Юрин Сергей Васильевич
Чернобыл

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок.

СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ЮРИН

ЧЕРНОБЫЛ
Повесть (Отрывок)

   Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи
   ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
   
   Лед засинел на речке. Горласто, распаренными голосами орали на ветлах грачи...
   Купря с утра бегал по рыхлому навозному снегу улицы, собирая паи: пришла, наконец, накладная на клеверные семена.
   -- Не обманешь? -- недоверчиво выпытывали мужики,-- смотри, половодье на носу. Тут не то что с возом -- порожняком не проберешься.
   Но комсомольцы готовились. Обивали застрявший в копылях мокрый снег, выволакивали сани на улицу. Парашка в ситцевом сарафане, пышными складками подоткнутом над кубовой юбкой, тащила Вороного поить
   Вороной упирался, ноги переставлял еле-еле, плохо слушался девку. Купря увидал, подстегнул.
   -- Ходи-и! Ишь он, гладкой!..-- и Парашке, играя глазами, крикнул:
   -- Сама, что ль, поедешь?
   Она, пьяная от весны, от грачиного звона и запахов талого, лопающегося снега, засмеялась радостно и беспричинно.
   -- Никто не посылает! Мне и самой охота!
   Купря, ухмыльнувшись, побежал дальше. Встречные мужики останавливаясь, супились хмуро, не в бородах пряталась улыбка и тревога вместе. Всем видом своим говорили: "Мы, дескать, позволяем, а дальше сам смотри. Наше дело, дескать, сторона". И Купря, чувствуя это, нарочно покрикивал грубо, распоряжался подводами, делал вид, что не замечает стариков.
   Наутро выехали.
   Вода под деревней бежала лугами, но мелко, по щетку лошадям. Лед заметно приподнялся. Видно было, как напирает с верховьев: там и сям, зеркальными осколками, ослепительно искрились разливы. Шало и вольно свиваясь, плыли над лугами потоки ветра, солнца и воды. Лица у комсомольцев побурели, глаза впились вперед; у Купри явственней выступили на щеках обветренные беловатые пятна. Тревожные крики, теряясь в просторе, слабо долетали до него. Он оглянулся. Линялый платок Парашки трепыхался на ближних санях. Костистый ее Вороной налегал мордой, брызги падали с его губы.
   -- Купря, ой, боюсь я...-- окликнула сзади, -- проедем ли домой?
   Он, стоя в санях, перемогая свежий ветер, прокричал:
   --...Ползком проползем!
   ...На станции, погрузившись, остальную половину солнечного дня слонялись комсомольцы от чайной к платформе, от вокзала к водокачке, провожали глазами чуждые поезда... Надо было ждать до утра: в росторопь, с полдня, нельзя трогаться обозу.
   Десятки раз осмотрен, ощупан, пересыпан на руках клевер: крохотные бочковатые зерна, отливавшие коричнево и маслянисто. На каждую подводу пришлось по десяти пудов -- и Купря безустанно ходил между возов, не мог оторвать взгляда от гладких, полных бесценным зерном мешков. Но в голове сверлило беспокойное, и, пока не уснул среди сваленных в груду овчинных тел на цементном полу вокзала, неотступно думалось, что дело далеко не сделано, что впереди путь, от которого отказались опытные, видавшие виды мужики.
   Наутро снег по краям дороги узорился подсохшими от ночного холода слюдяными пластинками, бурая от зимнего навоза была запушена инеем... но воздух, прозрачный и легкий, и чистое небо обещали парное тепло. Уже к десяти часам кое-где под ледком перекатывались ртутью кружки, забулькали ручьи. Дорога под ногами лошадей проваливалась, и в провалы, черная, тотчас набегала вода.
   Зернистый мокрый снег застревал на полозьях, набивался в лубочный постельник, брызгал сахарными искрами на рукав полушубка, на мокро-зеленое сено.
   Зорко оглядывая дорогу, Купря задерживался перед каждой набухшей лощинкой, об'езжал забитые снеговым салом наслусы. Следом слышал: хрипло, устало и отчаянно погоняли ребята запаренных лошадей.
   Когда истомленно бросался на воз и на минуту закрывал ослепленные радужным снегом глаза, вдруг слышал свое сердце: казалось сердце маленьким, как орех; настойчивые короткие удары напоминали почему-то об избе, об уюте пропахшего дымом родного села...
   -- Нно-но-но!..
   Встряхивался, губы наперекор слабости шевелились.
   -- Это все пустяк, это, как никак, осилим, главное -- река... Ну, как разольется? -- и внутри захлопывалось, холодело. Ответ за подводы, за лошадей, за ребят и веселую Парашку держит он, Купря.
   Нищий, встреченный обозом на полдороге, посторонился, встал в снегу. Его онучи и заплатанные штаны были зимнего навоза была запушена инеем... но воздух, проспросил про речку. Нищий задергал бородой, закричал:
   -- И-и, малый, загудела, пошла! И-и, малый...
   Тревога передалась всему обозу. Возы заспешили, тяжелые, набухшие... К полудню вдруг заволокло туманом, неподвижным и мглистым. Странно было слушать в кем звонкие весенние раскаты зябликов и свиристелей. Отовсюду слышалось угрожающее ворчание лопающихся льдин -- в такой безветренный туман разом подходят полые воды, ломаются льды. Но близко, уже видно село. Мгла над разливом. Возчики спрыгивали с саней, спешили к берегу. Обоз остановился.
   -- Дома, ребята! Отпрягай!
   -- До дому-то еще наклюкаешься.
   -- Ах, мать честная! Рукой ведь подать...
   Шутили, а глазами пытливо буравили разлив, старались разглядеть середину, Купря прислушивался к ходу воды. У самых ног, подламывая закраину и на глазах приближаясь, бежали и пели струйки. Хриплые голоса грачей доносились с того берега. Море, подернутое туманом, разлилось вокруг. Но на самом русле, чуть видно, белела полоска.
   -- Лед стоит! -- первая крикнула Парашка.-- Поеживаясь от сырости, она стояла рядом с Купрей. Он взглянул на нее вопросительно.
   И Парашка вместо ответа взобралась на свои сани, встала на коленях в передке саней, взяла возжи.
   -- Тро-га-й! -- протяжно раздалось по обозу. И еще кто-то тихо сказал позади.
   -- Ну, теперь вывози, Гнедуша!
   Купря, весь сжатый и напряженный, прыгнул на мешки. Ласково понукнул Чалого.
   -- Но!
   Чалый встряхнулся, раза два копытом в закраину долбанул и фыркнул: мягко!
   Купря настойчивей:
   -- Но-о!
   Рванулся Чалый. Сразу -- по брюхо. Вода запенилась, запела струйками.
   -- Жжж..., щекочет у Чалого под брюхом,-- вывозить надо, пропадешь!.. Рванул, стал... Напрыгом не дается, вязнет.
   Орет Купря:
   -- Чалый, голубок!..
   Парашка в головяшках саней -- уже стоймя. Низовой поречный ветер треплет ситцевую юбченку, обнажает крепкие, как из железа, коленки.
   Вороной бултыхается, выворачивая косматые ноги. Кругом талая зелень,-- вода и брызги пенисто летят в лицо-
   -- Плы-ве-ем!
   Клекот и бульканье, убегает из-под головяшек вода... Морем, прозрачностью большая вода. Голова у Парашки кружится, плывет все кругом. Вон и белые сахарные, первые льдинки...
   -- А мешки? -- вспомнила, оглянулась. В розовь щек ветер замотал пушистый волос, захлестал свежо.
   -- Купря, не под-мо-чить бы!..
   ...Здесь, где едут, хоть и буйно крутится вода,-- знают: неглубоко, луга. Как на середке, взломало ли?.. Чует Парашка: самый страшный страх вперед ушзл.
   Черные пятна на том берегу -- не земля, народ. Руками, видно, машут.
   Тащат канаты, жерди.
   Обоз на середине водного разлива, на стержне крутятся, всплыли, покачнулись сани. Лижет крутая волна нижние мешки. Понагнулась Парашка, стол на головяшках: впору лошади на круп скакать. Не выйдет, не вызволит дело!.. Помутилось в глазах, но руки, потресканные, цепкие, как когти впились в шлею: ничего не видит Парашка, в глазах плавь поила. Оторвались руки вдруг, безвольно и -- всем телом назад, на воз хлопнулась.
   ...Час или миг прошел? Открыла Парашка глаза. Вороной стоит, вздыбился на что-то, и пар идет с боков. Голова лошади, как колокольня, торчит вверху: понизовой ветер смоль гривы вьет, чешет... и стоят на сухом сани.
   Привстала, оглянулась. Медленно ползет по волне воз Купри, за ним черными утками другие воза...
   Теперь поняла: на середине реки ледяной горб: взгробился лед и колышется, сейчас пойдет.- Рассеклась пополам льдина зеленой трещиной и уходит в глубь, а в глуби мутится пена, омут. Терять нечего, нащупала кнут.
   Вороной взвился и прыгнул. Сани качнулись. Один мешок скользнул, закружился в седых космах... плывет!.. мельче... мельче. Пар и вода с Вороного. У закраины -- все деревенские ребята малые, и старики, и бабы. И Ольга, и Василий, и Афимья... Федор, Сазан. Кричат что-то. По колени в воду вошли.
   -- Геть, деваха! Волоки общественное добро! Поклон тебе от схода!
   И, как на смотр, выезжают следом чернобыльские комсомольцы. Шумом, гоготом каждую подводу подхватывает народ.
   -- Ташши!
   ...А на пройденных путях, на реках, бурливый и веселый пляс пошел.
   Тронулись реки и закружились, заплыли большими льдами... Ревет большая вода, пошла большая вода,-- весне на радость...
   
   1927 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru