Карамзин Николай Михайлович
Афинская жизнь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СОЧИНЕНІЯ КАРАМЗИНА.

ТОМЪ СЕДЬМЫЙ.

МОСКВА,
Въ Типографіи С. Селивановскаго,
1803.

   

АѲИНСКАЯ ЖИЗНЬ.

   Греки, Греки, кто васъ не любитъ? Кто съ холоднымъ сердцемъ можетъ вообразить себѣ прекрасную картину древнихъ Аѳинѣ? Кто не скажетъ иногда со вздохомъ: "для чего я не современникъ Платоновъ?"
   Нашъ вѣкъ имѣетъ свои преимущества -- знаю -- и великія преимущества. Однако жъ -- -- --
   Сказать ли вамъ, государи мои, что мнѣ кажется?-- Мы ученѣе Грековъ, а Греки были -- умнѣе насъ, такъ какъ дѣти, бѣгающіе по весеннему лугу за пестрою бабочкою, умнѣе взрослыхъ людей плывущихъ въ Америку или въ Индію за пряными кореньями.
   Тамъ, въ отечествѣ Сократовъ, болѣе нежели гдѣ нибудь, болѣе нежели когда нибудь занимались люди важнымъ искусствомъ щастія. Наслажденіе было цѣлію ихъ философіи, экономіи, народныхъ собраній, празднествъ, спектаклей, трудовъ и работъ. Вездѣ и во всемъ искали они -- наслажденія; искали съ жаромъ страсти, съ живѣйшимъ чувствомъ потребности, какъ любовникъ ищетъ свою любовницу -- и жизнь ихъ была, такъ сказать, самою цвѣтущею Поэзіею.
   Смѣйтесь, друзья мои! но я отдалъ бы съ радостію свой любимой темной фракъ за какой нибудь Греческой хитонъ {Родъ полукафтанья, которое носили Греки подъ мантіею.} -- и въ минуты пріятныхъ мыслей отдаю его -- завертываюсь въ пурпуровую мантію (разумѣется, въ воображеніи) -- покрываю голову большою, распущенною шляпою, и выступаю, въ Альцибіадскихъ башмакахъ, ровнымъ шагомъ, съ философскою важностію -- на древнюю Аѳинскую площадь. Тутъ многочисленной народъ волнуется; тутъ знакомые и незнакомые составляютъ одно шумное семейство, привѣтствуютъ и забавляютъ другъ друга, разсказываютъ новыя происшествія свѣта, Греціи, своего отечества, домашніе анекдоты, трогательные и веселые, -- шутятъ другъ надъ другомъ съ тою пріятною и нѣжною остротою, которая отъ Аѳинъ получила свое названіе, и смѣшила людей безъ обиды и оскорбленія. Тутъ Риторы и стихотворцы читаютъ наизусть, свои сочиненія, и собираютъ достойныя похвалы: ибо всякой гражданинъ есть знающій критикѣ, умной. судья всего умнаго; тутъ живописецъ показываетъ свою картину, ваятель статую; слушаетъ мнѣнія зрителей, и поправляетъ ея недостатки. Тутъ Философы и Софисты спорятъ объ отвлеченныхъ истинахъ, о самыхъ важнѣйшихъ предметахъ Метафизики и Морали, и народѣ одобряетъ плесками того, кто побѣждаетъ своихъ противниковъ силою краснорѣчія и доказательствѣ. Тутъ ученикѣ Гераклитовъ представляетъ Натуру страшнымъ чудовищемъ, безжалостною тиранкою, которая производитъ чувствительныхъ тварей единственно для того, чтобы онѣ терзались и мучились. Тутъ пріятель Абдерскаго мудреца {Демокрита.} живыми красками описываетъ благость самой сей Натуры, и вездѣ видитъ безконечную жизнь и радость. Другой соединяетъ противоположныя системы, и находитъ въ необозримыхъ областяхъ творенія зло и добро, разрушеніе и новое бытіе, вѣчную комедію и вѣчную трагедію. Третій. весь міръ и все сущее въ немъ называетъ ничтожнымъ привидѣніемъ, всѣ знанія невѣжествомъ, всѣ истины ложью, и человѣка -- нещастною жертвою вѣчныхъ обмановъ. Наконецъ, утомленный шумомъ и множествомъ любопытныхъ предметовъ, наполнившихъ, такъ сказать, всю мѣру души моей, я удаляюсь -- ищу тишины, пріятнаго уединенія, -- и древнія алеи, осѣняющія берегъ свѣтлаго Илисса, влекутъ меня въ прохладную тѣнь свою. Чувства мои нѣмѣютъ -- подобно эху, вдали умирающему -- подобно звуку, исчезающему въ воздушномъ пространствѣ.... я теряюсь въ сладостномъ забвеніи.
   Аристенъ, доброй юноша, приближается ко мнѣ съ дружелюбною улыбкою -- беретѣ меня за руку -- и мы, вдоль по теченію свѣтлаго Илисса, выходимъ на обширныя равнины и птучныя поля, гдѣ зрѣлые колосы какъ златое море волнуются отъ вѣтра. Вездѣ приносятся благодарныя жертвы богинѣ Церерѣ; сельскіе олтари украшаются первенцами благословенной жатвы, и жнецы поютъ радостныя пѣсни:
   
   Весело въ полѣ работать;
   Будьте прилѣжны, друзья!
   Класы златые ссѣкайте
   Махомъ блестящей косы!
   
   Солнце сіяетъ надъ нами;
   Птицы въ кусточкахъ поютъ.
   Весело въ полѣ работать;
   Будьте прилѣжны, друзья!
   
   Чувствуйте милость Цереры,
   Доброй богини плодовъ!
   Жителямъ неба любезенъ
   Гласъ благодарныхъ сердецъ.
   
   Скоро настанетъ и вечеръ;
   Вечеръ для отдыха данъ.
   Пользуйтесь часомъ работы,
   Пользуйтесь временемъ дня!
   
   Мы мѣшаемся съ веселыми толпами, и вмѣстѣ со всѣми поемъ:
   
   Весело въ полѣ работать;
   Будьте прилѣжны, друзья!
   Класы златые ссѣкайте
   Махомъ блестящей косы!
   
   Звѣри работы не знаютъ,
   Птицы живутъ безъ труда;
   Люди не звѣри, не птицы --
   Люди работой живутъ.
   
   Между сими жнецами вижу я пурпуровыя мантіи; вижу Архонтовъ, Сенаторовъ, Полководцевъ. Собираніе земныхъ плодовъ, непосредственнаго дара богини Цереры, есть для Грековъ нѣчто священное, -- есть часть ихъ Богослуженія. Тамъ, за зеленою решеткою густыхъ вѣтвей, пылаетъ и развѣвается розовое пламя; тамъ обѣдъ для жнецовъ готовится. Здѣсь сельскія красавицы изъ блестящихъ источниковъ черпаютъ свѣжую воду для прохлажденія жаждущихъ работниковъ; тутъ сѣдые старцы сидятъ въ тѣни померанцевыхъ деревѣ, смотрятъ на трудящихся юношей, и съ удовольствіемъ воспоминаютъ о лѣтахъ своей младости....
   Мы возвращаемся въ городъ, и видимъ передѣ собою храмъ Музъ, окруженный густыми, крытыми алеями -- тутъ шумятъ водопады; тутъ шумятъ древніе яворы; тутъ мудрый Платонъ бесѣдуетъ съ друзьями и учениками своими. Приближаемся -- глубокое молчаніе царствуетъ. Всѣ взоры устремлены на божественнаго мудреца; его взоръ устремленъ на небо; глубокія чувства изображаются на лицѣ его; слезы, священныя слезы, блистаютъ въ его очахъ. Платонъ говорилъ о своемъ незабвенномъ учителѣ: ахъ! могъ ли онъ говорить объ немъ безъ сердечнаго умиленія? "Такъ, друзья мои (продолжаетъ чувствительный философъ) такъ! Сократъ былъ величайшій изъ божественныхъ смертныхъ; былъ славою не однихъ Аѳинъ, но всего человѣчества; былъ живымъ образомъ безсмертныхъ. Щастливъ, кто зналъ его! Щастливъ, кто любилъ его! Щастливъ, кто объ немъ слезы проливаетъ!... Сіи слезы будутъ всегда сладостною пищею моего сердца.-- Платонъ съ блестящимъ и разительнымъ краснорѣчіемъ описываетъ всю жизнь великаго Сократа, жизнь, единой добродѣтели и мудрости посвященную; описываетъ чистоту и стройность его души, гармонію всѣхъ ея склонностей и побужденій; великія идеи его о Божествѣ и Натурѣ; пламенную любовь къ ближнимъ; ревность къ истребленію всѣхъ предразсудковъ, унижающихъ достоинство человѣка, усердіе къ распространенію всѣхъ благихъ истинъ, имѣющихъ вліяніе на судьбу земнородныхъ; всегдашнюю дѣятельность, постоянство, неутомимость; тихую, скромность, которая обнаруживалась во всѣхъ его дѣлахъ, во всѣхъ бесѣдахъ и умствованіяхъ; его страсть ко всему изящному, которое почиталъ онѣ зерцаломъ внутренней доброты; его нѣжность къ друзьямъ, ученикамъ и ко всѣмъ искреннимъ любителямъ мудрости.-- "И такой человѣкъ имѣлъ враговъ, враговъ злобныхъ и непримиримыхъ? Но враги добродѣтели были его врагами!-- И такой человѣкѣ изверженъ изъ гражданскаго общества рукою правосудія? Но правосудіе людей не есть Небесное правосудіе!... О человѣчество! я оплакиваю твое ослѣпленіе! О человѣчество! я стенаю о твоихъ заблужденіяхъ! Ослѣпленіе не можетъ быть вѣчно; заблужденія исчезаютъ отъ свѣта истины -- но ахъ! благодѣтели твои лежатъ уже во прахѣ, умерщвленные, растерзанные, бездушные! Ты проливаешь слезы.... слезы не оживятъ ихъ,-- и Муза Исторіи изобразитъ на мраморѣ вѣчный стыдъ твой! Но смерть была Сократу торжествомъ и славою. Невиненъ въ своемъ сердцѣ, онъ безстрашно простиралъ къ ней руки свои. Невиненъ въ своемъ сердцѣ, онъ не хотѣлъ прибѣгнуть къ силѣ краснорѣчія для своего оправданія. Изслѣдуйте всю жизнь мою, говорилъ мудрый: ей должно меня оправдывать.-- Съ какою горестію, съ какимъ сладкимъ душевнымъ умиленіемъ мы внимали ему въ послѣдніе часы его! Онъ говорилъ о жизни, о добрѣ и злѣ ея; говорилъ такъ, какъ плаватель, достигшій брега, говоритъ о путяхъ моря. Онъ говорилъ о безсмертіи -- и лучь душевнаго веселія, подобно кроткому свѣту Авроры, озарялъ лице его; и живое предчувствіе вѣчности, избиваясь изъ его сердца проницало въ наше. Онъ говорилъ о своихъ непріятеляхъ.... Нѣтъ! прости мнѣ, безсмертный духъ безсмертнаго мужа! Нѣтъ! ты не хотѣлъ именовать ихъ своими непріятелями! Ты вѣрилъ Провидѣнію, зрѣлъ во всемъ руку Его, и съ мирною, сердечною тишиною покорялся Небесному уставу.-- Обвинители мои торжествуютъ, вѣщалъ мудрый? они не знаютъ, что добродѣтельный остается всегда побѣдителемъ! Мы проливали слезы: ахъ! болѣе о жалкой своей участи, нежели о его судьбѣ! Мы оставались сиротами!.. Онъ утѣшалъ насъ, словами, взорами, объятіями, уже смертоносная чаша была въ рукѣ его {Платонъ, за болѣзнію, не былъ свидѣтелемъ послѣднихъ минутъ Сократовой жизни; онъ говоритъ здѣсь то, что слышалъ отъ соучениковъ и друзей своихъ.}... Критонъ, любезнѣйшій ему ученикъ, блѣдный Критонъ цѣловалъ его руку. Юный, чувствительный Аполлодоръ рыдалъ безпрестанно. Другіе закрылись мантіями... Ахъ! кто будетъ Геніемъ хранителемъ нашимъ? воскликнулъ Антистенъ. Добродѣтель, отвѣтствовалъ святый другъ нашъ -- и выпилъ чашу смерти. Всѣ оцѣпенѣли отъ ужаса... Сократъ въ послѣдній разѣ воззрѣлъ на друзей своихъ -- и еще любовь сіяла въ очахъ его!... въ послѣдній разъ!.. уже ядъ свирѣпствовалъ въ его сердцѣ... пламя жизни угасало... угасло!.. Міръ лишился вѣнца своего!... Критонъ закрылъ глаза добродѣтельнаго!" -- -- Платонъ преклонилъ голову -- всѣ слушатели рыдали -- мы тихими шагами удалились отъ храма Музъ, съ полными, отягченными сердцами.--
   Аристенъ ведетъ меня въ Театрѣ, огромное зданіе, которому небо служитъ кровомъ. Съ одной стороны возвышается сцена съ блестящими украшеніями, на другой -- величественный амфитеатрѣ съ безчисленными уступами, гдѣ тысячи зрителей сидятъ въ глубокомъ молчаніи. Представляютъ Софоклова Эдипа. Является нещастный старецъ, жертва судьбы, преступникъ невинный въ душѣ своей, изгнанный изъ отечества, лишенный зрѣнія, оставленный людьми и богами. Исмена и Антигона, дочери и единственные друзья сердца его, раздѣляютъ съ нимъ всѣ бѣдствія. Оракулъ предсказалъ ему близкой конецъ; небо покрывается черными тучами; страшная гроза свирѣпствуетъ. Старецъ чувствуетъ хладную руку смерти и обнимаетъ своихъ любезныхъ....
   
   Гремитъ ужасный громъ, небесный сводъ пылаешъ --
   О боги! часъ насталъ погибели моей!
   Эдипъ, Эдипъ сей міръ навѣки оставляетъ
   И сердца своего любезнѣйшихъ друзей!
   Простите!... громъ гремитъ!
   

Xоръ.

   Громъ гремитъ
   И разитъ!...
   Мы сердцами
   И слезами
   Молимъ васъ,
   Боги гнѣва
    И Эрева,
   Въ страшный часъ!
   Ахъ!.. пошлите
   Солнца лучъ!
   Разгоните
   Мраки тучь!...
   Нѣтъ спасенья,
   Избавленья
   Намъ въ бѣдахъ!...
   Погибаемъ!.."
   Ощущаемъ
   Смерть въ сердцахъ!
   
   Эдипъ лишается жизни. Ужасъ на всѣхъ лицахъ -- въ душѣ сладкое удовольствіе. О чудо искусства! кто изъяснитъ твои мистеріи? О Софоклъ! Трагедія кончилась. Я вижу на сценѣ олтарь и сѣдовласыхъ Архонтовъ, приносящихъ жертву изліянія богу Вакху. Такъ Греки освящаютъ забавы свои, и тѣмъ болѣе наслаждаются!
   Солнце позлащаетъ уже послѣдними лучами своими великолѣпный храмъ Минервинъ. Мы идемъ по Гермесовой улицѣ, и высокой, огромной домъ представляется глазамъ нашимъ, съ надписью: жилище Гиппія, сына Хабріева; храмъ удовольствій и щасстія, отверстый для всѣхъ мудрыхъ любителей наслажденія. "Мы можемъ войти въ него", говоритъ мнѣ Аристенъ: "юный Гиппій угощаетъ нынѣ друзей своихъ".-- Подъ аркадами встрѣчаютъ насъ богато-одѣтые невольники, и ведутъ въ прекрасную купальню, гдѣ свѣтлая ключевая вода блистаетъ въ бѣлыхъ мраморныхъ бассейнахъ {Греки всегда купались или мылись передъ ужиномъ.}.-- Мы освѣжаемся въ прохладной влагѣ, натираемъ себя драгоцѣнными ароматами, отдыхаемъ на шелковыхъ Вавилонскихъ коврахъ, и спѣшимъ къ любезному хозяину, которой, съ ласковою улыбкою, принимаетъ насъ въ великолѣпной галлереѣ, украшенной золотомъ и слоновою костью.-- Многочисленное собраніе друзей окружаетъ Гиппія, собраніе философовъ, Ораторовъ, Поэтовъ, художниковъ и веселыхъ юношей. Тутъ Синопской Діогенъ забавляетъ гостей своимъ остроуміемъ; издѣвается надъ Платономъ; называетъ его мудрецомъ ощипанныхъ пѣтуховъ {Платонъ, говоря однажды о человѣкѣ, сказалъ, что онъ есть двуногое животное безъ перьевъ, Діогенъ, желая доказать несправедливость сего опредѣленія, принесъ въ Академію ощипаннаго пѣтуха, бросилъ его на землю и закричалъ: друзья, смотриme: вотъ человѣкъ Платоновъ!}; слушаешъ съ нетерпѣніемъ Оратора Анаксимена, важно читающаго свое новое произведеніе, ищетъ глазами конца рукописи -- восклицаетъ: берегъ, берегъ, друзья мои! и заставляетъ всѣхъ смѣяться. Тутъ нѣжный Ксанѳосъ съ жаромъ описываетъ Аѳинскихъ красавицъ, сравниваетъ Лаису съ Кипридою, Дорису съ Діаною, Эвхарису съ Юноною, и заключаетъ со вздохомъ: но Левкиппа всѣхъ прекраснѣе, Левкиппа всѣхъ милѣе! "Левкиппа его любовница" говорятъ юноши съ усмѣшкою, и не хотятъ ему противорѣчть.-- Тутъ Ликосъ, не давно бывшій въ Спартѣ, превозноситъ до небесъ Лакедемонцевъ, ихъ простоту, трезвость, мужество и добродѣтели. Ѳеагенъ доказываетъ, что въ Спартѣ учатъ людей презирать жизнь, а въ Аѳинахъ ею пользоваться -- и всѣ мы громкимъ рукоплесканіемъ изъявляемъ согласіе свое съ Ѳеагеномъ.-- Стихотворецъ Гиппархъ краснорѣчиво изображаетъ намъ различныя достоинства Аѳинскихъ Трагиковъ; сравниваетъ Эсхила съ шумною рѣкою которая стремится между дикихъ, грозныхъ утесовъ; Софокла съ прозрачнымъ каналомъ, орошающимъ сады и миртовыя рощи; Эврипида съ быстрымъ ручьемъ, который вокругъ зеленыхъ луговъ извивается.
   Ужинъ готовъ -- ужинъ, какъ будто бы самою богинею сластолюбія приготовленный. Видъ каждаго блюда даетъ уже предчувствовать амброзическій вкусъ онаго. Рыбы Сиціонскія, рыбы Беотійскаго озера лежатъ въ серебряныхъ сосудахъ вмѣстѣ съ разными птицами, которыми островѣ Мелосъ надѣляетъ Аѳины; вмѣстѣ съ лучшими плодами садовъ и лѣсовъ....
   Въ углахъ комнаты курятся ѳиміамъ и благовонныя масти.
   Приносятъ златую чашу, обвитую розами и наполненную виномъ Гераклейскимъ. Гиппій изливаетъ на Діанинъ жертвенникъ нѣсколько капель сего драгоцѣннаго, ароматическаго нектара, и всѣ гости пьютъ изъ чаши, въ знакъ общаго, искренняго дружества. Прекрасные мальчики, подобные Эротамъ, увѣнчеваютъ насъ цвѣтами, и подаютъ каждому миртовую вѣтьвь, сплетенную съ лаврами. Веселіе сіяетъ на всѣхъ лицахъ, веселіе, не помраченное ни малѣйшимъ облакомъ заботы. Вина Коркирскія и Лезбійскія лѣнятся въ фіалахъ, которыя изъ рукъ въ руки переходятъ. Самъ Циникъ {Т. е. Діогенъ.} начинаетъ улыбаться, чувствуя пріятную теплоту въ сердцѣ и на лицѣ своемъ, забываетъ свою бочку и съ убѣдительнымъ краснорѣчіемъ доказываетъ, что и мудрый можетъ иногда наслаждаться всѣмъ избыткомъ благъ земныхъ. Первая фіала посвящается отечеству; и мы поемъ:
   
   Цвѣти, отечество святое,
   Сынамъ любезное, драгое!
   Мы всѣ, боготворимъ тебя,
   И въ жертву принести себя
   Для пользы твоея готовы.
   Ахъ! смерть ничто, когда оковы
   И стыдъ грозятъ твоимъ сынамъ!
   Такъ древле Кодры умирали,
   Такъ Леониды погибали
   Въ примѣръ героямъ и друзьямъ.
   Союзъ родства и узы крови
   Не такъ свящённы для сердецъ,
   Какъ святъ законѣ твоей любови.
   Оставитъ милыхъ чадъ отецъ,
   И сынъ родителя забудетъ,
   Спѣша отечеству служить;
   Умретъ онъ, но потомство будетъ
   Героя полубогомъ чтить.
   
   Мениппъ, искусный музыкантѣ, беретѣ арфу, настроиваетъ, играетъ, и каждый изъ насъ поетъ въ свою очередь веселую пѣсню. Мы прославляемъ Вакха; описываемъ его шумное путешествіе въ Индію,-- щастливыя побѣды, которыя не стоили человѣчеству ни капли крови, и осыпали побѣжденныхъ благодѣяніями и новыми для нихъ дарами Природы {Покоряя себѣ народы, онъ научалъ ихъ сажденію винограда. }.
   
   Вакхъ не терпишъ мрачныхъ взоровъ;
   Вакхъ, любитель громкихъ хоровъ,
   Радость въ сердце тихо льетъ;
   Зависть, злобу истребляетъ;
   Горесть, скорби умерщвляетъ;
   Въ мирѣ съ добрыми живетъ.
   
   Пойте Вакха, пойте радость;
   Пойте щастье, пойте младость --
   Вакхъ прекрасный вѣчно юнъ,
   Вакхъ, любитель звонкихъ струнъ.
   
   Впредь что будетъ, мы не знаемъ --
   Что прошло, позабываемъ:
   Настоящее для насъ.
   Презримъ суетность земную,
   Важность скучную, пустую;
   Часъ веселья сладкой часъ.
   
   Пойте Вакха, пойте радость:
   Пойте щастье, пойте младость --
   Вакхъ прекрасный вѣчно юнъ,
   Вакхъ, любитель звонкихъ струнъ.
   
   Вдругъ передъ глазами вашими поднимается занавѣсъ, и мы видимъ на сценѣ девять Музъ {Богачи Греческіе не рѣдко забавляли пріятелей своихъ, за ужиномъ, такими представленіями.}, которыя ведутъ за руку Амура и привязываютъ его цвѣтами къ миртовому дереву. Тщетно умоляетъ ихъ маленькой богъ: нѣтъ прощенія! Онъ хочетъ плакать, но слезы изъ глазъ его не льются -- довольная и коварная улыбка играетъ на розовыхъ устахъ прелестнаго Амура! ВЪ сію минуту является Венера; сходитъ съ колесницы своей, и проситъ Музъ сжалиться надъ божественнымъ малюткою, и возвратить ему свободу; но хитрый Купидонъ смѣется, ласкаетъ Парнасскихъ богинь, и не хочетъ свободы. Хоръ поетъ:
   
             Я неволенъ,
             Но доволенъ,
   И желаю плѣннымъ быть.
             Милы узы
             Ваши, Музы;
   Ихъ не тягостно носить.
             Что мнѣ въ волѣ?
             Я въ неволѣ
   Веселъ, щастливъ и блаженъ.
             Наслаждаюсь,
             Восхищаюсь
   И любовью упоенъ.
   
   Музы обнимаютъ, цѣлуютъ милаго своего плѣнника -- и густое облако скрываетъ ихъ.-- Скоро видимъ мы другое явленіе. Вдали синѣется и шумитъ море; дикая скала возвышается надъ онымъ. Блѣдная женщина, съ распущенными волосами съ открытою грудью, съ пламеннымъ взоромъ приближается къ намъ медленными, тихими шагами. Златострунная лира въ рукахъ ея. Все умолкаетъ -- мы внимаемъ -- она играетъ и поетъ:
   
   Почто, о богъ. любви коварный!
   Ты грудь мою стрѣлой пронзилъ?
   Почто, Фаонъ неблагодарный:
   Меня красой своей плѣнилъ?
   
   Почто?-- Фаонъ не знаетъ страсти,
   Фаонъ не вѣдаетъ любви,
   Ея надъ сердцемъ лютой, власти,
   Огня, волненія въ крови..
   
   Когда на юношу взираю,
   Мрачится свѣтъ въ моихъ глазахъ --
   Дрожу, томлюся, умираю
   Въ восторгѣ, въ пламенныхъ слезахъ (*).
   
   Мнѣ все противно, все постыло,
   Когда сокроется Фаонъ;
   Брожу въ лѣсахъ, брожу уныло,
   Зрю тьму вездѣ и слышу стонъ.
   
   Жестокій Сафою скучаетъ:
   Ему несносенъ взоръ ея;
   Жестокій Сафы убѣгаетъ:
   Ему несносна жизнь моя!
   
   На что же мнѣ вздыхать, томиться?
   Любовь злощастная есть адъ.
   Иду отъ страсти исцѣлиться
   Въ твоихъ пучинахъ, о Левкадъ (**)!
   
   Пусть жизнь съ любовью прекратится
   Въ шумящихъ пѣнистыхъ волнахъ:
   Рѣка забвенія струится
   Въ блаженныхъ Орковыхъ странахъ (***).
   
   Ея питательныя воды
   Жаръ груди, сердца прохладятъ,
   И щастье мирныя свободы
   Невинной Сафѣ возвратятъ.
   
   Я тамъ жестокаго забуду,
   Какъ утромъ забываютъ сонъ...
   О радость!... я любить не буду
   Тебя, безжалостный Фаонъ!
   (*) Читатель вспомнитъ послѣднюю строфу извѣстной Сафиной оды.
   (**) Древніе Греки думали, что нещастные любовники, бросаясь въ море съ Левкадской скалы, излечаются отъ своей страсти; многіе бросались и -- погибали.
   (***) Миѳологія говоритъ, что въ странахъ Орковыхъ, то есть въ жилищѣ мертвыхъ, течетъ Лета, рѣка забвенія. Души умершихъ прежде всего къ ней провождаются -- пьютъ съ жадностію воду ея, и забываютъ всѣ горести земной жизни. Прекрасная выдумка! и много такихъ найдемъ мы въ Греческой Миѳологіи.
   
   Она спѣшитъ на дикую скалу, и низвергается въ морскую пучину. Тихій и печальный хоръ поетъ:
   
   Погибаетъ!.. погибаетъ!..
   Бездна Сафу поглощаетъ!
   Лира Сафина въ волнахъ --
   Нѣтъ души въ ея струнахъ!..
   Жертва страсти, не порока!
   Жертва бѣдственнаго рока!
   Даръ небесный, сладкій гласъ,
   Отъ судьбы тебя не спасъ!
   
   Раздается ударъ грома -- и сцена перемѣняется. Мы видимъ Ѳракійскія долины и берегъ дикаго Стримона; мы слышимъ шумъ рѣки -- но шумъ рѣки умолкаетъ -- Орфей, сидя въ уныніи среди печальныхъ кипарисовъ, играетъ на своей лирѣ. Лавровый вѣнокъ увялъ на головѣ пѣснопѣвца. Орфей поетъ:
   "Могу ли надѣяться, боги мрачнаго Оркуса, могу ли надѣяться, что нѣжная лира моя тронетъ еще ваше хладное сердце; что вы, безсмертныя Силы, вторично возвратите мнѣ Эвридику, милую Эвридику?"
   "Ядовитое жало змѣи прекратило юную, весеннюю жизнь ея. Нещастный Орфей лилъ слезы день и ночь, скитался въ лѣсахъ и пустыняхъ, одинъ съ своею горестію, одинъ съ своею лирою, томною и печальною. Ея унылые звуки были отзывомъ моего унылаго сердца."
   "Но скорбь моя не облегчалась; время не могло утолить ее. Гонимый тоскою, я нисшелъ въ мрачное царство грознаго Плутона; прошелъ густые, темные лѣса, гдѣ вѣчный ужасъ обитаетъ; приблизился къ вратамъ ада, къ жилищу оныхъ страшныхъ боговъ, которыхъ никогда моленіе смертныхъ не смягчало. Звуки лиры моей раздались въ глубочайшихъ пещерахъ Тартара, и блѣдныя тѣни изумились. Зміевласыя фуріи внимали, и чувствовали слабость гармоніи; умолкъ трезѣвный Церберъ, и колесо Иксіоново остановилось."
   "Смягчилися жестокіе владыки ада, и возвратили мнѣ любезную. О восторгѣ! о блаженство! торжество любви и гармоніи!-- Но гласѣ Судьбы изрекъ: страшись въ предѣлахъ Тартара воззрѣть на прекрасную; ты снова лишишься ее, и навѣки! уже приближались мы къ странамъ свѣта, къ обителямъ земнородныхъ; уже грозный лай адскато стража едва, едва достигалъ изъ отдаленія до нашего слуха... о боги! внезапное движеніе сердца возмутило кровь мою -- изреченіе Судьбы затьмилось въ умѣ моемъ -- я обратилъ взоръ на Эвридику!... увы!... "Эвридика исчезла, подобно легкому, воздушному метеору!.. Тщетно я стремился за нею; тщетно призывалъ любезнѣйшую! Она скрылась, съ блестящею слезою, съ умильнымъ взглядомъ -- уста ея не произнесли ни упрека, ни жалобы на ея злощастнаго убійцу!.. Ахъ! любовь, любовь была моимъ преступленіемъ!-- Вереи ада страшно заскрыпѣли, и врата желѣзныя затворились."
   "Могу ли надѣяться, боги мрачнаго Оркуса, могу ли надѣяться, что нѣжная лира моя тронетъ еще ваше хладное сердце; что вы, безсмертныя Силы, вторично возвратите мнѣ Эвридику, милую Эвридику?"
   "Нѣтъ! законъ Судьбы вѣченъ; завѣтъ Тартара подобенъ діаманту нетлѣнному; уставъ вышнихъ Силъ не премѣняется!-- Я возвратился на печальную землю; тоскую непрестанно! уже слезы изъ глазѣ моихъ не льются; лира, не услаждаетъ сердца. Нѣтъ для меня радостей въ жизни! Имя любви ужасно моему слуху!-- Боги, адскіе боги! во мракѣ Тартара соедините Орфея съ Эвридикою!"
   Гласѣ пѣвца перерывается. Мы сльппимъ опять шумъ рѣки -- и нестройные звуки мусикійскихъ орудій. Изступленныя жрицы Вакховы какъ фуріи стремятся къ Орфею, съ тирсами {Копья Вакханокъ.} и съ пламенниками, и восклицая: эвое! эвое {Обыкновенныя восклицанія Вакховыхъ жрицъ.}! окружаютъ печальнаго. Тщетно думаетъ онъ спастись отъ ихъ свирѣпыхъ восторговъ! злобныя мучатъ, терзаютъ его, и наконецъ увлекаютъ съ собою {Ѳракійскія женщины, какъ повѣствуютъ Миѳологисты, растерзали Орфея за то, что онъ, соблюдая вѣрность къ незабвенной Эвридикѣ своей, былъ нечувствителенъ къ любви, и не хотѣлъ. удовлетворять ихъ сладострастнымъ вожделѣніямъ.-- Платонъ говоритъ не то, по ненависти своей къ Поэтамъ; но мы не хотимъ вѣрить Платону.}. Невидимый хоръ поетъ.
   
   Нимфы, плачьте! нѣтъ Орфея!
   Вѣтръ унылый, тихо вѣя,
   Намъ вѣщаетъ: нѣтъ его!
   Ярость фурій изступленныхъ,
   Гнусной страстью воспаленныхъ,
   Прекратила жизнь того,
   Кто плѣнялъ своей игрою
   Кровожаждущихъ звѣрей,
   Гармонической струною
   Трогалъ сердце лютыхъ Грей,
   И для нѣжной Эвридики
   Въ Тартаръ мрачный нисходилъ.
   Ахъ стенайте!-- Берегъ дикій
   Прахъ его въ себя вмѣстилъ.
   Сиротѣющая лира
   Отъ дыханія зефира
   Звукъ печальный издаетъ:
   Нѣтъ Пѣвца! Орфея нѣтъ!
   Эхо повторяетъ: нѣтъ!
   Надъ могилою священной,
   Мягкимъ дерномъ покровенной,
   Филомела слезы льётъ.--
   
   Легкое облако задумчивости осѣнило пирующихъ. Чаши, розами оплетенныя, стояли передъ нами неподвижно. Молчаніе царствовало. Наконецъ кроткій Филоклесъ перервалъ оное: "Что есть жизнь наша?" сказалъ юноша съ тихимъ вздохомъ: "мечта тѣни" какъ говоритъ Пиндаръ; темное, печальное сновидѣніе, которое, исчезая въ пространствахъ ничтожества, оставляетъ горестную слезу въ окѣ спящаго." -- "Нѣтъ, будемъ чувствительны, но будемъ и благодарны!" отвѣчаетъ ему мудрый Аристъ: "жизнь есть благій даръ боговъ, милостивыхъ и любезныхъ. Горесть соединена съ нею, но горесть имѣетъ свою отраду. Сія отрада, кроткій свѣтъ души, бываетъ мила сердцу. Не всегда лучезарный Фебъ сіяетъ на небѣ; но и тихая, ночная лампада имѣетъ красоту свою. Горесть соединена съ жизнію; но самая горесть приготовляетъ сердце наше къ нѣжному чувству удовольствій. Печаленъ видъ Природы, когда гремятъ громы и шумный дождь ліется изъ облаковъ рѣками; но подъ кровомъ сей глубокой тьмы оживляются въ земныхъ нѣдрахъ сѣмена плодотворности. Мракъ исчезнетъ: фіалка и лилія расцвѣтутъ на зеленыхъ лугахъ благословенной Аттики Часто лучь веселія меркнетъ въ душѣ смертнаго: страшная ночь осѣняетъ ее; слабый унываетъ; сердце его тоскуетъ... утѣшься, страдалецъ! Обрати взоръ свой на восточное небо: тамъ бѣлѣется уже юный день, тамъ скоро новый лучь возсіяетъ, и утреній пѣвецъ воспаритъ къ небесамъ надъ тобою!-- Друзья! будемъ чувствительны, но будемъ и благодарны! Всемогущіе боги вліяли много радостей въ чашу жизни нашей. Кто безъ душевнаго веселія можетъ взирать на сапфиръ неба, гдѣ пылаетъ великолѣпное солнце, гдѣ сверкаютъ милліоны звѣздъ блестящихъ, гдѣ ясная луна смиренно красуется въ тихомъ своемъ теченіи? Кто безъ сладкаго чувства можетъ вступить во святилище пальмовой рощи, чтобы, подъ шумящими листьями укрываясь отъ зноя, на мягкой муравѣ ожидать къ себѣ любезнаго Агатона или прелестной Лидіи, и бесѣдовать съ ними о милыхъ сокровенностяхъ сердца, или предаваться восторгамъ нѣжной страсти? Когда же на розмаринной вѣтьви, въ минуты вечернія, поетъ соловей; когда невидимыя Нимфы по лугамъ гуляютъ, и нѣжными руками своими обновляютъ на нихъ красоты цвѣтовъ и травокъ, поблекшихъ отъ дневнаго жара; когда въ сладостномъ вѣяніи зефира вся Природа объявляетъ намъ, кажется, любовь свою и призываетъ къ сердечному наслажденію -- ахъ! можетъ ли человѣкъ жаловаться тогда на участь свою?-- Филоклесъ! я понимаю томный взглядъ твой. Критонъ! я разумѣю кроткій вздохъ твоего сердца. Меандръ! блестящая слеза твоя не скрылась отъ глазъ моихъ. Вы вкусили горесть жизни. Филоклесъ! ты лишился своего Агатона, незабвеннаго, добродѣтельнаго. Критонъ! ты потерялъ свою Лидію, прекрасную, чувствительную. Слезы ваши орошаютъ кипарисъ и хладную гробницу; но -- самыя слезы служатъ вамъ утѣшеніемъ. Мысль о любезныхъ питаетъ душу; память любви ихъ есть цѣлебный бальзамъ для вашего сердца. Тамъ, гдѣ стенаетъ горлица; тамъ, гдѣ сѣтуетъ Филомела; гдѣ анемонъ съ гіацинтомъ напоминаютъ намъ безвременное увяданіе цвѣтущей юности -- тамъ духъ вашъ сладостно погрузится въ самого себя, и нѣжно обнимется съ милою тѣнію.-- Меандръ! ты любилъ; но любовь твою презирала жестокая!... Ободрись, юноша! Время, разсудокъ, философія, тебя успокоятъ. Священная дружба согрѣетъ твое сердце. Ты можешь еще пользоваться жизнію, и благословлять ея пріятности."
   "Друзья сограждане! мы весело провели сей вечеръ; мы были щастливы. Да будетъ таковъ вечеръ жизни нашей -- и съ тихою улыбкою подадимъ руку нашу сыну, провождающему смертныхъ въ свѣтлыя поля Елисейскія!"
   Электрической огнь любви разливается въ сердцахъ нашихъ. Мы всѣ клянемся жить и умереть друзьями боговъ и человѣковъ.
   Тутъ спѣшатъ къ намъ хороводы юныхъ красавицъ: однѣ играютъ на флейтахъ; другія, наученныя Терпсихорою, прельщаютъ глаза искусными тѣлодвиженіями и призываютъ насъ къ пляскѣ. Кроткая радость уступаетъ мѣсто шумной. Нимфы приводятъ въ волненіе кровь нашу своими взглядами... О чудо! я вижу суроваго Діогена, вертящагося съ рѣзвою Дафною, и важнаго Ликоса, хвалителя строгихъ Ликурговыхъ законовъ, вижу -- у ногъ смѣющейся Ѳеаны!-- Но мнѣ ли открывать таинства Элевзинскія? угрюмый Гарпократъ кладетъ палецъ на уста мои "-- и темная ночь одѣваетъ насъ покровомъ своимъ.

-----

   О друзья! все проходитъ, все исчезаетъ. Гдѣ Аѳины? Гдѣ жилище Гиппіево? Гдѣ храмъ наслажденія? Гдѣ моя Греческая мантія?-- Мечта! мечта! Я сижу одинъ въ сельскомъ кабинетѣ своемъ, въ худомъ шлафрокѣ, и не вижу передъ собою ничего, кромѣ догарающей свѣчки, измараннаго листа бумаги и Гамбургскихъ газетъ, которыя завтра поутру (а не прежде, ибо я хочу спать нынѣшнюю ночь покойнымъ сномъ) извѣстятъ меня объ ужасномъ безумствѣ нашихъ просвѣщенныхъ современниковъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru