Это было очень недавно. Я сидѣлъ съ своимъ другомъ Зайчиковымъ и только что мы намѣревались приступить къ разговору, которымъ прилично заниматься либеральнымъ сонногородцамъ, какъ совершенно неожиданно предъ нами предсталъ нашъ общій знакомый Фіалкинъ.
Фіалкинъ былъ всегда веселъ, безпеченъ, но, на этотъ разъ, онъ даже превзошелъ самого себя. Его красненькое лицо, обрамленное жиденькими бакенбардами и украшенное большой бородавкой на верхней губѣ, просто сіяло. Маленькіе глазки прыгали и точно смѣялись. Фіалкинъ даже не раскланялся съ нами такъ, какъ онъ раскланивался всегда, сонно склоняя на бокъ свою голову, но какъ-то наспѣхъ кивнулъ намъ, схватилъ меня за руку и повлекъ къ окну, жестомъ пригласивъ Зайчикова слѣдовать за нами.
Сначала я ничего не понялъ, но понять оказалось очень не трудно. На дворѣ, какъ разъ противъ оконъ, стояла совершенно новенькая, съ иголочки пролетка, запряженная гнѣдой лошадью. Фіалкинъ указалъ намъ на пролетку.
-- Какова? торжественно возгласилъ онъ и неменѣе торжественнымъ взглядомъ обвелъ меня и Зайчикова.-- Какова! Посмотрите!
Я чуть было не разсердился, но отъ выраженій гнѣва удержался. По лицу Зайчикова было замѣтно, что и онъ испытывалъ чувство, подобное тому, которое обуревало меня. Мы молчали, но Фіалкинъ не унимался. Онъ ждалъ восторговъ и поперемѣнно кидалъ блаженные взоры то на насъ, то на пролетку.
-- Ну, за то и цѣна! разсуждалъ онъ.-- Однако, господа, угадайте.
Конечно, угадывать мы не стали.
-- Пять сотъ! провозгласилъ Фіалкинъ и многозначительно посмотрѣлъ на насъ, вѣроятно, съ цѣлью узнать, какое дѣйствіе производятъ его слова.-- Да вы на втулки-то посмотрите! а кожа-то... Лайка, просто лайка!
Отъ кожи онъ перешелъ къ колесамъ, рессорамъ и долго предавался восторгамъ по поводу пролетки. Но такъ какъ мы нетолько не вторили ему, а, напротивъ, изображали изъ себя подобіе истукановъ, то Фіалкинъ смолкъ и отошелъ отъ окна.
-- Теперь мнѣ ничего не надо, заговорилъ онъ, садясь къ столу и опять окидывая насъ веселымъ взглядомъ.-- Все есть. Только вотъ кучера надо перемѣнить. Этотъ -- дуракъ. Того и гляди, пролетку изломаетъ.
Онъ нѣсколько разъ черкнулъ спичкой и сталъ было закуривать папироску, но вдругъ о чемъ-то вспомнилъ и быстро бросилъ спичку.
-- Да нѣтъ, надумался онъ и даже поднялъ вверхъ руку.-- Объ этомъ я и забылъ... Еще цѣпочку съ передвижкой къ часамъ надо (онъ дотронулся до моего колѣнка и какъ-то особенно подмигнулъ). Ну, въ родѣ того, какъ у купца Пастухова, съ брилліантами... Вотъ бы такую...
Пріобрѣсть передвижку ему до того хотѣлось, что онъ даже на минуту задумался и молча сталъ курить папироску.
-- Хороша пролетка у Травина, продолжалъ онъ: -- но моя лучше. Вида у той нѣтъ. Какъ вамъ кажется?
-- Кто ихъ знаетъ, сказалъ я, чтобы отдѣлаться.
Но Фіалкинъ не отвязался. Онъ началъ сравнивать свою пролетку съ Травинской, пустился въ тонкости и окончательно опротивѣлъ. На наше счастье, онъ о чемъ-то вспомнилъ, посмотрѣлъ на часы и объявилъ, что ему надо ѣхать.
Стукъ пролетки смолкъ, а мы все еще сидѣли молча. Наконецъ, Зайчиковъ прервалъ молчаніе.
-- Какова скотина! вскричалъ онъ, злобно тряхнувъ головой Я только развелъ руками и ничего не сказалъ.
-- Онъ въ пролетку свою влюбился, ему ничего, кромѣ брилліантовой передвижки къ часамъ не надо -- а! продолжалъ мой другъ.
-- И вы думаете, онъ шутитъ, не унимался Зайчиковъ.-- Нисколько. Вы только на его физіономію посмотрите и сейчасъ убѣдитесь въ томъ, что человѣкъ говоритъ отъ чистаго сердца... Весь сіяетъ... Фу!..
-- Конечно, не шутитъ.
-- И этотъ человѣкъ чему-то учился, да гдѣ?.. въ университетѣ! чуть не со слезами началъ опять Зайчиковъ.-- Да, учился когда-то, чему-то учился! повторилъ онъ съ грустью и смолкъ.
Грустное настроеніе, должно быть, совсѣмъ охватило его. Онъ хлопнулъ себя по бедрамъ, покачалъ съ видомъ сокрушенія головой и опять заходилъ.
-- Учился, учился, повторялъ онъ по временамъ, точно жалуясь кому-то.-- А теперь пролетка, передвижка...
Черезъ нѣсколько секундъ, опять онъ остановился противъ меня и посмотрѣлъ на меня, не говоря ни слова.
-- А вѣдь до такого состоянія дойти грустно. Чтобы въ головѣ ничего, кромѣ передвижекъ... Дѣла никакого живого нѣтъ... Какой онъ докторъ! Такъ шарлатанитъ у купцовъ. Нѣтъ, я бы никому этого не пожелалъ! И знаете мнѣ даже жаль его...
Онъ махнулъ рукой въ ту сторону, куда уѣхалъ Фіалкинъ и началъ дальше развивать свои мысли.
-- Развѣ это жизнь! Помню, мнѣ моя нянька говорила, что передъ смертью каждому человѣку предъявляютъ хартію (онъ улыбнулся). На одной сторонѣ хартіи будто-бы написаны добрыя дѣла, на другой злыя, грѣхи... Ну, что предъявятъ Фіалкину, какую хартію?
Разговоръ пока прекратился. Отъ нечего дѣлать, а барабанилъ по столу, а Зайчиковъ принялся перелистывать какую-то книгу. Впрочемъ, мысль о гнусности Фіалкина должно быть не совсѣмъ оставила его, ибо время отъ времени онъ скорбно покачивалъ головой.
-- Вы какъ? вдругъ спросилъ онъ, откладывая книгу и откидываясь на спинку кресла.
Я сталъ сообщать о впечатлѣніи, вынесенномъ мною изъ недавней поѣздки въ свою деревню.
-- Бѣдность тамъ такая, что не приведи и Богъ, повѣствовалъ я.-- Ѣсть положительно нечего... Ни коровенки, ни лошаденки, а невѣжество... страсть!
Зайчиковъ тихо качалъ одной ногой, положенной на другую, и тяжело вздыхалъ, слушая меня. Мнѣ стало тоже очень скверно отъ воспоминаній о томъ, что я видѣлъ въ деревнѣ.
-- Разуты, раздѣты, голодны и такъ, а тутъ еще кулаки, міроѣды... Земля около Одуева одна глина, да и той у мужиковъ чуть не по десятинѣ. Которая получше, къ папенькѣ покойнику по уставной граматѣ отошла... Какъ-то онъ сдѣлалъ такъ не хорошо. Обидѣлъ онъ ихъ, надо правду сказать.
-- Школы нѣтъ?
-- Какая школа!
Зайчиковъ опять сталъ качать ногой и по временамъ пристально смотрѣлъ на меня.
-- А вотъ что, вдругъ произнесъ онъ:-- вамъ это стыдно, что школы въ Одуевѣ нѣтъ. Взялись бы за это дѣло.
-- Я и самъ подумывалъ...
-- Было бы отлично, продолжалъ Зайчиковъ, замѣтно воодушевляясь.-- Вы только подумайте, какое благое дѣло...
-- Да.
-- Теперь крестьянинъ ничего не знаетъ, а научите-ка его читать-писать, посмотрите, что будетъ...
Зайчиковъ долго перечислялъ выгоды просвѣщенія, а я вторилъ ему и понемногу началъ расплываться отъ умиленія, все болѣе и болѣе охватывающаго меня. Сердце мое хорошо билось въ моей груди.
-- Да намъ съ вами сидѣть сложа руки и смотрѣть на это невѣжество нельзя. Стыдно, заключилъ онъ.-- Возьмите ка, да и устройте школу. Ни пьянства, ни невѣжества, ни грубости, ничего этого не будетъ.
-- Надо, непремѣнно надо.
-- Сами за это дѣло и возьмитесь, настаивалъ мой другъ.-- Дѣла у васъ никакого особеннаго нѣтъ, къ городу васъ ничто не привязываетъ... Переѣхали туда, да и учите! Отлично. Буду и я къ вамъ до временамъ пріѣзжать, книги возить...
Предо мной ужъ совсѣмъ, какъ на яву, стала рисоваться картина того, какъ я буду учить у себя въ Одуевѣ. Предъ моими мысленными очами предстали, какъ живые, Одуевскіе мужики, внимательно читающіе книги, благо времени для чтенія много, вслѣдствіе того, что у мужиковъ земли всего по десятинѣ и обработывать почти нечего. Въ кабакъ ходить они бросили, такъ что цѣловальникъ собирается ужъ прикрыть заведеніе и на чемъ свѣтъ ругаетъ меня. Но эта брань нетолько не сердить меня, но мнѣ отъ нея лестно. Вдругъ, среди этихъ мечтаній, я вспомнилъ кое-что. Иллюзіи разлетѣлись.
-- Ахъ, вѣдь самому мнѣ переѣхать въ деревню никакъ нельзя, пожалѣлъ я.
Зайчиковъ удивился.
-- Это почему? Что вамъ городъ? переѣхали, да и только.
-- А бабушка? Она привыкла непремѣнно быть тутъ,
-- Ну, она здѣсь и останется.
Я отрицательно покачалъ головой.
-- Нѣтъ, безъ меня, ей будетъ скучно. Привыкла она, чтобы по вечерамъ я съ нею въ карты поигралъ, книжку иногда почиталъ.
Зайчиковъ крѣпко задумался.
-- Да, это такъ, согласился онъ послѣ нѣкотораго размышленія.-- А было бы хорошо. Охъ, великое дѣло просвѣщеніе!
Онъ подошелъ къ окну и нѣсколько времени, о чемъ-то размышляя, глядѣлъ въ него.
-- Оставить бабушку вамъ, конечно, нельзя, бормоталъ онъ по временамъ. Старуха, привыкла всегда съ вами... А то было бы хорошо. Надо учить... долгъ нашъ! Да и мало ли хорошаго можете вы сдѣлать, вдругъ отнесся онъ ко мнѣ.-- Школа! Да развѣ одна она? Вотъ, напримѣръ, ферму образцовую открыть, раціональное хозяйство завести...
-- Конечно.
-- Развѣ у насъ объ "нихъ" кто-нибудь подумаетъ? Какъ же! Я вамъ пересказывалъ, кажется. Недавно, ѣду съ однимъ помѣщикомъ. Мужикъ намъ навстрѣчу съ возомъ. Кучеръ кричитъ ему свернуть, а у мужика лошаденка еле-еле двигается. Что же вы думаете?.. Разсвирѣпѣлъ помѣщикъ, вырвалъ у кучера кнутъ, да нѣсколько разъ по мужику...
-- Полноте!
-- Да, хватилъ. Это интиллигенція-то наша! Ну, развѣ этотъ позаботится о "нихъ"... Вы и помѣщика-то этого знаете, прибавилъ онъ, помолчавъ.
-- Кто?
-- Дрыгаловъ... Возмутительно. Знаете, я и теперь объ этомъ не могу безъ отвращенія вспомнить.
Въ самомъ дѣлѣ видно было, что одно воспоминаніе объ этомъ случаѣ возмущало Зайчикова до глубины души. Даже лицо у него стало какое-то особенное, и углы губъ немного задергало.
-- Всѣ они хороши! сказалъ я, чтобы успокоить моего собесѣдника.
Онъ только махнулъ рукой.
-- Посмотрите! вдругъ обратился онъ ко мнѣ, показывая въ окно на улицу.
Черезъ улицу переходилъ старый дьячекъ Панкратьичъ. Онъ шелъ тихо, сильно, сгорбившись и придерживая одной рукой полу своего длиннаго сюртука.
-- Вонъ они, прежніе то педагоги! говорилъ между тѣмъ Зайчиковъ съ оттѣнкомъ не то грусти, не то мечтательности.-- Ну, развѣ можно ожидать отъ нихъ чего-нибудь хорошаго?..
Я унесся мыслью въ тѣ времена, когда Панкратьичъ дѣйствительно былъ однимъ изъ видныхъ педагоговъ въ Сонногородскѣ. Что это были за времена, и чего въ самомъ дѣлѣ можно было ожидать тогда?..
-- Да! Онъ и самъ кромѣ буки-азъ-ба ничего не знаетъ, раздавался между тѣмъ голосъ моего друга.-- Ему годъ-два нужно было на то, чтобы кое-какъ научить мальчика читать-писать, а теперь это въ нѣсколько уроковъ...
Панкратьичъ давно перешелъ черезъ улицу и за угломъ противоположнаго дома въ переулкѣ скрылась его высокая сгорбленная фигура, съ широкополой рыжей шляпой и торчащей изъ подъ нея косичкой, а Зайчиковъ все еще развивалъ свои мысли по поводу того, что было прежде, и что стало теперь. Но странно, какъ мнѣ теперь помнится, никакого особеннаго различія между нами и Панкратьичемъ Зайчиковъ не разъискалъ, кромѣ того, что мы можемъ научить читать-писать въ нѣсколько уроковъ, а Панкратьичу надо было для этого годъ...
Въ пріятныхъ разговорахъ, въ родѣ вышеприведенныхъ, мы извели бы много времени, но Зайчиковъ вспомнилъ, что ему надо еще сегодня ѣхать въ свой округъ осматривать школы и заторопился.
-- Бѣгу домой. Надо еще газеты прочитать. Интересное теперь время. У насъ война, во Франціи своего рода борьба идетъ. Кто то побѣдить?.. Неужели опять 2 декабря?
Но только что онъ хотѣлъ идти, какъ раздался звонокъ. Явился нашъ другъ Ушковъ. Въ данный моментъ, онъ представлялъ совершенную противоположность съ нами. Мы были угрюмы, онъ сіялъ восторгомъ и притомъ такъ, что даже вовсе не замѣтилъ нашей угрюмости. Еще снимая пальто, Ушковъ показывалъ намъ какія-то бумаги.
-- Угадайте! угадайте! кричалъ онъ.
Но онъ не далъ намъ даже времени на угадываніе и, снявъ пальто, немедленно вручилъ каждому изъ насъ по большому лоскутку бумаги. Мы взглянули въ эти лоскутки и немедленно возликовали. Наше пламенное желаніе было исполнено. Уставъ общества, имѣвшаго цѣлью поощрять юныхъ сонногородцевъ, стремящихся достичь высшихъ предѣловъ просвѣщенія, былъ утвержденъ. Насъ приглашали завтра явиться на первое о5щее собраніе.
-- Утвержденъ, утвержденъ! кричалъ Ушковъ, трепля насъ по плечамъ и размахивая шляпой.-- Теперь пойдетъ!
Зайчиковъ чуть не прыгалъ отъ радости, несмотря на свои уже довольно почтенныя лѣта. Я улыбался.
-- Да, почти нигдѣ нѣтъ такого общества! Превосходно, ура! кричалъ Зайчиковъ.
II.
Хотя мы явились на общее собраніе членовъ новаго общества очень рано, но застали ужъ много народа. Собраніе происходило въ залѣ одного изъ присутственныхъ мѣстъ. Огромный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, стоялъ среди зала и кругомъ весь былъ обставленъ стульями. Ревнители просвѣщенія тѣснились у стола, стояли кучками и ходили по залу.
Кого только не было. Судьи, прокуроры, чиновники всѣхъ вѣдомствъ, адвокаты, неслужащіе дворяне, дамы... Всѣ тѣ, которые вчера только тѣмъ и занимались, что пили и, веселились всякими способами, сегодня вдругъ возревновали о просвѣщеніи и готовы были положить за него свою душу.
Само до сихъ поръ сумрачное сонногородское небо, кажется, возрадовалось и прояснилось. Солнечные лучи весело врывались въ залъ и играли на позументѣ, которымъ было обшито сукно, покрывавшее столъ, на мебели, на довольныхъ, горѣвшихъ любовью къ просвѣщенію физіономіяхъ сонногородцевъ. Веселый говоръ несся по залу. На всѣхъ устахъ было одно слово: просвѣщеніе.
Видя такое множество народа, слыша отовсюду самыя нѣжныя заботы о просвѣщеніи, мы съ Зайчиковымъ переглянулись торжествующимъ взглядомъ.
Генералъ Лейбинъ былъ въ числѣ ревнителей и разговаривалъ съ однимъ юнымъ сонногородцемъ. Я подошелъ къ нимъ.
-- Какая прекрасная мысль учредить это общество! привѣтствовалъ меня генералъ и необыкновенно душевно пожалъ мнѣ руку.
Я не замедлилъ согласиться, а юноша даже осклабился.
-- Да, прекрасная мысль, продолжалъ Лейбинъ.-- Просвѣщеніе -- великая вещь! Вездѣ, рѣшительно вездѣ... хоть бы на службѣ. Какая карьера!
Онъ нѣсколько времени говорилъ похвалу просвѣщенію, а мы слушали.
Немного помолчали, а потомъ я освѣдомился, не слыхать ли чего-нибудь на счетъ ревизіи, недавно бывшей въ управляемомъ Лейбинымъ учрежденіи. Генералъ отвѣтилъ отрицательно и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы грустно. Но юный сонногородецъ вмѣшался въ нашъ разговоръ.
-- Я видѣлъ вашего ревизора, сказалъ онъ и опять осклабился.-- Иду мимо квартиры, а онъ сидитъ на окнѣ, разсматриваетъ какія-то бумаги и все качаетъ головой.
Ахъ, зачѣмъ онъ только сказалъ это! Мнѣ стало даже жаль Лейбина. Онъ вдругъ перемѣнился въ лицѣ и глаза его заморгали. Но, странно! Мнѣ показалось, что этотъ трепетъ гораздо больше идетъ къ лицу генералу, чѣмъ тотъ восторгъ, который онъ старался выражать, толкуя о просвѣщеніи.
-- Вы говорите: смотрѣлъ бумаги и качалъ головой? привскочивъ на мѣстѣ затараторилъ Лейбинъ.
-- Да, сидитъ на окнѣ, смотритъ бумаги и качаетъ, спокойно отвѣчалъ юноша.
-- Какія же бумаги? волнуясь, допрашивалъ Лейбинъ.
Генералъ окидывалъ залъ испуганнымъ взглядомъ, но юноша остановился, и Лейбинъ живо оборотился къ нему.
-- Ну, ну!
-- Больше ничего... Переворачиваетъ листы и качаетъ головой.
-- Однако, какъ качаетъ?
-- Обыкновенно какъ... Вотъ такъ.
Молодой человѣкъ сдѣлалъ примѣръ того, какъ ревизоръ качалъ головой и, улыбнувшись довольно весело, поправилъ свой галстухъ. Лейбинъ глядѣлъ кругомъ по залѣ, очевидно, отыскивая кого-то глазами.
Черезъ нѣсколько секундъ онъ ходилъ по залу съ двумя своими сослуживцами и о чемъ-то таинственно сообщалъ имъ, указывая по временамъ на юношу, который, какъ ни въ чемъ не бывало, разсказывалъ мнѣ о вчерашнемъ спектаклѣ.
Но все-таки юношѣ пришлось еще одинъ разъ выдержать допросъ. Лейбинъ вернулся къ намъ со своими сослуживцами и опять началъ задавать вопросы.
Я отошелъ. Тотчасъ же мнѣ пришлось наткнуться на одну необыкновенно восторженную даму, Анну Ивановну.
-- Какая мысль -- это общество! Какая мысль! восклицала она и вся сіяла.
Такъ какъ у либеральнаго сонногородца душа всегда кипитъ восторгомъ, то и я не замедлилъ распространиться о просвѣщеніи.
-- Непремѣнно, это ваша мысль! декламировала Анна Ивановновна, закатывая глаза, а потомъ благодарно устремляя ихъ на меня.
Я поспѣшилъ заявить, что мысль устроить общество принадлежитъ, между прочимъ, важному сонногородцу Крышину.
-- Онъ то же славный! Всѣ, всѣ, всѣ... славные! Но все равно, прибавила моя собесѣдница:-- вы теперь возьметесь за это дѣло. Я... ахъ, я всѣми силами готова...
Я въ свою очередь благодарно улыбнулся.
-- Я буду надоѣдать всѣмъ, просить у всѣхъ, продолжала Анна Ивановна, чуть не поднимая отъ восторга своихъ рукъ къ небу.-- У меня много знакомыхъ. Только не знаю... У насъ такъ мало сочувствуютъ такимъ дѣламъ. Насъ больше интересуетъ другое. Она начала было грустить, но дальнѣйшему разговору помѣшалъ Зайчиковъ, который увлекъ меня въ курильную комнату. Я сообщилъ о страхѣ, обнаруженномъ Лейбинымъ по поводу извѣстій о качавшейся головѣ ревизора. Зайчиковъ и присоединившійся къ намъ Ушковъ выслушали мой разсказъ и презрительно отнеслись къ генералу.
Пришелъ Крышинъ. Онъ только что явился на собраніе и былъ очень радъ, что не опоздалъ. Цѣлое утро, по его словамъ, онъ хлопоталъ по дѣламъ общества.
-- Членовъ новыхъ нѣсколько завербовалъ, разсказывалъ онъ.-- Въ банкѣ былъ. Обѣщали часть дивиденда отчислить въ кассу общества. Съ барынями толковалъ. Уговариваю ихъ дать спектакль въ пользу общества... Всѣ сочувствуютъ. Вотъ надо еще о концертѣ кой съ кѣмъ переговорить.
Онъ наскоро покурилъ и пошелъ въ залъ, мы послѣдовали туда же. Залъ чуть не совсѣмъ былъ полонъ.
Мы склоняли въ знакъ согласія головы и весело улыбались. А народу все прибывало и прибывало. Дверь подъѣзда поминутно хлопала, впуская новыхъ и новыхъ ревнителей. Крышинъ ушелъ отъ насъ. Видно, что онъ дѣятельно хлопоталъ о концертѣ и горячо разговаривалъ съ дамами, распаляя ихъ ревностью къ просвѣщенію.
Оглядывая залъ, я просто пришелъ въ изумленіе. Въ числѣ ревнителей оказался даже извѣстный проходимецъ Цвѣточкинъ, котораго я привыкъ видѣть на публичныхъ торгахъ, куда онъ аккуратно являлся всякій разъ и торговался съ единственной цѣлью получить отступное. Зайчиковъ тоже его замѣтилъ. Мнѣ вспомнилась судьба Цвѣточкина.
-- Цѣловальникомъ недавно вѣдь былъ, имѣньемъ управлялъ, наворовалъ денегъ, а вотъ теперь...
-- Раньше этого еще лакеемъ былъ, тряхнулъ головой Зайчиковъ.-- Барина, говорятъ, до чиста ограбилъ.
-- Правда ли?
-- Вотъ-то! Только стоитъ на него посмотрѣть.
Дѣйствительно, нужно было только взглянуть на физіономію Цвѣточкина и ужь не сомнѣваться въ томъ, что онъ можетъ сдѣлать все. И теперь его глаза такъ и бѣгали по залу, какъ будто высматривая, нельзя ли чѣмъ-нибудь поживиться.
-- А теперь поощряетъ просвѣщеніе, замѣтилъ я.
Зайчиковъ улыбнулся. Цвѣточкинъ увидалъ насъ и направился въ нашу сторону.
-- Какъ же, нельзя же-съ, отвѣтилъ они на слова Зайчикова.
-- Отлично, отлично! одобрялъ тотъ.-- Чѣмъ больше членовъ, тѣмъ лучше.
Цвѣточкинъ сталъ перебирать длинную, висѣвшую у него черезъ шею цѣпочку, причемъ сверкалъ на солнцѣ большими перстнями, украшавшими его пальцы.
-- Я бы и не зналъ, докладывалъ онъ, умильно улыбаясь и повременамъ продолжая хихикать.-- Да вчера былъ по дѣлу у Ивана Сергѣича... Они мнѣ и сказали, просили непремѣнно saписаться.
-- Это Крышинъ?
-- Да-съ, Крышинъ, Иванъ Сергѣичъ.
Зайчиковъ взглянулъ на меня такъ, что въ глазахъ его я тотчасъ же прочелъ восторгъ и удивленіе передъ Крышинымъ, а этотъ послѣдній продолжалъ хлопотать, переходя отъ одной барыни къ другой. Немного погодя, онъ суетливо пробѣжалъ мимо насъ.
-- Все устроилъ. И концертъ, и спектакль будутъ. Еще балъ дать обѣщали, весело сообщилъ онъ.
Къ намъ подошли два землевладѣльца и черезъ нѣсколько времени въ нашей группѣ уже шелъ разговоръ о просвѣщеніи. Хотя землевладѣльцы не отрицали того, что просвѣщеніе полезно, но Зайчиковъ счелъ своимъ долгомъ какъ нельзя болѣе уяснить имъ этотъ вопросъ.
-- Вамъ, господа, надо непремѣнно помочь этому хорошему дѣлу, доказывалъ онъ.-- Образованные люди нужны вездѣ, на всѣхъ поприщахъ. Вотъ хоть бы ученые агрономы... Недокуда же намъ разныхъ нѣмцевъ выписывать!
Землевладѣльцы согласились въ одинъ голосъ.
-- Вы посмотрите-ка, какъ дѣла Шалькова пошли! продолжалъ мой другъ.
-- Петра Петровича? почтительно освѣдомился Цвѣточкинъ и послѣ утвердительнаго отвѣта вполнѣ согласился съ Зайчиковымъ.
-- А, между тѣмъ, имѣніе никакого почти дохода не давало, разъяснялъ послѣдній.-- Теперь часть долга уплатилъ. А отчего? Новый управляющій. Самъ Шальковъ ничего въ хозяйствѣ не смыслитъ, да ему и не до того.
-- Ему бы только въ карты, направо, налѣво, вставилъ одинъ изъ земцовъ и сдѣлалъ пояснительный жестъ рукой.-- Недавно много проигралъ; говорятъ, семь тысячъ, таинственно прибавилъ онъ.
-- Да, Шалькову теперь хорошо, заговорилъ другой земецъ.-- Только поглядите, провертитъ онъ и это имѣніе. Ужъ два пропустилъ. Вонъ какія оранжереи заводитъ, какіе пиры задаетъ, какая у него охота! То ли теперь время!
-- И все-таки, еслибы побольше такихъ управляющихъ, какъ Павелъ Иванычъ, фантазировалъ Зайчиковъ:-- хорошо бы! Какъ бы народное хозяйство процвѣло!
Немного помолчали.
-- Видѣлъ я недавно Павла Иваныча, началъ Цвѣточкинъ.-- Кажется, нездоровы.
-- Такъ, хандритъ, объяснилъ мой другъ.
-- Что такъ? Или надоѣло? засмѣялся одинъ изъ земцовъ.-- Обидно видно, что онъ трудится, а Шальковъ только въ карточки поигрываетъ...
Помолчавъ немного, землевладѣлецъ слегка вздохнулъ и вслѣдъ затѣмъ опять объявилъ, что просвѣщеніе великое дѣло. Этимъ онъ положилъ основаніе къ дальнѣйшимъ разсужденіямъ.
-- Образованному вездѣ дорога открыта, добавилъ другой земецъ.
-- Учиться только ныньче долго, пожаловался Цвѣточкинъ.-- Эта латынь, греческій...
-- Зато хорошо потомъ, остановилъ его земецъ.-- Капитала не надо оставлять дѣтямъ, а только дать образованіе...
-- Конечно, весело согласился Зайчиковъ и одобрительно посмотрѣлъ на всѣхъ насъ.
Цвѣточкинъ, наведенный, вѣроятно, на новыя мысли упоминаніемъ о капиталѣ, вдругъ сообщилъ какую-то страстность нашему разговору.
-- Дѣйствительно, никакого капитала не надо, воскликнулъ онъ.-- Что капиталъ! Образованіе лучше. Вонъ недавно отсюда уѣхалъ инженеръ Эспаньёлкинъ. Пятнадцать тысячъ въ годъ съ желѣзной дороги одного жалованья взялъ, да шестьдесять неустойки, если раньше четырехъ лѣтъ откажутъ. Контрактъ заключилъ!
Хотя этотъ фактъ былъ всѣмъ извѣстенъ, но все таки, при такомъ неопровержимомъ доказательствѣ важности просвѣщенія, глаза у всѣхъ заблистали.
-- А отчего? продолжалъ Цвѣточкинъ, плотоядно глядя на насъ.-- Инженеръ, образованъ -- отъ этого! Развѣ намъ когда-нибудь этакъ... придется?
Онъ вдругъ замолчалъ, точно обрѣзалъ и началъ судорожно вертѣть перстень на своемъ указательномъ пальцѣ. Нѣсколько секундъ царило молчаніе. Только и слышно было порывистое дыханіе Цвѣточкина.
-- Контрактъ! а вдругъ его какъ-нибудь въ первый же годъ нарушатъ! точно не своимъ голосомъ вскрикнулъ онъ и ужъ совсѣмъ заворочалъ глазами.
-- Сразу себя обезпечитъ! вырвалось у одного земца.
-- Съ одного раза на всю жизнь! точно подчеркнулъ другой.
-- Да развѣ одни инженеры, задыхался Цвѣточкинъ.-- А адвокаты!
Землевладѣльцы вразъ махнули рукой.
-- О нихъ нечего и говорить, вымолвилъ одинъ.-- Вонъ Плевако!.. По сту тысячъ хватаетъ.
-- Одинъ ли онъ... Лохвицкій! дерутъ со всякаго!
-- А доктора! Двѣсти рублей визитъ.
Начался самый восторженный панегирикъ просвѣщенію. Передъ этимъ панегирикомъ мои и Зайчикова ликованія и умиленія не стоили ничего. Мы мямлили, распускали слюни, а здѣсь, въ этой похвальной пѣснѣ, человѣкъ участвовалъ всѣмъ своимъ существомъ. Мы стушевались. Цвѣточкинъ и землевладѣльцы принялись кричать, махать руками, чуть не наскакивали одинъ на другого, стараясь выставить самыя рельефныя доказательства того, насколько просвѣщеніе полезно. Куши, имена такъ и сыпались изъ ихъ устъ.
Звонокъ, раздавшійся въ залѣ, прервалъ нашу бесѣду. Цвѣточкинъ и землевладѣльцы смолкли, но успокоились не вдругъ. Они были сильно взволнованы и продолжали нѣсколько времени звѣрообразно смотрѣть другъ на друга разгорѣвшимися глазами.
Я и Зайчиковъ бросились къ столу, куда со всѣхъ сторонъ спѣшили другіе ревнители просвѣщенія. Когда шумъ отъ передвиганія стульевъ смолкъ, кто-то нѣсколько секундъ говорилъ тоже похвалу просвѣщенію, а затѣмъ насъ пригласили выбирать членовъ совѣта, имѣющаго управлять дѣлами общества.
На столѣ лежали карандаши, бумага. Способъ избранія былъ двойной: сначала по запискамъ, затѣмъ баллотировка тѣхъ, кто по запискамъ получилъ большее числа голосовъ.
Всѣ принялись писать. Но процедура была слишкомъ длинна и скоро надоѣла. Послышались голоса недовольныхъ.
-- Что въ самомъ дѣлѣ! Точно мы членовъ парламента выбираемъ! говорилъ кто-то подлѣ меня.
Но Зайчиковъ, усердно обдумывавшій, кого ему записать въ члены совѣта, сердился на то, что ему мѣшали.
-- Такъ въ уставѣ, обернулся онъ.
-- Ну, что уставъ! продолжалъ недовольный.-- Выбрать кого-нибудь, да и только. Не все ли равно!
Наконецъ, записки были готовы и собраны. По повѣркѣ ихъ оказалось, что наибольшее число голосовъ получилъ Крышинъ. У Лейбина оказалось тоже много сторонниковъ. Онъ былъ польщенъ этимъ и довольный расхаживалъ по залу. Зайчиковъ и я особенно радовались несомнѣнному избранію Крышина, а онъ и теперь еще не унимался хлопотать, подбивая барынь на какіе-то новые подвиги.
Въ залѣ опять поднялся говоръ; принесли ящики, началась баллотировка. Первый на очереди былъ Крышинъ. Ревнители одинъ за другимъ потянулись къ ящикамъ. Я положилъ свой шаръ и ушелъ курить. Вдругъ въ курильную влетѣлъ Зайчиковъ. На немъ не было лица. Сердито онъ не отвелъ, а какъ-то отдернулъ меня въ сторону.
-- Крышина забаллотировали, зашепталъ онъ.
Я удивился, а глаза Зайчикова такъ и метали молніи.
-- Ну, что это такое! продолжалъ онъ нашептывать.-- Подать за него столько голосовъ по запискамъ, и вдругъ... Не понимаю... Это какая-то интрига! Непремѣнно интрига!;
Пошли въ залъ. Баллотировался Лейбинъ. Крышинъ сидѣлъ въ сторонѣ, уже не хлопоталъ и, замѣтно, былъ пораженъ. Мы положили свои шары и опять ушли въ курильную.
Вдругъ курильная огласилась веселымъ хохотомъ. Изъ зала сразу привалило много народа. Всѣ были необыкновенно веселы и заливались смѣхомъ.
-- Удружили! подмигнулъ мнѣ кто-то.
-- Что такое?
-- Лейбину только пять бѣлыхъ, а по запискамъ чуть ли у кего было не больше всѣхъ. Ха, ха!
Многіе пошли смотрѣть на Лейбина. Зайчиковъ тоже ушелъ, но, конечно, не затѣмъ, чтрбы потѣшаться надъ генераломъ. Мой другъ не могъ выносить смѣха, господствовавшаго въ курильной. Все это коробило его. Я пошелъ за нимъ.
Баллотировка шла своимъ чередомъ. Крышинъ, по прежнему, держался въ сторонѣ и былъ сумраченъ до-нельзя. На Лейбина пораженіе подѣйствовало тоже сильно. Онъ старался показать, что ему все равно и, разговаривая съ кѣмъ-то, ходилъ по залу, но по безпрестанному морганію глазъ и подергиванію всего тѣла видно было, что на душѣ у него не хорошо.
Наконецъ, баллотировка кончилась. Зайчикова немного утѣшило то, что я попалъ въ члены совѣта. Кромѣ меня, выбранными оказались двѣ дамы, въ томъ числѣ восторженная Анна Ивановна, а также два нашихъ пріятеля: Петровъ и Карповъ. Всѣ мы горѣли желаніемъ немедленно приступить къ дѣлу и порѣшили завтра же собраться и разсмотрѣть нѣкоторыя просьбы. Анна Ивановна горячо пожала мнѣ руку.
-- Какъ я рада, что мы съ вами! объявила она, мгновенно восторгаясь.
Ревнители расходились. Я тоже собирался идти и стоялъ на лѣстницѣ. Ко мнѣ подошелъ Лейбинъ. Онъ, по прежнему, ежесекундно моргалъ глазами и, весь подергиваясь, началъ торопливо шарить въ боковомъ карманѣ своего сюртука. Чего-то онъ искалъ, но не находилъ. Наконецъ, усилія его увѣнчались успѣхомъ. Онъ держалъ въ рукѣ пятирублевую бумажку. Вѣроятно, онъ заранѣе приготовилъ ее и положилъ въ боковой карманъ.
-- Я, обратился онъ ко мнѣ:-- вношу слѣдующія съ меня въ общество деньги, но больше членомъ его не состою.
Онъ произнесъ эти слова церемонно и, съ достоинствомъ позвавъ мнѣ руку, удалился. Я взялъ пятирублевку и, самъ не зная почему, держалъ ее на виду, смотря вслѣдъ уходившему Лейбину. Многіе сонногородцы, проходя мимо, улыбались и даже подмигивали на удалявшагося генерала.
Его догналъ Крышинъ. Между ними начался оживленный разговоръ. О чемъ они говорили, въ подробностяхъ мнѣ было не слышно. Впрочемъ, догадаться нетрудно. Лейбинъ необыкновенно энергично доказывалъ что-то Крышину, упоминалъ часто объ оскорбленіи и, пожимая плечами, спрашивалъ, можно ли было чего-то ожидать. Нѣсколько секундъ тянулась между ними бесѣда, потомъ Крышинъ тоже подошелъ ко мнѣ и тоже вручилъ пятирублевку.
-- Это мои деньги, сказалъ онъ, и увы! теперь на его лицѣ уже не читалось прежняго умиленія передъ просвѣщеніемъ.-- Больше членомъ общества состоять не желаю и прошу исключить меня изъ списка.
Я вспомнилъ о томъ, какъ онъ хлопоталъ, чего могло ожидать отъ него общество, хотѣлъ было что-то сказать, но едва началъ, какъ Крышинъ жестомъ, недопускающимъ возраженій, остановилъ меня и также церемонно, какъ Лейбинъ, пожавъ мнѣ руку, удалился.
Онъ присоединился къ генералу, и они опять заговорили, спускаясь съ лѣстницы.
-- А я было для нихъ... концерты, спектакли! объяснялъ Крышинъ.-- Нѣтъ, еще рыломъ не вышли...
-- Конечно, конечно, тараторилъ Лейбинъ.
Зайчиковъ былъ недалеко отъ меня и видѣлъ все. Мы пошли домой... Онъ былъ суровъ еще больше прежняго и про себя ругалъ тѣхъ, кто лишилъ просвѣщеніе такого великаго ревнителя, какъ Крышинъ.
III.
А мы все-таки ликовали, получивши возможность поощрять просвѣщеніе. Но это было тогда, въ дни блаженнаго легкомыслія. Теперь я нетолько не ликую, когда узнаю, что либеральные сонногородцы начинаютъ поощрять просвѣщеніе, но часто скорблю и испытываю страхъ за будущее. Иначе и быть не можетъ. Я очень хорошо знаю, что просвѣщенія сонногородцамъ ни въ какомъ случаѣ не поощрить ужь по одному тому, что самое понятіе о просвѣщеніи у нихъ какое-то смутное. Мало того, я боюсь, что изъ этого поощренія получится какая-нибудь первосортная пакость.
Въ самомъ дѣлѣ, что такое просвѣщеніе?
Цвѣточкинъ, по ограбленіи своего барина, сдѣлавшійся ревнителемъ просвѣщенія, обладалъ, по крайней мѣрѣ, строго опредѣленнымъ воззрѣніемъ на этотъ предметъ и, не стѣсняясь, его высказывалъ. Онъ предпочиталъ то просвѣщеніе, которымъ обладалъ инженеръ Эспаньёлкинъ и благодаря которому, онъ, Эспаньёлкинъ, рвалъ съ желѣзной дороги ежегодно по пятнадцати тысячъ, а при благопріятномъ стеченіи обстоятельствъ могъ сорвать и всѣ шестьдесятъ и потомъ опять рвать, рвать и рвать въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ. Цвѣточкинъ очень хорошо, такъ сказать, всѣмъ существомъ своимъ понималъ прелести такого просвѣщенія ("Сразу шестьдесятъ, а потомъ опять!"). Потому онъ, всякій разъ когда заходила рѣчь объ Эспаньёлкинѣ, дрожалъ и начиналъ ляскать зубами. Несомнѣнно о такомъ именно, а не инакомъ просвѣщеніи Цвѣточкинъ вздыхалъ, когда говорилъ, что ему пришлось учиться на мѣдныя деньги.
-- Какое наше ученье, жаловался онъ.-- Ахъ, еслибы да мнѣ настоящее образованіе...
Дѣйствительно, что было бы тогда? Если и не просвѣщенный свѣтомъ науки онъ дошелъ до такого благосостоянія, что въ иныя минуты все-таки признавалъ, что "теперь, слава Богу, жить можно", то что бы было, получи онъ, Цвѣточкинъ, "настоящее" образованіе? Для меня одно не подлежитъ сомнѣнію, что въ такомъ случаѣ Эспаньёлкинъ едвали бы былъ въ состояніи соперничать съ Цвѣточкинымъ.
Мы, либеральные сонногородцы, не имѣли такого строго опредѣленнаго воззрѣнія на просвѣщеніе. Что же мы разумѣли подъ этимъ понятіемъ?-- я и самъ не знаю. Знаю только, что всякій разъ, когда заходила о немъ рѣчь, мы распускали слюни, млѣли и желали ему процвѣтанія. Разъ, когда я, не помню вслѣдствіе чего именно, задалъ Зайчикову вопросъ о томъ, что такое просвѣщеніе, онъ только удивленно посмотрѣлъ на меня. Сначала онъ подумалъ, что я шучу, но, видя, что я говорю совершенно серьёзно, разсердился.
-- Что такое просвѣщеніе! воскликнулъ онъ, схватывая перо поднося его къ моему носу.-- Что такое перо? что такое бумага?... Охота вамъ языкъ чесать! заключилъ онъ, укоризненно покачавъ головой, и величественно замолкъ.
Конечно, мой другъ уклонялся отъ подобнаго рода разговоровъ единственно потому, что, по его мнѣнію, слишкомъ глупо было говорить о такихъ вполнѣ извѣстныхъ предметахъ. Однако, нѣсколько разъ во время нашихъ млѣній и восторговъ онъ высказывался, для чего намъ потребно просвѣщеніе.
-- Людей намъ хорошихъ надо побольше, мечталъ онъ: -- съ твердыми убѣжденіями, съ честными стремленіями. Ахъ, еслибы наше "общество для поощренія просвѣщенія" пошло!... Людей съ убѣжденіями и стремленіями побольше!
Несомнѣнно, даже и теперь въ Сонногородскѣ просвѣщенныхъ людей много. Мы нетолько не отрицали, но вполнѣ признавали это. Хотя бы тотъ же Эспаньёлкинъ... Конечно, онъ просвѣщенъ. Но главное доказательство присущаго ему просвѣщенія мы видѣли вовсе не въ томъ, что онъ рвалъ очень хорошіе куски. По нашему, онъ былъ просвѣщенъ потому во-первыхъ, что у него былъ документъ, который свидѣтельствовалъ объ этомъ. Кромѣ того, онъ былъ просвѣщенъ, ибо могъ говорить о разныхъ высокихъ матеріяхъ и читалъ хорошія книги. Но не радъ просвѣщеніемъ Эспаньёлкина мы не преклонялись такъ, какъ преклонялся Цвѣточкинъ. Въ нашихъ глазахъ, одинаково съ Эспаньёлкинымъ были просвѣщены и прочіе сонногородскіе инженеры, хотя рвать огромные куски имъ еще не подошло случая. Просвѣщены были также чиновники и другихъ вѣдомствъ какъ напримѣръ Коровкинъ, который самъ себя считалъ и всѣ его признавали за литератора и даже за ученаго, ибо онъ составилъ и нэдалъ сборникъ, имѣвшій руководить курьеровъ и сторожей присутственныхъ мѣстъ при исполненіи служебныхъ обязанностей...
Однако, всѣми этими людьми мы были недовольны, а Зайчиковъ подчасъ даже горько жаловался на нихъ. Въ ихъ просвѣщеніи чего то недоставало... чего именно? Жалобы Зайчикова, формулировались иногда слѣдующимъ образомъ:
-- Ну, что Эспаньёлкинъ! говорилъ мой другъ.-- Конечно, онъ образованъ, и можно сказать ученъ. Постоянно надъ книгами сидитъ, въ Америку съ научной цѣлью ѣздилъ. А сталъ я ему недавно говоритъ о той фермѣ, которую вы намѣрены открыть въ Одуевѣ -- слушалъ, но сейчасъ видно, только изъ одного приличія. Когда то были стремленія, убѣжденія... гдѣ они?
У Эспаньёлкина не было стремленія облагодѣтельствовать родъ человѣческій, а Зайчиковъ именно желалъ людей съ такими стремленіями и твердыми убѣжденіями.
Но я положительно не понимаю, для чего намъ были такіе люди и какъ бы они стали жить въ Сонногородскѣ, по рецепту Зайчикова. Не понимаю я этого, потому что мнѣ припоминается немало случаевъ, которые никакъ не вяжутся съ отличными отъ сонногородскихъ убѣжденіями. Возьмемъ изъ этихъ случаевъ самый простой.
-- Что это вы? съ ужасомъ восклицалъ однажды Зайчиковъ, видя, что одна изъ нашихъ знакомыхъ вдругъ взяла да обрѣзала свои волосы.
-- Такъ удобнѣе, отвѣчала та и, ничего не подозрѣвая, весело потряхивала своей головой.
Зайчиковъ, какъ помню, чуть не воздѣвалъ къ небу свои руки.
-- Къ чему, къ чему! Что станутъ говорить о васъ!
-- Пусть говорятъ.
-- Ахъ, Боже мой, зачѣмъ осложнять жизнь! Послушайтесь меня, пожалуйста, ласково начиналъ упрашивать онъ:-- надѣньте шиньонъ. Вы вѣдь идете къ директору просить о мѣстѣ учительницы. Право, надѣньте.
-- Да вѣдь прическа -- пустяки!
-- Конечно, пустяки. Развѣ я этого не знаю. А вотъ другіе не такъ думаютъ, не такъ смотрятъ. Зачѣмъ вооружать противъ себя, зачѣмъ создавать осложненія!
Говорю, я взялъ простой и часто повторявшійся случай. Если подобнаго рода разговоры происходили по поводу волосъ, то чего же можно было ожидать по другимъ гораздо болѣе важнымъ вопросамъ. Конечно, въ послѣднемъ случаѣ, осложненіе, по мнѣнію самого Зайчикова, было еще возможнѣе. Въ тѣхъ случаяхъ, когда чьи либо убѣжденія не подходили къ сонногородскимъ, надо было тоже принимать свои мѣры, лицемѣрить, лгать, подличать и избѣгать всякими способами осложненій. Къ чему, въ такомъ случаѣ, какія нибудь особенныя убѣжденія и могъ ли человѣкъ, обладавшій ими, жить по рецепту моего друга?
Изъ всѣхъ либеральныхъ сонвогородцевъ особеннымъ почтеніемъ пользовался у Зайчикова Павелъ Иванычъ, тотъ самый, который управлялъ имѣніемъ Шалькова.
-- Вотъ человѣкъ! говорилъ о немъ мой другъ.-- Фантазій у него нѣтъ... Дѣлаетъ свое дѣло, не большое, да настоящее дѣло.
Разъ кто-то засмѣялся во время этихъ восхваленій. Зайчикову показалось, что смѣются надъ превозносимымъ имъ "настоящимъ дѣломъ", и онъ началъ говорить особенно сильно, подчёркивая свои слова.
-- Да, настоящее дѣло. Оно не велико, да лучше чѣмъ какія-нибудь фантазіи. Посмотрите-ка, какъ онъ устроилъ теперь Шалькову имѣніе.
Пошли перечисленія доблестей Павла Иваныча, въ концѣ которыхъ оказывалось, что, благодаря трудамъ своего ученаго управляющаго, Шальковъ игралъ и кутилъ на пропалую, и недавно задумалъ воздвигнуть въ Сонногородскѣ чуть не палаццо.
Однимъ словомъ, Павелъ Иванычъ былъ настоящій человѣкъ, и вотъ еслибы такими людьми намъ удалось, при помощи просвѣщенія, населить Сонногородскую Губернію, то, конечно, благоденствіе не замедлило бы разлиться по всѣмъ ея градамъ и весямъ. Всякій изъ этихъ людей непремѣнно бы занимался какимъ нибудь "настоящимъ" дѣломъ. Одни бы управляли имѣніями Шальковыхъ, другіе бы строили палаццо Шальковымъ, третьи заботились объ ихъ здоровьи, объ ихъ безопасности и т. д. Въ свободное отъ прямыхъ обязанностей время, всѣ эти трудящіяся на пользу и удовольствіе Шальковыхъ лица разсуждали бы о фермахъ, школахъ и даже заводили бы ихъ въ имѣніяхъ своихъ принципаловъ. Объ осложненіяхъ, конечно, не поднималось бы и рѣчи.
Конечно, мой другъ прямо не высказывалъ этого, но несомнѣнно, что при помощи просвѣщенія онъ желалъ дойти до такого положенія дѣлъ. Можно было имѣть какія угодно убѣжденія, но, памятуя изрѣченіе: "съ волками жить по волчьи выть", слѣдовало эти убѣжденія имѣть про себя, если они грозятъ опасностью осложненій.
Но какъ бы мы глубоко ни вѣрили въ несомнѣнныя достоинства Павла Иваныча, я думаю намъ все-таки не пришлось бы населить Сонногородскую Губернію исключительно людьми его типа. Конечно, благодаря нашему поощренію, Павловъ Иванычей явилось бы больше, чѣмъ теперь, и дѣла Шальковыхъ процвѣли бы такъ, что въ нашемъ клубѣ столы постоянно были бы покрыты горами кредитокъ... Да, все это несомнѣнно бы случилось, ибо развести многое множество Павловъ Иванычей -- это тоже самое, что сказать Шальковымъ: "пейте, ѣшьте, веселитесь" и доставить имъ средства для выполненія этой программы.
Помню, я летѣлъ на засѣданіе совѣта въ полномъ восторгѣ. Но, прохода мимо дома моего сотрудника по части просвѣщенія, Карпова, я былъ непріятно пораженъ тѣмъ, что онъ нетолько не спѣшилъ исполнить свой долгъ, но въ открытое окно слышно было, что онъ необыкновенно энергично доказывалъ что то относительно короля самъ-другъ.
Взглянувъ въ окно съ тротуара, я увидалъ, что Карповъ вмѣстѣ съ нѣкоторыми изъ сонногородцевъ былъ погруженъ въ карты.
-- Идемте, пригласилъ я его, объяснивъ, что насъ, вѣроятно, ужъ дожидаются.
-- Некогда. Куда а пойду? Видите (онъ указалъ на столъ и своихъ партнеровъ).
-- Однако, какъ же... безъ васъ...
-- Экая бѣда! возгласилъ Карповъ.-- Судебное засѣданіе что ли какое. Порѣшите какъ нибудь безъ меня. Я потомъ подпишу. Все равно.
-- Неловко.
-- Полноте, махнулъ рукой Карповъ и началъ сдавать карты.-- Вы, пожалуйста, и потомъ никогда меня не дожидайтесь.
Пришлось идти одному къ Аннѣ Ивановнѣ, гдѣ было предположено собраться. Прочіе члены были на лицо. Анна Ивановна восторженно порхала по комнатамъ и радостно привѣтствовала меня.
-- Еще десять членовъ завербовала, объявила она.-- Только не повѣрите, какъ это трудно. Ахъ, мы совсѣмъ не о томъ думаемъ!..
-- Александръ Александровичъ рубль сдачи сегодня потребовалъ, присовокупила другой членъ-дама, Юлія Николаевна:-- шести рублей подписать не могъ.
-- Такой-то богачъ! На что-нибудь другое мы денегъ не жалѣемъ, многозначительно замѣтила хозяйка и опустилась было въ кресло, но умолкла не на долго.-- Слышали? вдругъ заговорила она.-- Это ужасно!
Оказалось, что относительно нашего общества уже явились въ городѣ разныя сплетни. Наше избраніе объясняли разными интригами и обвиняли насъ въ разныхъ предосудительныхъ дѣйствіяхъ для этого. Слухи эти распускались Крышинымъ и Лейбовымъ. При этомъ оказалось, что послѣдній очень недоволенъ, если кто-либо изъ его сослуживцевъ вступалъ въ члены общества.
-- Впрочемъ, Богъ съ ними, какъ-то всепрощающе махнула рукой Анна Ивановна въ заключеніе своего разсказа.-- Пора начинать.