Кармен Лазарь Осипович
"Под Рождество"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Лазарь Кармен

"Под Рождество"

   Большой гастрономический магазин на Дерибасовской улице накануне рождества, залитый светом ауэровских горелок, сиял, как чертог.
   В магазин и из магазина беспрерывно входили и выходили покупатели, увешанные покупками.
   Мимо магазина под густо падавшим и мягко, как пух, ложившимся под ноги снегом шмыгали денщики с корзинками с вином, мальчишки из кондитерских с тортами, посыльные с цветами и проплывали нарядные дамы и девицы.
   Тьма народа была на улице.
   Перебегая от магазина к магазину за последними покупками, люди, празднично настроенные, покрывали улицу громким говором, шутками и раскатистым смехом.
   И, вслушиваясь в этот шум, казалось, что теперь не поздний декабрь, а начало весны, когда в душистых акациях шумят, возятся, хлопочут и чирикают тысячи воробьев.
   - Марья Петровна! Здравствуйте! - чирикала какая-то дама.
   - Здравствуйте, здравствуйте, Ирина Григорьевна!
   - Куда так шибко? Да постойте!
   - Не могу. Еще одну покупочку надо сделать. Боюсь - магазин закроют. Au revoir!...
   - Извозчик!... Во-оозчик! - покрывал этот диалог звонкий голос мальчишки, выскочившего со свертками из магазина.
   - Есть! - откликался пушечным выстрелом с мостовой, по которой со звоном проносились сани, точно мукой обсыпанные снегом, извозчик и, как вихрь, срывался с места.
   В этой сутолоке, в этой тьме народа, в этом шуме и падающем снеге, как булавочная головка в мешке с пшеницей, как жалобный писк птенца в шуме векового леса, затерялся Сенька Фрукт - совсем незначащая личность, червячок, пропащий гражданин Одесского порта.
   Его никто не замечал, и никто не обращал на него внимания.
   Толкаемый со всех сторон денщиками, посыльными и господами, он больше двух часов вертелся перед гастрономическим магазином.
   Нос, щеки, руки, оголенные в нескольких местах ноги, спина и грудь его - все это было раскрашено и почти до крови натерто морозом. А козлиная русая бородка, усы, брови, веки и куча волос, на которых чудом держался "окурок" фуражки, были посеребрены морозом и похожи на стальные щетки.
   Но Сенька не обращал на это никакого внимания.
   Засунув руки в рукава своей кофты, - на нем вместо пиджака была женская теплая кофта в заплатах, - надвинув на глаза свой "окурок", скрючившись в вопросительный знак и безостановочно и глухо покашливая, он каждую минуту заглядывал в магазин через настежь раскрытые двери.
   Лицо при этом у него делалось злым, как у волка.
   В магазине было людно, тепло и весело.
   В большом пространстве, огороженном кадками в белых рубахах с надписями "Нежинские огурчики", "Королевские сельди", "Икра паюсная", "Икра зернистая", полками, на которых лежали и лоснились кучи всяких колбас, ветчины, зажаренных уток, тяжелых и блестящих, как зеркало, окороков, и стойками с батареями всяких вин, водок и ликеров топтались в нанесенном с улицы снеге и грязи дамы в шикарных ротондах, мужчины в шубах, чиновники и студенты в николаевских шинелях, кухарки, толкали друг друга, перебирали руками и обнюхивали со всех сторон колбасу, сыр и трещали на разных голосах так громко, что было слышно на улице.
   - Дайте же мне наконец полфунта паюсной икры!
   - Неужели мне два часа ждать сыру?
   - Дайте фунт охотничьих колбас и фунт чайной!
   Розовые, как амуры, приказчики в круглых каракулевых шапочках и картузах, в белых передниках, с кожаными нарукавниками возле кистей рук, с карандашиками за ухом метались от одной кадки к другой, от прилавка к прилавку, резали колбасу, ветчину и сыр, взвешивали, заворачивали в бумагу и скороговоркой отвечали нетерпеливым покупателям:
   - Извольте-с, сударыня, получить фунт чайной колбасы. Еще чего прикажете? Ничего-с? Мерси-с! Кушайте на здоровье!
   - Грибков вам маринованных? Сию секунду-с! Не угодно ли присесть?
   - С вас, мусью, два рубля семьдесят три копейки. Извольте получить чек и обратиться в кассу.
   - Уверяю, самое свежее! Сегодня только получено. Так прикажете отрезать?...
   Получив свои покупки, покупатели направлялись к кассе у дверей, за которой сидел с бесстрастным лицом кассир, расплачивались, опускали мелкую монету в кружку Общества спасания на водах - раскрашенную жестяную спасательную шлюпку - и удалялись.
   Улучив момент, когда кассир головой погружался в конторку, Сенька легонько поднимался на каменную ступеньку перед дверьми, выкруглял спину и вытягивал свою длинную шею вместе с серебряной головой, оглядывал публику и поводил носом.
   Можно было подумать, что ему доставляет удовольствие послушать разговоры приказчиков с публикой и что он наслаждается запахом окороков, сыров и колбас.
   Но как только кассир поворачивал лицо к дверям, Сенька моментально втягивал, как улитка, голову и длинную шею в свои узкие плечи и давал задний ход.
   Он соскакивал со ступеньки.
   - О, чтоб вас! Анафемы! - ругал он вполголоса покупателей. - Да разойдетесь вы наконец? Все мало вам! Весь магазин хотели бы забрать! И в какую утробу вы столько колбас понапихаете? Чтоб вас разорвало!
   Повертевшись немного и потолкавшись в публике, он снова подходил к магазину, просовывал в двери свою смешную голову и ворчал по адресу какой-нибудь барыни в роскошном саке:
   - Да будет тебе... торговаться и людям (приказчикам) голову морочить! Сказано тебе, что фунт сыру - семьдесят копеек. Чего же торгуешься? И на кого она похожа? Нацепила на себя шляпу с пером! Умереть можно. Ах ты, чимпанзе!
   Будь у меня такая жена, я бы ее в зверинец отправил. Что ты говоришь? Сыр не свежий? Скажите пожалуйста! Оне не привыкли несвежий сыр есть. Боже мой, боже мой, какие мы нежные... А этот длинный в очках на кого похож? На цаплю! Тоже онор имеет и на букву "г" говорит (тон задает).
   Ни один находившийся в магазине не избежал его злой критики.
   Каждого выходящего из магазина он встречал такими словами:
   - Так бы давно. А то стоишь и торгуешься двадцать часов. Слава богу, одним менче.
   Но радость сейчас же покидала его, так как на смену одного являлись пять новых. И он от злости сжимал кулаки и скрипел зубами.
   "Когда же наконец послободнеет?" - спрашивал он самого себя с отчаянием в голосе.
   Сенька вот уже седьмой год, что ходит перед каждым рождеством в этот магазин за обрезками.
   Приказчики, освободившись от работы, подзывали его и набрасывали ему в фуражку обрезки охотничьей и чайной колбасы, ветчины и сыру.
   Взвесить бы эти обрезки, всего-то их оказалось бы на пятачок.
   Пятачок, что и говорить, монета пустячная. Для иного пятачок - все равно что плевок.
   А для Сени и для всякого портового босяка в зимнее время - капитал.
   Вот почему он готов был ждать даже еще три часа.
   Не остаться же ему в праздник без мяса.
   Чтобы хоть чем-нибудь развлечься, Сенька подошел к витрине магазина.
   В громадной витрине, залитой приятным светом, как в аквариуме, во всю длину ее покоилась громадная, без шелухи рыба, хорошо прокопченная, жирная, сочная, янтарная. Она купалась в соку. Ее окружали полчища разноцветных бутылок, окороков, белые, как молоко, поросята и коробки с разным соленьем.
   Дрожь электрическим током пробежала по телу Сени.
   У него родилась преступная мысль:
   "Посадить на правую руку фуражку, разбить стекло, вытащить быстро за хвост эту подлую рыбину и сплейтовать (удрать) в порт".
   Да! Это было бы недурно. "Но куда тебе, несчастному Сеньке Фрукту, - заговорил в нем благоразумный голос. - Будь ты блатным (ловким вором), куда ни шло. А то ведь ты жлоб (дурак). Далеко не уедешь. Сейчас мент (постовой) сцапает тебя, и попадешь ты в участок. И будет тебе в участке хороший праздник".
   Сенька со вздохом расстался со своей мыслью и, дабы не поддаться больше соблазну, оставил витрину.
   Он опять заглянул в магазин и просиял.
   Народу в магазине теперь было совсем мало. Всего пять-шесть человек.
   - Слава богу, - проговорил Сенька, откашлялся, вытащил из рукавов красные, как бы обагренные кровью руки, снял картуз и бесшумно влез в магазин.
   - Что надо? - грубо спросил кассир.
   - Обрезки... Приказчики изволили обещать, - пролепетал он, с трудом ворочая одеревеневшими от мороза губами.
   - После придешь, - отрезал кассир.
   - После опять много народу будет... Они сказали, что когда послободнее будет, чтобы прийти... Теперь слободно...
   - Убирайся!
   - А я уже три часа жду, барин. - И Сенька состроил плаксивое лицо. - Смерз весь. Ей-богу... Страсть как холодно на дворе. Как ножом режет...
   - После, после! Я же тебе сказал, когда совсем слободно будет! - послышался из-за прилавка резкий голос старшего приказчика. - Будешь надоедать, ничего не получишь!
   Сенька помял в руках картуз, пожал плечами, засмеялся неестественным смехом и покорно проговорил:
   - Что ж. После так после. Три часа ждал. Можно еще часок подождать.
   И он оставил магазин.
   "Попросить бы у кого-нибудь", - подумал он и запел над ухом одного франта:
   - Пожертвуйте что-нибудь ради праздника образованному и благородному человеку.
   Но тот и глазом не моргнул.
   Из магазина в это время вылез толстый, приземистый господин с бабьим лицом, без бороды, в шубе.
   Это был Семен Трофимович Быков, одесский домовладелец, он же хозяин мясной лавки на Молдаванке, человек по натуре мягкий, чувствительный, но бесхарактерный.
   За спиной Семена Трофимовича стоял артельщик с громадной корзиной, отягченной окороками.
   Семен Трофимович запахнулся плотнее в свою шубу, посмотрел на падающий снег и быстрым взглядом оглянул мостовую.
   Сенька моментально сообразил, что надо Семену Трофимовичу, подскочил к нему, ловко козырнул по-военному и спросил:
   - Позвать извозчика, барин?
   - Сделай милость, - ответил тот.
   Через дорогу возле магазина белья стояли сани. Сенька подскочил к обочине тротуара, замахал руками и крикнул:
   - Извозчик!
   - Занят! - последовал ответ.
   - Извозчик! - крикнул он потом другому и третьему.
   Все, как назло, оказались занятыми.
   Тогда Сенька бросился в переулок, отыскал свободные сани, прыгнул в них и подъехал, как триумфатор, к магазину.
   - Пожалуйте! - крикнул он Семену Трофимовичу и выскочил из саней.
   Семен Трофимович подошел вместе с артельщиком.
   - Прикажете поставить? - спросил артельщик, указав на корзину.
   - Поставь.
   - Я поставлю! - воскликнул Сенька и, не дожидаясь разрешения, почти вырвал из рук артельщика двухпудовую корзину.
   Артельщик ушел, а Сенька стал устраивать в санях корзину.
   - Полегче. Бутылки не разбей, - заметил ему Семен Трофимович.
   - Будьте покойны, - ответил Сенька.
   Пока Сенька возился с корзиной, Семен Трофимович разглядывал его тощую, стоявшую к нему спиной и терзаемую кашлем фигуру, профиль страдальческого лица, голую шею, присыпанную снегом, и вдруг почувствовал к нему глубокую жалость и расположение.
   Он вспомнил почему-то недавно прочитанного на сон грядущий "Юлиана Милостивого", как тот пригрел прокаженного и как прокаженный оказался лучезарным ангелом, посланным Юлиану богом для испытания.
   "А что, - промелькнула в голове Семена Трофимовича нелепая мысль, - если этот маленький, худой, оборванный человечек, возящийся над его корзиной, - такой же, как и тот прокаженный, и послан Семену Трофимовичу господом богом для испытания?"
   Мысль эта была неожиданна и повергла его в трепет.
   "Все равно, - подумал он потом, - кто бы ни был, а я должен пригреть его. Возьму его сейчас домой, и мы вместе встретим праздник", - решил он.
   От этого решения на душе у него сделалось так легко, точно он услышал великую радость.
   Сеня тем временем окончил работу, поднял голову и, ничего не подозревая о готовившемся для него сюрпризе, проговорил с улыбкой:
   - Готово, ваше благородие.
   - И прекрасно, - сказал как-то особенно мягко и ласково Семен Трофимович. - Теперь садись! - И он легко втолкнул его в сани.
   Сенька вытаращил на него свои мышиные глаза.
   - Поставь корзину к себе на колени, - сказал, как прежде, мягко и ласково Семен Трофимович.
   Сенька, продолжая таращить на него глаза, исполнил его приказание.
   Семен Трофимович одобрительно кивнул головой и с кряхтением залез в сани.
   - Подвинься, - попросил он Сеню.
   Сеня забился в самый угол саней и, несмотря на это, оказался до боли притиснутым Семеном Трофимовичем. Сене сделалось так тесно, как теcно покойнику в гробу. Он задыхался.
   - Не тесно тебе? - спросил участливо Семен Трофимович, захватив девять десятых узкого сиденья.
   - Н-не, - соврал Сенька.
   - А корзина не тяжела?
   - Н-не, - соврал опять Сенька.
   Корзина давила его колени, как надгробный памятник.
   - Тогда с богом, извозчик!
   Сани со скрипом и звоном полетели по снежному пуховику.
   Сеня, придерживая обеими руками и подбородком корзину и изнемогая от ее тяжести, ждал, что будет дальше.
   Когда они проехали полквартала, Семен Трофимович повернул к нему свое доброе, бабье лицо и спросил:
   - Ты, брат, чем занимаешься?
   - В порту работаю. Уголь из трюмов выгружаю, - ответил скромно Сенька.
   - Та-ак-с. А работа выгодная?
   - Не очень чтобы. Конкуренция. Банабаки и буцы совсем цены сбили. Прежде по рублю работали мы в день, а теперь иной раз по сорок копеек.
   - А кто они, банабаки?
   - Имеретины и грузины. И нанес их черт с Кавказа! Сидели бы себе там и шашлыки свои лопали.
   - А буцы кто?
   - Мужики. Тоже анафемы. В деревне сладкого нет, так они к нам за сладким в порт лезут.
   - А ты сегодня работал?
   - Где там, когда ни одного английского парохода в гавани. Лед кругом. Декохт такой в порту, что держись.
   - А декохт что такое?
   - Пост. - И Сенька рассмеялся.
   - Вот оно что. А где ты нынче, милый, праздник встречать будешь?
   - Известно где. В баржане, в приюте.
   - Ну, этого не будет, - торжественно заявил Семен Трофимович. - Ты вот что, друг любезный, поедешь со мной ко мне домой, и вместе праздник встретим, как полагается всякому православному.
   Сенька, как услышал это, поймал его руку и беззвучно прилип к ней.
   - Что ты?! Христос с тобой! - оторвал его руку Семен Трофимович.
   Он после этого совсем расчувствовался, положил на плечо Сеньки свою тяжелую руку и ласково проговорил:
   - А кутья у нас будет хорошая. С орехом, миндалем, маком... Любишь такую кутью? Небось никогда не едал такой. Хе-хе! Потом рыба всякая, вино, водка, и рябиновая, и горькая, и наливка.
   У Сени при перечислении всего этого глаза забегали и потекли слюнки.
   Семен Трофимович помолчал малость и затем продолжал знакомым торжественным голосом:
   - Вот я не знаю, кто ты, да и на что мне знать, я беру тебя к себе домой, потому что я - христианин и ко всякому бедному человеку жалость иметь могу. Христос учил одевать нагого и кормить голодного... А ты бы, милый, накрыл чем-нибудь грудь! Боюсь, простудишься. Ты и так кашляешь. Ах ты, милый человек, братец родной мой...
   - Не извольте беспокоиться. Дело привычное, - ответил с дрожью в голосе Сеня и громко всхлипнул.
   Ласковые речи Семена Трофимовича тронули его за самую душу.
   Первый раз в жизни он слышал такие речи.
   Кто говорил с ним так?
   Разговоры с ним были известные. Все называли его босяком, дикарем, пьяницей.
   - Эх! - вырвалось у Сеньки, и он всхлипнул
   громче.
   Семен Трофимович тоже прослезился, и оба поднесли рукава один - своей шубы, а другой - женской кофты к глазам, из которых зернами пшеницы падали слезы.
   - Куда прикажете, барин? Влево или вправо? - испортил своим вмешательством эту удивительную картину извозчик.
   - Влево. Нам на Градоначальническую улицу, - ответил Семен Трофимович.
   Извозчик повернул налево.
   Сенька перестал всхлипывать и переставил корзину с одного колена на другое.
   - Тяжело тебе? - спросил, как прежде, участливо, указав глазами на корзину, Семен Трофимович.
   - Не-е, - ответил Сенька.
   - Скажи, есть у тебя кто-нибудь? Мать, отец?...
   - Никого.
   - Бедный. Подожди... Дай только приехать домой... Все хорошо будет... А я, брат, живу не как-нибудь. В пяти комнатах. Комнаты светлые-светлые, как фонарь. Мебель-то какая. В чехлах вся. Фортепиано, люстра, граммофон. Что хочешь, граммофон играет. Например, "Жидовку", "Угеноты", романц "Под чарующей лаской" и смешные такие куплеты "с одной мадмозелью случилась беда, полнеть как-то вдруг стала"... А жену посмотрел бы ты мою. Красавица. Детей у меня четверо. Старшему, Косте, - четырнадцать. В гимназии учится. Как же! Отметки преотличные. Все "пять" и "четыре" и ни одной единицы. Я ему за это велосипед купил и "Ниву" выписал.
   Сеня слушал его со вниманием и в знак удивления покачивал головой и поднимал и опускал брови.
   Семену Трофимовичу, как видно, большое удовольствие доставляло говорить о своем доме, и он продолжал:
   - Вчера только две кровати английские купил. Сто тридцать рублей отдал за них. Были у меня деревянные, да не выдержали. Увидишь... А ты как поужинаешь, переночуешь на кухне. Это ничего, что на кухне. У меня там тепло. Как в бане. Тебе матрац дадут, подушку.
   Сенька, слушая его, радостно улыбался и заранее предвкушал все эти удовольствия.
   "Скорее бы только добраться домой, - думал он, - да согреться и поужинать. А то промерз насквозь и голоден как волк. А на кухне, должно быть, кухарка есть. Толстая такая, красавица, румяная". Греховная мысль о кухарке заставила его улыбнуться во весь рот.
   - У тебя, брат, я вижу, сорочки нет, - прервал его приятные думы Семен Трофимович. - Как же можно в такой холод - без сорочки? Я тебе сорочку дам. Даже две. У меня их много. Пять дюжин. И фуфайку дам. Знаешь, иегеровскую. И ботинки... Два раза только ботинки в починке были. Не знаю только, хороши ли они на тебя будут? У тебя какая нога? Большая или маленькая?
   - Не извольте беспокоиться. Самая подходящая. А ежели они очень велики, то можно будет напхать в носки хлопку или газету.
   - Это верно ты сказал... Я тебе еще пальто подарю. Два года у меня даром на вешалке висит... Дай только приехать домой... А какой водочкой тебя угощу! Желтой. А ты пьешь? Может быть, не пьешь?
   - Помилуйте, - чуть было не обиделся Сенька.
   Семен Трофимович перестал приставать к нему с разговорами и погрузился в свои думы.
   Никогда-никогда он не чувствовал себя так хорошо и таким чистым перед богом, как теперь.
   Как же! Такое хорошее и богоугодное дело сделал. Взял человека с улицы и пригрел его.
   Но, отъехав два квартала, Семен Трофимович вдруг завял, сократился, беспокойно завертелся на своем сиденье и со страхом посмотрел на Сеню.
   Он как будто только сейчас увидал его, до того тот показался ему чужим.
   Сенька сидел, нагнувшись над корзиной, и мечтал.
   Он мечтал о теплой, как баня, кухне и кухарке. Он рисовал себе вот что: на кухне - полусвет. Сытый и слегка пьяный, он лежит на матраце в углу, а она, кухарка, лежит на деревянной скрипучей кровати и вздыхает.
   - Чего, матушка, вздыхаешь? - спрашивает он.
   - Да как не вздыхать, милый человек, - отвечает она. - Весь день работаешь, и нет тебе удовольствия.
   - А муж у тебя есть?
   - Нет.
   - Как же так без мужа?
   - А на черта мне муж? Чтобы бил меня?
   - Почему чтобы бил? Такую славную бабу-то. Выходи за меня замуж, как в раю жить будешь. Всякие удовольствия предоставлю. Гм!...
   - Ах, какой смешной!... Хи-хи!
   "Господи! Что я наделал? - думал в это время Семен Трофимович. - Взял с улицы первого встречного, оборванного и домой везу. Кто он? Может быть, он не угольщик, а душегуб, беглый. Хоть бы паспорт спросил у него. А что жена скажет? Без спросу ее в гостиную ввести такого лохматого, босяка... Ишь какие у него патлы. Сколько зверья в них, как подумаю".
   - Послушай, любезный, - обратился он к Сеньке.
   Голос его теперь не был торжествен. В нем чувствовалась тоска и неловкость.
   Сенька с трудом расстался со своими дивными мечтами и поднял голову.
   - Давно был в бане? - спросил Семен Трофимович.
   - Давно.
   - Как давно?
   - В позапрошлом году.
   - Гм-м!
   Семен Трофимович отодвинулся и опять подумал: "Вот целый год в бане не был... И как я, дурак, решился... Нет, этого никак нельзя. Жена загрызет. Надо ему сказать по совести. Он сам поймет. Но как? Неловко, стыдно. Сам ведь пригласил его, наговорил ему за кутью с миндалем, за желтую водку, за теплую кухню, за рубахи, фуфайку и прочее. А теперь... Да делать нечего".
   Семен Трофимович для храбрости откашлялся и робко сказал Сене:
   - Послушай!
   Тот поднял голову и приготовился услышать опять что-нибудь про его обстановку, про граммофон, про рубаху, фуфайку и прочие подарки.
   Но вместо этого он услышал совсем иное.
   - А что жена моя скажет?
   - Что-о-о? - не понял было сразу Сенька.
   - Что жена, спрашиваю, скажет? Она у меня не очень-то добрая. Чего, спросит, с улицы незнакомого человека в дом привел? А вдруг она возьмет да меня с тобой выкинет? Что тогда? Каково положение? А!
   "Дзинь!" - послышалось вместо ответа.
   Это зазвенели бутылки в корзине на коленях у Сеньки.
   Дрожь пролетела по всему его телу и сообщилась бутылкам.
   - Легче! Разобьешь! - вскрикнул, побагровев, Семен Трофимович... - Ну, как ты думаешь насчет этого самого?
   - Как я думаю?... - прошептал Сенька и посмотрел на Семена Трофимовича испуганными глазами.
   - Вот что, милый, я тебе скажу, - Еыручил его Семен Трофимович... - Дам я тебе полтинник, и ступай себе ты в трактир или ресторацию... А насчет рубах, фуфайки, пальто и всего прочего приходи ко мне после праздников. Что обещал, то дам. Так ты как? Ничего?
   - Ничего, - машинально ответил Сенька.
   - Стой, извозчик! - закричал Семен Трофимович. Извозчик остановился.
   - Ну!... Отдай корзину и вылезай.
   Сенька отдал ему корзину и неуклюже вылез.
   - Постой, - сказал Семен Трофимович. Он достал из кошелька полтинник и сунул ему в руку. - Ты, брат, не сердишься? - спросил он его потом.
   - Чего сердиться? - послышался тихий ответ.
   - Так будь здоров. Не забудь прийти за тем, что обещал. Извозчик!
   Извозчик дернул вожжи, Семен Трофимович глубоко вздохнул, как человек, с которого свалилось бремя, и сани понеслись, оставив посреди мостовой, в глубоком снегу Сеню.
   "Как же это так, - шептал Сеня вслед удалявшимся саням. - Обещал кутью, то, другое, третье. А вышло вот что. Уж не посмеялся ли он надо мной? Наверно, посмеялся".
   И Сенька стал громко ругать Семена Трофимовича, пересыпая свою ругань портовыми эпитетами:
   - Ах ты, бочка сальная! Чтоб тебе домой не доехать!
   Он ругал его, злился несколько минут, а потом от души расхохотался, пошел с полтинником в трактир и поужинал. Из трактира пошел в порт, в баржан и рассказал о своем приключении товарищам. И все хохотали до колик.
  
   Источник текста: Л. Кармен "Рассказы", М: Художественная литература, 1977.
   OCR Busya, 05.06.2008.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru