Яковлева-Ланская Надежда Владимировна
Как живется в провинции. Письма к другу. Н. Яковлевой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Какъ живется въ провинціи. Письма къ другу. Н. Яковлевой, автора хроникъ-романовъ: "Обрусители" и "Лавры и терніи". Спб., 1886 г. Цѣна 1 р. 50 к. Плохо живется въ провинціи, такъ плохо, что, прочитавши "Письма" г-жи Яковлевой, столичный житель подивится, какъ это еще могутъ жить тамъ люди, усомнится, пожалуй, въ правдивости приводимыхъ фактовъ или сочтетъ ихъ умышленно сгруппированными въ такомъ видѣ, чтобы придать тенденціозно-мрачную окраску провинціальной жизни. Столичный житель знаетъ, какъ скверно живется въ Петербургѣ и Москвѣ; онъ видитъ явныя и тайныя "язвы Петербурга" и безобразія Москвы, разоблачаемыя печатью и городского молвой, и ему кажется, будто нигдѣ не можетъ быть хуже, чѣмъ въ этихъ огромныхъ гнѣздилищахъ роскоши, нищеты, порока и всякой мерзости "вавилонской". Ему, столичному жителю, часто приходится слышать и читать болѣе или менѣе горячо и талантливо высказываемые призывы въ провинцію, поближе къ народу и къ природѣ, такъ сказать, "на лоно"... Но, повидимому, ему рѣдко приходитъ въ голову задаться простымъ вопросомъ: да отчего же люди толпами бѣгутъ съ этого самаго "лона" и кидаются очертя голову въ столичные омуты? Вѣдь, отъ добра добра не ищутъ, отъ добра никто не бѣжитъ, а убѣжавши, по легкомыслію, и хвативши горькаго до слезъ, никто не задумывается бросить горькое и поспѣшно вернуться къ сладкому. На дѣлѣ оказывается, однако, что всѣ отъ мала до велика стремятся изъ деревни въ городъ, изъ города въ столицу, и не бѣжитъ лишь тотъ, у кого нѣтъ никакой возможности убѣжать. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда только что началось бѣгство, для него было выдумано слово "абсентеизмъ", и тогда удовлетворялись этимъ нелѣпымъ заморскимъ словомъ, потому что бѣжали изъ родныхъ гнѣздъ, отъ родной земли, преимущественно люди образованные, понимавшіе это выраженіе. Но прошло времени немного, всего лѣтъ 20-25, и этотъ самый "абсентеизмъ", спускаясь все ниже и ниже, добрался, наконецъ, до людей, никогда не слыхивавшихъ такого слова, искренно привязанныхъ въ землѣ и, все-таки, бѣгущихъ въ разсыпную, "куда г.,:аза глядятъ", отъ того "лона", на которомъ живется такъ, какъ разсказываетъ г-жа Яковлевѣ. Попытки объяснить бѣгство экономическими причинами даютъ далеко не всегда убѣдительные выводы; не отъ одной "тѣсноты" въ землѣ бѣгутъ люди изъ деревень, не одна только физическая нужда гонитъ ихъ въ города и въ столицу. Многіе кидаютъ родину, привычныя занятія и обезпеченный кусокъ хлѣба отъ "тѣсноты" иного рода и отъ другой необезпеченности,-- эти бѣгутъ въ большіе города въ надеждѣ найти въ ихъ многолюдствѣ нравственный просторъ и хотя нѣкоторую долю личной неприкосновенности.
   Г-жа Яковлева разсказываетъ, напримѣръ, про мытарства нѣкоего Полушкина, разжившагося бывшаго крѣпостнаго, ревностнѣйшаго и безкорыстнѣйшаго земца, преданнѣйшаго и непоколебимѣйшаго патріота. Бѣды Полушкина начались съ такого случая: исправникъ показываетъ портреты четырехъ высокихъ особъ. Полушкинъ посмотрѣлъ и говоритъ: "Три первые не похожи, а этого, -- указываетъ на четвертый портретъ,-- не видалъ"... Исправникъ вскипѣлъ гнѣвомъ. "Какъ вы,-- говоритъ,-- смѣете такъ выражаться?! Да знаете ли вы? Да понимаете ли вы?
   "-- Позвольте,-- говоритъ оторопѣвшій Полушкинъ,-- узнать, что я такое сказалъ?
   "-- Вы сказали: этотъ"... Послѣдовалъ взрывъ исправническаго негодованія и никто изъ присутствующихъ не вступился за Полушкина, всѣ отвернулись отъ него и полѣзли къ исправнику съ привѣтствіями и рукопожатіями, забывая, что его "вооруженная десница направлена не на этого Полушкина только, а на каждаго, кто подвернется". "когда одни могутъ обвинять,-- говоритъ авторъ,-- а другіе не смѣютъ даже оправдываться, такъ, вѣдь, тутъ можно ввести какой угодно поклепъ, и будь даже поклепъ обнаруженъ, окажись обвиняемый неповиннымъ, обвинителю это, все-таки, поставятъ въ заслугу, ибо онъ проявилъ усердіе, а усердія нельзя не поощрять. Но пока эти поощренія идутъ изъ надлежащаго мѣста, противъ этого ничего нельзя сказать: можно только въ тайнѣ скорбѣть и сокрушаться; когда же такого рода усердіе поощряется тѣми самыми людьми, которые несутъ на себѣ послѣдствія этого усердія, тогда уже приходится не скорбѣть и сокрушаться только, а прямо и безнадежно опустить руки..." И люди опускаютъ руки, и, если можно, бѣгутъ отъ "усердія" исправника туда, гдѣ нѣтъ исправниковъ и гдѣ, за многолюдствомъ, чины, соотвѣтствующіе исправническому, находятъ поприще для "усердія" помимо заглядыванія въ души обывателей. Въ одномъ уѣздѣ Смоленской губ. исправникъ издалъ указъ, коимъ предписывалось землевладѣльцамъ "представлять по начальству видъ каждаго пріѣхавшаго къ нимъ въ гости посѣтителя..." Тотъ же исправникъ издалъ такой эдиктъ къ урядникамъ: "Приказывается вамъ, съ полученіемъ сего, представлять къ каждому 1-му числу не менѣе 20 актовъ. Буде актовъ окажется болѣе, получите благодарность, буде ихъ выйдетъ менѣе -- прошу не взыскать". Спрашиваетъ авторъ у становаго: "какимъ способомъ
   можно у васъ скорѣе всего отличиться?" -- "Надо кого-нибудь поймать",-- отвѣчаетъ становой.-- "Кого же?" -- "Это все равно, лишь бы представить, а тамъ ужь разберутъ..." И вотъ исправники наблюдаютъ за помыслами и издаютъ*эдикты, становые ловятъ "кого-нибудь", урядники взапуски другъ передъ другомъ сочиняютъ наибольшее число актовъ, а обыватели цѣпенѣютъ отъ ужаса, что, если судьба намѣтила меня быть занесеннымъ "въ актъ", быть изловленнымъ за неимѣніемъ "кого-нибудь", попасть подъ расходившуюся десницу исправника!... И каждый обыватель вздыхаетъ на минуту свободно, когда видитъ, что "актъ" составленъ на сосѣда, что словленъ "кто-нибудь" и что десница обрушилась не на него; обыватель невольно ликуетъ даже въ сознаніи, что на этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, онъ еще цѣлъ и невредимъ. Г-жа Яковлева даетъ цѣлый рядъ примѣровъ, подтверждающихъ ея основную мысль, что въ провинціи "жить нельзя". Изъ нихъ мы приведемъ одинъ такой, въ которомъ урядникъ, становой и исправникъ не играютъ никакой роли. Вышеназванный Полушкинъ, какъ членъ нѣкоей земской коммиссіи, отправился на фабрику купца Сивухина, прославившуюся всякими безобразіями. Сивухинъ выгналъ Полушкина по шеѣ; Полушкинъ подалъ жалобу слѣдователю. Слѣдователь не нашелъ въ дѣяніи Сивухина ничего противузаконнаго. Тогда Полушкинъ принесъ жалобу на слѣдователя, за что и "восчувствовалъ": къ слѣдователю посыпались обвиненія противъ жены Полушкина въ дѣяніяхъ, хотя ею и не совершенныхъ, но предусмотрѣнныхъ... Только чудомъ спаслась Марья Матвѣевна отъ суда, острога и прочаго.
   "Письма" г-жи Яковлевой дышатъ правдой и полны интереса. Мы отнесли эту книгу къ беллетристическимъ, а не къ публицистическимъ произведеніямъ единственно потому, что она читается какъ повѣсть; да это, въ сущности, и есть скорбная повѣсть о всемъ пережитомъ въ провинціи человѣкомъ, одареннымъ душою, чуткою въ несчастью ближняго, будь этотъ ближній мужикомъ, кабатчикомъ, помѣщикомъ или даже становымъ и исправникомъ, которымъ живется очень немногимъ лучше, чѣмъ тѣмъ, на кого обрушивается ихъ административное усердіе. Въ заключеніе книги г-жа Яковлева разсказываетъ крайне тяжелую исторію, пережитую ею въ Москвѣ,-- исторію болѣзни и смерти своего мужа въ Ново-Екатерининской больницѣ, куда его помѣстили доктора Соборовъ и Зерновъ. Страшно становится, когда читаешь этотъ разсказъ, въ правдивости котораго мы не имѣемъ основаній сомнѣваться... Повѣсть о томъ, живется въ заканчивается разсказомъ, какъ приходится провинціалу умирать въ Москвѣ; тамъ жить нельзя, но не приведи Господь никому лежать больному и умирать въ московской больницѣ. Таковъ общій выводъ изъ книги г-жи Яковлевой.

"Русская Мысль", кн. XI, 1886

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru