В России торжествует мирная народная революция: это кардинальное важнейшее событие всемирной истории нашего времени. Революция еще не восторжествовала, но уже торжествует победу за победой. Не на баррикадах одерживает свои победы народная революция в России. На улицах торжествует тройственный союз черносотенной губернской администрации, ее полиции и мобилизованных ими жуликов и хулиганов, заливает кровью улицы и площади, избивая жителей целых домов и кварталов, поджигая, истязая, разоряя и воруя. Но при всех своих ужасных и бесстыдных удачах, этот тройственный союз деспотизма, воровства и жестокости оказывается бессильным перед мирной народной революцией. Его постыдные успехи приводят в трепет и негодование весь культурный мир, но ни на йоту не умаляют торжества народной революции, которая, завоевывая отечеству свободу и правопорядок, вместе с тем завоевала русскому народу уважение и восторженное удивление всех просвященных народов.
В самом деле, в чем заключается разница между преобразованиями государственного строя путем реформ или путем революции? Не в том ли, что в революции участвует насилие, а при реформах дело обходится мирно? Конечно, нет, потому что в 1861 году волнения были повсеместны и не мало пролито было крови, а между тем освобождение крестьян было несомненно реформой, а не революцией. Припомним и Петровскую реформу, исполненную насилия и залитую кровью. Говорят, что реформы делаются сверху, а революции снизу. И это несправедливо, однако, потому что во всех демократических государствах реформы проводятся через всенародное сознание, делаются снизу. Не в этих внешних признаках заключается существенное различие между реформой и революцией. Есть, однако, между ними резкая разграничительная черта внутреннего характера: реформа совершается на основании законов отменяемого строя, революция -- с этими отжившими законами не считается, на них не обращает внимания, действует не законосообразно, а только целесообразно. Когда назревает историческая необходимость крупного преобразования самих основ государственного строя и это своевременно осознано правящими сферами, отживающие законы еще могут найти столько признания и силы, чтобы на точном их основании провести их отмену и замену. Но когда правящие классы пропустят этот исторический момент, тогда отживающие законы становятся, наконец, отжившими, теряют всякий авторитет в глазах народа; новый строй складывается сам собой из действий и соглашений корпораций и народных групп; правительству остается санкционировать новый строй (если оно не рискнет потопить его в крови своего народа). Именно этот исторический процесс совершился и совершается в России. Права собраний, союзов, конгрессов стали совершившимся фактом без санкции закона, тоже со свободой слова, тоже с академическою автономией, с объединением земств, с политической компетенцией земств и муниципалитетов, тоже (в огромном масштабе) со свободою стачек и забастовок. Это глубокое преобразование всех общественных отправлений правительство уже обещало санкционировать, кое-что успело санкционировать, многое признало без санкции, со многими не узаконенными учреждениями вступало в переговоры и соглашения. Народ русский не поднимал оружия и не прибегал к насилию, но он совершил (хотя и не завершил еще) одну из самых больших революций, какая знает всемирная история, и потому-то это дело русского народа вызывает сочувственное удивление всего культурного мира, который с радостью приветствует нового собрата в своей среде.
Три года, два с половиной и два года тому назад собирались в столице профессиональные съезды (врачей, деятелей профессионального образования и др.). Два из них (названные выше в скобках) постановили выразить полное недоверие правительству, не тратить напрасно времени и трудов на сношение с ним и вырабатывать резолюции для уяснения вопросов общественному мнению. Съезды были сорваны, по распоряжению министра внутренних дел В.К. Плеве. Эти резолюции были первыми проявлениями не тайной и подпольной, но явной мирной революции. Общество отказывало правительству в доверии, а его мероприятиям -- в признании: правительство не вняло этому первому предостережению, оно питало упование и несокрушимую надежду на власть нагайки, поддержанною в случае надобности картечью и пулеметами. Задыхаясь в политической атмосфере с такими условиями, русская нация задыхалась и в экономической сфере, окостеневшей под давлением политического строя. Конвульсия народных волнений на экономической почве стали неизбежны. Стачки и забастовки волновали города, аграрное движение охватило многие губернии. На все эти продромы надвигающейся грозы правительство нашлось ответить только новыми репрессиями. Это второе предостережение истории тоже было оставлено без внимания. Репрессия, казалась, панацеей от всех бед и опасностей. Не понадеясь на армию военного министерства, министерство внутренних дел задумало создать свою собственную армию. Слухи об этом чудовищном проекте В.К. Плеве проникали даже в печать... Это своего рода утопия, в роде угрюм-бурчеевской. Она не осуществилась, это мечта о сотнях тысяч организованной и вооруженной черносотенной армии!
Так жила и страдала Россия первые три года XX века. Правительство было минировано, его не любили и не уважали, с ним боролись, но режим не отступал перед движением и смело попирал даже собственные свои законы, как бы издеваясь над общественным мнением и национальными стремлениями. Такова была внутренняя политика, такова была и внешняя. Она так же была произвольна, так же не считалась с собственными своими заявлениями и обязательствами и кончилась так же войной с Японией, как внутренняя привела к разрыву с нацией. Испорченному, растленному режиму пришлось скоро круто. Фаворитство, хищничество и тирания -- плохие союзники в минуту тяжелых испытаний. Старый самодержавный бюрократический режим не выдержал строгого экзамена на полях Манчжурии, на водных равнинах Великого Океана... Нация, страдавшая от деспотизма, питала уверенность в свою внешнюю безопасность, по крайней мере. Оказалось, что она и в этом ошибалась, режим отнял у нее и эту элементарнейшую гарантию, хотя бы только территориальной неприкосновенности, мира и безопасности. Когда это стало ясно широким слоям населения, нация сплотилась для борьбы с режимом, для его замены.
Мы не будем здесь излагать историю последнего года (с ноября 1904 года по октябрь 1905 включительно). Это был год фактического завоевания свободы стачек, собраний, союзов и слова и фактического установления целой сети организаций по профессиям и по партиям, связанных и объединенных как бы новой государственной организацией параллельно с правительственной. Попытаться уничтожить эту революционную организацию правительство не рискнуло. Оно решилось объединить ее с собою при помощи народного правительства. Такой, но совершенно неудовлетворительной попыткой было положение о Государственной Думе 6 августа 1905 года. Часть общества, большинство земских, муниципальных и академических либералов готовы были принять этот дар законосовещательного собрания, собранного при высоком цензе и при условиях самого широкого административного давления, без всяких гарантий необходимых вольностей. Значительная часть общества энергично опротестовала эту готовность либералов объединиться с правительством даже без перемены его личного состава. Это выделение либералов нарушало уже создавшуюся организацию союзов и сильно тормозило дальнейшую борьбу за освобождение. Земская Россия отпадала от России народной, но эта последняя оказалась гораздо сильнее, чем земцы думали.
Видя, как отлично устраиваются бюрократы, отделавшись обещаниями и полумерами, народная Россия поставила свои условия: гарантии народных вольностей, всеобщее избирательное право, учредительное собрание, вместо законосовещательного. Если условия не будут выполнены, то решена забастовка всего рабочего класса всей России. И эта угроза, впервые во всемирной истории, была блестяще выполнена. К забастовке рабочих присоединилась забастовка сначала независимых профессий (адвокатов, инженеров, врачей и т.д.), а затем и служащих в частных и казенных учреждениях. Забастовали банки с Государственным банком во главе. Забастовали мировые судьи, окружной суд, судебная палата, чиновники разных министерств и ведомств. Государственная машина остановилась, экономическая жизнь замерла. Долго выдерживать это положение не в состоянии никакое государство. Режим уступил. Был объявлен манифест от 17 октября 1905 г., где по всем трем пунктам давалось некоторое удовлетворение: обещаны все обыкновенные вольности, приказано расширить избирательное право и дарована Думе, вместо законосовещательного голоса -- законодательная власть. Это была огромная победа, достигнутая совершенно новым способом борьбы. К нему может толкнуть только отчаяние, но именно в отчаяние приводил нацию этот уже падающий, но все еще не павший режим. И после 17 октября он продолжал и продолжает бороться за старые порядки, исполненные произвола, беззакония и хищничества. Однако новые веяния понемногу одолевают; ушли Победоносцев и Трепов; устранены некоторые губернаторы; двое из них под следствием; назначаются сенаторские ревизии; ослабели подвиги черной сотни; образовано новое министерство "деловое", во всяком случае менее залитое неповинною кровью, чем предыдущее... Все это успехи, прямо вынуждаемые твердыми позициями, занятыми народом. Однако пока материальная власть не перейдет в руки новых людей из общества и народа, не соберется действительное народное представительство, не образуется ответственное министерство, не переменена местная администрация и не передана полиция в руки городских и сельских обществ, до тех пор нельзя сказать, что народная революция в России восторжествовала. Но можно и должно говорить, что она торжествует.
Это преобразование России из полицейского государства в правовое демократическое составляет огромное событие не для одного русского народа, а для всего человечества. Не говорю о том, что приобщение 130 миллионов человек к культурным и правовым условиям жизни преобразуют само собою течение всемирной истории. Не говорю и о чувстве братства, вызываемого этим событием в многочисленных слоях населения всего цивилизованного мира. Укажу только на два несомненных непосредственных последствия русской революции. Прежде всего, установление доверия к заявлениям русской дипломатии, чего до сих пор не было. Это расчистит атмосферу международных недоразумений и больше всяких конференций в Гааге будет содействовать упрочению всемирного мира. До сих пор именно Россия была главным предметом всеобщих опасений и тревог. С другой стороны, подъем экономического благосостояния 130 миллионов даст огромный импульс экономическому движению далеко за пределами России.
Будут и другие разнообразные отклики русских событий 1905 года. Так, Финляндия с успехом повторила опыт всеобщей забастовки, как орудия политической борьбы. Собираются то же сделать и в Австрии. Там, конечно, много лучше, чем у нас. Есть гарантии вольностей, существует законодательный парламент, но нет всеобщего избирательного права. Из-за него и загорается борьба в обеих половинах монархии Франца-Иосифа.
В выше вкратце набросанном очерке революции в России я остановился на тех сторонах освободительного движения, которые не только по результатам, но и по формам и средствам выходят за пределы одной русской истории, являются приобретением всего человечества и уже теперь властвуют умами народов. Само собою разумеется, что не с первого года XX века начинается освободительное движение и что революция выражалась и во многих других формах и событиях, кроме упомянутых. Я ввел в изложение только то, что было надобно для указанной цели.