Ясинский Иероним Иеронимович
Жизнь и деятельность Ч. Диккенса

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Полное собраніе сочиненій
Чарльза Диккенса.

Книга I.

Безплатное приложеніе къ журналу "Природа и люди"

1909 г.

Жизнь и дѣятельность Ч. Диккенса.

Очеркъ Я. I. Ясинскаго.

   У мистера Джона Диккенса, служившаго въ Портсмутѣ чиновникомъ морского вѣдомства, родился 7-го февраля 1812 г. мальчикъ Чарльзъ, которому суждено было впослѣдствіи сдѣлаться самымъ популярнымъ повѣствователемъ и величайшимъ юмористомъ своего вѣка.
   У Чарльза сохранились раннія воспоминанія о маленькомъ палисадникѣ передъ ихъ домомъ въ Портси, гдѣ онъ гулялъ съ сестрой Фанни (двумя годами старшей его), и о томъ, какъ его одинъ разъ повели смотрѣть на ученье солдатъ; ему тогда было два года. Онъ помнилъ также, какъ шелъ снѣгъ въ день ихъ отъѣзда изъ Портси въ Лондонъ, куда его отецъ былъ переведенъ по службѣ.
   Въ Лондонѣ они оставались недѣлю: Джонъ Диккенсъ вскорѣ получилъ назначеніе въ Чатамъ. Въ этомъ городѣ Чарльзъ провелъ наиболѣе счастливую часть своего дѣтства -- до девяти лѣтъ, и отсюда онъ вынесъ наиболѣе отчетливыя изъ своихъ раннихъ впечатлѣній. Тутъ находился и домъ, на который онъ такъ часто заглядывался въ дѣтствѣ; онъ, находясь уже на зенитѣ своей славы, сталъ владѣльцемъ этого дома, и въ немъ навѣки сомкнулись его глаза.
   Чарльзъ былъ хрупкаго сложенія и болѣзненный мальчикъ. Жестокіе припадки спазмъ, которыми онъ страдалъ, мѣшали ему дѣятельно участвовать въ подвижныхъ играхъ. Но онъ находилъ большое удовольствіе, наблюдая игры своихъ сверстниковъ и читая книгу, пока они рѣзвятся. Любовь къ чтенію проснулась въ немъ въ раннемъ дѣтствѣ. Онъ увлекался "Донъ-Кихотомъ", "Роблизономъ Крузо", "Вэкфильдскимъ священникомъ", сочиненіями Смоллета, Фильдинга, Арабскими сказками; эти книги разжигали его фантазію, унося его въ загадочную, далекую страну волшебнаго вымысла.
   Результатъ чтенія скоро сказался. Чарльзъ началъ писать самъ и прославился среди своихъ маленькихъ сверстниковъ, какъ авторъ трагедіи "Минаръ, султанъ индійскій". Кромѣ того въ немъ обнаружились задатки разсказчика и имитатора. Его кузенъ Джемсъ Лемертъ, значительно старшій его годами, былъ его главнымъ союзникомъ по устройству домашнихъ представленій.
   Въ теченіи послѣднихъ двухъ лѣтъ пребыванія въ Чатамѣ Чарльзъ посѣщалъ школу молодого пастора Джилля, который имѣлъ дать надлежащее направленіе способностямъ даровитаго и воспріимчиваго мальчика.
   Горько было Чарльзу разставаться съ Чатамомъ, колыбелью его фантазіи, когда отецъ по долгу службы опять перекочевалъ въ Лондонъ. Настали тяжелыя времена. Отецъ запутался въ денежныхъ дѣлахъ, число кредиторовъ все возрастало. Сестру Фанни удалось опредѣлить въ королевскую музыкальную школу. А Чарльзъ былъ одинокъ и заброшенъ. Какъ хотѣлъ бы онъ опять имѣть товарищей, какъ хотѣлось бы и ему попасть въ какую-нибудь школу! Онъ не сознавалъ, что для него началась уже иная школа -- школа жизни, столь многому его научившая и такъ много впослѣдствіи ему принесшая.
   Его прожденный даръ наблюдательности развивался, находя богатую почву въ сценахъ кишащаго бѣднотой Лондонскаго предмѣстья, (гдѣ принуждены были жить Диккенсы, и онъ безсознательно собиралъ уже запасы тѣхъ сокровищъ, которыя вложилъ потомъ въ свои произведенія.
   Отецъ Чарльза рѣшилъ сдѣлать попытку вырваться изъ нищеты. Его жена откроетъ школу... дѣло сразу наладится и принесетъ имъ богатство! Наняли помѣщеніе, и Чарльзъ разносилъ по домамъ объявленія о замѣчательномъ училищѣ. Но никто не отозвался...
   Вскорѣ Диккенсъ-отецъ былъ заключенъ въ долговую тюрьму. Изъ квартиры исчезло все, что можно было продать или заложить.
   Чарльзъ самъ долженъ былъ одну за другою отнести къ букинисту свои любимыя книги.
   Въ это время родители Чарльза получили отъ одного родственника, Джорджа Лемерта, предложеніе отдать мальчика въ открытый имъ складъ ваксы, за что онъ долженъ былъ получать шесть или семь шиллинговъ въ недѣлю. Согласіе было дано. "Мнѣ непостижимо", пишетъ Диккенсъ въ своихъ воспоминаніяхъ, какъ могли меня вышвырнуть въ такомъ возрастѣ... Отецъ и мать были вполнѣ довольны, какъ будто мнѣ двадцать лѣтъ и я, съ отличіемъ сдавъ экзаменъ, будто поступаю въ Кембриджскій университетъ".
   Его новыя обязанности заключались въ обвязываніи бумагой банокъ съ ваксой и въ наклеиваніи на нихъ этикетокъ. Два или подростка подростка, имя одного изъ которыхъ, Боба Феджина, перенесено было въ романъ "Оливеръ Твистъ", были его сотоварищами. Эта должность была для Чарльза источникомъ ни съ чѣмъ несравнимаго душевнаго угнетенія, память о которомъ сохранилась у него на всю жизнь.
   Теперь уже и мать Чарльза съ дѣтьми (кромѣ Фанни, которая жила въ училищѣ, у него была еще сестра и три брата) жила въ долговой тюрьмѣ, а его "маленькаго Каина, никому, однако, не причинившаго зла" опредѣлили жильцомъ къ одной старой дамѣ. По воскресеньямъ онъ съ сестрой приходилъ въ тюрьму, а остальные дни проводилъ въ полномъ одиночествѣ, кормясь на свой маленькій заработокъ.
   Ему удалось потомъ уговорить отца поселить его поближе, чтобы онъ имѣлъ возможность чаще видѣть родныхъ и завтракать у "домашняго очага" -- т. е. въ тюрьмѣ,
   Конецъ этимъ чернымъ днямъ былъ положенъ небольшимъ наслѣдствомъ, неожиданно полученнымъ Джономъ Диккенсомъ, который теперь могъ покинуть тюрьму. Но невольничество Чарльза кончилось не сразу, а лишь благодаря размолвкѣ между его отцомъ и владѣльцемъ фабрики ваксы. На другой день послѣ ссоры мать Чарльза отправилась къ Лемерту, чтобы уладить дѣло, но отецъ рѣшительно заявилъ, что Чарльзъ не пойдетъ больше туда, и будетъ ходить въ школу. Его дѣйствительно отдали въ училищѣ некоего мистера Джонса, носившее названіе Wellington-House-Academy; тамъ онъ пробылъ около двухъ лѣтъ, окончивъ ученье, когда ему было четырнадцать лѣтъ. Въ его многихъ очеркахъ и въ "Давидѣ Копперфильдѣ" -- романѣ, который очень богатъ эпизодами автабіографическаго характера -- есть немало мѣстъ, написанныхъ подъ вліяніемъ его личныхъ школьныхъ воспоминаній. Его бывшіе товарищи помнятъ его, какъ невысокаго для своихъ лѣтъ, но хорошо сложеннаго мальчика, который обладалъ чрезвычайно живымъ характеромъ и былъ душою всѣхъ безобидныхъ шалостей.
   Въ маѣ 1827 г. онъ поступилъ младшимъ клеркомъ къ м-ру Блекмору и пробылъ тамъ до ноября слѣдующаго года. Этотъ періодъ былъ продолженіемъ его самовоспитанія и собиранія наблюденій. Кое-кого изъ знакомыхъ узналъ потомъ мистеръ Блекморъ, читая "Записки Пикквикскаго Клуба".
   Диккенсъ отецъ въ это время "сдѣлался репортеромъ парламентскихъ засѣданій для "Morning Gerald'а"; этому примѣру захотѣлъ послѣдовать и Чарльзъ и началъ съ изумительной настойчивостью изучать стенографію, усердно посѣщая въ то же время читальный залъ Бритакскаго музея.
   Чарльзу Диккенсу было 19 лѣтъ, когда онъ получилъ наконецъ доступъ къ репортерской трибунѣ парламента, сначала давая отчеты для газеты "True Sun", затѣмъ въ теченіи двухъ сессій -- для "Mirror ot Parlament", и, наконецъ, 23-хъ лѣтъ онъ сталъ репортеромъ въ "Morning Chronicle". Въ концѣ 1833 г. произошло другое важное въ его жизни событіе: въ декабрьскомъ нумерѣ "Old Monthly Magazine" появился первый его разсказъ.
   Его репортерская дѣятельность имѣла для него большое значеніе, являясь пробнымъ камнемъ его силъ и способностей. Какъ сотрудникъ, онъ былъ незамѣнимъ, и редакція "Morning Chronicle" охотно возмѣщая всѣ расходы на экстренныхъ почтовыхъ лошадей, платила за поломанныя колеса, за разбитую карету, за разорванную сбрую, такъ какъ зато прежде всѣхъ успѣвала выпустить отчетъ о результатахъ выборовъ или преніяхъ.
   О палатѣ общинъ у Диккенса не составилось высокаго мнѣнія, и онъ не могъ иначе какъ отрицательно относиться къ тому "пикквикійскому толкованію", которое такъ часто вытѣсняетъ здравый смыслъ при разъясненіи законовъ.
   Въ "Monthly Mag" до февраля 1835 г. продолжили появляться очерки Диккенса за подписью Бозъ, но авторъ не получалъ за нихъ гонорара и, естественно, сталъ пріискивать имъ другое мѣсто. Онъ повидался съ редакторомъ вечерняго выпуска "MorniNg Chronicle", Джорджемъ Готартомь, чрезвычайно симпатичнымъ человѣкомъ, сближеніе съ семьей котораго имѣло значеніе во всей его послѣдующей жизни, -- и, условившись, что его жалованье будетъ увеличено съ пяти до семи гиней въ недѣлю, засѣлъ за эскизы. Они имѣли большой успѣхъ; но ничто такъ не радовало Диккенса, какъ похвалы "милѣйшаго незабвеннаго м-ра Блека" -- всѣми любимаго редактора газеты.
   Въ началѣ 1836 г. Диккенсъ продалъ право изданія "Очерковъ" Боза молодому издателю Макрону за 150 фун. стер., и они вскорѣ вышли въ свѣтъ отдѣльнымъ изданіемъ въ двухъ книгахъ, незадолго до появленія перваго выпуска "Записокъ Пикквикскаго клуба".
   Первая мысль о "Запискахъ" возникла, когда одна начинающая издательская фирма затѣяла выпускъ серіи юмористическихъ рисунковъ Сеймура, изображающихъ похожденія горе-спортсменовъ, и предложила Диккенсу составлять по рисункамъ текстъ. Диккенсъ отвѣтилъ, что просилъ бы предоставить ему больше самостоятельности, такъ какъ по его мнѣнію дѣло выиграетъ, если, напротивъ, рисунки будутъ возникать изъ текста. Издатели согласились и 26 марта 1836 г. въ "Times" появилось объявленіе о выпускѣ перваго нумера "Записокъ Пикквикскаго Клуба", а черезъ нѣсколько дней тамъ же сообщалось, что 2-го апрѣля м-ръ Чарльзъ Диккенсъ сочетается бракомъ съ миссъ Катериной Гогартъ, старшей дочерью Джорджа Гогарта. Медовый мѣсяцъ былъ проведенъ въ селеніи Чоокъ, между Гравезендомъ и Рочестеромъ.
   Между выходомъ перваго и второго нумера "Пикквика" талантливый художникъ Сеймуръ покончилъ жизнь самоубійствомъ. Временно приглашенный вмѣсто него иллюстраторъ былъ вскорѣ замѣненъ художникомъ, который оказался вполнѣ на высотѣ своей задачи. Это былъ Хэблотъ Броунъ (подписывавшійся псевдонимомъ Физъ), имя котораго недаромъ связано съ многими шедеврами Диккенса.
   Съ окончаніемъ сессіи 1836 г. Диккенсъ оставилъ репортерскую дѣятельность. На литературную работу у него теперь оставалось больше времени.
   Успѣхъ "Записокъ Пикквикскаго клуба" былъ неслыханный, онѣ были темою всѣхъ разговоровъ; судьи и школьники, степенные и легкомысленные, старые и молодые, вступившіе въ жизнь и покидавшіе ее -- всѣ одинаково увлекались "Записками" и нетерпѣливо ждали нумера.
   По мѣрѣ выхода въ свѣтъ "Пикквика" и все возраставшаго успѣха, Диккенса стали все чаще и чаще осаждать издатели. Онъ подписалъ съ Бентли договоръ, по которому обязывался редактировать съ января 1837 г. его ежемѣсячный журналъ "Miscellany", а вскорѣ послѣдовалъ новый контрактъ, по которому Диккенсъ долженъ былъ написать два романа въ извѣстный срокъ. Такимъ образомъ онъ для Бентли писалъ первую половину новаго романа "Оливеръ Твистъ", а для Чампана и Холла -- вторую половину "Пикквикскихъ Записокъ".
   Въ это время онъ узналъ, что Макринъ хочетъ переиздать "Очерки Боза", поддѣлавъ ихъ подъ форматъ "Пикквикскихъ Записокъ" и выпуская такими же нумерами. Диккенсъ былъ въ отчаяніи и такъ какъ никакія увѣщанія не могли поколебать торгаша-издателя, то онъ за 2000 фунт. ст. купилъ у Макрона назадъ свое авторское право, за которое самъ получилъ лишь 150 ф. ст. Когда года черезъ два этотъ издатель умеръ, то Диккенсъ отнесся чрезвычайно великодушно къ его вдовѣ, находившейся въ стѣсненномъ положеніи, и оказалъ ей матеріальную поддержку.
   Начало 1837 г. ознаменовалось для Диккенса семейнымъ событіемъ: у него родился сынъ, названный Чарльзомъ.
   Но Диккенса ждало и горе: вскорѣ послѣ того, какъ вышелъ двѣнадцатый нумеръ "Записокъ" и исполнилась годовщина "рожденія" Пикквика, смерть неожиданно скосила младшую сестру его жены, Мери. Мягкостью характера она привлекала его еще болѣе, чѣмъ внѣшней граціей, и она представлялась ему идеаломъ. Памятью о ней навѣянъ образъ Нелли въ "Лавкѣ древностей". Подъ вліяніемъ горя онъ первое время даже не могъ писать, и снова принялся за литературную работу лишь черезъ два мѣсяца послѣ этой утраты.
   Въ теченіи лѣта 1837 г. Диккенсъ совершилъ съ женою короткую поѣздку за границу, затѣмъ провелъ нѣкоторое время въ купальномъ курортѣ Бродстэрѣ. Въ октябрѣ онъ окончилъ "Пикквика" и принялся за "Оливера Твиста".
   Въ "Оливерѣ Твистѣ" читатели нашли болѣе ясное выраженіе того, что стало сказываться еще въ "Запискахъ Пикквикскаго клуба": а именно, что молодой авторъ не задается только цѣлью развлекать, но что его книги являются реальнымъ отраженіемъ жизни, и его герои, со всѣми ихъ качествами, принадлежатъ къ тому кругу, который читателямъ издавна знакомъ. Этимъ реализмомъ объясняется такой вполнѣ заслуженный успѣхъ автора и его популярность.
   Въ концѣ 1837 г. было отпраздновано обѣдомъ окончаніе "Пикквикскаго клуба", и Диккенсъ заключилъ съ Чампаномъ и Холмомъ новое условіе, въ силу котораго вскорѣ долженъ былъ начать выходить такими же ежемѣсячными выпусками новый романъ. Этотъ романъ назывался "Жизнь и приключенія Николая Никльби". Диккенсъ по договору долженъ былъ закончить его къ сентябрю 1839 г. Но такъ какъ ему надо было по договору съ Бентли написать кромѣ того къ ноябрю 1838 г. начатый имъ романъ "Барнеби Реджъ", что представлялось совершенно невозможнымъ при томъ количествѣ работы, которое онъ взялъ на себя, то онъ предложилъ Бентли, чтобы "Барнеби Реджъ" начался печатаніемъ въ его журналѣ "Miscellany" лишь послѣ окончанія "Оливера Твиста". Диккенса сильно тяготило то рабство, въ которомъ онъ очутился, и "Барнеби Реджъ" подвигался плохо; въ сношеніяхъ съ издателями онъ всегда отличался непрактичностью, обогащая ихъ и мало получая самъ.
   Въ первыхъ мѣсяцахъ 1859 г. закончился въ "Miscellany" "Оливеръ Твистъ" -- романъ, отражающій съ удивительной правдивостью непріятную жизнь приходскихъ пріютовъ и очаги преступленія -- трущобы большого города. Въ то же время м-ръ Бентли согласился расторгнутъ условіе относительно "Барнеби Реджъ", котораго Диккенсъ временно отложилъ въ сторону.
   Сомнѣнія нетерпѣливыхъ читателей, насколько "Николай Никльби" оправдаетъ возлагавшіяся на него ожиданія, разсѣялись съ первымъ же выпускомъ. Все, что завоевало "Пикквикскому Клубу" такую огромную популярность -- неизсякаемая веселость, обиліе сердечнаго юмора, живительная добродушная сатира -- все это воскресло и здѣсь, сопровождаемые притомъ большею связностью эпизодовъ и болѣе точной очерченностью характеровъ. Въ этомъ романѣ авторомъ была въ то же время объявлена война тѣмъ жестокостямъ, которыя совершались въ Іоркширскихъ школахъ.
   Лѣтомъ 1838 г. Диккенсъ снималъ коттеджъ въ Тчикенгэмѣ и провелъ тамъ много веселыхъ дней, окруженный своими друзьями. Среди обычныхъ гостей такъ были Теккерей, Энсвертъ, Джонъ Фирстеръ, художникъ Мэклизъ и очаровывавшій всѣхъ своей веселостью актеръ Макреди.
   Вѣ слѣдующемъ году онъ жилъ лѣтомъ въ Петерсгэмѣ, гдѣ при коттэджѣ былъ обширный садъ, сдѣлавшійся ристалищемъ спортивныхъ состязаній, которымъ Диккенсъ съ увлеченіемъ предавался при участіи своихъ друзей.
   По выходѣ послѣдняго -- двадцатаго -- выпуска "Николая Никкльби" Диккенсъ сталъ подумывать о новомъ литературномъ планѣ. Онъ рѣшилъ съ апрѣля 1840 г. начать новое изданіе, выходившее еженедѣльными нумерами по три пенса; тамъ должны были помѣщаться небольшія оригинальныя произведенія и извѣстное число нумеровъ составляло бы самостоятельный томъ. Изданіе это, которое долженствовало содержать исключительно небольшіе разсказы и очерки, и успѣхъ котораго обусловливался бы появленіемь въ немъ время отъ времени какого-нибудь произведенія Диккенса, было предпринято Чампаномъ и Холмомъ и начало выходить подъ названіемъ "Часы мистера Гумфри".
   Первый нумеръ "Часовъ" разошелся въ количествѣ семидесяти тысячъ, но слѣдующіе выпуски пошли менѣе бойко, такъ какъ публика привыкла къ тянущимся изъ нумера въ нумеръ повѣстямъ. У Диккенса зародилась мысль написать разсказъ, которому онъ предполагалъ дать такое заглавіе "Личныя приключенія мистера Гумфри: Лавка Древностей". Эта работа увлекла его, и вмѣсто разсказа получился романъ, печатавшійся подрядъ цѣлый годъ и пользовавшійся необычайнымъ успѣхомъ какъ въ Англіи, такъ и въ Америкѣ. "Маркиза" и Дикъ Свивеллеръ сопричислились къ любимцамъ публики; но въ особенности нравился всѣмъ трогательный образъ Нелли, описаніе смерти которой было такъ прочувствовано Диккенсомъ, что онъ, когда писалъ послѣднюю главу, какъ будто снова переживалъ кончину Мери.
   Въ концѣ 1839 г., Диккенсъ переѣхалъ изъ Даути-стритъ въ Девонширъ-террасъ, гдѣ онъ снялъ уютный домъ съ садомъ. Тамъ онъ и былъ занятъ писаніемъ "Лавки древностей", которая закончилась печатаніемъ въ первыхъ мѣсяцахъ 1841 г. Она смѣнилась въ "Часахъ мистера Гумфри" романомъ "Барнеби Реджъ", который, какъ мы видѣли, былъ имъ начатъ значительно раньше. У Диккенса былъ ручной воронъ, носившій кличку Грипъ; эту птицу онъ описалъ въ романѣ, давъ ей тамъ не послѣднюю роль. Неожиданная смерть Грипа огорчила всѣхъ домочадцевъ Диккенса.
   "Барнеби Реджъ" является первымъ произведеніемъ Диккенса, описывающимъ не повседневную жизнь. Дѣйствіе происходитъ въ ту эпоху, когда пытки, которымъ подвергались зачастую совершенно невинные люди, господствовали повсемѣстно, деморализуя новыя поколѣнія и подготовляя ихъ тоже къ эшафоту. Но и тогда терпѣливыя и жизнерадостныя души могли почерпнуть утѣшеніе; откуда -- о томъ читатели могутъ узнать изъ самой книги. Передъ нами развертываются мастерски написанные эпизоды; мы видимъ переходъ отъ перваго глухого ропота народной бури къ грозному ея бушеванію, мы присутствуемъ при безумныхъ, жестокихъ неистовствахъ невѣжественной черни.
   Въ іюнѣ 1841 г. Диккенсъ поѣхалъ съ женой на ея родину -- въ Шотландію -- не переставая писать "Барнеби" и во время путешествія. Въ Эдинбургъ его пригласили еще въ мартѣ, и теперь городъ устроилъ въ честь его торжественный обѣдъ. Огромный залъ былъ набитъ биткомъ. Диккенсу представили всѣхъ знаменитостей -- Вильсона, Петера Робертсона, знаменитаго артиста Аллена. Диккенсъ всегда съ сердечнымъ чувствомъ вспоминалъ объ оказанномъ ему пріемѣ. Красота шотландскихъ горъ произвела на него сильное впечатлѣніе. Особенно поразило его мрачное ущелье Гленко: здѣсь онъ увидѣлъ картину одинокаго величія природы. Въ одномъ изъ писемъ онъ разсказываетъ объ опасной переправѣ черезъ бурную рѣку, причемъ едва не утонулъ вмѣстѣ съ лошадьми и повозкой кучеръ.
   Вскорѣ по возвращеніи изъ Шотландіи онъ опять поѣхалъ въ Бродстэръ. Чувствуя, что "Часы мистера Гумфри" заставляютъ его слишкомъ напрягать свои силы, онъ рѣшилъ ихъ прекратить и подписалъ условіе, по которому обязался написать новый романъ, на двадцать выпусковъ, подобно "Пикквику" и "Николаю Никльби", который долженъ быть начатъ печатаніемъ не раньше декабря 1842 г. Во время печатанія издатели уплачиваютъ Диккенсу 200 ф. ст. ежемѣсячно и кромѣ того три четверти дохода съ изданія. Въ теченіе промежуточнаго года Диккенсъ получаетъ 150 ф. ст. въ мѣсяцъ, но эти деньги должны быть вычтены изъ его трехъ четвертей дохода.
   Такимъ образомъ у Диккенса образовался досугъ, которымъ онъ воспользовался для поѣздки въ Америку, куда его давно тянуло и куда въ сердечномъ письмѣ звалъ его Вашингтонъ Ирвингъ.
   Сначала онъ хотѣлъ взять съ собой не только жену, но и дѣтей (у него теперь, кромѣ Чарльза, былъ другой сынъ, Вальтеръ, и двѣ дочери -- Мери и Кэтъ), но вскорѣ отказался отъ этой мысли, поддаваясь увѣщаніямъ друзей, которые обѣщали окружить малютокъ ласковымъ вниманіемъ во время его отсутствія.
   Въ періодъ хлопотливыхъ приготовленій къ путешествію умеръ младшій братъ жены Диккенса -- умеръ съ той же внезапностью, какъ и Мери, съ которой теперь его похоронили рядомъ. Диккенсъ, недомогавшій въ это время, взялъ, однако, на себя заботы объ устройствѣ похоронъ. Въ письмѣ къ Форстеру онъ говоритъ о грусти, охватывающей его при мысли, что мѣсто рядомъ съ могилой Мери, которое онъ такъ берегъ для себя, занято другимъ.
   Четвертаго января 1842 г. пароходъ "Британія" вышелъ изъ Ливерпуля, а 20-го числа былъ въ Галифаксѣ, чуть не застрявъ на мели при въѣздѣ въ гавань. Въ этомъ городѣ "неподражаемому Бозу" была устроена восторженная встрѣча и онъ, какъ почетный гость, былъ приглашенъ на засѣданіе парламента.
   28-го января Диккенсъ прибылъ въ Бостонъ. Оваціи, которые ему устраивались не поддаются описанію. Народъ запруживалъ улицы, по которымъ онъ проѣзжалъ. Въ честь его сочинялись гимны, устраивались балы, банкеты, собранія.
   Каковы бы ни были послѣдующія разочарованія Диккенса, но справедливость требуетъ сказать, что энтузіазмъ встрѣчи былъ неподдѣльно искренній. Задушевная человѣческая сторона его генія восхищала американцевъ. Неизсякаемый юморъ его, давшій новую красоту обыденнѣйшимъ формамъ жизни, завоевалъ ему среди янки множество сочувственныхъ сердецъ, и Диккенсъ повсемѣстно былъ предметомъ благороднаго преклоненія. Въ то же время эти чествованія были какъ бы протестомъ противъ недостатковъ общественнаго строя Англіи, противъ соціальныхъ предразсудковъ. Американцы какъ бы говорили своей бывшей метрополіи, торжествуя надъ ней: вы покланяетесь титуламъ, военнымъ героямъ, богачамъ, а мы, сыны Новаго Свѣта, хотимъ вамъ показать, чествуя этого молодого человѣка, который ничѣмъ не заявилъ о себѣ, кромѣ своего сердца и своего генія, какъ у васъ чествуютъ лишь королей и завоевателей, -- хотимъ показать вамъ, что именно считается у насъ болѣе достойнымъ почестей, чѣмъ знатное происхожденіе или богатство, титулъ или мечъ.
   Черезъ нѣсколько дней Диккенсъ былъ уже въ Нью-Іоркѣ, граждане котораго встрѣтили его обѣдомъ и баломъ.
   Диккенсъ рѣшилъ смѣло выступить на защиту авторскихъ правъ и уже въ Бостонѣ, а также проѣздомъ черезъ Хартфордъ, упомянулъ въ своихъ рѣчахъ о необходимости международнаго соглашенія о литературной собственности. Это заявленіе было встрѣчено несочувственно, и Диккенсъ такимъ образомъ началъ замѣчать оборотную сторону медали. Всѣ американскія литературныя собранія выражали ему свое полное сочувствіе, и однако никто изъ нихъ не поднималъ голоса противъ узаконенной несправедливости. Это молчаніе, это преклоненіе передъ буквой закона были непостижимы Диккенсу.
   Въ одномъ изъ писемъ Диккенсъ говоритъ о непосредственномъ результатѣ своего выступленія. "Послѣ моей второй рѣчи поднялся, съ цѣлью предупредить такую же выходку съ моей стороны и въ Нью-Іоркѣ, такой гамъ, о которомъ нельзя имѣть представленія въ Англіи. Мнѣ присылали анонимныя письма, увѣщевали меня, писали въ газетахъ, что закоренѣлый убійца Кольтъ -- ангелъ въ сравненіи со мною, что я не джентльменъ, а торгашъ и мошенникъ". Всѣ усилія Диккенса не привели однако ни къ чему и онъ самъ, наконецъ, убѣдился въ безнадежности попытки.
   Его популярность причиняла ему много неудобствъ. Онъ не могъ никуда пойти, не образовавъ вокругъ себя толпы зѣвакъ. Дома его осаждали посѣтители. Если онъ осматривалъ какое-нибудь общественное учрежденіе, то директора и служащіе сбѣгали внизъ и встрѣчали его длинными рѣчами. Онъ рѣшилъ не принимать больше никакихъ публичныхъ привѣтствій и отказался отъ банкетовъ, предполагавшихся въ Филадельфіи, Балтиморѣ, Вашингтонѣ и другихъ городахъ.
   Изъ Нью-Іорка Диккенсъ отправился въ Филадельфію, побывалъ въ Вашингтонѣ, Чарльстонѣ, совершилъ переѣздъ по каналамъ Пенсильваніи и по рѣкамъ Охайо и Миссисипи до Сентъ-Луи, взглянулъ на преріи, поѣхалъ назадъ черезъ Синсинати въ Буффало, насладился величественнымъ зрѣлищемъ Ніагарскаго водопада, проѣхалъ черезъ Торонто и Кингстонъ въ Монреаль, гдѣ былъ данъ любительскій спектакль при участіи его самаго и его жены, и въ началѣ іюня 1842 г. покинулъ Америку, отправляясь на родину, по которой успѣлъ сильно соскучиться.
   На Диккенса произвели тяжелое впечатлѣніе ужасы пенитенціарной системы Соединенныхъ Штатовъ. Онъ посѣтилъ полицейскіе участки, домъ предварительнаго заключенія и исправительную тюрьму въ Нью-Іоркѣ и провелъ день въ Восточной одиночной тюрьмѣ подъ Филадельфіей, гдѣ свободно входилъ въ камеры, разспрашивая заключенныхъ. "Я видѣлъ людей, которые пробыли въ одиночномъ заключеніи пять, шесть, одиннадцать лѣтъ, два года, два мѣсяца... Я смотрѣлъ на нѣкоторыхъ изъ нихъ съ такимъ же ужасомъ, какъ если бы увидѣлъ людей, похороненныхъ заживо и выкопанныхъ снова".
   Результатомъ путешествія были вскорѣ появившіяся въ печати "Американскія замѣтки", въ которыхъ очень сильно сказываются какъ правдивая наблюдательность, такъ и юморъ автора. Каковъ былъ ихъ успѣхъ, видно изъ того, что съ 18-го октября до конца года разошлось четыре изданія.
   Осенью Диккенсъ совершилъ съ тремя друзьями -- Форстеромъ, Маклизомъ и Стенфильдомъ -- очаровательную поѣздку въ Корнуэльсъ, обойдя его поэтическія горы, гдѣ живутъ легенды о королѣ Артурѣ.
   Послѣ этого онъ засѣлъ за работу надъ новымъ романомъ -- "Мартиномъ Чозльвитомъ". Въ этомъ романѣ, который самъ Диккенсъ причислялъ къ лучшимъ своимъ вещамъ, есть, правда, недостатки конструкціи и развитія фабулы, но зато онъ необычайно силенъ глубиною мысли, анализомъ характеровъ и описательной стороной. Передъ читателемъ не только протекаетъ непосредственная жизнь, но онъ проникается сознаніемъ иной жизни -- высшей и превосходящей эту. И въ другихъ книгахъ Диккенса есть столь же острая сатира. Но нигдѣ онъ не обнаруживалъ еще такой творческой проницательности, съ какой его юморъ и его искусство бичевали теперь самое сердце общественныхъ пороковъ.
   Весь слѣдующій годъ (1843) онъ усиленно работалъ надъ "Мартиномъ Чезльвитомъ". Въ октябрѣ и ноябрѣ онъ успѣлъ кромѣ того урывками написать "Рождественскую пѣснь" -- произведеніе, надъ которымъ онъ то рыдалъ, то смѣялся, пока писалъ его; то уходилъ, обдумывая его, и подолгу блуждалъ по мрачнымъ улицамъ Лондона въ часы, когда мирные люди давно уже спятъ.
   "Мартинъ Чезльвитъ", начавъ выходить ежемѣсячными выпусками съ января 1843, не имѣлъ успѣха, сравнительно съ "Записками Пикквикскаго клуба" и "Николаемъ Никльби", и сдѣлался для Диккенса источникомъ многихъ разочарованій. Въ договорѣ съ издателями было для формы упомянуто, что если прибыль изданія не покроетъ извѣстныхъ расходовъ, то издатели имѣютъ право удержать 50 ф. ст. изъ ежемѣсячныхъ 200 ф. ст., получаемыхъ Диккенсомъ. Младшій компаньонъ фирмы, м-ръ Холлъ, имѣлъ неосторожность намекнуть теперь Диккенсу объ этомъ, и ему долго пришлось раскаиваться въ своей нетактичности, такъ какъ Диккенсъ рѣшилъ послѣ этого порвать съ издателями и, вступивъ въ непосредственныя сношенія съ типографами Брадбери и Эвансомъ, подписалъ въ іюнѣ 1844 года контрактъ, по которому за 2800 ф. ст. уступалъ имъ четвертую часть доходовъ всѣхъ своихъ произведеній, имѣющихъ быть написанными въ теченій восьми лѣтъ.
   Неудача съ "Мартиномъ Чезльвитомъ" заставила Диккенса подумать о сокращеніи своихъ расходовъ и онъ рѣшилъ отправиться за границу, какъ только закончится романъ, и поселиться тамъ, избравъ своимъ мѣстопребываніемъ Италію.
   Напутствуемый своими друзьями, онъ поѣхалъ въ Италію черезъ Францію, и 16-го іюля 1844 г. прибылъ въ Альбаро, предмѣстье Генуи. Здѣсь онъ, по указанію, своего друга Флетчера, снялъ небольшой домъ, называвшійся "вилла ди Белла Виста", гдѣ намѣревался провести лѣтніе мѣсяцы. Онъ ожидалъ, что будетъ страдать отъ жары, но погода первые дни стояла пасмурная и дождливая, и только недѣли черезъ полторы открылись пестрыя красоты итальянской природы и итальянское небо.
   Диккенсъ ничего не начиналъ писать. Онъ занимался итальянской грамматикой, и это у него отнимало значительную часть времени. Черезъ мѣсяцъ практики онъ овладѣлъ языкомъ настолько, что "разгуливалъ по улицамъ смѣлый, какъ левъ".
   Онъ скоро изучилъ всѣ закоулки Генуи, осмотрѣлъ ея церкви, въ которыхъ его поражалъ контрастъ между красотой архитектуры и обиліемъ блестящей мишуры внутри, побывалъ въ театрахъ, заглянулъ въ монастыри. На зиму онъ снялъ въ Генуѣ квартиру за 500 франковъ въ мѣсяцъ въ Палаццо Пескьере, куда и переѣхалъ съ 1-го октября. Это было чудной красоты старинное зданіе съ громадными комнатами и залами; на стѣнахъ были трехсотлѣтнія фрески, "такія свѣжія, какъ будто краски положены только вчера". Изъ оконъ кабинета Диккенса былъ видъ на весь городъ и на маякъ, ярко вспыхивавшій по ночамъ, освѣщая фасадъ дворца волшебнымъ отблескомъ. Кругомъ дворца былъ садъ, гдѣ стояли античныя статуи и били фонтаны среди зарослей камелій и апельсинныхъ деревьевъ.
   Здѣсь, когда онъ однажды сидѣлъ у окна, тщетно стараясь начать работу, и вдругъ на всѣхъ башняхъ раскинувшейся передъ нимъ Генуи зазвонили колокола, образовавъ безпорядочную, оглушительную мелодію -- здѣсь зародилась идея его новаго рождественскаго разсказа. Вскорѣ мы уже видимъ его поглощеннымъ писаніемъ "Колоколовъ". Написанное онъ послалъ въ Лондонъ Форстеру, который вдругъ получилъ отъ Диккенса извѣстіе, что онъ пріѣдетъ къ первому декабря въ Лонцонъ, чтобы взглянуть на печатающуюся книгу и прочесть ее вслухъ въ кругу друзей.
   Диккенсъ дѣйствительно прибылъ въ Лондонъ, и 2-го декабря на квартирѣ Форстера состоялось чтеніе "Колоколовъ", а затѣмъ онъ уѣхалъ съ той же быстротой обратно въ Геную, остановившись мимоходомъ на короткое время въ Парижѣ.
   Въ Генуѣ онъ пробылъ до конца января, когда онъ покинулъ Палаццо для того, чтобы вмѣстѣ съ женой объѣхать Аппенинскій полуостровъ. Изъ всѣхъ городовъ Италіи ему больше другихъ понравились Генуя, Венеція и Фдоренція. "Здѣсь есть мѣста... о небо, какъ они прекрасны! Я хотѣлъ бы, что5ы вы видѣли palazzo Vecehio, какъ я его сейчасъ вижу на протиположномъ берегу Арно! Но обо всемъ этомъ и о Флоренціи я напишу вамъ подробнѣе, когда опять буду среди своихъ апельсинныхъ деревьевъ въ Нескьере". "Дорогой мой, все, что вы слышали о Венеціи -- ничто въ сравненіи съ великолѣпной и ошеломляющей дѣйствительностью. Самыя сказочныя видѣнія "Тысячи и одной ночи" не могутъ сравниться съ площадью св. Марка и съ первымъ впечатлѣніемъ внутренности церкви. Пышная и чудная венеціанская дѣйствительность идетъ дальше крайнихъ предѣловъ самой опьяненной фантазіи". Онъ вернулся въ Геную 9-го апрѣля и пробылъ тамъ еще два мѣсяца. Онъ полюбилъ этотъ городъ и сильно привязался къ тому общественному кругу, который около него образовался. Онъ любилъ также, отдыхая, переживать сызнова свои путевыя впечатлѣнія.
   Диккенса опять потянуло домой; онъ поѣхалъ теперь черезъ Швейцарію и былъ восхищенъ этой страной, "столь божественной, что удивительно было бы, если бы ея сыны и дочери не отличались патріотизмомъ". "Чистота домиковъ, служащихъ харчевнями, поражаетъ того, кто только что пріѣхалъ изъ Италіи. Однако, итальянское изящество, красивый языкъ, быстрая отзывчивость на ласковый взглядъ, на веселое слово, плѣнительныя готовность идти навстрѣчу нашимъ желаніямъ -- это все осталось за Альпами, и я, вспоминая объ этомъ, вздыхаю по грязи, по кирпичному полу, по неоштукатуреннымъ потолкамъ, по голымъ стѣнамъ и разваливающимся окнамъ..."
   Къ концу іюня 1845 г. онъ былъ въ Лондонѣ. Его снова началъ занимать проектъ періодическаго изданія. Онъ задумалъ еженедѣльный журналъ подъ названіемъ "The Cricket" (Сверчокъ), который отражалъ бы всѣ злободневные интересы и въ то же время "согрѣвалъ бы пылкимъ, сердечнымъ, веселымъ и яркимъ отблескомъ домашняго очага". Эта мысль не нашла осуществленія въ такой формѣ, но дала начала новому рождественскому разсказу на 1845 г., получившему заглавіе "Сверчокъ у очага",
   Онъ однако не отказался отъ своего плана и вскорѣ друзья его узнали, что подъ его редакторствомъ начнетъ выходить ежедневная газета, которую онъ дѣйствительно основалъ и которая немало ратовала за улучшеніе общественныхъ условій, за водвореніе сословной справедливости, и завоевала себѣ большую аудиторію. Она называется "Daily News". Но эта не была стихія Диккенса. 21-го января онъ пишетъ Форстеру, передъ уходомъ домой изъ типографіи въ 6 часовъ утра, что только что "вышелъ нумеръ, опередившій "Times", а 9-го февраля онъ извѣщаетъ его объ отказѣ отъ редакторства: "я измучился смертельно и совершенно изнуренъ". Черезъ четыре мѣсяца онъ окончательно прекратилъ сотрудничество въ "Daily News". Впослѣдствіи онъ признавался, что это "была ошибка съ его стороны -- такъ прервать свои старыя связи съ читателями".
   Ему уже не сидѣлось въ Лондонѣ -- горы Швейцаріи манили его къ себѣ, и 30-го мая друзья чествовали его прощальнымъ обѣдомъ. Онъ предполагалъ пробыть въ отсутствіи цѣлый годъ.
   Седьмого іюня Диккенсъ былъ въ Страсбургѣ, а черезъ три дня -- въ Лозаннѣ, гдѣ нанялъ себѣ хорошенькій двухъ-этажный особнячокъ, называвшійся Розмонъ. Онъ описываетъ Лозанну, какъ скучноватый городъ, гдѣ, "улицы внезапно и круто взбираются и опускаются по холмамъ, какъ въ сновидѣніяхъ". "Мѣстность не возвышенная и не очень красивая. Здѣсь нѣтъ въ непосредственной близости водопадовъ или горныхъ ущелій, какъ въ другихъ частяхъ Швейцаріи. Но есть много очаровательныхъ пейзажей -- глубокое, синее и спокойное озеро, холмы, зеленыя долины, виноградники, лѣсныя рощи, а надъ всѣмъ этимъ вѣчно измѣнчивый рядъ чудныхъ горъ -- то красныхъ, то сѣрыхъ, то пурпуровыхъ, то черныхъ, то бѣлыхъ подъ снѣжнымъ покровомъ; то отстоящихъ отъ васъ будто на нѣсколько шаговъ, то обрисовывающихся, какъ привидѣнія, среди облаковъ и тумана".
   Среди такой обстановки ему теперь предстояло жить и работать, по крайней мѣрѣ, въ теченіе шести мѣсяцевъ, и такъ какъ любовь къ природѣ была такой же его страстью въ минуты досуга, какъ стремленіе къ толпѣ и уличной жизни въ періодъ творчества, то онъ какъ нельзя болѣе радовался виду, открывавшемуся изъ оконъ его дачи.
   Горная красота Швейцаріи, ея хребты, которые постоянно мѣняются, то словно подступая къ зрителю, то отодвигаясь назадъ, и не мѣняются лишь въ своемъ величіи, влекли Диккенса, и онъ остался въ восторгѣ отъ совершенной имъ экскурсіи на Монбланъ. "Всѣ чудеса этихъ чудеснѣйшихъ мѣстъ превосходятъ самыя причудливыя ожиданія".
   Диккенсъ рѣшилъ написать въ Лозаннѣ по крайней мѣрѣ четыре выпуска романа. Но работа подвигалась медленно, и онъ готовъ былъ даже отказаться отъ ея продолженія. Ему недоставало шумныхъ улицъ Лондона, гдѣ творческій духъ его находилъ нужное настроеніе. Онъ чувствовалъ себя почти больнымъ и, ради перемѣны обстановки и отдыха, поѣхалъ на нѣсколько дней въ Женеву, откуда вернулся ободреннымъ. 10-го декабря онъ послалъ Форстеру большую половину рукописи. Эта повѣсть была напечатана въ декабрѣ того же 1846 года, а начиная съ октября вышло три мѣсячныхъ выпуска "Домби и Сына"; они раскупались лучше, чѣмъ "Мартинъ Чезльвитъ", и это извѣстіе утѣшало Диккенса.
   Въ періодѣ же пребыванія въ Лозаннѣ, произошла въ Женевѣ революція. Союзнымъ совѣтомъ былъ изданъ декретъ объ изгнаніи іезуитовъ, но католическіе кантоны отказались признать этотъ декретъ. Тогда протестанскіе кантоны образовали временное правительство, которое закрыло католическую лигу. По этому поводу Диккенсъ писалъ Форстеру: "Если бы я былъ швейцарцемъ, я такъ же стойко боролся бы съ католическими кантонами и іезуитской пропагандой, какъ любой изъ радикаловъ среди нихъ. Распространеніе католицизма я считаю самымъ ужаснымъ средствомъ политическаго и соціальнаго развращенія, какое существуетъ еще на землѣ".
   16-го ноября Диккенсъ покинулъ Лозанну, направляясь въ Парижъ, гдѣ онъ остановился въ отелѣ "Брайтонъ". Диккенсу нравилась жизнь въ гостиницѣ, но "нѣсколько тоннъ багажа, нѣсколько тоннъ прислуги и нѣсколько тоннъ дѣтей" являются плохимъ добавленіемъ въ этомъ случаѣ, и онъ вскорѣ нанялъ себѣ помѣщеніе въ Rue de Courcelles. Черезъ нѣсколько дней ему представился случай увидѣть проѣзжавшаго по Елисейскимъ Полямъ короля Луи-Филиппа. Диккенса непріятно поразила, подозрительность "короля-гражданина" и обиліе окружавшихъ его тѣлохранителей. Въ этомъ и во многихъ другихъ политическихъ признакахъ онъ видѣлъ симптомы народной болѣзни. "Это -- проклятый и зловѣщій городъ, хотя неотразимо влекущій къ себѣ".
   То, что Диккенсъ говоритъ о парижскихъ рабочихъ и мелкихъ торговцахъ, послужитъ, быть можетъ, иллюстраціей къ исторіи той эпохи. "У нихъ есть, какъ и въ Америкѣ, полусентиментальная независимость, но нѣтъ американской выдержки и энергіи. Если во Франціи добьются введенія свободной торговли, то эта часть населенія будетъ на долгіе годы разорена. Они не смогутъ устоять въ соперничествѣ съ англійскими работниками. Недостатокъ проворности, праздныя привычки, укоренившаяся непокорность, невозможность на нихъ положиться -- это погубитъ ихъ въ подобной борьбѣ. Они только годятся для военщины".
   Въ декабрѣ онъ пріѣхалъ на восемь дней въ Лондонъ для устройства нѣкоторыхъ дѣлъ, сопряженнымъ съ изданіемъ предполагавшагося дешеваго собранія его сочиненій, а по возвращеніи въ Парижъ опять усиленно принялся за "Домби".
   Въ Парижѣ Диккенсъ познакомился съ Дюма, Сю, Готье, Карромъ, Ламартиномъ, Скрибомъ, Гюго; послѣдній принялъ его у себя чрезвычайно любезно и сердечно. Пробывъ въ Парижѣ три мѣсяца, Диккенсъ вернулся въ Англію раньше предположеннаго срока. Въ апрѣлѣ 1847 г. онъ организовалъ любительскую труппу, привлекши въ нее многихъ своихъ литературныхъ друзей -- Джерольда, Форстера, Крукшэнка, Бульвера, Льюиса и другихъ; доходъ отъ представленій предназначался для литераторовъ, нуждающихся въ матеріальной поддержкѣ. Успѣхъ этого предпріятія вполнѣ оправдалъ хлопоты и ожиданія. Еще въ то время, когда Диккенсъ учился стенографіи, онъ подумывалъ объ актерской карьерѣ, и только случай помѣшалъ ему попасть на сцену. Объ этомъ жалѣть не приходится -- Диккенсъ обезсмертилъ себя на другомъ поприщѣ -- но талантливая игра его, обнаруженная имъ на любительскихъ спектакляхъ, заставляетъ предполагать въ немъ задатки великаго актера.
   Въ слѣдующемъ году былъ данъ опять рядъ представленій въ различныхъ городахъ. Сборы получились значительные. Диккенсъ одушевлялъ всѣхъ своей неустанной веселостью и жизнерадостной, неутомимой дѣятельностью.
   Въ апрѣлѣ 1848 года вышелъ послѣдній выпускъ "Домби и Сына". Въ этомъ романѣ передъ читателемъ проходитъ рядъ характеровъ, удивительно разнообразно очерченныхъ; отличаясь большой психологической глубиной, это произведеніе Диккенса смѣло можетъ быть причисляемо къ шедеврамъ англійской литературы.
   "Домби" былъ вскорѣ переведенъ на русскій языкъ, и Диккенсъ получилъ экземпляръ русскаго перевода съ письмомъ переводчика, Ириніарха Ивановича Введенскаго (или, по Форстеру, Тринарха Вреденскаго), писавшаго между прочилъ: "За послѣднія одиннадцать лѣтъ Ваше имя широко прославилось въ Россіи, и отъ береговъ Невы до отдаленнѣйшихъ захолустьевъ Сибири Вашими книгами зачитываются. Вашъ "Домби" одушевляетъ восторгомъ всю литературную Россію" {Въ нашемъ изданіи романъ "Домби и Сынъ" дается въ переводѣ И. И. Введенскаго, такъ же какъ "Записки Пикквикскаго клуба". Примѣч. издат.}. Не разъ во время своихъ общественныхъ или частныхъ неудачъ Диккенсъ говаривалъ потомъ Форстеру, что онъ готовъ уложить свой чемоданъ и переселиться въ болѣе привѣтливый и сочувствующій ему климатъ "отдаленнѣйшихъ захолустьевъ Сибири".
   Лѣтомъ 1848 г. умерла отъ чахотки его любимая сестра Фанни, съ которой его связывало много отрадныхъ, а еще болѣе -- грустныхъ воспоминаній дѣтства.
   Въ этомъ году вышла послѣдняя изъ рождественскихъ книгъ -- "Духовидецъ" (The Haunted Man). Въ повѣсти этой описывается мудрецъ, который рѣшилъ порвать съ своимъ печальнымъ прошлымъ и выпросилъ себѣ даръ не только утраты воспоминаній о пережитомъ имъ когда то несправедливостяхъ, но и передачи того же забвенія всѣмъ окружающимъ. Его сердечныя струны послѣ этого замерли; скупость, мстительность, злоба стали его природой. Философъ остался наединѣ съ своими звѣрскими наклонностями.
   Диккенсъ опять вернулся къ мысли о еженедѣльномъ журна;ль, и въ концѣ 1849 г. было объявлено о подпискѣ. Журналъ называется "Household Words". Онъ выходилъ непрерывно съ марта 1850 г. до мая 1859, когда онъ замѣнился другимъ -- "All the Year Round" -- не прекращавшимся до самой смерти Диккенса и пережившимъ его. Помощникомъ Диккенса по редактированію былъ мистеръ Уильсь, ставшій однимъ изъ его ближайшихъ друзей въ теченіи послѣднихъ двадцати лѣтъ его жизни. Руководящей задачей журнала было: "поддерживать пламя фантазіи, свѣтящееся во всѣхъ сердцахъ".
   Въ годъ возникновенія "Household Word" Диккенсъ опять возобновилъ театральныя представленія въ пользу литературныхъ тружениковъ. Предыдущій опытъ показалъ, насколько великъ общественный интересъ къ этимъ спектаклямъ. Благодаря содѣйствію Бульвера ему удалось организовать "Союзъ литературы и искусства", члены котораго рисовали декораціи, писали пьесы и разыгрывали ихъ. Герцогъ Девонширскій предоставилъ для первыхъ представленій свой дворецъ въ Пикадилли и взялъ на себя сопряженные съ ними расходы. 16-го мая 1851 г. была исполнена комедія Бульвера въ присутствіи королевы, принца и многочисленной публики, биткомъ наполнившей залъ. Потомъ "труппа" совершила турнэ по Англіи и съ перерывами продолжала давать представленія въ теченіе этого и слѣдующаго года.
   Во время этого турнэ, имѣвшаго громадный успѣхъ, Диккенсъ сблизился съ участвовавшимъ въ представленіяхъ Уилки Коллинзомъ, который въ теченіи всей остальной жизни Диккенса продолжалъ быть однимъ изъ его самыхъ дорогихъ, высоко цѣнимыхъ друзей.
   По окончаніи "Домби и Сына" Диккенса началъ занимать планъ новаго романа, который, наконецъ, принялъ форму "Давида Копперфильда" и быль главнымъ предметомъ его занятій въ теченіе 1849 и 1850 гг. Разъ углубившись въ работу, онъ отъ нея не отрывался. Развитіе фабулы на этотъ разъ шло легко и быстро, но съ тѣмъ же страстнымъ участіемъ въ скорби и страданіяхъ лицъ, созданныхъ его фантазіей, которое вноситъ столько правдивости и очарованія въ произведенія Диккенса.
   Никогда такъ ярко не блестѣла звѣзда Диккенса, какъ послѣ окончанія "Давида Копперфильда", снискавшаго большую популярность, чѣмъ даже "Записки Пикквикскаго клуба", хотя не такъ раскупавшагося. Здѣсь была та же мощность, какъ въ "Мартинѣ Чезльвитѣ", и большая привлекательность сюжета, большое разнообразіе эпизодовъ, болѣе свободная игра характеровъ; а кромѣ того являлось смутное, но много усиливавшее интересъ подозрѣніе, что за вымысломъ таится кое-что изъ жизни автора. Личныя воспоминанія Диккенса, найденныя въ его бумагахъ послѣ его смерти, иногда почти дословно совпадаютъ съ нѣкоторыми мѣстами "Давида Копперфильда" и устанавливаютъ несомнѣнную связь между этой книгой и исторіей жизни ея автора. Но такое отождествленіе простирали слишкомъ далеко, когда утверждали, что онъ намѣревался въ этой повѣсти выразить свой характеръ и описать эпизоды своего жизненнаго поприща. Здѣсь умѣстно будетъ предостеречь читателя отъ подобнаго заблужденія. Пусть онъ самъ судитъ, насколько испытанія дѣтства могли дать направленіе генію Диккенса, и только ли ихъ горечь породила ненависть къ угнетателямъ, защиту обиженныхъ, борьбу съ несправедливостью -- то, что красной нитью проходить черезъ всѣ его произведенія, начиная съ самыхъ раннихъ. Только-ли состраданіемъ къ своимъ собственнымъ дѣтскимъ годамъ объясняется его неизмѣнное участіе къ малолѣтнимъ страдальцамъ и горемыкамъ?
   Эта книга, въ которой такъ много лицъ, такое богатство деталей, связана единствомъ идеи, и вѣрность общаго тона нигдѣ не нарушена. По мѣрѣ развитія повѣсти мы научаемся цѣнить самоотверженность и терпѣніе, тихое смиреніе передъ неизбѣжнымъ зломъ, стойкость передъ зломъ исправимымъ. Едва ли найдется читатель, который въ Давидѣ Копперфильдѣ не узналъ бы отчасти самого себя,
   "Давидъ Копперфильдъ" былъ послѣдней книгой, написанной Диккенсомъ въ его домѣ въ Девонширъ-террасъ.
   Кромѣ мѣстъ, съ которыми переплелись его дѣтскія воспоминанія, Диккенсъ не проявлялъ особой привязанности къ домамъ. Но этотъ домъ, гдѣ имъ написано столько удачаныхъ твореній, быль ему дорогъ, и онъ не безъ сожалѣнія разстался съ нимъ въ 1851 г., переселившись въ пріобрѣтенный имъ Тэвистокъ-хаусъ. Незадолго до этого переселенія скончался Джонъ Диккенсъ, жившій въ Девонширѣ въ нанятомъ ему сыномъ домѣ.
   Нѣкоторый автобіографическій оттѣнокъ есть и въ слѣдующемъ романѣ Диккенса -- "Холодномъ домѣ", -- гдѣ разсказъ частью ведется отъ лица героини. Но этотъ романъ нѣсколько уступаетъ своему предшественнику. Диккенсъ поставилъ себѣ трудную задачу -- изобразить разсказчицу, которая съ правдивостью и реальной живостью описывала бы окружающіе характеры и событія, и въ то же время совершенно не знала бы о своихъ хорошихъ качествахъ, о которыхъ она наивно и безсознательно разсказываетъ въ дневникѣ.
   "Холодный домъ" былъ написанъ въ теченіи 1831--53 гг.; зимой 1853 г. былъ разработанъ планъ и начатъ романъ "Тяжелыя времена", предназначавшійся для "Household Words", гдѣ онъ еженедѣльно печатался. Вотъ идея романа: нельзя воспитывать, умерщвляя фантазію, нельзя воздѣйствовать на людей принципомъ посредственности, нельзя ладить съ рабочимъ, если, борясь съ его заблужденіями, не принять во вниманіе и его природной простоты и упрямства, частью происходящихъ изъ ограниченности его позаній, а больше изъ чистосердечія. Вотъ что писалъ объ этой книгѣ Рескинъ: "Диккенсъ вполнѣ правъ въ освѣщеніи главныхъ вопросовъ, затрагивавшихся его книгами; и всѣ онѣ, въ особенности же "Тяжелыя времена", должны быть тщательно и серьезно изучены всякимъ, кто интересуется соціальными вопросами".
   Смерть начала косить многихъ его друзей. "Страшно становится, когда вокругъ тебя начинаютъ такъ ужасающе часто падать друзья. Какое печальное поле битвы!" "Какъ глубоко этотъ безжалостный серпъ врѣзывается въ окружающія созрѣвшія колосья! Но быть можетъ, это -- сонъ, а смерть пробуждаетъ насъ?"
   Въ концѣ 1852 г. истекъ срокъ договора съ Брадбери и Эвансомъ. Диккенсъ продолжилъ его при условіи, что за нимъ остается право прервать контрактъ, когда ему угодно.
   Форстеръ замѣчалъ, что Диккенсу приходится черезчуръ напрягать свои силы ради еженедѣльника. "Ипохондрическія нашептыванія", сказалъ ему Диккенсъ, "говорятъ мнѣ, что я переутомился. Пружина не расправляется уже съ прежней эластичностью, когда я откладываю работу". "Холодный домъ", "Household Words", и "Исторія Англіи", приглашенія на торжества и банкеты -- все это наполняетъ меня такимъ чувствомъ, какъ будто моя голова сейчасъ разлетится, подобно гранатѣ, если я еще останусь здѣсь". Сначала онъ испробовалъ Брайтонъ, а вскорѣ послѣ того былъ въ Булонѣ, приморскомъ французскомъ городѣ, и благодарилъ небо за избавленіе отъ грозившаго ему нервнаго переутомленія. "Это одно изъ самыхъ милыхъ и живописныхъ мѣстъ, какія я знаю. Здѣсь моряки и рыболовы составляютъ какъ бы особое племя, и ихъ деревни напоминаютъ мнѣ рыбацкія деревушки Средиземнаго моря. Очаровательныя мѣста для прогулокъ. Я никогда не встрѣчалъ такого пріятнаго сочетанія города и деревни. И вдобавокъ -- морской воздухъ".
   Тамъ онъ въ августѣ 1853 г. дописалъ "Холодный Домъ", а періодъ до октября, когда онъ рѣшилъ отправиться на два мѣсяца въ Италію въ сопровожденіи Коллинза и художника Эгга, былъ для него періодомъ "реакціи изнеможенія и ничегонедѣланія".
   Первыя письма отъ трехъ путешественниковъ пришли въ концѣ октября изъ Шамони; тамъ мало говорилось объ утомленіи, а больше о прелестяхъ путешествія по Швейцаріи. Чистота и услужливость въ гостинницахъ, маленькія окна и холодные коридоры, двери, распахиваемыя зимними порывами вѣтра, обиліе молока, меда, коровъ и козъ, пѣсни въ горахъ передъ заходомъ солнца и очаровательный видъ страны передъ наступленіемъ зимы -- вотъ общая картина. Къ концу октября путешественники успѣли достигнуть Генуи, совершивъ переѣздъ отъ Милана въ теченіи тридцати одного часа. Всюду Диккенсъ находилъ перемѣны. Палаццо Пескьере превратился въ женскую гимназію, изображенія боговъ и богинь на стѣнахъ были затянуты холстомъ, а садъ пришелъ въ запустѣніе. Въ городѣ разрослась жизнь, предпріимчивость. Общее же впечатлѣніе было подтвержденіемъ прежняго: "за исключеніемъ Венеціи, нигдѣ въ Италіи вы не увидите такой живописной красоты, какъ въ древней, сверкающей Генуѣ".
   Затѣмъ нѣсколько дней было проведено въ Неаполѣ, откуда они направились въ Римъ. "Я замѣчаю, что римскія древности меньше, чѣмъ рисовало ихъ мое воображеніе въ теченіе этихъ девяти лѣтъ, что я ихъ не видѣлъ. Телеграфъ, какъ лучъ солнца, проходитъ сквозь жестокое старое сердце Колизея -- не правда ли, тема для размышленія?"
   Изъ Рима они поѣхали во Флоренцію, куда попали къ 20-му ноября, а черезъ недѣлю были въ Венецію, которая встрѣтила ихъ, роскошно залитая солнцемъ. "Если бы вы увидѣли городъ въ эту минуту, вы бы никогда его не забыли"
   Послѣдній посѣщенный ими городъ былъ Туринъ, куда они прибыли 5-го декабря, заставъ тамъ, несмотря на яркое солнце, значительные холода. "Во всѣхъ окнахъ двойныя рамы, но альпійскій вѣтеръ проникаетъ таки, и мои ноги оцѣпенѣли, пока я писалъ". "Это красивый городъ, богатый, преуспѣвающій, разростающійся, какъ Генуя. Альпы, покрытыя теперь глубокимъ снѣгомъ, нависли надъ нимъ, и кажется словно они вотъ, вотъ сейчасъ обрушатся на дома. Поразителенъ контрастъ этой части Италіи съ остальной. Превосходныя желѣзныя дороги, веселый, дѣятельный народъ; воодушевленіе, энергія, жизнь, прогрессъ. Въ Миланѣ на каждой улицѣ вы увидите дворецъ какого нибудь благороднаго изгнанника, обращенный въ грязную казарму.-- Въ Неаполѣ я спросилъ у одного маркиза про моего прежняго знакомаго, который отличался чрезвычайной образованностью и, не покидая своей страны, превосходно овладѣлъ англійскимъ языкомъ и изучилъ всю нашу литературу.-- Скажите, гдѣ онъ? Я къ сожалѣнію забылъ его имя.-- Маркизъ назвалъ мнѣ его и грустно поникъ головой.-- Умеръ?-- спросилъ я.-- Въ изгнаніи, -- отвѣтилъ маркизъ:-- Что дѣлать! При его знаніяхъ, при его умѣ, при его великодушіи -- какъ не попасть ему въ изгнаніе!-- Мы больше не говорили объ этомъ ни слова, но я всегда буду помнить этотъ короткій разговоръ".
   Въ срединѣ декабря Диккенсъ былъ въ Англіи. Согласно обѣщанію, онъ 27-го числа прочелъ въ Бирмингамѣ съ благотворительной цѣлью свою "Рождественскую пѣснь", а 29-го -- "Сверчокъ у очага". Успѣхъ чтеній былъ такъ великъ, что онъ согласился вторично прочесть "Пѣснь", если будутъ устроены дешевыя мѣста для рабочихъ.
   Въ связи съ его Тэвистокъ-хаусомъ нельзя не упомянуть объ устраивавшихся тамъ Диккенсомъ дѣтскихъ спектакляхъ, которые продолжались, пока главные актеры не перестали быть дѣтьми. На этихъ представленіяхъ царило общее веселье. Одинъ ихъ маленькихъ комиковъ игралъ такъ, что Теккерей, разразившись хохотомъ, свалился съ кресла и заразилъ остальныхъ своимъ смѣхомъ.
   Въ іюнѣ 1854 г. Диккенсъ опять пріѣхалъ въ Булонь, гдѣ оставался до послѣднихъ чиселъ октября. Этотъ городъ былъ теперь оживленъ войсками, такъ какъ тутъ, черезъ недѣлю послѣ того какъ онъ окончилъ "Тяжелыя времена", началъ формироваться сѣверный лагерь. Терпѣніе Диккенса подвергалось нѣкоторому искусу благодаря обозамъ, загромождавшимъ его любимыя мѣста прогулокъ, и рѣзкимъ звукамъ рожковъ и барабановъ. Здѣсь Диккенсъ однажды столкнулся лицомъ къ лицу съ ѣхавшими верхомъ принцемъ Альбертомъ и Наполеономъ III, котораго онъ прежде встрѣчалъ въ Лондонѣ въ салонѣ графа д'Орсэ. Городъ былъ сплошь покрытъ флагами пока продолжалъ въ немъ пребывать принцъ Альбертъ. Союзныя войска обмѣнивались привѣствіями. "Странно было видѣть маленькихъ французскихъ солдатъ", писалъ Диккенсъ, "обнимающихся съ нашими гвардейцами. Странно было видѣть англійскихъ матросовъ, обмѣнивающихся рукопожатіями съ каждымъ и ко всему относящихся покровительственно".
   Черезъ нѣсколько дней однако Диккенсъ убѣдился, что какъ бы французы ни были расположены къ Англіи, но война съ Россіей среди нихъ непопулярна. Онъ былъ на парадѣ 8-го сентября, когда пришло ложное извѣстіе о взятіи Севастополя, и это извѣстіе объявили войскамъ. "Я былъ совершенно угнетенъ, когда увидѣлъ, какъ слабо, неохотно, вяло подхватывали солдаты провозглашавшееся офицерами "ура". Пятьдесятъ возбужденныхъ англичанъ натворятъ больше шума и жестовъ, чѣмъ тысяча этихъ людей... Императрица была очень мила, и когда императоръ далъ ей прочитать депешу, то она вспыхнула и поцѣловала ее съ такимъ какъ разъ естественнымъ порывомъ, какой хотѣлось бы видѣть".
   Въ февралѣ 1855 г. Диккенсъ провелъ съ Коллинзомъ двѣ недѣли въ Парижѣ. Лѣтомъ онъ жилъ въ Тэвистокъ-хаусѣ, гдѣ неоднократно происходили въ домашнемъ театрѣ "м-ра Круммельса, режиссера" (т. е. Диккенса) представленія при участіи самого режиссера, Коллинза, Лемона, Эгга, Стэнфильда, а также старшей дочери и свояченицы режиссера. Осенью онъ уже занятъ былъ обдумываніемъ новаго романа -- "Крошки Дорритъ". Въ октябрѣ онъ уѣхалъ на зиму въ Парижъ.
   Въ Парижѣ Диккенсъ вращался въ литературной и артистической средѣ. Онъ работалъ надъ романомъ, а также подготовлялъ свои сочиненія къ предполагавшемуся переводу ихъ на французскій языкъ. Когда онъ нуждался въ отдыхѣ, то искалъ его въ театрѣ. Онъ съ восторгомъ отзывался о безподобной игрѣ Леметра. Во время перваго же посѣщенія театра Диккенсу еще разъ пришлось видѣть, каково отношеніе французовъ къ воинѣ. "Представленіе было пріостановлено, и со сцены прочли только что полученное извѣстіе съ театра военныхъ дѣйствій. Оно не произвело ни малѣйшаго впечатлѣнія на зрителей. Даже клакеры притихли, какъ стоячая вода. А театръ былъ полонъ! Что бы ни возражали, но невозможно, видя такую апатію, толковать о популярности войны".
   Диккенсъ не разъ бывалъ у Скриба, познакомился съ композиторомъ Оберомъ, съ Легувэ. Бывая у мадамъ Віардо, онъ встрѣтился съ Жоржъ Зандъ. "Я думаю, невозможно представить себѣ никого, кто такъ мало походилъ бы на ожидаемый образъ, какъ знаменитая Ж. Зандъ. По внѣшности ее можно принять за придворную повитуху. Толстощекая, дебелая, смуглая, черноглазая. Ничто въ ней не напоминаетъ синяго чулка, кромѣ манеры примирять всѣ ваши мнѣнія съ ея собственный; это я приписываю вліянію страны и того небольшого круга, гдѣ она властвуетъ".
   Эмиль де Жирарденъ далъ банкетъ въ честь Диккенса; столы ломились подъ тяжестью дорогихъ винъ и изысканныхъ блюдъ. Между прочимъ былъ поданъ огромный пломъ-пуддингъ подъ "божественнымъ соусомъ"; въ меню онъ былъ обозначенъ: Hommage а l'illustre ecrivain d'Angleterre". Вскорѣ состоялся второй обѣдъ, не уступавшій въ роскоши первому. Тутъ присутствовали Ренье, Жюль Сандо, новый директоръ французскаго театра. Былъ въ числѣ гостей одинъ богачъ, восемь лѣтъ тому назадъ чистившій сапоги и съ чрезвычайною быстротой поднявшійся по биржевой лѣстницѣ. Диккенсъ намекнулъ, что можно такъ же быстро упасть внизъ, и "тѣнь легла на всѣ лица", изъ чего онъ заключилъ, что "каждый изъ находившихся здѣсь такъ или иначе причастенъ къ той же игрѣ".
   Весь Парижъ былъ зараженъ биржевой лихорадкой, и когда по Avenue des Champs Elysées тянулись безконечныя вереницы роскошныхъ экипажей, запряженныхъ породистыми лошадьми, то пѣшеходы останавливались и говорили съ улыбкой: "c'est la Bourse!" Французскіе займы, о которыхъ такъ звонили въ Англіи, считая ихъ признакомъ воинственнаго пыла французовъ, имѣли на самомъ дѣлѣ ту же подкладку -- биржевую игру. Можетъ ли такая воина быть популярной?
   Диккенсъ покинулъ Парижъ въ концѣ апрѣля и провелъ лѣто 1856 г. снова въ Булони. Здѣсь онъ усиленно работалъ надъ романомъ, четыре нумера котораго были уже готовы. Отъ сѣвернаго лагеря остался теперь только одинъ батальонъ. Трава кругомъ была вытоптана, благодаря военнымъ упражненіямъ. Мѣстность стала скучнѣе. "На ярмаркѣ, въ балаганѣ черезъ каждые полчаса берутъ Малаховъ курганъ, и шумные взрывы восторга возвѣщаютъ каждый разъ торжество французскаго оружія (англичане тутъ, какъ извѣстно, не причемъ) ".
   Зимой онъ жилъ въ Лондонѣ и все время, какое оставалось у него не занятымъ романомъ ими журналомъ, посвящалъ приготовленіямъ къ театральнымъ представленіямъ, которыя на Рождество предполагались опять въ его Тэвистокъ-хаусѣ.
   Первоначально главный интересъ романа "Крошки Дорритъ" долженъ былъ сосредоточиваться на центральномъ дѣйствующемъ лицѣ, которое, являясь виновникомъ всѣхъ бѣдствій, постоянно ссылалось бы на Провидѣніе. "Такова воля свыше, развѣ можно кого-нибудь винить!" Въ этой книгѣ есть прекрасно обрисованные характеры, есть много мѣткой наблюдательности. На фонѣ мрачной тюрьмы выдѣляется кроткій образъ Эми Дорритъ, скромной, робкой и о всѣхъ заботящейся. Она лучъ свѣта въ сумракѣ долговой тюрьмы.
   Диккенсъ пошелъ взглянуть, какіе слѣды остались отъ тюрьмы, которую онъ зналъ еще, когда былъ мальчикомъ, и которую онъ силою своей поразительной памяти возстановилъ въ романѣ, гдѣ она играетъ такую важную роль. Только часть зданія уцѣлѣла и вмѣсто тюрьмы Маршалси была уже площадь, носившая то-же названіе.
   Послѣднія страницы "Крошки Дорритъ" дописывались въ новомъ жилищѣ Диккенса, находившемся въ Чатамѣ и называвшемся Гэдсхиль-пласъ; онъ купилъ этотъ домъ въ февралѣ 1857 г. Диккенсъ уже давно мечталъ о пріобрѣтеніи Гэдсхильскаго дома, такъ много говорившаго ему о его дѣтскихъ годахъ въ Чатамѣ. Когда эта мечта осуществилась, онъ началъ съ любовью обстраивать свое гнѣздо. Мѣсто, гдѣ находился домъ, по всей вѣроятности было извѣстно Шекспиру: въ "Генрихѣ IV" упоминается Гэдсхилъ.
   Къ дому принадлежала роща, къ сожалѣнію находившаяся по другую сторону дороги. Диккенсъ соединилъ домъ съ рощей посредствомъ подземнаго хода; въ этомъ лѣсочкѣ, украшенномъ двумя великолѣпными кедрами, онъ поставилъ швейцарскій шалэ, подаренный ему актеромъ Фектеромъ и присланный въ разобранномъ видѣ изъ Парижа.
   Вся остальная жизнь Диккенса тѣсно связана съ Гэдсхильскимъ домомъ. Тутъ онъ писалъ свои романы и проводилъ время съ друзьями. Осенью 1860 года онъ продалъ свой лондонскій домъ и поселился здѣсь окончательно, перевезя всѣ свои вещи.
   Въ концѣ пятидесятыхъ годовъ въ характерѣ Диккенса стали замѣчать перемѣну. Онъ словно началъ опасаться ослабленія своего творчества. Создававшіеся имъ теперь образы были такъ же свѣжи и живы, какъ прежніе, но онъ терялъ свободный и плодотворный методъ прежнихъ дней. Онъ уже не могъ съ такой легкостью и увѣренностью заполнять образами широкій холстъ, какъ прежде; онъ испытывалъ ни на чемъ не основанное опасеніе возможнаго упадка. Это вызывало въ немъ нетерпѣливое и безпокойное настроеніе, которое странно было видѣть знавшимъ его. Онъ бросалъ свои привычки и искалъ треволненій, кидаясь въ политическую борьбу или принимая руководящую роль въ устройствѣ спектаклей и странствуя изъ города въ городъ. Горячность, съ которой онъ старался окунуться въ хлопоты и дѣятельность, являлась лишь отзвукомъ овладѣвшаго имъ стремленія къ перемѣнамъ, которыя бы сдѣлали житейскую обстановку болѣе просторной. То, что было выше всего въ его натурѣ, переставало на время составлять цѣль его жизни, и онъ отдавалъ себя нa произволъ болѣе низкихъ случайныхъ условій. Его книги потеряли въ его глазахъ то значеніе, которое раньше ставило ихъ выше всѣхъ другихъ соображеній жизни, и онъ не находилъ въ себѣ самомъ той поддержки, которою такой человѣкъ, казалось, долженъ былъ обладать. Его геній и вся его природа настолько были проникнуты сочувствіемъ къ дѣйствительности въ самыхъ ея интенсивныхъ проявленіяхъ, что онъ самъ оказывался недостаточно сильнымъ, когда съ этой дѣйствительностью приходилось бороться. Такое настроеніе, въ связи съ нѣкоторыми денежными затруденіями, укрепило его въ рѣшеніи зарабатывать деньги публичными чтеніями отрывковъ изъ своихъ сочиненій. Принявъ, вопреки совѣтамъ друзей, это рѣшеніе, Диккенсъ самъ, быть можетъ, не чувствовалъ въ какой сильной степени его горячее желаніе выступить въ роли публичнаго чтеца является результатомъ его недовольства домашними дѣлами въ теченіи предшествовавшихъ четырехъ лѣтъ.
   Въ маѣ 1858 г. состоялось первое платное чтеніе. Около двухъ недѣль прошло послѣ этого, и наступила перемѣна въ семейной жизни Диккенса: онъ разстался съ своей женой. "Бѣдная Катерина и я", читаемъ мы въ одномъ изъ писемъ къ Форстеру, "несозданы другъ для друга -- что дѣлать! Не только она меня дѣлаетъ безпокойнымъ и несчастнымъ, но и я ее -- и даже въ большей степени, чѣмъ она. Вы знаете, какая она милая и добрая, но мы не соотвѣтствуемъ той связи, которая соединяетъ насъ. Она была бы въ тысячу разъ болѣе счастлива съ другимъ человѣкомъ. Мы не сходимся характерами -- это непоправимо". Жена Диккенса поселилась отдѣльно съ старшимъ сыномъ; другіе дѣти остались при отцѣ.
   Диккенсъ устроилъ четыре серіи чтеній: въ 1858--59, въ 1861--63, въ 1866--67 и 1868--70 годахъ.
   Въ первую серію состоялось 125 чтеній съ апрѣля 1858 г. по октября 1859 г., сначала въ Лондонѣ, а затѣмъ въ различныхъ городахъ Англіи, Ирландіи и Шотландіи. Его чтенія производили фуроръ. Особеннымъ успѣхомъ пользовались: "Гимнъ Рождеству", сцены изъ "Пикквикскаго клуба", "Домби" и "Миссисъ Гэмпъ".
   Годы 1857--59 ознаменовались появленіемъ въ свѣтъ "Повѣсти о двухъ городахъ". Этотъ романъ богатъ эпизодами, отличающимися замѣчательной драматической живостью и искусствомъ построенія. Зато почти отсутствуетъ юморъ Диккенса. Самое яркое мѣсто -- благородное самопожертвованіе "лишняго человѣка" ради счастья любимой имъ дѣвушки.
   Въ 1859 г. сталъ выходить, какъ упомянуто раньше, журналь "All the Year Round" вмѣсто прекратившагося "Household Words". Изъ произведеній Диккенса въ этомъ журналѣ печатались: "Повѣсть о двухъ городахъ" и "Большія надежды"; кромѣ того тамъ продолжали появляться его небольшіе рождественскіе разсказы, которые раскупались чрезвычайно бойко, а также серія очерковъ подъ заглавіемъ -- "Некоммерческій путешественникъ".
   Романъ "Большія надежды" появился въ 1860--61 гг. вслѣдъ за "Повѣстью о двухъ городахъ". Трудно сказать, могъ ли Диккенсъ дать лучшее доказательство своего права на мѣсто въ пантеонѣ величайшихъ писателей, чѣмъ двѣ написанныя имъ книги -- ("Давидъ Копперфильдъ" и "Больныя надежды" -- гдѣ онъ излагаетъ въ автобіографической формѣ исторію отрочества двухъ совершенно непохожихъ по характеру людей. Въ этомъ послѣднемъ романѣ съ прежней силой сказался юморъ Диккенса и его творческое могущество.
   Около того времени Диккенсъ опять сошелся съ своими старыми издателями Чапманомъ и Холломъ, которые были какъ первыми, такъ и послѣдними его издателями, такъ какъ изданіе всѣхъ остальныхъ своихъ произведеній онъ предоставлялъ имъ.
   Успѣхъ второй и третьей серіи чтеній былъ громаденъ. Напримѣръ, за одинъ вечеръ въ Манчестерѣ было выручено болѣе 200 ф. ст. Но, несмотря на то, что Диккенса старались оберегать отъ всѣхъ рѣшительно хлопотъ, кромѣ самаго акта чтенія, необходимость быстрыхъ и постоянныхъ переѣздовъ заставляла его слишкомъ много времени проводить въ вагонѣ желѣзной дороги, что не могло не отразиться на его здоровьѣ и нервахъ. Эта дѣятельность подорвала бы силы и болѣе крѣпкаго здоровьемъ человѣка, чѣмъ Диккенсъ. У него началась легкая хромота, которая никогда уже не покидала его и, сопровождаясь сильной болью, ставила втупикъ лучшихъ врачей.
   Съ мая 1864 г. по ноябрь 1865 г. выходилъ въ формѣ прежнихъ произведеній Диккенса -- т. е. ежемѣсячными выпусками -- его новый романъ "Нашъ общій другъ". Книга эта, богатая по замыслу и сильная описательной стороной, все же уступаетъ другимъ произведеніямъ его генія. Въ ней есть картины рѣдкой задушевности, встрѣчающейся наряду съ самыми низкими формами общественной деградаціи, и есть картины, бичующія лицемѣріе и фальшъ.
   Диккенса звали въ Аморику для устройства чтеній и дѣлали ему заманчивыя предложенія; случайное совпаденіе съ семейными расходами, на которые не хватало въ данный моментъ его сборовъ, заставило его писать въ одномъ изъ писемъ къ свояченницѣ: "Я начинаю чувствовать, что меня тянетъ къ себѣ Америка, какъ въ моей "Повѣсти о двухъ городахъ" тянетъ Дарнея Парижъ. Это -- моя магнитная скала". Да, это было такъ, несомнѣнно; но не было жертвы, которая спасла бы Диккенса отъ послѣдствія искушенія, какъ спасенъ былъ Дарней.
   Девятаго ноября 1867 г. Диккенсъ отплылъ въ Бостонъ.
   Диккенсъ былъ теперь популярнѣйшимъ писателемъ въ Америкѣ, и его встрѣтили еще съ большимъ энтузіазмомъ, чѣмъ двадцать пять лѣтъ назадъ. За это время произошло много перемѣнъ. Бостонъ разросся, Нью-Іорка нельзя было узнать.
   Успѣхъ чтеній сразу же превзошелъ всѣ ожиданія. Сборы часто доходили до 2600 долларовъ въ вечеръ. Изо всѣхъ штатовъ Диккенсъ получалъ приглашенія. Онъ писалъ изъ Бостона: "Сегодня весь городъ ни о чемъ кромѣ чтеній, не хочетъ ни говорить, ни слушать. Уже всѣ билеты на назначенныя здѣсь и въ Нью-Іоркѣ распроданы. Распроданы по такой высокой цѣнѣ, на которую мы и не разсчитывали. При этомъ невозможно устранить барышниковъ, которые сейчасъ же перепродаютъ билеты съ надбавкой".
   Кромѣ Бостона и Нью-Іорка въ теченіи первыхъ мѣсяцевъ 1868 г. состоялись чтенія въ Бруклинѣ, Филадельфіи, Балтиморѣ. Съ мартѣ Диккенсъ объѣхалъ города, расположенные вблизи канадской границы и Ніагары, а также Спрингфильдъ, Портлендъ, Нью-Бедфордъ. Въ апрѣлѣ состоялось еще нѣсколько прощальныхъ чтеній опять въ Бостонѣ и Нью-Іоркѣ.
   Сказочный успѣхъ этихъ чтеній омрачался ухудшеніемъ здоровья Диккенса. Нога опять разболѣлась и страданіе начало захватывать уже и правую ногу.
   Въ концѣ апрѣля былъ данъ въ Нью-Іоркѣ прощальный обѣдъ въ честь Диккенса, который чувствовалъ себя совершенно больнымъ и говорилъ съ трудомъ. Но онъ воспользовался случаемъ, чтобы заявить "о томъ впечатлѣніи, которое онъ вынесъ изъ произошедшихъ за двадцать пять лѣтъ перемѣнъ къ лучшему; тутъ возникли огромные новые города, жизнь стала удобнѣе и пріятнѣе, облагородилась пресса, вліяніе которой имѣетъ такое важное значеніе въ дѣлѣ прогресса. Да и въ немъ самомъ произошли перемѣны, позволяющія ему составить болѣе осторожный и справедливый отзывъ объ Америкѣ. Онъ обѣщалъ своимъ гостепріимнымъ хозяевамъ, что въ слѣдующемъ изданіи "Мартина Чезльвита" обязательно будетъ дополненіе, въ которомъ онъ упомянетъ о затрагиваемыхъ имъ въ этой рѣчи перемѣнахъ; также о вѣжливости, деликатности, добромъ расположеніи, гостепріимствѣ и предупредительности -- внушающихъ ему чувства живѣйшей благодарности -- и о томъ, насколько онъ признателенъ американцамъ за огражденіе его спокойствія, которое было необходимо ему, какъ вслѣдствіе характера его предпріятія, такъ и благодаря состоянію его здоровья.
   Въ первыхъ числахъ мая пароходъ "Россія" доставилъ Диккенса къ берегамъ Англіи.
   Онъ нѣсколько ободрился благодаря морскому воздуху, а главное -- хоть кратковременному отдыху. Несмотря на расшатанное здоровье онъ рѣшилъ дать въ Англіи еще рядъ прощальныхъ чтеній, начало которыхъ онъ назначилъ на октябрь 1868 г. Онъ прибавилъ къ прежнему репертуару выбранныя и обработанныя имъ мѣста изъ "Оливера Твиста". Мастерское чтеніе многихъ сценъ заставляло трепетать многихъ слушателей. "Въ Клифтонѣ на вечернемъ чтеніи", писалъ Диккенсъ, "была эпидемія обмороковъ, хотя въ залѣ еще не было душно. Я думало, что 12--20 дамъ были вынесены безъ чувствъ. Это было даже смѣшно!"
   Здоровье его продолжало внушать самыя серьезныя опасенія. Онъ писалъ своей свояченницѣ, миссъ Гогартъ, жившей въ Гэдсхильскомъ домѣ и бывшей въ послѣдніе годы его жизни повѣренной всѣхъ его невзгодъ, что имъ овладѣваетъ повременамъ сильная слабость, заставляющая его весь день лежать на диванѣ, если вечеромъ ему предстоитъ чтеніе. По ночамъ его безпокоила боль въ ногѣ. Врачи совѣтовали ему пощадить себя, но онъ относился оптимистически къ состоянію своего здоровья. 18-го апрѣля онъ однако почувствовалъ себя такъ плохо, что рѣшилъ нѣсколько дней отдохнуть. 21-го числа онъ писалъ миссъ Гогартъ: "Сегодня мнѣ значительно лучше, но я долженъ быть очень остороженъ, чтобы мнѣ все таки удалось кончить положенное число чтеній. Слабость и омертвѣніе захватили лѣвую половину. Если я не вижу предмета, котораго касаюсь лѣвой рукой, то не знаю гдѣ онъ находится". Дальнѣйшее напряженіе могло бы повести къ апоплексіи, и врачи убѣдили Диккенса дать себѣ продолжительный отдыхъ. Онъ рѣшилъ тогда отложить оставшіеся двѣнадцать чтеній до первыхъ мѣсяцевъ слѣдующаго (1870) года.
   Это было, въ сущности, концомъ его чтеній, и хотя Диккенсъ выполнилъ свое рѣшеніе, но можно сказать, что судьба преждевременно пріостановила, какъ его послѣднюю книгу, такъ и его послѣднія чтенія.
   Эта книга -- "Тайна Эдвина Друда" -- должна была состоять изъ двѣнадцати ежемѣсячныхъ выпусковъ, но только шесть выпусковъ появились на свѣть. Поэтъ Лонгфелло писалъ, когда извѣстіе о смерти Диккенса облетѣло землю: "Я горячо надѣюсь, что книга эта уже кончена. Это -- безъ сомнѣнія, одно изъ прекраснѣйшихъ его произведеній, если не самое прекрасное. Слишкомъ грустно было бы думать, что перо выпало изъ его руки, прежде чѣмъ онъ успѣлъ его дописать". Въ этомъ романѣ его юморъ освѣженъ какимъ то оттѣнкомъ прежней легкости и бодраго одушевленія.
   Послѣднее свое лѣто и послѣднюю осень Диккенсъ тихо провелъ въ Гэдсхиллѣ, иногда наѣзжая въ Лондонъ, или навѣщаемый друзьями. Наканунѣ новаго года онъ былъ въ гостяхъ у Форстера, гдѣ читалъ вслухъ новую главу "Эдвина Друда". Послѣднія публичныя чтенія онъ рѣшилъ дать въ Лондонѣ, чтобы избавить себя отъ раздергивавшихъ его нервы переѣздовъ по желѣзнымъ дорогамъ.
   Эти чтенія происходили въ Сентъ-Джемской залѣ съ 11-го января до 15-го марта и почти каждый разъ сопровождались тревожными симптомами и повышеніемъ нервнаго возбужденія. Его пульсъ доходилъ до 124. Лѣвая рука его распухла и онъ носилъ ее на повязкѣ. Однажды, возвращалъ по улицѣ, онъ замѣтилъ, что можетъ прочесть только правыя половины фамилій на вывѣскахъ.
   22-го мая Форстеръ обѣдалъ съ Диккенсомъ въ Гайдъ-паркѣ; это было ихъ послѣднее свиданіе. 30-го мая онъ вернулся въ Гэдсхиль. Рука и нога болѣли теперь не такъ сильно, и онъ принялся за свой романъ. Весь день 8-го іюня онъ провелъ за письменномъ столомъ въ своемъ шалэ, гдѣ была написана послѣдняя страница "Тайны Эдвина Друда". Прежде чѣмъ сѣсть за обѣдъ, онъ написалъ еще нѣсколько писемъ. За столомъ миссъ Гогартъ съ испугомъ замѣтила появившееся на его лицѣ выраженіе безпокойства и страданія. Онъ сказалъ ей, что часъ тому назадъ ему "было очень плохо, и просилъ не прерывать обѣда. Затѣмъ онъ безъ всякой связи заговорилъ о чемъ то другомъ, и когда миссъ Гогартъ попыталась подвести его къ дивану, онъ тяжко упалъ на полъ, на лѣвый бокъ. Вечеромъ пріѣхали вызванные по телеграфу его двѣ дочери и пользовавшій его врачъ м-ръ Бирдъ. Его старшій сынъ пріѣхалъ на другой день утромъ, а младшій, учившійся въ Кембриджѣ, не засталъ уже отца въ живыхъ. Всѣ усилія врача оказались безполезны: у Диккенса было кровоизліяніе въ мозгу и онъ, не приходя въ сознаніе, скончался на другое утро, 9-го іюня 1870 г.
   Онъ былъ погребенъ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, гдѣ ему принадлежитъ достойное мѣсто среди великихъ людей Англіи. Онъ покоится въ сосѣдствѣ Гаррика, Кумберленда, Чосера, Шекспира и Драйдена.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru