Юшкевич Павел Соломонович
Николай Бердяев. Sub specie aeternitatis

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Николай Бердяевъ. Sub specie aeternitatis. Опыты философскія, соціальные и литературные (1900--1906). СПБургъ. 1907. Sub specie aeternitatis -- подъ видомъ вѣчности -- таково многозначительное названіе выпущеннаго г. Бердяевымъ сборника его статей за послѣдніе шесть лѣтъ.
   Это любопытный сборникъ. Любопытный, какъ для характеристики нашей мятущейся эпохи, одинъ уголокъ которой -- правда, довольно не большой -- онъ отразилъ, такъ и для оцѣнки самого г. Бердяева, потеряннаго было изъ виду широкой читающей публикой. Читатели привыкли соединять съ именемъ г. Бердяева представленіе объ идеализмѣ, но эта ассоціація идей относится къ далекой, пройденной ужъ имъ, ступени философскаго развитія. Теперь для г. Бердяева "идеализмъ во всѣхъ его неокритическихъ формахъ тоже (т. е. какъ и позитивизмъ) не выводитъ насъ изъ царства иллюзіонизма, даже закрѣпляетъ его, признаетъ только нормы, идеи; состоянія сознанія, а не бытіе" (с. 3). Г. Бердяевъ поэтому болѣе не идеалистъ; онъ нынѣ реалистъ, но только мистическій реалистъ. Этотъ мистическій реализмъ "начинается съ признанія самого себя мистической реальностью, съ реальнаго самоощущенія и самосознанія. Индивидуализмъ -- солипсизмъ даже реальности я не можетъ призвать. Но разъ я -- мистико-метафизическая реальность, то отсюда ужъ неизбѣженъ переходъ къ реальности другихъ я, реальности Бога, реальности діавола; міръ живетъ, кровь, течетъ въ его жилахъ, все опять реально существуетъ" (тамъ же). Съ теперешней точки зрѣнія г. Бердяева идеализмъ, какъ и критицизмъ, какъ и емимризмъ, только разновидности раціонализма, которому противопоставляется сверхраціонализмъ или мистицизмъ. "Раціонализмъ разсѣкаетъ живое, непосредственное, первичное сознаніе и создаетъ путемъ искусственнаго, условнаго противоположенія субъекта и объекта вторичное, раціонализированное сознаніе, въ царствѣ котораго протекаетъ обыденная жизнь. Бытіе не попадаетъ въ когти малаго разума и умираетъ", (с. 297) Мистическая же (или "бытійственная", какъ выражается еще г. Бердяевъ) философія всходитъ изъ познанія, въ которомъ не произошло раздвоенія на субъектъ и объектъ, въ которомъ они даны въ своемъ абсолютномъ тождествѣ. "Только въ опытѣ первичномъ, не раціонализированномъ, мистическомъ, раскрывается намъ истинное бытіе, реально сущее, метафизическій "духъ", метафизическая "плоть" міра, не только мистическая "душа" наша, но и мистическое наше "тѣло". Философско-критическій мистицизмъ учитъ, что самое мистическое и есть самое реальное, дѣйствительное, наиболѣе воплощенное, хотя и не но законамъ раціональнымъ" (с. 350). Мистическій реализмъ, какъ и подобаетъ реализму, покоится такимъ образомъ цѣликомъ на опытѣ, на опытѣ мистическомъ. Впрочемъ, это и есть, по мнѣнію г. Бердяева, самый настоящій опытъ. "Мистики всѣхъ временъ, утверждаетъ онъ, черпали свои прозрѣнія изъ опыта, но опыта полнаго и глубокаго, живого, первичнаго, сближающаго съ самыми нѣдрами бытія, а не производнаго и раціонализированнаго. На сторонѣ мистической философіи и преимущества разума, и преимущества опыта" (с. 434). Это послѣднее замѣчаніе направлено противъ позитивизма и точной науки, удѣлъ которыхъ малый разумъ (разсудокъ) и низшій опытъ. Удѣлъ этотъ довольно жалкій, ибо, по словамъ г. Бердяева, "быть можетъ логическія законы, которые держатъ насъ въ тискахъ -- это лишь болѣзнь бытія, дефектъ самого бытія, какъ бы результатъ грѣхопаденія. Недоразумѣніе эмпирическаго міра есть заболѣваніе бытія, и эту коросту, покрывшую лицо Міра, наука вполнѣ реально познаетъ. Но не въ болѣзни (явленіе матери) сущность лица, и кромѣ патологіи (науки) есть еще физіологія (метафизика и религія), которая познаетъ здоровое тѣло міра. Разсудку мы противопоставляемъ разумъ, эмпирикѣ -- опытъ въ его мистической полнотѣ" (с. 436). Мы ужъ видѣли выше, что полный и первичный опыгъ г. Бердяевъ включаетъ въ себѣ-между прочимъ и реальность дьявола; включаетъ онъ множество и другихъ, повидимому, любопытныхъ вещей, о которыхъ даже не догадывается погруженная въ "недоразумѣніе" эмпирическаго міра наука. Но для насъ, страдающихъ болѣзнью бытія, именуемой логикой, даже трудно оцѣнить все ихъ значеніе, и поэтому мы въ своемъ изложеніи ограничимся лишь этимъ абрисомъ теперешняго міровоззрѣнія г. Бердяева, не вдаваясь въ детали его.
   Спорить съ міровоззрѣніемъ, объявляющимъ себя "по ту сторону" логическихъ законовъ, конечно, не приходится. Укажемъ только, что при такомъ презрѣніи къ логикѣ не нужно было бы писать, т. е. совокупностей фразъ, претендующихъ на общезначимое, логическое значеніе, а слѣдовало бы молча ограничиваться своимъ большимъ разумомъ и мистическимъ опытомъ. но это только мимоходомъ. Любопытнѣе другое. Книга г. Бердяева заканчивается интереснымъ послѣсловіемъ, въ которомъ г. Бердяевъ на нѣсколькихъ страницахъ торопливо, "волнуясь и спѣша", сводитъ свои счеты съ позитивизмомъ. Какая, спрашиваетъ онъ, наука опровергла вѣрованія религіи? Гдѣ доказано, что въ мірѣ невозможно чудо? Почему думаютъ, что Миллю и Спенсеру нужно вѣрить больше, чѣмъ Гегелю или Шеллингу? И т. д. и т. д. Многіе изъ задаваемыхъ такимъ образомъ г. Бердяевыхъ вопросовъ представляютъ собой, выражаясь словами героя Каронина, "сумасшедшіе пустяки", но среди нихъ встрѣчается любопытный вопросъ о томъ, почему "мистикъ" находится на особенномъ подозрѣніи, почему его искренность ежесекундно провѣряется? Это замѣчаніе прямо попадаетъ въ точку. Да, мы провѣряемъ мистиковъ и даже скажемъ откровенно: мы не довѣряемъ имъ. Въ ихъ мистикѣ мы находимъ лишь мистификацію. И не потому, что не прознаемъ "реальности дьявола", въ которую угодно вѣрить г. Бердяеву. И не потому также, что отрицаемъ первичный, не раціонализированный опытъ. Мы даже отпускаемъ относительную правильность этого взгляда г. Бердяева, поскольку дѣло идетъ объ ирраціональной, музыкальной, если можно такъ выразиться, сторонѣ нашихъ переживаній. И все-таки мы не довѣряемъ нашимъ мистикамъ, не повѣряемъ потому, что нѣтъ въ нихъ того "дѣятельнаго молчанія", о которомъ такъ красиво и вѣрно говорить Метерлинкъ. Для людей, близкихъ къ трансцендентному, имѣющихъ "касанія" къ мірамъ инымъ, они говорливы, слишкомъ говорливы. Андреевскій Елеазаръ, побившій всего три дня въ "потустороннемъ мірѣ", принесъ оттуда ни всю жизнь великое молчаніе, и только въ глубинѣ глазъ его укрылась страшная тайна Безконечнаго. Наши же мистики -- можетъ быть потому, что благодаря своему мистическому опыту слишкомъ они находятся въ ежедневномъ общеній съ Безконечнымъ -- громко и много переговариваются о немъ, доходя въ своей словоохотливости до высокаго комизма. Мережковскій, молъ, думаетъ, что чертъ это есть олицетвореніе пошлости и плоскости, а я, Бердяевъ, подходя къ этому "самому страшному и самому важному вопросу" (с. 370) полагаю, что стихія дьявола скорѣе въ злобѣ и самолюбіи; Мережковскій пророчествуетъ близость страшнаго суда: "но не слишкомъ ли рано почувствовалъ Мережковскій близость конца?" (с. 368) и т. д. Эта говорливость господъ мистиковъ, эта ихъ манера быть за панибрата съ "самыми страшными и важными проблемами", оглядываясь при этомъ другъ на друга, а, главное, на читателя, подрываетъ у насъ всякую вѣру въ ихъ искренность. Въ ихъ книжномъ мистицизмѣ мы видимъ поэтому только мистификацію, литературщину, словесность. Словесность изысканную, временами изящную, но гораздо чаще вычурную, въ духѣ философскихъ каламбуровъ Мережковскаго о "святой плоти" и "безплотной святости".-- Это не мистицизмъ, это игра въ мистицизмъ просвѣщенныхъ европейцевъ, подобная той игрѣ въ миѳологію, которой предавалось образованное общество временъ разложенія римской имперіи.
   Политическихъ статей сборника касаться мы не будемъ. Замѣтимъ только, что, какъ и всякій бывшій "марксистообразный", г. Бердяевъ не можетъ пройти мимо марксизма безъ злобнаго желанія пустить въ него клеветой и неправдой. Для этого онъ имѣлъ довольно мѣста на страницахъ струвевскихъ еженедѣльниковъ...
   Любопытна философская эволюція, продѣланная за такой короткій сравнительно срокъ г. Бердяевымъ. Уже въ первой его статьѣ о Ф. А. Ланге появившейся сперва въ Neue Zeit, а потомъ въ "Мірѣ Божіемъ" за 1900 г. кн. 7 замѣчался метафизическій зародышъ, заключавшійся въ признаніи логическаго апріоризма (см. цитированную статью сс. 224--233). Эта первая уступка метафизикѣ повела за собой слѣдующую, гораздо болѣе крупную: въ своей книгѣ "Субъективизмъ и индивидуализмъ въ общественной философіи" (въ 1901 г.) г. Бердяевъ ввелъ уже "постулатъ нравственнаго міропорядка", т. е. попросту говоря Бога, которому онъ еще не рѣшался придать личнаго характера. Еще черезъ годъ въ статьѣ объ "Этической проблемѣ въ свѣтѣ философскаго идеализма", помѣщенной въ сборникѣ" Проблемы идеализма", эта пантеистическая маска уже снята съ Божества, которое прямо признается міровымъ духомъ, универсальнымъ "я" и пр. А теперь, какъ мы видѣли, г. Бердяевъ сталъ мистическимъ реалистомъ и добрался, наконецъ, благополучно до вѣры въ черта. Это всего за семь лѣтъ. При такой необыкновенной способности г. Бердяева къ философскому "линянію" куда заведутъ его его дальнѣйшій исканія?

П. Юшкевичъ.

"Современное Обозреніе", No 2, 1907

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru