Кто-то сказалъ мнѣ, что у насъ нѣтъ настоящей критики потому, что уже никто такъ не любитъ литературы, какъ любилъ ее когда-то Бѣлинскій, Апполонъ Григорьевъ, Страховъ.
Я не согласенъ съ этимъ.
И наши молодые современные писатели, пишущіе о литературѣ, любятъ ее и ея художниковъ, но любятъ странной, горячечной любовью.
Въ этой любви они доходятъ до извращенія, до садизма. И какъ любовникъ въ безуміи любви терзаетъ, унижаетъ, предаетъ любовницу, такъ иногда, примѣрно, скажемъ, Чуковскій, любящій Арцыбашева (да, да, любящій, ибо иначе онъ просто бы не писалъ о немъ), предаетъ его, передергиваетъ цитатами и въ смѣломъ изступленіи своемъ доходитъ до выдумки, до клеветы.
Вспомнимъ начало его статьи объ Арцыбашевѣ въ книгѣ "Отъ Чехова до нашихъ дней":
"И хотя Юрій Сварожичъ зналъ, что онъ уже не хочетъ и не можетъ, но все-таки продолжалъ лѣзть на нее".
Этой фразы нѣтъ въ "Санинѣ", и, выдумавъ ее, Чуковскій строитъ все дальнѣйшее на ней. И тотъ же Чуковскій, любящій Горькаго и безпредметно ревнующій его къ тому-то или къ чему-то, въ томъ же любовномъ ослѣпленіи низвергаетъ его съ пьедестала въ какую-то мѣщанскую плоскость и ѣдко, съ мученіемъ и болью спрашиваетъ вопросомъ на вопросъ: Кончился ли Горькій?-- А можетъ быть, онъ никогда и не начинался?
А Нильскій, вѣнчающій и на другой день развѣнчивающій и на третій день заигрывающій со своей жертвой! Развѣ это не сцена неудовлетворенной, слишкомъ пылкой любви?
А Горнфельдъ, говорящій, что ему очень жаль, что, прежде чѣмъ коснуться интересныхъ дарованій такихъ-то и такихъ-то авторовъ, онъ долженъ взять опорой для общаго о нихъ сужденія совершенно не характерную для нихъ сторону ихъ произведеній? Развѣ это не любовникъ, который говоритъ женщинѣ: "Любить-то я тебя люблю, тѣло у тебя красивое, вся-то ты мнѣ желанная, но отчего ты не до конца совершенна, отчего у тебя немного велики руки?"