Аннотация: Текст издания: журнал "Нива", NoNo 1--15, 1873.
ВЪ КАМЫШАХЪ, повѣсть Н. Каразина.
I. Семейство "стараго пушкаря".
Волосы на головѣ его были коротко острижены, усы -- длинные, совсѣмъ сѣдые; брови, тоже почти бѣлыя, нависли надъ глазами и придавали смуглому, изборожденному морщинами лицу суровый, нѣсколько даже сердитый видъ. Онъ былъ высокъ и сухощавъ, походку имѣлъ тяжелую и уже далеко не такую твердую, какъ въ прежніе годы... Онъ подошелъ къ окну, протеръ рукавомъ напотѣвшія стекла, поправилъ въ зубахъ коротенькую трубочку, такъ-называемую "носогрѣйку", и произнесъ:-- Гм!... подмораживаетъ къ ночи.
-- Что значитъ -- дѣло къ зимѣ становится; какіе дни короткіе стали: не успѣли обернуться -- накось -- уже ночь! произнесла полная, пожилая женщина, накрывая столъ красною камчатною салфеткою.-- Петра Михайловича будемъ ждать къ чаю или нѣтъ?
-- Еще бы, маменька, что это вы? раздался молодой женскій голосъ изъ сосѣдней комнаты...-- Человѣкъ назябся, проголодался, вотъ уже второй день какъ на охотѣ; обѣщалъ быть непремѣнно сегодня къ вечеру... а вы -- не ждать...
-- Ну-ну, подождемъ. Ишь ты какъ!
Старикъ подмигнулъ глазами за перегородку. Пожилая женщина вздохнула и полѣзла въ шкафикъ за посудою.
-- Огонь пора зажигать; а то перебьешь все въ потьмахъ-то. Федорычъ, черкни-ка спичкою.
-- Ромку-бы къ чаю не мѣшало.. Оно съ холоду-то первый сортъ, заявилъ старикъ, зажигая спичку и прикрывъ ея ладонью. Онъ лукаво прищурилъ свой подслѣповатый глазъ и прищелкнулъ пальцемъ по воротнику своего затасканнаго форменнаго сюртука.
-- У маркитанта -- ромъ вонъ по два съ полтиною бутылка сталъ! не по карману покупать-то!
-- Есть, маменька, есть; я сама видѣла внизу, въ поставцѣ, немного а есть, заявилъ голосъ за перегородкою.
-- Да ты-то что? вдругъ вспылила маменька.-- Для своего Петра Михайловича все откопаешь -- послѣднюю рубашку....
-- Онъ такой же мой какъ и вашъ! обидилась дочка.
-- Какъ и вашъ! ворчала маменька -- и сердито, съ нескрываемой досадою, поставила на столъ подносъ съ чашками, такъ что на немъ запрыгала и зазвенѣла разнокалиберная чайная посуда.
-- Расходилась старуха! засмѣялся усатый старикъ и сталъ бережно перелистывать пожелтѣлыя страницы ветхаго календаря, чуть ли не тридцатыхъ годовъ, отыскивая себѣ для чтенія что нибудь поинтереснѣе.
-- Да что, право, въ самомъ дѣлѣ! тоже жалованье получаетъ неменьше нашего... могъ-бы когда нибудь... ну хоть бы что по хозяйству...
-- Онъ же таскаетъ къ намъ всякой дичи; мало что-ли? Вотъ на прошлой недѣли кабана привезли... вчера вотъ прислалъ...
-- Еще бы недоставало этого! Неужели же намъ эту дрянь, прости Господи, покупать, когда свой охотникъ...
-- То-то вотъ, маменька; теперь вы сами говорите -- свой.
-- А то нѣтъ? я не къ тому чтобы какъ понимаю иначе...
-- Ну-ну-завирайся!..предостерегъ старикъ.
-- Да какъ же -- сами знаете: если не на охотѣ, гдѣ Петръ Михайлычъ? у насъ,-- гдѣ обѣдаетъ? у насъ,-- чай пьетъ? опять же у насъ -- только развѣ не ночуетъ... Да и то разъ, вонъ на томъ диванѣ.... Казначейша приходила -- видѣла.. просто странъ!.. что могутъ подумать! Ужь и такъ пошли толки.
-- А ты, матушка, не слушай, что говорятъ...
-- И рада бы не слушать... Да не затыкать же себѣ уши пальцами! Пойдетъ слава не хорошая. Другой бы и радъ какъ слѣдуетъ подъ вѣнецъ -- да послушаетъ и раздумаетъ...
-- Эхъ, надоѣла ты мнѣ... Ну что ты мелишь?.. Кто насъ знаетъ, тотъ худо не подумаетъ,-- а кто не знаетъ, до тѣхъ мнѣ и дѣла нѣтъ... Наташа у насъ дѣвушка рабочая -- добрая... да но нашему положенію ей отъ хорошихъ жениховъ отбою не будетъ! Да къ тому-же, я такъ полагаю, старикъ понизилъ голосъ,-- она уже себѣ намѣтила.. Чтожъ! я не прочь... онъ мнѣ тоже по душѣ.
-- Добра не видали! хорошъ женихъ!.. ни-за собою ни передъ собою -- а въ чинѣ-то и не говори, чуть-чуть отъ солдатъ отошелъ. Нѣтъ, ей нужно не такого.
-- Какого-же?
-- Да ужь я не знаю какого., а кое что другое знаю.
-- Что же такое?
Старикъ заложилъ пальцемъ то мѣсто въ книгѣ, на которомъ остановился,-- и пытливо посмотрѣлъ на свою жену.
-- Шубу кунью показывалъ,-- серебра на двадцать четыре персоны, свой экипажъ, да еще два, говорила маменька, равнодушно перетирая чашки,-- "жениться, говоритъ, собираюсь... уже и невѣсту себѣ подыскалъ, да не знаю какъ къ дѣлу приступить" Самъ говоритъ, а на меня такъ понятливо смотритъ -- что я сразу вижу къ чему рѣчь идетъ...
-- Понимаю я самъ, про кого ты говоришь. Ну, дальше.
-- А я ему говорю: "чтожъ дѣйствуйте смѣлѣе. Вамъ, я полагаю, отказа не будетъ: вы въ такомъ чинѣ и при мѣстѣ".
-- Да, въ маіоры произвели., задумчиво произнесъ старикъ,-- везетъ же людямъ счастье!..
-- "Вы, говорю, знакомы съ вашею, что намѣтили?".. "Знакомъ, говоритъ,-- два раза былъ".. Помнишь, онъ у насъ на Святой былъ съ визитомъ, а потомъ на прошлой недѣли заѣзжалъ, еще обѣдать у насъ остался..
-- Ну, помню...
-- "Зайдите еще разъ, говорю, пріймутъ васъ ласково... а вы подарочекъ хорошій приготовьте...
-- Ну, это ты напрасно...
Во время этого діалога, въ дверяхъ перегородки показалась высокая, стройная дѣвушка въ сѣромъ ситцевомъ платьѣ и стала, не спуская глазъ съ своей маменьки.
-- Ужь очень вы, маменька, ныньче падки на подарки стали! произнесла дѣвушка.-- На чужихъ въ претензіи, что меня словомъ порочатъ, а сами хуже другихъ...
-- Молчи, Наташа, молчи!
-- Что молчать, я знаю что говорю.
-- То то и есть, что очень много знаешь!
-- Маменька!
-- Я какъ разсержусь -- себя не помню.
-- Ну, да ты и заправду дурить начинаешь, приподнялся старикъ со стула..
-- А тебѣ-то что? напустилась теперь уже .а него вспылившая маменька.
-- Ничего!.. старикъ снова медленно опустился на стулъ и началъ перелистывать книгу.
Дѣвушка прошла быстро черезъ комнату и вышла въ сѣни. Она накинула на голову большой черной платокъ и оперлась на перила высокаго крыльца. Она пристально начала всматриваться въ темноту и прислушиваться.
На дворѣ было совсѣмъ темно; окошки чиназскихъ домиковъ рисовались яркими четыреугольниками. Вдали стояло красное зарево отъ костровъ на солдатскихъ кухняхъ, расположенныхъ на берегу рѣки; на этомъ пожарномъ фонѣ виднѣлись темные углы крѣпостныхъ стѣнъ и прямая черточка сигнальной мачты. Съ туземнаго базара доносились крики, пьяные голоса, пѣсни и звуки какого-то страннаго инструмента. Два полупьяныхъ матроса и между ними солдатъ линеецъ -- шли самою серединою улицы, шлепая по густой грязи своими сапогами и во все горло орали какую-то пѣсню; темная фигура верховаго прошмыгнула мимо самаго крыльца, проскрипѣли высокія колеса туземной арбы... У самыхъ воротъ, подъ навѣсомъ, деньщикъ-солдатъ ставилъ самоваръ: слышно было усиленное пыхтеніе; вздутыя щеки и щетинистые усы ярко освѣщались изъ жерла самоварной трубы, всякій разъ когда деньщикъ нагибался и дулъ во всю силу своихъ богатырскихъ легкихъ; красныя искры летѣли во всѣ стороны и шипя гасли, падая на мокрую землю.
-- Петя, ты?... тихо произнесла Наташа и почувствовала, что кровь прихлынула къ ея лицу.
-- Федотъ да не тотъ, засмѣялся какой-то пѣшеходъ, поровнявшись съ крыльцомъ.
Медленно взглянулъ на нее старикъ, медленно поднялъ худощавую руку и ласково, мягко погладилъ по головѣ свою дочку.
Въ сосѣдней комнатѣ захрипѣли часы и приготовились бить; подъ диваномъ заворошилась старая собака, громко зѣвнула и вылѣзла, потягиваясь и махая облѣзлымъ хвостомъ. Всѣ притихли.
II. Въ камышахъ.
Нѣсколько хохлатыхъ утокъ съ шумомъ снялись съ мутной, пѣнистой поверхности воды, и хлопая крыльями понеслись наискось черезъ отмели, къ камышамъ противуположнаго берега. Эти птицы до сихъ поръ спокойно плавали и ныряли въ густыхъ заросляхъ -- и вдругъ испустивъ тревожный, испуганный крикъ, быстро поднялись на воздухъ; высокіе, пожелтѣлые стебли камыша медленно колебались, потревоженные этимъ стремительнымъ полетомъ. По мѣрѣ того какъ успокоивалось движеніе камыша въ этомъ мѣстѣ,-- въ другомъ, нѣсколько подальше, такое же движеніе замѣтно усиливалось и усиливалось. По временамъ слышался какой-то странный всплескъ и шелестъ и даже усиленное дыханіе чего-то живаго. Высокія метелки волновались, раздвигаясь и уступая дорогу какому-то плывущему тѣлу. Этотъ-то странный шумъ и взбудоражилъ такъ мирное утиное общество, побезпокоивъ кстати и ту длинноногую цаплю, что до сихъ поръ стояла на одной ногѣ, спрятавъ подъ пепельное крыло свою носатую голову.
Вонъ между пушистыми метелками камыша мелькнулъ красный верхъ лисьей шапки, блеснули стволы ружья,-- показался верблюжій кафтанъ другаго пловца, за нимъ желтѣлъ дубленый, русскій полушубокъ третьяго. Пловцы медленно подвигались впередъ, протискиваясь сквозь чащу и упираясь въ дно длинными жердями. Невозможно было разобрать сразу, на какомъ это суднѣ они совершаютъ свое путешествіе -- и путешествіе должно быть весьма трудное, судя по тому, что они, обливаясь потомъ, съ трудомъ переводя дыханіе, поминутно подбодряли другъ друга разнообразными междометіями, возбуждая остывающую энергію.
-- Ну еще наддай! ну еще!... говорилъ дубленый тулупъ.
-- Правую сторону береги, тамъ засядемъ!.. кряхтѣла лисья шапка, упираясь всею грудью на жердь и покраснѣвъ до ушей отъ страшнаго усилья.
-- Стой, завязли! отчаявался опять дубленый тулупъ.
-- Погоди, говорилъ нерусскимъ акцентомъ верблюжій халатъ.-- Переползай всѣ сюда, передъ и поднимется... Не съ разу -- опрокинете!... Легче!... Ну, напирай!...
-- Тронулся!...
-- Идетъ, идетъ!.
-- Фу ты, инда въ жаръ кинуло! чуть не подмочилъ патронташъ! "Діанка", сиди смирно, каналья!
-- Еще два три удара -- на просторъ выберемся. Вонъ виднѣется открытая вода.
-- Упрись вонъ въ ту кочку. Такъ!...
-- Еще хорошо, что намъ теченье помогаетъ! а еслибы напротивъ -- низачто не выбраться бы изъ этой проклятой чащи.
-- Да ну, "Надо", не вертись, дьяволъ тебя побери! чуть не полетѣлъ изъ за него...
Собака, которой дали порядочнаго пинка, завизжала.
-- Не надо шайтана поминать, внушительно замѣтилъ верблюжій халатъ.-- Мѣсто нехорошее; ты вонъ сказалъ, а онъ можетъ быть подъ нами сидитъ въ типѣ.
-- Это онъ можетъ и задерживаетъ нашъ плотъ рогами? засмѣялась лисья шапка.-- Чего добраго!
-- Не надо... оставь...
-- Зажги-ко спичку: сигара потухла.
На просторъ широкой Сыръ Дарьи, изъ густо-заросшаго безъимяннаго притока выбрался небольшой плотъ. Плотъ этотъ былъ кое-какъ связанъ изъ сноповъ камыша, сплоченныхъ попарно; онъ довольно устойчиво держался на водѣ, хотя почти все время кружился, уступая всѣмъ капризамъ прихотливаго теченія.
Подобные плоты въ большомъ употребленіи между прибрежными жителями, ихъ обыкновенно называютъ "Саллы". Коль скоро какой нибудь туземецъ найдетъ возможность сбыть кое-что изъ своего хозяйства на чиназсколъ базарѣ, онъ связываетъ десятка два камышовыхъ сноповъ, покрываетъ ихъ соломою, складываетъ на эту солому свой товаръ, садится самъ сверху и, совершивъ напутственный намазъ (молитву), смѣло пускается внизъ по рѣкѣ, довѣряясь теченію. Случается, что этакихъ "саллы" собирается разомъ десятка три и больше -- и странно бываетъ смотрѣть на эту оригинальную флотилію, медленно подвигающуюся между пустынными, густо заросшими берегами. Дикое, заунывное пѣніе стелется надъ волнами; пугливо хрюкаютъ свиньи въ камышахъ, завидѣвъ плывущихъ; глухо рычитъ тигръ, припавъ между кочками и косясь на пловцовъ своими злыми полузакрытыми глазами; большими, концентрическими кругами расходятся на поверхности рыбьи всплески -- и пронзительно, металлически кричатъ къ воздухѣ бѣлыя чайки, то спускаясь къ самой водѣ, то разомъ взлетая на страшную высоту, гдѣ ихъ бѣлое, ярко сверкающее, брюшко совершенно исчезаетъ изъ глазъ пловца, глядящаго изъ подъ своего косматаго малахая (родъ шапки).
На нашемъ "Саллы" сидѣло, какъ я уже сказалъ, три человѣка: двое русскихъ и одинъ туземецъ. По ихъ костюмамъ, по оружію и прочимъ принадлежностямъ, наконецъ по собакамъ,-- которыя, вѣроятно привыкши къ подобнымъ плаваніямъ, спокойно наблюдали своими умными глазами водную поверхность,-- можно было догадаться, что промыселъ этихъ людей главнымъ образомъ -- охота.
Едва только плотъ вытянулся на открытое мѣсто, какъ его тотчасъ же подхватило среднимъ теченіемъ "Дарьи".
Вся эта спутанная, безобразная масса камыша быстро закружилась и понеслась къ отмелямъ. Было очень глубоко, и шесты не доставали илистаго дна рѣки. Пробовали гресть какъ веслами,-- справились было -- и снова уступили вращающей силѣ теченія. Собаки завыли, пловцы крѣпко держались за выдающіеся снопы.
-- Я говорилъ, произнесъ онъ,-- надо было выше выбираться; теперь насъ верстъ за десять снесетъ. Потомъ опять какой крюкъ прійдется сдѣлать, чтобъ снова на "Тузь-куль" выбраться!
-- Хорошо колибъ снесло подальше, а то...
-- Что?...
-- Смотри впередъ: на отмели прямо!...
-- А ну, пробуй: досталъ дна?
-- Есть.
-- Держи, упрись!...
Плотъ дрогнулъ и закачался на одномъ мѣстѣ. Вертлявая Діанка свалилась въ воду, завизжала и принялась карабкаться; верблюжій халатъ перегнулся и поймалъ собаку за ошейникъ, та влѣзла и начала отряхиваться, обдавая всѣхъ мелкими брызгами. Послышался трескъ. Шестъ, которымъ упирался въ дно одинъ изъ охотниковъ, не выдержалъ напора и переломился. Весь плотъ словно подкинуло кверху, онъ скакнулъ впередъ, уперся "головою" въ песчаный наносъ и запрыгалъ на мѣстѣ, разрываемый напоромъ теченія.
-- Ссаживай, ссаживай!... крикнули разомъ три голоса.
Почти въ одно мгновеніе, всѣ были въ водѣ, забросивъ ружья за спину. Собаки принялись усиленно выть, поднявъ кверху морды, едва держась на сильно колыхающемся плоту.
-- Патроны береги пуще всего... ахъ, скверно!
-- Ничего, справимся.
-- Какое "справимся", когда "его" весь растрепало!..
Дѣйствительно, засѣвшія на отмели Саллы находились въ самомъ плачевномъ положеніи; нѣсколько сноповъ оторвались и поплыли по теченію; сумка съ провизіей пошла было ко дну, но ее успѣлъ во время подхватить охотникъ въ тулупѣ.
-- Послѣ такого милаго купанья рискованно остаться безъ глотка водки, произнесъ онъ, перебрасывая себѣ черезъ плечо ремень спасенной сумки.
Придерживаясь за остатки плота, охотники разстегнули пояса съ патронташами и привѣсили ихъ на стволы своихъ ружей; такимъ образомъ заряды и порохъ были предохранены отъ подмочки. Въ томъ пунктѣ, гдѣ находились потерпѣвшіе крушеніе, вода была очень мелка и едва только достигала раструбовъ ихъ охотничьихъ сапоговъ.
-- Ну-съ, такъ какъ же дальше-то? первый заговорилъ дубленый тулупъ.
-- Судя по этой извилистой ряби, указалъ охотникъ въ лисьей шайкѣ,-- мы можемъ добраться вбродъ вонъ къ тому мѣсту,-- видите, выдался мысокъ? А тамъ и до берега не далеко.
Дѣйствительно, вся отмель сквозила желтоватою полосою; надъ нею водная поверхность была покрыта мелкою рябью, между тѣмъ въ глубокихъ мѣстахъ вздымались довольно крупныя, послѣдовательныя волны.
Собаки спрыгнули съ мелкихъ остатковъ растрепавшагося плота и поплыли къ берегу. Охотники потянулись вбродъ, другъ за другомъ; быстрое теченіе сбивало ихъ съ ногъ и они принуждены были держаться взаимно за пояса. Впереди всѣхъ брелъ охотникъ въ лисьей шапкѣ, сзади туземецъ.
-- Брр!.. просто подъ ложечку колетъ -- какъ холодно!.. замѣтилъ дубленый тулупъ,-- хорошо еще что я не прозѣвалъ нашу сумку.
-- За это тебѣ первый глотокъ, процѣдилъ сквозь зубы путеводитель.
Собаки, добравшіяся уже до камышей, вдругъ стремительно ринулись назадъ къ охотникамъ -- и съ пугливымъ лаемъ, почти вытьемъ, оглядывались на неподвижную стѣну береговыхъ зарослей. Шаговъ двадцать не болѣе оставалось до берега; охотники миновали уже быстрину, и вода была почти покойна. Вязкій илъ смѣнилъ крупный песокъ отмели, и между ногъ путались слизистые, темнобурые стебли водяныхъ растеній.
Ружейные курки начали тихо щелкать; капсюли были перемѣнены. Собаки вплотную жались къ охотникамъ, не переставая выть.
-- Кажется, что намъ придется брать берегъ штурмомъ.
-- Я ничего не вижу.
-- Я самъ ничего не вижу... Охотникъ въ лисьей шапкѣ крѣпко стиснулъ свою двустволку,-- Я самъ ничего не вижу, повторилъ онъ,-- но потому-то и говорю, что опасно: "онъ" не такой дуракъ, чтобъ раньше показаться чѣмъ слѣдуетъ.
-- Я знаю только, что если эта "каналья" иродердержитъ насъ еще хоть пять минутъ въ водѣ, то...
-- Тс! теперь видишь?
-- Шайтанъ... бормоталъ верблюжій халатъ.
-- Молчи, шутъ тебя дери!
Камыши сильно заколыхались. Послышался громкій шелестъ и глухое хрюканье.
-- Кабаны! прошепталъ нагольный тулупъ.
-- Тише... они пришли къ намъ на выручку.
Какія-то двѣ черныя массы, прокладывая себѣ дорогу, приближались къ водѣ; онѣ поминутно проваливались между кочекъ -- и слышно было, какъ онѣ съ трудомъ вытаскивали изъ топкой грязи свои ноги. Переднее животное совсѣмъ показалось на виду: длинная черная морда, съ торчащими врозь ушами, испуганно захрюкала и, прищуривъ глаза, глядѣла на людей, что стояли въ водѣ. Вѣроятно, кабанъ никакъ не разсчитывалъ на эту встрѣчу. Ярко сверкали четырехвершковые клыки животнаго, которое медленно принялось пятиться назадъ, косясь на воющихъ собакъ. Дубленый тулупъ вскинулъ ружье и готовъ былъ спустить курокъ, но вдругъ почувствовалъ, что его оружіе было отведено въ сторону; онъ изумленно посмотрѣлъ на охотника въ лисьей шапкѣ,-- тотъ смотрѣлъ совсѣмъ въ другую сторону, неотнимая руки отъ его ружья.
-- Что ты?!
-- Не глупи!... шептала лисья шапка.-- Стрѣлять прійдется по чему либо другому...
-- Кабаны уходятъ!
-- Великъ Аллахъ!... началъ шептать верблюжій халатъ и не успѣлъ кончить...
Страшный ревъ покрылъ все. Громадный, старый тигръ вылетѣлъ изъ камышей. Всѣмъ показалось, что высоко въ воздухѣ протянулось это длинное, полосатое тѣло; всѣ четыре лапы были почти крестообразно раскинуты въ стороны; хвостъ, напряженно вытянутый, дрожалъ; широкіе, бѣлые бакенбарды животнаго придавали его головѣ оригинально-страшный видъ. Пронзительно завизжалъ кабанъ, придавленный къ землѣ тигромъ... онъ судорожно бился и зарывался мордою въ грязь, брыкался ногами, рвался. Комья, илу, грязи, стебли и цѣлые корни камыша летѣли въ воздухъ...
-- Я умру... у меня не хватаетъ терпѣнія... у меня сердце замерзаетъ!.. стоналъ нагольный тулупъ.
-- Ну, теперь впередъ! Теперь онъ его затащитъ отсюда далеко, а насъ оставитъ въ покоѣ... Гайда!... (пошелъ).
Собаки выбрались уже на берегъ и обнюхивали окровавленное мѣсто страшной борьбы.
-- Совѣтую прежде всего снять сапоги долой и вылить изъ нихъ воду, предложилъ охотникъ въ лисьей шапкѣ, и тотчасъ же подтвердилъ свой совѣтъ примѣромъ.
Всѣ принялись переобуваться.
-- Теперь намъ надо выбрать мѣсто посуше и разложить огонь.
-- Огонь... какое чудное слово! мнѣ кажется, оно одно способно согрѣвать.
-- Толкуй!.. Вотъ тутъ будетъ не дурно.
Верблюжій халатъ уже кряхтѣлъ и надсаживался, срѣзывая своимъ туземнымъ ножемъ пучки камыша.
-- А пока мы воспользуемся вѣтромъ и разчистимъ себѣ мѣстечко!.. Охотникъ снялъ шапку, порылся за ея отворотомъ и отыскалъ тамъ жестяную коробку со спичками; потомъ онъ акуратно сложилъ пучекъ сухихъ стеблей, перегнулъ его пополамъ и зажегъ; черезъ минуту, подозженные снизу густые кусты камыша и тальника быстро разгорались, охвативъ полукругомъ тѣсное пространство занятое охотниками. Густой черный дымъ потянуло но вѣтру.
-- Пошла потѣха! говорилъ охотникъ потирая руки и глядя, какъ въ этомъ черномъ дыму извивались красные языки пламени.
-- А теперь за дѣло!.. Ну, гдѣ твоя спасенная сумка?
-- Спасенная и вмѣстѣ съ тѣмъ спасительная... вотъ она, вотъ! будемъ пить прямо изъ горлышка. Душа мѣру знаетъ! кому начинать?
-- Огонь понесло какъ разъ въ ту сторону, куда ушелъ тигръ. Мы, значитъ, пока удалили это несовсѣмъ пріятное сосѣдство. Эй, Бабаджакъ, чтоже ты съ костромъ копаешься? Да, кстати, изжарь-ка намъ шашлыкъ изъ своей Діанки!
-- Зачѣмъ изъ Діанки? Діанка -- собака; у меня баранина есть не много, отозвался верблюжій халатъ, хлопоча около костра, начинавшаго уже разгораться...
Первымъ дѣломъ -- охотники позаботились о томъ, чтобы высушить свое нижнее платье и обувь... Всѣ непріятности неудачной переправы черезъ "Дарью" были забыты подъ вліяніемъ животворной теплоты костра, а главное, водки... Собаки, свернувшись клубкомъ, спали и взвизгивали во снѣ... Мало по малу темнѣло и на прояснѣвшемъ небѣ кое-гдѣ замигали звѣзды. Къ ночи начинало морозить.
-- Господа, началъ охотникъ въ лисьей шапкѣ,-- вотъ мое предложеніе: мы сегодня не доберемся до "Уллаева аула", а потому не лучше ли ночевать здѣсь?..
-- Мнѣ все равно, согласился тулупъ.
-- Затѣмъ, мы на разсвѣтѣ пройдемъ всѣми затонами, пошаримъ по камышамъ и къ вечеру вернемся на курганы, а тамъ уже до Чиназа рукой подать.
-- Еще бы! въ ясную погоду таловое дерево видно, что стоитъ у пароходной пристани.
-- Ну, такъ вотъ;-- сторожить будемъ по очереди, я пожалуй начну. Огонь всю ночь поддерживать.
-- А уже сплю... произнесъ Бабаджакъ, завертываясь съ головою въ свой халатъ,-- Діанка сюда!... онъ приподнялъ полу халата.-- Все теплѣе будетъ.
-- А мнѣ что-то спать не хочется, говорилъ нагольный тулупъ,-- а впрочемъ...
Онъ тоже свернулся подъ своимъ тулупомъ и притихъ.
Охотникъ въ лисьей шапкѣ подкинулъ въ огонь еще вязанку тростника, пододвинулся поближе, положилъ къ себѣ на колѣна свое оружіе и задумался.
Черезъ минуту слышно было двойное усиленное храпѣніе, которому акомпанировалъ трескъ горящаго камыша и тихіе далекіе всплески береговаго прибоя...
Охотника въ лисьей шапкѣ звали Петромъ Касаткинымъ, онъ служилъ офицеромъ въ мѣстномъ линейномъ баталіонѣ. Попалъ онъ сюда уже давно, чуть ли не съ шестнадцати-лѣтняго возраста, а теперь ему было по крайней мѣрѣ за тридцать. Глушь, скука, лишеніе всего, что хотя сколько нибудь можетъ назваться умственной пищею,-- это притуплящее, давящее однообразіе мѣстной жизни могло бы совершенно убить его натуру, затянуть хмѣльною тиною все въ немъ живое, но этого не случилось.
А случалось это со многими, почти со всѣми, кого только судьба забросила въ эту забытую, дикую глушь.
Игра и пьянство, пьянство и игра, вотъ два главныхъ элемента мѣстной жизни. Трезвыя минуты считались положеніемъ ненормальнымъ, почти болѣзненнымъ, и еслибы въ человѣкѣ не нашлось какой нибудь противудѣйствующей силы, еслибы эта сила оказалась бы несостоятельною въ борьбѣ съ своимъ страшнымъ врагомъ, тоскливою скукою, то ему приходилось бы только одно:-- окунуться съ головою въ этотъ ужасный, всепоглощающій омутъ.
Въ Касаткинѣ нашлась эти сила; она развивалась въ немъ еще съ ребяческаго возраста, она направляла въ въ немъ всѣ его инстинкты, она спасла его и въ данномъ случаѣ, сдѣлавъ то, что годы степной жизни, тянувшіеся для другихъ безконечно, пролетали для него какъ короткіе зимніе дни, когда не успѣешь налюбоваться солнечнымъ свѣтомъ, глядь, уже пора зажигать огни и садиться за ужинъ.
Эта спасительная, благотворная сила была любовь къ природѣ.
Во время длинныхъ" утомительно-однообразныхъ походовъ черезъ неизмѣримыя степи, когда полу-сонные его товарищи, понуривъ головы, брели, еле передвигая ноги, молодаго Касаткина все занимало -- занимало все что только онъ ни видалъ кругомъ; а онъ видалъ много новаго, много такого что дѣйствительно могло интересовать -- и видѣлъ тамъ, гдѣ другіе рѣшительно не ждали ничего кромѣ однообразія мертвой степи.
-- Посмотри! ты видишь, какъ въ дали словно озерко протянулось? вонъ еще, обращался онъ къ кому нибудь изъ товарищей,-- ну совершенно какъ вода. И еслибы я не зналъ навѣрное, что это марево...
-- Мм!.. мычитъ тотъ во снѣ и клюетъ носомъ, крѣпко ухватившись руками за переднюю луку казачьяго сѣдла.
-- А я сейчасъ змѣю убилъ! медянку... онѣ преопасныя:-- укуситъ -- смерть!... говоритъ онъ третьему.
-- Экъ на тебя устали нѣтъ! обрѣзаютъ его и съ этой стороны.
Тамъ на верхушкѣ небольшаго бугра сидитъ орелъ; онъ сидитъ совершенно неподвижно и смотритъ на проходящій мимо отрядъ.
Касаткину вдругъ захотѣлось взглянуть: какъ это онъ взмахнетъ своими громадными крыльями? Его надо спугнуть. По бокамъ усталой лошаденки щелкаетъ плетка. Вотъ всадникъ близко къ степной птицѣ, ткнулъ на нее, та смотритъ изумленно: "что молъ ему отъ меня надо?" Однако всадникъ подъѣзжаетъ еще ближе; орлу приходится оставить свое насиженное мѣсто, и долго-долго слѣдитъ глазами за орломъ молодой юнкеръ, любуясь его величественнымъ полетомъ.
-- Ты, братъ, совсѣмъ какъ собака птицъ по степи гоняешь!... встрѣчаетъ его угрюмая фраза, когда онъ догоняетъ отрядъ.
-- Да вѣдь занятно, оправдывается Касаткинъ и уже посматриваетъ по сторонамъ:-- нѣтъ ли еще чего нибудь "занятнаго?"
Годы шли за годами; изъ шестнадцати-лѣтняго мальчика развился и выросъ здоровый мужчина,-- не красавецъ да и не уродъ, съ добрыми сѣрыми глазами, съ рыжеватою бородою, съ длинными мускулистыми руками, ногами не. знающими устали, съ сердцемъ не знающимъ страха, съ головою, не знающей, что это за странное такое чувство -- растеряться въ минуту опасности.
Подъ вліяніемъ разнообразной, дикой природы, тронутой еще цивилизаціей, обильной всякаго рода дичью крупною и мелкою, изъ него образовался охотникъ въ обширномъ значеніи этого слова... Еслибъ его учили чему нибудь кромѣ одной грамоты, можетъ быть изъ него вышелъ бы замѣчательнѣйшій натуралистъ,-- но такъ какъ ему положительно не приходилось познакомиться съ наукою, то изъ него вышелъ только охотникъ.
Положимъ, что когда въ эту глушь пріѣзжали люди науки собирать свѣдѣнія по части фауны и флоры, эти люди не брезгали нашимъ охотникомъ; да впрочемъ, имъ и не выгодно было бы брезгать имъ, иначе они вернулись бы съ пустыми руками, и не привезли бы съ собою такихъ богатыхъ и разнообразныхъ коллекцій.
По цѣлымъ недѣлямъ бродилъ онъ но окрестностямъ, съ своею нехитрою двустволкою тульскаго происхожденія, подбиралъ себѣ болѣе или менѣе подходящихъ товарищей и снабжалъ чуть ли не весь горнизонъ плодами своихъ похожденій.
Туземцы знали его всѣ очень хорошо; они постоянно являлись къ нему съ своими жалобами: у того кабаны вытоптали и взрыли рисовый посѣвъ, у того тигръ уволокъ его любимую кобылу, у того волки совсѣмъ одолѣли его барановъ... и т. д.-- На всѣ эти жалобы чутко отзывался средней-азіятскій Немродъ и тотчасъ же являлся съ своимъ оружіемъ и собаками въ то мѣсто, гдѣ требовались его услуги.
Его закаленное здоровье выдерживало всѣ невзгоды охотничьей жизни: ему нипочемъ были купанья въ рѣкѣ, по которой шли льдины, ему нипочемъ было выдержать безъ капли коды переходъ верстъ въ пятдесятъ подъ палящимъ, сорока-градуснымъ жаромъ. Даже царапины и весьма серіозныя заживали у него какъ-то очень скоро. Годъ тому назадъ тигръ прокусилъ ему плечо: думали, прійдется отнимать руку; думали даже, что совсѣмъ пришелъ конецъ нашему охотнику;-- но не прошло и двухъ мѣсяцевъ, какъ онъ снова отправился въ "чардари" отыскивать своего врага, который его чуть-чуть не искалечилъ.
Да, это было желѣзное тѣло.
Страсть къ охотѣ поглощала въ немъ всѣ остальныя страсти,-- она даже не дозволяла развиваться этимъ другимъ страстямъ, подкашивая ихъ въ самомъ зародышѣ. Да и когда было заняться чѣмъ либо другимъ, когда Касаткину приходилось развѣ что одинъ день въ недѣлю провести дома въ обществѣ людей,-- все же остальное время было посвящено охотѣ... И Богъ вѣсть до какихъ поръ шло бы этимъ порядкомъ, еслибы не испортилъ всего дѣла одинъ случай.
Года три тому назадъ, пошелъ онъ въ камыши стрѣлять фазановъ. Рано утромъ, еще до восхода солнца началъ онъ свой обходъ, а когда сталъ выбираться къ старой чиназской дорогѣ, то солнце стояло уже надъ самою головою и пекло такъ, что прохватывало жаромъ даже его круглую бѣлую фуражку съ холщовымъ назатыльникомъ. Собака его замаялась окончательно и опустивъ хвостъ брела сзади, что называется на охотничьемъ жаргонѣ -- чистила шпоры; да и самъ Касаткинъ, не смотря на свою неутомимость, почувствовалъ, что пора дать отдыхъ своимъ ногамъ и удовлетворить настойчивому требованію своего желудка.
Когда онъ взобрался на курганъ, возвышавшійся надъ волнующимся моремъ высокихъ стеблей, ему стало далеко видно кругомъ: видны были скалистые обрывы селенія Дзингаты, видна была высокая насыпь стараго Чиназа, видны были таловыя деревья на берегу Сыръ-Дарьи, бѣлѣла точка комендантскаго дома и свѣтло-сѣрою полосою тянулась старо-чиназская дорога. Все это было видно далеко-далеко, и только привычный взглядъ охотника могъ распознавать кое какія подробности.
-- Развѣ направиться къ старому Чиназу? туда ближе всего будетъ, подумалъ онъ.-- Тамъ у пріятеля Курбанъ-бія можно поваляться въ тѣни навѣса, на узорной кошемкѣ, можно напиться чаю изъ хозяйскихъ зеленыхъ чашечекъ, можно закусить превосходными жирными пельменями.... Его собака "Альфа" вѣрно понимала о чемъ думаетъ хозяинъ, она завиляла своимъ пушистымъ хвостомъ и подхватила краснымъ языкомъ потянувшіяся съ обвислыхъ губъ слюни.-- Ну, Альфа, гайда!-- крикнулъ Касаткинъ и сбѣжалъ съ кургана.
Опять исчезла даль, закрытая непроницаемыми, однообразными стѣнами камыша. Бѣлыя клочковатыя облака быстро бѣжали по темно-синему небу, въ воздухѣ весело чирикали и щебетали розовые скворцы, цѣлыми стаями перелетая съ мѣста на мѣсто; длиннохвостые фазаны поминутно вылетали почти изъ подъ самыхъ ногъ, сверкая на солнцѣ своими золотистыми перьями. Нашъ охотникъ не обращалъ уже на нихъ никакого вниманія -- онъ даже до ружья не дотрогивался, и покойно висѣло оно за правымъ плечомъ, качаясь на шитой шелкомъ перевязи; весь поясъ охотника былъ унизанъ убитыми птицами и больше не было мѣста для добычи. Только Альфа, казалось, еще не хотѣла прекратить охоты, она вздрагивала при каждомъ неожиданномъ вылетѣ, поднимала кверху свою голову, слѣдила за полетомъ птицы и косилась на стрѣлка, какъ бы говоря ему:-- что же ты, братъ, валяй! или не видишь?...
Вдругъ онъ услышалъ голоса... Говоръ несся съ дороги, которая уже виднѣлась сквозь выгорѣвшій камышъ. Касаткинъ подбавилъ шагу: его заинтересовало не то, что на дорогѣ говорятъ,-- мало ли кто ѣздитъ но этой дорогѣ, и рты ни у кого не завязаны, разговаривать могутъ сколько угодно,-- а то что слышенъ былъ русскій говоръ, слышенъ былъ между прочими молодой, полный мелодіи женскій голосъ и вдобавокъ совершенно незнакомый. Касаткинъ зналъ хорошо всѣхъ чиназцевъ и положительно могъ быть увѣренъ, что на дорогѣ говорятъ люди пріѣзжіе, новые, голоса которыхъ онъ слышитъ еще въ первый разъ -- особенно этотъ серебристый голосъ -- экъ зазвенѣлъ!... Экъ заливается... хохочетъ!.. Вонъ старикъ на кого-то прикрикнулъ... опять смѣхъ... Альфа принялась рычать... Касаткинъ перелѣзъ черезъ широкую канаву, до половины наполненную водою; онъ раздвинулъ послѣдніе кусты и вскарабкался на дорожную насыпь.
Какъ разъ посреди дороги стоялъ большой, старый казанскій тарантасъ, заднее колесо котораго находилось въ самомъ безнадежномъ положеніи. Экипажъ не могъ продолжать дальше своего путешествія. Около разбитаго колеса въ раздумьѣ стоялъ высокій старикъ въ изношенномъ офицерскомъ пальто, онъ сосредоточенно разсматривалъ расколотый ободъ и разсыпавшіяся, торчащія врозь спицы. Въ тарантасѣ дремала толстая женщина въ чепцѣ, комично сбившемся на сторону. Выше всѣхъ, стоя на какомъ-то сундукѣ и ухватившись руками за фордекъ, расположилась молодая дѣвушка и сообщала самыя оригинальныя предложенія относительно продолженія пути.
Лошадей только пара находилась при экипажѣ; на третьей ямщикъ-татаринъ уѣхалъ куда-то, какъ предполагалъ старикъ -- на станцію за новымъ колесомъ.
-- Вѣдь экъ какъ разъѣхалось! произнесъ старикъ и переложивъ трубку изъ за одной щеки за другую, потрогалъ пальцемъ искалеченное колесо.
-- А мама все не можетъ проснуться,-- мама, да проснись -- пріѣхали!
Дѣвушка расхохоталась.
-- Отстань!..зѣвнула маменька,-- не могъ присмотрѣть раньше, разиня! Она злобно покосилась на старика и опять погрузилась въ дремоту,
-- Въ двадцать восьмомъ году... началъ старикъ.
-- А знаешь, объ чемъ я думаю? обратилась къ нему дѣвушка.
-- А?...
-- Помнишь, папа, намъ говорили, что въ этихъ камышахъ... Дѣвушка показала рукою всторону,-- водятся кабаны и тигры...
-- Водятся, водятся -- самъ слышалъ; на той станціи, помнишь, слѣдъ видѣли, большой такой... Да куда же это онъ запропалъ? уѣхалъ и пропалъ?.. Ахъ, чтобъ его волки съѣли!
-- Здѣсь, папа, не волки, а тигры.-- Вотъ я и думала: ну что если вдругъ, мы вотъ тутъ сидимъ... ничего не ожидаемъ...
Богъ вѣсть сколько бы времени протянулись китайскія церемоніи старика съ Касаткинымъ! оба они почему-то были сильно сконфужены, особенно послѣдній, которому казалось, что дѣвушка какъ-то насмѣшливо и подозрительно осматриваетъ его комичную фигуру.
-- А мы васъ за тигра приняли -- папаша стрѣлять хотѣлъ, расхохоталась блондинка.
-- Ахъ страсти какія! высунулась маменька изъ тарантаса.-- А вы изъ чиназскихъ что-ли?
-- Я здѣшній.
-- Мы вотъ тоже въ Чиназъ.
-- Да, на службу ѣдемъ, перебилъ старикъ; -- на старости лѣтъ экую дорогу ломаемъ!-- вотъ со всѣмъ гнѣздомъ своимъ такъ и поднялся.
-- Съ семействомъ?-- Альфа, сиди смирно!
-- Да, съ семьей -- вонъ баба моя сидитъ, а это дочка. Наташа, смотри какъ бы не укусила!
-- Нѣтъ -- нѣтъ -- не бойтесь, она не злая.
-- На охотѣ были? спросила Наташа,-- ухъ! сколько дичи набили -- да какая красивая все, особенно эти, что съ длинными хвостами.
-- Фазаны-съ; позвольте-съ...
Касаткинъ отвязалъ чуть не все, что было у него на поясѣ, и положилъ въ тарантасъ.
-- Нѣтъ, зачѣмъ же... что это вы --
-- Ничего, ничего,-- пригодится, заторопилась старуха.-- Онъ себѣ еще настрѣляетъ. Спасибо родной,-- какъ бишь звать то васъ?
-- Да и взаправду! мы вотъ тутъ разговариваемъ, произнесъ старикъ,-- а имени и отечества вашего не имѣемъ чести знать вовсе.
-- Петромъ Касаткинымъ прозываюсь.
-- А я, батюшка -- артилеріи подпоручикъ... Чижиковъ -- вы что такъ смотрите? сѣдъ что ли для нодпоручичьяго чина?... ничего, фортуна побаловала; вотъ уже сороковой годъ при пушкахъ службу тяну. Еще при императорѣ Александрѣ первомъ въ бомбардирахъ состоялъ. Да-съ, старый пушкарь азъ есмь -- такъ и теперь товарищи кличутъ.-- Такъ и говорятъ: "старый пушкарь Мартынъ Федоровичъ Чижиковъ, а это дочка моя, Наташа,-- жена Маланья Ивановна. Ну, вотъ и всѣ!.. А ямщика подлеца все еще нѣтъ, закончилъ старый пушкарь свой монологъ.
-- Да тутъ близко до Чиназа;-- можно и на трехъ колесахъ добраться, заговорилъ Касаткинъ, разсматривая поврежденіе экипажа,-- теперь вашъ ямщикъ развѣ къ ночи пріѣдетъ; -- а это все я вамъ сейчасъ устрою.