Кареев Николай Иванович
Письмо пятое

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Польскія письма.

ПИСЬМО ПЯТОЕ.

   Въ своихъ статьяхъ по польскому вопросу мнѣ два раза пришлось упомянуть о русскомъ университетѣ въ Варшавѣ. "Мы думаемъ,-- писалъ я,-- что русскій университетъ въ Варшавѣ могъ бы сослужить великую службу въ дѣлѣ сближенія поляковъ съ нами, еслибы рѣшительнѣе вносилъ въ польскую среду обновляющую струю обновленной русской науки, и только одну эту струю". Это было сказано въ замѣткѣ моей по поводу постановки русско-польскаго вопроса въ вашей журналистикѣ. Читатель можетъ видѣть, что я не рѣшаю этимъ принципіально вопроса о томъ, какой долженъ быть университетъ въ Варшавѣ -- русскій или польскій. Я исходилъ изъ самаго факта существованія русскаго университета и, ничего не говоря объ его судьбѣ въ будущемъ, указалъ на то, что учрежденіе это могло бы сослужить службу въ дѣлѣ духовнаго сближенія двухъ народовъ, еслибы въ немъ не было ультранаціональнаго направленія со стороны профессоровъ обѣихъ народностей, еслибы русскіе профессора не ставили себѣ цѣлью навязыванія обучающейся молодежи извѣстныхъ воззрѣній, считающихся почему-то специфически-русскими, и этихъ не вводили бы ее въ заблужденіе относительно общаго характера нашей общественной мысли, еслибы рѣшительнѣе вносили въ польскую среду обновляющую струю обновленной русской науки, и только эту струю. Выставлены были мною и мотивы: польскіе ученые отличаются вообще консерватизмомъ; польскій консерватизмъ тѣсно соединенъ съ традиціоннымъ нерасположеніемъ къ намъ и игнорированіемъ нашихъ успѣховъ въ цивилизаціи; разъ мы играемъ извѣстную роль въ судьбахъ Польши,-- и въ выгодахъ ея населенія, и въ видахъ большаго сближенія тамошней интеллигенціи съ нами было бы полезно противодѣйствовать этому консерватизму, противопоставивъ ему болѣе прогрессивное направленіе нашей науки; съ польскимъ консерватизмомъ, имѣющимъ за себя все-таки національный характеръ и историческую основу, русскій консерватизмъ, чужой и безпочвенный въ Польшѣ, выдержать конкурренціи не можетъ, и русская наука въ Варшавѣ не сыграетъ своей роли, если не будетъ проводить тѣхъ принциповъ, которые способны обновлять жизнь въ любой европейской странѣ, т. е. не сброситъ съ себя узконаціональной одежи, чтобъ облечься въ костюмъ, такъ сказать, общечеловѣческій. Исходя изъ этой мысли, я даже пришелъ къ заключенію, что русскій университетъ въ Варшавѣ можно считать временно полезнымъ для самой Польши, хотя и признаю, что обученіе на чужомъ языкѣ тормозитъ національное развитіе. Объ этой пользѣ временнаго существованія русскаго преподаванія въ Варшавскомъ университетѣ я упомянулъ вскользь въ первомъ своемъ письмѣ, не имѣя въ немъ возможности развить и ту мысль, что для національнаго развитія высшее преподаваніе на чужомъ языкѣ не такъ вредно, какъ денаціонализированіе низшей школы: въ противномъ случаѣ я не сталъ бы говорить и о временной пользѣ, которая, по моему мнѣнію, можетъ съ избыткомъ вознаградить временный вредъ.
   Поставленный здѣсь вопросъ въ моихъ планахъ было подробно разсмотрѣть, посвятивъ особую статью вообще школьному языку въ Царствѣ Польскомъ; но многіе, читавшіе мои статьи о польскомъ вопросѣ, указывали мнѣ въ разговорахъ на противорѣчіе моего взгляда на Варшавскій университетъ съ общимъ духомъ моихъ статей. Появилась даже печатная замѣтка по атому поводу. Въ іюньской книжкѣ Русской Мысли мы прочитали письмо въ редакцію г. I. Л., поляка, который, сочувственно относясь къ тому, что вообще было напечатано по польскому вопросу въ мартовской книгѣ журнала, выставилъ на видъ это противорѣчіе и вызвалъ редакцію на объясненіе. Такъ какъ слова, вызвавшія возраженія почтеннаго г. I. Л., принадлежатъ не редакціи Русской, то послѣдняя, заявивъ, что она стоитъ за право поляковъ имѣть польскій университетъ, предоставила мнѣ лично отвѣтить за себя. Вотъ почему въ этомъ, пятомъ, письмѣ о польскихъ дѣлахъ мы отдѣляемъ вопросъ о Варшавскомъ университетѣ отъ вопроса о вообще школьномъ языкѣ въ русской Польшѣ и отвѣчаемъ на всѣ устныя и печатныя возраженія, сдѣланныя намъ по этому поводу.
   Въ своемъ объясненіи съ г. I. Л. редакція Русской Мысли совершенно вѣрно замѣтила, что авторъ настоящихъ писемъ "глубоко-искренне сочувствуетъ дѣлу нашего примиренія съ польскимъ народомъ и сохраненію польской народности, и что слова его не имѣютъ того значенія и смысла, какія придаетъ имъ вопрошатель". Первый вопросъ, который предлагаетъ намъ почтенный г. I. Л., слѣдующій: "Какъ понимать васъ: о прошедшей или о будущей дѣятельности русскаго университета въ Варшавѣ вы говорите?" Понятное дѣло, что о будущей, отвѣтимъ мы, ибо мы сани сказали, что учрежденіе, о коемъ идетъ рѣчь, могло бы принести ту пользу, которой мы отъ него ожидаемъ,-- и тѣмъ самымъ, т. е. этимъ могло бы, мы заявляемъ, что до сихъ поръ оно не сдѣлало того, что могло бы сдѣлать. Но авторъ письма въ редакцію предвидѣлъ такой отвѣтъ и задалъ новый вопросъ: "Если о прошедшей, то какимъ образомъ отъ русскаго учрежденія въ Варшавѣ, основаннаго,-- этого скрыть нельзя,-- единственно съ цѣлію обрусенія польскаго края, вы могли ожидать дѣятельности, направленной въ сближенію съ поляками?" Вопросъ этотъ авторъ оставляетъ открытымъ, но отвѣтъ на него былъ у насъ въ тѣхъ самыхъ словахъ, которыя вызвали его возраженіе. Не разсуждая о томъ, для чего былъ основанъ русскій университетъ въ Варшавѣ, мы поставимъ на видъ, что дѣятельность его можетъ быть двоякая: одни могутъ смотрѣть на него какъ на одно изъ орудій обрусенія края, другіе могутъ видѣть въ немъ одно изъ средствъ для сближенія, и мы выразили сами сожалѣніе, что въ средѣ его профессоровъ преобладаетъ первый взглядъ. Еслибъ университетъ оставилъ идею русификаціи, то отъ него именно можно было бы ожидать, что онъ сдѣлается могучимъ орудіемъ сближенія. Мы указали и на программу -- вносить въ польскую среду обновляющую струю обновленой русской науки, т. е. такой, которая не имѣетъ узконаціональной тенденціи. У насъ есть ученые, способные дѣйствовать по такой программѣ, оставаясь сами русскими и не желая передѣлывать поляковъ въ русскихъ; а судьба поляковъ сложилась такъ, что у нихъ такихъ ученыхъ, которые отрѣшились бы отъ узконаціональныхъ тенденцій, оставаясь поляками, но вмѣстѣ съ тѣмъ не относясь непріязненно къ намъ, что-то очень мало. Вотъ мы и думали, что русскіе профессора были бы годнѣе для роли примирителей, не говоря уже о томъ, что менѣе исключительное направленіе нашей науки было бы полезнѣе и для самой польской молодежи, нежели польская наука, которая слишкомъ ревниво оберегаетъ свои традиціи, отступленіе отъ которыхъ иногда считается измѣной національному дѣлу. Это -- черта весьма характерная для польскихъ ученыхъ, и сами поляки признавались мнѣ, что имъ очень вредитъ желаніе имѣть свою, какую-то особую, польскую науку. Опасаясь за самое существованіе польской національности, они хотятъ до-нельзя націонализировать самую науку, а отсюда, съ одной стороны, чрезмѣрное преклоненіе предъ старыми польскими авторитетами, съ другой -- желаніе видѣть въ современной польской наукѣ болѣе, нежели она, дѣйствительно, значитъ: вѣдь смѣются же сами поляки надъ обществомъ взаимной адораціи (towarzystwo wzajemnej adoracyi), которое образуютъ изъ себя ихъ ученые и писатели. Русскій университетъ могъ бы вывести польскую молодежь на болѣе широкую дорогу. Мы тѣмъ-то и отличаемся, что очень чутко относимся ко всѣмъ передовымъ движеніямъ западно-европейской мысли: одна наша переводная литература свидѣтельствуетъ объ этомъ. Если русскій университетъ въ Варшавѣ представляетъ нашу науку не съ этой стороны и въ борьбѣ съ польскимъ націонализмомъ впадаетъ въ націонализмъ русскій, въ квасной патріотизмъ въ наукѣ, то это большая ошибка, и такая дѣятельность нашихъ ученыхъ въ Варшавѣ, конечно, пользы ни для кого не принесетъ, не говоря уже о могущемъ отъ этого быть вредѣ. Почтенный г. I. Л. заключаетъ свои вопросы рядомъ другихъ, которые сводятся въ сущности къ одному: "для чего, съ цѣлью поддержать неприкосновенную польскую національность, необходимъ въ Польшѣ непольскій университетъ?" Но мы вѣдь и не говорили, что русскій университетъ необходимъ для поддержки польской національности: еслибъ это мы сказали, то здѣсь было бы "поражающее противорѣчіе". Мы не думаемъ даже, что польскій университетъ поддержалъ бы польскую національность: наука и образованіе (именно высшее) имѣютъ и другіе органы помимо университета. Польскій университетъ былъ бы нуженъ для національности не для, чтобъ ее поддерживать, а потому, что всякій народъ имѣетъ право учиться на своемъ языкѣ. Русскому университету мы приписываемъ иную роль -- содѣйствовать нашему взаимному сближенію, а потому только говоримъ о временномъ существованіи такого университета. Впрочемъ, почтенный г. I. Л., когда писалъ свое письмо, не читалъ еще того, что сказано было нами объ этомъ въ майской книгѣ Русской Мысли: иначе онъ не приписалъ бы намъ желанія замѣнить чужимъ языкомъ высшее преподаваніе въ Польшѣ и на будущее время, т. е. навсегда. Поляки, думалось намъ при этомъ, имѣютъ уже два своихъ университета (въ Краковѣ и во Львовѣ), ими могутъ соперничать съ русскимъ учрежденіемъ въ Варшавѣ и развивать свою науку, а для насъ нуженъ органъ для сближенія, который въ то же. самое время былъ бы полезенъ и полякамъ, выводя ихъ изъ того заколдованнаго круга, о коемъ я писалъ въ первомъ письмѣ: или денаціонализація, или культурная смерть. Денаціонализировать мы не денаціонализируемъ, а все-таки можемъ дать полякамъ что-нибудь поинтереснѣе того, что проповѣдуютъ консерваторы и клерикалы Ягеллонскаго университета. И для общественнаго развитія поляковъ, и для сближенія ихъ съ нами полезнѣе, чтобы не было въ Варшавѣ краковскаго клерикализма. Можетъ-быть мы и ошибаемся и слишкомъ теоретически смотримъ на дѣло (практика-то и не отъ насъ кстати зависитъ), но только эти мотивы существовали у насъ, когда мы говорили о русскомъ университетѣ въ Варшавѣ. Задней, затаенной, невысказанной мысли здѣсь не было. Вѣрьте мнѣ, мой почтенный оппонентъ, и не думайте "сомнѣваться въ искренности выраженныхъ въ "статьѣ моей симпатій къ вашему народу". Ошибка, по нашей поговоркѣ, въ фальшь не ставится, а я не думаю, что ошибаюсь если не въ подробностяхъ, то въ сущности дѣла. Я только весьма сожалѣю, что обстоятельства не позволили мнѣ дать желательное для васъ "немедленное разъясненіе", но я думаю, что для васъ достаточно было категорическаго заявленія почтенной редакціи Русской Мысли, что слова мои не имѣютъ того смысла и значенія, которыя вы придаете въ своихъ вопросахъ. Во всякомъ случаѣ это -- личное мое мнѣніе, которое я высказываю съ полной откровенностью и которое не должно мѣшать вашимъ соплеменникамъ вѣрить въ искренность редакціи Русской Мысли, тѣмъ болѣе, что на письмо ваше данъ вамъ самый категорическій отвѣтъ именно въ томъ смыслѣ, который для васъ желателенъ. Я даже былъ бы очень радъ, еслибы когда-нибудь подвергли вопросъ разсмотрѣнію съ той точки зрѣнія, на которой я становлюсь; а что касается до вопроса о консерватизмѣ польской науки, то фактъ этотъ я постараюсь доказать впослѣдствіи, напередъ заявляя, что иного отношенія къ нему съ моей стороны быть не можетъ. Я думаю вмѣстѣ съ публицистомъ Prawdy, статьей "Błędne Koła" котораго я воспользовался для перваго своего письма, что во многихъ случаяхъ полякамъ приходится выбирать между прогрессомъ и денаціонализаціей, съ одной стороны, и сохраненіемъ національности и застоемъ, съ другой. Мы видѣли, что для русской Польши не существуетъ этой альтернативы. Полякамъ можетъ грозить опасность лишь со стороны русскихъ и нѣмцевъ, только роли сосѣдей поляковъ вышли различныя: у насъ болѣе всего объ обрусеніи толкуетъ консервативная партія, съ которой польская консервативная партія имѣетъ слишкомъ много пунктовъ разногласія, чтобъ имъ когда-либо сойтись на общей программѣ, тогда какъ либерализмъ идетъ у насъ рука объ руку съ уваженіемъ чужой національности; у нѣмцевъ наоборотъ: поляки соединились тамъ съ клерикалами и феодалами, тогда какъ націоналъ-либералы во многихъ отношеніяхъ болѣе оправдываютъ первую половину своего прозвища, чѣмъ вторую, и не прочь поживиться на счетъ польской землицы. Полякамъ нужны союзники внѣ ихъ національности, но союзники не платоническіе, какими оказались французы, и не задерживающіе общественнаго развитія, каковыми являются нѣмецкіе клерикалы, а такихъ они найдутъ только у насъ: русскій университетъ въ Варшавѣ могъ бы быть посредствующимъ звеномъ соединенія. Право, существованіе его не столько затормозить развитіе польской націи, сколько поддержка, оказанная польскими депутатами въ австрійскомъ рейхсратѣ тамошнимъ ретроградамъ въ дѣлѣ уменьшенія количества учебныхъ лѣтъ въ народныхъ школахъ ради полученія для Галиціи новой желѣзной дороги. Русскій университетъ въ Варшавѣ существуетъ,-- не отъ насъ зависитъ, чтобъ онъ существовалъ или не существовалъ, но отъ насъ зависитъ, чтобъ онъ служилъ дѣлу вражды или примиренія. Въ сущности я утверждаю только, что желательно, чтобы дѣятельность существующаго уже университета приняла иной характеръ, и каждый полякъ долженъ желать того же: разъ существуетъ то, что ему принципіально не по вкусу, онъ долженъ желать, чтобъ отъ неудобства было больше пользы, чѣмъ вреда. Мы сойдемся, далѣе, и въ томъ, что передѣлка университета зависитъ не отъ насъ я можетъ совершиться только въ связи съ общимъ измѣненіемъ системы управленія Царствомъ Польскимъ. Въ чемъ же можетъ быть разногласіе?-- Развѣ только въ томъ, что одни видятъ въ существованіи русскаго университета въ Варшавѣ меньшій вредъ и большую пользу, чѣмъ другіе; но какъ бы мы ни расходились во взглядахъ на этотъ предметъ, для всѣхъ русскихъ и поляковъ, искренне желающихъ сближенія одного народа съ другимъ и добра обоимъ, необходимо желать, чтобы русскій университетъ въ Варшавѣ, разъ онъ существуетъ, дѣйствовалъ именно въ этомъ направленіи. Со мною могутъ не согласиться, что мы способны явиться въ Польшѣ представителями прогресса (а я въ этомъ убѣжденъ), но въ моемъ увлеченіи тою ролью, которую должны, по моему мнѣнію, играть наши ученые въ Польшѣ, пусть скорѣе видятъ какое угодно національное самомнѣніе, только не заднюю мысль. Ея, повторяю, нѣтъ. Пусть еще примутъ въ разсчетъ вотъ что: при недовѣріи высшихъ сферъ къ полякамъ, вызванномъ примѣрами печальнаго прошлаго, польскій университетъ въ Варшавѣ не могъ бы пользоваться той относительною свободой преподаванія, какою пользуется русскій. Что дѣлать, но въ польской исторіи XIX вѣка приходится вѣчно говорить о błędnych kołach (заколдованныхъ кругахъ), и въ данномъ случаѣ полякамъ пришлось бы выбирать между большею свободой преподаванія и національнымъ языкомъ. Если и теперь Варшавскій университетъ, состоящій на половину изъ русскихъ профессоровъ, не пользуется той автономіей, которая уставомъ 1863 г. предоставлена другимъ нашимъ университетамъ, то что было бы, еслибъ онъ оставался польскимъ? Это тоже нужно принимать въ разсчетъ при обсужденіи вопроса о необходимости временнаго существованія русскаго университета въ Польшѣ: лучше какая ни-на-есть свобода высшаго преподаванія на чужомъ языкѣ, чѣмъ преподаваніе на національномъ языкѣ съ полнымъ отсутствіемъ свободы. Я такого мнѣнія и думаю, что не лишнимъ будетъ слѣдующее маленькое разсужденіе о значеніи роднаго языка въ высшемъ преподаваній.
   Прочтемъ прежде сказанное объ этомъ въ іюньской книжкѣ Русской Мысли. Мой оппонентъ говорить: "Поляки, стремящіеся съ своей стороны къ примиренію съ русскими, легко могутъ усомниться въ искренности выраженныхъ симпатій къ ихъ народу, если то, что для нихъ всею священнѣе, въ чемъ они видятъ главный оплотъ ихъ національной неприкосновенности -- народный языкъ въ главномъ храмѣ народнаго просвѣщенія -- вы признаете полезнымъ замѣнить и на будущее время чужимъ". Редакція Русской Мысли, говоря о правѣ поляковъ имѣть польскій университетъ, прибавляетъ: "Мы стоимъ за это право во имя самой науки, которой свободная область должна быть чужда всѣхъ внѣшнихъ, утилитарныхъ, политическихъ и другихъ цѣлей и разсчетовъ, безъ чего она перестаетъ быть въ истинномъ смыслѣ наукою. Мы стоимъ за это право потому, что почитаемъ посягательство, съ цѣлью насильственнаго уничтоженія, на широкое, во всѣхъ направленіяхъ человѣческаго творчества, развитіе языка какого-нибудь особенно сознавшаго себя и развитаго народа, а слѣдовательно и польскаго,-- дѣломъ безплоднымъ, безумнымъ и преступнымъ". О свободѣ науки мы сказали: принципіально наука не вполнѣ свободна, если языкъ, какъ органъ науки, стѣсненъ; но на практикѣ выходитъ часто, что свобода языка не есть гарантія свободы самой науки, и я убѣжденъ, что данныхъ обстоятельствахъ русское преподаваніе въ Варшавѣ пользуется большею свободой, нежели дана была бы польскому. Русскій языкъ въ Варшавскомъ университетъ съ этой точки зрѣнія потеряетъ одинъ изъ своихъ raisons d'être, когда высшія сферы найдутъ возможнымъ совершить полное объединеніе Царства съ Имперіей въ смыслѣ одинаковой системы управленія и равноправности русскихъ и поляковъ: до того времени русскій языкъ будетъ нѣкоторымъ образомъ служить гарантіей большей свободы преподаванія. Далѣе, мы хотимъ развить ту мысль, что особенно нужно бояться посягательства на національный языкъ въ низшей и средней школѣ болѣе, нежели въ высшей. Народный языкъ не въ главномъ храмѣ народнаго просвѣщенія, а именно въ народной школѣ и среднеучебномъ заведеніи есть главный оплотъ національной неприкосновенности. Мы утверждаемъ это не потому, чтобы были несогласны съ приведенными тезисами редакціи Русской Мысли (напротивъ, и мы подъ ними бы подписались), а потому, что въ высшемъ преподаваніи на чужомъ языкѣ видимъ вредъ меньшій, чѣмъ въ низшемъ. Прежде всего оно не заставляетъ забывать родной языкъ или знать его крайне плохо, что констатировано по отношенію къ ученикамъ гимназій и реальныхъ училищъ Царства Польскаго, которые часто совсѣмъ не умѣютъ грамотно писать по-польски. Далѣе, въ высшемъ учебномъ заведеніи главная роль принадлежитъ не устному преподаванію съ каѳедры, а самостоятельному изученію науки студентами: если профессоръ читаетъ предметъ по-русски, студенты могутъ читать книги, относящіяся къ предмету, по-польски. Съ другой стороны, мы всѣ, учившіеся въ русскихъ университетахъ, пріобрѣтали большею частью свои знанія изъ французскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ книгъ, нисколько не опасаясь за судьбу своего національнаго существованія; мало того, многіе изъ насъ даже и учились въ заграничныхъ университетахъ. Кромѣ того, наука двигается впередъ не одними университетами, и высшее преподаваніе на чужомъ языкѣ не до такой степени тормозитъ развитіе національной науки, какъ господство чужаго языка въ средней школѣ, обучающей читать и писать на родномъ языкѣ. Одинъ національный университетъ безъ широкаго развитія грамотности въ народѣ не можетъ служить оплотомъ національности. Словомъ, здѣсь такой бѣды еще нѣтъ, какъ въ попыткахъ денаціонализировать низшую школу. Студенты, вступая въ университетъ, притомъ уже взрослые люди, а не дѣти, проникнуты національнымъ чувствомъ, способнѣе учиться на чужомъ языкѣ, имъ уже извѣстномъ, чѣмъ ребята, которымъ объясняютъ непонятныя вещи на непонятномъ языкѣ, и степень усвоенія ими науки отъ этого не такъ страдаетъ. Знаніе чужаго языка для образованнаго человѣка -- не лишнее бремя, а положительная необходимость. Словомъ, здѣсь совсѣмъ не то, что въ низшей школѣ, и мы думаемъ, что если найдутъ нужнымъ передѣлывать въ польскихъ школахъ то, что сдѣлано было въ шестидесятыхъ годахъ, то именно нужно начать съ сельскаго училища, а университетомъ кончить. Къ тому времени Варшавскій университетъ могъ бы приготовить для себя и профессоровъ изъ своихъ бывшихъ слушателей, успѣвшихъ достаточно познакомиться съ духовною жизнью русскаго общества и получившихъ стремленіе къ духовному общенію съ нами. Редакція Русской Мысли стоитъ въ принципѣ за "преподаваніе поляками и на польскомъ языкѣ всѣхъ наукъ въ томъ направленіи (только не въ политически-тенденціозно-враждебномъ народу русскому, разумѣется), въ какомъ поведетъ ихъ творчество польскаго ума". Выставленнаго здѣсь ограниченія мало, по моему мнѣнію: о томъ, чтобы не было политически-тенденціозно-враждебнаго направленія, и безъ насъ позаботятся, а тутъ можетъ быть другая вещь -- просто игнорированіе насъ, отсутствіе всякой духовной связи съ нами. Но это такъ только къ слову, а дѣло не въ томъ. Мы думаемъ такимъ образомъ, что польская національность можетъ считать себя обезпеченной и при русскомъ университетѣ. Примѣръ чеховъ не идетъ къ дѣлу, ибо, во-первыхъ, у поляковъ есть два своихъ университета, чего у чеховъ нѣтъ, а во-вторыхъ -- положеніе русскаго элемента въ Варшавѣ совсѣмъ иное, нежели нѣмецкаго въ Прагѣ: тамъ исключительно нѣмецкій университетъ играетъ роль подспорья при германизаціи чеховъ, живущихъ въ перемѣшку съ нѣмцами, тогда какъ въ русской Польшѣ Варшавскій университетъ не имѣетъ такого значенія, стоя совершенно особнякомъ среди чисто польскаго общества. Въ концѣ концовъ, слѣдовательно, русскій университетъ въ Варшавѣ не можетъ считаться учрежденіемъ опаснымъ для польской національности, и было бы желательно только, разъ онъ существуетъ, чтобъ онъ содѣйствовалъ дѣлу сближенія нашего съ поляками. Подъ этимъ только условіемъ мы и признаемъ его временную пользу, принципіально становясь на точку зрѣнія г. I. Л. и редакціи Русской Мысли. Притомъ мы и не думаемъ, чтобы могъ быть въ Варшавѣ польскій университетъ при теперешнемъ общемъ положеніи края, какъ, съ другой стороны, конечно, было бы аномаліей существованіе русскаго университета въ краѣ, гдѣ польскій языкъ получилъ бы право на существованіе въ администраціи, самоуправленіи, школѣ и судѣ. Тѣмъ я и окончу свой отвѣтъ г-ну I. Л. и другимъ лицами", которыя говорили мнѣ то же самое, что и онъ.

В. Р. К.

"Русская Мысль", No 10, 1881

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru