены отъ необходимости конкуррировать съ болѣе развитою русскою промышленностью. Общая черта ихъ состоитъ въ томъ, что они пользуются мѣстнымъ сырьемъ и не поставлены въ необходимость выписывать его издалека. Пока предметы этихъ производствъ имѣютъ только мѣстное значеніе, но современемъ они могутъ расходиться и на-сторону.
   Примѣромъ намъ послужитъ для иллюстраціи этихъ положеній пимокатство. Правда, сплошь, кажется, ни одна деревня здѣсь не занимается пимокатствомъ, но общее количество пимокатовъ такъ велико, что значеніе этого дѣла для всѣхъ трехъ округовъ неоспоримо.
   Пимы или по-русски валенки самая распространенная въ Сибири обувь, и любовь къ пимамъ сибиряковъ нельзя назвать неосновательной. Пимы -- дешевая, здоровая, прочная обувь. Никакая другая обувь не была бы такъ выгодна и такъ подходяща къ здѣшнему климату, какъ пимы. Въ иные дни жестокихъ морозовъ ничто не могло бы спасти ноги отъ холода, а пимы удовлетворительно исполняютъ свое назначеніе; онѣ не только теплы и легки, но и дешевы, какъ никакая другая обувь.
   Уже одно это могло бы дать пимокатству прочное основаніе, но кромѣ этого и все остальное является поддержкой для пимокатства.
   Пимокату-кустарю незачѣмъ обращаться къ посреднику для покупки шерсти; шерсть онъ закупаетъ самъ въ наиболѣе благопріятное время и, слѣдовательно, дешево; притомъ онъ можетъ выбрать матеріалъ самый подходящій для себя. Затѣмъ, при сбытѣ своихъ издѣлій, онъ не обращается также къ посреднику-торговцу, а продаетъ свой товаръ непосредственно потребителю; если же иногда и сбываетъ его цѣлымъ возомъ скупщику, то беретъ выгодную для себя цѣну, потому что не находится ни въ какой зависимости отъ какого бы то ни было скупщика.
   Пользуясь всѣми этими выгодами, пимокатъ-крестьянинъ работаетъ только тогда, когда свободенъ отъ земледѣльческихъ работъ, вслѣдствіе чего хозяйство его не падаетъ, а улучшается. Вообще пимокаты-крестьяне живутъ зажиточно. Несомнѣнно, что выбранное ими ремесло очень выгодно.
   Жаль только, что техническіе пріемы здѣшнихъ пимокатовъ крайне несовершенны. Шерсть бьютъ они традиціонною тетивой, катаютъ ее больше всего силою мускуловъ. Кромѣ того, издѣлія ихъ однообразны -- однѣ пимы; другіе предметы этого рода: валеныя калоши чесаныя валенки, ботинки и туфли -- ничего этого они не умѣютъ дѣлать. При извѣстномъ усовершенствованіи своего дѣла, они могли бы сбывать свои издѣлія и въ Россію, находясь въ болѣе выгодномъ положеніи, чѣмъ производители валеныхъ вещей въ Россіи. Несмотря на разнообразіе и наружную чистоту валеныхъ издѣлій Россіи, они уступаютъ въ прочности и доброкачественности сибирскимъ, да притомъ же чуть не вдвое дороже послѣднихъ.
   Такимъ образомъ, обиліе сырого матеріала -- первое условіе для того, чтобы данная промышленность получила значеніе не только для здѣшней мѣстности, но и для сбыта.
   Приведемъ въ примѣръ одно производство, которое стало здѣсь развиваться недавно, но которое можетъ имѣть хорошее будущее при извѣстныхъ условіяхъ. Мы говоримъ о добываніи крахмала изъ картофеля. Когда въ Курганскомъ округѣ начали устраиваться паточные заводы, то окрестные жители принялись засѣвать большія поля картофелемъ. Но, иногда, за удовлетвореніемъ нуждъ заводовъ, оставались излишки въ картофелѣ, котораго дѣвать было некуда. Тогда-то кое-гдѣ и стала развиваться выработка картофельной муки.
   Производство это по большей части находится въ рукахъ женщинъ, которыя на досугѣ дѣлаютъ крахмалъ, но безъ малѣйшаго знакомства съ техническими пріемами, по способамъ первобытнымъ и крайне невыгоднымъ. Картофель измельчается на простой теркѣ для хрѣна или толчется въ деревянной ступѣ, затѣмъ масса отстаивается въ водѣ; когда на днѣ сосуда образуется слой крахмала, воду сливаютъ, а крахмалъ сушатъ просто на печкѣ, гдѣ нерѣдко множество таракановъ, отчего, при покупкѣ такой муки, всегда можно встрѣтить извѣстное количество крыльевъ, ножекъ и другихъ частей "прусаковъ". Кромѣ того мука не подвергается ни малѣйшей очисткѣ, потому что способы очистки крахмала совершенно неизвѣстны производителямъ.
   Тѣмъ не менѣе, эта мѣстнаго издѣлія картофельная мука хорошо разбирается, потому что вдвое, а иногда втрое дешевле привозной. Производство, несомнѣнно, могло бы быть. прочнымъ и выгоднымъ. Обиліе и дешевизна сырого матеріала -- картофеля, работа на досугѣ, между дѣломъ, обезпеченный сбытъ, -- все это сильно могло бы развить крахмалозаводство, если бы между его производителями были распространены какія-нибудь техническія знанія.
   Теперь же выдѣлка крахмала производится въ мизерныхъ размѣрахъ; исключителенъ тотъ случай, когда женщина вырабатываетъ за зиму пудъ муки, продавая фунтъ за двѣнадцать коп. Чаще же всего одна работница не въ состояніи выдѣлать болѣе 15 фун. за зиму и не можетъ продать дороже восьми коп. Такъ что, если мы и говоримъ объ этомъ производствѣ, то не съ цѣлью описать то, что есть, а лишь съ намѣреніемъ показать то, что могло бы быть.
   Это именно какъ разъ относится ко всѣмъ остальнымъ кустарнымъ ремесламъ здѣшнихъ мѣстъ: ихъ нѣтъ, но они могли бы быть. .
   Такъ, выдѣлка кожъ могла бы дать выгодный заработокъ для сотенъ народа, въ особенности въ Тюкалинскомъ округѣ, богатомъ скотомъ. Тамъ и теперь есть нѣсколько десятковъ заведеній кожевенныхъ, но все это заводы, принадлежащіе городскимъ жителямъ и поддерживающіеся наемнымъ трудомъ, кромѣ того, кожи дѣлаются тамъ самаго низшаго достоинства и продаются чуть не за треть цѣны казанскихъ кожъ. Между тѣмъ, изъ всѣхъ трехъ округовъ ежегодно въ Россію отправляются милліоны кожъ въ необдѣланномъ видѣ.
   Точно также могло бы быть очень выгоднымъ дубленіе бараньихъ шкуръ, а теперь тулупы, полушубки и бараньи мѣха привозятся или изъ Россіи или изъ киргизской степи. Тѣ немногія попытки на мѣстѣ обрабатывать бараньи мѣха, которыя изрѣдка разсѣяны по тремъ округамъ, принадлежать отдѣльнымъ единицамъ и не могутъ идти въ счетъ.
   Мы не упоминаемъ также о томъ, что здѣсь широко могли бы быть поставлены салотопенные, мыловаренные и свѣчные заводы, тогда какъ въ настоящее время ихъ или вовсе не существуетъ (мыловаренныхъ и свѣчныхъ), или они влачатъ жалкое существованіе, выдѣлывая продуктъ плохой и недобросовѣстно, -- не упоминаемъ потому объ этомъ, что всѣ эти производства требуютъ нѣкоторыхъ машинныхъ приспособленій, тогда какъ крестьяне могутъ пускать въ ходъ только ручной трудъ, вслѣдствіе чего для кустарей всѣ эти производства недоступны.
   Въ концѣ-концовъ, что же у насъ остается отъ поисковъ кустарной промышленности во всѣхъ трехъ округахъ? Однѣ пимы.
   Какъ ни печаленъ этотъ результатъ, но мы должны согласиться съ нимъ и перейти къ описанію собственно промысловъ.
   Первое, что обращаетъ наше вниманіе, -- это отсутствіе здѣсь массовыхъ отхожихъ промысловъ, которыми живетъ большая половина Россіи; худо это или хорошо -- до насъ не касается, и мы только констатируемъ фактъ.
   Изъ остальныхъ, единичныхъ промысловъ, производящихся на мѣстѣ, слѣдуетъ упомянуть о рыболовствѣ, существующемъ въ Ишимскомъ, Тюкалинскомъ и немного въ Курганскомъ округахъ. Нѣкогда этотъ промыселъ имѣлъ громадные размѣры и доставлялъ значительныя средства для тысячъ крестьянъ; сотни возовъ развозились по ярмаркамъ, цѣлые обозы двигались на Ишимскую ярмарку. Правда, рыба здѣшняя не изъ дорогихъ -- окунь, чебакъ, щука и налимъ, но зато количество рыбы было громадно.
   Теперь этотъ промыселъ почти въ полномъ упадкѣ. Большинство Ишимскихъ озеръ, даже такія, какъ Черное, Медвѣжье, Станичное, Щучье, медленно, но постепенно уменьшаются въ размѣрахъ, а рыба въ такой мѣрѣ уменьшилась, что въ иные годы труды и хлопоты артелей не окупаются. Даже караси перевелись. "Богъ ихъ знаетъ, отчего", -- говорятъ старики изъ рыбаковъ.
   Но все-таки рыбный промыселъ и до настоящаго времени даетъ заработокъ большому количеству деревень. Уловъ сбывается по ярмаркамъ или въ сыромъ видѣ, замороженною рыбой, или въ сушеномъ, но сушатся только караси и притомъ такъ плохо, что потребляются только мѣстными жителями. Караси распластываются и сушатся въ печкахъ; потомъ рыба вздѣвается на палки и въ такомъ видѣ идетъ въ продажу. Соли не употребляется при этомъ вовсе и потому, быть можетъ, эта оригинальная рыба отзываетъ мыломъ. Но крестьяне охотно раскупаютъ ее для лѣта, когда свѣжей рыбы или мяса негдѣ достать.
   Послѣ рыбнаго промысла первое мѣсто занимаетъ охота на дичь -- тетеревовъ, куропатокъ, рябчиковъ и зайцевъ.
   Когда-то эти промыслы давали заработокъ многимъ людямъ, но въ настоящее время все это быстро падаетъ. Тетеревовъ, куропатокъ и рябчиковъ ловятъ, конечно, и до сихъ поръ еще сѣтями въ лѣсистыхъ мѣстностяхъ, но дѣло въ томъ, что мѣстъ этихъ осталось немного, да и они часто стоятъ пустыми; сѣти разставляются, но снимаются пустыми. Волости посерединѣ Курганскаго округа, сѣверъ Ишимскаго и граница Тюкалинскаго и Тарскаго -- вотъ еще гдѣ водятся куропатки, тетерева и рябчики; въ остальныхъ мѣстностяхъ охота уже производится только ружьемъ, что для крестьянъ невыгодно.
   Зайчиный промыселъ, быть можетъ, не такъ сократился, какъ предъидущій, но и его ждетъ та же участь. Заячьи шкурки во множествѣ отправляются въ Россію, а оттуда заграницу, но прямо въ сыромъ видѣ, причемъ шкурка продается отъ семи до десяти коп. Когда я разсказалъ одному охотнику, что дѣлается со шкурками его зайчиковъ, какъ онѣ отправляются въ Москву или Нижній, а оттуда въ Германію, и какъ черезъ нѣкоторое время возвращаются назадъ, но уже неузнаваемыми по виду и цѣнѣ, то охотникъ былъ пораженъ до глубины души. "И дураки же мы!-- воскликнулъ онъ. -- И эти дорогія шкурки идутъ опять въ Ишимъ?" -- "Да, и въ Ишимъ, можетъ быть".-- "И, можетъ быть, я и покупаю такую шкурку за 1 р. 20 к.?" -- "Можетъ быть.-- "Да, можетъ быть, и шкурка-то съ того самаго зайца, котораго я самъ поймалъ и продалъ за восемь коп.!" -- "Очень можетъ быть".-- "И она уже стоитъ 1 р. 20 к.?" -- "Да".-- "Ну, и дураки же мы!"
   Здѣсь дѣлались попытки обрабатывать заячьи мѣха, но, при полнѣйшемъ незнаніи этого дѣла, кончились ничѣмъ, а подкрашиванье шкурокъ, сортировка ихъ и очистка даже и не приходили никому въ голову, да едва-ли когда-нибудь и придетъ, а если и придетъ такая мысль, то тогда, когда зайцы всѣ будутъ истреблены.
   Мы теперь назвали всѣ промысла, имѣющіе хотя нѣкоторое значеніе въ бюджетѣ страны.
   Затѣмъ, за вычетомъ всего поименованнаго, нѣтъ никакихъ ремеслъ и промысловъ, кромѣ такихъ, которые носятъ совершенно случайный характеръ. Достанетъ крестьянинъ подходящее дерево и сдѣлаетъ плугъ, который и вывезетъ на ярмарку. Другой, при случайномъ совпаденіи времени и умѣнья, сработаетъ двѣ-три телѣги и также тащитъ ихъ на ярмарку. Третій на досугѣ поймаетъ десятокъ зайцевъ или съ десятокъ набьетъ тетеревовъ -- и то хорошо. Когда бываютъ здѣсь чисто-крестьянскія ярмарки, на которыхъ они запасаются всѣми необходимыми предметами для своего хозяйства, сбывая все лишнее, то большую долю мѣста занимаютъ именно эти случайно добытыя или выработанныя вещи, и по большей части въ одиночку, а товары въ большомъ количествѣ всѣ сплошь привозные. Одинъ крестьянинъ продаетъ одну телѣгу, другой двѣ бороны, третій одно корыто, а четвертый хомутъ. Одинъ носитъ на спинѣ по базару двѣ шкуры овечьи, а другой десятка два зайцевъ. Баба носитъ мотокъ суровыхъ нитокъ; другая баба выкрикиваетъ холстъ. И такъ далѣе. Все по мелочамъ. Эти крестьянскія ярмарки производятъ особое впечатлѣніе, быть можетъ, такое же впечатлѣніе, которое испытываетъ археологъ, когда видитъ сразу множество предметовъ погасшей старины. Такъ и эти ярмарки. Наблюдая ихъ, кажется, уносишься въ далекое прошлое, когда не было торговцевъ и товара, и когда каждый выносилъ по одиночкѣ то, что имѣлъ, чтобы вымѣнять свой предметъ на такой, котораго ему недостаетъ. Всѣ эти мужики и бабы -- каждый сидитъ или ходитъ со своимъ предметомъ, продавъ который, беретъ чужой предметъ, нужный ему.
   Такимъ образомъ, главная характерная черта здѣшнихъ ремеслъ и промысловъ -- это случайности и мелочи. И богатство вмѣстѣ съ разнообразіемъ этихъ мелочей и случайностей таково, что даетъ сильную окраску всему строю крестьянской жизни, доставляя въ то же время большинству извѣстный заработокъ. Рѣдкій житель здѣшней деревни носитъ въ себѣ какую-нибудь одну спеціальность, опредѣленный родъ занятія, но каждый занимается всѣмъ понемножку. Онъ въ одно и то же время и охотникъ, и шорникъ, и плотникъ, и торговецъ и т. п. И кромѣ всего этого онъ земледѣлецъ.
   Прежде чѣмъ говорить о дѣйствительномъ и постоянномъ источникѣ жизни крестьянина этихъ мѣстъ, мы постараемся описать типическаго представителя здѣшнихъ крестьянъ, который всею своею жизнью покажетъ, чѣмъ живутъ массы здѣшняго крестьянства и какъ онѣ пополняютъ недостатки своего земледѣльческаго хозяйства.
   Семья состоитъ изъ отца, здороваго работника, зятя, жены его -- дочери старика и двухъ малолѣтокъ. Зажиточность ихъ средняя: пять лошадей, двѣ коровы, полтора десятка овецъ, птица, домъ изъ двухъ половинъ, небольшая заимка-избушка. Обрабатываетъ семья около шести десятинъ разнаго хлѣба. Зять прежде торговалъ разными пустяками; перекупая и вывозя на базаръ свой товаръ, но проторговался и теперь изрѣдка только рѣшается пересыпать изъ пустого въ порожнее.
   Въ прошломъ году урожай былъ извѣстный, -- высокій, какъ стѣна, хлѣбъ не дозрѣлъ, убирался уже осенью, да и то зеленымъ еще, а часть его такъ и осталась въ полѣ, засыпанная снѣгомъ; мука изъ такого хлѣба похожа была на истолченную траву по цвѣту и на солодъ по вкусу.
   Но наша семья все-таки его ѣла до самой Пасхи. Часть его, пудовъ сорокъ, была даже продана, давъ возможность раздѣлаться съ податями. Но другія потребности нечѣмъ было удовлетворить. Семья по нѣскольку дней сидѣла безъ чая, рѣдко употребляя мясо. Къ Рождеству пришлось продать одну корову да теленка и купить кое-что на праздникъ, а остальныя деньги разошлись по мелочамъ. Послѣ Рождества опять настало полное безденежье, изъ котораго совершенно неожиданно выручила рыба; на озерѣ, образовавшемся изъ старицы Ишима, сдѣланъ былъ запоръ, но запоръ этотъ вотъ уже два года ничего не давалъ; "морды" ставились, но вынимались пустыми. И вдругъ, какъ будто нарочно, однажды, когда зять безъ всякой надежды поѣхалъ на озеро, рыбы набилось полныя морды, съ пудъ окуней и чебаковъ, которые и были отвезены на базаръ. Отъ времени до времени на базаръ свозились возъ дровъ, возъ сѣна или соломы, двѣ кринки сметаны, но скоро эти продукты изсякли и возить стало нечего. Пробовали рубить сырыя дрова въ снѣгу, но работа слишкомъ тяжелая, а цѣна сырыхъ дровъ ничтожная.
   Въ серединѣ зимы вдругъ семья получила хорошій заработокъ отъ извоза, который неожиданно представился зятю, -- надо было свезти нѣсколько пудовъ желѣза въ Петропавловскъ. А no пріѣздѣ туда зять на вырученныя деньги купилъ муки и продалъ ее въ Ишимѣ; всего барыша получилось рублей десять.
   Но къ Пасхѣ уже и мука стала выходить, приходилось покупать и ее. Къ Пасхѣ очень туго пришлось семьѣ, надо было раздобыть хоть кирпичъ чаю, мяса хотъ съ полпуда, но ни денегъ, ни сѣна, вы дровъ не было уже. Въ это время зятю пришла счастливая мысль поохотиться за зайцами; выкопалъ онъ въ лѣсу яму, прикрылъ ее прутьями, положилъ приманку (овесъ) и перекрестился, а черезъ два дня въ ямѣ сидѣло уже пять зайцевъ, которые и сбылись сейчасъ же на базарѣ; кромѣ того, отецъ вывезъ въ великую субботу возъ березовыхъ оглоблей, которыя назначались на другое, продалъ ихъ дешево, но чай и мясо куплены были. Послѣ Пасхи зять поймалъ въ запоръ десятка три щукъ, но дѣла были вообще плохи. Надо было скоро сѣять яровые, а сѣмянъ ни у кого не было, потому что кругомъ по деревнямъ , и въ городѣ можно было найти только зеленыя зерна.
   Семья рѣшилась продать на ярмаркѣ одну изъ лошадей; лошадь дѣйствительно была продана, но всего за 8 руб., по случаю крайней дешевизны на лошадей. Зять каждую субботу ѣздилъ въ городъ, придумывая способъ добыть сѣмянъ, но не могъ ничего придумать. Только уже за нѣсколько дней до посѣва ему пришла счастливая мысль: за продать впередъ саженей пять дровъ, которыхъ у него не было. Какъ ни мудрено было это сдѣлать, но онъ все-таки пошелъ къ одному знакомому въ городѣ, совралъ ему, что у него припасено 25 саженей, и предложилъ тому купить пять изъ нихъ, съ условіемъ только взять почти всѣ деньги впередъ. Городскому жителю выгодно было купить дрова за половинную цѣну, и онъ далъ крестьянину восемь руб. А крестьянинъ послѣ говорилъ, что, точно, онъ навралъ, но отъ этого вреда никому не выйдетъ, потому что дрова онъ полностью предоставитъ.
   Послѣ посѣва зятю удалось взять хорошую кладь, а на вырученныя деньги отъ извоза онъ накупилъ соли и съ барышемъ продалъ ее.
   Такова жизнь всѣхъ крестьянъ въ годы съ неудовлетворительнымъ урожаемъ хлѣбовъ. Что касается бѣдныхъ семей, то изъ нихъ образуется уже и теперь порядочный контингентъ наемныхъ рабочихъ, а въ Тюкалинскомъ округѣ въ каждомъ обществѣ есть крестьяне, бросающіе свои хозяйства и нанимающіеся здѣсь же въ деревнѣ къ зажиточнымъ крестьянамъ. Если который-нибудь изъ этого числа обѣднѣвшихъ упорствуетъ еще на своемъ хозяйствѣ, то ведетъ жизнь, полную случайностей. Самая высшая рабочая плата зимой -- это десять коп., да и такой не на всѣхъ хватаетъ; большинство колотится изъ недѣли въ недѣлю, покупая чуть не по десяти фунтовъ муки.
   Въ годы урожайные, какіе были еще лѣтъ пять тому назадъ, всѣ поправляются. Зажиточные покрываютъ главные расходы продуктами хозяйства, пополняя остальные расходы тѣми случайными и разными заработками, которые еще многочисленны здѣсь; впрочемъ, всѣ эти случайности сводятся къ двумъ категоріямъ: торговлѣ (вмѣстѣ съ извозомъ) и мелкимъ промысламъ (окуни, зайцы, тетерева и пр.); это-то еще и спасаетъ страну во время кризисовъ, давая достатокъ во время нормальныхъ урожаевъ.
   Итакъ, мы теперь можемъ уже окончательно рѣшить вопросъ объ источникахъ крестьянской жизни въ описываемой странѣ.
   Промысловъ и ремеслъ почти нѣтъ; по крайней мѣрѣ, главная масса населенія не участвуетъ въ нихъ.
   Случайныхъ заработковъ много, и каждый крестьянинъ совмѣщаетъ въ себѣ множество спеціальностей. Это даетъ большое подспорье, но не можетъ быть вѣрнымъ источникомъ жизни, давая лишь только особую окраску жизни здѣшнихъ крестьянъ -- окраску обилія.
   Остается скотоводство, лѣсопорубки и земледѣліе.
   Скотоводство развито въ Тюкалинскомъ округѣ, но мы видѣли, какое вліяніе оно произвело на занимающихся имъ. Кромѣ того, никогда здѣсь непрекращающіяся эпизоотіи въ такой мѣрѣ опустошаютъ эту отрасль хозяйства, что выгоды отъ стадъ кажутся еще болѣе сомнительными.
   Что касается земледѣлія, то изъ предъидущей же главы мы видѣли, какъ оно, подъ вліяніемъ разныхъ неблагопріятныхъ причинъ, сокращается до такой степени, что внушаетъ сильнѣйшія опасенія. Крестьяне здѣшніе до сихъ поръ не знали, что значитъ покупать хлѣбъ по пуду, не говоря уже о фунтахъ, а теперь, въ послѣдніе три-четыре года, познакомились съ этимъ перемоганіемъ изъ недѣли въ недѣлю. Главный источникъ благосостоянія края началъ если не изсякать, то засариваться, и на глазахъ крестьянъ начинается непонятный для нихъ переворотъ въ области всей ихъ экономіи; пошатнулись и колеблются тѣ устои, на которыхъ до сихъ поръ построено было ихъ благосостояніе, безпримѣрное вообще въ жизни русскаго крестьянина. Хлѣба зябнутъ, сохнутъ, заливаются; озера пересыхаютъ; лѣса таютъ, какъ дрова въ зажженномъ кострѣ. Вся природа, кажется, съ гнѣвомъ отвернулась отъ своихъ любимцевъ, отказавшись кормить ихъ.
   Трудно, повидимому, понять то обстоятельство, что въ послѣдніе годы часто у крестьянъ оставался единственный источникъ жизни -- продажа дровъ, но, между тѣмъ, это засвидѣтельствовали сами крестьяне. Когда здѣсь было введено лѣсничество, потребовавшее отъ крестьянъ лѣсопорубочныхъ билетовъ и преслѣдовавшее за самовольныя порубки, то по деревнямъ начало распространяться страшное волненіе. "Какъ же намъ жить?-- спрашивали горячо крестьяне.-- У насъ теперь дрова одно спасенье, что же мы безъ нихъ будемъ дѣлать? Надо купить хлѣба, а дровъ нельзя продать... Не знаемъ, ужь не знаемъ, что и будетъ дальше, и какъ мы станемъ жить". И величайшая тоска слышалась въ этихъ словахъ.
  

VII.

Очеркъ будущаго.

Будущее землевладѣніе.-- Переживаемый въ настоящее время кризисъ во всей жизни.-- Кризисъ этотъ окончится только съ измѣненіемъ старой культуры, но мѣстному крестьянству онъ тяжело достанется.

  
   Желая сдѣлать очеркъ будущаго, которое ожидаетъ край, мы будемъ говорить лишь на основаніи реальной дѣйствительности, доступной каждому для наблюденія и провѣрки, при этомъ мы беремъ не отдаленное будущее, по поводу котораго пришлось бы дѣлать рискованныя предсказанія, а то будущее, которое уже стучится въ дверь.
   Наиболѣе интересный предметъ при изученіи народной жизни -- это, конечно, форма землевладѣнія. Но въ своемъ мѣстѣ (II-я гл.) была уже обрисована форма сибирскаго землевладѣнія не только въ настоящемъ, но и для ближайшаго будущаго. Теперь остается сдѣлать только окончательный итогъ.
   Верховное право общины надъ всею землей уже теперь считается каждымъ крестьяниномъ неоспоримымъ фактомъ, несмотря на существованіе вольныхъ земель, на которыхъ каждый можетъ свободно работать по своимъ силамъ, несмотря также на существованіе заимокъ, нѣкогда захваченныхъ и удерживаемыхъ благодаря уваженію міра къ давности владѣнія. Но вольныя земли и заимки отживаютъ послѣдніе дни. Въ самое непродолжительное время, всего на протяженіи нѣсколькихъ лѣтъ отъ насъ, онѣ будутъ передѣлены, войдя, такимъ образомъ, въ фактическое распоряженія міра.
   Но разъ всѣ земли будутъ раздѣлены, міръ перестанетъ вмѣшиваться во владѣніе каждаго; каждый членъ общества, получивъ свою долю земли, будетъ владѣть ею неограниченное число лѣтъ, пользуясь полнѣйшею свободой дѣлать со своими землями что ему угодно, и кто будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока не возникнетъ новаго неравенства въ участкахъ. Но этотъ новый передѣлъ будетъ произведенъ только при наступленіи крайне необходимой потребности въ немъ, а до тѣхъ поръ каждый будетъ чувствовать себя полнымъ хозяиномъ своихъ участковъ, свободно распоряжаясь ими при жизни, свободно передавая ихъ своимъ дѣтямъ.
   Такую форму владѣнія мы назвали наслѣдственной, и не думаемъ, чтобы это опредѣленіе послѣ всего оказаннаго могло вызвать недоразумѣнія. Этотъ терминъ нами употребленъ затѣмъ, чтобы рѣзче оттѣнить разницу между сибирскою общиной, дающею полную свободу своему члену, отъ русской общины, наблюдающей за каждымъ ударомъ заступа и за каждымъ движеніемъ сохи своего общинника. Что касается верховнаго права общины надъ всѣмъ своимъ земельнымъ имуществомъ, то оно одинаково сильно какъ въ той, такъ и въ другой общинѣ, хотя въ первой, сибирской, оно проявляется крайне мягко, а въ послѣдней нерѣдко дѣлается тяжелымъ гнетомъ для многихъ общинниковъ.
   Имѣя въ виду спеціальную работу о сибирской общинѣ, мы ограничимся здѣсь только этими общими положеніями, а теперь упомянемъ только объ одной частности въ жизни общины.
   Большинство крестьянъ и до сихъ поръ не понимаетъ возможности собственными средствами отдѣлаться отъ мертвыхъ душъ, чтобы собственною властью произнести передѣлъ сообразно съ наличнымъ числомъ рабочихъ силъ. Когда крестьянамъ говорятъ, чтобы они просто бросили мертвыя души, забыли объ ихъ существованіи, то они никакъ не могутъ въ толкъ взять этого. И только совѣты и разъясненія новыхъ чиновъ, приставленныхъ къ нимъ, начинаютъ дѣйствовать, -- крестьяне начинаютъ понимать, что для казенной палаты рѣшительно все равно, какимъ образомъ крестьяне раскладываютъ между собой подати, по десятой ревизіи, т.-е. со включеніемъ мертвыхъ душъ, или же по наличнымъ рабочимъ силамъ; она даетъ только міру валовую цифру сборовъ, а крестьяне этого міра могутъ производить уже какую угодно раскладку между собой.
   Усвоивъ это, теперь крестьяне въ нѣкоторыхъ волостяхъ бросаютъ уже души мертвыхъ и передѣляютъ землю, сообразуясь съ наличными рабочими силами. При этомъ нѣкоторыя общества рѣшили включить въ число плательщиковъ и владѣльцевъ десятилѣтокъ и даже пятилѣтокъ, заранѣе, такимъ образомъ, опредѣливъ. сроки будущаго передѣла черезъ 10 лѣтъ и черезъ 5 лѣтъ. Но надо замѣтить, что черезъ такой короткій срокъ, вѣроятно, не произойдетъ передѣла общаго, а лишь частныя прирѣзки. Сибирская община слишкомъ уважаетъ свободу каждаго, чтобы черезъ такіе короткіе сроки производить общій переполохъ.
   Несомнѣнно, что сибирскую общину ожидаетъ хорошее будущее.
   Только теперь здѣшняя деревня переживаетъ страшный кризисъ. Культура, которую мы назвали нахлѣбничествомъ, устарѣла уже и не соотвѣтствуетъ болѣе сложнымъ условіямъ жизни, надвинувшимся на сибиряка. Культура эта перешла по преданію къ сибиряку и въ продолженіи сотенъ лѣтъ только улучшилась въ данномъ направленіи. Ея главная основа -- фатализмъ человѣка въ отношеніяхъ къ природѣ и неуваженіе къ силамъ человѣка. Крестьяне, переселившіеся сюда изъ Московской Руси, окружены были плодородною почвой, неизмѣримыми лѣсами, безконечными степями; они окружены были горами хлѣба, безчисленными стадами скота и всѣмъ тѣмъ, что даетъ крестьянину довольство и счастье, но это богатство безслѣдно пропало для здѣшняго человѣка, оно не воплотилось ни въ искусство, ни въ знанія, и мысль крестьянина осталась такою же бѣдною, безпомощною, неуклюжею, какою она была триста лѣтъ назадъ. Вотъ что мы называемъ нахлѣбничествомъ. Это трудъ человѣка, который изо дня въ день работаетъ и въ то же время изо дня въ день пользуется природой безъ всякой перемѣны и безъ всякой мысли о будущемъ.
   Иллюстраціей къ этому можетъ послужить памятный 82-й годъ въ Курганскомъ округѣ. До этого года крестьяне даже не вѣрили въ возможность какого-нибудь кризиса въ ихъ хозяйствѣ. "Богъ милостивъ!" -- говорилъ каждый и только послѣ упорнаго желанія со стороны посторонняго человѣка доказать непрочность здѣшняго хозяйства, крестьянинъ говорилъ: "Воля Божья! Что Богъ пошлетъ, то и будетъ". Нѣсколькими вѣками отдыха крестьяне не воспользовались, чтобы приготовиться къ жизненной борьбѣ, и не запаслись никакими орудіями для этой борьбы.
   И вотъ насталъ 82-й годъ. Травы посохли, хлѣба сгорѣли. Скотъ издыхалъ, люди голодали. Ударъ былъ такъ неожиданъ, что крестьяне растерялись. Рѣзали камыши, рубили ихъ и кормили этими острыми спицами скотъ, и скотъ еще быстрѣе сталъ падать съ израненнымъ кишечнымъ каналомъ. А люди Богъ вѣсть чѣмъ питались; они продали все, что у нихъ было, лишь бы добыть хлѣбъ. И округъ, считавшійся житницей, вдругъ превратился въ огромное сборище нищихъ, а вся страна походила на мѣсто, гдѣ прошла война.
   Какое же будущее трехъ округовъ, этой огромной "житницы" Западной Сибири?
   Лѣса вырублены, озера пересыхаютъ.
   Суровый, но ровный климатъ сдѣлался вѣроломнымъ.
   Для страны настало время періодическихъ кризисовъ, болѣе или менѣе сильныхъ, болѣе или менѣе продолжительныхъ. Засуха, ливни, морозы въ полѣ -- это теперь уже неотъемлемая принадлежность здѣшнихъ мѣстъ. Чѣмъ кончатся эти кризисы -- трудно сказать, но кончатся они только тогда, когда фаталистическая культура уступитъ мѣсто другой, которая научитъ человѣка пользоваться всѣми его силами для удовлетворенія большинства его потребностей, хотя бы вопреки суровой природѣ.
   Но пока кризисы будутъ продолжать свое дѣло.
   Нѣкоторыя явленія здѣшней жизни уже такъ похожи на общерусскія, что ихъ трудно обособить въ особую группу съ своими собственными причинами. Такъ, въ нѣкоторыхъ деревняхъ отдѣльные домохозяева стали отказываться отъ своихъ надѣловъ, бросая ихъ на плечи міра и прекращая отбывать повинности. Контингентъ безхозяйственныхъ работниковъ изъ старожиловъ сильно увеличился за послѣдніе годы и еще быстрѣе будетъ увеличиваться на будущее время, но такъ какъ бросающіе хозяйство не имѣютъ выгодъ русскаго собрата, который имѣетъ возможность пропитываться отхожими промыслами, то они остаются въ деревнѣ, нанимаясь въ работники къ зажиточнымъ крестьянамъ: другіе идутъ въ города, и безъ того переполненные рабочими руками изъ ссыльныхъ, для которыхъ, за неимѣніемъ мѣстъ, самое распространенное занятіе -- воровство.
   Старожиламъ бѣднякамъ, такимъ образомъ, некуда дѣться: по деревнямъ слишкомъ мало требуется наемныхъ рабочихъ, а въ городахъ всѣ работы заняты ссыльными. Лишенные мѣста всюду, безхозяйственные крестьяне отданы на волю случайностей и занимаются лишь тѣмъ, что внезапно подвернется подъ руку. И въ недалекомъ будущемъ здѣсь готовится образоваться тотъ странный, но всѣмъ знакомый въ Россіи и многочисленный классъ людей, источники жизни котораго чистая загадка, ибо никакимъ экономическимъ обобщеніемъ мельзя доказать, чѣмъ эти люди-птицы питаются.
   Съ увѣренностью можно уже сказать, что время массовыхъ переселеній въ край кончилось, благодаря тому, что существующая культура неспособна дать жизнь болѣе плотному населенію. Правда, переселенія случайныя и единичныя будутъ продолжаться и въ послѣдующіе годы, но почти настолько, насколько отсюда будутъ выходить старожилы.
   А что эти послѣдніе будутъ выходить, это неоспоримое положеніе. Теперь эти выселенія не приняли еще формы широкаго движенія, но единичные случаи этого рода уже такъ часты, что, по увѣренію одного компетентнаго въ этомъ дѣлѣ чиновника, за послѣдніе годы изъ края выселилось не менѣе 1000 душъ, -- процентъ очень высокій для милліоннаго населенія Тобольской губерніи, а на будущее время возможно съ полною увѣренностью ожидать и массовыхъ выселеній.
   Во всякомъ случаѣ, земледѣліе сдѣлалось здѣсь очень тяжелымъ дѣломъ, настолько рискованнымъ, что тѣ, которые не выселились въ другія мѣста, отыскиваютъ другія занятія въ подспорье сельскому хозяйству. Это отыскиваніе стороннихъ заработковъ сдѣлалось настолько распространеннымъ, что невозможно ошибаться въ важности послѣдствій отъ него. И такъ какъ кустарныя производства въ странѣ почти не существуютъ, а промысла сокращаются, то единственнымъ подспорьемъ сельскому хозяйству является извозъ, тѣсно связанный съ торговлей; это обстоятельство, вѣроятно, впослѣдствіи выдвинетъ другой классъ людей, главнымъ занятіемъ котораго сдѣлается легкая нажива и кулачество всякаго рода.
   За всѣмъ тѣмъ останется, какъ и теперь остается, громадное большинство тѣхъ крестьянъ, которые живутъ землей и ради земли. Ихъ недалекое будущее печально. Ни промышлять, ни торговать они неспособны; исконные земледѣльцы, они медленно приспособляются къ новымъ условіямъ жизни; неповоротливые, они будутъ гнуться при первомъ поворотѣ вѣтра.
   Это самый здоровый, честный и чистый классъ въ Сибири; жизнь ихъ такъ проста, что большую частъ ея потребностей они удовлетворяютъ сами, собственнымъ умѣньемъ. Но, повторяю, въ недалекомъ отъ насъ будущемъ этотъ классъ долженъ будетъ вынести тяжелое испытаніе.
   Въ одинъ изъ базарныхъ дней гор. Ишима въ 84 г., въ концѣ августа, особенно тяжело было смотрѣть на съѣхавшихся крестьянъ. Погода стояла невозможная. Грязныя облака застилали все небо; лилъ холодный дождь или хлопьями валился снѣгъ; вѣтеръ дулъ такой сильный, что капли дождя и снѣгъ представляли крутящійся водоворотъ. Всѣ уже были увѣрены, что хлѣба погибли, и на базарѣ цѣна на муку поднялась сразу на полтинникъ противъ прошлаго базара. Въ рядахъ, гдѣ стояли возы съ хлѣбомъ, происходила такая давка, что хозяева хлѣба не успѣвали развѣшивать, -- каждый спѣшилъ купить муки, глубоко вѣря, что на слѣдующій базаръ цѣна поднимется еще выше.
   Но вдругъ нѣсколько человѣкъ изъ крестьянъ вздумали воспользоваться этою паникой, чтобы скупить гуртомъ нѣсколько возовъ для распродажи ихъ по пудамъ. Однако, едва они стали приводить это въ исполненіе, какъ базарная масса заволновалась; со всѣхъ сторонъ поднялись крики: "Что, креста на васъ нѣтъ, злодѣи!" Въ нѣсколько минутъ воза были окружены, вѣсы оборваны и противъ скупщиковъ встало грозное обвиненіе: "Вы хотите воза скупить, а кому надо пудъ хлѣба, тотъ голоднымъ останется?" На одного парня толпа съ такою яростью начала напирать, что только вмѣшательство полиціи спасло его. Но настроеніе людей долго еще и послѣ этого оставалось гнетущимъ.
   Ясно, что для края наступаетъ другое время. Передъ большинствомъ крестьянъ выступаетъ грозная задача о хлѣбѣ. Пудъ муки дѣлается, какъ и во многихъ мѣстностяхъ Россіи, основною заботой, передъ которой блѣднѣютъ всѣ другія заботы.
   Желѣзная дорога, вѣроятно, нанесетъ послѣдній ударъ этой странѣ. Такъ какъ, кромѣ сырья, ей нечего будетъ брать здѣсь, то она сырье и вывезетъ; въ нѣсколько лѣтъ она вывезетъ весь хлѣбъ, кожи, масло, сало, сожжетъ лѣса, вырветъ съ корнемъ изъ земли все, что можно вырвать, и совсѣмъ опустошитъ страну, неприготовленную встрѣтить этого огненнаго вѣстника цивилизаціи, а взамѣнъ того она пуститъ на беззащитный въ культурномъ отношеніи край хищника, которому нечего дѣлать на родинѣ и который довершить опустошеніе. Тяжелъ будетъ этотъ кризисъ крестьянамъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru