Ядринцев Николай Михайлович
Письмо к А. X. Христофорову

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Литературное наследство Сибири, том 5
   Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1980.
   

Н. М. ЯДРИНЦЕВ -- А. X. ХРИСТОФОРОВУ

   Александр Христофорович Христофоров (1838--1913) -- участник революционного движения 60-х годов, член тайного общества "Земля и воля", за участие в студенческих беспорядках исключен из Казанского университета и выслан в Саратов, где продолжал заниматься революционной пропагандой; после второго ареста выслан в Шенкурск Архангельской губ. В 1875 г. эмигрировал за границу и начал в Женеве издавать газ. "Общее дело" (1877--1890), ее главные участники -- П. Б. Струве, В. А. Зайцев, Н. А. Белоголовый.
   С А. X. Христофоровым H. М. Ядринцев познакомился в ссылке, в Шенкурске" и своих воспоминаниях он называл его "милейшим человеком", "философом". Зарегистрирован один случай выступления H. М. Ядринцева в газете "Общее дело" (1885), видимо, потому, что газета большого влияния не имела и не могла сравниться с авторитетом и влиянием герценовского "Колокола". Об этом откровенно и говорит H. М. Ядринцев в предлагаемом письме к А. X. Христофорову, разумеется, с более широкими обобщениями -- речь идет об оценке всей зарубежной русской прессы.
   

[Магдебург, 22(10) августа 1885 г.]

   Перевалив русскую границу и хватая в Берлине первую русскую свободную газету, ждешь нетерпеливо, что говорит она, как щучит голос свободного русского человека в Европе. Как смотрит он на свои дела и чужие? В то же время русский человек хватает и европейские газеты, сравнивает и получает странное впечатление. Европейская газета действительно политическая газета. Широко охватывает она мир своим взором, события, превратности, она следит за политическим пульсом всего мира. Эти газеты -- действительно сила, и каждая составляет потребность европейского читателя.
   Что же такое русская газета за границей? Есть ли это тоже газета политическая, охватывающая европейские события и вопросы со своей точки зрения?.. Замечают ли другие представители европейской печати политический русский орган, перепечатывают ли его, читают ли? Словом, где сила, где влияние свободной русской печати в Европе? Сколько лет прошло, как Герцен1 положил основание газете? Спрашивали ли себя русские за границей, какие успехи сделала с того времени русская политическая печать и Европе? Ведь можно было бы ожидать большой политической газеты, охватывающей европейские и русские дела, как делали другие представители европейской печати. Отчего же такой газеты не создалось? Она могла быть даже на французском, на немецком языках рядом с русским и конкурировать с большими европейскими газетами. Ведь за границей столько "русских политиков", не правда ли?
   Но, увы! Русский заезжий наталкивается совсем на особую форму и род русской печати за границей. Поражает именно форма газет и даже брошюр. Это не европейские произведения, печатаемые для всемирной публики, нет! Это, как видно, издания русских людей для русских же, нечто доморощенное, где дело идет исключительно о русских делах. Прекрасно! Можно бы примириться. Но является вопрос: много ли у этой печати читателей? Ведь в Россию номер-то газеты заграничной так трудно провезти, что с трудом он попадает. Сколько любитель страха натерпится, сколько голову поломает! Какой подъем духа должен быть для этого! Бисмарк2 за это время целую дипломатическую комбинацию сообразит, ученый за это время ньютонов бином выдумает, немец книжку напишет, а русский, прошлявшийся месяца три за границей, все время изобретает, как чрез Вержболово3 газетный лист провезти, и все-таки струсит перед въездом.
   На улицах Берлина стоит английский репортер и собирается пустить в Лондон депешу в 300 слов; депутат рейхстага готовит целую речь; между лицами разных наций идут толки то о международных конгрессах, то о грядущих политических событиях, а два русских стоят и беседуют: "Я тоже долго думал и полагаю теперь спрятать ее в подштанники". (Это свободную-то прессу!) Разговор только что из Берлина, свежий! Такова наша судьба!
   Но когда русский едет вперед, он, конечно, с жадностью и без трепета берет русскую и заграничную газету (лицевой лист которой почему-то отцвел в берлинской лавке). Представляете ли Вы ощущение русского при чтении русской газеты за границей, его ожидания и т. д.?.. Ведь газета должна на него повеять чем-то другим, взять читателя за нерв, дать ему немного смелости духа и ободрения мысли. Ведь у этого русского человека, переехавшего границу, нервное напряжение чувств и головы! Он вырвался, как сумасшедший. Голова кружится, сердце стучит. Переезжая границу, он нечто пережил. Масса мыслей, дум и чувств хлынула, как из запертого сдавленного сосуда. V многих стоит вопрос: "Вернуться или не вернуться?" Русская тоска, русский измор еще точит душу. Ведь русский человек только что простился с "конягой" (сказка о коняге Щедрина.-- "Русские ведомости")4. Ах, коняга, коняга! Образ его только что мелькнул вон там на полосе пашни. Все такой же он -- с сохой, серенький, согбенный, покорный; безнадежность в глазах и отсутствие, вероятно, всякой идеи в голове. Сколько тоски, негодования, злобы и самых противоположных чувств порождает этот образ! Вечно одинаковый, бесконечно несчастный, он остается рельефен и потрясает, как картина Спасителя на кресте. Но он же со своей загадочной покорностью и неподвижностью заставляет кипеть и негодовать против него!5 Шутка сказать -- мыслящему человеку, охватившему жизнь мира и посвященному в область идей, человеку, узнавшему лучшие человеческие идеалы, свет и грядущее человечества, рвущемуся к нему всей душой,-- быть связанным одними путами с "конягой" и еще никогда не посетовать на него! Коняга несчастен, ужасно несчастен, но он ведь не испытал еще одного неучастия -- нравственных мук. И тем не менее, после минутного негодования, негодования и злобы (скорбь на почве исторического и взгляда) является сердечная жалость к этому "коняге". Рыдание у пучит еще тогда, когда уже вагон несет вас в волшебной обстану иже среди мягкого климата культурных полей, в туннелях и вокзалах блестящих городов. Этот образ стоит не затмеваемый дворцами столиц, блестящей толпой, разнообразием цивилизации, в душе звучат неизгладимые чувства и ноты, когда вы сидите и слушаете оркестр немецкой музыки со своим Бетховеном. И эти старые ноты так неожиданно выплывают, так бьют на нервы, что русский человек совсем падает духом.
   Вот кругом какой здоровый, краснощекий, цветущий и бодрый культурный мир (хотя и бюргерский), а русский человек, точно больной, с испорченной печенью. Он приехал искать в Европе разгадки сфинкса, бодрости духа; в мировой шири в мировой жизни найти облегченье, утешенье и веру. Довольно он натосковался со своим "конягой", намыл и изныл до того, что получил твой" или "чахотку". И вот, какой же его голос встречает, какая нота звучит от тех, кто живет на свободной почве и в мире европейских политических интересов? Все тот же плач Иеремии6, псе та же "Дубинушка", то же горькое-горькое нытье, и та же тоска, и та же безысходность. "Бедный народ!" ("Общее дело", No 74, стр. 3). Да, бедный коняга!
   -- А ну еще немного, подлец, понатужься! -- несется с другой стороны ласкательно.
   Когда поднимаетесь на высокую гору, глаз старается жадно охватить шире и шире горизонт. Когда шагнешь в мир цивилизации, хочется уловить глазом ее прогресс, увидеть даль, проследить, куда бежит локомотив европейской философии. В русской печати думаешь встретить отчет о европейской науке и философии. Я перечитываю листы русской газеты ("Cause GИnИrale"7) и встречаю своих. "Моя религия" графа Л. Н. Толстого. Знакомые лица! Но зачем только моя, наша, наша! Все русское общество уже увлечено этой философией. Нам надо только всем сблизиться. Остается составить конгресс из г-на Коробова8 и других, в заключение купить паникадило и ладану (это не наша философия; начиная с Гоголя, кончая Достоевским). Зачем только все это за границей печатать? Немного осторожности -- и все это можно [напечатать] дома. Дело безобидное9. Ведь результат будет: отслужить у Иверской "Миром Господу..."
   P. S. После двух дней в Берлине попал нечаянно в Магдебург, хорошо, что еще не в Нюрнберг. Опоздал на поезд и теперь сижу в дрянной гостинице. Вечером выеду в Висбаден. Узнаете?!10
   
   22(10) августа 1885 г.
   
   Автограф письма неизвестен. Печатается по публикации его в газ. "Сибирская жизнь". 1910, No 107. В примечании сказано, что письмо печатается полностью. Однако не сохранены ни обращение, ни подпись. Отдельные слова всюду подчеркнуты автором.
   1 А. И. Герцен открыл первую "вольную типографию" в 1853 г., газ. "Колокол" выходила с 1857 г.
   2 Бисмарк Отто (1815--1898) -- немецкий политический деятель, канцлер.
   3 Вержболово -- станция на российско-германской границе.
   4 "Русские ведомости" -- газета выходила с 1863 по 1918 г. в Москве Сказка М. Е. Салтыкова-Щедрина "Коняга" опубликована в 1885 г. в No 70 от 13 марта.
   5 "Кипеть и негодовать" против "коняги" -- взгляд, навеянный позицией М. Е. Салтыкова-Щедрина, который к этому времени не идеализировал крестьянство, не возлагал на него исключительных надежд.
   6 Имеется в виду библейское сказание о плаче Иеремии. В переносном смысле -- горькое сетование, рыдание, жалоба.
   7 Речь идет о газ. "Общее дело". В ней была опубликована статья Л. Н. Толстого "В чем моя вера?" (1885, No 73). Статья была запрещена в России и вышла в Париже под названием "Ma religion" (1885), т. е. "Моя религия" в переводе Л. Д. Урусова, просмотренном Л. Н. Толстым.
   8 Коробов Александр Михайлович (ок. 1845 -- ок. 1900) -- бывший пермский врач, в 1885--1887 годах издавал в Женеве "Вестник правды" религиозно нравственного направления.
   9 Произведения Л. Н. Толстого запрещали. Так, в январе 1885 г. не дозволена цензурой статья "Так что же нам делать?" Следовательно, дело было не столь безобидным, как полагал Ядринцев.
   10 Был период, когда А. X. Христофоров жил в Висбадене.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru