1) Читано, въ сокращеніи, на торжественномъ засѣданіи Общества Любителей Россійской Словесности, посвященномъ 200-лѣтію русской періодической печати.
I.
2 января текущаго года прошло почти вездѣ незамѣтно и безцвѣтно.
Нѣсколько газетныхъ поминокъ чисто фактическаго характера, нѣсколько робкихъ и разрозненныхъ попытокъ отдѣльныхъ чествованій безъ общей программы и опредѣленнаго плана, а затѣмъ "роковая тишина" не только "во глубинѣ Россіи", но и въ столицахъ.
За послѣднее время нами пережито много юбилеевъ, нѣкоторые изъ нихъ получали характеръ довольно внушительныхъ общественныхъ манифестацій и доказали, что, при желаніи и возможности, мы умѣемъ праздновать.
Почему же фактъ такого крупнаго общественнаго значенія, какъ 200-лѣтній юбилей нашей періодической печати, былъ встрѣченъ болѣе чѣмъ холодно? Что виной этого -- халатность ли и неумѣніе самихъ дѣятелей печати, равнодушное отношеніе къ ней общества или общій характеръ переживаемаго нами историческаго момента? Что, вообще,-- не сумѣли организовать надлежащія празднества, не смогли ихъ провести или не захотѣли начинать?
Я лично никогда не вѣрилъ въ идиллію общаго юбилейнаго чествованія, объединяющаго всю прессу безъ различія направленій.
Но нужно быть слишкомъ большимъ и прямолинейнымъ пессимистомъ, чтобы думать, что, вообще, невозможны были празднества, аранжированныя даже пестрымъ конгломератомъ органовъ періодической печати и литераторовъ, хотя бы и значительно расходящихся во взглядахъ, но уважающихъ другъ друга и печатное слово. Несомнѣнно, на подобныя празднества откликнулась бы лучшая и большая часть общества, которая не разъ "актами доказывала свою благодарность и свое уваженіе печати и ея заслуженнымъ, почтеннымъ дѣятелямъ.
Стоитъ только бросить ретроспективный взглядъ на исторію вашей печати, чтобы убѣдиться въ томъ, что она, въ общемъ, en masse,-- продуктъ органическаго здороваго роста, а не случайный наростъ на общественномъ организмѣ, требующій только хирургическаго вмѣшательства.
Развернемъ же первую страницу этой исторіи, вглядимся въ малозамѣтный исходный пунктъ могучаго впослѣдствіи органическаго развитія. Я буду имѣть честь предложить вашему вниманію въ дальнѣйшемъ изложеніи краткую характеристику основныхъ моментовъ развитія нашей журналистики XVIII в., останавливаясь преимущественно, въ виду юбилея, на "первенцахъ нашей періодической печати".
II.
Обыкновенно начало нашей періодической печати ведутъ отъ 2 января 1703 года, хотя ея зачатки -- правда, слабые -- можно найти въ предшествующую эпоху.
Въ XVII в. для царя и "ближнихъ бояръ" составлялись посольскими приказами т. н. "куранты" или "вѣстовыя письма". Они давали разнообразныя свѣдѣнія о внутренней и внѣшней жизни западно-европейскихъ, преимущественно, государствъ, заимствованныя изъ иностранныхъ газетъ или основанныя на донесеніяхъ пословъ, разныхъ "пріѣзжихъ" и "въѣзжихъ" людей.
Вотъ, напр., нѣсколько характерныхъ отрывковъ изъ "курантовъ или вѣстовыхъ писемъ 1656--1657 гг." "перевода съ галанскихъ вѣстовыхъ тетратей" {См. Чтенія въ Общ. Исторіи и Древностей Россійскихъ, 1880, II, стр. 38, 43.}.
"Марта въ 31-й день въ Питцерскомъ уѣздѣ, недалече отъ Гданска (Данцига), видѣли двѣ дивныя птицы, которыхъ напередъ сего здѣсь не видали, желтоносыя да бѣлые хвосты и ноги; и летали высоко гораздо и межъ собою почали драться и биться крылами и носами и почали схватываться и съ великимъ крикомъ обѣ на землю упали, а одное птицу мужики убили, а другую птицу въ Польшу королевскому величеству живую послали, а такое птичное побоище высоко было подъ небесы, что крикъ сперва долго слышали, покамѣстъ птицъ не увидали, а что такая притча окажетъ, и то даемъ умнымъ людямъ разсудить". "Изъ Стеколна (Стокгольмъ) іюля 10-го числа. Вѣстей мало, только что кораблей готовятъ и вскорѣ имъ идти въ походъ, а куда, того невѣдомо. Галанскій посолъ былъ въ отвѣтѣ, а съ чѣмъ пріѣхалъ, то и невѣдомо".
При Алексѣѣ Михайловичѣ выписывалось до 20 иноземныхъ газетъ для составленія нашихъ "курантовъ", но онѣ часто очень запаздывали, приходили неаккуратно, такъ что московское правительство иногда попадало впросакъ, адресуя вѣрющія письма уже умершимъ государямъ и вообще обнаруживая часто полное незнаніе текущихъ вопросовъ тогдашней европейской политики.
Еще со времени Михаила Ѳеодоровича московскіе послы, отправлявшіеся за границу, должны были доносить съ дороги обо всемъ интересномъ, встрѣченномъ ими на пути, а послѣ прибытія на мѣсто сообщать, "что нынѣ въ нѣмецкихъ государствахъ дѣлается", "земныя происшествія, что въ нѣмецкихъ государствахъ дѣялось", а также присылать выдержки изъ мѣстныхъ газетъ. Невѣжественные послы, чаще всего не знавшіе иностранныхъ языковъ и всецѣло зависѣвшіе отъ переводчиковъ, могли доставать случайные и не всегда доброкачественные матеріалы. Хотя нѣкоторыя изъ данныхъ, сообщаемыхъ курантами, какими то темными путями попадали въ рукописные сборники того времени, но все же они считались государственной тайной и для массы тогдашняго общества, собственно, совершенно не существовали. Познакомившись за границей съ печатными газетами, Петръ Великій, прозорливо понявшій значеніе гласности, хотя бы и не полной, рѣшилъ пересадить на нашу почву это могучее оружіе общественнаго воспитанія, которое должно было стать рядомъ со школой, театромъ и литературой.
Онъ очень озабоченъ тѣмъ, "какъ бы кратчайшій и способнѣйшій путь изобрѣсти, чтобы завести науки и онымъ людей своихъ, елико мощно скорѣе, обучити". Нужно все завести, въ томъ числѣ и "сочиненіе соціетета наукъ" -- "подобно, какъ въ Парижѣ, Лондонѣ, Берлинѣ и прочихъ мѣстахъ".
Самому Петру и его птенцамъ во что бы то ни стало хочется "уравняться съ европейскими государствами ровно". Ему ясна насильственность нѣкоторыхъ реформъ, вся неизбѣжность борьбы съ общей косностью, и не безъ горечи думаетъ онъ о несоотвѣтствіи положеннаго труда и его результатовъ, о слишкомъ, можетъ быть, запоздалой благодарности будущихъ поколѣній... И даже необыкновенно бодрый и жизнеспособный духъ Петра окутывается "облакомъ сумнѣнія", въ тоскѣ по "благомъ утрѣ"...
Все бьетъ въ одну точку, все должно европеизировать русское общество -- и школа, и ассамблеи, и печать, и театръ, и азбука, и книгоиздательство. Многое искусственно поддерживалось или отцвѣтало, не успѣвши расцвѣсть; многое осуществлялось только отчасти или прямо оставалось на бумагѣ. Но важенъ былъ первый толчокъ, всколыхнувшій сонное болото, приводившій къ подражанію и вызывавшій дальнѣйшее движеніе.
Въ исторіи развитія нашей періодической печати такимъ первымъ толчкомъ былъ указъ 16 декабря 1702 г.-- "по вѣдомостямъ о воинскихъ и о всякихъ дѣлахъ, которыя подлежатъ для объявленія московскаго и окрестныхъ государствъ людямъ, печатать куранты, а для печатныхъ курантовъ вѣдомости, въ которыхъ приказахъ о чемъ какія есть и впредь будутъ, присылать изъ тѣхъ приказовъ въ монастырскій приказъ, мотчанія (безъ замедленія), и изъ монастырскаго приказа тѣ вѣдомости отсылать на печатный дворъ".
Голиковъ такъ объясняетъ цѣли Петра въ данномъ случаѣ: "великій государь желалъ, да подданные его между другими доставленными имъ свѣдѣніями узнаютъ все производимое въ извѣстномъ свѣтѣ и также всякимъ товаромъ, изъ разныхъ государствъ привозимымъ, цѣны, не только почемъ оные въ Россіи продаются, но и на мѣстахъ, гдѣ оные дѣлаются, и для чего повелѣлъ издавать печатныя газеты, курантныя о товарахъ вѣдомости". Еще важнѣе, можетъ быть, для Петра было познакомить русское общество съ перипетіями Сѣверной войны, которая, какъ извѣстно, требовала страшнаго напряженія государственныхъ силъ и наложила яркій отпечатокъ на все дѣло реформы. Кое-что замалчивалось (напр., пораженія); кой-чему придавалась тенденціозная окраска, но многое сообщалось съ удивительной правдивостью и откровенностью.
Рукописные куранты постепенно переходятъ въ печатные. Въ Синодальной типографіи сохранилось нѣсколько тетрадей рукописныхъ "Вѣдомостей" 1702 г., непосредственно предшествующихъ печатнымъ "Вѣдомостямъ", и хронологически, и по содержанію, и даже давшихъ послѣднимъ кой-какой матеріалъ.
20 декабря 1702 г. въ Москвѣ вышла первая попытка "публичныхъ вѣдомостей" для извѣстія или "для вѣдѣнія въ народъ" -- "Журналъ или поденная роспись, что въ мимошедшую осаду подъ крѣпостью Нотебурхомъ чинилось сентября съ 25 числа въ 1702 году".
Онъ даетъ яркую картину военныхъ дѣйствій, написанную не всегда складно, но, мѣстами, очень образно, не безъ своеобразнаго юмора, съ характерными особенностями разговорной рѣчи, даже народными оборотами.
Когда наша "мушкетерія" начала "жестоко стрѣлять", непріятели принуждены были "раковый ходъ воспріять"; по ихъ адресу посылается "комплементъ пушечною стрѣльбою и бомбами со всѣхъ нашихъ батарей разомъ". Или вотъ еще -- на этотъ разъ цѣлое извѣстіе, очень характерное. "Въ 3 день ничего знатнаго не учинилось, кромѣ того, что барабанщикъ изъ крѣпости съ письмомъ отъ комендантины, во имя всѣхъ офицерскихъ женъ, въ той крѣпости обрѣтающихся, къ Фелтъ маршалку присланъ его моля о позволеніи зѣло жалостно, дабы могли изъ крѣпости выпущены быть, ради великаго безпокойства отъ огня и дыму и бѣдственнаго состоянія, въ которомъ онѣ обрѣтаются. И на то учиненъ имъ отвѣтъ отъ капитана бомбардирскаго {Петра.}, который тогда въ шанцахъ на батаріи былъ, и не хотѣлъ времени пропустить, дабы вотще съ симъ прошеніемъ для отвѣту къ Фелтъ маршалку въ обозъ послать. Послѣдующимъ образомъ отвѣтствовалъ имъ, что онъ съ тѣмъ къ Фелтъ маршалку не ѣдетъ, понеже вѣдаетъ онъ подлинно, что господинъ его Фелтъ маршалкъ тѣмъ разлученіемъ опечалити не изволитъ. А если изволятъ выѣхать, изволибъ и любезныхъ супружниковъ своихъ съ собою вывесть купно. И съ тѣмъ того барабанщика, подчивавъ, отпустилъ въ городъ. Но сей комилементъ знатно осаднымъ людемъ показался досаденъ, потому что по возвращеніи барабанщика тотъ часъ великою стрѣльбою во весь день на тое батарію изъ пушекъ докучали паче иныхъ дней, однакожъ жадного (ни одного) урона не учинили"... А "супружники" только черезъ нѣсколько дней согласились сдаться...
2 января 1703 г. вышли печатныя "Вѣдомости о военныхъ и иныхъ дѣлахъ, достойныхъ знанія и памяти, случившихся въ Московскомъ государствѣ и въ иныхъ окрестныхъ странахъ. Начаты въ лѣто отъ Христа 1703, отъ генваря, и окончены декабремъ сего же года".
Самъ Петръ былъ и редакторомъ, и корректоромъ этой первой нашей газеты, постоянно вмѣшиваясь въ дѣло спеціально приставленныхъ къ ней лицъ.
Извѣстія черпались, главнымъ образомъ, изъ нѣмецкихъ и голландскихъ газетъ, часто безъ приспособленія къ мѣстнымъ условіямъ, а иногда даже съ сохраненіемъ точекъ зрѣнія источниковъ, хотя бы они были направлены противъ Россіи.
Много было извѣстій, касавшихся русской жизни, въ особенности военной. Наши жизненныя условія вообще сужали широкій замыселъ перенесенія къ намъ западной газеты, и первая проба ея у насъ иногда обращалась въ суховатый перечень внутреннихъ и внѣшнихъ извѣстій.
"Вѣдомости" сначала печатались въ Москвѣ двумя нѣсколько отличавшимися другъ отъ друга шрифтами. Съ 1710 г. поперемѣнно употреблялся то церковный, то гражданскій шрифтъ, въ 1717 г.-- гражданскій, за исключеніемъ реляцій, которыя, конечно, не безъ задней мысли, печатались церковнымъ шрифтомъ.
Въ половинѣ 1711 г. онѣ печатаются то въ Петербургѣ, то въ Москвѣ. Въ 1727 г. изданіе ихъ прекратилось, зато съ слѣдующаго года начали выходить изъ Академіи Наукъ "С.-Петербургскія Вѣдомости". Университетскія "Московскія Вѣдомости" стали выходить только съ 1756 г.
Такова, въ общихъ чертахъ, внѣшняя исторія нашей первой газеты.
Очень типично для своей эпохи ея содержаніе.
Первое извѣстіе вызвано военными дѣйствіями и военными потребностями, которыя тогда задавали общій тонъ жизни. "На Москвѣ вновь нынѣ пушекъ мѣдныхъ гоубицъ и мартировъ вылито 400. Тѣ пушки ядромъ по 24, по 18 и по 12 фунтовъ. Гоубицы бомбомъ пудовые и полупудовые. Мартиры бомбомъ девяти, трехъ -- и двухпудовые и меньше. И еще много Формъ готовыхъ великихъ и среднихъ къ литью пушекъ гоубицъ и мартировъ. А мѣди нынѣ на пушечномъ дворѣ, которая изготовлена къ новому литью, больше 4,000 пудъ лежитъ".
Таково воинственное начало русской печати!
Рядомъ съ пушками становится школа: "повелѣніемъ его величества московскія школы умножаются, и 45 человѣкъ слушаютъ философію и уже діалектику окончили. Въ математической школѣ больше 300 человѣкъ учатся и добрѣ (хорошо) науку пріемлютъ".
Затѣмъ слѣдуетъ статистика: "На Москвѣ ноября съ 24-го по 24 декабря родилось мужеска и женска полу 386 человѣкъ".
Извѣстія вообще отличаются большой пестротой.
То мы узнаемъ ("изъ Персиды") о дарахъ "индѣйскаго царя" "великому государю нашему" (въ числѣ ихъ слонъ -- "корму ему исходитъ въ день по 40 калачей денежныхъ, а питья по два ведра чихарю астраханскаго"), то о нахожденіи нефти и мѣдной руды "на рѣкѣ Соку", "отъ чего чаютъ ни малую быть прибыль московскому государству",-- объ олонецкомъ священникѣ Окуловѣ, который со своимъ поповымъ войскомъ ходилъ воевать шведовъ. "Изъ Сибири" сообщаютъ о томъ, что "въ китайскомъ государствѣ езуитовъ велми не стали любить за ихъ лукавство, а иные изъ нихъ и смертію казнены".
Характерно извѣстіе "изъ Ніенавоингерманландской земли", которое звучало самообличеніемъ, если бы не было, какъ это совершенно очевидно, дословно заимствовано изъ заграничныхъ газетъ: "мы здѣсь живемъ въ бѣдномъ постановленіи, понеже Москва въ здѣшней землѣ; зѣло не добро поступаетъ, и для того многіе люди отъ страха отселѣ Выйбургъ (въ Выборгъ) и въ Эстляндскую землю уходятъ, взявъ лучшіе пожитки съ собою". Или: "о бѣды намъ! Добрая вѣсть о отшествіи войскъ московскихъ учала исчезать". Особенно подробно говоритъ наша первая газета о военныхъ дѣйствіяхъ въ Россіи и на Западѣ, приходѣ и отходѣ торговыхъ судовъ, торговлѣ, перемѣнахъ правленія, вообще наиболѣе крупныхъ явленіяхъ европейской политической жизни.
Иногда извѣстія доходили кружнымъ путемъ и носили характеръ неопредѣленныхъ, темныхъ слуховъ: "изъ Лембурга вѣдомость, что полковникъ Рочекъ сюда писалъ о нѣкакомъ волошанинѣ пріѣзжемъ невдавнѣ изъ Царяграда, которой ему сказывалъ, что недалече отъ Буджака двадцать тысящъ человѣкъ турскаго войска стоитъ".
Все это, конечно, очень далеко отъ теперешней газеты. Передъ нами только нѣкоторые ея отдѣлы -- иностранныя и внутреннія извѣстія, столичная хроника. Но въ самомъ подборѣ Фактовъ совершенно очевидны просвѣтительныя тенденціи державнаго корректора и его помощниковъ, стремленіе создать органъ идущей сверху, отъ правительства реформы, разъяснить, пользуясь выраженіемъ самого Преобразователя, то, "что его бѣдными и прочихъ сыновъ россійскихъ равноревностныхъ трудами достижено"...
Дѣловой, суховатый тонъ извѣстій о "преславныхъ" и "превеликихъ" "викторіяхъ" смѣняется мѣстами своеобразной картинностью, не безъ задней мысли, или нѣкоторой игривостью.
Напр., "вчера король Августъ пріѣхалъ... и въ Алтъростатъ къ королю Свѣйскому поѣхалъ, гдѣ съ обѣихъ сторонно драгоцѣнно одѣяны были и, пріятно между собою витався, долгое время разговоръ между собою имѣли и того же вечера купно ужинали. Дивный примѣръ, что два короля, которые такъ долго воевали и скоро помирилися и такое дружелюбіе между собою утвердили". Или: "указы о Люблинскомъ сеймѣ объявлены здѣсь, но не всѣмъ любимы стали". Затѣмъ печатается списокъ "книгъ политическихъ, которыя продаются въ Гаагѣ" -- насмѣшка надъ разными сторонами тогдашней политической жизни на Западѣ.
Успѣхъ европеизаціи Россіи и радость по этому поводу самого Петра отражаются иногда въ "Вѣдомостяхъ" значительнымъ поднятіемъ тона. Когда въ 1707 г. Петръ сдѣлалъ смотръ русскому вспомогательному корпусу, находившемуся за границей, и остался доволенъ, "Вѣдомости" отмѣтили: "какъ офицеры, такъ и рядовые зѣло изрядные и добрые, и какъ въ ружбѣ, такъ и въ платьѣ уборные, и невозможно оныхъ признать, чтобы оные не самые иноземцы были, и многіе изъ нихъ по-нѣмецки умѣютъ"... Несомнѣнно, тутъ чувствуется рука "всекуріознаго въ литературѣ монарха"...
Изданные въ этомъ году Синодальной типографіей драгоцѣнные матеріалы вводятъ насъ въ наиболѣе интимныя стороны процесса составленія "Вѣдомостей". Иностранныя извѣстія составлялись въ посольскомъ приказѣ. Это были переводы изъ заграничныхъ газетъ или данныя изъ донесеній русскихъ пословъ. На печатномъ дворѣ этотъ сырой матеріалъ, доставляемый приказомъ, еще разъ перебирался и пересматривался, сокращался и перерабатывался. Затѣмъ Петръ или его "птенцы" зачастую въ третій разъ редактировали собранныя свѣдѣнія, въ результатѣ чего появлялись иногда резолюціи: "сей статьи... въ народъ не печатать", а то и прямо заклеиванія.
Доставляемыя изъ всѣхъ вѣдомствъ русскія свѣдѣнія тоже перерабатывались на печатномъ дворѣ.
Съ 1719 г. настоящимъ, почти единоличнымъ редакторомъ "Вѣдомостей" становится переводчикъ коллегіи иностранныхъ дѣлъ, Борисъ Волковъ. Его можно считать первымъ фактическимъ редакторомъ русской газеты.
Въ его судьбѣ и дѣятельности какъ бы прообразъ послѣдующихъ судебъ нашей періодической печати. Ему приходится буквально разрываться, заниматься газетой въ ряду множества другихъ крайне разнообразныхъ дѣлъ.
Въ его краткихъ, сжатыхъ письмахъ и записочкахъ много характернаго, иногда прямо трагическаго. Ему постоянно приходится настаивать: "не извольте въ нашихъ вѣдомостяхъ словъ перемѣнять, какъ вы чините". Онъ все не можетъ "регулярно управить, для того, что имѣетъ много нужнѣйшаго дѣла", "за многими нужнѣйшими дѣлами". "Не вычеркивайте... ничего... выпущено слово... безъ котораго складъ сталъ быть безтолковой". "Понеже во многихъ такихъ курантахъ явилися въ печати не противъ моихъ черныхъ (черновыхъ) разныя прибавочки и убавки, по случаю которыхъ и шумъ и осужденіе было, еже не въ честь ни вамъ, ни намъ (ни типографскому начальству, ни самому переводчику-редактору), того ради извольте всякую напечатанную вѣдомость самую первую ко мнѣ присылать, и уже отдавать въ публику послѣ моего прочтенія, и тако, кто впредь како-либо проступится, тотъ по своему жребію и осудится, "а безъ вины бы виновату не быть".
Онъ "труждается безъ всякаго благодаренія", ошибки ставятся ему "въ великое дѣло"; благодаря условіямъ дѣятельности ему приходится составлять завѣдомо "непотребныя вѣдомости", обращаться съ такими, напр., просьбами: "ежели усмотрите какое маленькое погрѣшеніе, то прошу дружелюбно приправить: человѣкъ бо есмь, плоть носяй". Корректора умствуютъ, и нужно бороться систематически, чтобы оне не "чернили" и не "прибавляли". Поспѣшность работы часто "приводитъ конфузію и наводитъ гнѣвъ", невольное замедленіе -- вызываетъ выговоры и непріятности: "мнѣ (печалуется Волковъ) тоску нагнали непрестанными вопросами, для чего вѣдомости не печатаютъ, и что говорю, что за недосугомъ, и то въ дѣло не ставятъ, но вмѣняютъ въ презираніе и пренебреженіе". На него "напрасно находятъ жалобами" "Какъ управится человѣкъ, хотя бы и здоровый! (Волковъ въ то время "страдалъ нѣкими злыми болѣзньми") ибо, кромѣ курантовъ, даются еще письма и тетради переводить, но и съ одними курантами иной благочестивой наплакался бы съ радости".
Послѣ смерти Преобразователя, престарѣлый редакторъ умиравшихъ "Вѣдомостей" впадаетъ въ полное отчаяніе.
Въ 1726 г. онъ пишетъ начальству: "конфирмую вамъ, господіямъ, что важнаго, досадительнаго, сумнительнаго и негоднаго переводить я опасенъ и прямо сказать не смѣю. И тако извольте ждать только куріознаго да знатнаго не досадительнаго, время бо настоящее мутно, трудно, хлопотливо и не надежно". Отъ газетъ ему "лишняя напрасная скорбь и печаль", а онъ "и безъ того въ гробъ смотритъ": "я чаю, вы признаете, что весело тому здоровому человѣку, который награжденъ, а печально тому скорбному, которой забытъ, служа больше двадцати лѣтъ".
Таковы злоключенія перваго русскаго редактора.
Все это, кажется, достаточно характеризуетъ нашу первую газету. Оно давала почти исключительно факты, въ общемъ безпристрастно подобранные, безъ особыхъ выводовъ и опредѣленной системы. Слабость политическихъ да и вообще умственныхъ интересовъ въ тогдашнемъ обществѣ, его крайне ограниченный идейный кругозоръ не давали, конечно, мѣста особенно широкому вліянію газеты, задерживали ея нормальный ростъ. Долго она держалась только силой царскаго указа, а не общественныхъ потребностей, и играла собственно ту же почти роль, что и прежніе куранты -- конечно, немного большую. Въ литературномъ и общественномъ сознаніи она могла оставить мало слѣдовъ.
Уже въ Новиковскія времена "Московскія Вѣдомости" дѣлаются газетой въ нашемъ смыслѣ слова, и газетой прекрасной, съ публицистикой, беллетристикой, стихами, библіографическими извѣстіями о вновь вышедшихъ книгахъ,-- хорошо обставленными отдѣлами внутреннихъ и внѣшнихъ извѣстій.
Но газетное редакторство Новикова было кратковременнымъ, газета перешла въ другія руки, потеряла свой прежній глубоко-воспитательный характеръ, выцвѣла. Академическія "С.-Петербургскія Вѣдомости" все время влачили жалкое существованіе, наполнялись случайнымъ матеріаломъ. Онѣ гнили въ академическихъ подвалахъ, не находя себѣ совсѣмъ сбыта...
Такъ шло дѣло до пресловутой "Сѣверной Пчелы", которая внесла въ нашу литературу и общественность совсѣмъ особые нравы.
Отъ нея, да еще отчасти отъ "Сѣверной Почты" приходится вести непрерывную нить развитія нашей современной газеты въ ея цѣломъ. Органъ Булгарина и Греча создалъ широкую аудиторію подписчиковъ, окончательно закрѣпилъ всѣ отдѣлы газеты, существующіе и теперь, сдѣлалъ газету прежде всего и больше всего газетой, "летучей Эфемеридой".
Отъ "Сѣверной почты", созданной людьми "дней Александровскаго прекраснаго начала", слѣдуетъ вести начало идейной публицистики XIX в.
Впрочемъ, все это продолженіе и дальнѣйшее развитіе, хотя и, прерванной на время, Новиковской газетной традиціи...
III.
Первыя попытки изданія научныхъ, спеціальныхъ журналовъ возникаютъ при только что открытой Академіи Наукъ въ 1728 г.
Съ 1728 по 1742 адъюнктъ Академіи Миллеръ издаетъ при "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" особое приложеніе -- "мѣсячныя историческія, генеалогическія и географическія примѣчанія въ Вѣдомостяхъ" (иначе: на Вѣдомости, къ Вѣдомостямъ).
Въ 1728 же году возникаетъ "Краткое описаніе комментаріевъ Академіи Наукъ".
Содержаніе этихъ изданій отличается полной случайностью: безъ всякаго выбора помѣщалось все то, что угодно было дать гг. академикамъ. Въ нихъ не было ни программы, ни опредѣленной цѣли; трудно сказать даже, имѣлся ли въ виду какой-либо опредѣленный читатель: на ряду съ ультра-спеціальными статьями появлялись наивныя извѣстія "о нѣкоторой женской персонѣ въ Страсбургѣ, которая за 39 лѣтъ предъ симъ себя чреватую притворила и великую въ себѣ болѣзнь токмо ради того сказывала, чтобы прочихъ къ соболѣзнованію привести и тѣмъ бы больше подаянія отъ людей получити могла".
Настоящій научно-литературный журналъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, возникаетъ у насъ только въ 1755 году -- знаменательное совпаденіе съ основаніемъ перваго университета!
Заглавіе его нѣсколько мѣнялось: сначала "Ежемѣсячныя сочиненія, къ пользѣ и увеселенію служащія", потомъ "Сочиненія и переводы, къ пользѣ и увлеченію служащіе", Ежемѣсячныя сочиненія и извѣстія о ученыхъ дѣлахъ".
Выходили они съ 1755 по 1764 подъ редакціей Миллера. Въ свое время они пользовались значительной популярностью и положили прочное начало нашей журналистикѣ, несмотря на наивность самой техники веденія журнальнаго дѣла. Журналъ имѣлъ до 700 подписчиковъ -- цифра огромная по тѣмъ временамъ. Повидимому, онъ проникалъ и въ низшіе слои общества: по крайней мѣрѣ Екатерина II заставляетъ служанку своей комедіи: "О время"! читать на ряду съ переводомъ "Кливелэнда и "Ежемѣсячныя" сочиненія".
По словамъ митрополита Евгенія, "вся Россія съ жадностью и удовольствіемъ читала сей первый русскій ежемѣсячникъ, въ которомъ много помѣщено иностранныхъ переводныхъ, а большая половина русскихъ любопытнѣйшихъ статей, -- историческихъ, географическихъ, коммерческихъ, ученыхъ и другихъ". Миллеръ, дѣйствительно, отдавалъ предпочтеніе русскому матеріалу. Кромѣ указаннаго митрополитомъ Евгеніемъ матеріала, онъ печаталъ еще статьи медицинскія, этнографическія, повѣсти, стихотворенія и пр.
Главными вкладчиками журнала были академики, но привлекались къ участію и "другіе любители науки, которые пожелаютъ труды свои показать свѣту".
Журналъ открывается очень любопытной программой, которая разъясняетъ общія точки зрѣнія редакціи.
"Пользу ученыхъ журналовъ и подобныхъ тому записокъ, издаваемыхъ въ почтовые дни, понедѣльно и помѣсячно, выхвалять, кажется, нѣтъ нужды. Всѣ европейскіе народы въ томъ согласны и доказываютъ сіе безчисленными примѣрами. Многіе и понынѣ съ удовольствіемъ читаютъ оныя примѣчанія, которыя съ 1729 по 1742 г. отъ нѣкоторыхъ здѣшней Академіи Наукъ членовъ при вѣдомостяхъ издаваны были. Читатель нечувствительно наставляется, когда въ опредѣленное время получаетъ по намѣченному числу листочковъ вдругъ, и сіе наставленіе обыкновенно тверже въ немъ вкореняется, нежели чтеніе большихъ пространныхъ книгъ. Любопытство притомъ всегда умножается, когда наступаетъ время, въ которое новый листъ или новая часть такого сочиненія изъ печати выйти имѣетъ. Рѣдко кто не захочетъ онаго читать, а для краткости своей не можетъ оно никому наскучить, и едва ли кто покинетъ его изъ рукъ, не прочитавъ отъ начала до конца. Чего больше желать должно, когда всякій разъ хотя малое что найдется" чѣмъ каждый читатель, по своему любопытству и охотѣ къ наукамъ удовольствованъ будетъ?"
Журналъ не хочетъ "предписывать себѣ точныхъ предѣловъ" и собирается постоянно, "смотря по различію читателей, всегда перемѣнять матеріи", избѣгая, однако, всего темнаго, непонятнаго, личнаго и пристрастнаго: "мы за правило себѣ приняли писать такимъ образомъ, чтобъ всякій, какого бы кто званія или понятія ни былъ, могъ разумѣть предлагаемыя матеріи". "Ежели же какая матерія сумнительна, и отъ разныхъ писателей различнымъ образомъ изъяснена, то всякому по справедливости позволить надлежитъ, доколѣ онъ держаться будетъ самаго дѣла, чтобъ не опровергать съ огорченіемъ мнѣній другого, но оставлять на разсужденіе читателю, которое изъ нихъ онъ за справедливое или за вѣроятное принять самъ похочетъ". Вообще, редакція "за должность свою признаваетъ писать не токмо для пользы, но и для увеселенія читателя", и поэтому помѣщала сатирическія произведенія, "стихотворческія сочиненія", "нравоучительныя притчи, сны, повѣсти и подобыя тому описанія", "переводы всякихъ полезныхъ и пріятныхъ матерій, взятыхъ изъ иностранныхъ книгъ". "Къ переводамъ иногда употреблены будутъ и молодые люди".
Всѣ статьи должны были проходить черезъ предварительную общую цензуру академическаго собранія.
Уже изъ этого видно, насколько сознательно было это предпріятіе. Оно имѣло въ виду, главнымъ образомъ, средняго читателя, большую публику, пріохочивало его къ серьезному чтенію и давало ему популяризацію научныхъ свѣдѣній. Считаясь со вкусами читателей, оно давало, кромѣ того, нравоученія, любовныя пѣсни, эклоги и элегіи, чувствительныя разсужденія -- т.-е. "сочиненія, къ пользѣ и увеселенія служащія".
Развивая интересъ къ чтенію у обществъ и группируя около себя переводчиковъ и читателей изъ молодежи, этотъ журналъ далъ сильный толчокъ развитію нашей періодической печати.
Газета и журналъ создаются у насъ правительственными, придворными и академическими кругами.
Затѣмъ это движеніе идетъ въ ширь и въ глубь общества, захватывая сначала учащуюся или только что покинувшую школьныя скамейки молодежь и постепенно все болѣе и болѣе дѣлаясь средствомъ широкаго общественнаго воздѣйствія, группируя около себя всѣ лучшія общественныя силы. Въ немъ прежде всего отразились -- могучій ростъ общественнаго мнѣнія за XVIII в. и усиленіе критическихъ элементовъ въ общественномъ сознаніи. По словамъ П. Н. Милюкова, "со своимъ условнымъ, безпредметнымъ идеализмомъ, культурное движеніе Елизаветинской эпохи составляетъ естественный переходъ отъ безыдейнаго реализма Петровскаго времени къ первымъ попыткамъ сблизить реальность съ идеей и ввести въ литературу обсужденіе жизненныхъ вопросовъ во вѣкъ Екатерины II. Какъ нельзя лучше, этому переходному характеру Елизаветинской литературы соотвѣтствуетъ и характеръ среды, въ которой она развилась.
Это были не практическіе дѣльцы Петровскаго времени и не "философы" -- просвѣтители Екатерининскаго. Движеніе все еще совершалось въ непосредственной близости ко двору и правительству, но уже вышло изъ тѣснаго круга правительственныхъ лицъ. Главный матеріалъ для этого культурнаго движенія дала подраставшая молодежь новооткрытыхъ высшихъ учебныхъ заведеній: сперва академическаго университета, потомъ и въ гораздо большей степени -- сухопутнаго шляхетнаго корпуса и, наконецъ, въ самомъ концѣ эпохи -- Московскаго университета. Въ тѣхъ предлогахъ -- часто ученическихъ "добрыхъ намѣреній" и "невинныхъ упражненій" {Названіе журналовъ того времени.}, изъ которыхъ пока еще не выходило движеніе тогдашней учащейся молодежи, -- оно нисколько не противорѣчило настроенію двора, нашло даже точки соприкосновенія съ нимъ въ своемъ стремленіи -- соединять пріятное съ полезнымъ, и въ такихъ случаяхъ встрѣчало со стороны двора и императрицы прямую поддержку"...
Наивная "Трудолюбивая Пчела" Сумарокова съ ея нехитрымъ подборомъ нѣжныхъ пѣсенъ, простодушныхъ басенъ, "невинныхъ упражненій" въ сатирѣ и дидактизмѣ, конечно, была только дѣтскимъ лепетомъ сравнительно съ яркой сатирой и публицистикой журналовъ Новикова, Эмина и Крылова. Налетѣвшая при первыхъ раскатахъ Французской революціи волна реакціи спала и еще больше затормазила. Журналистика блекнетъ и выцвѣтаетъ, книжки журналовъ опять дѣлаются сборниками случайнаго матеріала, почти исключительнаго беллетристическаго содержанія. Сатира и публицистика мельчаютъ, вырождаются, все болѣе отклоняются отъ интересовъ жизни. Онѣ отодвигаются на второй планъ или даже совсѣмъ вытѣсняются театральной и литературной критикой, "легкими разсужденіями" на общія темы, беллетристикой. Таковъ "Московскій журналъ" Карамзина и его сколки (напр., "Пріятное и полезное препровожденіе времени", "Иппокрена или утѣха любословія", сибирскій журналъ "Иртышъ, превращающійся въ Иппокрену").
Но при первой возможности, съ ослабленіемъ реакціи, движеніе развивается съ новой силой, опять возвращается въ прежнее общественное русло -- на зарѣ XIX в.
Въ этомъ движеніи, *въ этомъ процессѣ кристаллизаціи печати, какъ силы соціально-педагогической, Петровскія "Вѣдомости" и журналъ Миллера сыграли роль наиболѣе раннихъ, опредѣляющихъ и даже рѣшающихъ моментовъ, въ чемъ заключается наиболѣе важная сторона ихъ историческаго значенія, ихъ культурной роли въ тогдашней русской жизни,-- ихъ право на общественное вниманіе въ дни празднованія юбилея печати... {Нѣкоторой, въ общемъ незначительной частью своего матеріала эта статья примыкаетъ къ одной изъ главъ моей работы, напечатанной въ "Русской Мысли" этого года -- "Очерки по исторіи русской журналистики".}.
В. Каллашъ.
Сборникъ "Итоги". Изданіе газеты "Курьеръ". М., 1903 г.