Отъ недоразумѣній часто изъ ничтожнаго случая выростамъ страшное дѣло, отъ непониманія дѣла часто важное кажется ничтожнымъ.
Мы съ народомъ въ настоящее время живемъ такъ, какъ въ повѣсти "Гайка" Людмила съ матерью: мы очень любимъ народъ, только не хотимъ изучать его нуждъ, а, сидя въ кабинетѣ, сочиняемъ его истинныя потребности; народъ, въ свою очередь, не понимая нашихъ гуманныхъ началъ, смотритъ на насъ недовѣрчиво. Еще надо прибавить, что мы даемъ всему видъ таинственности и все скрываемъ отъ народа, даже то, что напечатано въ газетахъ, поэтому народъ вѣритъ всему, что ему скажетъ какой нибудь пройдоха подъячій, бѣглый солдатъ, и ничему не вѣритъ, что ему скажетъ помѣщикъ или какой нибудь начальникъ {Разумѣется, когда начальникъ скажетъ, что объявленъ наборъ, какъ не повѣрить!.. Авт.}. Онъ подозрѣваетъ, что по большей части бываетъ и справедливо, что ему не все сказано и что самая суть дѣла не объявлена; за толкованіями дѣло не станетъ: найдется проѣзжій, прохожій изъ ихняго же брата, которому, равно какъ и далевскому матросу, объясняющему причину вѣтровъ, совѣстно чего бы то ни было не знать, и тотъ ему толкуетъ, какъ ему хочется.
Въ особенности народъ туго вѣритъ во всѣ улучшенія, придуманныя образованными людьми. Вотъ случай, изъ котораго видно, какъ смотритъ народъ на придуманныя улучшенія.
Пріѣзжаетъ одинъ господинъ, сдѣлавшій улучшенія въ своихъ деревняхъ, въ одну изъ улучшенныхъ своихъ деревень. Была собрана сходка.
-- Ну братцы, каково поживаете? спросилъ господинъ у собравшейся сходки.
-- А когда, старики, было лучше жить, теперь, или прежде? При мнѣ или до меня?
-- До тебя, батюшка, какіе порядки были? Никакихъ порядковъ не было! Какъ пошли новые порядки, пошла и жизнь новая -- не въ примѣръ лучше прежней! Спасибо твоей милости за порядки!
-- Живите, братцы, хорошенько: теперь жить хорошо; будете жить хорошо, сдѣлаю еще лучше!
Вдругъ всѣ въ ноги.
-- Батюшка! не дѣлай лучше, и теперь такъ хорошо, что жизнь коротка, сдѣлаешь лучше -- просто жить нельзя будетъ!..
Господинъ, какъ видно, старался сдѣлать лучше и сознавалъ, что онъ сдѣлалъ лучше, а на дѣлѣ вышло, что для лучшаго -- жизнь коротка!
Мужикъ рѣшительно не вѣритъ ни во что, что выдумано образованными, на все смотритъ съ недовѣріемъ; не вѣритъ даже въ самое, невидимому, неважное, напримѣръ -- въ переименованіе. Въ Курской губерніи лѣтъ десять тому назадъ было ужасное происшествіе: государственные крестьяне захотѣли быть по прежнему однодворцами, а какъ на Руси нѣтъ просто однодворцевъ, а есть, какъ они отъ кого-то слышали, западные однодворцы, то и они захотѣли быть западными однодворцами. На ихъ бѣду въ то время въ Курской губерніи былъ петербургскій баринъ, который поѣхалъ усмиритъ бунтъ. Что это былъ за бунтъ, можно понять изъ того, что ремонтеръ, проѣзжавшій съ ремонтными лошадьми чрезъ бунтующееся село, взялъ тамъ овса, сѣна, подводы, за что отъ него никто не хотѣлъ брать ни копѣйки, и только въ городѣ онъ узналъ, что онъ ночевалъ у бунтовщиковъ.
Петербургскій баринъ пріѣхалъ для усмиренія въ бунтовщикамъ, приказалъ священнику отслужить обѣдню, послѣ которой сказать приличную рѣчь, а послѣ обѣдни велѣлъ у церкви собраться сходкѣ. Священникъ отслужилъ обѣдню, сказалъ рѣчь и петербургскій баринъ сталъ на паперти разсуждать о чемъ-то съ бабами,-- мужиковъ въ церкви не было, они всѣ были на сходкѣ.
-- Знать дѣло съ бабами толковать! крикнули изъ сходки, собравшейся по приказу у церкви:-- ты иди на міръ да и толкуй!
Господинъ этотъ растерялся. Народъ захохоталъ, господинъ еще больше сконфузился -- народъ еще больше хохотать, господинъ, не сказавъ ни одного слова, уѣхалъ и приказалъ прислать солдатъ для усмиренія бунта.
Пріѣхали солдаты и пріѣхалъ губернаторъ.
-- Что вы буяните? крякнулъ губернаторъ на собравшійся народъ, стоявшій безъ шапокъ.
-- Нѣтъ, батюшка, буянства за нами никакого нѣтъ! отвѣчали изъ толпы.
-- Какъ не буяните! чѣмъ вы хотите быть?
-- Западными однодворцами, батюшка!
-- А знаете, что такое западные однодворцы?
-- Нѣтъ, не знаемъ, батюшка...
-- Такъ я вамъ разскажу: сперва были все однодворцы, на западѣ однодворцы и взбунтовались. Царь захотѣлъ отмѣтить небунтовщиковъ и назвалъ ихъ своими крестьянами, государевыми крестьянами, а бунтовщикамъ сказалъ: -- оставайтесь вы западными однодворцами! Такъ вы хотите называться бунтовщиками?
-- Нѣтъ батюшка, не хотимъ!
-- Такъ вы согласны, братцы, называться государственными крестьянами?
-- Нѣтъ, не согласны, отвѣчалъ одинъ крестьянинъ изъ толпы.
-- Высѣчь его! крикнулъ губернаторъ.
Его наказали.
-- А вы согласны? спросилъ опять губернаторъ, когда кончилось наказаніе.
-- Всѣ согласны!
-- Попа!
Пришелъ попъ, привелъ всѣхъ въ присягѣ, бунтъ былъ усмиренъ, но тѣмъ не менѣе экзекуція или, какъ мужики называютъ, сѣкуція была поставлена.
Еще надо прибавить, что при всѣхъ начинаніяхъ, въ которыхъ народъ видитъ свою прямую выгоду, онъ не вѣритъ въ хорошій конецъ; такъ, въ настоящее время, когда рѣшается великій крестьянскій вопросъ, мужики, рѣшительно ничего не зная, что дѣлается, по своему разсуждаютъ: "Толковали, толковали, что слобода будетъ; а теперь, говорятъ, въ сипацу загоняютъ!" Сипаца по нашему не хорошее слово, а эмансипація -- настоящее дѣло!...
Кромѣ недовѣрія къ образованному классу, поводомъ къ такъ называемымъ бунтамъ часто служитъ непониманіе, незнаніе своихъ правъ въ настоящее время. Прочитайте въ "Русской Бесѣдѣ" статью Иванищева: вы увидите, какъ была сильна сходка очень недавно. Сходки никакихъ указомъ никакихъ правъ не лишали; напротивъ, народъ всячески хотятъ увѣрить, что права ихъ расширены. Почему же народъ долженъ знать, что міръ не можетъ теперь дѣлать того, что дѣлалъ прежде? Часто міръ дѣлаетъ постановленіе, по его мнѣнію, совершенно законное, а оно признается противозаконнымъ, а постановившіе -- бунтовщиками.
П. И. Мельниковъ мнѣ разсказывалъ, что крестьяне одной деревни разъ послали своему барину доносъ на своего старосту, который былъ назначенъ не отъ міра, а помѣщикомъ. Помѣщикъ, получая хорошій оброкъ съ крестьянъ и постоянно исправно, не обратилъ никакого вниманія на этотъ доносъ. Какъ только узнали объ этомъ крестьяне -- собрали сходку, на которой было положено сосчитать старосту и донести барину, сколько онъ укралъ, т. е. сколько лишняго перебралъ и утаилъ отъ барина; а что онъ воровалъ, въ этомъ не могло быть для крестьянъ никакого сомнѣнія. Но бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ, такъ и этимъ мужикамъ не удалось ничего сдѣлать: староста написалъ, что мужики бунтуютъ, а баринъ просилъ начальство усмирить бунтъ, ну, разумѣется, и усмирили...
Но, по моему мнѣнію, если приговоры сходки не ладятъ иногда съ существующими нынѣ законами, то не слѣдуетъ забывать, что простой человѣкъ и теперь еще не отвыкъ смотрѣть на сходку такъ, какъ смотрѣлъ на нее въ старину.
Разскажу еще одинъ подобный случай.
Это было въ Нижегородской губерніи, лѣтъ сорокъ назадъ, еще до основанія министерства государственныхъ имуществъ. Въ то время нѣсколько десятковъ тысячъ душъ было приписано къ казенному конному заводу, и надъ этими крестьянами былъ поставленъ офицеръ -- начальникъ, и его крестьяне очень любили: онъ ихъ не притѣснялъ и по судамъ не волочилъ (а второе, по мнѣнію крестьянъ, еще лучше перваго). Одинъ разъ къ нему привели крестьяне мужика той же деревни, въ которой жили и сани, и объявили, что приведенный мужикъ укралъ у одного изъ нихъ лошадь. Тотъ, по обыкновенію, отвѣчалъ: ("Знать не знаю, вѣдать не вѣдаю". Но улики были такъ сильны, что начальникъ ему прямо сказалъ:
-- Признаешься -- за лошадь заплатишь, я тебя высѣку; а какъ большая вина, то и больно высѣку; а не признаешься -- отдамъ подъ судъ: изо всего видно, что ты укралъ лошадь, тебя подъ плети подведутъ. Теперь я все сказалъ: какъ знаешь -- такъ и дѣлай.
Тотъ, подумавши, повинился, заплатилъ за лошадь и былъ наказанъ.
Деревня была зажиточная и ни у одного изъ крестьянъ ни воровъ, ни плутовъ въ роду не было, а потому всѣ стали упрекать въ глаза этого мужика воромъ. А какъ есть и еще пословица: "Не пойманъ, не воръ", то онъ захотѣлъ избавиться отъ нареканія доносомъ.
Вскорѣ послѣ этого происшествія, пріѣхалъ изъ Петербурга, по словамъ крестьянъ, какой-то генералъ-ревизоръ. Когда по принятому правилу, начальникъ былъ удаленъ со сходки и уѣхалъ, ревизоръ спросилъ: "нѣтъ ли недовольныхъ начальникомъ?".
-- Есть! отвѣчалъ крестьянинъ, укравшій у сосѣда лошадь.
-- Какая твоя претензія?
-- Начальникъ меня высѣкъ.
-- За что?
-- А такъ; ни дай, ни вынеси!
-- Это правда?
-- Правда, какъ передъ Богомъ...
-- Правда, старики? спросилъ начальникъ у крестьянъ сходки.
-- Вретъ, ваше благородіе! обманываетъ тебя, батюшка! загалдила вся сходка.
-- Да высѣкъ онъ его? спросилъ начальникъ, видя всеобщее негодованіе.
-- Высѣкъ -- что правда, то правда!
-- За что?
-- А вотъ за что... и было разсказано все дѣло, какъ было.
-- Мало тебя пороли, сказалъ ревизоръ-генералъ и пошелъ обѣдать въ начальнику.
Ревизоръ уѣхалъ, не сказавъ ни слова начальнику; тѣмъ бы дѣло должно было, казалось, и кончиться, но оно едва не имѣло ужасныхъ послѣдствій.
Наши крестьянскія семейства хвалятся:
"Что у насъ въ роду воровъ не было,
Ни воровъ, ни плутовъ, ни разбойниковъ!"
Цѣлыя общества хвалятся тѣмъ, что у нихъ воровъ отъ вѣку не было, а также и ябедниковъ и доносчиковъ. Мнѣ случалось слышать нѣсколько разъ: "Ступай куда хочешь, спроси про нашу деревню: никто дурнова слова не скажетъ; это не то, что вотъ взять, Гора-Липовица: тѣ еще за нашихъ дѣдовъ конокрадами слывутъ." Въ числѣ другихъ и это село, объ которомъ идетъ рѣчь, славилось тѣмъ, что въ немъ еще за дѣдовъ не было ни ябедниковъ, ни доносчиковъ, а потому крестьяне были возмущены доносомъ, да еще неправымъ, своего сочлена.
Передъ вечеромъ крестьяне позвали на судъ доносчика въ мірскую избу.
-- У насъ отродясь доносчиковъ не было, стали они говорить:-- а вотъ онъ сталъ ябедникомъ; а для того на расправу!..
Мужики придумали слѣдующую казнь: привязать доносчика за ноги къ перемету и зажженными лучинами колоть его, пока умретъ!.. Сказано -- сдѣлано.
Когда стала совершаться казнь, преступникъ закричалъ благимъ матомъ и, на его счастье, староста услыхалъ его крики, прибѣжалъ въ избу и перерубилъ веревку, которой былъ привязанъ доносчикъ, и не медля поѣхалъ за начальникомъ.
-- За тебя, батюшка, ваше благородіе! отвѣчали мужики:-- вѣдь на тебя доносилъ?!.
-- За любовь спасибо, братцы, только киньте это дѣло: всѣмъ, и вамъ и мнѣ, будетъ бѣда...
-- Какая тутъ бѣда? Міръ приговорилъ: стало по правдѣ; безъ вины не стали бы съ нимъ такого дѣла дѣлать...
И начальнику большихъ трудовъ стоило убѣдить крестьянъ, что они подобнымъ образомъ не имѣютъ права наказывать...
Ничего нѣтъ хуже для народа, какъ совершенное незнаніе, что съ нимъ дѣлаютъ или хотятъ дѣлать: онъ вѣритъ всѣмъ нелѣпостямъ, которыя ему разскажетъ какой нибудь пройдоха, въ особенности когда это подтверждается словами какого нибудь извѣстнаго лица. Такъ въ прошломъ году въ рабочую пору управляющій однимъ имѣніемъ, заставляя крестьянъ усиленно работать, говорилъ: "Теперь работайте! Къ первому сентября будете вольные, тогда васъ самъ чортъ не заставитъ работать на барина!" Поэтому не удивителенъ слѣдующій случай. Въ Псковской губерніи одна помѣщица жила постоянно въ очень хорошихъ отношеніяхъ со своими крестьянами, и никогда ни она на мужиковъ, ни мужики на нее не жаловались; только въ одинъ прекрасный день они собрали сходку, порѣшили, что они вольные, и послали четырехъ выборныхъ къ барынѣ съ этимъ извѣстіемъ. Барынѣ сказали о ихъ приходѣ, и она вышла къ нимъ.
-- Что вамъ надо? спросила она.
-- Да къ твоей милости, отвѣчали тѣ.
-- Что же надо?
-- Міръ прислалъ
-- Зачѣмъ же?
-- Да объявить твоей милости, что мы стали теперь вольные.
-- Какъ такъ?
-- Да такъ: становому указъ пришелъ сказать намъ волю.
-- Что жь онъ, сказалъ вамъ волю?
-- Нѣтъ, не сказывалъ.
-- Отчегоже?
-- Да такъ! Господа закупили, не во гнѣвъ тебѣ будь сказано, вѣдь ты не такая, господа закупили, становой-то и держитъ указъ подъ сукномъ, а намъ воли не сказываетъ.
-- Отъ кого-же вы это слышали?
-- Солдатикъ приходилъ, такъ сказывалъ.
-- Вы сами говорите, что я не изъ такихъ, которые становыхъ подкупаютъ, я сама подписала бумагу объ волѣ; такъ я теперь не хочу мѣшать вамъ: соберите сходку, позовите становаго и пусть онъ вамъ скажетъ волю, коли указъ у него есть.
-- Благодаримъ покорно, матушка!
Выборные пришли на сходку, объявили, что имъ сказала барыня, и сейчасъ же послали за становымъ.
Становому вѣрно сказали, зачѣмъ его зовутъ, онъ немедленно пріѣхалъ прямо къ сходкѣ, не заходя въ помѣщицѣ.
-- Что надо, ребята? спросилъ онъ:-- зачѣмъ меня звали?
-- Я же тебѣ говорю, что нѣтъ: былъ бы указъ, какъ же бы я его вамъ не прочелъ, я не о двухъ головахъ!
-- Да я жь тебѣ говорю, ваше благородіе, вѣрно -- есть, отвѣчалъ тотъ же мужикъ.
-- Такъ ты мнѣ не вѣришь?
-- Да какъ вѣрить-то!..
-- Ну, отойди, братъ, въ сторону!
Мужикъ, не понимая зачѣмъ, однако отошелъ.
-- Ну, а ты вѣришь? спросилъ становой другаго мужика.
-- Воля твоя, ваше благородіе, указъ есть!
-- Отойди и ты!
Отошелъ и этотъ мужикъ, и сталъ рядомъ съ первымъ.
-- И ты не вѣришь? спросилъ онъ третьяго.
-- Есть, батюшка, указъ!
-- Отойди въ сторону! Розогъ! крикнулъ становой.-- Я васъ никогда не обманывалъ, а вы мнѣ не вѣрите!
Принесли розогъ, становой приказалъ высѣчь троихъ невѣрующихъ и уѣхалъ домой, не разговаривая съ прочими. Должно замѣтить, что онъ наказывалъ не за бунтъ, а за то только, что ему не повѣрили и что онъ ни до усмиренія бунта, ни послѣ не заѣзжалъ къ барынѣ: крестьяне видѣли, что между ними стачки никакой не было.
-- Да нѣту! Вотъ Алешка да Митька, объяснялъ выборный, указывая на двухъ товарищей: -- да еще Сережка не повѣрили ему, становому-то, такъ тотъ ихъ выпоролъ!
-- За то, что не повѣрили?! И больно?
-- Нѣтъ! Коли бъ они какую грубость сдѣлали, а то только не повѣрили! Не больно: только блохъ попугалъ!
-- Какъ же теперь жить станемъ? спросила выборнымъ барыня.
-- Да какъ жить?! надо по старому.
-- А по старому, такъ по старому.
И опять зажили по старому!
Если бы становой стать наказывать мужиковъ за бунтъ -- едвали-бъ могло такъ кончиться. Да еще это вопросъ: наказалъ ли бы онъ? Пожалуй, міръ и не выдалъ бы...
А вотъ еще быть какой казусъ.
Къ одному моему пріятелю въ декабрѣ или въ концѣ ноября приходитъ разъ мужикъ, его крестьянинъ, съ такою рѣчью:
-- Знаешь, Иванъ Васильичъ, вѣдь къ новому году будемъ всѣ вольные, вотъ что!..
-- Дай Богъ, отвѣчать Иванъ Васильичъ: -- да почему же ты это знаешь?
-- Слушай, стать онъ говорить полушопотомъ: -- изъ Питера пришелъ указъ за семью золотыми печатями, и тотъ указъ не велѣно вскрывать до новаго года; а какъ новый годъ придетъ, указъ вскроютъ, вотъ и объявятъ тогда всѣмъ волю.
-- А ежели указа такова не было, а можетъ и не будетъ?..,
-- Постой, Иванъ Васильичъ! Золотыя печати не ложатъ, указъ не вскрываютъ: отъ того и зима не ложится, а все поводки.
-- Ну, это хорошо; а пока такова указа не вскроютъ, живите смирно по прежнему.-- Чего буянить на послѣдяхъ-то?..
Этого мужикамъ не могъ разсказать ни одинъ образованный человѣкъ, это или сочинилъ, или можетъ быть видѣлъ во снѣ человѣкъ близкій къ природѣ, которому кажется, что въ его даже обыденныхъ дѣлахъ сама природа принимаетъ участіе.
Этотъ разговоръ не имѣлъ никакихъ дурныхъ послѣдствій: мужики ждали спокойно новаго года, а съ новымъ годомъ и зимы; новый годъ прошелъ, зимы все не дождались: все одни поводки.
Но другой случай чуть не заставалъ его поплатиться, и поступилъ онъ не такъ,-- не скоро бы мотъ справиться. Онъ приказалъ насыпать обозъ, хотѣлъ продавать хлѣбъ; мужики объявили, что не хотятъ продавать хлѣба...
-- Отчего, братцы, вы не везете хлѣбъ жъ городъ? спросилъ онъ мужиковъ.
-- Хлѣбъ-то нашъ будетъ весь, отвѣчали ему: -- такъ мы продавать не желаемъ!
-- Не можетъ быть, чтобъ весь хлѣбъ былъ вашъ!
-- Будетъ, Иванъ Васильичъ.
-- Нѣтъ, не будетъ! и вотъ почему: кто больше хлѣба продаетъ мужикъ или баринъ?
-- Знамое дѣло -- баринъ! у мужика какой хлѣбъ: что сработалъ то и съѣлъ.
-- И этотъ хлѣбъ, коли подѣлить, будете продавать или нѣтъ?
-- Какая неволя продавать! Подѣлимъ да и разберемъ по домамъ.
-- Такъ. Стало быть у господъ хлѣба не будетъ, имъ и продавать нечего; чѣмъ же города питаться будутъ, чѣмъ солдатъ кормить, изъ чего водку гнать?
-- А что, ребята, пустяки наболтали; вправду, изъ чего водку пить, чѣмъ города кормить?! Прости, Иванъ Васильичъ, за нашу глупость! Хлѣбъ отвеземъ въ городъ.
Запрягли лошадей и повезли въ городъ барскій хлѣбъ.
Но такъ не всегда оканчивается: иногда отъ тупоумія нѣкоторыхъ господъ, эти происшествія принимаютъ грозный размѣръ и дѣло самое пустое часто ведетъ за собою раззореніе цѣлыхъ селъ и деревень, Я ни одно такое происшествіе, которое едва не имѣло самыхъ страшатъ послѣдствій.
Нѣсколько лѣтъ тому назадъ проѣзжалъ одинъ господинъ черезъ Рязанскую губернію, гдѣ у него было большое имѣніе и въ которомъ и онъ, ни отецъ его никогда не бывали. Въ селѣ его носились только темные слухи, что баринъ ихъ проживаетъ то въ Питерѣ, то въ чужихъ земляхъ, то на теплыхъ водахъ, и никто во всей деревнѣ не могъ думать, чтобы баринъ ихъ когда нибудь завернулъ въ свою вотчину, въ чемъ они были отчасти правы: этотъ господинъ и не завернулъ къ нимъ и на этотъ разъ, когдабъ ему не пришлось ѣхать къ кому-то въ гости и въ ближнемъ городѣ не сказали бы ему чиновники, что подъ городомъ есть большое село, принадлежащее ему. Господинъ этотъ объявилъ желаніе ѣхать въ свое имѣніе, надѣлъ какой-то шитый мундиръ, сѣлъ на предложенныя чиновниками дрожки и поѣхалъ.
Должно сказать, что большая часть имѣній, управляемыхъ своимъ выборнымъ старостой, живутъ очень хорошо, и въ такихъ имѣніяхъ рѣдко бываютъ случаи воровства или, тѣмъ болѣе, убійства; ежели тамъ не бываетъ установленной полиціи, за то весь міръ смотритъ за человѣкомъ предосудительнаго поведенія и при первой возможности избавлется отъ него, напримѣръ: отдадутъ въ солдаты, слѣдовательно земской полиціи дѣла тамъ рѣшительно нѣтъ никакого, и никто, какъ бы притязателенъ ни былъ, не рѣшится ѣхать въ такую деревню для неправыхъ поборовъ; онѣ по большой части принадлежатъ барину, живущему въ Петербургѣ, а это, какъ извѣстно, для нѣкоторыхъ провинціаловъ имѣетъ ужасающую силу. Къ числу такихъ селъ принадлежало и имѣніе петербургскаго господина: исправникъ тамъ никогда не бывалъ и его никто не видывалъ; дѣлъ не было, а безъ дѣла кому охота таскаться по судамъ. Становаго и совсѣмъ не было (кажется, былъ боленъ), а его должность исправлялъ какой-то молодой человѣкъ веселаго нрава: пріѣдетъ, съиграетъ на гитарѣ, споетъ пѣсенку и уѣдетъ, а за нимъ повезутъ сѣна ила овса, муки... но эта дань приносилась не становому, а артисту; мужики его очень любили и звали его миленькимъ.
День былъ праздничный, часовъ пять послѣ обѣда; народу около кабака уже много толпилось, когда баринъ пріѣхалъ въ свою вотчину.
-- Говорятъ вамъ, сталъ толковать баринъ: -- вы мои, а я вашъ баринъ.
-- Нашъ баринъ живетъ въ Питерѣ!
-- Я изъ Питера и пріѣхалъ.
-- Какой ты баринъ,-- ты шутъ!
-- Какой шутъ? спросилъ баринъ, озадаченный этимъ немного рѣзкимъ сужденіемъ.-- Я вамъ говорю, друзья мои, я вашъ баринъ, увѣрялъ баринъ, въ воображеніи котораго рисовался уже бунтъ... Онъ всячески старался въ началѣ погасить его.
-- Полно врать, отвѣчали изъ толпы: -- ѣзжали и мы въ городъ, видали всякихъ господъ, а пока Богъ не приводилъ видѣть такого, какъ ты... Ты, братъ, лучше, чѣмъ болтать пустяки, какую ни на есть штуку покажи, дѣвокъ позабавь: останешься и самъ, братецъ, нами доволенъ, отблагодаримъ.
Баринъ хотѣлъ опять что-то говорить; но мужики заулюлюкали на него и тотъ долженъ былъ уѣхать отъ возмутившихся крестьянъ.
Дѣло, кажется, ясно: все произошло отъ недоразумѣній. Когдабъ мужики узнали въ баринѣ своего барина -- тогдабъ... Но объ этомъ послѣ.
Баринъ прискакалъ въ городъ.
-- У меня въ деревнѣ бунтъ, возмущеніе, объявилъ онъ встрѣтившимъ его чиновникамъ.
-- Какъ бунтъ?!
-- Да бунтъ! подтверждалъ баринъ: -- меня тамъ не узнали, или вѣрнѣе, не хотѣли узнать. Я ихъ сталъ уговаривать, но они рѣшительно не дали мнѣ одного слова сказать, и я принужденъ былъ уѣхать!
-- Скажите, пожалуйста! говорили чиновники: -- а вѣдь мужики какіе были смирные...
-- Чтожь будемъ дѣлать, господа?
-- Что прикажете, то и сдѣлаемъ, отвѣчали почти въ одинъ голосъ чиновники.
-- Съѣздите пожалуйста въ мою деревню, сказалъ баринъ одному изъ нихъ: -- меня могутъ не узнать; а васъ, какъ ихъ начальника, не могутъ, должны узнать.
-- Должны, должны, отвѣчалъ чиновникъ-начальникъ увѣренный, что его узнаютъ по обычаю и пріемамъ, хоть до этихъ поръ онъ лично ни съ кѣмъ не былъ знакомъ въ той деревнѣ: сей же часъ ѣду.
Чиновникъ, ревнуя заявить себя въ глазахъ петербургскаго барина, прискакалъ въ бунтующее село пряно въ толпѣ, собравшейся у кабака.
-- Гдѣ староста? крикнулъ онъ.
-- Здѣсь! что надо?
Едва чиновникъ увидѣлъ старосту, вцѣпился ему въ бороду и замеръ.
Въ это время баба вышла изъ кабака: она вынесла въ большой деревянной чашкѣ соленыхъ огурцовъ на закуску.
-- Что дерешься, шальной? крикнула она на чиновника и, вѣроятно, чтобъ слова ея имѣли вѣсъ, довольно сильно толкнула его чашкой по лбу.
Чиновникъ воротился въ барину съ явными признаками усердія въ службѣ; это усердіе выражалось довольно большой шишкой на лбу.
-- Да, сказалъ, помолчавъ, баринъ: -- нечего дѣлать, зло надо въ началѣ превратить: напишите въ Рязань, чтобъ тамъ распорядились присылкою войскъ для усмиренія деревни, а я напишу въ Петербургъ.
И стали писать: одинъ въ Рязань за войсками, другой въ Петербургъ, никому неизвѣстно, зачѣмъ.
-- Зачѣмъ это пишете, Антонъ Антоновичъ? сказалъ вице-становой миленькій, подходя къ Антону Антоновичу: -- не пишите, право, не пишите, для васъ самихъ лучше будетъ.
-- Да, вѣдь, вонъ приказалъ! отвѣчалъ съ горемъ Антонъ Антоновичъ, указывая на другую комнату, въ которой что-то сочинялъ петербургскій баринъ.
-- И ему скажите -- не пишите: такъ, молъ, уладится еще лучше.
-- А какъ уладить?
-- Я улажу.
-- Попробую: пойду скажу ему; наврядъ только согласится, очень его ужъ мужики обидѣли!
Антонъ Антоновичъ пошелъ въ петербургскому барину и доложилъ ему, что исправляющій должность становаго берется убѣдить крестьянъ-бунтовщиковъ, одинъ безъ военной помощи.
Баринъ приказалъ сейчасъ же позвать къ нему такого хитреца.
-- Поэтому, я думаю, должно какъ можно скорѣе донести и требовать помощи.
-- Вы извольте писать въ Петербургъ, а вотъ они въ Рязань, а я пока съѣзжу въ ваше имѣніе; ежели я не успѣю вернуться скоро, то часъ другой можно обождать, не посылать.
-- Вы жизнь свою подвергаете опасности; на что вы надѣетесь?
-- На единаго Бога... для пользы.
-- Ежели такъ -- съ Богомъ!..
Эти писаки стали писать, а миленькій поскакалъ въ бунтовщикамъ.
-- Что вы надѣлали, братцы! крикнулъ миленькій, влетая въ самую толпу на тройкѣ.
-- Какъ, что надѣлали? Ничего за собой не знаемъ! отвѣчали изъ толпы.
-- Ничего не знаете?! Баринъ вашъ пріѣзжалъ къ вамъ, а вы его не хлѣбомъ-солью встрѣтили, а прогнали!
-- Когда былъ баринъ?
-- Ныньче пріѣзжалъ, а вы его шутомъ обозвали, такъ онъ и уѣхалъ.
-- Что ты, миленькій!...
-- Слушай, это разъ; а вотъ будетъ два: вашъ баринъ присылалъ къ вамъ чиновника и тому морду подправили...
-- Это что старосту за бороду тросъ?
-- Чиновникъ! теперь дѣлайте, что знаете! сами кашу заварили, сами и расхлебывайте.
Мужики переполошились.
-- Это Фенька-дура его чашкой въ морду ткнула, пусто бъ ей было!
-- Прощайте, братцы, сказалъ миленькій, садясь опять въ свой экипажъ.
-- Постой, миленькій, куда бѣжишь! Научи! что намъ дѣлать?
-- Я не знаю, что вамъ дѣлать; что хотите, то и дѣлайте.
-- Э, какой! Будто васъ не знаешь? Научи, сами тебя уважимъ, отблагодаримъ!
-- Ну коли такъ: отходите, старики, въ сторону! крикнулъ миленькій.
Старики отошли въ сторону и миленькій отобралъ изъ нихъ человѣкъ 50-тъ попредставительнѣй; онъ на это дѣло мастеръ былъ: онъ даже разъ участвовалъ въ благородномъ спектаклѣ.
-- Слушай, старики! сталъ учить ихъ миленькій:-- сейчасъ ступайте во дворъ къ барину; какъ во дворъ,-- всѣ поклонъ въ землю м не вставай; выйдетъ къ вамъ баринъ -- все лежи и до тѣхъ поръ лежать, пока не проститъ; проститъ -- поднесите хлѣбъ-соль и опять въ землю, и не вставать, пока не приметъ той хлѣба-соли. Приметъ хлѣбъ-соль -- встать да третій разъ въ землю -- зовите въ его барскую вотчину, въ ваше село пожаловать, и все-таки лежать, пока не скажетъ, что пріѣдетъ къ вамъ!
-- Хорошо, батюшка, хорошо, родимой! сдѣлаемъ все по твоимъ словамъ!..
Миленькій поскакалъ въ городъ, а старики-артисты пошли вслѣдъ нимъ.
Едва успѣлъ миленькій войти въ квартиру барина, какъ самъ баринъ его встрѣтилъ: онъ опасался за его жизнь и все время просмотрѣлъ въ окошко, поджидая его, а потому не успѣлъ окончить своего посланія въ Петербургъ.
-- Ну, что Богъ далъ? спросилъ баринъ входящаго миленькаго.
-- При помощи Божіей, привелъ въ повиновеніе все село!
-- Неужели?.. такъ скоро!..
-- Почетные мужики идутъ за мной слѣдомъ просить у васъ прощенія.
Въ самомъ дѣлѣ, спустя нѣсколько времени, мужики ввалились во дворъ и растянулись на землѣ, какъ училъ миленькій.
Баринъ опять надѣлъ свой загадочный костюмъ и вышелъ на крыльцо.
-- Что вамъ надо?
-- Милости пришли просить: прости насъ, что не признали твоей твоей! завопили мужики, не вставая съ земли:
Баринъ стадъ говорить рѣчь, говорилъ болѣе получасу, и должно быть очень хорошую, потому, что мужики не поняли ни одного слова. Наконецъ простилъ. Мужики встали, одинъ сталъ подносить барину хлѣбъ-соль, а всѣ опять (по программѣ миленькаго) повадились въ ноги. Баринъ опять прочиталъ рѣчь не короче и не хуже первой и изволилъ принять хлѣбъ-соль. Мужики встали.
-- Батюшка баринъ! осчасливь насъ, людишекъ твоихъ: пожалуй и свою вотчину, на наше село! закричали и опять въ ноги.
Баринъ опять таки прочиталъ подобную же рѣчь и обѣщалъ; побывать въ своей вотчинѣ, на ихнемъ селѣ.
Мужики тогда только окончательно встали; баринъ, довольный своимъ краснорѣчіемъ, пошелъ въ домъ, а мужики пошли на свое село.
На другой день чиновникъ, такъ неудачно ѣздившій усмирять бунтъ, предложилъ барину проводить его по уѣзду; но баринъ, поблагодаря его, просилъ проводить себя миленькаго, Миленькій сразу смекнулъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
-- Позвольте мнѣ прежде съѣздить, сказалъ онъ барину:-- не ровенъ случай: не было бы какой непріятности вамъ.
Баринъ, разумѣется, согласился, и миленькій полетѣлъ на село.
-- Собирайся и старъ и малъ!-- крикнулъ онъ, пріѣхавъ въ село;-- сейчасъ баринъ будетъ; чтобъ всѣ были на площади, а какъ баринъ подъѣдетъ, вались на землю и кричи ура!
Миленькій вернулся въ городъ.
-- Ну, что почтеннѣйшій, спросилъ его баринъ:-- какъ идутъ дѣла?
-- Слава Богу: все благополучно; мужики ваши хотѣли вамъ приготовить угощеніе, только, извините мою дерзость, я не приказалъ.
-- И прекрасно сдѣлали! Поѣдемте.
Едва баринъ въѣхалъ въ село, какъ всѣ мужики, бабы, дѣвки, дѣвчонки, ребятишки упали въ ноги и закричали: ура!... Баринъ сталъ что-то говорить, а мужики, не получа наказа отъ миленькаго, все лежали на землѣ и кричали свое ура! Наконецъ миленькій подошелъ къ одному и толкнулъ; тотъ поднялся, а за нимъ и вся толпа встала и кончила уру. Баринъ опять сказалъ рѣчь, послѣ которой онъ приказалъ купить на два цѣлковыхъ водки и приказалъ поднести крестьянамъ изъ своей рюмки. Объ этой рюмкѣ крестьяне долго толковали, для чего она сдѣлана: вѣрно не для водки, изъ такой крохотной невиданное дѣло пить водку, а должно быть изъ нея пьютъ что нибудь да забористое.
Послѣ этого баринъ уѣхалъ и на прощаньи подарилъ миленькому серебряный портъ-сигаръ, въ которомъ было положено тридцать папиросъ (но то были не папиросы, а пятидесятирублевыя бумажки, свернутыя на подобіе папиросъ). Потомъ обѣщалъ опредѣлить дѣтей на казенный или на свой счетъ въ петербургскія заведенія.
Миленькій, простившись съ бариномъ, прямо поѣхалъ въ усмиренную деревню, гдѣ, говорятъ, тоже не безъ удовольствія, простился.
Замѣчательно, что образованные люди стараются всему дать особый толкъ; недоразумѣніе, жалоба -- у нихъ все бунтъ! другаго слова и нѣтъ въ ихъ словарѣ.
Я сидѣлъ съ покойнымъ Михаиломъ Александровичемъ Стаховичемъ у него въ деревнѣ. Часа въ два ночи прискакалъ нарочный изъ Ельца. {Стаховичъ былъ уѣзднымъ предводителемъ. Авт.} Мы вышли на крыльцо.