Николай Михайлович Языков Валдайский узник ---------------------------------------------------------------------------- Русская романтическая поэма. М., Правда, 1985 ---------------------------------------------------------------------------- 1 Смотрите на меня: я худ! Но не злосчастие и блуд, И не желанье быть в раю Убили молодость мою. Из детства дружный с суетой Я с уповательной душой, Без пожирающих страстей, Спокойно шел тропой своей. Теперь сбылось мне двадцать лет, А я, как мой покойный дед, Стал телом сух и слаб душой. На утре дней моих - судьбой Я унесен из мест родных И поселен в стенах чужих; И там учился я тому, Что не по нраву моему; Семь лет убил я в школе сей И вышел, право, не умней; Мне за науки дали чин, И я - не просто дворянин. Тогда я думал, что счастлив, Душой был рад, умом игрив. А отчего? Не знал и сам; Так в первый день отец Адам Благодарил творца душой, Не зная, что творец благой Определил в тот самый день Ему - оставить рая сень. 2 И я не долго видел рай! Вдруг мне приказано: в Валдай! Зачем? я спрашивать не смел. - И скука, под названьем дел, Здесь мне на сердце налегла: Труды, заботы - без числа, А пользы в них нимало нет! Лишь от шоссе великий вред Нерассудительной казне, И горе тягостное мне! Так я, покорствуя судьбе, Другой уж год живу в избе, Где духота и едкий дым С телесным здравием моим Враждуют - и победа их! Привыкнув в летах молодых Прелестниц милых обнимать, Я их искал - но как сыскать? Сей задымившийся Валдай Для холостых - прегорький край: Здесь неизвестен сладкий грех! Не как в обители утех, Средь образованных столиц, Здесь - для прокату - нет девиц. И я предвижу смертный срок: Я здесь телесно одинок И, как угодник божий, сух, Огонь души моей потух! 3 Всегдашней пылию покрыт, Как монастырь Валдай стоит Среди дубрав и диких гор. Здесь из грибов - лишь мухомор, На мертвой зелени долин Здесь ни лился, ни ясмин, Но терн, крапива и волчец. И серый волк, тех гор жилец, В угрюмом сумраке ночном Здесь воет под моим окном. И грозный филин-страж ночей - Вблизи от хижины моей, Сидя на церкви городской, Кричит - и голос гробовой Ужасно вторится в горах. Да леса ближнего в дуплах Протяжные стенанья сов, И ветра шум, и скрип дубов Тревожат краткий отдых мой. Когда ж засну, то надо мной Иль крысы завизжат во пре, Иль в завалившейся норе Уныло заскребется мышь; То по доскам соседних крыш Забегают коты - и я, Кляня причину бытия, Котов влюбленных слышу вой, Отрывный, дикий и глухой. 4 Приятно в горести мечтать, Когда не перестал сиять Отрадный упованья свет; Когда страдалец - не скелет - Еще душою не увял. Так я сначала здесь мечтал, И часто в тишине ночей, Отрады холостых людей, Счастливой призваны мечтой, Являлись девы предо мной - И я - страданье забывал: Я милый призрак обнимал, Манил на ложе дев младых, Я осязал невинность их, Я млел, я таял, я пылал; Но сон-изменник исчезал, И я, уныл и одинок, Браня людей и сны и рок, Как бешеный, подушки грыз! 5 Однажды сделала сюрприз Фортуна мне: заметил я В окне соседнего жилья Живое что-то, и в крови Моей промчался огнь любви, И свет блеснул душе моей. Как житель выспренних полей, Моя красавица была Небесной прелестью мила. И я, несчастный, полюбил! Я девой очарован был: Ее движений простота, И глаз невинных быстрота, И розы свежие ланит, И стан, завидный для харит, И ясность райского лица, Чело, достойное венца, И грудь, белейшая лилей, И кольца ангельских кудрей, И голос - лепет ручейка, И ножка - право, в полвершка, И, словом, всё пленяло в ней, Всё было раем для очей. 6 Но так хотел мой гневный рок: От девы близко жил - дьячок! И был влюблен в нее душой. Он был гигант величиной, Душа в нем бранная была: Рад вызвать к битве хоть вола. Он здесь соперника не знал: Весь город силу уважал; И, говорят, он был любим Прелестным ангелом моим, И часто, девицу любя, Ночевывал не у себя. А я не знал ее любви! Огонь кипел в моей крови День ото дня сильней, сильней! В унылой хижине моей Всё было мрачно для меня; Ни свет божественного дня, Ни мрак ночной, ни блеск луны, Ни царство вечной тишины - Не утешало грусти злой; Я был как камень гробовой, В лесу поставленный глухом. Так жил я!.. Вдруг в уме моем Блеснула мысль - и я - пошел! 7 Был вечер: на уснувший дол Лился луны дрожащий свет. И бор туманами одет, И сном окован был поток, Я шел печален, одинок К жилищу девицы моей. Уж сердце билося быстрей, Уж сладострастная мечта Была надеждой занята, Уж через низенький забор Я перелез - любовный вор - И быстро по двору бежал... Как вдруг!.. Я весь затрепетал!.. Из дома вылетел дьячок! (Убей его Илья-пророк!) Я от него, а он за мной, И тяжкой, жилистой рукой Как громом бедного разил! Я плакал, я его молил; Но тщетен был мой жалкий стон; Дьячок прибил и выгнал вон Меня, злосчастного в любви!.. 8 И после этого - живи!.. Нет, возвратившися домой, Угрюмый, бледный и немой, Отчаяньем терзался я И жил - почти без бытия! Весь мир казался мне чужим, Недвижным, диким и пустым! То был какой-то страшный свет, То был хаос без дней и лет, Без тяжести, без тел и мест, Без солнца, месяца и звезд, Без господа и без людей, Без подсудимых и судей, Без властелинов и рабов, Без атеистов и попов, Без цели действий и причин, Без жен, девиц и без мужчин, Без глупости и без ума!.. Ни день, ни ночь, ни свет, ни тьма! 9 И я теперь - как бы убит! Любви телесной аппетит Везде, всегда - как тень со мной. С неисцелимою тоской И без надежд, и без отрад - Брожу куда глаза глядят... Любовь! любовь! ты мне дала И жар на смелые дела, И жажду славы и честей, И ты уж в юности моей Меня лишила благ мирских: Ты в членах протекла моих, Как ветр губительной зимы, Как ангел брани иль чумы!.. Комментарии Впервые - Н. М. Языков. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1934, по автографу из бумаг приятеля Языкова Н.Д. Киселева. Написано между 1822 г. (выход "Шильонского узника") и началом 1824 г. (23 марта 1824 г. поэт* письме к братьям упоминает "Валдайского узника" как известное им произведение). Языков скептически относился к русской подай "байронического" типа (см. его резкие отзывы о "Братьях разбойниках" и "Бахчисарайском фонтане" - Языковский архив, вып. 1. Письма Н.М. Языкова к родным за дерптский перид его жизни (1822-1829). СПб., 1913, с. 100, 118, 128 и др.). Его собственные замыслы в жанре поэмы ("Ала", "Меченосец Аран"), оставшиеся незавершенными, развивались в русле декабристского тираноборческого историзма. Характерно суждение поэта: "Еще мне нравится то, что у нас теперь один Байрон на языке, как nec plus ultra (самое высшее) в судах литературных, что всякого почитают его подражателем или желающим идти по его дороге" (там же, с. 187). Пародия на перевод Жуковского - еще одно свидетельство критического отношения Языкова к складывающейся романтической традиции. Языков сохраняет метрическую и интонационную структуру "Шильонского узника", порой заостряя ее (рифмовка конечной и начальной строк разных главок, см. границы главок 4-5, 6-7, 7-8; ср. у Жуковского границы XI-ХII и ХIII-XIV гл.). Прием, использованный Языковым - повествование высоким слогом о низменной реальности (с оттенком грубоватой фривольности),- восходит к жанру ирои-комической поэмы. Стр. 517. Смотрите на меня: я худ! - Ср. с началом первой главки у Жуковского: "Взгляните на меня: я сед". Стр. 518. Сей задымившийся Валдай // Для холостых - прегорький край. - Комизм усилен тем, что Валдай традиционно воспринимался как место развращенное. Ср. в "Путешествии из Петербурга в Москву": "Сей городок достопамятен в рассуждении любовного расположе ния его жителей, а особливо женщин незамужних" - А. Н. Радищев. Полн. собр. соч. М.-Л., 1938, т. 1, с. 300. Всегдашней пылию покрыт, // Как монастырь Валдай стоит. - Ср. у Жуковского: "На лоне вод стоит Шильон" (гл. II). Стр. 521. И после этого - живи. - 8 глава представляет наиболее близко подходящую к источнику пародию. - ср. трагическую IX главу у Жуковского. А.С. Немзер, А.М. Песков