Якушкин Павел Иванович
Чисти зубы, а то мужиком назовут!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА

Изданіе Вл. Михневича.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.

http://az.lib.ru

  

ЧИСТИ ЗУБЫ, А ТО МУЖИКОМЪ НАЗОВУТЪ!

   Солнце приближалось къ западу; прекрасный осенній день близился къ окончанію; въ воздухѣ была тишина невозмутимая; груди дышалось легко... Но, впрочемъ, вечера я описывать не стану, а желающіе могутъ прочитать описаніе этого вечера въ "Усладѣ" Жуковскаго; я скажу кратко: солнце приближалось къ западу, а я приближала къ деревнѣ и догналъ мальчика лѣтъ десяти, въ худомъ армячишкѣ.
   -- Какъ деревня прозывается? спросилъ я мальчугана, чтобъ какъ нибудь разговоръ завести.
   -- Назиловка, дядюшка, бойко отвѣчалъ тотъ.
   -- А ты самъ откуда?
   -- Да изъ назиловскихъ.
   -- Гдѣ-жь ты былъ?
   -- А я былъ въ Порхомовкѣ; тамъ у насъ училище, такъ я изъ училища; учитель насъ распустилъ, которые подальше,-- вотъ я и иду домой въ Назиловку.
   -- Давно ты въ училищѣ?
   -- Да вотъ третью осень туда хожу.
   -- Что-жь, всѣ слова въ азбучкѣ знаешь?
   -- Эвона!... Да я тебѣ, дяденька, всѣ слова наизусть скажу!
   -- Что ты?!
   -- А вотъ слушай: азъ, буки, вѣди, глаголь, добро... зачастилъ кой новый знаковый.
   -- Постой, постой! А читать умѣешь?
   -- И читать азбучку умѣю!
   -- Ну, а другія книжки?
   -- Тѣ, дядя, не пробовалъ.
   -- А прочитай что нибудь изъ азбучки?
   Мальчикъ мой порылся въ своей азбучкѣ, нашелъ мѣсто, гдѣ читать можно, и сталъ читать:
   -- "Будь-благочестивъ-уповай-на-Бога."
   -- Постой!
   -- А что?
   -- Что ты прочиталъ?
   -- Будь благочестивъ, уповай на Бога.
   -- Что-жь это значитъ?
   Мальчикъ призадумался; думалъ-думалъ, но никакъ не могъ придумать, что такое значитъ: "будь благочестивъ и уповай на Бога?" Я, по крайнему своему разумѣнію, растолковалъ ему эту премудрость.
   -- Э! понялъ, дядя! радостно крикнулъ мальчикъ: -- это значитъ: работай честно, никому худа не дѣлай, подати справляй самъ и на мірскую шею не лѣзь. Это и значитъ: благочестивъ! А худо пришлось: молись Богу, Богъ тебя помилуетъ, значитъ, уповай!... Уповай, значитъ: надѣйся.
   -- Да ты малый умный.
   -- "Почитай родителей, уважай начальниковъ"...
   -- Ну, а это что сказано?
   Мальчикъ призадумался; мнѣ не хотѣлось ему подсказывать: пустъ санъ догадывается.
   -- Знаю! крикнулъ мальчикъ; -- понялъ.
   -- Ну, разскажи.
   -- Почитай -- значитъ: вотъ тебѣ родитель -- знай, что онъ тебѣ родитель; вотъ тебѣ сосѣдъ -- знай, все равно, что считай его за сосѣда.
   -- Уважай начальниковъ? сталъ я подбивать мальчика.
   -- Уважай, значитъ: какъ увидишь начальника, прямо ему шапку снимай, а нужно, и въ ножки поклонись!
   -- Какъ такъ?! спросилъ я, немного озадаченный такимъ толкованіемъ.
   -- Да такъ, дядя.
   -- Нѣтъ, не такъ: почитай и уважай почти все равно.
   -- Нѣтъ, не все равно! бойко заговорилъ мальчуганъ: -- разбойника, вора я и долженъ почитать за вора, а старшину, голову, будь самые разбойники, встрѣтишь -- изволь шапочку снять!
   -- Что ты врешь!
   -- Нѣтъ не вру! Зубы чистить будутъ!
   -- Для чего-же?
   -- А чтобъ мужикомъ не назвали.
   -- Что?
   -- Не будешь чистить никому зубы, тебя сейчасъ же мужикомъ обзовутъ.
   -- Гдѣ-же ты этой мудрости набрался?
   -- А вотъ въ азбучкѣ...
   -- Гдѣ-же, покажи?
   Мальчикъ пробѣжалъ нѣсколько строкъ и сталъ читать:
   -- "Чисти зубы, не то мужикомъ назовутъ": вѣдь такъ?
   -- Покажи твою книжку, оторопѣло я проговорилъ.
   Мальчикъ, злорадостно улыбаясь, подалъ книжку. Прочиталъ: "Чисти зубы -- мужикомъ назовутъ"... Посмотрѣлъ на обертку: вижу -- азбука, стоитъ 3 копейки, стало быть, издана для народа.
   Какъ ни мудры-хитры были наши образователи народа въ началѣ 50-хъ годовъ, но я все-таки не думалъ, что мужика можно ругать мужикомъ.
   -- Ты, братъ, не такъ толкуешь, робко заговорилъ я.-- Зубы чистить -- значитъ: зубы мыть.
   -- А для чего мыть? Они я такъ бѣлы!
   -- А для того...
   -- Эй, дядя! закричалъ мой собесѣдникъ мимо идущему мужику:-- подойди-ко сюда!
   Мужикъ подошелъ въ намъ.
   -- Что, парень, ныньче выучился? ласково спросилъ онъ у мальчика.
   -- Теперь выучился! радостно заговорилъ мальчикъ.-- А вотъ этотъ дядя, прибавилъ онъ, смѣясь и указывая на меня: -- не знаетъ, что такое зубы чистить; говоритъ: "мой зубы"... а чего ихъ мыть, они и такъ бѣлы!
   -- Что? спросилъ мужикъ.
   -- Вотъ и нашъ учитель намъ зубы чиститъ, а самъ вѣдь тоже не изъ большихъ бояръ: сперва и самъ былъ мужикомъ.
   -- А теперь?
   -- Теперь до ундеровъ дослужился.
   -- За что же онъ зубы чиститъ?
   -- А чтобы мужикомъ не обзывали! Онъ колотушку въ макушку дастъ: ты мужикъ-мужикомъ, скажетъ, завсегда мужикомъ и останешься.
   -- За что же онъ бьетъ учениковъ? спросилъ я подошедшаго мужика-дядю.
   -- А для порядку, отвѣчалъ мужикъ-дядя: -- чтобъ къ нему почтеніе, значитъ, всякъ имѣлъ.
   -- Да зуботычиной, пожалуй, уваженія и не добудешь?
   -- Разговаривай!
   -- А безъ зуботычины нельзя развѣ уже и совсѣмъ?
   -- Да ты пойми только, убѣдительно сталъ пояснять мнѣ дядя-мужикъ:-- станетъ учитель парнишку бить; я самъ, знаешь, мужикъ -- это дѣло понимаю; безъ этого ученья не бываетъ; ну, а мать его или тетка -- дѣло бабье -- въ толкъ того не возьмутъ, а мальчишку жаль: сейчасъ въ учителю съ своимъ почтеніемъ.
   -- Да вы бы перемѣнили учителя.
   -- А для чего?
   -- Да какъ же онъ только для одного почтенія дерется...
   -- Безъ этого ученья не бываетъ: учителя -- знай за учителя!
   -- А то мужикомъ назовутъ? перебилъ я.
   -- Какъ есть мужикомъ обзовутъ! убѣдительно подтвердилъ дядя-мужикъ.
   -- Да развѣ мужикъ бранное слово? спросилъ я мужика.
   -- Бранное, не бранное, а все не хорошо! серьезно отвѣчалъ тотъ.
   Я засмѣялся.
   -- Да что-же ты смѣешься? съ сердцемъ спросилъ меня дядя-мужикъ.
   -- Да какъ же не смѣяться: зубы надо другому чистить, а то мужикомъ мужика назовутъ! Вѣдь ундеръ, вашъ учитель, такой же мужикъ, какъ и ты.
   -- Э, нѣтъ!... Обзови его мужикомъ... не то, что мальчишка какой, а хоть тебѣ сто лѣтъ будь: прямо въ бороду и вцѣпятся.
   -- Это по твоему и значитъ, какъ въ азбучкѣ написано: "Зубы чисти, а то мужикомъ назовутъ?"
   -- Это такъ и значитъ: бей всякаго въ рыло -- почтеніе всякъ въ тебѣ будетъ имѣть!...
   -- Наврядъ!
   -- Да я вотъ что тебѣ, братъ, скажу, заговорилъ дядя, подсаживаясь къ намъ:-- вотъ какое дѣло теперь у насъ идетъ... О повѣстилъ это намъ окружной: сходъ собрать, старшину выбирать. Хорошо... Собрали это мы сходъ, да и мѣкаемъ: кому старшиной быть? Одинъ старикъ объявляетъ -- Петру быть; другой -- Сидору, третій еще кому!... Только кто-то и скажи: "не быть ни Петру, не быть ни Сидору, а быть не быть Ванькѣ Силагину!" Такъ всѣ со смѣху и померли!... У Ваньки того Силагина избенка развалилась, двора, почитай, что и совсѣмъ нѣтъ, хлѣба никогда не бывало своего: свою землю въ наемъ отдавалъ; возьметъ денежки, пропьетъ, а самъ по міру пойдетъ,-- тѣмъ и питался!
   -- Какой же онъ старшина? спросилъ я.
   -- Стой; слушай!
   -- Да чѣмъ же дѣло кончилось?
   -- А вотъ чѣмъ: старички загомонили, а тотъ все свое: "Ваньку Силагина, да Ваньку Силагина, больше быть некому, некому!" -- Да для чего новому?-- "А вотъ для чего: выберемъ мы мужика степеннаго, онъ намъ -- вотъ какъ въ книжкѣ сказано -- зубы чистить будетъ, захочетъ бариномъ быть! А Ваньку возьмемъ себѣ старшиной, Ванька міръ уважать будетъ... противъ міра не пойдетъ: мы будемъ хозяева, а Ванька мірской слуга будетъ..." Старики посмѣялись-посмѣялись... "Быть Ванькѣ старшиной!" порѣшилъ міръ. И сталъ Ванька старшиной!... Знаешь ли, другъ любезный, что отъ Ваньки этого вышло?
   -- А что?
   -- Ну, какъ ты думаешь?
   -- Право, не знаю.
   -- А вотъ что: сидитъ это Ванька въ своей избенкѣ подъ окошечкомъ, идетъ тамъ какой человѣкъ мимо, по улицѣ. Ну, самъ знаешь, шапку долой, поклониться надо... А Ванька: "Эй, поди, крикнетъ, мужикъ, сюда"! Мужикъ, шапку подъ мышку, къ нему въ избенку... бывала, а теперь посмотри какіе хоромы... мужикъ въ избу, а Ванька прямо его лясь въ зубы: "Ахъ ты мужикъ! я тебя вонъ откуда завидѣлъ, а ты шапку только теперь изволилъ снять!... Да развѣ ты думаешь, что я равный тебѣ? Да развѣ ты не знаешь, что я твой начальникъ?..." А самъ въ зубы -- лясь, да лясь!... Вотъ-те, думаемъ, и уваженіе!... Вотъ-те и міру слуга!... Ужъ если Ванька Силагинъ не мужикъ; ужь если Ванька Силагинъ лѣзетъ вонъ изъ мужиковъ, значитъ, мужикомъ плохо называться! А за дѣломъ какимъ -- просто къ нему не ходи: водка -- водкой, дружба -- дружбой, а денежки на столъ. Да и съ деньгами придешь, коли зубы не вычиститъ -- молебенъ отслужи! Это все правда! Какой теперь дворъ завелъ себѣ! Просто палаты!... А чѣмъ взялъ? Зубы всякому чистилъ; всѣ и поняли, что не Ванька, а, изволишь видѣть, Иванъ Петровичъ тебѣ начальникъ. И не Силагинымъ сталъ прозываться, а какъ-то по благородному.
   -- Какъ по благородному?
   -- Да мы и не скажемъ, по вашему оно ужь оченно плохо выходитъ; при бабахъ и сказать нельзя! сказалъ мужикъ-дядя, засмѣялся и рукой махнулъ.
   -- Да какъ же? допытывалъ я мужика, желая узнать прозвище благородное, котораго при бабахъ и сказать нельзя.
   -- И не спрашивай!... Мужикъ-дядя еще больше захохоталъ.
   -- Да какъ же?
   -- Спроси у племянника! отвѣчалъ тотъ, во всю мочь заливаясь смѣхомъ.
   -- А какъ?
   -- Благомудровъ! улыбаясь, отвѣчалъ какъ-то лукаво мальчикъ:-- Только мужики его не такъ называютъ.
   -- Кто-жь ему придумалъ такое мудреное прозвище? спросилъ я.
   -- Писарь! писарь! захлебываясь смѣхомъ, отвѣчалъ дядя-мужикъ: -- писарь-то у насъ пьяница... ученый!...
   -- Да для чего же ему надо было перемѣнять свое прозвище на другое?
   -- А писарь говоритъ: Иванъ Петровичъ Силагинъ -- это по мужицки, продолжая смѣяться, отвѣчалъ дядя: -- а я вамъ, Иванъ Петровичъ, а я вамъ скажу по благородному...
   -- Ну, и назвалъ?
   -- Э-хе!... Назвалъ!... Э-хе-хе!... право, такъ и назвалъ... Э-хе-хе... Какъ, какъ, парнишко?
   -- Благомудровъ, отвѣчалъ мальчикъ.
   -- А ты вотъ, брать, говоришь, прибавилъ мужикъ-дядя: "мой зубы!"... Нѣтъ, брать: чисти зубы!... Вотъ тебѣ мой наказъ!... Мой себѣ Ванька Силагинъ зубы сколько хочешь, все бы Ванькой Силагинымъ и остался, а сталъ Ванька всѣмъ зубы чистить, сталъ Ванька -- Иваномъ Петровичемъ!... Да и не Силагинъ... А-ха-ха!... Какъ, племяшка?... Охъ!... грѣхъ!...
   -- Благомудровъ! отвѣчалъ смѣясь племяшка дядя-мужика.
   -- Зачѣмъ же вы такого себѣ старшину выбирали? спросилъ я.
   -- А чортъ его зналъ, что онъ такой выйдетъ?!... Думали всѣ выбрать хорошаго...
   -- Ну, спасибо на бесѣдѣ, сказалъ я, вставая.
   -- Тебѣ на томъ же!
   -- Прощайте, братцы!
   -- Прощай! отвѣчалъ дядя мужикъ: -- только знай, какъ надо зубы чистить!
   Пошелъ я опять въ путь, а самъ думаю: мужикъ-дядя, кажется, правду сказалъ: надо всѣмъ зубы чистить, чтобы мужикомъ не обозвали, и, повидимому, мы объ одномъ только и хлопочемъ: кому можно -- зубы чистить.
   Вотъ Ванькѣ Силагину зубы чистили всѣ, кто только могъ; теперь Иванъ Петровичъ дѣлаетъ то же.
   Не помню, читалъ ли, или слышалъ я слѣдующую исторію.
   Передъ выборами пріѣзжаетъ въ предводителю одинъ вліятельный помѣщикъ. Хозяинъ, разумѣется, и жаренымъ и печенымъ подчуетъ, ухаживаетъ, бѣгаетъ за нимъ, чуть языкъ не высунетъ. Показываетъ свое хозяйство, а какъ и хозяинъ и гость были охотники, то зашли на псарный дворъ.
   -- Ванька! крикнулъ хозяинъ: -- змѣйкиныхъ щенятъ!
   Ванька побѣжалъ за змѣйкиными щенятами. Принесли змѣйкиныхъ щенятъ.
   -- Скажите, пожалуйста, спросилъ предводитель своего гостя: -- которыхъ надо оставить, а которыхъ закинуть... которые, по вашему мнѣнію, лучше?
   Гость призадумался.
   -- Которые?
   -- Право не знаю.
   -- Которые лучше?
   -- Этого отгадать нельзя.
   -- Однакожъ?
   -- Этого отгадать нельзя, рѣшилъ вліятельной помѣщикъ.-- Вѣдь вотъ и мы на выборахъ выбираемъ вашего брата; думаешь, хорошаго человѣка выбираемъ, а выберешь... Такая дрянь!.. Такъ вотъ все равно и щенятъ выбирать...
   Міръ выбираетъ предводителя, Ваньку Силагина -- предводителя; Ванькѣ Силагину всякъ по своему зубы чиститъ. А войдетъ онъ въ силу -- міръ не назоветъ его мужикомъ.
   Съ такими думами я зашелъ въ какую-то деревню.
   -- Гдѣ здѣсь переночевать? спросилъ я встрѣтившагося мнѣ мужика.
   -- Да гдѣ хочешь!
   -- А у тебя можно?
   -- Можно.
   -- Сдѣлай одолженіе. А водки можно?
   -- Можно.
   -- Пойдемъ въ кабакъ.
   -- Можно.
   Мы вошли въ кабакъ, подошли къ прилавочку, спросили водки.
   -- Да дайте три стаканчика, сказалъ я, подавая цѣловальнику пятирублевую ассигнацію -- въ то время еще ассигнаціи ходили(?).
   -- Съ нашимъ величайшимъ удовольствіемъ! отвѣчалъ цѣловальникъ. Въ то время еще и цѣловальники процвѣтали; теперь они называются шинкарями.
   -- Кому прикажете поднести? развязно, точно московскій половой, спросилъ цѣловальникъ.
   -- Надо съ хозяина начинать, отвѣчалъ я. Пожалуйста!
   -- Нѣтъ-съ... увольте.
   -- Ну, такъ поднесите ему, сказалъ я, указывая на будущаго своего хозяина.
   Такимъ порядкомъ я познакомился съ цѣловальникомъ и у насъ начались разговоры.
   -- Вы изъ какихъ-такихъ мѣстовъ? спросилъ меня цѣловальникъ.
   Я сказалъ.
   -- Такъ-съ!
   -- Вотъ я толковалъ сейчасъ съ однимъ мужикомъ: въ книжкѣ написано: "Чисти зубы, не то мужикомъ назовутъ... ", и -- разсказалъ ему наши разговоры и какъ мужикъ это объяснялъ.
   -- Чудное право дѣло! ухмыляясь сказалъ цѣловальникъ.
   -- Какъ чудное?
   -- Мужикъ правъ.
   -- Какъ-такъ?
   -- Ей-Богу, правъ!
   -- Да какъ же правъ-то?
   -- Да я вамъ лучше исторію скажу.
   -- Пожалуйста.
   -- Былъ у насъ мужичонка; наборъ пришелъ, очередь за нимъ была, пошолъ въ солдаты... А малый былъ ловкій: безъ мыла въ васъ влѣзетъ! Прослуживши тамъ сколько времени, пожалованъ въ ундеры. Ундеру, сами знаете, 12 лѣтъ отслужилъ, коли грамотѣ знаешь -- офицеръ. А онъ грамотѣ зналъ, стало быть и офицерство получилъ. Получивши, сударь ты мой, это онъ офицерство, изъ полковыхъ вонъ, да въ становые произошелъ. Какъ же въ становыхъ онъ поступалъ? А?
   -- А какъ?
   -- А вотъ, я вамъ скажу, какъ... Дѣло было при мнѣ, почитай... Заведется въ селѣ кляуза; ее, эту кляузу, не скоро и выведешь!.. Суды пойдутъ... и Боже мой!... О пословица говоритъ: поссорь Богъ народъ, накорми воеводъ... У насъ поссорились два сосѣда; ѣдутъ судиться. Сперва, какъ надо, бросятъ жеребьи: чья лошадь, а чья тѣлега; запрягутъ лошадь, сядутъ оба въ ту тѣлегу, только не рядушкосъ, а задъ съ задомъ!... Право, такъ.
   Я засмѣялся.
   -- Да что вы смѣетесь! Я еще вамъ вотъ что скажу: ѣдутъ они; дорогой одинъ станетъ нюхать табакъ и толкаетъ другова локтемъ. "Сердитъ, а сердитъ -- не назоветъ Иваномъ, тамъ, или Петромъ, а сердитъ -- сердитъ, хочешь понюхать?" Тотъ молча понюхаетъ, и во всю дорогу больше никакихъ разговоровъ не бываетъ. Такъ и эти сосѣди доѣхали до становаго. Всѣ знали становаго повадку: какъ только явится къ нему мужикъ, прямо въ бороду!-- оттаскаетъ, оттаскаетъ, какъ должно, тогда только станешь объ дѣлѣ толковать.
   Пріѣхали наши сосѣди въ становому.
   -- Что вамъ надо? спрашиваетъ у нихъ писарь становаго.
   -- А такъ и такъ, говорятъ ему:-- судиться пріѣхали къ его благородію.
   Разумѣется, сейчасъ писарю въ ручку: одинъ четвертакъ, другой полтинникъ. Писарь-то съ полтинника прежде пустилъ... Становой по двое къ себѣ никогда не допущалъ: все въ одиночку.
   Входить первый -- съ полтинника.
   Становой его раза-два въ морду хватилъ, а послѣ и спрашиваетъ:
   -- Что тебѣ надо? По какому дѣлу?
   Мужикъ-то этотъ знаетъ, какъ дѣло повести: сейчасъ цѣлковинькой становому на столикъ.
   -- Ну, разсказывай!
   -- Да это, ваше благородіе, дѣло-то такое; что Сибирью самою пахнетъ.
   -- Разсказывай!
   -- Купилъ, значитъ, я себѣ, ваше благородіе, бревнушекъ, хотѣлъ себѣ еще клѣтушечку поставить новую, а та ужь стара стала...
   -- Дѣло разсказывай!
   -- А сусѣдъ курей-то, курей развелъ!
   -- Тебѣ-то какое дѣло?
   -- Мои-то бревнушки всѣ измарали: просто, въ руки взять нельзя...
   -- А-а! ступай!
   Первой сосѣдъ вышелъ, вошелъ другой.
   -- Куръ развелъ! закричалъ становой, и давай лупить мужика. Ужъ онъ лупилъ его, лупилъ; бросилъ...-- Ступай вонъ, пока цѣлъ!
   Мужикъ выбѣжалъ, а тамъ писарь дожидается.
   -- Ну, что? спрашиваетъ писарь:-- какъ твои дѣла пошли?
   -- Что дѣла?
   -- А что?
   -- Обидѣлъ!
   -- Какъ?
   -- Исколотилъ... и слова не далъ сказать!... Вошелъ, прямо и морду!
   -- Плохо!
   -- Ужъ знамое дѣло, что плохо!
   -- Постой: я въ самому схожу.
   Писарь пошелъ въ становому.
   -- Какъ же тебя не бить, объявилъ писарь, воротившись отъ становаго: -- сосѣдъ-то твой далъ становому цѣлковый, а ты ему что понесъ?
   -- Да я два дамъ!
   -- Дашь два цѣлковыхъ -- на два цѣлковыхъ и поколотитъ; нашъ баринъ на это хорошъ: правдою живетъ!
   -- Какъ же дать?
   -- Ступай къ нему.
   Мужикъ пошелъ въ становому, далъ два цѣлковыхъ; становой кликнулъ самъ перваго сосѣда и таску задалъ на два цѣлковыхъ. Тотъ къ царю.
   -- Какъ же такъ? Я же его благородію заплатилъ, а онъ же меня и поколотилъ, да еще и больнѣй: ужъ его благородіе надо мною маился-маился...
   -- Нельзя, другъ! Ты сколько далъ?
   -- Цѣлковый.
   -- А тотъ два!
   -- Да я три дамъ.
   -- А дашь, и того откатаетъ! Да откатаетъ не на два рубля -- на три!
   Этотъ понесъ три рубля; а какъ становой правдой жилъ, то врага его откаталъ не на два, а на три рубли.
   Опять къ писарю; писарь объявляетъ, что тотъ далъ три рубли; даютъ четыре, пять... ихъ по перемѣнку бьютъ...
   -- Охъ, укорялся!... Черти! наконецъ закричалъ становой:-- Черти, оба сюда!
   Подсудимые явились.
   -- Запорю до смерти! крякнулъ становой: -- миритесь!... миритесь сейчасъ!... Запорю!...
   -- Я... я готовъ, ваше благородіе! я... да вотъ не знаю, какъ Ѳедоръ Алексѣичъ...
   -- Ну!...
   -- Ежели... Алексѣй Ѳедоровичъ согласенъ, я отъ миру не прочь...
   -- Кланяйтесь мнѣ въ ноги за правый судъ! приказалъ становой.
   Тѣ поклонились.
   -- Хорошо разсудилъ?
   -- Уму научилъ! заговорили оба {Фактъ: одна должность перемѣнена. Авт.}.
   -- Такъ видите, заключилъ цѣловальникъ: -- не почисти онъ имъ зубы, что бы вышло? Теперь по полусотенной съ брата сошло -- у конецъ; а судись они по судамъ -- больше бъ вышло! За то становаго этого и уважаютъ, и мужичье ему же спасибо сказываютъ.
   -- Да вы смѣетесь, спросилъ я цѣловальника: -- за что это становаго уважаютъ?
   -- Именно за это!
   -- Странно.
   -- Да вотъ я вамъ скажу: у насъ исправникъ, придетъ къ нему баба на бабу-жь съ жалобой... Ужъ онъ ихъ судятъ, судитъ: какъ да какъ? Бабы... разумѣется, бабье дѣло... одна станетъ говорить что, другая не дастъ слова той сказать. Крикъ, гамъ такой поднимутъ! Чуть не подерутся... А исправникъ все слушаетъ!... Слушаетъ, слушаетъ, да и скажетъ: "помиритесь!" Такъ зачѣмъ же къ нему и ходить: захотѣли бъ помириться -- сами-бъ помирились!... И никто его не уважаетъ!
   -- Не любятъ?
   -- Смѣются надъ нимъ!
   -- Какъ смѣются?
   -- А такъ: соберутся двѣ бабы: -- пойдемъ, скажутъ, къ исправнику судиться", "пойдемъ". Ну, и пойдутъ, а исправникъ ихъ и судитъ!
   -- А къ становому бабы ходятъ судиться? спросилъ я цѣловальника.
   -- Э-э! махнулъ рукой цѣловальникъ, и на такой глупый вопросъ отвѣта не далъ, только рукой махнулъ.
   Я сталъ сомнѣваться въ моемъ толкованіи словъ азбуки: -- чисти зубы. Припомнилъ я, что въ Бѣлгородѣ одинъ чиновникъ, совершенно посторонняго вѣдомства, приказалъ отлупить фухтелями (зубы чистить -- не надо принимать въ буквальномъ смыслѣ) почтмейстера, за то, что по закону на станціи не полагалось столько лошадей, сколько ему было нужно; какъ этотъ же доблестный мужъ въ Суржѣ (по географіямъ Суджѣ) на улицѣ выпоролъ градскаго голову за грязныя улицы...
   Сталъ я молиться Богу: Господи, дай мнѣ пониманія!... Какъ же мнѣ, положимъ, большой генералъ, какъ же мнѣ будетъ зубы чистить, положимъ, полковнику: вѣдь полковникъ отъ тѣлеснаго наказанія избавленъ?! Помолясь Богу, я легъ спать. Я не успѣлъ еще заснуть: предо мною явился нѣкій мужъ.
   -- О, безпутный мужъ! сталъ онъ говорить: -- ты не знаешь, что устами младенца тебѣ правда объявляется?... И ты думаешь, что какому нибудь полковнику зубы нельзя чистить?... О!...
   -- Не знаю.
   -- Вѣрь!...
   -- Какъ, отче...
   -- Былъ твоимъ наставникомъ благочестивый мужъ Иванъ Иванычъ Давыдовъ?
   -- Былъ, отче.
   -- Что онъ тебѣ говорилъ?
   -- Много, отче, Иванъ Иванычъ говорилъ намъ хорошихъ словесъ.
   -- А лучше?
   -- Всѣ хороши.
   -- А я тебѣ скажу, безпутный мужъ, что лучшее имъ сказано: "Не надо знать, чтобы вѣрить, а надо вѣрить, чтобы знать!"
   -- Говорилъ и это.
   -- Вѣрь! сказалъ мужъ:-- устами младенца тебѣ истина открывается! Гряди въ сей губернскій градъ; войдешь въ сей градъ, налѣво будетъ домъ, а въ томъ домѣ и кабакъ и харчевня. Гряди и увѣруешь!
   Видѣніе скрылось.
   Поутру я посмѣялся своему сну и отправился въ путь; прошелъ верстъ пять -- губернскій городъ!... прошелъ шаговъ двадцать -- на лѣво домъ, а въ томъ домѣ кабакъ и харчевня!.. Мужъ правду говорилъ... Дай, зайду!
   И зашелъ.
   Харчевня, въ которую я вошелъ, по вывѣскѣ была Европой, но до наружности была только Европой Восточною: намъ извѣстно, что по географіямъ Арсеньева и К® Европа есть Восточная, есть и Западная. Мнѣ на этотъ разъ пришлось бить въ Европѣ Восточной. Входилъ въ первую комнату: буфетчикъ (слово западное) въ будто-бы бѣлой рубашкѣ стоитъ за прилавкомъ, сзади его на неисчислимомъ ряду полокъ -- чашки, чайники... Половые бѣгали я суетились (оптическій обманъ), все равно какъ мой пріятель Кузьма, бывшій въ Британіи, но волею судебъ переселенный въ Московскій.
   Буфетчикъ, по обыкновенію съ полуулыбкой, полукланяясь, указывалъ рукой, привѣтствовалъ меня словами: -- пожалуйте, господинъ.
   Я на ту пору былъ господинъ въ донельзя изгрязненной свитѣ съ котомкой за плечами.
   Вхожу въ другую комнату: за нѣсколькими столами сидятъ мужики, а за однимъ -- человѣка четыре чиновниковъ. Съ мужиками я натолкался; дай, послушаю -- чиновничьей бесѣды.
   -- Приходитъ это онъ въ присутствіе, разсказывалъ одинъ изъ чиновниковъ, человѣкъ повидимому испытавшій волны морскія на житейскомъ морѣ: -- приходитъ въ присутствіе. "Есть исходящій? Есть входящій?" да таково грозно... Сталъ смотрѣть, видимъ: ни рожна не понимаетъ. Что спроситъ: "Есть?" Какже-съ, есть!... Видимъ, что барину хочется на кого нибудь покричать, а кричать не на кого!... Да выручилъ Студенковъ писарь! И парнишка такъ: лѣтъ 18 -- 19!... Лѣтъ пять тому назадъ квартальный взялъ у Ефимовны возу; у квартальнаго жена была больна, такъ ей и велѣно было пить козье молоко, потому что у козы молоко теплѣе коровьяго: у возы хвостъ короткій, а у коровы длинный, отъ того и тепло... Только случай такой вышелъ: у квартальнаго жена померла и та, Ефимовнина, воза издохла... Вотъ Студенковъ къ Ефимовнѣ: "Проси на квартальнаго за козу съ приплодомъ за пять лѣтъ".-- "Да какъ же?" -- "Ты только визжи, говоритъ Студенковъ: -- а я самъ буду разсказывать". Мы этого ничего не знаемъ... слышимъ пискъ, визгъ въ пріемной!... признаться сказать, всѣ перепугались.
   -- Это что? крикнулъ самъ.
   Всѣ молчатъ, только ногами сѣменятъ.
   -- Узнать!
   Побѣжали.
   -- Толку не добьешься, доносятъ самому: -- какая-то баба плачетъ.
   -- Какая баба плачетъ?
   -- Не знаемъ-съ...
   Выбѣжалъ самъ въ переднюю.
   -- Что ты?
   -- Охъ! Коза!... Коза!... батюшка мой, многомилостивый! завопила баба.
   -- Какая воза?
   -- Ой! коза!... Коза...
   -- Да какая коза?
   -- Что вы со мой дѣлаете? закричалъ на насъ самъ. -- Все хорошо, одной козы нѣту!... Да что вы думаете! Да что вы дѣлаете?... На кого вы надѣетесь?
   И пошелъ, и пошелъ... Ну, думаемъ, Богъ пронесъ тучу!... Хотѣлось самому поругаться (разумѣй зубы чистить), ему это удовольствіе и сдѣлали -- и онъ ублаготворенъ и мы не причемъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru